Орфей (гет)

Люцертоле было бы гораздо легче поддерживать связь с дедом, если бы его портрет по-прежнему висел в одном из коридоров Хогварца — в знак признательности за богатые пожертвования в пользу школы.

Но вскоре после официального признания возвращения Волдеморта, портрет был снят и уничтожен, так же как и изображения Барнаби МакНейера, Арбатакса Лестранга и Элпидиуса Нота. Это было сделано в целях обеспечения безопасности школы — каждое слово, осторожным шепотом произнесенное в коридоре, могло очень быстро дойти до их родственников, а потом и до Волдеморта. Но никому, даже Дамблдору Всеведущему, не пришло в голову опасаться невинной картины, изображавшей двух девочек в мантиях пастельных тонов, со светлыми волосами, забранными в хвостики, резвящихся среди берез на фоне сочно-зеленой травы и ярко-голубого неба. На заднем фоне было хорошо заметно поместье в стиле барокко, но на него никто не обратил внимания, или оно просто никому не показалось знакомым — да и в конце концов, кто когда-нибудь навещал Оушент?

И никто уже не помнил Электу и Тисифону Малфой, рожденных в конце восемнадцатого столетия. Обе, как было принято в те времена, были выданы замуж за колдунов намного старше себя, выбранных родителями. Электа умерла через год после свадьбы от проклятия, посланного ее чрезвычайно вспыльчивым и в тот момент совершенно пьяным мужем Афанасиусом Блэком. Ее сестра прожила достаточно долго для того, чтобы родить двух детей — второго через одиннадцать месяцев после первого. И молодую женщину и ее мужа Порфириуса Дамблдора строго предупредили, что нужно избегать очередной беременности. Третий ребенок родился недоношенным и пережил свою мать всего на два часа. Дальнейшая судьба Порфириуса Дамблдора нам неизвестна — его имя исчезло с семейного дерева вместе с именами двух его старших детей.

Остается загадкой, как эта картина попала в Хогварц. Ее существование оставалось тщательно хранимой тайной, передаваемой от отца к сыну из поколения в поколение. Это был очень полезный секрет, потому что изображение сестер Малфой оказалось не единственным. Был еще один портрет, изображающий двух молодых женщин накануне свадьбы Тисифоны, сидящими на диване рука об руку. Трагически лишившись обеих дочерей, тогдашний глава семьи перенес портрет в кабинет, где он и оставался два столетия. Когда картина, запечатлевшая сестер маленькими девочками, очутилась в Хогварце, Малфои быстро поняли какой бесценный дар преподнесла им судьба. Электо и Тисифона были готовы на все, лишь бы доставить неприятности Блэкам, Дамблдорам и всех их друзьям и родственникам.

Последний раз этим способом связи воспользовались 25 июня 1998 года, накануне Резни на Вручении Дипломов, когда перепуганный Колин Криви прошептал на ухо Драко Малфою, что у него есть важная новость для Темного Лорда, но он не знает, как ее передать. Способ тут же был найден, что едва не стоило жизни Северусу Снейпу.

Когда после поражения Волдеморта Малфои вынуждены были перебраться на Оушент, портрет двух молодых женщин был поспешно упакован в сундук вместе в портретом Люциуса. Только через несколько недель Драко и его мать нашли в себе силы распаковать портрет, который домовые эльфы по приказанию хозяев повесили в библиотеке. Электо и Тисифона переехали в кабинет Драко. Правда новый хозяин кабинета нравился девушкам гораздо меньше, чем его отец, к которому сестры относились со смесью благоговения и восторженного обожания.

Поскольку Люцертола не была наследником мужского пола, отец не рассказывал ей о тайне портрета. Этот секрет открыл ей Люциус, и девочка поклялась никому его не разглашать. Еще дед научил ее заклинанию, позволяющему помещать в портрет разные предметы. (Кажущееся бесполезным, оно использовалось довольно часто — в основном шутниками, желающими напоить портрет. Толстая Тетя была любимейшей жертвой подобных развлечений.)

Вернувшись из лаборатории Снейпов, Люси чувствовала себя слишком усталой и опустошенной, чтобы предпринимать хоть что-нибудь. У нее хватило сил лишь на то, чтобы рухнуть в постель не снимая мантии и не почистив зубы. Ей пришлось мучительно долго ждать, затаив дыхание, в полной темноте, пока она не убедилась, что не попадется на месте преступления. Потом она старательно обыскала комнату, что не привело к ожидаемому результату. Она надеялась найти записи, но вынуждена была ограничиться изучением различных баночек и коробочек, расставленных на рабочем столе магглокровки. Люси неплохо знала зельеделие, и могла предположить, что порядок баночек, сосудов и бутылочек должен сам по себе что-то значить, поэтому девочка составила нечто вроде диаграммы, аккуратно отметив форму и содержание каждого сосуда.

