Вересковый мёд (гет)

Он целует в ответ сначала осторожно, едва касаясь. Но уже вскоре его губы становятся требовательнее. На затылок и талию ложится тепло его рук, растекается по телу горячими волнами, как в тот первый раз, в резиденции. Только теперь Лили не противится, не цепляется за мысль, что все неправильно и нужно немедленно прекратить. Она отдается влечению и неге, скользит руками по его плечам и прижимается всем телом, осознавая и принимая в себе желание пойти до конца, раствориться в ласках, слиться в единое целое.

Но противный писк и мигание цифр, вспыхнувших прямо в воздухе, заставляют прервать поцелуй и отпустить друг друга. Пятнадцать ноль-ноль. Значит, Гарри уже проснулся, накормлен тетей Петуньей и ждет, когда мама заберет его, чтобы вместе пойти домой. Он, конечно, с удовольствием еще поиграл бы с Дадликом, но в шестнадцать у того сеанс с логопедом. Туни предупреждала. А значит, Лили пора. Невысказанное "прости" Том без труда считывает в ее взгляде.

— Опять сбежишь от меня, — спрашивает он вполголоса и после короткой паузы прибавляет: — К мужу?

Внезапная ревность звучит так по-человечески мило, а мягкая хрипотца в голосе бархатом укутывает плечи. Лили едва сдерживает улыбку и кладет руки ему на грудь.

— Мне в самом деле пора идти, но я ухожу не к мужу. Я сказала Джеймсу, что хочу развестись. Это вопрос времени, но... я больше не считаю себя его женой.

Перед глазами в памяти пролетают сцены безобразной ссоры, которая началась при Севе и продолжилась дома в Годриковой Лощине. Днем позже, на Хэллоуин, после вечеринки с друзьями, Джеймс предложил помириться в очередной раз, а Лили — развестись. Перемирие не состоялось.

Воспоминания гадкие, но от них хорошо. Кто-то скажет, что неправильно, а ей плевать. Она честна с Джеймсом. То, что он посоветовал "успокоиться и хорошенько подумать", явно рассчитывая на возврат к старому, его проблемы. Она предупредила, что решения не поменяет. Хотелось бы расстаться по-человечески, без скандалов, но это сложно. Что ж... Зато можно больше не врать себе, не пытаться вернуть давно истлевшие чувства. И можно с открытой радостью любоваться улыбкой на красиво очерченных тонких губах Тома.

Он подносит ее руку к лицу и целует в ладонь.

— Я провожу.

* * *

Под пологом невидимости они целуются у Туниного палисада на Привет Драйв, под порывами ветра и дождем из осенних листьев. Лили приглаживает слегка взъерошенные непогодой волосы Тома. Как давно ей хотелось до них дотронуться. Мягкие. И седина на висках лишь добавляет шарма.

— До встречи? — улыбается он, глядя в глаза, и гладит по плечам. Тепло ладоней ощущается даже сквозь куртку.

— Да!

И Лили бежит по аллейке к дому сестры, по шуршащей под ногами золотой листве, счастливая настолько, что выступают слезы.

— Что с тобой?! — встревоженно шепчет Петунья, когда Лили прямо в прихожей кидается ей на шею.

— Я люблю, Туни! Я его люблю!

— Ну ты даешь, сестра! Только... не ошибись.

Лили не в состоянии думать об ошибках. Она счастлива здесь и сейчас. Она выплескивает избыток нежности на Гарри, то и дело целует и тискает его в процессе сборов. Потом берет за руку и ведет на автовокзал. Камин — это слишком быстро, чтобы успеть выдохнуть. А Гарри только рад покататься на бусике.

Держась за мамину руку, он весело подпрыгивает по пути к дому. Лили еле сдерживается, чтобы не последовать его примеру.

Переживания текущего дня затягивают в круговорот совсем свежих воспоминаний, богатых эмоциями самого разного плана. Горячий кофе на открытой терраске в лучах рыжего солнца осени. Взрыв. Развороченный ресторан. Раненые. Том с девочкой на руках, и он же, склонившийся над Рози. Лили узнала ее только при свете дня. Вспомнила разговор в парке. Как та радовалась и гордилась дочкой, как строила планы на будущее. И все могло пойти прахом от заложенной какими-то нелюдями бомбы. Но обошлось. Потому что рядом оказался Том.

