Пыль (гет)

Настя

Наступило первое сентября. Так быстро… Казалось, только-только началось лето, а уже конец — пора в школу. Жаль, что каникулы завершились так быстро, но и по школе я немного соскучилась. С букетом астр для Веры и надев черное платье с короткими рукавами, я отправилась на линейку. Как же много ребят! Ну и ну, уже шестой класс! А ведь не так уж и давно мы пришли сюда совсем маленькими детьми, первоклашками! Школьный двор напоминал цветник — столько букетов принесли и мелкие, и старшеклассники, и другие… Ну где же, где наши-то?

— Настя! Насть! — неожиданно раздался знакомый голос.

Мишка! Наконец-то! Я быстро поспешила и увидела весь наш класс. Мишка был бледен, гораздо бледнее чем обычно, но когда заметил меня то улыбнулся — радостно и искренне.

— Привет! Я… скучал по тебе! Как отдохнула?

— Я тоже! Думала о тебе, как ты тут. Приятно, что тоже рад меня видеть. Отдохнула отлично! Мы столько всего переделали там! Я обязательно тебе все расскажу! Думала, ты не придешь на линейку.

— Почему это? — Мишка говорил чуть важно. Наконец-то он снова радуется жизни, неужели случилось? Понимаю, что это временно, при такой-то ситуации в семье, но хотя бы временно — и то хорошо!

— Жаль, что тебя с нами не было в лагере, но я все расскажу о нашей поездке! Столько всего было! И. Знаешь, что Маше велосипед подарили? Мы с Ирой позавчера глаз оторвать не могли!

— Я ее тоже видел. Кстати, что не катаешься? У тебя ведь тоже есть велик!

Как же я рада была снова видеть улыбку у Мишки на лице! Было очень приятно что он так рад меня увидеть, я и сама очень соскучилась, но еще приятнее заметить что он рад, что улыбнулся в, кажется, первый раз после всей этой кутерьмы с его матерью и исключением. Мы разговаривали и разговаривали бы, но нас отвлекла Вера Сергеевна.

— Ну что же, здравствуйте, — раздался ее мелодичный голос. Ох, вы умеете напугать!

Если честно, с классной руководительницей и одновременно учителем русского и литературы нам откровенно повезло. По непонятной мне причине она всегда настороженно относилась к Алексу. Хоть и немного строгая, Вера, чьи волосы сейчас были заплетены в «венок», всегда относилась к нам вполне справедливо. Я быстро протянула ей букет, как и многие другие ребята. В воздухе стоял остро-приторный запах астр.

— Спасибо, спасибо, — искренне улыбнулась учительница.

Все кругом было какое-то новое, праздничное. Стены в этом году выкрасили в бледно-желтый цвет, похожий на сливочное мороженое. В прошлом году они были светло-зеленые, и это очень нравилось мне. Но теперь больше нравились «сливочные» стены.

На линейку пришли практически все, да и не только наш класс — Маша о чем-то трещала с высоким стройным блондином с карими глазами. Должно быть, тот самый Сергей, о котором она вчера говорила. Он был в фуражке с кокардой, настоящий лётчик! Я подошла к ним.

— Вчера видела подруг — так смотрели на велосипед! Такое восхищение! Ира потом завалила вопросами о тебе — кем служишь, где, так восхищались обе что в Забайкалье! Чую начнут просить вас познакомить, — прыснула Маша, не заметив меня. Ну, а почему бы и нет? Он казался весьма симпатичным. — Кто подарил? Откуда велик? И т.д!

— Какие любопытные! Такие подружки тебе заскучать точно не дадут, — у него был мелодичный средний голос — не сильно высокий, но и не бас.

— Привет, — вставила я. — Все слышала, — я смерила Машиного брата взглядом. Он ответил мне лёгкой улыбкой:

— Сергей.

— Анастасия, приятно познакомиться, — нараспев проговорила я. Весьма приятный, мне казалось.

— Мне тоже, — приветливо заметил он, поправив фуражку.

— Вечно в фуражке, — проворчала Маша, притворно нахмурившись. — Нигде не снимает практически! Вот нигде! Даже в помещении!

— Ну, а почему бы и нет? Летчик же, — улыбнулась я. Зато его наверно не придётся зимой учить одевать шапку! Папа вот частенько без шапки разгуливал, а потом у него, видите ли, уши болят!

Колонна тронулась, и разговоры прекратились. Мы пошли вверх по широкой лестнице.

Вера улыбалась, кивая головой:

— Не толкайтесь, подождите, успеете с цветами. Спокойнее, спокойнее…

Мы с Мишкой и другие медленно поднимались по ступенькам все вше и выше. Честно говоря, я была рада вернуться в школу.

Уроков в тот день у нас не было. Вера произнесла нам в классе красивую длинную речь о важности учебы для каждого из нас. Правда, меня насторожила в ней одна фраза: «Техническая необходимость должна приносится в жертву политической целесообразности!» В качестве примера она приводила досрочное выполнение прежней Пятилетки и начало новой. Затем в класс забежала Марина Волошина в темно-синем платье с белым воротником и звонко напомнила нам о важности верности заветам революции, к которой относится и наша отличная учеба. После этого мы оказались свободными и начали выходить из класса.