Радость от того, что поиски не оказались безрезультатными, сменилась ужасом, когда Люси пришло в голову, что для того, чтобы выйти, ей может понадобиться пароль. К ее величайшему облегчению, тревоги оказались напрасными, но все же одежда девочки промокла от пота, пока она кралась по пустынным коридорам, укрытая плащом-невидимкой.

На следующее утро она все же смогла встать вовремя, но до самого вечера чувствовала себя сонной, никак не могла сосредоточиться и мечтала о хорошем долгом ночном сне. Она считала, что спешить не стоит. Ей многое удалось обнаружить, и повторять ночную вылазку на следующий же день означало искушать судьбу. Только в среду вечером она удобно устроилась на кровати с кружкой горячего шоколада, задернула полог, взяла пергамент, перо и свои записи и начала сочинять письмо деду. После полуночи, когда все уже крепко спали, она тихо поднялась, сунула палочку в рукав ночной рубашки и достала плащ-невидимку. Картина висела в коротком коридорчике на седьмом этаже, и Люси добралась туда без приключений. Оставалось надеяться, что девочки не убежали навестить Мерлин знает чей портрет, потому что Люси не хотелось полночи прождать их, ежась от холода.

Ей повезло. Элесто и Тисифона сидели в тени березы, жевали яблоки и болтали. Когда Люцертола отбросила назад капюшон плаща, они вскочили и побежали на передний план, радостно махая руками в знак приветствия.

— Привет, — прошептала Люси. — Все в порядке?

Они кивнули, и Электо ответила. — Тебе повезло. Сэр Кадоган пригласил нас на партию в карты и мы собирались уходить минут через пять.

— Чем мы можем тебе помочь? — Спросила Тисифона, изучая пылающее лицо Люси.

— Если я дам вам письмо для дедушки, не будете ли вы так добры доставить его к нему?

Сестры обменялись восторженными взглядами. — Письмо для Люциуса? — Пискнула Тисифона.

— Да, для него. Только… не говорите ничего отцу. И маме тоже.

— Можешь считать, что наши рты закрыты на замок, — пообещала Электа. — Нужно что-нибудь передать на словах?

— Только то, что я буду рада получить ответ. Пусть он напишет или передаст через вас, что делать дальше. А то я не совсем понимаю, каким должен быть следующий шаг.

Тисифона нагнулась так, что ее локти уперлись в позолоченную раму. — Ты собираешься кого-нибудь убить?

— Н-нет, не думаю, что до этого дойдет. — Эта мысль заставила Лили чуть нервно хихикнуть. — Хотя… Может быть удастся запихать кое-кого в Азкабан…

— Правда? Как интересно! Это секрет или… — Электо прервало внезапное появление в картине запыхавшейся рыжеволосой женщины в медицинском халате.

— Прячьтесь в дом! Пивз вышел на тропу войны, и у него целая банка красной масляной краски! — Последнее слово женщина выкрикнула уже выскакивая из картины.

Девочки дружно взвизгнули, помахали Люси и стрелой полетели к дому. Люцертола была не уверена, могут ли полтергейсты видеть через плащ-невидимку, поэтому быстро накинула капюшон и спряталась за развевающимся плащом статуи Пеллинора Помпейского, чтобы переждать, пока неугомонный Пивз не закончит громить эту часть замка.

* * *

Наступил Хэллоуин с его обычным роскошным пиром, украшениями в виде тыкв и летучих мышей и черно-красными свечами. На следующий день — в субботу — в качестве особого подарка всем студентам с первого по седьмой класс было разрешено пойти в Хогсмид (хотя поначалу Северус сомневался, стоит ли спускать с привязи Мону и Лизу Уизли и отдавать им на растерзание целую деревню ни о чем не подозревающих мирных жителей)

Начало ноября выдалось холодным. Неделя непрекращающегося довольно сильного дождя превратила территорию школы в грязную лужу. Та же участь (несмотря на многочисленные Экранирующие и Высушивающие Чары) постигла и квиддичное поле, поэтому первый в сезоне матч, состоявшийся 15 ноября, прошел без обычного пыла — игроки побаивались свалиться с метлы. Возможно, относительно мирная атмосфера матча объяснялась и тем, что играли Равенкло против Халффпаффа, а такое сочетание обычно обещало честную дисциплинированную игру.