— Лили, иди послушай! В Лондоне опять теракт! — зовет из гостиной мама. — Какой ужас...

Диктор на фоне кадров с места трагедии рассказывает, что основная версия — месть ИРА. На экране появляется седой мужчина. Тот самый, которому Лили помогала выйти на улицу. Полковник британской армии в отставке. Оказывается, ему несколько раз подбрасывали записки с угрозами.

— Что же они никак не успокоятся, — сокрушается мама.

Лили с ней согласна. Кругом война. Неужели кровопролитие никогда не кончится? Но даже эта мысль не способна надолго омрачить настроение. Том говорил, что пытается найти путь к миру. И Дамблдор... Хоть его образ и утратил в глазах Лили былую непогрешимость, в том, что и ему не нужна война, нет никаких сомнений. Значит, решение будет найдено. Отбросив тревогу и грусть, мысль ускользает в притаившуюся среди скал пещеру, в которой мерцали водоросли, порхали бабочки и на губах горел поцелуй.

Теперь с них не сходит улыбка. Буквы в любимой книжке Гарри послушно складываются в слова и звучат вроде бы даже с выражением, но вряд ли Лили ответила бы, о чем была сказка, которую она только что прочла, если бы кому-то пришло в голову о том спросить. Но, к счастью, Гарри не спрашивает, он уже сладко спит.

Внизу хлопают двери и слышен какой-то шум. Лили гасит свет, оставляя только ночник в форме гномика с фонарем в руках, и выходит на лестницу.

Из прихожей вываливается Джеймс в расстегнутой куртке и криво заправленной в штаны рубашке.

— Ну здравствуй, любимая, я пришел, — похабно лыбится он, покачиваясь и с трудом выговаривая слова.

Лили подходит ближе.

— Ты пьян? — скорее утверждает, чем спрашивает она.

— Нет. Пф-росто потусили с пацанами. Ты что-то имеешь пф-ротив? Но не одной же тебе гуль-лять! — Прогибаясь назад, он раскидывает руки в стороны. На светло-коричневом вороте маячит малиновое пятно.

— Я абсолютно не против твоих прогулок, Джеймс, — удивляясь абсолютной пустоте в душе, говорит Лили. — Твои тусовки, как и помада на твоей рубашке, больше не мое дело.

— Помада? — переспрашивает Джеймс, отходя, а точнее отшатываясь в сторону зеркала. — Гляди-ка, и правда помада. А-а что? Ты думала, мало желающих занять твое место?

— С чего бы? Ты же кавалер нарасхват, — вскидывает Лили брови. — И я за тебя очень рада.

Она проходит на кухню и, взяв со стола тарелочку Гарри, отмывает ее от остатков каши. Несущиеся из коридора разглагольствования про покусанные локти ее не интересуют.

— Иди спать, Джеймс, — бросает она на обратном пути.

С облегчением вздохнув, она закрывает за собой дверь детской. Уже много недель она ночует здесь, а не в комнате, выделенной им в качестве супружеской спальни.

На утро Джеймс оправдывается и пытается объяснять.

— Вчера мы собрались только нашей компанией: я, Бродяга, Лунатик и еще Марлин. Если не веришь, у нее спроси. Больше никаких женщин не было. И помада ее... Бродяга вытянул из сумочки, пока она не видела, и намазал мне на воротник. Специально, чтобы ты поревновала. Так глупо. Но это я сейчас понимаю, а тогда под бэмсом казалось, нормальная идея... — Он сконфуженно улыбается и по неискоренимой старой привычке ерошит волосы.

— Ладно, я тебе верю. Все нормально, Джеймс.

Виноватый взгляд через очки ранит. Но это лишь жалость и, чем помочь некогда любимому человеку, Лили не знает.

— Ты не обижаешься?!

— Нет.

— Ох, я так рад... — выдыхает он и тянется, чтобы обнять.

— Подожди, — она старается говорить как можно спокойнее, причем мягко, но настойчиво отстраняется от его рук. — Я не обижаюсь. И я правда считаю, что ты вправе проводить время так, как тебе нравится. В том числе заводить новые отношения. Давай просто...

