Теневой Танцор (гет)

Гермиона не пришла той ночью к профессору. Она вообще больше не встречалась с ним взглядом. Проведя остаток каникул в библиотеке, она надеялась не только свести до минимума возможные столкновения с Северусом, но и вытравить все запретные мысли из своей головы. Но строчки на страницах плясали в такт сердцебиению, а руны нелепо смазывались, когда помимо воли перед глазами возникали воспоминания о единственной ночи, навсегда изменившей ее взгляд на мир.

Тем утром, пользуясь его тактично предложенным халатом, еще не до конца осознавшая все произошедшее, Гермиона торопливо накинула на себя в ванной комнате помятую одежду и — куда там! — даже не оценив интимность момента, заспешила в башню Гриффиндора. Она хотела — она получила, но ни неловкости, ни эйфории от того, что было между ними ночью, не ощущала, слово какая-то часть ее сознания выключилась из реальности. Поцелуй, подаренный Снейпом на прощание, вызвал дрожь во всем теле и тянущую боль в груди, но никак не развеял туман в ее голове. Только позже, стоя в туалетной комнате перед большим зеркалом, Грейнджер по-новому взглянула на свое отражение. Внешне в ней ничего не изменилось, но внутри произошла революция: она стала женщиной. Его женщиной. И понимание этого, наконец, заставило ее наполниться ликованием, а сердце затрепетать в груди. Это была лучшая ночь в ее жизни.

Но сказке не суждено было длиться долго.

В запретной секции библиотеки ее встретил вовсе не тот чуткий и внимательный мужчина, который заставлял ее хныкать от желания и стонать в тишине подземелий, а холодный, исполненный разрушительного равнодушия человек, который легко рассказывал о своих преступлениях и называл себя чудовищем.

Снейп был прав: Гермиона раньше ничего не знала о нем. И тем больнее было камнем сорваться с неземной высоты, на которую ее поднял любовник. Дело было даже не в наслаждении, которое Северус дарил ей, дело было в рвущемся на части сердце, которое отзывалось тоской на каждое движение мужчины.

Воспоминания об их близости превратились в самую настоящую пытку.

Гермиона остервенело терла ладонями губы, пытаясь отогнать мысли о поцелуях Снейпа, краснела, вспоминая бесстыжие прикосновения его рук и давилась рыданиями, когда понимала, что все произошедшее она теперь должна была считать одной огромной ошибкой.

Должна была, но не могла.

Она простила ему собственную стертую память, оправдав его обстоятельствами, она наплевала на красочные картинки его безжалостных убийств, встававших перед глазами и оживавших во снах: Снейп, напевая себе под нос какую-то идиотскую, леденящую кровь песенку о трех каплях прекрасного яда для глупых беспечных людей, с дьявольской усмешкой на губах наблюдал, как смешно дрыгаются в предсмертной агонии конечности Каррингтона. Она вытравила эти мысли из своей головы, цепляясь якорем за свою нелогичную, пугающую до дрожи веру в то, что Северус больше не тот монстр, который много лет назад совершил убийство. Что он сбился с пути и отчаянно нуждается в помощи, и что есть только один способ спасти душу этого человека: отдать всю себя без остатка и молиться… нет, верить, что он исцелится до конца.

Но все усилия пошли прахом, когда стало понятно, что изменились декорации, а не суть. Он так и не наигрался в Бога за прошедшие шестнадцать лет, он все так же считал возможным вершить человеческие судьбы: будь то жизнь и смерть или право на воспоминания.

Но как бы ни старалась Грейнджер, она никак не могла считать ошибкой ночь, в которой длинные тонкие пальцы ее профессора оставляли жгучий след на ее коже, ласкали, терзали, доводили до исступления. Так неоднозначно, так запретно, так сладко. Что угодно, только не это.