— Привет, — Алекс во дворе подошел ко мне с незнакомым плотным мужчиной средних лет. — Здравствуйте.

— Настя, это Яков Павлович Фененко, — представил незнакомца Алекс.

— Приятно познакомиться, — Фененко, Фененко… Никогда не слышала о нем! Какое же у него ко мне дело? Он казался весьма неплохим, но никогда не видела его и не слышала о нем — зачем сейчас понадобилась? Хотя…ему наверно нужна не я, а мои родители!

Так и произошло.

— Мне тоже приятно, Настя, — кивнул Фененко. — Я могу встретиться с твоим отцом?

— Конечно, — значит, я угадала… Интересно, о чем они с отцом будут говорить? — Хотите, я дав вам наш телефон?

— А давайте сходим в Центральный парк, посмотрим на Колесо обозрения? — предложил Алекс. Его предложение вызвало восторг. Женька отбил дробь на портфеле, а Ирка захлопала в ладоши. Ещё бы! Мы теперь чувствовали себя вполне взрослыми для того, чтобы бегать, куда захотим.

Нацарапав его на клочке бумаги, присоединилась к остальным. Мы влезли на трамвай и поехали в Центральный парк на Крестовском острове. С нами пошли не все — Маша, Лена, Вика с Лерой, Женька, сам Алекс и мы с Ирой — маловато, но неплохо. Интересно будет прогуляться.

— Смотрите, мороженое! — объявила Лера, когда мы пришли в парк.

А ведь правда — почему бы не купить? Пухленькая продавщица в круглых очках мягко улыбнулась нам. Поговорив, мы решили купить эскимо на палочке. Я всегда любила мороженое, но эскимо — особенно.

В парке, оказывается, был целый спортивный комплекс: и футбольный клуб, и рэгби и бейсбольное поле с трибунами. Чуть поодаль виднелось круглое здание теннисного клуба, со стадионом кортами.

— А кто из вас умеет играть играет в теннис? — спросила Маша. — Только не в настольный, как Алекс с Женькой режутся на фе-ка, — усмехнулась она.

— Влад умеет, — объявила Вика. — Тоже режутся, бывает.

— И Мишка Иванов вроде, — кивнул Женька.

Интересная игра — теннис. Хотелось бы научиться, но я ещё и в настольный то еле еле умею, однако никогда не поздно научиться.

— Я тоже заниматься хожу, — гордо улыбнулась Маша, поправив косичку. — Получается!

Дальше шли площадки для волейбола, баскетбола и рюх, гимнастический городок и парашютная вышка. Лично я видела ее впервые в жизни. Всегда хотела бы полетать на парашюте — это же как интересно — подняться над землей, видеть остальных людей и природу с высоты птичьего полета! Насколько захватывающе и увлекательно! Люди весело прыгали с вышки прямо на раскрытых парашютах. Так считала не только я.

— Я мечтаю научиться летать! — объявила Лена, покончив с эскимо.

— И полетишь с крыши на чердак, — рассмеялась звонко Ира.

— Ты так в этом уверена, — усмехнулась Маша. — Дай помечтать человеку — что плохого?

Я была согласна. Когда же в конце концов они прекратят свои петушиные бои?

— Маш, а это правда что у тебя брат летчик? — спросила Вика.

— Серго-то? Конечно, правда! Безусловно! Вот, Ир, тоже полеты! — отозвалась Мария.

— Я просто пошутила, — тихо проворчала Ира. — А Тумановой действительно пошло бы летать! Так ее и видела с парашютом. Шла по крыше в деревне и провалилась на чердак! — засмеялась она.

— Сама-то мастер полетов, что-ли, Аметистова? — тихо уточнила Лена, не обращая на слова Иры никакого внимания. И правильно — сколько можно воевать уже? Им не надоело?

— По-крайней мере я не придумываю всякие глупости, — фыркнула в ответ Ира, скрестив руки на груди. — Не хвастаюсь. Если так мечтаешь — возьми да полети.

Алексей понял, что пришла пора поддержать Аметистову.

— Знаешь, Лена, была хорошая шутка в старом журнале «Смехач»: «Шевели извилиной!» — многозначительно заметил он.

Ира прыснула.

— Началось, — закатила глаза Маша. Я и сама устала от этой их войны.

— Ир, ничего такого не было, просто человек сказал что мечтает научиться — что плохого? — удивилась Вика, пожав плечами. — Сама то умеешь?

— Я не претендую в отличиие от некоторых, — холодно отозвалась Аметистова.

— Так и не лезь, раз не умеешь. Туманова тоже не претендует, просто хочет научиться этому, ничего плохого ведь — так, мечта только. О, смотрите!

