Twig / Твиг (джен)

— Добрый вечер, преподобный, — сказала Мэри.

Пастух улыбнулся, пожалуй, впервые с тех пор, как я его увидел. Это сбивало с толку, особенно учитывая наше несколько шаткое положение. Улыбки что-то означали, а редкие улыбки были плохим знаком.

— Заходи, пожалуйста. Я рад тебя видеть, Мэри, ты появлялась в моих мыслях в последние месяцы. А это твои?...

— Друзья, — сказала она.

«Отлично, держись проще».

— А вы? — спросил он, повернувшись к Лейси и Сесилу.

— Учителя, — сказала Лейси, следуя за Мэри.

— Я много разговаривал с твоим отцом, Мэри, и и твое образование было одной из тем.

— Он не рассказывал мне об этом.

— И не расскажет, как мне кажется, — сказал Пастух. — Не таким я его представляю. Ты провела здесь немало времени, когда была маленькой.

— Да, но мои воспоминания о том времени не столь ясны.

— Нет? Я бы подумал иначе.

— Я... проваливалась в мысли, обычно. Когда я задумываюсь о том времени, то вспоминаю об играх, в которые играла мысленно. Церковь казалась меньше, чем она есть на самом деле.

— Что ж, не могу не принять это за маленькое оскорбление, — сказал Пастух. — Мы вложили немало сил в её расширение. Это было то ещё испытание тогда. Человек, которого я окликнул, был склонен считать, что церковь в Редхэме — гиблое дело.

Я всей душой хотел помочь ей, но не мог.

Джейми, должно быть, чувствовал себя ещё хуже в этом отношении. Наверно он знал, как её переделывали, а ещё точный год и сезон, когда это происходило.

Мэри хранила молчание. Ужасное, неловкое, убийственное молчание.

— Маленькая обида, — сказал Пастух, улыбнувшись ей. — Не так и сильно ты отличаешься от своего отца. Присоединишься ко мне для разговора? С твоими сопровождающими и друзьями? Сейчас всё довольно тихо, и я надеюсь, что ещё несколько человек придут или вернутся внутрь, прежде чем я предоставлю сцену господину Джилу, дабы он обратился ко всем и успокоил их страхи.

— Я, эм… — сказала Мэри.

Я сжал её руку.

— Это было бы мило? — отважилась она.

Пастух улыбнулся.

— Тогда проходите. Мы выпьем чаю и перекусим, твоих учителей это устроит?

— Да, — слишком быстро сказал Сесил. И затем, словно чтобы компенсировать: — Сойдёт.

Пастух улыбнулся, словно наслаждаясь шуткой, которую понял только он.

— Тогда я покажу вам дорогу. Здесь грязно, во всех смыслах и земные блага далеки.

Нас повели к алтарю через открытые двойные двери с одной стороны церкви. Судя по коврику у двери и нескольким туфлям, Мейер жил в этом здании, а эта промежуточная зона между открытой для публики и жилой зоной была чем-то вроде офиса.

Это было более приватное место для встречи с людьми, судя из того, что я увидел. Даже была дверь ведущая из маленького кабинета прямиком на улицу, чтобы люди могли приходить и встречаться с ним напрямую. У основания двери я заметил маленькие камешки, слишком маленькие, чтобы удерживать ее открытой. Да и не то чтобы люди в дождливом Редхэме были склонны оставлять двери открытыми.

Место, подходящее не только для бизнеса, но кажущееся слишком организованным для того, чтобы быть частью дома. Тёмно-красная военная куртка, отделанная золотым шнуром, висела за стеклом в подходящей рамке. Рамка поменьше вмещала три значка и эмблему его старой военной кампании. Как я подозревал, они здесь были ради гостей, а не для самого Мейера, ведь при текущем расположении кабинета сам он рамок не видел. Мы же, разместившись на стульях и скамейках по противоположную сторону от его стола, хорошо видели и то, и другое.

