У нас впереди целая жизнь, Северус (джен)

Август 1965-го года

— Мама, ты грустишь?

Склонив голову набок, она задумчиво посмотрела на отца. Затем рассеянно скользнула по мне взглядом.

— Тобиас, еще только шесть часов.

Его рука с поднесенной ко рту рюмкой замерла на мгновение.

— Я для аппетита, — пробормотал он.

— Что это? — спросил я шепотом, глядя на мутную жидкость.

Но он даже не посмотрел в мою сторону и осушил залпом рюмку. Я поежился: страшновато, когда он не обращает на меня внимания. А когда обращает, так вообще сквозь землю хочется провалиться.

Доев кашу, я заболтал ногами: до пола я еще не доставал.

— Завтра моя мать приезжает.

— Я помню, — подавленно ответила мама.

— Ты знаешь, чего при ней лучше не делать. Знаешь?

— Может, притворимся, что меня здесь нет? — мама рассердилась. Она всегда, когда недовольна, разговаривает резко.

— Пожалуй, это станет выходом, — отец пролил пару капель соуса на скатерть. — Черт!

Чего он злится? Со всяким бывает.

Он потянулся вперед, чтобы взять салфетку. Я решил ему помочь, но совсем не догадался, что мне просто не достать до салфетницы. А салфетница взяла и сама скользнула мне в ладонь. Я тут же позабыл обо всем на свете.

— Здорово! — моему восхищению не было предела. Я во все глаза смотрел на предмет в моих руках. Я так ждал этого момента. Оказывается, я тоже умею!

— Мам, смотри! Мам…?

Неожиданно я почувствовал прикосновение таких знакомых рук: мама крепко стиснула меня в объятиях. Она залепетала:

— Сейчас, сейчас я его унесу!

Брыкаясь, я возразил:

— Я сам пойду.

Она ослабила хватку, и я отошел в сторону. Но тут мне стало страшно — лицо отца исказилось, стало совсем чужим, не знакомым мне. Что происходит?

Со всего размаху он ударил по столу. От неожиданности я подпрыгнул.

— Невыносимо! — взревел он.

— Он не может с собой совладать, я тебе говорила… — давясь словами, сказала мама.

По ее щекам текли слезы. Вот так, без всякой подготовки. Раз — и потекли.

— Убери это! — завопил он. — Сейчас же!

— Нет, я хочу, чтобы мы ужинали вместе, мы одна семья, Тобиас, — голос мамы стал совсем тонким.

— Но я так не могу! Черт, не могу притворяться! Я не был к этому готов! Представляешь, сколько мне приходится переносить? Я всем говорю, что у него аутизм, что он отсталый! Что еще прикажешь отвечать на «Когда покажешь нам своего малыша?» — передразнивая кого-то, он покачал головой и растянул губы в злой улыбке. — Тьфу!

— Мама! — пискнул я, но мой голос заглушили потоки злых и непонятных слов, которые он выкрикивал ей в лицо, совсем не замечая меня.

Обидные вещи, которые он говорил, были обо мне. Я отсталый?

Так несправедливо меня еще никогда не обзывали. От страха, беспомощности, чувства забитости я отступил назад и съежился у стены.

— К дьяволу этот дом! И зачем я только на тебе женился!

Он бросился из кухни, но тут же вернулся снова. В его руках был зажат топор.

Он хочет нас убить! Он сошел с ума! Я метнулся к маме, но, казалось, нас для него словно не существовало: он прошел мимо, задев лампу, которая низко висела.

Лампа зашаталась, наши тени запрыгали по стенам. Мне казалось, что мир куда-то проваливается и тянет меня за собой. Стены сжимали нас с мамой со всех сторон, потолок рушился, надвигалось что-то до ужаса взрослое. Необъяснимое, темное, опасное. И мне было не за что зацепиться. Даже колченогий стул, и тот был против меня.

Маму трясло от рыданий. Я крепко обнял ее за талию. Мы всегда будем вместе, я ее не брошу, и она никогда не оставит меня.

Я увидел, как он заносит топор над столом. Неловко его рубит, пытаясь превратить в щепки, но топор застревает. Он снова его вынимает и приговаривает с наслаждением:

— Ненавижу вас! Выродки!

* * *

Сентябрь 1971-го года

Опять эти двое. К несчастью, один из недомерков говорил, что все его родственники учились на Слизерине, и мне придется часто с ним сталкиваться.

— Эй, Нюниус! — громко произнес тот, что был выше и в очках.

Я не подал виду, что помню их.

— Не зря про Слизерин говорят — гнилой факультет. Они там все глухие, — воображая, что отменно пошутил, продолжал будущий гриффиндорец.

Долг требовал ответить. Я уничтожающе глянул на него и сказал:

— А ты хоть что-нибудь о факультетах знаешь? Не удивлюсь, если ты только о Гриффиндоре и слышал.

За моей спиной кто-то явственно хмыкнул.

Я оглянулся: рядом стоял высокий старшекурсник с настолько светлыми волосами, что резало глаз.

— Сделайте так, чтобы я вас больше не видел, — обратился он надменно к этим двоим.

Мои будущие сокурсники, ничуть не стесняясь того, что им сделали выговор, зашли обратно в купе. Я поморщился. Отлично, теперь меня буду считать тем, кто прячется за чужими спинами.

Настроение уже было паршивым. Эта компания ускользнула из моих рук, не ответив за свои слова.

Когда дверь купе захлопнулась, старшекурсник повернулся ко мне.

— Чего тебе еще? — сердито спросил я, едва сдерживая грубость, готовую сорваться с языка.

— Так ты хочешь поступить на Слизерин?

— Тебе-то какое дело… — огрызнулся было я, но осекся, потому что заметил значок старосты на груди старшекурсника и зеленый шарф на его шее.

— А вот испытывать удачу не советую, — староста ухмыльнулся и, в последний раз всмотревшись в мое лицо, пошел дальше.

Пораженный, я застыл на месте. Вот, оказывается, каковы настоящие слизеринцы.

* * *

Июль 1972-го года

Не чувствую. Абсолютно ничего не чувствую.