Невдалеке виднелась карусель «Ромашка». Люди запрыгивали в сидения между зонтиками по двое, пристегивались цепочками. Зонтики в самом деле казались необычными — темно-зеленые с белыми цветами. Затем вдруг карусель задрожала и с ревом поползла полукругом вверх. Люди завизжали. Карусель стала описывать в воздухе дугу, а люди весело болтали ногами. Женька и Леша остановились и как заворженные посмотрели на летящие в воздухе грибы.

— Ого! — Вика аж подпрыгнула от радости. — Интересно! Надо будет обязательно там покататься!

— Страшновато, — тихо пробормотала Лера, слегка нахмурив брови.

— Не бойся, мы с тобой, — усмехнулась я. Наверно тоже будем визжать — громко, очень громко! Весело! И захватывающе! Ну когда же они выйдут то уже? Очень хочется покататься!

— Маш, а почему ты брата зовёшь Серго, на грузинский манер? — спросил Женька.

— Просто, — пожала плечами Маша. — Потому что он Сергей. Серг, Серго! И звучит оригинально. Весело. Вот и зову!

— У меня бабушка армянка, — улыбнулся Женька. — На Кавказе всех так зовут: Серго, Алеко, Нино…

— О как — настоящая армянка! Вот это да! Как Интересно! Весло звучит — НинО! А брата так зову просто для смеха, — с улыбкой отозвалась Маша. — Для оригинальности. Серг — Серго. Звучит весело. Нам нравится.

— Поэтому ты такой смуглый? — спросила Вика, весело глядя на Женьку.

В итоге карусель, наконец, освободилась. Вика хотела сесть с Алексом, но ее опередила Ира. Закатив глаза от досады, Гришкова подбежала ко мне.

— Можно? — спросила она.

— Конечно можно! — кивнула я. Легко улыбнувшись, Виктория заняла сидение. Лена села с Машей, а Лера с Женькой. Поехали!

Карусель поползла вверх! О, начинается! Разгоняемся, разгоняемся, вии! Отлично! Никогда в жизни мне не было настолько весело!

Мы весело неслись над землёй, когда я услышала сзади разговор.

— Смотри, Ира Алексу руку сжала! — заметила Маша. — Хорошо им — они так подружились с самого третьего класса, так поддерживают друг друга. Защищает ее всегда, даже когда не нужно.

— Но что он в ней нашел? Вика вон тоже не понимает. Фальшивая и жестокая, — пробормотала в ответ Лена. — Уж и помечтать нельзя! Почему умение летать сразу глупости? У тебя ведь Серго летчик вообще и ничего!

— Просто воображает, — пожала плечами Маша. — Ира видимо не простила той реплики про графиню — держись теперь, теперь придираться по любому поводу будет. Но на самом деле Ира не так уж плоха! Она умеет привлечь, веселая, умная.

— Повторяет за Алексом как попугай — вот и весь ум.

— Но согласись — ее не выбрали бы председателем, будь Ира полной дурой!

— Но ведь правда — за своей семьей бы следила. Но что такого было-то? Что я сделала? Уже и помечтать нельзя, выходит? Вот возьму и научусь по-настоящему! Просто неприятно, когда тебе потом намекают, что ты дура дурой и одна извилина. За что? Ирэн вон можно смеяться над другими, ей за это ничего!

— Не обращай внимания просто, — махнула рукой Маша. — Смотри, болтают, болтают!

— Угу, — Лена повеселела. — Любовь-морковь, как Вика заметила!

* * *

Алексей

Мы с Ирой сели вдвоем на деревянные кресла карусели и поскорее пристегнули цепочки: кто знает, когда она взлетит? Солнце сильно светило, и мне казалось будто еще продолжается лето. Даже не верилось, что всего через какие-то два с половиной месяца пойдет снег. Невдалеке снова взвизгивали дети, садившиеся на воздушную карусель. Ира весело болтала длинными ногами.

— Ты что-то не веселый? — вдруг спросила она.

— Да так… Вспомнил, как на такой карусели меня катал отец в последнее лето. Как раз перед последней поездкой в Крым, — вздохнул я.

Перед глазами снова поплыла картинка в окне поезда: маленькие домики, утонувшие в клумбах садовых ромашек и звездочек. Наверное потому, что карусель называлась «Ромашка». Сейчас она снова напомнила мне о станциях Донбасса, теплом море, и…

— Не грусти… — Ирка вдруг сжала мою руку. — Знаешь, я кое-что знаю про ту историю… — прошептала она с заговорщицким видом.

— Да ну? — мотор заревел, и наше свободное качание в креслах прекратилось. Карусель сначала тряхнуло, а потом она начала жестко описывать круги.

— Знаешь, он покончил с собой из некоего Бориса Суварина, — прошептала Аметистова.

— Это я слышал… Он тезисы какие-то подготовил против Суварина, а другие сказали, что за него, — ответил я. Карусель между тем начала быстро набирать скорость. Ира посмотрела вниз и взвизгнула.

— Нельзя! Не смотри на землю, — теперь уже я сжал ей руку. — Смотри по сторонам, на другие карусели! — Я говорил теми же словами, как некогда учил меня отец.