Были и другие памятные вещи, расположенные так, чтобы Мейер их видел. Фотографии его с семьей в детстве, когда он был примерно нашего возраста, черно-белые и размытые. Профессионально сделанная, увеличенная фотография родственника в бейсбольной майке, в середине поля. Крест, однако, занимал центральную сцену за его креслом. Изношенный, побитый и потрепанный, со следами облупившейся краски, обнажающей бледную старую древесину.

Он был абсолютным контрастом этому очень собранному мужчине с бронзово-рыжими волосами, и всё же, я полностью, на все сто процентов был уверен, что крест принадлежал ему, а не церкви. Возможно, семейный подарок на память.

Майер только что закончил наполнять чайник водой из кувшина и включил подогрев на плите. Полуобернувшись, он заметил, что я смотрю на крест.

— Думаю, ты не из тех, кто посещает церковь, — сказал он.

— Большинство не посещают, не так ли? — спросил я. — Особенно нашего возраста?

— Нет. Не в Редхэме, по крайней мере, до тех пор, пока не начнут происходить плохие вещи, — сказал Мейер. Он отклонился в сторону, чтобы через двери заглянуть в основное помещение церкви, где толпа всё ещё перемещалась, собираясь в группы, и говорила шёпотом. — Как мы видим сегодня.

«Плохо».

Для меня это звучало как прозрачная отсылка к сбежавшим экспериментам, но настоящему ребёнку моего возраста, пришедшему к человеку его авторитета, такая фраза была бы обнадёживающей, в некотором смысле. Признанием и преуменьшением проблемы.

Я обнаружил, что задумался над тем, какой процесс стоял за этими словами. Выбирал ли он слова для своей аудиенции из лучших вариантов для каждой ситуации или же говорил естественно?

— Звучит так, словно вы пытаетесь убедить его посещать церковь чаще, — сказал Сесил.

— Это часть моей работы, — сказал Майер, улыбнувшись ему. — Придётся меня простить.

Сесил широко улыбнулся в ответ.

«Неловко. Сесил не подходит для этой работы. Мне следовало быть конкретнее».

— Мэри, — сказал Пастух, сделав шаг, — мы с твоим отцом много обсуждали, отправить ли тебя в Мотмонт. Я не считаю обсуждения личными, поскольку часто они проходили на публичных конференциях, больше по-дружески, нежели в качестве совета. Когда он занялся бухгалтерской работой для мэра, он стал слишком занят. Кажется, я спрашивал, что с тобой стало, но память меня подводит.

— Я действительно училась в Мотмонте, — сказала Мэри.

— Прошедшее время?

— Да, сэр, — сказала она.

Он махнул рукой.

— Поверь мне, я наслушался «сэров» достаточно в этой жизни. Подойдет и «отец», но мне оно тоже не слишком нравится. Как ты говорила в прошлом …

— Но разве титулы и символизм не важны для преподобного? — спросила она. — Ой, прошу прощения, Отец, я не хотела перебивать.

Было интересно посмотреть, как работает разум Мэри, когда ее ставят в тупик. Это не было её целью или специальностью. Она не была актрисой, и на протяжении большей части ее относительно короткого существования ее воспитывали для подражания одной роли, возможно, для одной аудитории — ее родителей.

Но Мэри не была ни глупой, ни тупой. Даже «сэр» было выбрано специально, дабы вернуть разговор обратно на Пастух. Теперь она акцентировала на него внимание.

Не такую тактику выбрал бы я, но она была хороша. Практически атакуя его, в некотором смысле, не позволяя вернуть удар.

— Символизм не важен для меня, не в таком плане, — сказал Пастух. Он казался очень спокойным.

Когда чайник начал свистеть, он налил кипятка в приготовленные кружки и достал чайные пакетики.

— Я верю в простые и фундаментальные истины. Я видел, как люди в моем положении пытались дать совет страждущим с помощью причудливых слов и высоких концепций, с помощью символов и ритуалов. Это казалось пустым, и я сказал себе, что не буду так поступать с другими.