Остаться безучастным удавалось уже с большей легкостью, чем раньше. Наверное, иммунитет выработался.

— Ты выслушаешь?! Или так и будешь орать, как резаная?!

— Я тебе сотый раз говорю, не ходи в паб! Этот притон плохо на тебя влияет!

— Нет, ты, похоже, все-таки не слышишь! Оглохла, что ли? На меня смотри, я сказал: все равно пойду, ясно тебе? Раскомандовалась, видишь ли!

— Из-за тебя у нас вечные проблемы!

Хватит.

— Да?! А мне кажется, что у меня по другим причинам проблемы? Доходит, а?

Прекратите.

— Ты сделал мне предложение, Тобиас!

Сколько можно…

— Обманула меня, тварь, а теперь хочешь сделать вид, будто ты не при чем?! Так нет, слушай же! Я один тут деньги зарабатываю, имею право расслабиться! Что, нечего ответить?

Вдруг он перешел на яростный свистящий шепот:

— Вас ведь не учат работать в этом дрянном мирке?

— Я найду работу, если ты разрешишь посетить Косой…

— Никогда не упоминай этих названий! — дверь с грохотом распахнулась. Стены задрожали, и мне на голову посыпалась облупившаяся штукатурка.

Мама вышла вслед за ним и, обхватив себя руками, наблюдала, как он рыскает по полу, словно гигантский тарантул, в поисках обуви.

— На обед нечего приготовить.

Он подпрыгивал на одной ноге, натягивая ботинок. Потом распрямился и развел руки в стороны. На лице появилась ухмылка:

— Нету, денег, милая! Вот так вот. Нету!

Изображает из себя клоуна. Мы сейчас должны смеяться?

— Ты откуда явился? — кинул хмурый взгляд на меня.

Интересно, он почувствовал, что я думаю о нем? Инстинкты все-таки хорошо развиты.

— Да, так. Гулял, — я безразлично пожал плечами.

Наверное, что-то было в моем взгляде: он не стал развивать эту тему. А может, недостаточно выпил.

— Гулял, значит… Промочу горло и разберусь с вами обоими, — пробормотал он, протопав по крыльцу.

Но вот стих скрип половиц, а я так и замер там, где стоял. Мама смотрела на яркую зелень за окном, потом подняла глаза к небу, проследив за взмывающей в небо стаей птиц. Она жадно наблюдала за парящими на большой высоте смелыми созданиями. Я же в свою очередь неотрывно глядел на нее.

Почти точно могу сказать, что она думает: «Отчего нам это не дано?»

— Я чай заварю, Северус, — обернулась ко мне.

Сглотнув, я сказал жестко:

— А разве он есть? — ее внезапно помертвевшее лицо вызвало внутри смесь приглушенной тупой боли и… удовольствия.

— В этом я не виновата, — на лице мамы проступили острые скулы.

— Ты думаешь?

— Так вышло, что у нас временные трудности.

От ее безразличия ко всему у меня задрожали кончики пальцев.

— Да, у нас никогда нет денег! Только не утверждай, что это не так!

Восклицание повисло в воздухе.

Не знаю, что меня подтолкнуло: я догадывался, что даже если скажу им про их глупость, это не изменит ситуацию к лучшему. Они не поймут.

— Не смей повышать голос на мать!

— Я всего лишь констатирую факт. До вас самих не доходит… До тебя не доходит, мама. Посмотри, как мы живем, — я сам удивился своему спокойствию. А может, не был уверен, что смысл моих слов будет ясен?

— Мы взрослые люди, сами разберемся, без твоей помощи.

— Уж конечно! Куда мне? — во мне будто что-то прорвалось, давно сдерживаемое, и я не мог больше молчать. — Ладно он! Его мозг давно превратился в губку, которая только и умеет, что впитывать алкоголь! А ты? Именно о таком ты мечтала? Протри глаза! Он не дает тебе жить!

— Думай, что говоришь, Северус!

— Но он и мне жить не дает!

— Ты говоришь о своих родителях! — она требовательно посмотрела на меня, словно учитель на ученика. — Хоть каплю уважения ты обязан иметь! Ты не смеешь в чем-то нас упрекать!

Разочарование придавило меня своей тяжестью.

Вот, оказывается, что с ней стало. А может, на самом деле раньше я отрицал то, что сейчас открылось?

— Вас? Вот уж точно! Ты теперь такая же, как он! Да ты и вправду совсем отупела рядом с ним! — завопил я, тыча пальцем в сторону двери. — Знаешь, как я это понял? — мама топнула ногой, пытаясь заставить меня замолчать. — Не перебивай! А очень просто понял: тебе мозгов не хватает, чтобы вспомнить, что у тебя есть сын! Обо мне не подумала? В голову не пришла эта мысль, верно?

Должно быть, в моей голове что-то помутилось. Ее лицо я видел словно через обратную сторону линзы: оно то приближалось, словно впечатываясь в глазное яблоко, то чуть отдалялось, вибрируя — такой странный эффект зрения. Будто впервые ее увидел.

При всем при этом я продолжал, почти не соображая, что несу:

— Да что я сделал, что ты не пожалела меня, что так со мной поступаешь?! Вспомни обо мне! Хоть раз ты подумала о том, что я тоже хочу обычной жизни? Не лучшей, чем у других, а просто как у всех. Разве много для этого требуется?

Я больше не мог на нее смотреть, поэтому опустил голову, чувствуя, что тугой узел в груди будет очень трудно развязать.

— Правда, что я сделал? Что я вам сделал? Родился? Правильно угадал?

И зачем? Я тут же пожалел, что произнес все это вслух.

Робкое прикосновение к волосам. Я вздрогнул. Она пыталась погладить меня по макушке.

Испугавшись, я отшатнулся:

— Не трогай! — возглас вышел надрывным.

На ее лице выступили красные пятна. Мама сделала осторожный шажок вперед и протянула руку.

Она что, не понимает?

— Нет, не подходи! — чтобы остановить ее, я в отчаянии швырнул первое, что попалось под руку. Это было ее дырявое осеннее пальто, которое она по непонятным причинам не выбрасывала и продолжала держать в прихожей.