Два игрока из команды Равенкло — один из Загонщиков и Ловец — сообщили профессору Вектор, что в седьмом классе они предпочли бы больше времени отдавать учебе, а свои места в команде уступить младшим студентам. Все были чрезвычайно удивлены, когда Люцертола Малфой не проявила интереса к отборочным испытаниям. Декан вызвал ее в кабинет, чтобы лично поинтересоваться, не желает ли она предложить услуги команде своего колледжа. Девочка вежливо, но твердо отказалась. Она сказала, что не может посвящать тренировкам три вечера в неделю, потому что ей нужно много заниматься, чтобы догнать одноклассников. Профессор Вектор пытался возразить, что Люцертоле нечего бояться — у нее и без того отличные отметки, но девочка ответила, что такого результата она добивается часами упорного труда. Вектор понял, что с таким же успехом можно пытаться разрушить голыми руками каменную стену, и оставил ее в покое.

Естественно, решение мисс Малфой обсуждалось в учительской, но никто из учителей не решился открыто критиковать рвение к учебе и желание стать лучшей по всем предметам.

Гермиона участвовала в нескольких из этих разговоров и подслушала остальные. Безразличие девочки ко всему, что не касалось академических успехов, стало еще одним фрагментом, дополнившим полную загадок и противоречий картину, которой была для Гермионы Люцертола Малфой. В полном соответствии с решением, принятым после визита в Академию Ауроров, она внимательно присматривалась к девочке ( и не две недели, как собиралась, а гораздо дольше) и старалась быть внимательнее к собственным ощущениям, чтобы записать каждый день и час, когда ей снова покажется, что за ней следят. Но с того самого разговора с Хмури Гермиона, хотя и была готова уловить малейший намек, не заметила ничего. Абсолютно ничего. Даже поведение Люси в классе изменилось. Да, временами она позволяла себе неприязненные взгляды, но раздражающие вопросы и прочие попытки подразнить или высмеять прекратились.

Однако эти наблюдения — точнее их отсутствие — не обнадежили Гермиону, а наоборот, усилили ее подозрения. Она слишком часто видела на лице девочки ненависть, презрение и дерзкую насмешку. Ее не раз доводили до отчаяния тщательно нацеленные вопросы и взгляды. И она не из тех людей, которые любят навоображать то, чего не было. Гермиона была уверена, что не ошибается. Если поведение девочки изменилось, значит были тому причины, и нет никакой гарантии, что в скором времени не станет еще хуже.

В один прекрасный день Гермиона поймала себя на мысли, что Хмури прав, и девочка влюблена в Северуса, а внезапное облегчение симптомов говорит о том, что Северус… — Нет! — Твердо сказала она себе и швырнула перо на стол, забрызгав красными чернилами домашнюю работу одного из третьеклассников. — Нет, это не может так продолжаться. Если ты подозреваешь мужа в интрижке или даже тайной связи с Люцертолой Малфой, лучше тебе пойти и поговорить с кем-нибудь.

Она вскочила и начала быстро ходить взад и вперед по кабинету, как будто пытаясь продолбить колею в каменном полу. Решение поделиться с кем-нибудь сомнениями было похвальным, но оставалось еще выбрать доверенное лицо. В конце концов — спина и ноги к тому времени уже начали ныть — она убедила себя, что нравится ей это или нет, а поговорить нужно с самим Северусом. Он хорошо ее знает, и не скажет, что это все лишь галлюцинации или что она сошла с ума. Сделав выбор, она снова села за стол, чтобы закончить проверку домашних работ и со спокойной совестью посвятить вечер разговору с мужем.

Реакция Северуса на ее подробный рассказ — они удобно устроились в кровати с бутылкой красного вина — была не той, которую она ожидала, но и не той, которой она в тайне побаивалась. Северус задумчиво покрутил пузатый бокал, наблюдая за игрой света, и медленно кивнул. — У тебя есть предположения? Как ты считаешь, почему она так себя ведет?

У него все еще получалось удивлять ее. Ни вопросов, ни сомнений. У Гермионы промелькнула мысль, что ей предстоит еще многое узнать о муже. — Ну… Пару недель назад я разговаривала о ней с Шизоглазом. И он…Он считает, что девочка влюблена в тебя и ревнует.

Черные брови поднялись так, что почти сошлись над переносицей. — Действительно? А тебе не кажется, что это… слишком просто.

— Но ты не исключаешь подобного варианта.