Он не дослушивает. В стену летит фарфоровая статуэтка, которую он же и подарил ей, когда они только начинали встречаться. В ушах еще слышится звон осколков, а Джеймс уже с треском захлопывает дверь.

— Придурок, — выдыхает Лили ему в след. Хорошо, что Гарри папа взял с собой, когда уходил в магазин.

Она взмахивает палочкой. Репаро бессмысленно. Экскуро отправляет осколки фарфорового Амура в небытие.

Джеймс громко разговаривает с кем-то в гостиной. Лили прислушивается, потому что с него станется нагрубить маме. Но нет, он беседует с кем-то по каминной сети:

— ...Я с вами. Да кто ее будет спрашивать! Потом расскажу. Прямо сейчас. Ждите.

Понятно. Сговаривается с Бродягой об очередном загуле. Ну и скатертью... Только перед родителями стыдно. Медленно накатывает злость. В прошлую ссору ей не хватило решимости сказать, чтобы собирал вещи, то есть, по сути, выгнать из дома, но сейчас она это исправит. Она решительно выходит из их давно не видевшей супружеской ласки спальни, но за Джеймсом уже захлопывается входная дверь.

— Лили, что у вас происходит? — выглядывает из кухни мама. — Почему вы все время ссоритесь? И почему Джеймс так безобразно себя ведет?

— Наверное, мы просто не подходим друг другу, — не сразу находит, с чего начать Лили. Через раскрытую дверь гостиной она видит, что вокруг камина полно золы. Очищает ковер заклинанием и только потом возвращается к разговору: — Прости меня за эти скандалы. Я не думала, что так будет... — Она без сил опускается на диван, и мама присаживается рядом. — Я сказала ему, что хочу развестись. Эта истерика — вместо ответа.

— Девочка моя, — мама берет за руку, участливо заглядывая глаза, — но все-таки что у вас случилось? Вы и раньше ссорились, но что-то случилось в эти последние дни?

— Да ничего особенного, — из груди вырывается невеселый смех. — Просто Джеймс в очередной раз сказал мне, что я плохая жена и мать. Помнишь в тот день, тридцатого, я захотела пройтись? Тогда в парке я встретила Сева...

— Опять этот Снейп? — Мама поджимает губы. — Ты же с ним не разговаривала...

— Мама, и ты туда же?! — В сердцах Лили встряхивает волосами. — Что он вам всем сделал? И да, мы с ним опять общаемся. Потому что это глупо — лелеять мелкие школьные обидки всю жизнь!

— Мне казалось, он тогда как-то сильно тебя обидел. Ты как обычно не стала рассказывать, но, судя по твоему настрою в то лето...

— Да, в мои шестнадцать мне казалось, что он нанес мне прямо смертельную обиду! А на деле просто обозвал с психу. Потом извинился, но я считала, что должна гордо дуться и не прощать!

— Ну, какие-то оскорбления, может быть, и не стоит прощать... — хмурит брови и не отступает мама.

— Мам, мы что сейчас будем обсуждать мою ссору с Севом столетней давности? — возмущается Лили, судорожно соображая, какую бы версию обзывательства выдать, чтобы закрыть наконец тему, но не обидеть ненароком. — Короче, "плебейкой" он меня тогда назвал! За то, что я своими действиями его обидела и даже не поняла этого. Как считаешь, достаточный повод для обиды на всю оставшуюся жизнь?!

— Плебейкой? Это он патриций, что ли!.. Хотя... ладно, дело твое, — нехотя сдается мама. — Этот парень никогда не вызывал у меня доверия... Но ты уже взрослая, в конце концов. Так что произошло с Джеймсом?

"Ну, слава Мерлину", — Лили с трудом удерживается от того, чтобы подкатить глаза.

— Он увидел нас с Севом в парке и приревновал. Устроил сцену, чуть драться не полез... Ну а потом дома — не здесь, в Годриковой Лощине — сказал, что я "вертихвостка" и он крупно ошибся, выбирая жену, — заканчивает свой короткий рассказ Лили и хмыкает. Не посвящать же маму в подробности о том, в каких красках расписывал Джеймс перспективы магглорожденной "дуры", спутавшейся с Пожирателем.