— С-северус, — заикнулась мама.

Вжавшись в стену, я разрывался между желанием поскорей убежать за милю от нее и порывом подойти и крепко обнять.

— Послушай… — она сложила руки в просительном жесте. — Да, сейчас нелегко, но все наладится.

— Нет, ты ошибаешься, само собой ничего не произойдет, — выдавил я. — И больше никогда не пытайся говорить мне об этом. Я в это не верю. Не верю, и точка!

И видеть ее больше не хочу. Ни минуты. Я развернулся и пошел в свою комнату.

— Стой же! Северус, послушай!

— Не надо! — крикнул я и побежал, когда услышал, что она пошла за мной.

Она попыталась войти следом за мной в комнату, но мне удалось вытолкнуть ее одним ловким движением и мигом запереть дверь на задвижку.

— Не веди себя так! — дверная ручка дергалась: мама пыталась войти ко мне.

— Я же просил оставить меня в покое!

Как все глупо… Так не должно быть.

Мама больше не произнесла ни слова, но я чувствовал, что она стоит за дверью. Возможно, молча глотает слезы.

Она поиздевалась надо мной: иначе как издевательством это нищенское существование не назовешь. Если мама даже не подумала о моей судьбе, то ни на что другое, кроме презрения, она не должна рассчитывать.

Кто позволил ей решать за меня?

Дело совсем не в деньгах, а в том, что все считают тебя никем из-за их отсутствия.

Все, кроме Лили.

Я докажу, что способен на многое, что у меня не меньше прав на нормальную жизнь, чем у дармоедов, прожигающих ее зря.

А впрочем, зачем что-то доказывать человеку, который поступает с тобой так, словно не любит?

И я уж точно не люблю маму.

Отойдя от двери, которую подпирал плечом в надежде отгородиться от мамы, я прислушался.

Во дворе щебетали птицы. С улицы веяло свежестью скошенных трав, деревья за окном отбрасывали причудливые узоры теней на дверь.

Мама еще там. Ждет, что я позову.

Пятясь, я отошел на несколько шагов.

Обидно. До чего же несправедливо, что и она оказалась такой.

И я больше никогда не подпущу ее близко.

Решено.

* * *

Ноябрь 1974-го года

Сумка с книгами оттягивала плечо. За несколько минут до занятия я обнаружил, что в нее пролили смердящий сок — теперь он застыл, и запах шел отвратительный. Я ни минуты не сомневался, что это сделал Поттер, пока я выходил ненадолго из библиотеки и оставлял сумку без присмотра. Иначе что ему было там делать? Он за учебники садится раз в месяц, а то и реже. Считает себя блистательным гением.

Может, если запихнуть сумку под парту, никто не почувствует запаха?

Я вошел, но не успел сделать и двух шагов, как Поттер произнес:

— От кого это так воняет?

Блэк и Петтигрю покатились со смеху. Люпина с ними не было: очевидно, в очередной раз «болеет».

Я сел рядом с Лили, закинул сумку подальше и уставился в пустой котел.

Желание удавить Поттера почти лишало возможности дышать.

Лили оторвалась от своих записей и украдкой посмотрела на меня. Я молил Бога, чтобы она не поняла, откуда эта вонь, и старался оставаться невозмутимым.

Явился Слагхорн.

— Ты не собираешься достать учебник? — шепнула мне Лили.

— Нет, я буду делать по памяти, — с досадой ответил я.

Лили поняла, что я не жажду разговаривать, и сосредоточилась на том, что рассказывал старикашка Слагхорн. Я не слушал. Опять чудесные истории из его жизни. Очень надо.

Когда преподаватель ненадолго прервался, Блэк не преминул вставить:

— Нюнчик, ты так любишь зелья, что купаешься в них? Или мыло не нашел?

Лили тяжело вздохнула.

— Не обращай внимания, — почти не шевеля губами, шепнула она.

— Я не обращаю.

— Ага, — угрюмо сказала она, глядя на мою руку.

Опустив глаза, я увидел, что палочка для помешивания зелий треснула, зажатая в моей ладони.

Я пугаю ее, с ужасом осознал я. Ее напряженная фигура, складка, которая пролегла на лбу. Лили чувствует себя некомфортно рядом со мной.

Я постарался расслабиться и, пересилив себя, улыбнулся ей.

* * *

Август 1975-го года

Подслушивать я не собирался. Лучше никогда не слышать, о чем он говорит.

— Вчера видел его с девчонкой какой-то. Эй, слышишь меня?

В приоткрытую дверь я разглядел только маму. Она торопливо наливала масло на сковороду. Только бы успеть приготовить ужин. Чтобы он остался доволен.

— Да, Тобиас, я внимательно…

— Да что с тобой говорить, — под ним заскрипел стул.

С отвращением я представил, как он устраивается на нем, раскачивая и без того хлипкую мебель. Передернув плечами, я решил, что надо как можно незаметней уйти. Иначе услышу что-нибудь ненужное.

— Хех! — он хрипло и коротко рассмеялся. — Как вспоминаю его мордочку, аж живот сводит. Ходит за ней, как дворняжка побитая. И как симпатичная девушка захотела с этим чучелом общаться?

Чучелом? Я до зудящей боли впился ногтями в собственную руку.

Это от тебя я унаследовал уродливую внешность!

— Или, может, мальчишка этой дрянью воспользовался? А? Не ваши ли это штучки? — последние слова дышали угрозой.

Не знаю, что лучше, когда он пьян или вот так трезв.

Нет, это все пустой звук. Я очередной раз попытался вообразить, что их голоса — обычная будничная суета, шум, который доносится с улицы. Неважно что. Главное — ко мне это никак не относится.

Сегодня не особенно выходило абстрагироваться. Пойду отсюда, иначе только настроение себе окончательно испорчу. И без того уже челюсть сводит от всепоглощающей ненависти к нему.

Только задержусь на несколько секунд. Узнаю, что она ответит.

— Что ты, — мама испуганно вжала голову в плечи. — Наверное, это его друг. То есть подруга. Я н-не знаю, он ничего мне не рассказывает.

