Нетерпение сердца (гет)

Мэри

Вчерашний день ничем не отличается от сегодняшнего, разве что она чувствует себя чуть слабее. Завтрашний, наверное, будет таким же тусклым. За несуществующим окном несуществующее небо сыпет мелким дождем. Мэри с печалью думает, что многие так и живут, не зная, что все вокруг них — одна большая иллюзия. Им просто никто об этом не сообщает.

Переходя из комнаты в комнату, Мэри ждет. Каждую минуту — долгую, тянущуюся бесконечно. Ждет, что вот-вот очнется, а перед ней окажется лицо Северуса. Или Дамблдора. Или, может быть, Сириуса. От безделья она пытается представить, кто раньше жил в этом домике в Хосгмиде и был ли он счастлив.

Но минуты идут, громко отмеряя время на старых напольных часах, а ничего не происходит, и Мэри садится на широкий подоконник, разглядывая несуществующих прохожих.

Через несуществующую дверь проходит Реддл и останавливается в нескольких шагах от нее.

Мэри не слезает с подоконника, глядя на него со всем высокомерием, на которое способна. Нельзя показывать ни слабость, ни удивление, что за нее не сражаются. Никогда нельзя радовать врага: это придает ему сил.

— И третий день за тобой никто не приходит, — якобы с сожалением произносит он, но в глазах — издевка. — И это неудивительно.

— Я все равно не выдам тайну, — говорит Мэри устало. — Даже если меня все предадут, я не предам ребенка, ибо он невинное существо и ни в чем не виноват. Когда мать оставила тебя на пороге приюта, ты не был виноват в том, что остался сиротой. Пророчество вступает в силу лишь тогда, когда мы в него верим. Я могу понять войну за власть, но я никогда не приму убийство ребенка.

Реддл усмехается, глядя поверх нее.

— Я бы мог забрать ребенка и воспитать так, как мне нужно. Но Орден Феникса будет постоянно мешаться под ногами. Что если мы заключим сделку: свободу за ребенка?

— Ни за что.

— Тогда, боюсь, упрямиться осталось недолго, — Реддл поворачивается к двери. — А вот и мой верный соратник, Северус. Пожалуй, оставлю вас наедине.

Мэри резко оборачивается, и от этого движения сразу кружится голова. Северус — здесь? Значит, он все-таки пришел! И в ее глазах зажигаются огоньки надежды. Но его лицо — холодное и безжалостное — ледяной стеной вырастает между ними. Мэри тут же делает шаг назад.

— Я знаю про игры с оборотным зельем, — произносит она жестко. — Так что нам не о чем говорить. Кто ты там на самом деле, неважно.

Не-Северус равнодушно пожимает плечами.

— Если не хочешь верить, что это я — твое право, — произносит он самым настоящим своим голосом, от которого у нее бегут мурашки. — Но я советовал бы не упрямиться, Мэри, иначе ты погибнешь, а мне бы этого очень не хотелось.

— Убирайся, кто ты там, Эйвери, или Треверс, или сам черт, — отвечает Мэри яростно изо всех своих сил. — Не слышу ни одного слова.

И она демонстративно затыкает уши пальцами. Тогда человек в облике Северуса делает несколько уверенных шагов, хватает ее за запястья и с силой их скручивает. Мэри пытается отвести взгляд, но это становится практически невозможно, и она тонет в черном льде презрения. Потом его руки — его руки! — обхватывает ее шею и чуть сжимают. Ловя ртом воздух, Мэри заставляет себя успокоиться: они не убьют ее сейчас! И этот человек перед ней на самом деле — не Северус. Это невозможно.

— Хочешь, принесу тебе гиацинты?