Дни сменяли друг друга, однообразные и серые, словно волокна тонкой паутины, укрывшие саваном страницы календаря. Начался последний семестр учебы, и на горизонте зловещей тенью замаячили экзамены, а Гермиона пыталась заставить себя жить так же, как жила предыдущие пять лет: ходить на занятия, с головой погружаться в чтение и беззлобно отчитывать мальчишек за беспечность. Ни история магии, ни зельеварение больше не вызывали в ней желание посвящать им по пять вечеров до конца года, и гриффиндорка записалась на факультативные занятия по Чарам и Древним рунам. МакГонагалл не высказала по этому поводу ни удивления, ни огорчения, и староста сделала вывод, что уроки конспирации от Снейпа не прошли даром.

К чести профессора, его отношение к Гермионе ни на йоту не изменилось. Он почти не замечал ее на занятиях, изредка с недовольным видом комментировал зазубренный ею текст теории. И лишь то, как он иногда пристально на нее смотрел и отводил взгляд, стоило только девушке повернуться, не давали забыть о том, что произошло между ними.

Как не давали об этом забыть и ночи, превратившиеся для нее в один нескончаемый кошмар.

Ей снился Северус. Пьянящие горячие губы, изучающие ее тело, открывающие ей такое наслаждение, о котором она раньше могла только мечтать. Обжигающее, грязное, развратное скольжение, вырывающее из приоткрытых губ стоны. Напряжение, словно сжатая до предела спираль, скопившееся в теле и мечущееся в поиске выхода. Ей каждую ночь снилась эта сладкая пытка, выжимающая досуха и оставляющая после себя лишь горькое послевкусие одиночества и тоски.

Гермиона почти чувствовала, как сходит с ума.

Ко всему прочему, у Гарри очень не вовремя проявилась удивительная проницательность. Одержимый своими подозрениями, он стал замечать изменения в настроении не только Малфоя, но и Гермионы. Оставалось только благодарить Мерлина, что в отношении нее Поттер если и строил догадки, то хотя бы не высказывал их вслух.

С Гарри происходило что-то странное, и на первый взгляд изменения шли ему на пользу: ни приступы лунатизма, ни вспышки гнева больше не повторялись, Поттер стал лучше держать себя в руках, вот только в глубине его глаз затаилась угроза, холодный расчет и мстительность, которые никогда не были присущи импульсивному, несдержанному Гарри. И это пугало.

Но стоило только Поттеру провести весь день в компании Грейнджер в библиотеке, как льдинки в его глазах оттаивали, а сам он снова казался беззаботным четырнадцатилетним юношей, не отмеченным печатью тревог о возрождении Волдеморта. А наутро все становилось как раньше. Гарри — чужой и отстраненный, Гермиона — раздавленная предательством собственного тела.

И больше всего гриффиндорку пугало то, что голос разума в ее голове звучал все глуше и неувереннее, уступая место напрасной надежде. Гермиона боялась признаться самой себе, что по уши влюбилась в своего профессора. И влюбленность эта взросла в ее сердце из тонкого ростка восхищения, окропленная состраданием и возделанная желанием помочь. И ровно в ту секунду, когда тонкие и удивительно мягкие губы Снейпа коснулись ее губ, неясное притяжение превратилось в ее душе в нечто большее. Всего один недоверчивый взгляд его черных глаз, единственное нежное, невинное касание чутких пальцев Северуса к ее губам запустили вереницу коротких ударов тока, пробудивших в ней зависимость от этого мужчины.

Поцелуи с Крамом даже отдаленно не напоминали то, что испытала Грейнджер, когда вдыхая горький травяной запах зельевара, прижималась щекой к его груди. И пока лучшая ученица шестого курса пыталась решить уравнение с неизвестной переменной своих чувств, она была обречена на провал.

Поэтому созревшее интуитивно решение совершенно не устраивало аналитическую часть Гермионы, обремененную моралью и принципами, гордостью и самомнением, совершенно не желающую признавать, что для нее прошлое Северуса не имело больше никакого значения.