— Ага. Подруга, как же, ну ты завернула,— грубо сказал он. — Мне-то понятно, что этому сопляку нужно от нее.

Судорожно вцепившись в куртку, я изо всех сил сдерживал порыв войти туда и заткнуть ему глотку. Силой заставить эту мразь замолчать. Свернуть ему шею… нет, лучше переломать кости. И делать это как можно дольше, отдаваясь самому процессу, а не результату. И чтобы у него остались ссадины и порезы, которые станут доказательством того, что ему было больно. Таких заклинаний полно, я мог испробовать их все.

Магия клокотала внутри, готовясь вырваться наружу.

Только не сейчас! До школы осталась всего неделя, и я уеду!

А если сейчас пойду на открытый конфликт, только растревожу больной мозг этого слабоумного ничтожного существа. И тогда… он поднимет на нее руку.

Мама как раз обернулась, подавая к столу приборы, и я наконец увидел ее лицо. Изнуренное и бледное.

Когда-нибудь я обязательно выскажу ему все, что думаю. Но не сейчас.

Не потому, что мне жаль ее. А потому что я пока еще в здравом рассудке и осознаю, что живу под их крышей. Собственных средств у меня нет, и уйти некуда.

— Думаю, она просто нравится Северусу. Разве в этом есть что-то удивительное?

От ее слов стало только хуже: я почувствовал, как кровь ударила в голову и шумно застучала в висках.

Наступила небольшая пауза.

Я словно прирос к месту, на котором стоял.

«Ну давай же, уходи!» — попытался заставить себя. Незачем тебе знать, что они думают. Тем более о Лили. Точно же ничего приятного.

Затем он сказал с поразительно не свойственным ему хладнокровием:

— Твои гены на нем сказались. Бесхребетный слабак уродился. Так что не получится у него ничего, он даже детского поцелуйчика от нее не дождется, а уж чего-то существенного, чего нормальным мальчишкам нужно, тем более. Я вот иногда сомневаюсь, не только мой ли это сын, но и мужчина ли он вообще.

— Может, он ей тоже симпатичен, так что не стоит преждевременно…

— Отчего же? Если он не калека, то почему слова этой девчонке не сказал?

Заткни пасть!

Наверное, я дышал так громко и тяжело, что он услышал бы в любом случае, рано или поздно.

— Говорю ж, наблюдал я, как в парке они бродили: он все молчал и пялился на красотку, вытянув шею, — не замолкал он. — Ты уж если не совсем ущербный, постарайся там, а?! — мама подняла глаза и заметила меня. — Не подведи отца, а?!

От гнева меня затрясло. Я сделал непроизвольный шаг вперед.

Он не имеет права!

— Ну чего он там?! Твой недоразвитый сыночек соображать-то еще может?

Мама перевела на него взгляд и тихо спросила:

— Ты знал, что Северус стоит в прихожей?

Тот громко, вперемешку с отвратительными смешками, начал отвечать ей.

Внезапно испарился весь запал. Мучительно гадко.

Я не стал дальше слушать. В три шага достиг выхода и выскочил из дома.

Его слова преследовали меня, жгли спину.

Как стыдно!

Больше всего перед самим собой, конечно, но и перед мамой тоже.

Он не прав! У меня нет никаких оснований считать себя неполноценным. Да и кто разрешил ему говорить о Лили? Кто он такой, собственно?

Всего лишь спившийся старый маразматик.

Я шел быстро, не жалея легких. Лишь бы подальше оттуда.

Теперь я не только с ним, но и с мамой не смогу находиться в одной комнате. Каждый раз буду вспоминать… мерзость, которую они обсуждали. Невыносимо понимать, что все это говорили о нас с Лили.

Теперь и здесь мне не будет покоя.

Находиться рядом с Лили приносило безотчетную радость. Но как часто все волшебство таких моментов отравлялось озадаченными взглядами других студентов.

В голову некстати полезли высказывания придурковатых гриффиндорцев, Поттера и Блэка. И это прозвище… Надежды на то, что Лили не слышала его за четыре года в Хогвартсе, почти не оставалось. Если бы после того случая в школьном экспрессе они не повторяли его при каждой встрече, то она давно забыла бы.

Что я сделал, чтобы заслужить старую изношенную одежду, тараканов в комнате, которые не дают спать, дом, в который даже пригласить кого-то позорно?

Ну почему?! Почему я должен постоянно чувствовать себя приниженным? Чем я хуже других?

Моросил мелкий дождь. Я накинул куртку на голову, чтобы не промокнуть.

Пришлось остановиться, чтобы не увязнуть в мутной луже.

Надо же, я и не заметил, как миновал три улицы.

Вечерело. В окнах чужих домов горел теплый янтарный свет. Я завороженно смотрел на него. Наверное, люди в этих домах сейчас сидят у камина и пьют глинтвейн, чтобы согреться. Один я торчу на улице в такой вечер.

На том конце аллеи живут Эвансы. Меня давно удивляло: как получилось, что по соседству с замызганным и убогим Тупиком Прядильщиков существовало кардинально противоположное место?

И там была Лили.

Хорошо, что на улице никого нет. Так я не смог бы стоять и смотреть на их дом сколько вздумается.

Вторгаться в чужую жизнь я не хотел, но изредка позволял себе наблюдать за ней.

Отчего я чувствую себя изгоем не только здесь, но и там, где живут родители?

Ведь где-то должно быть место специально для меня и для Лили?

По спине пробежал неприятный холодок, не связанный с погодой. А что, если его вовсе нет?

Я упрямо выпятил подбородок. Нет-нет-нет! Верить в предопределение и судьбу — значит превратиться в ограниченного маггла.

Мама не удосужилась позаботиться о нашем будущем. Только и всего.

Ну так я сам это сделаю. И обязательно создам такое… место, в котором мне не нужно будет стесняться себя, в котором мы с Лили сможем общаться.

А обожание всей школы мне вовсе не нужно, это для простаков, для таких, как Поттер. Если ему легко даются некоторые предметы, это не говорит о наличии мозгов. Да этот гриффиндорский болван и не стремится к знаниям. Я же наоборот.