Мэри с силой ударяет его ногой и падает на пол, тяжело дыша. Рассмеявшись, не-Северус исчезает, оставив ее наедине с собой. Она невольно вспоминает первую встречу с Дамблдором, и в ее душе появляется нарастающее раздражение. Возможно, Дамблдор действительно не собирается ее спасать: ведь никто не пришел за Марлин. Никто, кроме как на словах, не вступился за Лонгботтомов. С другой стороны, Дамблдор лишь попросил ее стать Хранителем, он не гарантировал ни безопасность, ни защиту. Она сама ввязалась в эту историю, а теперь надеется, что за ней прибегут, как за ребенком, который потерялся в лесу. Но если Хранитель умрет, то Фиделиус ослабеет, а Хранителями станут сразу многие: Сириус, Ремус, Вальбурга и Северус. Это слишком много, кроме того, Северус работает сразу на двоих, и это точно не понравится Дамблдору.

Должен же быть хоть какой-то выход?

Мэри беспомощно садится на ковер и облокачивается спиной о мягкий диван. Смутно, словно чувствуя состояние своего неподвижного тела там, в реальности, она ощущает голод. А потом приходит мысль, что больше всего она боится не смерти: каждый умрет в свой срок, не позже и не раньше. Больше всего ее страшит предательство.

Время идет и идет, а ненастоящее небо не темнеет и не светлеет.

Северус

Сова терпеливо ждет его в кабинете, на письменном столе. «Лорд желает видеть тебя завтра вечером после шести».

Написано, судя по почерку, Макнейром: у него всегда были такие косые длинные буквы, отчего МакГонагалл как-то поставила ему «тролль». Сердце бьется торопливо: нужно ли говорить об этом Дамблдору? И нужно ли говорить об их планах с Регулусом? В конце концов, шпионы директора повсюду: он использует даже портреты, чтобы узнавать информацию напрямую. Может быть, он поэтому так спокоен относительно Мэри?

Северус осторожно кладет в карман яд, залитый в толстую колбу. Его партия в игре за Мэри и Лили начинается, и нужно ее не проиграть.

Регулус, бледный, но решительный, ждет его около железнодорожной станции в Хогсмиде. При встрече они коротко кивают друг другу, и Северусу отчего-то хочется пожать ему руку, но он удерживается от этого порывистого жеста.

— Думай о Мэри, не думай обо мне, — спокойно произносит Регулус и ободряюще улыбается. Они почти одного возраста, но он выглядит совсем юным. — И передай вот это письмо Сириусу, если я не вернусь. И если у тебя будет стоять выбор: она или я — выбери ее. У меня ничего не осталось в жизни, кроме этой новой нити, которая появилась у нас с Сириусом, но я уверен: он поймет. Я хочу отомстить за Марлин, пусть даже и ценой собственной жизни.

Северус кивает, задумавшись: что бы изменилось, будь у него брат?

— И еще, — Регулус немного медлит. — Я рассказал часть плана Дамблдору, не мог не рассказать.

Северус молча прячет в нагрудный карман свернутый вчетверо пергаментный лист. Говорить всякую чушь вроде «Да ты обязательно вернешься!» глупо. Потому что скорее всего — нет.

— Инкарцеро! — произносит Северус тихо, и руки Регулуса опутывают жесткие толстые веревки. — Желаю нам обоим удачи.

…Макнейр впускает их с некоторым подозрением, и в его взгляде снова читается зависть. Он не очень-то выдающийся Пожиратель Смерти, и его попытки заслужить похвалу Лорда всегда оказываются неудачными, а порой — весьма плачевными.

— Где же ты этого сопляка нашел? — Макнейр смотрит на Регулуса презрительно. — Болтался у своей маменьки?

— Не твое дело, — Северус резко обрывает его, подталкивая Регулуса внутрь дома. Пахнет цветами и старым деревом. Где-то здесь Мэри! Но он заставляет себя не думать о ней, хотя сердце и пропускает несколько тревожных ударов.

— Северус, я рад тебя видеть, — Лорд встречает его у подножия лестницы, привычно загадочный и словно спрятанный сам в себе. — Я вижу знакомое лицо рядом с тобой: никак это Регулус, мой бывший верный друг и сторонник? Ты бежал от меня дважды, а теперь пришел сам?