— Ага… А тезисы обвинили в том, что они троцкисткие. Редактор журнала «Большевик», — ответила Ира.

— Но потом он сам написал, что это неправда? — ответил я.

Карусель гудела все сильнее, нарезая круги. Я сам не удержался и все-таки посмотрел вниз на мелькавшую под ногами траву. Страшновато немного… Я тут же взглянул на видневшуюся невдалеке веселую синюю гладь Невы.

— Тогда да. Но я слышала от папы, — Ира шептала, словно доверяла мне тайну, — что потом о тезисах вспомнили. Там было написано что-то не то о Китайской революции… Расходящееся с линией…

Я вздрогнул. Надо в самом деле будет перечитать эти тезисы! Только не про Суварина, а про Китай. А еще я вспомнил, как отец читал перед самоубийством какой-то журнал в Крыму и сказал: «Да это вообще… жуть!» Узнать бы, что там был за журнал, и что там в нем было написано. Карусель уже ревела, и Ира взвизгнула, когда мы пошли на новый круг. Ай да Ирка, вот спасибо, помогла!

— Машка тоже визжит! А думает, что смелая очень! — вывела меня из раздумий Аметистова.

— А почему это она так думает? — поинтересовался я.

— Потому что на велике умеет кататься, — фыркнула Ира. — А ты умеешь? — она свободной рукой схватилась за металическое крепление.

— Мм… Хм… — пробормотал я.

Перед глазами плыли парк: огромное «Колесо обозрения» и маленькие прогулочные лодочки-яхты под парусами. Внизу несколько молодых военных покупали «Нарзан». Глядя на все это, я искренне не мог поверить, что мы проиграли войну панской Польше? Кто проиграл? Красная Армия проиграла? Нет и нет! Наверное, просто временно отошли от Варшавы, а из этой мухи раздули слона. Или ладно: тогда в двадцатом где-то буржуи оказались сильнее. Но сейчас… Сейчас пусть только сунутся к нам, когда страна стала уже не той. И Гитлер без армии пусть с поляками хорохорится: разобьем у самой границы!

— Что «хм»? Так да или нет? — насмешливо посмотрела на меня Ира.

— В детстве у меня был велосипед, дедушка подарил, из Франции. Но маленький совсем, — честно признался я. — А с тех пор нет. Но, знаешь, не велика храбрость, — ездить на велосипеде!

— Наверное, да… Но все равно… — страшновато гнать на скорости немного… — Карусель, рыча, все шла и шла на новые круги, а мы неслись вперед, уже привыкнув к этому полету.

— Представляешь, Маша с Ленкой устроят гонки на великах. Кто победит? — спросил я Иру. Я знал, что они летят за нами.

— Маша! — не задумываясь ответила Ирка.

— А вдруг Туманова вырвется вперед? — прищурился я на синеву Невы. Над водой кое-где склонились еще совсем зеленые деревья.

— Не вырвется! — уверенно сказала моя спутница. — Куда ей против Маши?

— Туманова сильная: педали крутит быстро! — решил я поддразнить Ирку. Внизу были видны две мамы, тащившие малышей на воздушную карусель.

— А Маша ее обойдет на поворотах! Ты бы видел, как Маша лихо закладывает на них!

Карусель начала нарезать отчаянные круги, как обычно бывает перед концом поездки. Я прыснул, думая о том, как Ира не хочет, чтобы Туманова хоть где-то победила.

* * *

Настя

Домой я пришла ближе к вечеру и, волнуясь, открыла квартиру ключом. .

— Долго же болталась, — покачала мама головой. — Довольная! Я смотрю, хорошо отдохнули! — улыбнулась она мягко. — Проходи. У нас в госятх Фененко, — сказала мама. — Твой новый знакомый.

— И фамилия редкая! -выпалила я.

— У нас да, — ответила мама. — А на Западной Украине весьма распространённая. В Тарнополе или Станиславе людей с такой фамилией полным полно

Значит украинец. Правда интересно что он за птица такая.

— Она же сейчас польская, та Украина? — вдруг сообразилая.

— Но поляков они ненавидят. Веками жили с Австрией, и на немцев всегда смотрят, — заметила мама.

«Интересно, за что ненавидят?» — подумала я.

Войдя я села листать новые книги — учебник по Русскому языку оказался снежно-белым и большими золотыми буквами было выведено название предмета и автор. На математике обложка была довольно забавной — белобрысый школьник в очках удивлённо смотрел в зелёную книгу, напротив — жёлтый кружок с цифрой 6 и название красными буквами. Разглядев обложки, я полезла по текстам, но вдруг услышала разговор.

— Видите ли, — сказал Фененко со своим забавным акцентом, который я помнила от Марины в Чудово, — Запорожец пачками переводит к вам в Ленинград своих людей из Москвы.

— То есть? У нас же начальник управления НКВД Медведь? — удивился отец.

— Запорожец давно действует без согласования с ним. Расставляет своих людей в секретно-политическом отделе. Показывает, что у него свой начальник в Москве.

