Нетерпение сердца (гет)

Северус

Следующую неделю Мэри усиленно притворяется, что все замечательно: она ведет себя спокойно, часто улыбается и иногда шутит, но только в ее глазах не видно смеха. Когда Северусу становится лучше, они играют в шахматы — как и раньше, в замке, и Мэри незаметно, но усердно избегает даже случайных прикосновений.

Северус не решается заговорить о своих чувствах и считает, что Мэри нужно время. Время не лечит, но дает возможность забыть и простить. Он и сам большей частью молчит или читает «Пророк», заходит к матери в «Сладкое королевство» и полагает, что к занятиям в школе он пока не готов вернуться. Дамблдору приходится заменять его на зельеварении, отчего его борода иногда окрашивается в синий, а иногда — в зеленый цвет.

— Думаешь оставаться в школе и дальше? — спрашивает Мэри одним майским вечером, когда они сидят на низкой скамейке на лужайке, что располагается за задней частью дома.

Северус задумчиво смотрит на сорняки, заполонившие небольшой клочок земли вперемежку с вездесущими одуванчиками.

— Мне бы не хотелось, но придется, — произносит он тихо, глядя на нее искоса. — Если Лорд вернется, он должен быть уверен, что я оставался при деле и шпионил за Орденом. Кроме того, куда еще меня возьмут с Меткой? Точно не в Министерство, им порченные не нужны. Устроиться в Косой переулок или, хуже того, в Лютный? Можно, конечно, но просто торговать я не умею, а изготавливать яды на заказ не имею желания. А что ты думаешь делать?

Мэри закусывает губу, размышляя. Ее волосы собраны в низкий пучок, и свободные пряди у лица придают ей невероятно романтический вид.

— Понятия не имею. Дамблдор предлагает остаться и заодно закончить курсы мракоборцев в следующем году. А там — посмотреть.

Северус сглатывает. Мракоборцы! Эта профессия всегда будет опасна, исчез Лорд или нет. Мерзавцев полно в любые времена.

— А ты сама что хочешь?

— Думаю поехать к матери, попробовать поработать с драконами, — Мэри дергает уголком рта. — Как я могу рассказывать студентам о существе, которого никогда не видела? Совершенно непрофессионально.

— Надолго? — у него во рту все пересыхает. Дьявол, как ее переубедить! Как ей сказать, что он ее любит — так, чтобы она поверила?

Мэри нерешительно срывает травинку и вертит в руках.

— На год или два. А потом вернусь, закончу курсы, буду подрабатывать в школе и гоняться за преступниками. Можно устроиться в отдел ликвидации, это чуть проще.

— Мэри, — начинает он, и она тут же поднимается и отряхивает мантию, не желая его слушать. — Ты уже уходишь?

Она смотрит на него пристально: что-то в ее глазах говорит ему, что она никак не может решиться — ни на что. И он тут же смягчается. Время, дать ей еще немного времени, не лезть со своими дурацкими словами.

— Я сбегаю в Хогвартс и вернусь, — говорит она отчего-то лукаво. — Дождешься или пойдешь к матери? Они с Гарри как раз должны пойти гулять, можешь составить им компанию. Я ненадолго, вернусь часа через два. И не забудь выпить настойку! Справа, у раковины, в синей кружке.

Последние слова долетают до него уже из холла, и Северус, посидев несколько мгновений, выходит в кухню. У настойки омерзительный привкус, но он покорно выпивает ее залпом, а затем, держась за стол от головокружения, решает навестить мать и ребенка, из-за которого случаются одни неприятности. Он никак не может преодолеть к нему странную неприязнь.

Мать встречает его холодно, держа Гарри за руку, и тут же обводит внимательным взглядом. Северус, в свою очередь, думает о том, как сильно изменилась ее жизнь с того самого дня, как Лили оказалась в Паучьем Тупике.

— Уже ходишь, быстро Мэри тебя на ноги поставила, — замечает Эйлин угрюмо, но все-таки проводит рукой по его плечу. — Я рада, что ты здоров. Когда тебя только принесли, зрелище было неприятное. И куда вас, мальчишек, только тянет вечно: в сражения и войну…

Северус садится на корточки рядом с Гарри: тот крепко держит в маленьком кулачке палочку от леденца. Губы у него липкие, и щеки перемазаны чем-то похожим на тыквенный суп.

— Привет, — говорит Северус через силу. — Помнишь меня?

Гарри испуганно морщится и прижимается к ноге Эйлин, обхватывая ее своими ручонками. Слишком много людей оказываются вокруг него и периодически меняются, что, конечно, сбивает с толку этого ребенка, которому нет еще и двух лет.