— И что же вы тогда делаете? — спросил Сесил.

«Черт возьми, Сесил, может ты заткнёшься?»

Дело было не только в словах, но и в тоне, которым он их произнес. Обвинительном.

Гордон бросился на выручку:

— Ничего, если я откажусь от чая и угощений?

— Можно и я тоже? — спросила Лилиан.

Как-то слишком быстро. Гордон мог толкнуть или подать ей сигнал, если подумать.

— А, — сказал Сесил. — Да, думаю, ничего страшного.

Гордон поднялся со своего места и удалился, Лилиан сразу последовала за ним.

Я понял, что он делает, и начал формулировать способ, которым мог бы донести это до Лейси, когда она заговорила.

— Чарльз. Ты должен присмотреть за ними и убедиться, что они не нарвутся на неприятности.

С моего места я не видел лицо Лейси направленное к Сесилу, а значит, Пастух тоже. Было вполне возможно, что Лейси подмигнула Сесилу, дабы донести мысль.

— Думаю, должен. Если позволите, — сказал Сесил. — Извиняюсь, отец, но я бы хотел отложить чай и разговор на следующий раз.

— Конечно, — сказал Преподобный. — Тогда на три чашки чая меньше?

Он поставил чайник на свой стол, после чего убрал лишние чашки.

— Люди напуганы. С остальными из вас все в порядке? Не чувствуйте себя обязанными оставаться ради Мэри.

— Я вполне, — сказала Хелен и обаятельно ему улыбнулась. — Не отказываться же от чая.

— Ты просто хочешь угощений, которые подадут с чаем, — поддразнил я её.

Лицо Хелен изменилось, в одно мгновение на нем промелькнули штрихи возмущения, подавления, оцепенения, самообладания.

Мое заявление отчасти было направлено на то, чтобы усилить маску Хелен, а отчасти — в надежде, что я смогу его отвлечь, завести разговор дальше, чтобы обвинительный вопрос Сесила было проще забыть.

— Да, — призналась она. Затем, с небольшой паузой, как если бы она только вспомнила: — Пожалуйста.

Всё во имя Преподобного.

— Фруктовый пирог? — спросил он.

Улыбка Хелен стала шире.

— С удовольствием.

Для человека, открыто заявляющего, что мало интересуется ритуалами, чай определенно был одним из них. Сервировка чая для группы — тем более: спросить, что кому нужно, порезать пирог, переложить его на маленькие блюдца с вилками и раздать.

И во всём этом не было никаких подсказок о том, как ему удалось так хорошо научиться манипулировать массами.

— Что будет дальше? — спросил я прежде, чем он закончил раздавать пирог и уселся, готовый полностью сосредоточиться на обсуждении. Взяв инициативу на себя так же, как и Мэри боролась за её поддержание всего минуты назад.

— Думаю, это полностью зависит от Академии, — сказал Пастух. Он повертел в руках красивую чайную ложечку. — Четыре эксперимента сбежали в один день. Остаётся гадать, как такое произошло, подвели ли какие-то меры предосторожности. Волею Господа нам нужно лишь оставаться в безопасности, пока они не наведут порядок.

«Нельзя прибрать эксперименты, которые сбежали только по слухам», — подумал я.

— Что, если это не прекратиться? — спросил я, но на самом деле я имел в виду: «Что, если ты продолжишь поддерживать эти слухи? Вести людей к безумию?»

— Тогда, полагаю, Мэри будет рассчитывать на то, что ты её защитишь, — сказал Пастух.

Я не так часто терял дар речи. Пастуху это удалось. Моя челюсть отвисла.

— Я заметил, как вы двое держитесь за руки, заглянув под локоть вашего учителя, — сказал Пастух. Он закончил раскладывать пирог по тарелкам, после чего сел, размешивая чай маленькой ложкой с тонкой ручкой. — Ты задаёшь эти вопросы, потому что волнуешься за неё?