Регулус смотрит на него холодно:

— Я решил вернуться, мой Лорд. В Ордене Феникса невозможно оставаться: их действия нелогичны, и они только продолжают терять людей. Какое-то время я думал, что Дамблдор стремится к спасению жизней, а он спасает себя и общее благо. Здесь, рядом с вами, мне более понятны мои ориентиры и цели.

Лорд обходит его по кругу, задумчиво рассматривая.

— Не развязывать до завтрашнего дня, не давать еды и воды. Пусть посидит пока в твоей комнате, Эйвери. Я хочу, чтобы за ним приглядывали, — он поворачивается к Северусу, и тот смотрит на него со всем почтением. — А для тебя, друг мой, есть задачка. Ты же знаешь, что в подвале у нас спрятана мисс Макдональд. О, конечно, знаешь. Дамблдор информирует тебя неплохо, да и ты сам ведешь игру превосходно. Так запутать девчонку! Северус, признаюсь, не ожидал…

— Что от меня требуется, господин? — он слегка склоняет голову. Сердце, внутри своего каменного футляра, бьется неимоверно быстро.

— Пойдем, — Лорд взмахивает рукой, приказывая следовать за ним. — Я очень доволен тобой, Северус. Даже не знаю, кто из моего круга заслуживает такой похвалы. По большей части меня окружают тупицы без умения думать самостоятельно. Но ты не слишком гордись. Человек, живущий собственным умом — опасный человек, а я не люблю излишне рисковать собой.

В подвале, куда они спускаются, преодолев с три десятка ступеней, промозгло. Здесь еще царит зима, а весна лишь тянется сюда прозрачными руками, пытаясь проникнуть сквозь толстые стены старинного дома. Особняк был построен в те далекие времена, когда на материалах еще не экономили.

Мэри полусидит на каком-то грязном одеяле у дальней стены, руки ее связаны и прикреплены веревкой к крюку, который появился здесь одновременно с домом. Рядом, на небольшой тумбе, стоит Омут памяти: точная копия того, что хранится в кабинете директора. У Омута на стуле дремлет Треверс. При появлении Лорда он тут же вскакивает с места и плотнее запахивает зимнюю мантию.

— Добрый день, господин.

Северус, почти не слушая их короткий разговор, впивается глазами в бледное лицо Мэри и ее бескровные губы. Они дают ей воду и еду, но совсем немного — так, чтобы хватало сил говорить. Неделю, две — не больше — и она умрет. Сейчас она тоже выглядит поникшей и слабой, и Северус едва справляется с нахлынувшим чувством вины вперемежку с острым осознанием того, что он ее любит. Не Лили — ее, хрупкую, храбрую Мэри с ее болотными глазами.

— Все, что тебе нужно, это сказать ей что-нибудь разочаровывающее, — Лорд смотрит на него пристально. — Люди ломаются, зная, что у них нет никакой поддержки. Бабка ее мертва, мать черт знает где, отец бросил их, когда ей было шесть, Старикашка и ты потеряли к ней интерес. Но если бы она стала одной из нас — я был бы очень доволен, очень. Девчонка с характером не хуже Беллатрисы.

Северус молча опускает лицо в Омут памяти. Сначала он ничего не видит, плывя через густой туман, а потом оказывается в том самом домике в Хогсмиде.

Мэри сидит на подоконнике, накинув на плечи несуществующий плед. Может быть, так ей теплее. Северусу хочется прижать ее к себе, сказать, что он вытащит ее отсюда, что она нужна ему, и что его чувство — настоящее. Там, в замке, в суматохе занятий, он так и не успел разобраться в себе, но сейчас, ощущая возможность ее потерять, он точно знает, что чувствует.

— Как ты? — спрашивает он спокойно, и Мэри вздрагивает, неохотно переводя на него взгляд. Она здесь уже пятый день, и у нее почти не осталось сил.