Быть первым в учебе приятно, но не имеет никакого смысла. Разве что только подпитать свое самолюбие.

А время что-то менять давно пришло. Так воспользуюсь моментом.

И чего я расклеился? Мы еще поборемся, мы еще посмотрим, кто на самом деле заслуживает уважения.

* * *

Июнь 1976-го года

— Еще пять минут!

Вздрогнув, я поднял голову: Флитвик прошел совсем недалеко от меня.

Так, нужно быстрее дописывать. Надеюсь, я не забыл ни одной мелочи, которая может сделать мой ответ не только вразумительным, но и содержательным.

— Отложите перья! — проскрипел Флитвик. — Это и к вам относится, Стеббинс! Пожалуйста, оставайтесь на местах, пока я не соберу ваши работы! Акцио!

Едва я успел оторвать перо от пергамента, как он выскользнул из моей руки и присоединился к сотне свитков, взвившихся в воздух. Разогнавшись до запредельной скорости, они сбили с ног Флитвика.

Раздался смех.

«Он действительно настолько не владеет своей палочкой или решил устроить маленькое представление?» — рассуждал я, наблюдая за тем, как несколько студентов с первых рядов встали и, взяв Флитвика под локти, помогли ему подняться.

Порой мне казалось, что профессор обожает выставлять себя идиотом.

— Благодарю вас… благодарю, — пропыхтел Флитвик. — Очень хорошо, теперь все свободны.

Оторвавшись от созерцания нелепой сцены, я кинул перо и чернильницу в сумку и стал пробираться к двери, на ходу перечитывая свои записи к экзаменам. И так уже сгорал от любопытства: не забыл ли чего?

— А по мне, вопросы были — лучше не надо, — донесся манерный голос Блэка. — Я удивлюсь, если не получу, как минимум, «Превосходно».

Наконец-то удалось обогнать гриффиндорских придурков, что избавило меня от необходимости слушать краем уха их бессмысленный разговор.

Этот недоносок Блэк никогда не прекратит бахвалиться.

Оказавшись на свежем воздухе, я с отвращением понял, что на улице сейчас все слишком искрится и сверкает. И спрятаться некуда. А впрочем, вон тот кустарник вполне подойдет.

С облегчением забравшись в тень, я смог насладиться приятной стороной этой небольшой прогулки. Разложил на траве листы и стал тщательно сверять по пунктам написанное мною в экзаменационном билете с данными из справочных материалов.

Однако в голове по инерции крутились мысли, которые неотступно следовали за мной. Я размышлял об этом часами, сидя на уроках, за обедом, в библиотеке…

Впервые я услышал о Темном Лорде задолго до сегодняшнего дня и не придал особого значения его персоне, но сейчас становится очевидным, что он и его люди представляют собой силу.

Мечты о создании организации по борьбе с существующими порядками так и оставались бы туманными, если бы на каникулах Люциус, который пропадал где-то два года, не предложил встретиться с ним. Он рассказал мне, что Темный Лорд не одиночка-авантюрист, а весьма умный волшебник, своего рода гений, готовый представлять интересы магов, чьи права ущемляются. Люциус сообщил, что у Лорда далеко идущие планы, что он ищет себе умелых молодых сторонников или, по крайней мере, тех, кто будет поддерживать его в будущем.

«Я полагаюсь на тебя, Северус. Конечно, сейчас Лорду ни к чему школьники, но только представь, какой станет эта организация через пару-тройку лет. Темный Лорд — тот, кто способен на многое, речь идет едва ли не о переделе власти. И во главе всего этого будем мы».

Это было произнесено с привычной холодной интонацией, но жажда деятельности, так долго сдерживаемая его чопорной семьей, исходила от Люциуса волнами. Признаться, видеть Малфоя, загоревшегося какой-то идеей, было странно. Дела, связанные с Лордом и его сторонниками, не дали мне расспросить Малфоя подробнее: он спешил.

В последние месяцы на нашем факультете было много разговоров о Темном Лорде. Разговоры, разумеется, содержали в себе только домыслы. Причем подобные беседы велись где угодно и весьма неосторожно. По сути, любой мог услышать их. Правда, ничего стоящего в них не было, но общий настрой других факультетов создавал гнетущую атмосферу.

Слухи, которые ходили по школе о Волдеморте, я не воспринимал всерьез. В самом деле, про Слизерин придумывают столько всего, чтобы оттолкнуть от нас другие факультеты! Так почему бы не придумать то же самое о Лорде? Ведь именно он хочет вывести Слизерин из застоя, из уныния, в которое его затолкнули насильно.

Пальцы невольно смяли страницу учебника.

Почему взрослые сильные маги, представители древних родов сидят по домам и терпят такое оскорбительное отношение к себе, своей истории, своим ценностям? Почему во главу всего ставят магглов? Далеко не все магглы заслуживают уважения. Я знаю об этом не понаслышке. Справедливо было бы давать нам столько же свободы, сколько и им. Впрочем, недурно было бы и отыграться за прошлые столетия «рабства».

От широты мыслей у меня возникало чувство эйфории. До чего приятно мыслить глобально, мечтать о том, что могло бы изменить наш неустроенный, испорченный мир! Думать не только о своих мелочных потребностях, а о нуждах многих и многих волшебников.

Это цель. Четкая, осознанная. Трудная, но достижимая.

Со стороны озера донесся звонкий смех. Я покосился на нарушителей тишины. Среди стайки безмозглых девчонок взгляд тут же выхватил Лили.

Отсюда мне были видны только рассыпавшиеся по плечам волосы и босые ноги, которые она опустила в воду. Лили сидела отдельно от остальных, и я даже нерешительно подумал, что стоит подойти. Но тут к ней подбежала эта кукла Мэри и затараторила что-то на ухо. Я огорченно уставился обратно в свои записи.

Весь семестр рядом с Лили торчит эта подруга. Мало того, что она не дает нам поговорить наедине, так еще и постоянно обращает внимание Лили на Поттера. Понимаю, после смерти мамы я действительно до того ушел в свои опыты, учебу, тайные беседы о Лорде с Мальсибером и Эйвери, что мы стали проводить вместе слишком мало времени. Сперва казалось, что она просто хочет дать мне побыть одному. А теперь при каждой встрече я ощущаю ее отчужденность. Это не может не тревожить.

