Хроники профессора Риддла (джен)

25 марта 1969 года

Я передал Флоренцу книги Эразма и Лютера, как и обещал, несмотря на то, что мне пришлось преодолеть брезгливость и воспользоваться для этого посредничеством Хагрида. Хагрид после исполнения моего поручения пришел ко мне в расстроенных чувствах и поведал, что в лесу его встретил единорог, который заговорил с ним человеческим голосом, но на непонятном языке, чудесным образом умыкнул у него книги и скрылся в лесной чащобе. Тут бы мне заподозрить неладное, но я порекомендовал Хагриду меньше пить и больше изучать магических существ, чтобы не путать кентавров и единорогов, и на том посчитал передачу книг Флоренцу совершившейся.

Вчера вечером мне пришла в голову не совсем удачная идея прогуляться по лесу и, если мне попадется Флоренц, потравить его еще немного насчет астрологии. Флоренц мне, разумеется, попался практически сразу же. На груди у него красовался солидный синяк, а на шее синела отметина поменьше, похожая на засос.

— Здравствуйте, Флоренц, — сказал я с разминочной дозой язвительности. — Снимите тяжесть с моей души: неужели вы читали Лютера при своих сородичах, и вам нанесли побои на почве религиозной розни?

— Наконец-то я вас нашел, милорд, — выдохнул Флоренц с облегчением. — Понимаете, вы так хорошо наложили на меня иллюзию и так некстати забыли ее снять...

Я чуть не стукнул себя ладонью по лбу: на меня, как на автора заклятия, иллюзия не действовала, а Хагриду и впрямь пришлось нелегко. Не хотел бы я сам встретиться с единорогом, говорящим на латыни.

— Сородичи действительно прогнали меня, приняв за единорога, — печально сказал Флоренц, но тут же оживился: — Зато благодаря вам, милорд, я встретил в лесу такую сексапильную единорожку...

— Флоренц, — строго прервал я, — надеюсь, вы избавите меня от подробностей.

Под моим осуждающим взглядом Флоренц смешался и встряхнул головой, пытаясь прикрыть гривой засос на шее.

— Я просто пошутил, милорд, — смущенно пробормотал Флоренц, — я ничуть не интересуюсь единорогами... с этой точки зрения.

— Не гарцуйте, Флоренц, — велел я, вынимая палочку. — Сейчас я сниму с вас иллюзию. Кстати, извините меня за мою забывчивость. Можете считать, что я вам должен.

— О, милорд, я искал вас с другой целью, — вдруг заторопился Флоренц. — Понимаете, вчера я прочитал Лютера. Я был потрясен, милорд! Я полностью переродился!

— Стойте смирно и помолчите! — окрикнул я Флоренца. — Мы с вами вдоволь подискутируем о свободе воли и о старине Лютере, когда я сниму с вас иллюзию. Потерпите несколько минут.

— Подождите, о, подожите, милорд! — продолжал бить копытами Флоренц. — Все утро я читал Библию, которую мне пришлось похитить у маггла из ближайшего села. А сегодня вечером я не выдержал и пошел в лютеранскую кирху...

Я сделал вид, что закашлялся, потому что смеяться над порывами неофитской души я считаю нетактичным.

— Я просто хотел спросить священника, распространяется ли крестная жертва Спасителя на грешных кентавров, — виновато продолжал Флоренц. — Но святой отец... короче, милорд, ему срочно нужна ваша помощь!

— Я себе представляю, — вздохнул я, подбирая с земли два куска полевого шпата и трансфигурируя один в нюхательную соль, а другой в нитроглицерин. Новообращенный говорящий единорог под сводами церкви мог бы, пожалуй, доконать даже меня, если бы я не запасся в свое время хоркруксами. — Я себе представляю.

3 апреля 1969 года

Как я и ожидал, после разговора в ночь святого Валентина между мной и Беллатрикс словно Макгонагалл пробежала. Я не сумел преодолеть свою обиду (обиделся на шестикурсницу, Долохов бы засмеял) и стал избегать обращаться к ней на уроках, да и она больше не рвалась отвечать и не смотрела на меня не отрываясь, а если замечала, что я смотрю в ее сторону, чаще всего отворачивалась, не желая поймать мой взгляд.

Тем не менее, внимание студентов к нашим скромным персонам ничуть не ослабело, хоть и стало более сдержанным. Я некоторое время ломал голову, что такого интересного в том, что у однокурсницы прошла подростковая влюбленность, и неделю назад, вечером, меня осенило и тем самым сразило наповал.

Ругая себя на чем свет стоит за свое солдафонское невежество в делах сердечных (тут еще и Дамблдор со своей магией любви некстати вспомнился), я с ужасом понял, что из нашего с Беллатрикс поведения никак не следовало, что у нее благополучно прошла подростковая влюбленность. Я был по-прежнему ей очевидно небезразличен, равно как и она мне. Мы вовсе не выглядели просто как учитель и ученица. И как учитель и влюбленная ученица мы тоже уже не выглядели. Мы выглядели как расссорившиеся любовники.

После осознания этого факта я почувствовал себя настолько потрясенным, что мне пришлось сходить к Хагриду и взять у него взаймы пинту самогона, потому что в такой час ничего крепкого нигде было не найти. Хагрид, несмотря на отвратительный бардак и вонь у него в хижине, оказался хорошим мужиком: он не только поделился со мной живительным напитком, но и завернул мне с собой закусить. Возвращаясь от него к замку и уже прочистив себе мозги парой глотков, я с удивлением понял, что у нас с Хагридом есть что-то общее: например, нам обоим не пришло в голову, что закусить и даже выпить мне могли бы собрать домовые эльфы.