— Никак. Лорд прислал очередного Не-Северуса? И кто сегодня выпил оборотное? Мальсибер?

У Северуса перехватывает дыхание. Так вот оно что! Они путали ее, сбивали с толку, присылая вместо себя других. Дьявол!

— Это действительно я, — произносит он нервно, зная, что за несуществующей дверью стоит Лорд. Конечно же, стоит и слушает. Придется держать себя в руках, не позволяя все проиграть, хотя так хочется сказать Мэри, чтобы она верила только ему.

Мэри насмешливо улыбается. Ее глаза, привычно теплые, смотрят на него жестко и презрительно, и лицо с блеклыми, словно стертыми губами кажется призрачным.

— Скажи что-нибудь, о чем знает только настоящий Северус.

— У тебя родинка на спине, я как-то называл ее похожей на котелок для зелья.

Мэри соскакивает с подоконника со всей скоростью, на которую еще способна, и, выпрямившись, пытается улыбнуться.

— Ты все-таки пришел, — говорит она тихо, и эта приглушенность режет его изнутри.

— Я хотел предложить тебе остаться со мной и примкнуть к Лорду. Дамблдору, как видишь, на тебя наплевать — он не пришел сам, он никого не прислал. А я — я лишь выполняю то, что лучше для моего господина.

Мэри щурится и недоверчиво кусает губу. Мерлин! Она должна догадаться, что все его слова ненастоящие, как и вся иллюзия, что их окружает. Но по блеску ее глаз он понимает, что ее мучили слишком долго, путали, присылали других вместо него… Она не выдаст тайну, но сломаться может — как упорная заводная кукла, у которой отлетел винт. Северус как-то видел такие: они застывают внезапно, нелепо раскинув руки, с дурацкой эмоцией на пластиковом лице.

— То есть это все было одной большой игрой?

— Да.

Мэри вдруг краснеет, несколько долгих секунд молчит и с силой ударяет его по лицу. Мир иллюзии смягчает удар, но Северус и не пытается увернуться. Он только отчаянно, не зная, что придумать, засовывает руку в карман и вытаскивает засохший цветок розового гиацинта.

— Мэри, — произносит он шепотом, протягивая вперед раскрытую ладонь. — Поверь мне.

Она зло ударяет по ней, и цветок летит вниз, на ковер. Мэри накрывает его носком туфли с силой наступает. В глазах у нее стоят слезы.

— Думаешь, они не приносили мне гиацинты? — спрашивает она хрипло. — О, много раз за эти пять неимоверно сумасшедших суток. Один из Северусов меня душил, второй пытался залезть под рубашку, третий насильно целовал и смеялся в лицо. Думаешь, я собираюсь тебе верить?

Северус устало прикрывает глаза и тут же слышит легкие шаги Лорда. Странно наблюдать за тем, как в нем год за годом остается все меньше человеческого, лицо его превращается в маску, а глаза напоминают змеиные. Скорее всего, дело в крестражах: чем меньше в тебе души, тем меньше и человеческого.

— Благодарю, Северус, — он шелестит мантией. — Теперь мисс Макдональд убедилась в правде. Дадим ей еще день-другой на раздумья, а потом решим, что делать с ее упрямством. Удобно, что ты привел Регулуса: друг при друге они могут выдать необходимое.

Мэри бросает на него вопросительный взгляд, но Северус не отвечает. Поддаться порыву в это мгновение будет проигрышем, а он должен ее спасти. Пусть она ненавидит его потом, пусть говорит что угодно, но нельзя терять голову, даже если очень хочется.

— Чем слабее она становится, тем больше вероятность увидеть самые защищенные воспоминания, — замечает Лорд с издевательской улыбкой. — Когда ты окажешься на грани смерти, Фиделиус перестанет действовать, потому что там, внизу, мы даем тебе зелье защиты. Оно охраняет тело так, чтобы оно жило, уничтожая все преграды.