— Я кое-что слышал об этом… — Задумчиво сказал отец. — Аметистов несколько раз выражал недовольство. Получается, что Запорожец действует без оглядки на обком.

— Запорожца я знаю, — продолжал своим необычным акцентом Фененко. — Вин левый эсер бывший, но как-то задержался в аппарате ЧК.

— Как же он спасся? — спросил отец.

— Говорят, Ягода пригрел. В заслугу ему поставили засылку в штаб Махно. Я с ним у Киеве имел дело… Аферист высше пробы, -продолжал Фененко.

— Аферист, значит? И… левый эсер? Но зачем он по-вашему Ягоде?

Вот это да… Запорожец даже не прислушивается к НКВД! Я и не подозревала даже! Но Запорожец ещё и эсер, аферист — как же он в ЧК задержался? Помню Ира рассердилась: «Интересное у тебя представление об органах ЧК!» — но они такие же люди как и мы, им тоже свойственны ошибки! В этих самых органах аферист состоит даже! Но правда, зачем он понадобился самому Ягоде? Для какой такой цели?

— Какая же, по-вашему? цель Запорожца? — услышала я вновь голос отца.

Украинец помолчал, словно выждав паузу. Затем медленно и не спеша заговорил.

— Сталин недоволен положением в парторганизации Ленинграда. Говорит, что Киров укрывает бывших троцкистов и зиновьевцев. Вроде того же Кодацкого. У Аметистова, его заместителя, кажется, тоже жена из бывших, дворян. А это вызывает непонимание наверху.

— Это проверено? — резко оборвал отец гостя.

— Цэ мене казал Мануильский… — от волнения украинец перешел на свой язык, но тут спохватился. — Видел его в июле в Москве. Мене вызывали из-за недобросовестных поставок из Пскова.

— Мануильский врать не будет, — вздохнул отец. — Что же так насторожило верх? — не понимал отец. — Про Аметистова они знали давным давно. Зиновьевцы? Наша парторганизация голосовала в двадцать шестом против Зиновьева!

— Сталина насторожило, что Киров не дает Ягоде проверить парторганизацию на предмет зиновьевцев. Они на море отдыхали вместе. А тут еще дело вашей Ивановой висит. По нему арестовали Тарновского…

— Я слышал… — нахмурился отец.

— Запорожец каким-то образом хочет уломать Кирова согласится на большую проверку Ягоды, — продолжал Фененко. — А он аферист. Ни перед чем не остановится.

— Хорошо… Завтра поговорю с Аметистовым… — вздохнул отец. — Пусть он позвонит Рудзутаку.

— Я принесла вам чаю, — услышала я голос мамы.

У нас никогда не было домработницы, как у Аметистовых: возможно, мои родители считали это чем-то неправильным. Или же сама считала, что со всем справится сама, плюс услуги домработницы денег стоят. Значит то, что мать Иры графиня вызвает непонимание, но почему? Ведь давным давно об этом известно, да и родители Иры уважаемые в обществе люди!

Значит, Кирова подозревают, но.что если Киров просто не хотел ошибок и конфликтов? Или… неужто он правда прикрывает неких зиновьеацев? Но откуда им в партии взяться, если все голосовали против них? Значит, отец Иры позвонит Рудзутаку… Может, хоть тогда все прояснится.

Я услышала звон чашек. Мама, похоже, ставила блюдца на секретер. Отец всегда пил чай в своем кабинете на откидной крышке секретера.

— Киров, говорят, в большой опасности… — заговорил Фененко. — Он бы с Мильдой был поосторожнее.

— Николев, муж ее, безумный ревнивец… — пробормотал отец. — Но что он реально может?

— С Николевым теперь работает Запорожец… — Фененко понизил голос почти до шепота.

Запорожец. Тот самый аферист, который даже с НКВД и то не советуется. Получается Николев с аферистом работает? Мильда — неужели она шпионка? Раз говорят, что с ней надо быть поосторожнее. Сколько же шпионов — надоело уже! Муж, значит, с аферистом работает и ревнует… Но зачем ревновать прямо до безумия, если нет поводов даже? Надо ценить то что есть, доверять друг другу. Однако мои сомнения развеял отец.

— Николаев отчаянно ревнует Мильду к Кирову… И у них в самом деле, похоже, есть отношения.

— Запорожец зачем-то держит по контролем ее ревнивого мужа.

Вот так жена! С самим Кировым отношения! Значит, муж под контролем афериста, но зачем? Для каких целей?

— Откуда вам это известно? — жестко спросил отец.

— От Марины, моей племянницы. Она в Чудово возглавляет райком комсомола, — невозмутимо продолжал Фененко. — Вин послал товарищу Кирову двадцать писем с просьбой разобраться в его деле, писал о засилии в ленинградском аппарате троцкистов. Ни на одно письмо он ответа не получил.

— Ищет подступ к Кирову, чтобы поговорить с ним о жене, Мильде, — понимающе вздохнул отец.

