Драко Малфой на краю Ойкумены (гет)

Как отвратительно в России по утрам! Особенно зимой в понедельники. Холодный ветер пронизывает до костей, черные неопрятные птицы провожают торопящийся на работу люд хриплым карканьем. Кровь стынет в жилах, умирает в душе надежда, и встреченных на темных перекрестках прохожих можно снимать в фильмах ужаса без грима. Впрочем, если говорить откровенно, то и вечера тут далеко не так упоительны, как хотелось бы.

Но вечером еще можно спрятаться: закрыть дверь в комнату, завернуться в одеяло, налить в чай коньяку, уткнуться в книжку. Если же это утро понедельника — и в ночь на воскресенье ты напился, как последний русский gopnik, а следующей ночью был пойман с поличным при обнюхивании старого школьного врага... О, нет, молчи, грусть, заткнись, отчаянье! Все дементоры Азкабана вряд ли смогли бы сделать настроение Драко более мрачным.

Сидя в полупустой аудитории — на первую лекцию явилась, дай бог, третья часть курса, — он с отвращением вспоминал недавний срыв. Не то, чтобы он сожалел, что наконец-то высказал Поттеру и Грейнджер все, что думает об их манере аппарировать с ним туда-сюда, не спрашивая согласия, будто он маггл или животное. Эту-то мысль Драко в любом случае собирался до них донести — как можно ярче, четче и обидней для слушателей. Потому что ему остое... бесконечно надоело, что любой из гриффиндорской парочки считает себя вправе схватить его, толком не проснувшегося после ночи, и, не дав даже умыться, перенести куда заблагорассудится.

Он еще готов был терпеть это от Грейнджер — ее макушка так трогательно щекотала нос во время аппарации. Но когда к зубрилке присоединился Поттер и стал с той же простотой перемещать Драко туда-сюда, будто перекладывал с места на место вещь, терпеть гриффиндорскую непосредственность дальше стало невозможно.

— Я требую, — яростно шипел Драко, запрокидывая голову, — чтобы вы спрашивали моего разрешения и предупреждали заранее, куда вы собираетесь меня тащить! Это понятно?! На вашем факультете имеют хоть малейшее представление о таком понятии, как privacy?

Было семь тридцать утра, и Поттер разбудил его только за пять минут до этого, с головной болью, униженного — и разъяренного не хуже, чем Вольдеморт в конце карьеры.

Вспоминая, Драко думал, что эта часть утреннего скандала была оправданной. Жаль лишь, что он ей не ограничился. Совершенно не стоило кричать Поттеру, смотревшему с невыносимой теплотой и сочувствием (когда Драко повел глазами, проверяя, хорошо ли гриффиндорцы усваивают главные тезисы его лекции о правильном обращении со слизеринцами, он буквально взбесился, наткнувшись на этот собачий понимающий взгляд):

— Нечего строить мне глазки, Поттер! Поверь, я вовсе НЕ собирался целовать тебя!

Конечно, он сумел произнести это в своей лучшей манере: словно выплюнув имя Золотого мальчика, с максимально презрительным выражением лица. Только презрение пропало втуне. Потому что сразу после его слов лицо гриффиндорского супергероя приняло такое выражение... выражение, которое можно было бы перевести примерно как:

— Не волнуйся, я защищаю всех слабых и не дам никому тебя обидеть, даже если ты чертов педик!

Или, скажем:

— Да, конечно, я сделаю вид, что поверил тебе, только не плачь! И знаешь, в некоторых американских штатах вашим разрешено жениться!

Или:

— Как жаль, что ты влюбился в меня, а не в Финнигана! Тот, по крайней мере, играет за обе команды!

С этим отвратительно мягким и понимающим выражением на лице Поттер подсунул Драко тарелку с пирожными. Приговаривая вслух:

— Конечно — конечно, я ничего такого и не подумал!

На что Драко, побелев от бешенства, ответил

— Нет, ты думал!! — раньше, чем понял, что ведет себя, словно первокурсница с Хаффлпаффа.

После чего повернулся к Грейнджер, которую они с Поттером разбудили своим ранним явлением — та сидела на кровати, завернувшись в одеяло, щеки розовые после сна, на одной трогательный отпечаток подушки... быстро обежал ее взглядом, но проклятая грива скрывала шею, так что понять, есть ли на ней следы ночного разврата, не удалось. А вот глаза у нее стали совершенно квадратные от удивления. И тролль раздери, если за гладким девичьим лбом уже не работали изо всех сил ее великолепные мозги, вычисляя, что может означать увиденная сцена. На лице все сильнее проявлялось выражение живейшего любопытства. Можно было не сомневаться, что она вытрясет из Поттера мельчайшие подробности ночного происшествия.

Вероятно, недосып плохо сказался на умственных способностях Драко, потому что он не нашел ничего лучшего, чем выпалить в эту недоуменную физиономию:

— Не напрягайся так, Грейнджер. Я всего-то хотел его понюхать!