Отдых после экзамена окончательно потерял свою прелесть. В последнее время со мной творились странные вещи: мне ужасно хотелось, чтобы все ее внимание принадлежало только мне, чтобы вернулось прежнее детское доверие, чтобы я мог ее обнимать, когда она расстроена. Я желал, чтобы между нами все было легко, и, тем не менее, каждый разговор наедине приводил меня в замешательство.

Быстро запихнув листки в сумку, я закинул ее на плечо и поплелся обратно через лужайку.

Старался не смотреть в сторону озера. Должно быть, она просто не заметила, что я тоже здесь…

Несмотря на то, что мыслями я был очень далеко, все же уловил краем глаза, как навстречу мне поднялись две фигуры.

Прищурился от слепящего солнца. Так и есть: Поттер и Блэк.

Свободная рука сама собой сжалась в кулак. Пусть только попробуют что-нибудь сказать в мой адрес.

Поттер расхлябанно продолжал идти мне навстречу. Я ощутил, как напрягается тело. Выхватить палочку я был готов в любой момент, но повода нападать не было.

— Как дела, Нюниус? — громко произнес он.

Рука дернулась к карману, я уже почти вытащил оружие…

— Экспеллиармус!

Черт!

Палочка подлетела вверх футов на двенадцать. Послышался отрывистый смех Блэка.

Неважно! Я бросился за ней, чуть не споткнувшись о свою сумку. Скорее…

— Импедимента!

Ударить в спину! И пусть потом гриффиндорцев попробуют назвать честными! От ярости я готов был захлебнуться.

Самое кошмарное, что и сделать ничего не могу. Ну что за день такой! И вообще, как можно было настолько утратить бдительность?

— Как прошел экзамен, Нюнчик? — спросил Поттер совсем рядом.

Топот множества ног. Собирались зрители.

Ну конечно, Мародеры только этого и ждали. Да о чем я думал? Нужно сразу было, как их увидел, достать палочку из кармана.

Вот были бы мы один на один, я бы показал им!

— Я смотрел на него — он возил носом по пергаменту, — злорадно провозгласил Блэк. — Наверное, у него вся работа в жирных пятнах, так что ни слова не разберешь!

В толпе послышался смех.

Отморозки, жалкие трусы, ничтожества.

С меня достаточно!

Пытаясь отбросить мысли о том, как выгляжу со стороны, я попробовал подняться. Заклятие было слабеньким, другого у Поттера не могло выйти, но у меня не хватило сил преодолеть его до конца.

Еще немного…

Нет, у меня должно получиться. Разберусь с ними, пока Лили не увидела.

От ужаса, пронзившего разум, я на мгновение потерял способность сопротивляться и повалился на мягкую траву.

Рядом возникло лицо этого позера.

— Вы у меня дождетесь! — вскричал я, глядя на Поттера. — Дождетесь!

— Дождемся чего? — издевательские интонации Блэка. — Что ты хочешь сделать, Нюнчик, — вытереть о нас свой сопливый нос?

До палочки дотянуться невозможно.

От беспомощности я мог только дергаться на земле и сыпать ругательствами.

— Ну и грязный же у тебя язык, — картинно усмехнулся Поттер. — Экскуро!

Изо рта полезла розовая мыльная пена.

О нет!

Я пытался как-нибудь разорвать связывающие меня чары, только бы прекратить творившийся беспредел.

— Оставьте его в покое!

Лицо тут же залила краска: этого еще не хватало.

Голос Лили я узнал бы из тысячи.

— Что, Эванс? — нахохлился Поттер.

На меня накатил прилив ужаса, когда я понял, что все мое лицо измазано этой гадостью.

Я пополз вперед. Я не сдамся.

Пена текла по лицу, а Лили все продолжала говорить с Поттером.

Послышался смех.

— …пойдем со мной на прогулку, и я больше никогда в жизни не направлю на Нюнчика свою волшебную палочку.

Господи, хоть бы она не смотрела на меня сейчас, хоть бы не видела того, как я жалок.

Оставалось всего несколько дюймов.

— Я не согласилась бы на это, даже если бы у меня был выбор между тобой и гигантским кальмаром, — сказала Лили.

Есть! Схватив оружие, я вскочил на ноги.

— Не повезло, Сохатый! Стой!

Блэк опоздал. Не помня себя от унижения, я направил палочку на Поттера. Я не только «детские» заклинания знаю! Припугну его, как следует! И неважно, что кругом люди. И она.

Заклинание далось легко. На его щеке появился глубокий порез. При виде крови я немного растерялся и упустил из внимания Блэка.

Еще одна яркая вспышка — и все перевернулось вверх тормашками. На секунду показалось, что я теряю сознание. Голова кружилась, и трудно было сфокусировать зрение, но я почувствовал, как мантия понемногу падает вниз, открывая мои ноги толпе.

Раздались ликующие крики вперемешку с хохотом, но это было не так важно. Всего в нескольких ярдах от себя я увидел Лили. Она наблюдала за происходящим молча, мне не удавалось поймать ее взгляд. Она словно не видела меня, смотрела сквозь, думая о чем-то своем.

Уголки ее губ дрогнули. Будто она прятала улыбку.

Улыбку?

— Опусти его! — воскликнула Лили в ту же секунду.

— Пожалуйста.

С размаху я шлепнулся на землю. Путаясь в подоле съехавшей набок мантии, вскочил.

Ничего не понимаю. Она улыбалась?

Снова вспышка. Окаменев, я повалился плашмя на траву. Сколько можно! И почему, почему она ведет с ним разговор, совершенно не обращая внимания на меня?

— Оставьте его в покое!

Пусть не смотрит на меня, пусть просто… просто назовет мое имя.

— Послушай, Эванс, не заставляй меня с тобой сражаться.

Умоляю тебя, назови мое имя, Лили. Ну же!

— Тогда расколдуй его!