— Может это и слишком самонадеянно, но нет, не исключаю. Она не первая. И боюсь, что не последняя, — с тихим смешком добавил он. — Но предположим, что это единственная причина ее поведения — почему тогда девочка притихла?

— Вот этот -то вопрос я все время себе и задаю. — Вытащив свою палочку из-под Плуто, тут же начавшего мурлыкать, Гермиона призвала бутылку и подлила вина в оба бокала. — Ты никогда… Тебе не казалось, что тебя преследуют? Наблюдают за тобой?

Северус вздохнул. — По правде говоря — нет, не казалось. Но… — он подвинул Аида так, чтобы котенок не мешал положить ногу на ногу, — … это не значит, что тебе просто показалось. — Он пригубил вина. — Я провел в этих стенах почти всю жизнь и… — Он замолчал и улыбнулся Гермионе. — Трудно подобрать слова, но здесь каждый камень, каждый кусок дерева или металла буквально пропитан магией. Но интенсивность ее изменяется от этажа к этажу и даже от коридора к коридору. Ты не настолько привыкла…

— Нет, — перебила его Гермиона. — Я поняла, что ты имеешь в виду, но это не то. Я уверена! Магия разная. Внутренняя магия замка ощущается по-другому, как нечто естественное, как часть окружающего. Просто ты настолько привык, что не чувствуешь разницу.

— Возможно, — признал он. — Давай примем твое предположение, как истинное. Мисс Малфой влюблена, она ревнует и повсюду преследует тебя, воспользовавшись плащом — невидимкой или заклинанием. Зачем ей нужно ходить за тобой?

Гермиона пожала плечами. — Понятия не имею, и именно это сводит меня с ума! Но причина должна быть, и я ее найду. Я уже начала подозревать…

— Зелье? Чрезвычайно маловероятно, Ежик. Никто не мог узнать — мы же оба в добром здравии, и я не слышал, чтобы Поттера поместили в Св.Мунго… Нет, это исключено.

— Но что-то должно быть! — Гермиона почувствовала, как от разочарования к глазам подступают слезы. — Должно! Или… — она повернулась к Северусу так быстро, что вино выплеснулось из бокала, оставив на простыне большое красное пятно, — … может ты не веришь мне и…

Северус приложил палец к ее губам, осторожно забрал бокал, поставил его на тумбочку и привлек к себе жену. — Я верю тебе, Ежик, честное слово. А раз мы не можем понять мотивов странного поведения мисс Малфой, предлагаю спросить у нее самой.

Гермиона подняла голову. — Ты что, думаешь, она скажет правду? Не будь таким наивным, Северус!

— Но если не спросить ее, мы можем так и не догадаться, что происходит. — Он погладил Гермиону по голове и поцеловал в макушку. — Думаю, мне стоит поговорить с Люцертолой. Если она все еще влюблена, то может если не признаться, так хотя бы выдать себя.

— Слизеринская тактика?

— Истинный Слизеринец угостил бы ее шоколадной лягушкой, приправленной Исповедальным Зельем.

— Звучит заманчиво.

— Чрезвычайно заманчиво, но я бы предпочел не рисковать.

— Так ты поговоришь с ней?

— Обязательно.

* * *

Когда двумя днями позже Люцертола Малфой вошла в его кабинет, Северус сразу понял, что предположение Хмури верное. Надо отдать девочке должное — она почти ничем себя не выдала, но Северус большую часть жизни наблюдал за подростками, и от его внимания не могла ускользнуть ни одна мелочь. Как и всегда, ее прямые черные волосы были убраны в косу, но на этот раз вместо обычной, сплетенной из трех прядей, коса представляла собой нечто замысловатое, прядей из пяти или шести. Воротник мантии был расстегнут на пару пуговиц, чтобы продемонстрировать шею. Вокруг девочки витал едва уловимый запах розы, а яркость губ свидетельствовала либо о применении слабых косметических чар, либо о том, что девочка кусала их от волнения.

И было заметно, что она волновалась, волновалась больше, чем это было оправдано для дисциплинированной отличницы, приглашенной к директору. Определенно, Люцертола Малфой что-то скрывала.

Девочка пробормотала "Здравствуйте, директор", закрыла за собой дверь и замерла на пороге, не уверенная, стоит ли ей пройти.

— Добрый день, мисс Малфой. Садитесь, пожалуйста.

Северус приподнялся в кресле в старомодном рыцарском жесте, и снова уселся, когда девочка осторожно опустилась на краешек предложенного ей стула и глубоко покраснела. Он мысленно дополнил свой список признаков влюбленности еще одним пунктом, и спросил. — Не хотите ли чаю?