— Да, — наконец выдавил я.

Мой мозг работал молниеносно.

«Он заметил эту деталь. Что ещё он видел?»

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Сид, — ответил я.

— Ты вырастешь хорошим человеком, Сид. Мэри повезло, что у неё есть ты.

Я не знал, что на это ответить, поэтому вместо этого сосредоточился на своем чае. Блюдце с пирогом было на моих коленях, и я держал чашку с чаем двумя руками, поднося её ко рту.

Он мог посчитать это смущением, но на самом деле использовал для размышлений это время, свободное от следующих реплик Пастуха.

Не прошёл для меня незамеченным и факт того, что я проигрываю эту словесную битву, а я не был уверен, что он вообще в неё играет.

— Мы рановато сошли с нашей темы, — сказал Мейер. — Что заставило тебя покинуть Мотмонт, Мэри?

— Несчастный случай. Дети заболели, и школу закрыли. Я поговорила с родителями, и они решили, что безопаснее будет где-нибудь ещё.

— С твоей очаровательной учительницей. Мисс?...

— Линдси, — сказала Лейси.

— Обучаете учеников в надежде, что они поступят в Академию? — спросил Пастух.

— Я.. нет. Они вольны сделать такой выбор, но это не наша цель. После инцидента в Мотмонте мы даже преуменьшаем его значение — в интересах родителей.

Пастух кивнул, но его лицо было тревожным.

— Это неправильно? — спросила Лейси.

Пастух отпил из чашки и поставил её. Ответа не последовало.

— Отец?

Он вздохнул.

— Когда я был маленьким, моложе этих ребятишек, мой отец был солдатом. Он служил в американской армии. Всем юным мужчинам говорили, насколько важна война. Им называли всевозможные причины. Патриотизм, принципы, вера. Их ценность как мужчин полностью зависела от их желания умереть за страну. Так другие оценивали их, так они оценивали себя.

— Мой отец был слишком юн, чтобы участвовать, но он помнит, какой она была, — сказала Лейси.

— С одной стороны, люди, стреляющие, умирающие, паникующие. С другой стороны, рядовые сшитые солдаты. Абсолютно послушные, способные встать после ранения, нуждающиеся лишь в быстрой починке, чтобы снова выйти на поле боя. В два-три раза сильнее любого солдата на стороне моего отца. У них были слабости, да, но и сильных сторон у них было больше.

Похоже, он понял, с кем говорит, и нахмурился.

— Простите, я ушёл в мысли и задумался вслух. Я напугал детей?

Я покачал головой, Джейми, Хелен и Мэри присоединились. Джейми отважился сказать:

— Это интересно.

— Я подумал о своём отце, затем о себе и, посмотрев на юное поколение, услышав об их учебном прогрессе, я задумался глубже.

— Мне хотелось бы услышать, — сказал я с жизнерадостным рвением, которое могло сойти с рук только ребенку.

— М-м-м. Не буду вдаваться в детали. Корона победила, как и в практически каждой войне. Америка проиграла. Я достиг того же возраста, что и мой отец, когда его убедили пойти на войну, но мне не были даны на то причины вместе с винтовкой и курткой. Видите, вон там?

Пастух поднялся. Он обошёл стол, мимо моих с Мэри колен, чтобы добраться до рамы, где висела его куртка.

В тот момент, пока он стоял спиной, Мэри потянулась вперёд. Ловкое движение её руки над чашкой, и порошок переместился из полости её меньшего ногтя в чай. Она взялась за ручку ложки и помешала, не позволяя ей касаться граней кружки и звенеть, после чего отпустила её под тем же углом.

Лейси посмотрела на Мэри, продолжительным и тяжёлым взглядом. Казалось, она явно пытается вернуть самообладание.

Хорошо, что преподобный не повернулся. Он рассеянно постучал по стеклу.