Его? Передо мной словно разверзлась пропасть. Я ей безразличен, она абсолютно безучастна к тому, что я чувствую сейчас. Она притворялась… Давно… Может быть, не один год… Из вежливости, а я подумал было… Ходил за ней, как привязанный, вообразил ее дружбу бесценным подарком…

Довольная кошачья морда Поттера.

Меня со всей дури приложили об землю. Но я понял это только краем сознания, так все горело внутри. Я чувствовал себя оплеванным. Она неравнодушна к Поттеру, и это мерзкое существо — ее выбор?

Мне тоже все равно! Как мог я мечтать, что между нами больше, чем дружба? Для нее я балласт.

Лишний.

Стиснув зубы, я поднялся.

На моих глазах выступили слезы, кровь прилила к лицу от стыда, от того, как она меня унизила. Мне хотелось задеть ее как можно сильнее, хотя бы наполовину так же, как и она меня.

— Ну вот, тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Нюниус…

— Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок! — выпалил я вне себя.

Каждая черточка ее лица, так горячо любимого мною, выражала непонимание.

Боже, что я натворил.

Я люблю Лили, несмотря на то, что она ко мне ничего не испытывает.

— Прекрасно, — безжалостно сказала Лили. — В следующий раз я не стану вмешиваться. Кстати, на твоем месте я бы постирала подштанники, Нюниус.

Я смотрел на нее, не смея моргнуть. Крики толпы, мой неряшливый вид потеряли значение.

— Извинись перед Эванс! — заорал Поттер где-то далеко-далеко. Кажется, даже направил на меня палочку. Но в своем трансе я не мог вымолвить ни слова. Я сказал непростительные слова, я обманул ее веру в меня.

Что делать?

— Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! — закричала Лили с остервенением, выплескивая свою боль на Поттера, но не на меня. — Ты ничем не лучше его!

Она не желала даже смотреть в мою сторону.

— Что? — взвизгнул Поттер. — Да я никогда в жизни не называл тебя… сама знаешь кем!

Она кричала Поттеру что-то, я открыл было рот, чтобы попросить прощения прямо здесь и сейчас, но не решился.

— …Непонятно, как твоя метла еще поднимает в воздух твою чугунную башку! Меня от тебя тошнит!

Сделав осторожный шаг, я пробормотал со страхом быть услышанным толпой: «Лили, я не хотел…»

Лили не стала слушать, ей было слишком больно. Она круто развернулась и зашагала прочь.

— Эванс! — крикнул Поттер ей вслед. — Погоди, Эванс!

Она не обернулась.

Бежать за Лили, переступая через собственное достоинство, или попросить прощения позже? Я врос в землю, не решаясь броситься за ней и выставить себя на посмешище. Одна часть меня рвалась вперед: я представлял, как ужасно она себя чувствует, как будет плакать, прячась в своей спальне. Но другая часть отчаянно кричала о том, что все будут тыкать в меня пальцем, если я заявлюсь в гостиную Гриффиндора.

Ее слова были равносильны пощечине. Значило ли это, что она не простит?

Меня обдало холодным потом. Я стоял онемевший, еще больше смутившись теперь, когда она ушла, и слушал разговор Поттера и Блэка, но не понимал ни единого слова.

Вспышка ослепила меня, и я снова повис вниз головой.

Господи, только не сейчас.

— Кто хочет посмотреть, как я сниму с Нюниуса подштанники?

Неожиданно для себя я всхлипнул.

Белье само полезло вверх под действием магии Поттера, я силился прикрыться, но поза и кровь, приливавшая к голове, делали мои движения неповоротливыми.

Девчачий визг — как я смогу смотреть им в глаза?

Лающий смех Блэка, хихиканье Петтигрю.

Подштанники сползли, и я уже ничего не мог поделать.

Нелюди.

Сердце рвалось на куски, представления о добре и зле летели кувырком.

«Так нельзя, нельзя поступать, неужели им позволено все?!» — мучительно металось в голове.

— Джеймс, угомонись, пожалуйста. Я прошу тебя, — услышал я ровный голос Люпина.

Я рухнул на траву, рискуя свернуть себе шею. А вместе со мной рухнуло и все в душе. Безвозвратно.

В нелепой позе я натянул на себя одежду и встал.

Смех в цирке: злой, каркающий, требующий зрелища. Я готов был провалиться сквозь землю.

Расправил мантию руками.

Меня колотило, лицо пару раз свело судорогой. Я схватил сумку в охапку и на ватных ногах приблизился к Мародерам.

Поттер и Блэк выглядели взбудораженными.

— Вы… ответите… за… это… — глотая слова, прошипел я. Зубы стучали, ненависть к ним полыхала во мне, но магия, казалось, покинула меня навсегда. Я был самым обычным слабаком.

Со всей возможной скоростью я пошел к Хогвартсу.

Не оглядываться назад. Ни в коем случае!

Нашли развлечение… Ненавижу… Я человек, а не какой-то там…

Кто? Ничтожество, которое будут пинать ногами до конца жизни?

До конца? Я не вынесу! Я не смогу!

Я человек!

Меня охватила паника, и я бросился бежать.

Холл был полон студентов, желавших выбраться на волю. Я ведь тоже хотел этого, совсем недавно… А теперь лучше похоронить себя в ящике и заколотить все щели, пропускающие свет.

Опустив голову, я быстро пробрался к подземельям.

В гостиной было всего пару человек, и я прошмыгнул к себе. Противно как крыса пробираться в собственную спальню.

Когда я оказался здесь, волнение ненадолго отлегло. Я в безопасности.

Боже, за своими переживаниями я совсем забыл о Лили! Найти ее! Извиниться! Ее прощение поможет мне забыть обо всем, она поймет! Это же Лили! У нее золотое сердце!

Хотя… Я не смогу теперь и двух слов связать.

А впереди практическая часть экзамена. Мне захотелось взвыть. Я представил, как на меня будут смотреть однокурсники.

Да, к тому времени они будут знать все.

Сказаться больным и сдать экзамен в другой день? Вот было бы счастье.

Но нет, Лили решит, что я струсил.