Вчера я решил положить всем этим недомолвкам конец и разыскал Беллатрикс после уроков.

— Белла! — окликнул я, и мысленно себя выругал за то, что не назвал ее полным именем. Очевидно, наша размолвка стерла между нами какую-то грань, которую я раньше находил весьма удобной.

— Милорд? — удивленно откликнулась Белла, подняв на меня глаза.

— Вы что-то хотели, милорд? — переспросила Белла через несколько секунд, потому что я очень неловко на нее засмотрелся, некстати вспомнив про ее мантии из прошлой осени.

— Я хотел назначить вам отработку, — сказал я, опомнившись, своим обычным тоном. — Но не могу найти, к чему бы придраться.

— Позовите меня, — просто ответила Белла. — И я приду.

— Дело в том, — продолжал я с ироничной улыбкой, которая вышла как-то слишком провокационно, — что я собирался поручить вам то, что вы по своей воле выполнять не станете. Впрочем, я уже кое-что придумал. Идите за мной.

Уходя с Беллой по коридору, я услышал краем уха голос Люциуса: «Артур, тебе десять шелобанов», — и собрался обеспечить Малфоя и Уизли совместными отработками до конца года, но Хоменум Ревелио ничего не показало. Научил на свою голову!

— Я хочу поручить вам обучение детей, — сообщил я Белле, когда мы пришли в мою комнату. — Трудность заключается в том, что эти дети магглорожденные и ничего не понимают ни в магии, ни в магическом мире, — я заметил презрительную гримасу Беллы, и мой голос стал жестче. — Через год или два они станут такими же студентами Хогвартса как и вы. Много лет назад я тоже был в их положении — думаю, вы не забыли, что я полукровка и вырос в маггловском приюте. Один наш общий знакомый, как вы знаете, дал мне хороший первый урок, — чем более равнодушно и жестко я чеканил слова, тем больше я видел на лице Беллы сочувствия, и тем больше щетинился, словно во мне просыпался озлобленный приютский волчонок, которым я прибыл в Хогвартс. — Я рано понял, что в магическом мире, как и в маггловском приюте, важны лицемерие и сила. Как видите, я неплохо в нем освоился, но мне бы хотелось, чтобы эти дети вошли в наш мир — с вашей помощью — легче и естественней.

Беллатрикс помолчала несколько секунд, словно сомневаясь, следует ли ей говорить то, что она думает, и за эти несколько секунд я понял, что она все равно всегда скажет правду — а буду ли я с ней согласен, обрадуюсь или разозлюсь, это уже мое дело. Помнится, два года назад Дамблдор захотел меня подколоть, притворно удивившись тому, что я называю друзьями своих школьных друзей и, как всегда, был в корне неправ: я со школы искал дерзких и бесстрашных, тех, кто не будет трусить передо мной, и не моя вина, что трусами оказывались столь многие, что я порой отчаивался.

— Я не понимаю, почему вы хотите им помочь, — наконец произнесла Беллатрикс. — Это не их мир. Это ваш мир — где бы вы ни родились, вы оставались потомком Слизерина...

— Подите к черту с вашими родословными! — вдруг взревел я. — Я потомок маггла и сквиба! Я был сиротой, черта мне было проку от вашего Салазара! Мои родители — это мои руки и моя голова, и, ради всего святого, я справлюсь с детьми и без вас!

Впервые за последние несколько недель я посмотрел Белле прямо в глаза, но в ее глазах не было ни страха, ни обиды, только боль.

— Хорошо, — мягко сказала Белла, — я помогу вам. Но я все равно хочу понять, зачем вы это делаете. Чему вы хотите их научить?

— Всему, — коротко ответил я, чувствуя, что мой внезапный гнев так же внезапно закончился. — Кто бы они ни были, в этом мире они будут чувствовать себя сиротами, — я наконец сел, и пригласил Беллу сесть рядом с собой. Мысли о делах приводили меня в мое обычное немного циничное состояние духа. — Главное в том, что тот, кто встретит их у порога нашего мира, будет им вместо отца. Они многое увидят впервые, и увидят это моими — и вашими — глазами. Думаю, будет неплохо, если спустя десять лет в Хогвартсе вместо армии Дамблдора появится армия Вольдеморта.

— Я как-то не думала, что так скоро стану многодетной матерью, — с доброй насмешкой сказала Белла. — Особенно многодетной матерью грязнокровок. Как мне их хоть называть — «грязнокровочки мои»?

— О, это как вам будет угодно, — улыбнулся я в ответ. — Они не очень обидчивы, но и не полезут за словом в карман. Например, Эванс сначала смертельно обижалась на «грязнокровку» — конечно, после того как узнала, что это означает, — но теперь я спокойно ей говорю «Эванс, не ведите себя как грязнокровка!», а она мне отвечает «Слушаюсь, mein Fuehrer!» Думаю, издевается.

— А почему по-немецки? — с интересом спросила Белла, и я подумал про себя, что очень скучал по этим ее вопросам.

— Вы все же совершенно не знаете маггловскую историю, мисс Блэк, — весело сказал я. — Пойдите поставьте чайник, я вам сейчас все вкратце расскажу. Чашки где всегда.