Но сердце сильнее разума, и однажды оно без спроса привело Гермиону вовсе не в библиотеку. Она стояла посреди коридора на шестом этаже в восточном крыле замка и смотрела на неприметную дубовую дверь с резной аркой, преграждающую путь в маленькую башенку, которую много лет подряд посещала только профессор МакГонагалл, чтобы составить список детей, зачисленных в школу.

— Аллохомора, — прошептала староста, и замок отозвался тихим щелчком.

Гермиона вытащила из кармана мантии лист пергамента и карандаш, легко коснулась их волшебной палочкой, и те зависли в воздухе, ожидая дальнейших указаний. Она не была уверена, что ее вычисления верны, но, быстро перелистав плотные страницы книги на двенадцать лет назад и увидев ажурные вензеля на заглавии «1980 год», поняла, что оказалась права. Всего два имени выделялись из длинной вереницы знакомых, рядом с каждым из которых стояла отметка о прибытии в Хогвартс: Уизли, Малфой, Корнер, Долгопупс, Голдштейн, Паркинсон и Поттер.

Карандаш аккуратно вывел на листе: Рассел Боу, София Морган.

Не уверенная до конца, зачем ей понадобилось помогать Снейпу, Гермиона сложила пергамент и крадучись направилась к выходу.

Она почти смирилась с его прошлым, но не желала произносить вслух то, что испытывала, думая о преступлениях Снейпа. Потому что сказать об этом — все равно, что расписаться в циничном предательстве всех своих принципов, всей шкалы ценностей, в соответствии с которой она выстраивала свое отношение к миру.

И это было слишком тяжело.

* * *

Это было слишком тяжело. Ловить ее затравленный взгляд, слышать ее срывающийся взволнованный голос, когда она, уткнувшись в парту глазами, пересказывает параграфы учебника, которые остальные бараны в классе даже не открывали перед уроком. С бесстрастным видом слушать в учительской трели МакГонагалл о том, что такая любознательная девочка, как Гермиона Грейнджер, снова сменила факультативы для углубленной подготовки к Ж.А.Б.А. и, судя по ее усталым глазам, снова днюет и ночует с книгами в обнимку.

Было невыносимо видеть Гермиону, сидящую в самом дальнем и тихом углу библиотеки и беззвучно плачущую, пытающуюся соскрести со своих губ его — чертового Северуса Снейпа! — поцелуи.

«Ты проклят! — отчаянно кричал он сам себе. — Ты разрушаешь все, что тебе дорого! Каждая женщина рядом с тобой обречена на страдания. Ты и Гермиону сломал своей любовью!»

Сильную, гордую, преданную. Переломил хребет пополам, обрушив на нее всю тяжесть правды: Гермиона отдала свою невинность не исправившемуся грешнику, а жестокому Пожирателю смерти. Он знал, ведь он знал, что все так и случится, так почему же он не уберег ее?

«Жалкий несчастный эгоист!»

И Северус даже не опровергал свои жестокие мысли. Он действительно был эгоистом. Он получил то, о чем мечтал, но знал, что получил это незаслуженно. И воспоминания о любви и невинности, которые он украл у едва повзрослевшей девушки, не грели его холодное сердце, а наоборот лишь усугубляли коктейль из чувства вины и отвращения к самому себе.

Чудовище медленно умирало, лишенное тепла своей красавицы. А ведь раньше он считал сказки развлечением для наивных дураков! И вот, докатился…

Тем утром он честно рассказывал Гермионе о своем прошлом лишь потому, что был уверен в том, что она отреагирует спокойно на темные страницы его биографии. И как же было больно увидеть в ее глазах ужас. Снейп видел в воспоминаниях Грейнджер, что смерть Каррингтона ее не шокировала. Да, вызвала отвращение, неприятие, но не шок. Она была готова к тому, что Северус в своем прошлом не был хорошим мальчиком. И, казалось бы, что может быть хуже убийства живого существа? Для зельевара смерть взрослого от смерти ребенка ничем не отличались: ниже падать некуда, это самая грязь и мерзость человеческих поступков. Но для нее все обстояло иначе.