— Мама, — произносит Гарри тихо и засовывает леденец в рот.

— Мама скоро выздоровеет, — уверяет его Северус и делает неуклюжую попытку потрепать его по волосам, но малыш снова прячется за Эйлин. — Как хочешь, и так вечные проблемы из-за тебя…

Мать сурово одергивает его одним взглядом, и Северус только молча и раздраженно разводит руками. Пройдя по покрытым брусчаткой улицам Хогсмида, они сворачивают на лужайку, где услужливый Аберфорт устроил детям песочницу с каким-то магическим песком, который никуда не исчезает, и притащил целую горку разноцветных формочек.

— Хочу играть! — произносит довольный Гарри и плюхается внутрь, загребая руками золотистый песок. Формочки плавают вокруг него по воздуху.

— Играй, милый, — Эйлин садится на скамейку и поворачивается к Северусу; ее желтоватое лицо выглядит обеспокоенным и уставшим. — Ты сказал Мэри самое главное?

— Она не собирается меня слушать.

— Еще бы! Над ней издевались по твоей вине и беспечности, — мать ясно сердится, сверкая глазами. — Ее чуть не изнасиловали, но она, конечно, тебе это не рассказала, уж слишком больно. Эта сволочь Мальсибер… Гарри, а вон фиолетовая формочка, твоя любимая! Хватай!

— Я не знал. Мне показалось, что прошло мгновение, и я уже…

— Ты вечно не знаешь ничего из того, что должен знать, — мать продолжает сердиться. Северус ни разу не видел ее такой раздраженной. — Вам, мужчинам, легко: наваляли вам по полной, вы покряхтели, настоек попили — и здравствуйте, я снова хорош, как и не бывало. А она девушка, черт тебя подери. Она сейчас всеми руками от тебя отбивается, потому что ее трогал другой против ее воли, а ты об этом и не знаешь.

Он опускает голову. Внутри хаотично носятся мысли, и поведение Мэри, ее странное предложение остаться друзьями становится понятнее. Она просто боится, вот и все. Нужно убедить ее, что с ним она будет в безопасности, что он никогда…

Мать дергает его за рукав, вырывая из мыслей, и молча кивает в сторону дороги: Мэри идет им навстречу, катя перед собой инвалидную коляску — самую обычную, маггловскую, — и в ней он замечает отца.

Оцепенение проходит не сразу, но через несколько секунд он уже опускается на колени рядом с отцом и всматривается в его непонимающее лицо с отсутствующим взглядом. Мать не двигается с места, оставшись на скамейке.

— Я нашла его у Лестрейнджей, — тихо говорит Мэри, глядя куда-то вдаль. — Они, видимо, держали его на всякий случай, а потом забыли о нем. К сожалению, он пока что совершенный овощ, и мадам Помфри снова пообещала уволиться после того, как поставит его на ноги.

— Нужно поднять ей жалованье, — бурчит Северус, слушая ее вполуха, потому что голова собирается взорваться от эмоций. — Он жив, Мэри! Благодаря тебе. Откуда коляска?

— Купила в обычном магазине, — скромно отвечает она, и Северус, вскочив, с жаром сжимает ее руку, касается пальчиков — и она замирает, глядя на него вопросительно.

— Мэри… — он начинает снова, но она тут же выдергивает руку, поворачиваясь к Эйлин, и Северус опускает взгляд на отца: он смотрит рассеянно, в никуда, одна его рука безвольно свешивается с подлокотника, вторая прижата к груди. Но он жив. Даже если он полностью не сможет прийти в себя и останется в коляске, но сможет понимать и говорить, это будет победой. Нет, не победой — преодолением. Все, думается Северусу, в жизни — это преодоление, и, главным образом, себя.

Если ничего не преодолевать, то остается только бег на месте. И он, незаметно подавшись вперед, снова сжимает руку Мэри.

Мэри

Ей снова снятся эти остервенелые глаза: жадные, злые и вожделеющие, ей снится, что ее касаются эти руки: потные, толстые и чужие. Вскрикнув, она резко садится на кровати, и по щекам текут слезы отвращения.

Северус оказывается рядом почти мгновенно, метнувшись к ней из гостиной. Часы тихо бьют четыре утра.

— Это просто кошмар, — убеждает он тихо, но Мэри, поддавшись страху, прижимается к нему всем телом. — Просто кошмар.