Ну и жена — с самим Кировым отношения! Но зачем? Только ли любовь между ними? И зачем ее муж понадобился тому аферисту? Может он имеет что-то против Кирова? И использует Николаева у которого есть причины для неприязни к Кирову! И ведь кто он — так, какой-то Николаев. Неужели они планируют как-то свернуть Кирова? НКВД вон уже не слушают. Странно все это — Николаевы явно зачем-то нужен Запорожецу!

Но зачем? Для чего? Хотелось бы найти ответ на эти вопросы…

* * *

Алексей

Ленинградский поезд «Красная стрела» приходил в Москву около шести утра. У Владимира Сергеевича Аметистова всегда оставалось время расположиться в гостинице, позавтракать, а затем поехать на площадь Ногина, где в бывшем Деловом дворе — в громадном сером пятиэтажном здании с длинными коридорами — располагался Народный комиссариат тяжелой промышленности. Однако сегодня Аметистов изменил своему графику и направился сразу в Кремль, где в бывшем здании Сенатского дворца располагался Совет Народных Комиссаров. В десять тридцать у него была назначена встреча с Рудзутаком. Москва встретила Аметистова ярким солнцем и еще по-летнему зелеными деревьями, и только холодные утренние зори напоминали, что сентябрь вступает в свои права.

Киров доверял Рудзутаку почти безоговорочно, что было неудивительно с его биографией. Этот латыш, вступивший в РСДРП еще в 1906 году, был приговорён военным судом к 10 годам каторги хотя отбывал наказание сначала в Рижском централе и Бутырской тюрьме в Москве. Освободившись во время Февральской революции, Рудзутак стал вскоре членом Президиума Московского Совета профсоюзов. После Октябрьской революции Рудзутак стал одним из помощников Ленина. Именно он в 1921 г. по предложению Ленина подготовил тезисы о профсоюзах, которые легли в основу ленинской платформы в борьбе с троцкистами. Борясь против всех оппозиций и антипартийных группировок, Рудзутак всегда активно защищал генеральную линию партии, а теперь после съезда был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК.

Рудзутак, кроме того, был зятем Ленина. Его жена — Мария Кузьминична Рудзутак — была их приёмным ребёнком. Крупская удочерила ее, когда агитировала рабочих брать приёмных детей, а ей предложили самой взять приёмного ребёнка. Злые языки утверждали, что Ленин потому и выдвигал Рудзутака как близкого человека. Последнее раздражало не только Сталина, но даже его оппонентов — Каменева и Зиновьева.

Ходили слухи, что Сталин недоволен Рудзутаком, хотя никак открыто его не выражал. Аметистов, конечно, догадывался, в чем тут дело. Ленин негласно рекомендовал в «Письме к съезду» заменить им Сталина на должности генерального секретаря. Возможно, с самим Рудзутаком Ленин по этому вопросу не советовался, но все же это человек, которым Ленин хотел заменить Сталина. Об этом не забудет Сталин. Об этом не забудет и сам Рудзутак.

В Троицких воротах Аметистов протянул в окошко партийный билет. Окошко захлопнулось, потом снова открылось, за стеклом мелькнул силуэт военного, он наклонился, и только тогда Владимир Сергеевич его разглядел.

— Оружие есть?

— Нет.

— Покажите портфель.

Владимир Сергеевич поднял черный кожаный портфель и открыл его. Дежурный вернул ему партбилет с вложенным в него пропуском. В дверях спецподъезда стояли два красноармейца с винтовками. Рассмотрев фотокарточку на партбилете, караульный скользнул по его лицу внимательным взглядом. В огромном гардеробе Аметистов посмотрел в одно из зеркал. Высокий, белобрысый с короткой стрижкой и в очках. Волевой нрав выдавал только тяжелый подбородок.

Аметистов помнил фразу Сталина: «Партии не нужно щеголяние оттенками мнений». Однако в данном случае он, как и Киров, внутренне оставлял за собой право на несогласие с генеральной линией. Стратегически Сталин действует правильно: стране необходимо создание мощной промышленности, а деньги можно взять только из сельского хозяйства -на продаже картин из Эрмитажа многое не выручишь. Еще Маркс учил, что крестьянские нации обречены в борьбе с городскими: они или станут колониями последних, или будут создавать индустрию, как русские и японцы, то есть сами станут городскими народами.

Но методы, как это делает Сталин, Владимир Сергеевич считал неприемлемыми. Ленин выступал за постепенную кооперацию сельского хозяйства, развитие образования и промышленной базы. Сталин пошел другим путем: сначала коллективизация, затем просвещение и создание промышленной базы. Результатом стали крестьянские бунты, изъятие продуктов у крестьян, голод на Украине и в Донских областях. Да и в промышленности, гордости Сталина, не всё так просто: комсомольцы массово бегут со строек, и даже органы по большому счёту махнули рукой — всех силой не вернешь, так много сбежало. Ленин же сумел реализовать в кратчайшие сроки план ГОЭЛРО без больших жертв, хотя именно он стал основой индустриализации страны.