Снейп не пытался узнать ее чувства, когда раскрывал перед ней душу. Было достаточно и того, как она прятала глаза. И вопреки всему, что он видел, росток надежды в его душе, вскормленный теплотой и заботой Гермионы, заставил Северуса бросить на прощание пароль от своей спальни, а потом в исступлении метаться перед входом каждую ночь, прошедшую с момента их разговора. Пытался ли он читать книги или записывать поурочные учебные планы — каждые несколько минут стена с потайным проходом притягивала его взгляд.

Влюбленный школьник, да и только.

В тот день даже вид угрюмой физиономии Поттера не вызывал в нем привычного душевного подъема, а последовавший за отработкой вызов к Альбусу и вовсе развеял все надежды на менее поганый, чем обычно, день.

Директор сидел за своим столом и разливал по чашкам горячий чай. Зная, что Снейп отклонит любое его предложение, молча поставил перед ним тонкую фарфоровую кружку, в которую (по своему обыкновению) накидал слишком много сахара.

— Северус, меня беспокоят редкие вызовы Тома. Надеюсь, ты не вышел из фавора? Как прошло собрание?

«Собрание? Какое собрание? Оно было тысячу лет назад, Альбус! В совершенно другой жизни».

— Это было не собрание, директор. Темный Лорд вызвал меня на потеху Лестрейндж. Поскольку я не смог вовремя предоставить информацию об осведомителе Ордена, моя ценность как шпиона резко упала. Еще предлагаю вам вспомнить, сколько важной информации с начала этого года вы обнародовали при мистере Поттере. Вопреки вашим расчетам, Альбус, — холодно добавил Снейп, вспоминая неправдоподобную осведомленность Волдеморта о побеге Морган, — передатчик в его пустой голове работал в обе стороны. Вы посвящали его в сведения о Буревестнике?

— Нет. И, как оказалось, это к лучшему.

— При всем уважении, директор, считаю, что выгоднее будет привлечь внимание Темного Лорда к Балорту. Не уверен, что в следующий раз он удовлетворится рассказом о том, как одинок и уязвим Поттер.

— Вот ты этим и займись, Северус, — отрезал Дамблдор. — А твой радикальный взгляд на безопасность Гарри меня иногда расстраивает. Неужели ты считаешь, что чем больше часов он просидит в подземельях, тем лучше подготовится к встрече с Томом?

Выражение лица зельевара позволяло в красках представить, что он думает по этому поводу, но ответил он весьма сдержанно:

— Я не собираюсь попустительствовать ему так, как это делаете вы, директор. Как и любой другой студент в этом замке он обязан подчиняться правилам, и я вовсе не считаю, что мысли о том, какой он важный и уникальный, помогут ему в борьбе за собственную жизнь.

— Гарри всего лишь поцеловал мисс Грейнджер.

Сердце Снейпа покрылось тонкой заиндевелой коркой, а бегущая по венам кровь почти ощутимо царапнула его кристалликами льда.

— Неужели раздутое самомнение мистера Поттера вынесло такой позор и унижение, как донос о несправедливо назначенном взыскании? — резко очерченная бровь изогнулась над холодными глазами, а в голосе откровенно зазвучала издевка.

О, как он хотел сомкнуть пальцы на жилистой шее этого недоноска! Какой заманчивой казалась ему идея сбросить гаденыша с Северной башни и крикнуть ему вслед что-нибудь едкое, чтобы он, наконец, понял, что нужно учиться держать язык за зубами! Но нет, это же святой Поттер, надежда волшебного мира! Ему позволено то, о чем другие могут только мечтать!

Снейп едва не вздрогнул, когда от смакования собственной ненависти его отвлекло восклицание директора.