Мэри одаривает его ненавистным взглядом, и что-то в этом взгляде не нравится Северусу.

— Мой Лорд, что если она наложит на себя руки? — спрашивает он равнодушно, когда они поднимаются по лестнице, ведущей в гостиную.

— В мире иллюзии невозможно умереть, — Лорд пропускает Северуса вперед. — Сегодняшний вечер будет вечером отдыха. Располагайся, ты это заслужил. Как видишь, я подгадал все так, чтобы твое отсутствие не сказалось на отмененных уроках. Все-таки образование обязательно для волшебника. Присаживайся. Эльф принесет тебе подогретое вино или огневиски. А завтра мы побеседуем с Регулусом.

Северус мысленно проклинает его, думая, что завтра уже будет шестой день заточения Мэри. Нельзя так долго тянуть, но и сделать сейчас ничего невозможно.

И он, покорно склонив голову, берет с подноса стопку с огневиски и опрокидывает в рот.

Мэри

Конечно, где-то глубоко внутри ей не хочется верить в слова Северуса. Глубоко внутри нее живет девушка, которая жаждет любви. Разумеется, это комплекс — она читала о таких в каком-то мамином журнале — и с ним нужно бороться. Нельзя привязываться к человеку только потому, что он погладил тебя по голове и сказал, что ты ему нужна. Из-за тех людей, которые так или иначе отвернулись от нее: мать, отец, Джонатан — ей хотелось возместить эту отверженность, выплеснуть остатки, наполнить стакан чистой водой до самого верха. Но нельзя заставить любить себя — насильно, лаской или принуждением; это невозможно. Вот он, единственный дар — любовь. Только мы сами, зачастую не зная почему, любим.

За это неправильно ненавидеть, неправильно презирать. Если Северус любит Лили, то он не сможет заставить себя полюбить ее, как бы сильно этого ни хотелось. А она — может быть, опять-таки это иллюзия, только ее собственного сердца — хочет, чтобы он ее любил, потому что ей это необходимо. Когда нас застает ливень, мы ищем укрытия, даже если его нет, вот и ее нетерпеливое, жадное сердце искало укрытия у человека, который казался ей лучшим из всех.

Но для этого мы и живем: чтобы разочаровываться и чтобы в конце концов остаться наедине с самими собой.

Мэри с трудом поднимается с дивана и садится на корточки возле растерзанного ногой цветка. Он бледный, как и она, и такой же обессиленный. Мэри с трепетом берет его пальчиками и кладет на ладонь. А потом вспоминает тот вечер у камина, тот первый поцелуй с Северусом, его взволнованные черные глаза и настойчивые губы.

Ее лучший вечер за прошедший год.

— Я не жалею, — произносит она вслух, хотя знает, что никто не услышит. — Я не жалею, что захотела влюбиться в тебя. И даже не представляю, кто еще мог бы быть на твоем месте.

Она забирается обратно на диван и поджимает ноги под себя. Измятый цветок зажат у нее в ладони. Если бы она смогла отсюда выбраться! Если бы вернула палочку. Тогда можно сражаться — а это она умеет хорошо. Кому не везет в любви, тому везет на войне.

Закрыв глаза, Мэри представляет, что за окном лето, ей десять лет, и она на каникулах у бабушки, в доме которой полно опасных вещей. Какое же замечательное тогда было время! Никакой любви, никаких разбитых сердец. Только друзья, яблоки в соседском саду, хризантемы на клумбах, о которых вечно забывали, и яркие звезды в августе. Мэри так сильно зажмуривается, что почти представляет себя там. И по ее щекам текут настоящие горячие слезы.

Северус разыграл все просто восхитительно и заслужил похвалу Реддла. Дамблдор никого особенно не хвалит, считая, что человек должен хотеть делать добро самостоятельно. Теперь и Регулус наверняка погибнет. Мэри отчаянно вытирает слезы. Жаль! Человек, вернувшийся на сторону добра и потерявший любовь, заслуживает второй шанс.