В прошлом октябре Киров послал Владимира Сергеевича на Урал договариваться о поставках с директором одного из крупнейших заводов. То, что она там увидел, поразило: комсомольцы работали по шестнадцать часов в сутки, без выходных, зимой, под ледяным ветром. Пищу варили на кострах. Главным орудием были лопаты, транспортом — конные телеги. Жили в палатках, землянках, бараках, семья на одной койке, на одном тюфяке, набитом сеном. Вши, блохи, сыпняк… Ударников награждали ордером на брюки, на юбку, на ботинки, а то и просто пакетиком леденцов. Конечно, этим людям зарплата была не нужна: они понимали, что создают бастион социалистической индустрии, укрепляют ее обороноспособность, ее экономическую независимость. И все же неприятный осадок у Владимира Сергеевича остался: ведь мы же сами беспощадно критиковали, как английские капиталисты содержали в работных домах рабочих, даже детей, ради промышленного переворота.

Рудзутак ожидал Аметистова в своем длинном кабинете с тремя окнами. Высокий сутулый латыш с удлиненным и одновременно широким лицом в очках, он напоминал веселого и немного насмешливого гнома из сказок. Упакованный в безупречный угольный пиджак, он мог показаться строгим, если бы не веселые искры в глазах. Сам его кабинет напоминал кабинет Сталина, который Аметистов видел пару раз. Слева висела на стене огромная карта СССР. Справа, между окнами, размещались шкафы с книгами, в центре — длинный стол под зеленым сукном и стулья. «Стиль эпохи», — подумал Аметистов с долей иронии.

— Доброе утро, Ян Эрнестович, — поздоровался он.

— Доброе утро, Владимир Сергеевич, — спокойно сказал Рудзутак, пожав его руку. — Вы по вопросам о сбое поставок на Урал?

Сказал и внимательно посмотрел на посетителя. Оба они хорошо понимали, что все сказанное только предлог для их встречи.

— Да, по ним, — кивнул Аметистов. — В последнее время давление на ленинградских поставщиков принимает невероятный характер. То один, то другой Уральский завод пишут жалобы в Москву. Недавно вышла статья в «Большевике», где пробирали «недобросовестных поставщиков» из Ленинграда. Хотим узнать, с чем это связанно, — спросил он.

Рудзутак указал на стул и подвинул пепельницу, предлагая гостю закурить. Аметистов охотно принял его приглашение и достал пачку папирос.

— Почему вы не обратились непосредственно к Орджоникидзе? — Ян Эрнестович начал расхаживать по кабинету, заломив руки замком за спиной.

— Орджоникидзе нарком тяжелой промышленности, — затянулся Аметистов. — Он контролирует процессы внутри Наркомата, но не его взаимодействие с другими наркоматами. Такое не под силу отдельному наркому: это вопрос компетенции Совнарокома. Поэтому я и обратился к вам…

— Но согласитесь, Владимир Сергеевич, ленинградские заводы часто сбиваются со сроков выполнения плана. Почему так? Возьмите, хотя бы вопрос для поставок оборудования на Магнитку, чтобы задуть домны. Просрочка налицо.

— Разве только ленинградские заводы не справляются с поставками? — выпустил табачное облако Аметистов. — Вспомните историю с воронежским заводом Тельмана, которому не удалось выполнить план поставок товарных вагонов для Донбасса. Горком Краснодона написал письмо в ВСНХ, но никто не писал об этом в «Большевике» и в «Правде». Или возьмите срыв поставок оборудования из Москвы для строительства мартеновских печей в Нижнем Тагиле. Кто об этом писал? Никто.

— Все-таки вы — Ленинград, колыбель революции. На вас смотрят особо, и ваши промахи видны особо. Понимаете: особо.

— Но это несправедливо! — Аметистов сбросил пепел. — Белкомур не построен, прямая железнодорожная линия от нас на Урал не существует. Нам нужно везти оборудование через Москву, Нижний Новгород, Вятку и Пермь.

— Есть дорога через Казань и Уфу, — тихо напомнил Рудзутак.

— Она не короче, — вздохнул Аметистов. — Никто не хочет учесть неизбежные риски при простое оборудования на станциях. А почему?

Рудзутак спокойно поймал его взгляд. Затем улыбнулся кончиками губ: «Мол, понимаете сами, не маленький!»

— Я должен буду разобраться в этом деле… — сказал Ян Эрнестович. — Сегодня же позвоню Сёмушкину, попрошу принести «Большевик» и дело о ленинградских заводах. Хотя с новой редакцией «Большевика» у меня еще нет контакта, — заметил он.

— Вы имеете ввиду замену Кнорина на Стецкого? — спросил Аметистов.

— Не только. Из состава редколлегии вывели Зиновьева. Вместо него теперь Таль. А знаете, что послужила поводом? — прищурился Ян Эрнестович.

— Потребность в смене курса после съезда? — догадался гость.

— Не совсем. Товарищ Сталин отказался от публикации статьи Энгельса «Внешняя политика русского царизма», — кивнул Рудзутак.

— Мы запрещаем самого Энгельса? — слово «самого» Владимир Сергеевич выделил особо.