— И заметь, ты сразу обвинил во всем Гарри! По совершенной случайности я стал невольным свидетелем этой сцены, как раз во время ежедневной прогулки по территории Хогвартса, — добродушно улыбнулся директор, а затем серьезно добавил: — Северус, ты уже выяснил, как к тебе относится мисс Грейнджер?

Блюдце жалобно звякнуло, когда Снейп резко опустил на него кружку с чаем. В нем все еще клокотал гнев. Мужчина сквозь зубы зашипел, прожигая седого волшебника взглядом:

— Зачем вам это, Альбус? Неужели вам совсем не жаль девушку?

В глазах Дамблдора плескались теплота и отеческое участие, которых еще никогда в жизни Северус не желал видеть меньше, чем сейчас. Он хотел злиться, он хотел найти виновного в своей боли! Он хотел хоть как-то выплеснуть накопившееся напряжение.

— Мне жаль тебя. — И пресекая открывшего было рот Снейпа, директор продолжил: — Когда придет время выполнить наш уговор, от тебя отвернутся все люди, которых ты тринадцать лет после падения Волдеморта называл своими друзьями. Я хочу, чтобы хоть один волшебник продолжил видеть в тебе человека.

«Но человека во мне давно сожрало чудовище», — устало отозвался Северус самому себе и подавил желание сдавить пальцами виски.

Он не станет думать о Гермионе! Он не станет думать о ее словах и затравленном взгляде. Довольно и того, что он медленно и верно становился зависим от этой девчонки. Довольно и того, что, кажется, он ее любил…

— Как легко вы распоряжаетесь чужими жизнями, — горько отозвался Снейп, глядя поверх директорского плеча на резную раму портрета. — Вы требуете от меня выполнения маленькой услуги, вы все эти годы взращивали Поттера, как жертвенного барана, вы даже душу глупой девчонки готовы использовать, как утешительный приз. Но вы ошибаетесь. Это непосильная ноша для мисс Грейнджер.

— Не стоит драматизировать, девочка гораздо сильнее, чем кажется. И гораздо умнее, Северус. А по поводу моей роли в этой истории, прошу тебя не заблуждаться — я дважды предлагал ей выбрать мистера Поттера, но она полюбила тебя. Так разве в этом кто-то виноват? Гермиона сделала свой выбор. И если ты помнишь, я обязан заботиться о благополучии студентов в меру своих сил, и сейчас долг требует от меня притвориться слепым. Но все же, — гораздо мягче добавил Альбус, блеснув глазами за стеклами очков, — я буду благодарен тебе, если ты попытаешься сдерживать свой дурной характер, чтобы не обижать мисс Грейнджер понапрасну. Сколь бы зрелой и рассудительной она не казалась, юношеский максимализм еще никто не отменял.

— У вас всегда средства достижения даже самых благородных целей были на грани абсурда, директор, — проворчал Снейп, не желая признаваться, насколько ему было волнительно вести разговоры о Гермионе.

Слишком сильным страхом они отзывались после беседы в библиотеке. Он немыслимо хотел поверить словам Дамблдора, и лишь долгие годы подавления эмоций и дисциплины позволили ему заткнуть надежду и с тревогой дожидаться ночи. Потому что, если она придет, Северус станет самым счастливым человеком на земле, и в ту же секунду будет готов поклясться при свидетелях, что больше никогда не обидит Грейнджер, а если нет… думать об этом не хотелось.

Намного более безопасной была тема Буревестника, к которой не замедлил вернуться мужчина:

— Балорт, директор. Что-нибудь известно о нем?

— И да и нет, — ответил Дамблдор, гораздо больше заинтересовавшийся содержимым вазочки со сладостями, чем разговором.

Северус грел холодные ладони своей чашкой с горячим чаем и ждал, пока Альбус наиграется в загадки. Прошло несколько минут, прежде чем тот махнул сухой старческой ладонью в сторону столика на тонких ножках у окна, на котором располагались многочисленные серебряные приборы. В одном из них, стоящем на самом крае, на круглом ажурном циферблате без стрелок едва заметно горел красный огонек, забившийся между насечками, словно тлеющий уголек.