Прилив надежды заместил собой сомнения. Мне захотелось наплевать на всех, броситься к ней и молить о прощении. Чтобы Лили узнала, как сильно я раскаиваюсь, как сильно я люблю…

Рука замерла, готовая повернуть дверную ручку.

Всего несколько минут назад там, на солнечной поляне, я подумал об этом. А еще о том, что жажду большего, чем дружба.

Разве щемящее чувство в груди и есть любовь? Та самая любовь, о которой бесконечно говорят?

И это от нее я был как в ослеплении.

Она не любит, я бы чувствовал. Такие вещи всегда можно понять по улыбке, по нечаянно брошенному взгляду… Я видел эти признаки, только со мной они не имели ничего общего.

Уставившись на сверкающую в тусклом свете ручку, я вдруг со страхом понял, что не смогу выйти отсюда. То, что я думал раньше о мире, о своей значимости — неправильно. Я был покорен добротой Лили, ее ласковыми словами, но даже она делит людей на тех, кто может быть униженным и пускай уж терпит, и тех, кто не может.

Неужели чувство собственного достоинства стоит так мало? Я далеко не единственный, кого с первого дня ненавидят по совершенно непонятным причинам. Будто мы шуты, которые и рождены только для того, чтобы забавлять остальных. Между теми, кого постоянно гонят, истребляют, выживают, и теми, кто это делает, лежит огромная пропасть непонимания. И в ней нет места банальному уважительному отношению к душе другого человека.

Убитый открытиями, свалившимися на голову, я на негнущихся ногах добрался до своей кровати, задернул полог.

Завернулся в одеяло, чтобы согреться, но стало только хуже. Из глаз потекли горячие слезы.

Каким неуклюжим я выглядел перед Лили. Не удивительно, что такой ей не интересен.

Желание идти куда-то, стремиться, побеждать, бороться вдруг пропало. Я уже не ребенок, а чувствую, что мне нужен… кто-нибудь, кто пожалел бы меня.

Хоть кто-нибудь.

Но никого нет.

Совсем.

Случившееся у озера нескоро забудется. Существовали бы правила, запрещающие вытворять настолько несправедливые вещи. Или которые не позволяли бы рождаться ублюдкам, вроде Поттера и Блэка.

Злоба заставила меня почувствовать себя совсем разбитым.

Даже теплое одеяло не помогало унять дрожь. Я выглянул из-за полога, чтобы понять, сколько времени прошло.

Через два часа начнется вторая часть экзамена.

Придется туда пойти, и очень скоро.

Все конечности потяжелели, и над головой, как дамоклов меч, повисло: «Я должен выйти и вести себя как ни в чем не бывало».

Пальцы скрючились от боли, по телу пробежала судорога. Я не могу!

Страх метался внутри, заставляя слушать тиканье часов.

Не хочу!

С каждой новой секундой решимость покидала меня.

Не выйду.

Никто не заставит… С меня хватит. Я не выдержу чужих взглядов.

Проклятые Поттер и Блэк! От новой вспышки гнева мне стало физически больно. Я скомкал одеяло, из горла вырвался глухой звук. Дьявольские силы тянули меня за собой, и я с наслаждением им поддавался.

Отомщу и сделаю это по-страшному. Поддамся безобразным образам, возникающим в голове.

Дикое бешенство, которое и заставляет ликовать, и ввергает в мистический ужас от того, на что способно твое воображение. Пальцы скрючиваются, глазные яблоки лезут из орбит.

Облегчение. Сил нет. Меня нет.

Истощенный внутренней борьбой, я лег на бок.

Дышать, расслабиться. Вот так.

Мне надо жить дальше. Перетерпеть.

Внутренние барьеры не выстроить.

Отчаяние.

Осталась единственная фраза, которая может меня спасти.

Я сильный, я сильный, я сильный.

* * *

Январь 1977-го года

Где этот идиот?

Между нами была молчаливая договоренность не попадаться друг другу на глаза лишний раз, и все-таки… Мое пребывание в Тупике Прядильщиков в рождественские каникулы было недолгим, я спешил вернуться в школу.

Теперь мне нечего было делать в этом месте. Столкнуться с Лили еще не хватало. В школе я мог сделать вид, что не заметил ее. А здесь такой возможности не предвиделось.

К тому же, меня как никогда тянуло в Хогвартс. Я, Мальсибер и Эйвери решились. Ровно через два месяца будет собрание у Лорда, и мы станем его участниками. Друг с другом мы почти не разговаривали об этом, я даже не хотел заводить бессмысленной болтовни, строить догадки и тому подобное. Скоро мы сами все увидим. И, тем не менее, общая тайна заставляла нас держаться вместе, пожалуй, даже сильнее, чем можно было предположить. Это была не дружба, а что-то намного существенней. Сговор.

Впрочем, ладно, не до этого. Надо найти его. Я открыл дверь в спальню.

Он валялся возле кровати. Видно, не добрался до нее после очередной попойки.

В первое мгновение мне показалось, что я ничего не чувствую. Только, пожалуй, смертельную усталость. Вот и все.

Но понял я сразу. Не знаю почему. Может, по мраку, в котором утопала спальня, может, по гулу, стоявшему у меня в ушах. А может, потому что я знал: он готов, он слишком сильно этого хочет.

Однако глупо умереть вот так. И сколько он здесь лежит?

Осторожный шаг вперед.

Не робей, Северус, это всего лишь кусок мяса, он не страшен.

С минуту я глядел на него. Пытался понять, значит ли его уход для меня что-нибудь.

Перебороть отвращение я не смог и уселся прямо на пол. Подальше от трупа.

Он лежал вниз лицом. Я посчитал это огромным плюсом: не будет сниться по ночам.

Безмолвие стен.

Только мухи под потолком нарушали идиллию. Я сбил пару из них волшебной палочкой.

Пронизывающая насквозь тишина. Как же долго пришлось ее ждать.

Внутри царила пустота. Столько раз я воображал себе этот момент, грезил о том, как почувствую себя по-настоящему свободным от злости на него. Я жаждал только возмездия, а прощать его не собирался. И вот он сдох, как последняя собака, брошенный всеми.

А легче мне не стало.

Только грустно, что все так сложилось.