Она сворачивается клубочком на диване и пытается вспомнить выражение лица Северуса до самых мельчайших деталей. На одну секунду ей показалось, что он хотел что-то сказать, но не успел.

А часы бьют полночь.

Вечером шестого дня она слышит шаги, и в комнату входит Мальсибер. Он доволен словно кот и, подойдя к ее дивану, как к маленькому островку безопасности, нависает над ней хищным коршуном.

— Что тебе нужно? — едва слышно спрашивает Мэри, инстинктивно опуская руку в карман мантии. Но палочки там нет.

— То же, что и в школе, только теперь мы оба более опытны, чтобы приятно провести вечер, правда? — он слащаво улыбается. — Мир иллюзии вполне осязаем, тут чувствуешь прикосновения. Даже, осмелюсь сказать, проникновения.

Мэри сопротивляется изо всех сил, но она почти не ела шесть дней, и Мальсибер оказывается сильнее. Протащив ее за руку по ковру, он кидает ее на кровать и, держа одной рукой ее запястья, другой пытается расстегнуть брюки.

Мэри хочется закрыть глаза и просто ждать, пока все закончится, но отвращение к этому человеку так захлестывает ее, что она, собрав последние силы, ударяет его ногой в пах. Грязно выругавшись, Мальсибер сжимает ее руки еще сильнее, и от боли у Мэри по лицу снова текут те самые настоящие слезы.

— Не хочешь по-хорошему, будет как я люблю, — он разрывает на ней рубашку и жадно мнет ее грудь. — А я люблю жестко.

Мэри закрывает глаза: ей не хочется смотреть на то, что происходит, на то, что вот-вот произойдет и отчего потом она уже никогда не будет той вечно жизнерадостной Мэри. Но рука, сжимающая ее, вдруг исчезает, и перекошенное от злости лицо Мальсибера — тоже.

Мэри снова остается одна, задыхаясь от пережитого ужаса.

Северус

Гостиная Лестрейнджей обставлена по последней моде с помощью Нарциссы, потому что Беллатрисе никогда и в голову бы не пришло заниматься такой чепухой. Люстра с несколькими десятками свечей, расположенных ярусами, освещает каждый угол помещения, на стенах висят портреты предков Лестрейнджей и некоторых наиболее знаменитых Блэков. Стена над камином украшена головами животных, которых прадед Рудольфуса поймал на охоте.

Северусу не нравится это вычурное великолепие, и он невольно думает о доме, который оставила ему бабка. О, он бы снес все внутри, оторвал эти гобелены, картины с потемневшим от времени лаком, карты бывших угодий и сжег бы их в самом большом камине. Может быть, он оставил бы что-то на память о роде, но только несколько небольших вещей.

Лорд, сидящий возле огня с Беллатрисой, наконец поднимается, и Северус невольно поглядывает на часы: пять вечера. В доме, где в основном встают в двенадцать, это время — разгар для веселья. Он предпочитает не знать, как они веселятся, но некоторые слухи все-таки доходят до него: магглы, которых мучают до смерти, подвешенные за уши гоблины... На этом они и решили сыграть с Регулусом: на гоблинах и на их и без того оскорбленных чувствах.

Самое сложное, что Мэри там одна, совершенно одна. Потом он вспоминает ее слова о том, что к ней приходили, касались ее, насильно целовали — отвратительно! Конечно, она никогда его не простит. Ту его беспечность, с которой он отпустил ее на встречу с девчонкой Олридж. Надо было догадаться, что здесь есть подвох: девчонка цеплялась к ней весь год, подсмеивалась, устраивала заговоры, как можно было это пропустить?