— Что это значит?

— Это значит, что ночью в Хогвартс проник волшебник в анимагической форме.

«Никак после истории с покойным Блэком озадачились?» — хотел было съязвить Северус, но сдержал себя и ровно спросил:

— И что же ему было нужно?

— То же, что и в прошлый раз, вероятнее всего. Предложить Гарри свое покровительство и помощь взамен убийства Волдеморта.

— Как легко вы об этом говорите, — бесстрастно отозвался Снейп, вспоминая злобный взгляд Поттера, которым тот щедро награждал его и за завтраком, и на отработке. Едва ли убийца, воспетый в легендах, окажет на мальчишку благотворное влияние.

— Мы все равно не смогли бы ничего предпринять, — директор пожал плечами. — А так Гарри получит поддержку, которую я ему оказать не могу, а мисс Грейнджер не хочет. Все очень просто, Северус.

— Поддержку, директор? Да вы хоть представляете, сколько ярости за десять веков скопилось в Балорте? Вы понимаете, что те глубины темной магии, в которые он погрузился, не идут ни в какое сравнение с большинством экспериментов Темного Лорда? Балорт одержим кровью! Он одержим могуществом!

— У меня создается впечатление, что ты осведомлен об этом лучше, чем я, — тихо произнес Альбус, разом смахнув весь запал со Снейпа. — Но не следует забывать, что далеко не все в преданиях — истина.

«Осторожно! — шепнула Северусу интуиция, а все мускулы мгновенно застыли, превращая лицо в бесстрастную маску. — Помни о Софии!»

Ответил директору Снейп гораздо спокойнее, допуская в свой тон ровно столько участия к судьбе сына Лили, сколько требовало его обещание:

— Почему бы вам просто не предупредить Поттера о том, что Балорту нельзя доверять?

Несмотря на то, что старик позволил Снейпу уйти от ответа, от пронзительного взгляда голубых глаз не укрылись изменения в его состоянии. В эти минуты Дамблдора окружал ореол силы и могущества, заставлявший трепетать самого Темного Лорда, и Северус невольно ощутил себя малолетним проказником, о бесчинствах которого мудрому взрослому все известно, но он из великодушия не стал его наказывать. Когда Альбус заговорил, то по тону становилось понятно, что он все хорошо обдумал и менять свое решение не намерен:

— Совсем скоро мальчик останется без моей помощи, а к твоим советам он не станет прислушиваться. Гарри должен сам научиться разбираться в людях. Ни ты, ни я не можем отбирать у него право совершать ошибки и учиться на них. Но поверь, я прекрасно понимаю, что затеял игры с огнем. И мне было бы спокойнее, если бы ты издали присматривал за ним.

Это ничего не меняло, едва стоило вспомнить о том, что судьба Поттера была расписана по главам самим директором: уничтожение четырех оставшихся крестражей, а затем торжественный акт самопожертвования. Альбус прикрывался малым, чтобы скрыть большее. Как и всегда.

Северус отрывисто кивнул и уже собрался покинуть кабинет, когда Дамблдор задал еще один вопрос, честно ответить на который бывшему Пожирателю смерти мешал длинный шлейф собственных теневых интриг.

«Если ты доживешь до старости, ты тоже станешь мерзким манипулятором?» — проявил неуместный интерес внутренний голос, заставив Снейпа скривиться от отвращения. Благо, что стоял он к директору спиной.

— Что от тебя хотела Беллатриса Лестрейндж?

Даже обычная вежливость требовала от него повернуться. Но как хотелось оказаться за миллион миль от этого места и от этого человека! Как хотелось, наконец, перестать подчиняться и быть марионеткой в чужих руках! Как хотелось свободы от навязанных виной обязательств. Но Северус был вынужден остаться и терпеливо рассказать директору полуправду, от которой самому было тошно. Он не стал садиться, чтобы не затягивать этот скользкий разговор. Почти безразлично бросил:

— Сущий пустяк. Чтобы я сварил для нее одно чрезвычайно сложное, редкое и опасное зелье.