— В отличие от куртки моего отца, на моей была корона на рукаве. Моя война была дольше и отвратительнее. Я надеюсь, что вы понимаете, почему я не вдаюсь в детали.

Заговорил Джейми.

— Война вашего отца была проиграна грубой силе. Силе сшитых людей. Ваша война была выиграна...

— Мерзостью, — сказал Пастух. Он повернулся и пошёл обратно к своему месту. — Да. Исключительно подходящее слово.

— Я читал об этом в книгах, — сказал Джейми, прижимая к себе свою записную книжку. — Мне нравятся книги.

Пастух улыбнулся.

— Мне тоже.

— Вы боитесь того, какую ужасную войну могут увидеть эти дети? — спросила Лейси.

— Нет, госпожа Линдси. Это не самый большой мой страх, — сказал Пастух. — Страх, но пока не самый большой.

— Боюсь, вы меня запутали, Отец.

Пастух усаживался на своём стуле, открыл рот, чтобы ответить, когда я увидел реакцию. Мгновенное колебание в то время, как его взгляд остановился на чашке.

— Да, — сказал он, вновь найдя слова. — Похоже, запутал. Прошу прощения. Мои мысли куда-то ушли. Думаю, нам придётся прерваться раньше времени, сейчас почти пришло время мне с Джилом обратиться к пастве.

— Ничего страшного, — сказала Мэри.

— Прости, что приходится зацикливаться на твоем образовании, Мэри. Я провожу время в тревоге за следующее поколение и после общения с твоим отцом в таком количестве, в каком взаимодействовал я, твоё лицо — одно из тех, что невольно приходит на ум.

Мэри кивнула.

— Большое спасибо за пирог, отец, — сказала Хелен.

— Вам здесь всегда рады, — сказал он. — Вы, детишки, можете приходить в любой момент и говорить о чём угодно. И, может, вас даже будет ждать пирог.

— Спасибо! — сказала Хелен, улыбаясь.

— Если у вас будет разрешение от учителя, родителей или опекунов, — добавил он.

Лицо Хелен немного погрустнело.

— Благодарю за то, что повеселили меня, надеюсь, я не надоедаю, — сказал он. Мы потрясли головами. — Если у кого-нибудь нет вопросов, я выйду через минуту.

— Отец, — тут же сказал я.

— Да?

— Вы сказали, что боитесь не того, что мы будем воевать в худшей войне, чем вы, но не сказали, чего действительно боитесь.

— Это сложно и глупо, — ответил он. — Смысла в этом не много, поверь мне. При неправильном подходе это может даже обидеть.

— Пожалуйста? — попросил я.

— Пожалуйста. — добавил Джейми.

Пастух выглядел удивительно уставшим, посмотрев на нас, он начал собирать блюдца, которые мы оставили. Похоже, он взвешивал свои варианты.

— Пожалуйста, — сказала Мэри. — Мы не такие глупые, как вы думаете.

— Больше всего меня тревожит, Мэри Кобёрн, — ответил он, — что у вас не будет возможности сражаться вообще.

И, оставив нас с этой последней дозой иронии, он развернулся и собрал блюдца.

С того момента, как он вернулся в свое кресло, и до того, как проводил нас до дверей своего маленького уютного кабинета, он не притронулся к чаю.

Взглянув через плечо, я увидел открытую дверь и небрежно сложенные блюдца с чашками, которые мы за собой оставили. Все они отправились на стойку рядом с его маленькой грелкой и чайником, вероятно, для того, чтобы быть помытыми позже.

Я увидел, как он несёт одну чашку к той же стойке, явно более тяжёлую, чем остальные. Он откинул задвижку окна, убрал что-то с верхушки рамы, открыл окно и выплеснул содержимое.

— Лейси, — позвал я.

Она раздражённо посмотрела на меня.

— Не зови меня как собачку.

— Найди Сесила, — сказал я. — Гордон и Лилиан тоже сойдут. Что бы они ни задумали, мы должны узнать.