И в ту же минуту ему захотелось поймать свои слова в воздухе и запихать обратно в рот. Провалиться сквозь землю. Как это прозвучало! Фраза года: «Я только хотел понюхать Поттера!» Ну да, невинное, естественное желание. Кому бы не захотелось понюхать Поттера после долгой разлуки? Просто, знаешь ли, не смог удержаться. Уснуть не мог, пока не понюхаю.

В ответ на эти слова лицо Поттера приобрело еще более сочувственное выражение, а глаза засияли бесконечной внутренней силой, теплом... поддержкой. Излучаемой им в тот момент доброты хватило бы на пару Дамблдоров, причем из оставшихся обрезков наверняка можно было бы слепить не менее десятка карликовых пушистиков. Драко только и смог сказать на этот ослепительный поток добра, направленный в его сторону, что

— О, Мееерлин!!!

— пнуть чертов стол с чертовым чаем, проорать Грейнджер, что «чувствует себя грязным» и рвануть в ванную.

Уже запершись там, он с ужасом подумал, как истолкует Поттер последний выкрик. До его тупой головы наверняка не дойдет, что Драко действительно чувствовал себя грязным, поскольку не только не мылся, но и не переодевался с пятницы. Тролль бы его задрал! Наверняка решил, что Драко чувствует себя грязным маленьким извращенцем.

Через десять минут, вымывшись со стремительной для себя скоростью, Драко с высокомерным (а что еще оставалось?) видом вылез из ванной и заявил, что ни за что не наденет ту же одежду. Он нарывался хоть на какую-то грубость, но Поттер явно записал ссыльного слизеринца в число существ, нуждающихся в защите, и с готовностью выразил желание поделиться с ним одеждой из своих запасов. Глаза его все еще сияли заботой. И легкой тревогой. С новым, обострившимся от нервозности, пониманием Драко осознал, что тревогу следует читать как «Не будет ли бедному мальчику тяжело носить одежду того-в-кого-он-оказывается-влюблен?»

Оставалось смириться. Золотого гриффиндорского дятла ему не переубедить. Он с отчаянием повернулся к Грейнджер. За те несколько минут, которые Поттер отсутствовал, Драко успел как можно выразительней сказать ей: «Он все неправильно понял!»

Та хихикнула, с явным интересом ожидая продолжения. Тогда Драко прошипел:

— Ты даже не знаешь, что было! — и, подумав. — Ничего не было!!!

— Малфой, просто успокойся.

В тот момент, когда Грейнджер открыла рот, собираясь сказать что-то еще, в комнате возник Поттер с охапкой штанов, рубашек и каких-то меховых жилетов кошмарного вида... Грейнджер тут же замолчала. Уже через пару минут он оказался в ее любимом туалете на первом этаже, и она исчезла раньше, чем Драко успел что-нибудь ей объяснить. От напяленного на него жилета пахло всеми Уизли сразу. За что ему все это?!

**

— И что это было? — спросила Гермиона, аппарировав обратно в отель. Без высокого сероглазого парня, закатившего им с Гарри великолепную утреннюю истерику, в комнате казалось слишком пусто. Гарри успел за это время включить телевизор и уткнуться в страшноватые русские «новости».

— А?

— Что это было сейчас?

— Ну, не тащить же его в университет на драконе, действительно... да и Малфа пока уговоришь...

— Я не об этом. Что у вас с ним произошло?

Гарри посмотрел на нее чуть смущенно, но ответил:

— Я проснулся посередине ночи, а Малфой ко мне наклонился и... ну... носом по щеке возит. Помнишь, ты говорила на шестом курсе, что он испытывает ко мне... мммм... чувства? Я подумал... ну... что надо с ним мягче. Он не так уж во всем этом виноват, если задуматься, с его семьей...

Гермиона согласно кивнула. Минуты две они молчали, поедая пирожные и запивая их чаем. Гарри пытался понять, насколько сильно ему хочется омлета. В конце концов решил, что, допив утренний чай с подругой, вернется к Чарли и позавтракает по-настоящему, так, как это принято у драконоводов. Придя к этому заключению, он расслабился и посмотрел на девушку. Та отставила чашку и сидела теперь, накручивая на пальчик тяжелую каштановую прядь. Потом на ее губах появилась довольная улыбка. Она открыла глаза и сказала весело:

— Знаешь, я верю, что Малфой действительно просто хотел тебя понюхать.

Гарри передернул плечами. Понюхать, поцеловать — какая разница?! Нормальные парни не нюхают по ночам других парней! Гермиона снова замолчала, с мечтательным видом уставившись в темный прямоугольник окна. Гарри откашлялся, решив сменить скользкую тему.

— Эээ... так как там Рон? — сказал он.

Наверное, это прозвучало неожиданно громко, потому что девушка вздрогнула.