В его объятиях тепло, уютно и надежно, и они долго сидят так почти без движения. Мэри вдыхает родной запах полыни, а горячие ладони Северуса едва ощутимо гладят ее по спине.

— Ты не уйдешь? — спрашивает она чуть слышно.

— Нет, — заверяет он уверенно, щекоча дыханием ее шею. — Я здесь, с тобой.

Мэри прижимается к нему еще сильнее. Когда она наконец отстраняется, чтобы взглянуть в его глаза, то замечает в них огоньки. Он отметил тогда, что она тоже не сказала ему о своих чувствах, требуя их взамен, и это было больно слышать, но справедливо. Нельзя требовать любви, не любя в ответ.

— Слушай, — начинает она неловко и тут же замолкает, потому что в соседней комнате просыпается Гарри и начинает плакать. — Черт, что-то снова случилось. Ты вернул ему собачку перед сном?

Северус смотрит на нее озадаченно, и Мэри, позабыв все страхи, улыбается. Забота о ребенке дается ему с трудом, плач раздражает, но Эйлин заявила, что не может работать в магазине с ребенком на руках, так что Мэри пришлось взять все на себя. В конце концов, это отвлекает от ненужных мыслей, потому что времени на них просто не остается.

— Собачку?

— Он потерял собачку, — терпеливо напоминает Мэри, вылезая из кровати, — я просила тебя ее найти. Посмотришь?

Северус, закатив глаза, идет в гостиную и через пять минут возвращается с черной плюшевой собакой, разглядывая ее с некоторой неприязнью.

— На Блэка смахивает, — замечает он и, отряхнув ее, протягивает ревущему Гарри. — Знаешь, с одной стороны, он меня раздражает. С другой — ему и двух нет, а уже столько пришлось пережить, хотя он и не понимает. И то, что его отец погиб, уже не исправить.

Мэри кривит губы, пытаясь удержать едкие слова, но не справляется с собой:

— Возможно, у него будет другой отец. Ты об этом не думал? Лили двадцать два, молодость быстро забывает о боли. Год, другой, третий — и она снова выйдет замуж. Ты же не можешь всерьез думать, что она останется вдовой до конца жизни.

Северус не отвечает, молча глядя на Гарри, потом как-то странно кивает и невозмутимо спрашивает:

— Хочешь, я останусь у тебя в спальне?

— Нет. Иди спать, я уложу Гарри. И еще: ты можешь завтра отвести его к Лили? Она прислала сову и пока не в силах сама добраться к нам. А я завтра не смогу, нужно заглянуть в Министерство. Потом я приду к вам и заберу его домой, и ты сможешь побыть вместе с отцом.

Слова о своих чувствах, которые готовы были вырваться там, в спальне, снова смешиваются в голове. Мэри отчаянно трет виски, пытаясь избавиться от нахлынувшей головной боли. Гарри капризничает, и как она ни пытается уложить его, ничего не выходит, а стрелки часов уже движутся к пяти. Ей нужно выспаться перед завтрашним разговором в Министерстве, а из-за Гарри она не спит уже третью ночь.

— Что с ним такое? — спрашивает она устало, когда не сомкнувший глаз Северус осторожно заглядывает к ним. Он уже почти выздоровел, и только бледная кожа и долгий сон по утрам еще напоминают о произошедшем.

Северус садится у кроватки Гарри и наблюдает за ним с таким интересом, словно тот — звереныш в зоопарке.

— Давай пойдем к матери, она точно знает.

— В пять утра?

— Может быть, это зубы? — неуверенно спрашивает Северус, глядя, как Гарри усердно пихает плюшевую собаку в рот. — Эй, что у тебя болит?

Гарри только мотает головой. Из-за всех этих происшествий он говорит меньше слов, чем должен, и вообще не очень хорошо проявляет эмоции, особенно в компании Северуса, потому что отлично понимает, что ему не рады.

— Ты прав, — Мэри торопливо бросается к столу, листает детский справочник и стучит пальцем по раскрытой странице. — У него же самые последние зубы лезут. Или предпоследние.

Северус подхватывает ребенка под руки и несет его с собой на кухню. Гарри вцепляется руками в его черные волосы и на минуту перестает плакать.

— Мы сварим зелье, которое облегчает боль, — Мэри наблюдает, как Северус быстро оценивает наличие ингредиентов в шкафчике. — Осторожно, парень, это ухо свиньи, не вздумай его жевать, а это змея, еще хуже…

Мэри сажает Гарри в высокий стульчик, и они оба увлеченно смотрят, как Северус умело взвешивает и перемешивает ингредиенты, а потом кидает их — один за другим — в маленький котелок. Стрелка часов подходит к шести, когда зелье, синее на цвет и пахнущее карамелью для отвлечения внимания, появляется перед Гарри на столе.