Он же сразу понял, зачем она это сделала. Он прочитал в ее глазах и с силой оттолкнул от себя, так что она ударилась о парту. Олридж все это время нравился он сам. В шестнадцать что только ни приходит в голову! А Мэри стояла у нее на пути. Женщины! Нет никого страшнее и изощреннее женщин.

— Что же, друзья мои, — Лорд обводит всех ликующим взглядом. — Есть вероятность, что сегодня я доберусь до ребенка, и о Пророчестве можно будет забыть. Орден Феникса проиграет, а мы возвысимся.

Северус переглядывается с Регулусом, который сидит, все еще связанный, в самом дальнем углу гостиной. По жесту Лорда его приводят ближе и ослабляют веревки. Беллатриса, стоящая рядом с господином, заметно дрожит от гнева: как может ее Лорд прощать предательство? Если бы ей позволили, она убила бы предателя на месте!

— Я слушаю, — Лорд обращается к Регулусу. — Хотя постой. Где этот чертов домовик с вином? Я хочу послушать очаровательную историю возвращения в приятной атмосфере.

Беллатриса раздраженно щелкает пальцами, и в гостиную, высоко неся серебряный поднос, вбегает домовик с большими печальными ушами, которые подпрыгивают в такт его шагам.

— Слушаю, — повторяет Лорд, усаживаясь в низкое кресло с бокалом вина в руке. — Наверное, ты хочешь сказать, что больше меня не предашь?

Регулус наблюдает, как тот отпивает вино и довольно жмурится. Потом еще несколько секунд молчит и наконец замечает, срезая всю ту часть истории, которая могла бы быть гораздо длиннее:

— Нет, я больше никогда не предам вас, господин, просто потому, что не успею.

— Интересно, — Лорд делает еще глоток и ставит бокал на столик. — Почему же?

Регулус улыбается. Это безумная, мстительная улыбка, вымученная сердцем. И Лорд сразу напрягается и проводит рукой по лбу.

— В вашем бокале яд василиска, мой господин. Вы умрете минуты через три, а поэтому скажу, прямо глядя вам в лицо: Лили Поттер вместе с сыном все это время была в моем доме. А вы так и не догадались. Ловили ее черт знает где, а она здесь, под самым вашим носом. Вы жалкий, ослепленный бессмысленной идеей человек. И вы ничего не добьетесь.

Лорд хватается рукой за горло, и по его лицу, красному как кровь, пробегает судорога. Он натужно кашляет и вдруг падает на колени. Беллатриса, в ужасе вскрикнув, бросается к шкафчику около окна.

— Справа! В глубине, около рябиновой настойки, — произносит Северус тихо, и Регулус переводит на него полные непонимания глаза. Да, об этой части плана он решил ему не рассказывать — на всякий случай. Он специально вчера ночью подложил крошечную пробирку со слезой Феникса в этот самый шкаф. — Я сохранил там противоядие еще в прошлом году, и вот оно, к сожалению, пригодилось.

Беллатриса дрожащими руками передает пробирку, слегка припорошенную искусственной пылью, Лорду. Тот резко опрокидывает ее в рот и почти без сознания опускается в кресло, тяжело дыша.

Гостиную окутывает тишина.

Северус с облегчением думает о том, что план пока что работает как нужно. Гарри перепрятан, и с ним находится Вальбурга. На Гриммо не осталось никого, кроме Кричера; Сириуса же директор снова отправил к Аберфорту и попросил Ремуса не сводить с него глаз, потому что тот уперся своим собачим рогом и заявил, что не собирается бросать мать.

— Найти этого домовика и привести сюда, — хрипло произносит Лорд, дрожащими пальцами проводя по редеющим волосам. — Пусть его пытают сколько потребуется, но я хочу знать, кто передал яд.

Эйвери, шаркнув ногой, тут же исчезает за дверьми, остальные настороженной группой стоят около Лорда, готовые к любым приказам.

— Господин… — испуганно произносит Беллатриса, опускаясь рядом с его креслом на колени, но он грубо отпихивает ее рукой.