— Ты узнал ее цель?

— Естественно. Белла давно одержима желанием хм… упрочить власть Хозяина.

— Знаешь, Северус, — задумчиво произнес директор, и что-то в его тоне заставило профессора насторожиться. — Личные счеты и самосуд всегда мне претили. И признаюсь, я бы с гораздо большим удовольствием услышал о свершении справедливого приговора суда над мадам Лестрейндж… Хотя бы потому, что в жизни есть вещи страшнее смерти. Но если кто и имеет право требовать ответ за преступления Беллатрисы, так это ты.

— Вы ничего не знаете, Альбус, — застыв у дверного проема, ответил Снейп.

Глаза его были холодными и отчужденными, перед мысленным взором проносились воспоминания о Ребекке, а этот человек еще посмел делать вид, будто знал что-то о планах Северуса и благосклонно разрешал ему их претворять в жизнь! Но он даже не представлял, что для Снейпа значило вмешательство Беллатрисы в его жизнь — оно отняло последнюю надежду на спокойное и, может, даже счастливое существование после войны.

— Я знаю больше, чем ты думаешь! И предполагаю, что один из четырех духов сослужит тебе хорошую службу. — Старик озорно ему подмигнул, а потом стал выводить зелеными чернилами какие-то линии на пергаменте, словно напрочь позабыл о своем госте. Но через пару секунд все же продолжил свою речь, отложив перо и любуясь изображением глифа Меркурия на листе: — Я не сомневаюсь, что в твоих силах связать противоположности, даже если для этого придется объединить Небо и Землю, Северус.

Поймав нахмуренный взгляд зельевара, Дамблдор улыбнулся, и, взмахнув волшебной палочкой, превратил пергамент в горстку пепла.

Сказать, что Снейп не понял намеков директора — не сказать ничего. Эксцентричные выходки Дамблдора были притчей во языцех и в этот раз, оставаясь верным самому себе, Альбус снова заставлял собеседника лишь недоуменно пожимать плечами при попытке постигнуть его загадки.

— Я пришлю тебе на днях Омут памяти. Думаю, он тебе понадобится, — посмеиваясь, добавил седовласый волшебник и, давая понять, что разговор окончен, засунул длинный крючковатый нос в вазочку со сладостями, выбирая что-то особенное.

Этот человек сведет Северуса Снейпа с ума.

* * *

Она не пришла. Ни в ту ночь, ни в следующую. А когда на первом занятии в семестре просидела два часа, уткнувшись в собственный конспект, Северус, наконец, осознал, что она не придет больше никогда. И все надежды рухнули, погребая его под грудой обломков.

Какой жестокой насмешкой теперь казались ему ощетинившиеся львы, словно титаны, подпирающие бронзовую ванну! Они дразнили Снейпа, насмехались над ним, напоминая ему о любви, которая была так достижима и так запретна. Он помнил о своих грязных, эгоистичных мыслях, которыми успокаивал свою совесть в единственную ночь близости с Гермионой. И клялся себе, что если она даст ему еще один шанс, все будет иначе.

Зельевар старался занять свои мысли, с головой погружаясь в работу по превращению зелья для Беллы в мертвую воду, но и это ему не удавалось. Любой из компонентов ядов замедленного действия вступал в реакцию то с иглами дикообраза, то с русалочьей чешуей, а то и вовсе с банальной сушеной крапивой. И даже подробно расписанное уравнение взаимодействий не позволило найти ингредиент, который мог бы оказаться устойчивым к растворению в драконьей крови и эффективным для медленного отравления организма.