— А волшебное слово? — спросила она.

— Это правда важно сделать быстро, — ответил я. Этого оказалось достаточно, чтобы послать её. В спину я добавил: — Взять.

Она остановилась, решила, что оно того не стоит, и продолжила идти.

— Ты козёл, — прокомментировал Джейми.

— Он узнал, — сообщил я. — Пастух. Что-то подсказало ему.

— Я сделала всё правильно, — сказала Мэри на выдохе.

— Видимо, нет, — сказал я. — Положительная сторона в том, что он винит Лейси, как мне кажется. Он энергично приглашал обратно нас, но не учителя.

Мэри выглядела раздражённой, видимо, даже не слыша, что я говорю.

— Чай даже не должен был двигаться, когда он вернулся к нему. Порошок не изменил цвет, я даже ложку положила так же.

— Нет, — возразил Джейми.

— Нет? — спросила Мэри.

— Нет. Ты положила ее обратно не так, — сказал Джейми. — Если вспомнить, ложка была перевернута выпуклостью вверх. Ты отпустила её другой стороной.

— Это нелепо, — сказала Мэри. — Как можно узнать вообще, пока не вытащишь её из чая?

— То были хорошие ложки, может, с меткой под ручкой, — сказал я. — Что-то из того, что ты сказала в начале, вызвало у него подозрение. Думаю, он посчитал, что тебе промыли мозги или Академия тебя зацепила. Он неожиданно заинтересовался в твоём благосостоянии. Настроившись на защиту, он также настроился на оборону. Стал немного осторожнее. Может быть, инстинкт добычи. Наверное, нет, но может быть.

— Почувствовал, что что-то не так, из улик, которые даже сознательно не заметил, — сказала Хелен.

Я кивнул.

— Я бы предположил, что он особенно осторожен с тех пор, как закончилась война. У него лежат монетки или что-нибудь ещё над каждой дверью и окном, которое он не держит открытым. Камни лежат у основания двери, чтобы он знал, когда её открывали. Все на своих местах, чтобы он знал, если что-то было подвинуто.

— Зачем? — спросила Мэри.

— Потому что он параноик — и прав в этом, — сказал я.

— В войне, в которой он участвовал, были паразиты, — заметил Джейми. — Худшие парализовали человека и оставляли его кричать, чтобы солдаты Короны могли собрать их и превратить в сшитых. Или просто оставить кричать и умирать от воздействия. Не могу винить его за осторожность с чаем.

— Эти ещё не самое худшее, — прошептала Хелен. — Я видела таких, о которых люди не говорят без разрешения.

— Мило, — сказал я. — Но мы отклоняемся от темы. Нас волнует Пастух.

— Он не слишком много рассказывал о том, что запланировал, — отметил Джейми.

— Нет, — согласился я. — Но мы получили хороший шанс изучить его как личность, и теперь у нас есть представление о его мотивах. Тот кусочек в конце.

— Ты подразумеваешь, что думаешь, будто он говорил правду, — сказала Мэри.

— Думаю, — подтвердил я и задумался на секунду. — Мы уверены, что этот парень не эксперимент?

— Почему? — спросил Джейми.

— Потому что, угх. Он лучше в манипулировании группами людей, чем любой из нас. Я бы сказал, что я лучше него один на один, но он просто уложил меня на лопатки одним предложением.

— Это было забавно, — прокомментировал Джейми. Я пихнул его локтем.

— Он ещё и умный, — добавил я.

— Когда Айботт даёт мне уроки, — сказала Хелен, — иногда он предупреждает меня, чтобы я не недооценивала людей. Люди с каждым годом делают какие-нибудь потрясающие вещи. Гении появляются вновь и вновь, люди с выдающимися способностями от природы или талантами.

— Он просто выдающийся человек? — спросила Мэри. — Один из миллиона?

— Я уважаю его, — сказал я. — И немного напуган тем, что он может сделать, если мы позволим ему продолжать в том же духе.

