У нас впереди целая жизнь, Северус (джен)

Ржавая ограда была припорошена снегом. От моего прикосновения к калитке из зарослей сорной травы возникла мемориальная доска. Я отдернул руку.

На доске, исписанной вандалами, приходившими сюда и точно так же касавшимися ограды, золотыми буквами было выведено:

«Здесь в ночь на 31 октября 1981 года были убиты Лили и Джеймс Поттеры. Их сын Гарри стал единственным волшебником в мире, пережившим Убивающее заклятие. Этот дом, невидимый для магглов, был оставлен в неприкосновенности как памятник Поттерам и в напоминание о злой силе, разбившей их семью».

В груди засаднило. Я та сила. Мне не позволено.

Снова посмотрел наверх. Желтый свет по-прежнему горел где-то в глубине комнаты.

Недолго поколебавшись, я толкнул калитку. Табличка растаяла в воздухе. Интересно, сколько людей отважилось войти на территорию? Все здесь было нетронутым, я даже боялся вдохнуть. Или, скорее, не мог.

Это место неприкосновенно. Я молил провидение, чтобы никто и никогда не переступал порог этого дома. В него позволено войти только Гарри. А я… я давно здесь.

Снег возле дома лежал тонким слоем, словно кто-то нарочно заколдовал это место от разрушений. Отчетливо читалась дорожка шагов, ведущая к порогу. Я прошел тем же путем, что и Поттер.

Среди заледеневших ветвей виднелась дверь. Не позволяя себе раздумывать, я отворил ее. Благо она была не до конца прикрыта, и мне не пришлось взламывать замок. Раздался пронзительный скрип несмазанных петель, который, несомненно, был слышен наверху. Ну вот. Пути назад отрезаны. Но это пугает лишь самую малость.

Передо мной открылся черный проход. В глубине виднелась та самая лестница, освещенная лунным сиянием.

Я вошел. Затворил за собой дверь, хотя в этом не было нужды. Теперь я ничего не видел, кроме лестницы; вдали были какие-то другие помещения, влево уходил коридор, там тоже была дверь. Меня ужасала мысль о том, что когда-то она жила здесь. Здесь были обои, выбранные ею, стояли вазы, висели люстры.

Обои сохранились, но от них пахло сыростью и плесенью, в темноте можно было различить и люстры, но плафоны в них были разбиты, от занавесок на окнах осталось одно название. Даже защитная магия со временем ослабевает. Вот почему у меня не хватало смелости приходить сюда: могила и то не так сильно напоминает о смерти, как покинутое жилище.

С трепетом я приблизился к лестнице.

Стереть из памяти воспоминание о том, как я поднимался туда в первый раз, было бы так же трудно, как совсем забыть о Лили.

Прийти сюда добровольно — все равно что покончить с собой. И как я только решился в тот раз? Я точно был не в своем уме.

Тогда я был не один. Дамблдор помог мне.

Поттер поднялся туда сам. Откуда в нем взялась эта сила? Едва ли ее хватит надолго.

А я опытней, выносливей, старше. Я должен быть там.

Сжав поручень, я занес ногу и аккуратно поставил ее на ступень. Лестница была старой, ступени шатались и вот-вот готовы были провалиться подо мной. Но я поднимался. Было трудно сделать только первый шаг.

Дамблдора больше нет. Остался я один. Дамблдора нет.

С каждым движением я убеждался в том, что это голая, ничем не прикрытая правда. Его нет, а я здесь.

Оказавшись наверху, я оглянулся вниз. Вон там лежало тело Поттера-старшего.

Мы есть, а их нет.

Дверной косяк был искорежен. Я с удивлением разглядывал его. Столько раз мне снилась приоткрытая дверь и этот сломанный косяк, что начинало казаться, будто он существовал только в моем воображении.

Все было точь-в-точь как в моих кошмарах, только из спальни шел свет. Он падал на пол, на стены, на некогда красивый гардероб в углу. Все было старым, обветшалым и оттого еще более мучительным для меня. Обстановка говорила о времени — о годах, о десятилетиях, которых для меня не существовало.

Я пошел в эту проклятую комнату, хотя внутри все дрожало и сопротивлялось.

Но там нельзя быть одному. Пусть буду хотя бы я.

Мои мольбы, стенания гудели в ушах. Стены навеки запечатали те ужасные крики. Теперь я слышал их.

Поттер стоял посреди комнаты, словно боялся задеть что-либо. Не знаю, услышал ли он, что я иду, но он полуобернулся.

Отрешенное, обескровленное лицо. Белое, как у призрака. Моя тень, мое отражение. Он посмотрел на меня невидящим взглядом. В руке он судорожно сжимал листок, сложенный пополам.

Онемевший от этого зрелища, я остановился в дверях. Парализованная часть меня зашевелилась, омерзительно закопошилась, медленно, без нажима и перегиба мучая меня.