— Товарищ Сталин считает, что в нынешних условиях публикация этой статьи была бы нецелесообразной, — отрезал Рудзутак. — Энгельс называет Россию оплотом европейской реакции, обвиняет в экспансии, будущую войну против России изображает как войну чуть ли не освободительную. Пишет: «Победа Германии, стало быть, победа революции». И ни слова об англо-германских противоречиях! В нынешних политических условиях это дает Гитлеру мощную карту.

— Отказ от публикации статьи Энгельса остановит Гитлера? — поинтересовался Аметистов.

— Не могу сказать… А как оценивает ситуацию Сергей Миронович? — пристально посмотрел Рудзутак.

Аметистов кивнул затянулся второй сигаретой.

— Сергей Миронович волнуется, что внезапные перестановки в аппарате ленинградского НКВД и компания против лениградских поставщиков — звенья одной цепи.

— Что за перестановки? — поинтересовался Рудзутак.

— Запорожец, заместитель Медведя, делает самовольные перестановки в аппарате Ленинградского НКВД, ссылаясь на Москву. Назначает к нам своих людей, — голубые глаза Аметистова холодно посмотрели на зеленую бархатную скатерть. — Киров волнуется, что в Ленинграде готовится не согласованная с ним и несанкционированная, — после последнего слова Аметистов выдержал паузу, — проверка.

— Наверное… — Рудзутак, казалось, немного растерялся. — Это внутренние перестановки аппарата НКВД?

— Возможно, — согласился Аметистов. — Но при этом заместитель начальник Управления НКВД по Ленинградской области обязан ставить в известность начальника Управления о производимых им перестановках. Иначе речь идет о том, что Москва действует в обход Ленинградского НКВД и нашей парторганизации. Думаю, вы понимаете, Ян Эрнестовиич, что такая ситуация для нас недопустима! — жестко закончил он.

Рузутак подошел к окну и задумчиво посмотрел в него. Аметистов молчал, понимая, что Ян Эрнестович обдумывает его слова.

— Запорожец сейчас в Ленинграде? — спросил он, наконец.

— В военном госпитале, — невозмутимо бросил Аметистов.

— Как же он выполняет свои обязанности? — изумился Рудзутак.

— Понятия не имею. Он ответил Медведю, что этот вопрос опять-таки согласован с Москвой, — развел руками Аметистов. — Сергей Миронович недоумевает из-за таких совпадений.

— Хорошо. Я попробую связаться с аппаратом НКВД, — сказал Рудзутак. — Но, как вы сами понимаете, дело Ивановой и, конечно, не только оно дает возможность для внутренней безопасности держать ситуацию в Ленинграде под контролем.

— Мальчишку жало. Заклюют, — вздохнул Владимир Сергеевич. — Он с моей дочкой, Ирочкой, учится в одном классе.

— Такое сейчас, увы, происходит не только с ним, — развел руками Рудзутак, давая понять, что тут он бессилен. — Боюсь, что объяснить это легко. Сталин недоволен ситуацией в Ленинграде, .

Аметистов молчал: смысл слов Рудзутака был ему известен.

— Сталин полагает, что в городе много зиновьевцев.

— Ленинградская парторганизация голосовала против Зиновьева в двадцать шестом, — отрезал Аметистов.

— Да как-будто голосовала… — согласился Рудзутак. — Но без охоты и без принятия решительных мер. А за зиновьевцами стоят "бывшие": недобитые дворяне, царские чиновники, кадеты и монархисты.

— Бывшие…

Аметистов вздрогнул, подумав о жене Ольге. Рудзутак несомненно показал ему, что знает его слабое место. Юная графиня Ольга Верховская, которую он спас в богатом доме недалеко от Адмиралтейства в восемнадцатом году от ареста, стала его женой. Аметистов выбил справку, что она сочувствовала революции, хотя её двоюродный брат бежал в Белград. Не хотелось бы, чтобы дело Верховских капнули снова.

— Какая связь у зиновьевцев с «бывшими»? — изумился он. — «Бывшие» ненавидят Зиновьева как соратника Ленина и бывшего главу Коминтерна!

— Видите ли… — Рудзутак блеснул очками. — Товарищ Сталин считает, что шансов у «бывших» — монархистов и кадетов — сейчас нет. Они это понимают и делают ставку на Каменева и Зиновьева. Им нужны фигуры, которые дадут поблажку врагам. Тогда воскреснут и они. Помните историю Франции? Сперва свергли якобинцев, затем пришли Директория и Бонапарт, а за ним вернулись и Бурбоны. Это азбука контрреволюции…

— Понимать ли это так, что дело Ивановой — начало удара по зиновьевцам? — спросил Владимир Сергеевич.

— Я сказал, что мог, — развёл руками Рудзутак.

— Тогда я поеду в Наркомат тяжелой промышленности? — протянул руку Аметистов.

— Да-да, поезжайте. И можете сказать Орджоникидзе, что я попробую взять дело под контроль, — кивнул Рудзутак, и тотчас старомодным жестом поправил очки.

Эту историю я узнал много позднее со слов жены