* * *

"Ты что думаешь, он поменял к тебе отношение? Думаешь, если он на тебя слюни пускает, то ты значишь для него сколько-нибудь больше, чем животное? Хрен там! Будь оно так, он бы не бегал в шестерках у Волдеморта!"

"Уверен? А Сев говорит, что у них вовсе не настолько плохое отношение к магглорожденным..."

"Да-да! Слушай больше! Но о чем я! Ты же так влюблена в своего Севви, — выплевывает Джеймс с гримасой отвращения на лице, — что готова слушать с открытым ртом. Смотри, опомнишься, когда в один прекрасный день окажешься лицом к лицу с его Хозяином, которому он рано или поздно сдаст тебя с потрохами... Зря смеешься".

"По-видимому, я тогда сильно пожалею, да?" — выдавливает Лили сквозь спазмы смеха.

"Пожалеешь и вспомнишь мои слова. Да только поздно будет", — пафосно изрекает Джеймс, но скрывать недоумение у него выходит плохо.

"Ты так расписываешь, что аж интересно проверить". — Она вытирает слезы.

"Какая же ты... дура".

"Хорошо, что ты умный", — ласково отвечает Лили и аппарирует в дом родителей.

* * *

— Ну не переживай, может быть, еще все наладится.

Признав, что из-за разговора со старым знакомым в парке нормальные люди скандалов не устраивают, мама неверно истолковывает задумчивость дочери и пытается утешать.

Лили качает головой:

— Нет, не наладится. И я не переживаю.

— Но ты вчера была такая веселая, пока он не пришел... в непотребном виде.

— Да нет мне дела до его вида. Я и веселая была, потому что окончательно решила развестись и мне сразу стало легко на душе.

— Ты настолько разочаровалась в браке?

— Угу.

— Что ж, в таком случае, наверное, развод и в самом деле лучшее решение, — мама грустно улыбается и легонько сжимает руку Лили в знак поддержки. А ведь для нее семья всегда была на первом месте. Миссис Эванс не одобряла разводов "по малейшему поводу" и учила дочерей, что в семье нужно уметь уступать и терпеть. Но, видно, и у ее терпения есть пределы. Джеймс их уже достиг.

Смешно подумать, в кои-то веки ее мнение совпало с мнением Марлин, для которой традиционное супружество — объект для насмешек.

Миссис Эванс отправляется на кухню, чтобы заняться выпечкой, и Лили вызывается ей помочь, мыслями же уносится в шумный зал ресторана, в котором три дня назад Сириус и Марлин собирали друзей по поводу Хэллоуина и своей помолвки. Необходимость идти туда с Джеймсом восторга у Лили не вызывала, но и обижать друзей не хотелось. Конечно, она пошла.

* * *

"Пойдем покурим?" — улучив момент, предлагает Марлин, и они выходят в уютный внутренний двор.

Марлин останавливается у гранитного бортика выключенного на холодный сезон фонтана и достает сигареты. Ресторан маггловский, поэтому прикуривает она от зажигалки. Лили не курит, но рада отдохнуть от шума и духоты. Только куртку она зря поленилась забирать из гардероба — в одном платье, хоть оно и из шерсти, холодно. Пока Марлин затягивается, Лили оглядывается по сторонам и быстро кастует согревающие чары. Ватаге ряженых подростков, скучковавшихся поодаль, явно нет дела до двух незнакомых женщин. Хотя нет, на Марлин мальчишки иногда поглядывают, что и не удивительно. Высокая, стройная и длинными каштановыми волосами, она еще и одета в облегающее платье из черного атласа с тонюсенькими бретельками, а на обнаженные плечи небрежно накинуто меховое манто. "Роковая женщина во плоти", — улыбается Лили своим мыслям, а вслух спрашивает:

"Тебе не холодно? — показывает спрятанную в рукаве и в ладони палочку. — Помочь?"

"Пока нормально, — отмахивается Марлин, выпуская вверх струйку дыма. — Ты лучше скажи, что за кошка пробежала между тобой и Джеймсом?"

"Да не кошка..." — нехотя отвечает Лили, глядя на большие окна, темные, поскольку гостям заведения по душе романтично-мистический полумрак.

"А кто, мантикора?" — хмыкает Марлин, и Лили смеется.

"Типа того..."

"Что, все настолько серьезно?"