— Ты уважаешь его, но хочешь остановить? — спросила Мэри.

— Я уважаю тебя, — сказал я. — И всё равно действую.

На этом спор прервался. Казалось, это немного ошеломило ее, заставило призадуматься.

Я узнавал маленькие лакомые кусочки о Мэри, и одним из них было то, что она не любила терпеть неудачу. Вот тут-то мы и разошлись во мнениях. Она ценила исполнение, в то время как мне нравилось получать реакцию от людей, даже если это было косвенным образом, через какой-то урок, который я преподал Джейми. Когда её исполнение было недостаточно хорошим, она капризничала. Как и я, когда мне не удавалось переубедить людей. Рик был первым и главным среди них.

— Ты хорошо справилась, — сказал я ей, взяв её за руку. — Проблема в том, что он справился лучше. Мы недооценили его. Я думал, что он устроил всё так, что люди вокруг него были идеально расставлены по шахматной доске, где удерживается каждая фигура, но он позаботился и о своём окружении тоже.

Лейси вернулась с Сесилом и Лилиан.

— Что нам делать дальше? — спросила Мэри.

Остальные подошли к нам. Гордон отсутствовал.

— Что я пропустил? — спросил Сесил.

Я его проигнорировал, спросив Лилиан:

— Где Гордон?

— На крыше. Он сказал помахать рукой, и он появится.

Я осмотрелся. Здание было всего два этажа в высоту, но оно было расширено, как и говорил Пастух.

«На крыше, но всё равно увидит, если мы помашем?»

Мои глаза упали на витражное стекло одного из окон.

Старый добрый Гордон. Он вспомнил мои слова.

Взять шахматную доску и походить за соперника.

— Он что-нибудь взял? — спросил я. — Просил чего-нибудь?

— Мыло и скальпель, — ответила Лилиан.

Я не представлял, что Гордон делал с мылом и скальпелем, но я был так взволнован перспективой узнать, что едва мог сидеть смирно. Я ухмыльнулся.

— Дадим Гордону насладиться вниманием, — сказал я. — Это хорошо впишется в то, о чём я думаю.

— И о чём ты думаешь? — спросил Джейми.

— Сейчас? Лейси, подойди ближе к алтарю. Все остальные? Рассредоточьтесь. Преподобный хочет установить контроль, держать все на своих местах. Но, как продемонстрировала Мэри, он не будет так хорош, если продолжит играть от защиты. Разнесите слух, что начался бунт где-то ещё.

— Это я могу, — сказал Сесил.

— Нет, — возразил я. — У тебя самая важная работа.

— Важная?

— Беги к ближайшему телефону так быстро, как можешь, — сказал я ему. — Сообщи Академии. Скажи им, что здесь происходит бунт.

— Это не так чисто и аккуратно, как хотел Хейли, — напомнил мне Джейми.

— Будет, — сказал я. — Поверь мне.

— Гордон тебе не поверит, — ответил Джейми.

— Думаю, здесь мы с ним в одном лодке, — сказал я.

Все пошли к своим местам. Локациям и позициям.

Преподобный Мейер поставил свою доску. Теперь мы устанавливали свою.

Я дал Сесилу несколько минут, наблюдая за всеми остальными.

Преподобный и Джил говорили, а затем Джил пошёл к сцене.

Я заметил, как Пастух обвёл взглядом толпу. Заметил меня.

Я помахал ему.

Прошло две секунды. Полагаю, Гордону нужно было разбежаться.

Он попал в здание, пробив витражное стекло за алтарём, кубарем перекатился через голову, пролетев немалое расстояние. Приземление было жёстким, он ударился о край сцены.

Следы на его руках и теле, вырезанные скальпелем, походили на следы когтей. Он был покрыт чем-то, похожим на слизь. Мылом.

Лейси оказалась рядом с ним. Помогла ему сесть.

Он еле отдышался.

— Твари нападают! — закричал он.