— Давай ты выпьешь, а я завтра куплю для твоей собачки второго друга, — обещает он, доставая ложку. — Честное слово.

— Дуем, чтобы остудить, — говорит Мэри и складывает губы трубочкой. — Помогай!

Напоив ребенка зельем и уложив его спать, они сонно садятся на диван в гостиной и устало смотрят друг на друга.

— Через час вставать, проще уже не ложиться, — Мэри широко зевает, прикрывая рот ладонью. — Давай просто останемся здесь? Не хочу никуда идти.

И она забирается с ногами на диван, отключая все сомнения и недоверия. Северус обнимает ее за плечи, и Мэри кладет голову на его грудь, теперь пахнущую карамелью. Они оба впадают в сонное полузабытье, пока кукушка в часах не будит их своим озорным криком.

Северус

Лили уже разрешено выходить на прогулки, и теперь они встречаются около хижины Хагрида: Лили играет с Гарри, а Северус занимается отцом, только начинающим различать окружающий мир. Потом Мэри, если у нее есть свободное время, приходит за ними, и они идут в Хогсмид в «Сладкое Королевство», чтобы угостить ребенка сладостями.

Так проходит половина мая. Единственное, что его огорчает, так это поведение матери: как он ни пытается привести ее к отцу, она отказывается и сразу прячет глаза. Может быть, она боится, что ее заставят ухаживать за инвалидом, а может, ей его жаль, но она не хочет это показывать…

— Смотрю, вы неплохо поладили, — Лили поправляет воротничок на рубашке сына.

Она еще не окрепла: кожа ее, местами красноватая, придает ей несколько болезненный вид, и руки все еще забинтованы до локтя.

— Мадам Помфри называет меня Франкенштейном, — Лили смеется: ее белые зубы остались невредимыми. — Я рассказала ей сюжет, и теперь она называет меня только так.

Северус усмехается.

— Ты похожа.

Лили сердито толкает его локтем: совсем как в детстве. Однажды после такого толчка он улетел в куст крапивы.

— Что за интересные сказки ты ему читаешь? Он вчера все повторял про Русалочку. Ты нашел маггловскую книгу?

— Наверное. Честно говоря, в два часа ночи я не разбираю, кто написал эти сказки, — замечает Северус скептически. — Главное, что они работают, пусть их автор хоть сам Грин-де-Вальд.

Гарри замечает Хагрида, несущего какую-то пушистую зверюшку, и со всех ног бежит к нему, раскинув руки.

— Осторожнее там! Следите за лукотрусами! — кричит Лили вслед, и Хагрид понимающе кивает, подхватывая Гарри за шиворот рубашки. — У вас есть полчаса!

И она поворачивается обратно к Северусу, стоящему рядом с отцом. Им давно нужно поговорить, но они оба сознательно оттягивают этот момент, потому что оба не знают, чем может закончиться разговор.

— Ты все еще ненавидишь меня? — тихо спрашивает Лили, заглядывая в его глаза. — Только ответь честно, Сев.

— Нет, — он сглатывает. — Ненависть ушла, оставила за собой просто опустошение. Отец жив, и ты не была виновата в том, что с ним случилось. И Гарри не виноват, но мне пришлось приложить много усилий, чтобы заставить себя прикоснуться к нему.

Лили на мгновение опускает голову.

— Он слишком похож на Джеймса — поэтому?

— Отчасти.

— Но ты действительно больше не любишь меня? — в ее глазах странная надежда, что он возразит и скажет обратное. — Последние две недели я так много думала, Сев. Лежала часами в этой чертовой палате и думала, думала… Я была очень несправедлива к тебе. Прости меня, если сможешь простить. Больно думать, что тебя ненавидит тот, с кем однажды ты был так близок.

Что это с ней? Снова ненужная жалость? Или на этот раз она говорит искренне?

— Я тебя прощаю, — произносит он приглушенно, глядя в ее взволнованное лицо, потом протягивает руку, как после ссоры в их детстве: — Мир?

Лили горячо сжимает его руку своими тонкими длинными пальцами, а потом обнимает руками за шею и прижимается к его груди. Северус замирает, слыша, как сильно бьется ее сердце. Еще полгода назад он все бы отдал за такое объятие, он бы даже попытался ее поцеловать, но сейчас он вдыхает запах ее волос — запах ромашкового шампуня — и ничего не чувствует, кроме отголосков старой привязанности. А потом Лили чуть приподнимается и целует его в щеку.