В темном углу, где недоставало света от шара под потолком, стояло огромное зеркало. На массивной раме было написано: «Я показываю не ваше лицо, а желания вашего сердца». Толстый слой пыли скрывал то, что нам не дано было видеть.

Дамблдор спрятал здесь зеркало. Это в его духе. Я ничуть не удивился.

Вполне возможно, он предугадал, что этот момент настанет. Но к чему еще одно испытание?

Я не задавался вопросом, зачем Поттер пришел сюда в разгар праздника. Это было ясно без слов.

Он не хочет мешать никому, он не выносит мысли о том, что Фред Уизли не встретит Рождество из-за него. И что тех, для кого и ради кого он победил, уже нет. И не было. Он боролся с Лордом, чтобы отдать дань памяти. А может, как и я, — искупить вину. Но разве это их вернуло? Ее вернуло?

Бороться за то, чтобы иметь право прийти в разрушенный дом. Победить саму смерть, но не выиграть у прошлого. Оно все равно съест тебя. Я знаю это, как никто другой.

Сделав над собой усилие, я вошел. Я почти ничего не чувствовал. Кроме того, что мое место тут.

Прислонился к стене. Руки безвольно повисли. Если он против, я все равно останусь. Но он промолчал, словно мое присутствие было само собой разумеющимся. Только от этого не становилось проще.

Поттер расправил бумагу и обреченно склонил над ней голову. Я уцепился взглядом за этот пергамент: должно быть, он что-то значил, раз его читают здесь.

Ее почерк. Лист порван. Письмо, найденное у Блэка.

Я едва не задохнулся.

Ее изломанное тело возникло перед глазами яркой вспышкой. Я посмотрел под ноги Поттеру.

— Она лежала здесь, — мой глухой голос казался чужим.

Поттер отшатнулся, как от удара молнией, и долго смотрел на то место, на котором он только что стоял. Я тоже не мог оторвать взгляда. Я сказал это без смысла, без цели, но мне необходимо было показать ему, что я не забыл. Ее рассыпавшиеся волосы, приоткрытые губы, мерцающая кожа. Ужас смерти, ужас Лили, мой, Поттера заполнял пространство. И как только в нем хватало места нам двоим?

Ее больше нет! Поверь, тебе давно пора.

В какой-то момент я заметил, что Поттер уже смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я поймал его взгляд. Ментальный блок разрушился. Я не был способен скрывать свои мысли в этом месте; единственное, чего я жаждал, — чтобы он не видел моей боли. Мне было мучительно стыдно за свою слабость, за то, что он видел ее. Мои чувства были оскорбительными для этого места, а мое лихорадочное состояние — унизительным. Но я не мог не смотреть в его глаза, не был способен что-либо скрыть.

Поттер смутился и сразу отвернулся.

— Вы были… здесь раньше? — осипшим с непривычки голосом спросил он, пристально разглядывая детскую кроватку. Свою кроватку.

— Да. Один раз. В тот день, — я говорил отрывисто, по-другому не получалось.

Мы помолчали немного. Тишина была правильной, но гнетущей. Мыслей не было.

— А Рон с Гермионой и Джинни… Они остались в Норе. Я ушел незаметно, чтобы никого не тревожить.

Мне нечего было ответить, поэтому я молча смотрел на него.

Почти машинально поднес руку к сердцу и нащупал в нагрудном кармане то, что по привычке взял с собой. Колдографию Лили с оборванным краем, которую я забрал из дома на площади Гриммо. Она не принадлежала мне по праву, хотя приносила столько упоительного счастья. Я мог часами глядеть на нее. С ним был маленький клочок бумаги. С бесценными словами, о которых я не смел мечтать. «С любовью, Лили».

В последний раз я посмотрел на Лили. Ее улыбка в моей памяти отпечаталась столь ярко, что в колдографии не было нужды. Любовь матери должна быть с ее сыном. Если расставаться со своими реликвиями, то только так.

Сделав шаг к Гарри, я протянул эти вещи ему. Он слегка наклонил голову, всматриваясь в то, что было в моей руке, и я вдруг понял…

Я простил ему. Его слова, его действия, сам факт его существования. То ли давно, то ли в этот самый момент. Ведь именно из-за этого я не мог воспринимать его просто как ребенка. Он заставлял меня разрываться пополам, я ненавидел его за то, что ему я пожелал смерти в тот злосчастный день. Из-за него на мне клеймо непрощенного.

А значит ли простить самому то же, что и быть прощенным?

Раздирающая сердце неопределенность длилась несколько секунд, показавшихся вечностью.

Потом Гарри бережно взял вещи с моей разжатой ладони. Я отдавал их без сожаления.