В последний день каникул сова принесла коробку с ингредиентами от Беллатрисы, и работа над зельем закипела с новой силой. Было неважно, чем Северус занимался: наблюдал ли за Грейнджер в Большом зале, вырезал ли нужную секцию из крохотного плотного комка мышц, добытого Лестрейндж наверняка самым варварским методом, или препирался с Морган — он ни на секунду не забывал о том, что должен был найти способ оборвать вереницу жестокостей Беллы.

Днем ему удавалось отвлечься. А ночи… Ночи брали реванш.

Он давно перестал сражаться во сне с Балортом. Почти с того самого момента, как поверил в легенду о Буревестнике — около двух месяцев назад. Кошмары исчезли, будто стоило только прекратить рисовать в воображении разверзнутую пасть и ядовитые клыки, как наваждение рассеялось, и монстр под кроватью превратился в старого плюшевого медведя с оторванной лапой — жалкого, забытого и беспомощного.

Просто в один из дней Снейп перестал очищать свое сознание от эмоций. Целенаправленно и осознанно, даже не прикрываясь позорными отговорками. Потому что, вопреки всем доводам рассудка, хотел видеть ее своей хотя бы во сне. И Гермиона исполнила его желание. Но вместо близости и страсти, на которые он рассчитывал, девушка дарила ему свою любовь. Это оказалось и самой жестокой пыткой, и самым большим наслаждением одновременно.

Первый субботний вечер в семестре застал Северуса в собственном кабинете декана. В отдалении послышался приглушенный звон колокола. Полночь.

— Хватит обманывать себя, — пробормотал Снейп и встал из-за письменного стола, взмахом волшебной палочки отправляя стопку пергаментов в ящик.

Потайная дверь в спальню бесшумно отворилась, и профессор застыл на месте: в его комнате с завороженным видом стояла староста Гриффиндора, поглаживая пальцами корешки книг. Она с явным сожалением отвлеклась от изучения названий фолиантов и неуверенно затопталась на месте.

— Я хотела поговорить.

Он едва разобрал взволнованный шепот.

— Слушаю вас, мисс Грейнджер.

Девчонка дернулась, будто от удара, и Северус тут же проклял себя за свой ядовитый язык. Ну что ему стоило? Разве Гермиона виновата в том, что от одного ее вида у Снейпа сердце пустилось вскачь, а разум тут же приказал затолкать свои фантазии поглубже?

— Я долго думала…

— Долго.

— …и я пришла сказать…

Резко очерченная бровь насмешливо изогнулась, а руки сами собой сложились на груди.

Ведь если Северус покажет ей, что ее сбивчивые банальные объяснения его не тронули, будет не так больно? Ведь правда?

— Я пришла сказать: то, что ты делал в прошлом, для меня не важно, — собрав всю смелость в кулак, жестко закончила Гермиона, явно разозленная тем, что Снейп не собирался облегчить ей признание.

— Увы, мисс Грейнджер, но это ложь.

Нет-нет-нет! Он совсем не эти слова хотел произнести! Он вообще не хотел говорить, если уж на то пошло! Он хотел сгрести ее в охапку и не выпускать из своих объятий как минимум до конца жизни. Но подавление желаний за эти годы в нем дошло почти до автоматизма. Вернуть ее сейчас, чтобы в следующий раз, когда она уйдет, сдохнуть? Зачем обманывать себя: в жизни Северуса не место такому светлому и невинному человеку. Между ними пропасть. И чем скорее вбить эту мысль в ее юную головку, тем будет проще.

— Я намерен лишить вас последних иллюзий о том, кто я на самом деле, раз уж первые два раза мои слова не подействовали, — холодно произнес Снейп и поставил на стол Омут памяти, который ему на днях прислал директор.

Догадывался ли Альбус об этом? Или только хотел помочь ему с недостающим ингредиентом для зелья? Да какая разница.

Опустив в Омут несколько переливающихся серебристых нитей и не удостоив Гермиону ни единым взглядом, Северус вышел из спальни и с силой захлопнул за собой дверь.

Как там, в маггловских фильмах, принято оплакивать ушедшую любовь?