— Я бываю невозможной, я знаю, бываю злой, принципиальной, жесткой, — говорит она быстро. — И в той ситуации с Джеймсом на пятом курсе я была неправа.

— Я оскорбил тебя.

— Мы были подростками.

— Я стал Пожирателем, чтобы впечатлить тебя, — бурчит он тихо. — Что может быть глупее этого?

— Тебе казалось это правильным.

— Вот именно, — подхватывает он, — казалось!

Он разжимает руки, и Лили приходится сделать шаг назад, поправляя чуть сползшие бинты. Часы на башне показывают, что приближается время обеда, и Лили пора возвращаться в Больничное крыло. Они обмениваются взглядами, и Северус вздыхает, ища Мэри, но нигде ее не находит.

— Я отвезу его сама, — предлагает Лили, берясь за ручки коляски, и вдруг становится серьезной. — Так что насчет любви?

— Ты как МакГонагалл на заседании, — начинает он, но Лили смотрит на него выжидающе, и тогда он просто отрицательно качает головой. — Там в сердце угли, понимаешь? Я не могу, Лили. Да и зачем тебе моя любовь.

Может быть, для того, чтобы не чувствовать себя одинокой. Даже если у тебя есть чья-то ненужная любовь, жизнь становится чуть светлее, но он не собирается ей врать. И он опускает глаза на отца, желая ему хорошего вечера. По прогнозам мадам Помфри отец, скорее всего, останется в коляске, но сможет разговаривать и думать — во всяком случае, на необходимом уровне, и это самое главное. Позавчера они с Мэри ездили смотреть на особняк снаружи: Мэри все больше молчала и куталась в мантию, а Северус рассматривал старые цветущие яблони.

Не дождавшись Мэри, он берет Гарри за потную ладошку, и они оба машут Лили несколько долгих минут, постоянно оглядываясь. Шагая к Хогсмиду, Северус размышляет, что нужно потихоньку решать насчет интерьера старинного дома: галерею с картинами предков и семейную посуду можно оставить в качестве памяти, а вот все остальное: сгнившую мебель, старые скрипучие полы, кровати с балдахинами — разрушить и обставить комнаты по-новому. Для этого нужно проверить, сколько денег осталось у бабки в Гринготтсе и что можно на них позволить.

Гарри что-то напевает по дороге, но Северус даже не старается прислушиваться. Май сулит надежду на новую жизнь, на обновление, на счастье, и он не собирается ее упускать.

— Дождь! — Гарри тычет пальцем в небо, которое из светло-голубого вдруг становится темно-сизым. Вдалеке сверкает молния, и сразу над головой раздается раскат грома.

Северус ускоряет шаг, и Гарри приходится почти бежать, чтобы успеть за ним; они появляются на пороге, когда крупные капли тяжело падают на сухую землю. Поднявшийся ветер играет с голубыми занавесками на кухне.

— Мэри! — громко произносит Северус, снимая с Гарри рубашку и вытаскивая из шкафа свежую. — Не крутись, постой. Рисовать хочешь? Или хочешь есть?

— Рисовать! — заявляет Гарри, который терпеть не может суп, как и все нормальные дети.

Оставив его с красками, Северус проходит в спальню, потом в кабинет и только потом находит Мэри: она ловко снимает белье с веревок на заднем дворике. Крупные капли продолжают падать, и ветер лихо закручивает простыни.

Снова грохочет гром.

— Почему ты не пришла? — Северус бросается ей помогать и замечает, как сильно сжаты губы Мэри. — Что случилось?

Она резко сдергивает наволочку с веревки, ломая прищепку, и привычным движением палочки отправляет ее в соломенную корзину.

— Ничего, правда, — говорит она через силу, и в ее глазах прибавляется льдинок. — Я видела вас там, у Хагрида. Вы обнимались, и потом — я не стала смотреть, я ушла. Знаешь, Северус, я не такая огненная, как Лили, и не такая потрясающая, но я считаю, что заслуживаю лучшего и уж точно не собираюсь становиться номером два, если номер один вдруг снова передумает! С меня хватит. Я завтра же уезжаю к матери. И знать ничего не желаю ни про Хогвартс, ни про Лили, ни про Пророчество — я устала и прошу оставить меня в покое!

Он пытается поймать ее, размахивающую руками, рассмеяться, объяснить ей, что он любит ее, но Мэри отчаянно вырывается.

И в это мгновение на них обрушивается ливень.