— Молчать! Значит, Лили Поттер находится на площади Гриммо, — он поднимается, и ужас, пронесшийся в его взгляде, отступает. — Я отправлюсь туда прямо сейчас. Треверс, свяжи мальчишку и оставь живым до моего возвращения. Мальсибер, ты заслужил свою награду: можешь забрать девчонку себе; мы провозились с ней достаточно, и она мне больше не нужна. Жаль… Северус, мне понадобится твоя помощь.

По спине ползут мурашки: пока Лорд займет его время, Мальсибер может натворить черт знает что, он ведь прямо сейчас спустится к Мэри, драккл подери! Лучше бы Лорд умер. Но в этом и оставалась самая главная опасность: сколько крестражей еще существует? И если Лорд возродится с их помощью, ему снова будет нужен верный шпион. Всегда стоит страховаться на будущее, каким бы туманным оно ни казалось в настоящем.

— Как ты думаешь, на этом доме могут быть какие-то специальные чары? Может Дамблдор быть причастным к защите этого дома? — глаза Лорда впиваются в его сосредоточенное лицо. — Отвечай быстро.

Северус для вида размышляет всего лишь несколько мгновений, но потом отрицательно качает головой, и Лорд сразу же исчезает.

— Приказ Лорда, Белла! — окрикивает Северус Беллатрису, которая длинным ногтем оставляет на белом лице Регулуса глубокие кровавые царапины.

— Он сказал «оставьте живым», он ничего не говорил про целостность, — огрызается она и снова поворачивается к Регулусу, а Северус решает воспользоваться этим мгновением. Он вытащит Мэри, а потом придумает еще один план. Может быть, им обоим повезет уйти, пока не вернулся разъяренный Лорд, поняв, что никакой Лили и никакого ребенка на Гриммо нет.

Северус спускается вниз, перепрыгивая через ступени. Мальсибер стоит около Омута памяти, опустив в нее свою массивную бычью голову. Остается надеяться, что он не успел сделать ничего омерзительного… Северус резко ударяет его кулаком в челюсть, и Мальсибер падает на пол, но тут же вытаскивает палочку.

— Инкарцеро! — произносит Северус торопливо, опережая его, и бросается к Мэри. Она едва слышно дышит.

— Ты что творишь? — орет Мальсибер и отчаянно пытается выпутаться из веревок. — Беллатриса, Родольфус! Снейп пытается освободить пленника!

Его голос громким эхом разносится под сводами подвала. В гостиной, которая находится прямо над подвалом, снова становится тихо.

— Сюда! — орет Мальсибер так громко, что кажется, стены в подвале трясутся. — Скорее!

Северус, чертыхаясь, поспешно накладывает на него «Силенцио» и, упав на колени, пытается снять с Мэри кандалы. Они закреплены как-то хитро, наверное, зачарованы специальным заклятием, и ему приходится мысленно перебрать несколько вариантов, которые смогли бы сработать.

Но ни один из них не подходит.

На лестнице наверху слышатся голоса и шаги.

Мальсибер зло и нагло мотает головой, и Северус понимает, что не успеет. Тогда он выкрикивает:

— Бомбарда! — и кандалы просто вырывает из стены, но они так и остаются на засыпанных камешками руках Мэри.

Северус лихорадочно оглядывается по сторонам, чтобы найти что-то подходящее для создания портала, но находит лишь кусок старого железа. Шаги становятся ближе, и в проеме двери уже показывается копна смоляных волос Беллатрисы. Оценив ситуацию, она бросается вперед, но Северус, сосредоточенно постучав палочкой по железке и моля всех мыслимых и немыслимых богов, произносит:

— Портус! — и бросает портал на колени Мэри.

Раздается яростный крик Беллатрисы, что-то вопит Треверс, и Северус чувствует, как голова становится тяжелой, а тело перестает его слушаться. Боль расплывается внутри него: сильная и безжалостная.

А потом он проваливается в темноту.