Лили пожимает плечами.

"Да как тебе сказать... Мы все время ругаемся в ситуациях, в которых объективно нет поводов для ссоры. Но они находятся, и ссоры выходят серьезней некуда. И, если честно, — запрокинув голову к звездному небу, она вздыхает, — я подумываю развестись. Надоело".

"Если реально все так достало, то и правильно, — кивает Марлин. — Какой смысл друг друга мучить? А вообще, говорила я вам всем: ни к чему было замуж спешить".

"Да что ты?! — восклицает Лили, улыбаясь и вскидывая брови. — И это говорит та, чью помолвку мы прямо сейчас отмечаем!"

"Так, попрошу не сравнивать! — тоже расплываясь в широкой улыбке, Марлин вскидывает палец с глянцевым темным маникюром. — Мы с Сириусом никуда не торопились! Мы уже два года живем вместе и хорошо друг друга узнали".

"А как же "свободные отношения" и "связывать себя с одним мужчиной глупо"?" — пытается беззлобно язвить Лили.

"И опять твой выстрел мимо мишени, подруга. Мы решили узаконить наши отношения, а не поменять их форму".

"Черт, да, ты что-то говорила о том, что и брак у вас будет такой же свободный".

"Вот именно!"

"Но для чего вам их узаконивать в таком случае?"

"Да так, — в голосе практичной напоказ Марлин, появляется мечтательность, — вдруг захотелось стать друг для друга женой и мужем..."

"Только ради названия?! — Лили смеется. — Вот после этого больше не делай вид, что ты за рационализм во всем!"

"И не собиралась, — поводит плечом Марлин, роняя манто до самого локтя, — потому что я всегда еще и за удовольствия".

"Ах, да... А я-то подумала, может, вы ребенка родить решили".

"Вот это вот точно нет! — Марлин округляет миндалевидные, подведенные на манер Клеопатры глаза, и трясет головой. — Бубонтюбера тебе на язык". — Она тушит окурок о край бассейна и щелчком отправляет его в стоящую поодаль урну. Попадает в цель. Недаром она лучший снайпер в отряде. У Лили внезапно портится настроение.

В окнах загорается свет и отвлекает внимание обеих.

"Да ладно! — восклицает Марлин, щуря привыкшие к темноте глаза. — Смотри-ка, кто пришел! Лонгботтомы! Неужели вырвались из цепких когтей леди Августы! Бежим встречать, пока не испарились".

Настроение Лили вскоре улучшается. Здорово поболтать с Алисой, с которой не виделась больше трех лет. И надо сказать, несмотря на "когти леди Августы", та выглядит вполне счастливой. Видно, у нее с Фрэнком все хорошо. Лили не завидует — радуется за подругу. Да и в целом, ей приятно вновь чувствовать себя в кругу друзей. Шум больше не раздражает, и воздух не кажется слишком душным. Она много танцует и смеется над чужими шутками.

Легкость следует за ней до самого дома. И Джеймс решает, что настал удачный момент для примирения. Однако его приходится разочаровать...

* * *

— Так, тесто у меня готово, — говорит мама, возвращая дочку в реальность.

— Начинка тоже, — бодро рапортует Лили.

В этот момент из прихожей доносятся голоса папы и Гарри. Воспоминания, приятные и не очень, Лили откладывает на потом. День проходит в веселых хлопотах и разговорах. Кажется, что в этом доме такого не было уже тыщу лет. Все выглядят довольными, и даже Гарри ни разу не вспоминает о Джеймсе.

Однако вечером, когда сын уже смотрит свой первый сон, Лили вдруг понимает, что бабочки, заряжавшие ее бодростью на протяжении дня, ночью попросту не дадут уснуть.

Блокнот в черном кожаном переплете она некоторое время просто прижимает к груди, но потом открывает на первой попавшейся странице и с неожиданно острым радостным предвкушением пишет всего одно слово:

"Том".

Не проходит и полминуты, как под ним проступает второе:

"Лили"

С открытым блокнотом на коленях она некоторое время слушает бешеный стук собственного сердца, покусывает большой палец и взволнованно улыбается темноте за окном. Она поражается собственному бесстыдству, но уже точно знает, что не передумает. Бумага впитывает еще два слова:

"Я соскучилась".