— Д-да… — ее голос прозвучал слегка хрипловато. — Да, спасибо, чай — это замечательно.

Северус вызвал домового эльфа и, пока они ждали чай, молчал, делая вид, что ищет что-то среди бумаг, краем глаза наблюдая при этом за девочкой.

— Ну что ж, мисс Малфой, — начал он, когда чашки были наполнены, и эльф удалился, — вы проучились в Хогварце уже три месяца и я… скажем так — я хотел бы услышать, как вы чувствуете себя в новой обстановке.

Северус так часто прибегал к простейшему способу получить небольшую паузу для обдумывания ответа, поднеся к губам кружку, что был практически уверен, что именно это Люцертола сейчас и сделает. Конечно, она проделала все слишком медленно, но девочка еще молода, а нужно время и практика, чтобы научиться выполнять этот маленький трюк совершенно естественно.

— Я прекрасно себя чувствую в этой школе, директор. Или есть проблемы?

Он улыбнулся, и девочка снова покраснела. — А вы как думаете?

— Нет, просто… ну, я не уверена… я… Вы же не всех студентов приглашаете в кабинет, чтобы предложить чаю и расспросить о делах?

Ага, ты хочешь услышать, что ты особенная. Ну что же, это легко организовать. — Нет, обычно я так не поступаю. Но вы, мисс Малфой, единственная в своем роде.

— Разве это нельзя сказать про каждого человека? — Парировала она, изогнув идеально очерченную бровь.

Но он заметил, как бьется пульс на ее шее — спасибо, девочка, что ты расстегнула воротник. Кому нужно Исповедальное Зелье, если человеческое тело настолько вероломный друг? — Конечно. Но думаю, вы прекрасно меня поняли. — Еще одна улыбка, но на этот раз Северус еще и подмигнул глупышке. — Но… — он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, — … не будем углубляться в философию. Вы счастливы здесь? Нашли друзей?

— Я… — она опустила глаза. — Боюсь, я не особенно общительный человек. Но проблем с одноклассниками у меня нет, если вы это имеете в виду.

Он кивнул. — Значит, ваше решение не участвовать в отборе в команду по квиддичу принято без давления со стороны?

А вот этой саркастической улыбочки он не ожидал. — Конечно нет.

Ты слишком самоуверенна, моя дорогая, подумал Северус. Слишком самоуверенна, чтобы оказаться жертвой элементарного запугивания. Ты сильна, ты способна брать власть над людьми и получаешь от этого удовольствие. Возможно… Он задумался и чуть было не пропустил следующую ее фразу.

— Просто я не хотела отвлекаться от учебы, вот и все.

Учеба. Интересно. Девочка не проводит в библиотеке и половины от того времени, которое там просиживает большинство ее одноклассников. — Что ж, кто-кто, а я не могу возражать против такого решения. Наверное, у вас с собой много книг. — Это был выстрел наугад, но он попал точно в цель.

— Нет, не то, что бы…

Ничего не скажешь, девочка соображает очень быстро. Она сразу поняла свою ошибку и постаралась ее исправить.

— Мой папа регулярно пересылает мне книги. С домовым эльфом, — добавила она поспешно. — Потому что сове доверять их боится. Погода переменчива, а птице пришлось бы пересекать пролив.

Насчет домового эльфа легко проверить. И если она соврала — а Северус был в этом практически уверен — значит, девчонка точно что-то затевает. И останется только узнать — что именно.

Он любезно улыбнулся и начал расспрашивать Люцертолу об Оушенте.

* * *

Когда Люси вернулась в спальню, остальные девочки уже ушли на ужин, и в ее распоряжении оказалось несколько минут на то, чтобы привести мысли в порядок и успокоиться.

Она никак не могла понять, проклинать себя или петь и танцевать, так что остановилась на компромиссном варианте — бросилась на кровать. Она ему нравится! Она ему интересна! Она больше часа провела в его кабинете, и они поговорили буквально обо всем.... Заметил ли он, что насчет книг она соврала? Люси показалось, что не заметил, но уверена она не была. Но это мелочь, если бы он что-то заподозрил и хотел разузнать, он продолжил бы задавать вопросы. Нет, она прекрасно придумала, правильно ответила и может поздравить себя.

Она села, поправила мантию и мечтательно посмотрела в окно. Правая рука, будто по собственной воле, скользнула в карман и извлекла оттуда сложенный вчетверо лист пергамента. В который уже раз Люси развернула его и прочитала:

Дорогая Люцертола,

Люциус Малфой.