Гарри поднес клочок колдографии к окну; сперва я подумал, что он хочет остаться наедине со своими мыслями, но он положил колдографию на подоконник и снял с шеи маленький кожаный мешок. Я внимательно следил за тем, что он делает, гадая, есть ли во всем этом смысл. Из мешочка он извлек второй обрывок, положил их рядом, соединив края, и провел волшебной полочкой. Что ж, кое-что восстановлено. Фотография снова была цельной, почти как новая. Я стоял молча, не нарушая его уединение.

Поттер внезапно закопошился, вспомнив о чем-то. Я рассеянно поглядывал в окно. Там шел снег.

Из того же нагрудного мешочка он извлек маленький предмет.

— Энгоргио.

Предмет увеличился. И вот на подоконнике лежала небольшая книга. Поттер открыл ее. С замиранием сердца я уставился на альбом. Там были колдографии. Много колдографий. Поттер не обернулся, не подозвал меня, но он делал это для меня. Он переворачивал страницы, а я, сам того не замечая, оказался рядом. Он почувствовал, что я стою тут, но не спрятал альбом, а слегка пододвинул его ко мне.

Орден Феникса, команда по квиддичу, их дом, даже Хогвартс. Почти на всех была Лили. Я и не догадывался, что у него есть такое сокровище.

— Хотите одну? — тихо спросил Поттер, указывая на колдографию Лили, держащей на руках годовалого Гарри. — Вот эту?

Мог ли я представить себе…

В горле стоял ком. Он хочет, чтобы я стал частью его жизни. Я не решался взглянуть на него. Я не знал только одного: способен ли я подпустить кого-то так близко к себе дольше, чем на пару мгновений?

— Да, — выдохнул я.

Только его.

Он вытащил колдографию и положил передо мной. Когда она очутилась в моих ладонях, я не стал долго ее разглядывать. Потом рассмотрю как следует.

Затаенный восторг, радость, от которой тяжело на душе, она душит меня в своих тисках. Мне тепло и горько от того, что она у меня.

А хлопья снега кружили за окном, ничего не ведая, делая этот праздник по-настоящему волшебным.

— С Рождеством, Поттер.

— С Рождеством, сэр, — эхом отозвался он.

Зеркало за нашими спинами сверкнуло. Поттер тоже напрягся и сделал движение к нему. Оно манило. Да, именно он звало меня тогда, на площади.

Мы оба знали, что увидим там. Тени не шептали, они не издавали ни звука, но мы ловили их движения, там, за серым слоем. Мы могли увидеть, приобщиться к ним, ощутить их близость. Иллюзия, да, но какая! И потому соблазн был так велик.

Гарри собрался шагнуть к зеркалу.

Будь я здесь один, не устоял бы. Я погиб давно, но он не смеет, я не допущу.

Одновременно с его порывистым движением я положил руку на плечо Гарри. Несильно нажал, только давая понять, что я не позволю подходить к адскому предмету. Который непременно разрушит его жизнь. Запрещаю раз и навсегда. Потому что кроме меня рядом никого больше нет.

И он послушался.

Это было так естественно. Мне никогда бы и в голову не пришло, что такое возможно. Как будто это было давно предрешено.

Сам жест был мне незнаком. Я словно щупал под ногами почву.

Почти сразу я почувствовал дискомфорт и убрал руку.

Здесь нельзя больше находиться.

— Пойдемте.

Должно быть, Поттер тоже это понял. Его место среди живых людей.

— Да.

Я дал ему знак идти первым, а сам пошел следом. Оглядеться, запомнить. Что важней: сегодняшний вечер или тот день? Я затруднялся ответить.

Поттер остановился в коридоре на секунду.

Щелкнул делюминатором.

Все утонуло во мраке. Когда зрение привыкло к темноте, я посмотрел на него. Расширившиеся зрачки, взгляд в бездну. Он не вернется, потому что боится. Я тоже посмотрел назад.

Обстановка читалась смутно. Однако не она была главным здесь, а дух, атмосфера, которая заставляла меня тянуться к этому месту и страшиться его. Какая-то часть меня, несмотря ни на что, останется здесь: только так я смогу сохранить свое «я».

Не сговариваясь, мы пошли обратно. Молча спустились вниз. Теперь я впереди, он за мной. Проронить здесь еще хотя бы слово будет кощунственно.

Вышли на улицу.

Заросли показались мне выше, чем были до того. Наверное, я был так сосредоточен, что ничего кругом не замечал.

Мороз крепчал.

Выйдя за калитку, я остановился. Стало легче и одновременно тяжелее. Я не смогу вернуться, но буду знать, что такая возможность существует, что зеркало стоит наверху и ждет меня. Есть шанс увидеть несбывшееся, но воспользоваться им уже нельзя. Я сделал выбор.

Мне хотелось выплеснуть неприятный осадок, оставить только хорошее. Свет был крошечным, но он согревал как ничто другое. Он рос, расширялся, и вот его стало слишком много для меня одного. Материализовать его во что-то, успокоить трепетание внутри. Я вытащил палочку, взмахнул.

Лань скакнула на мостовую, такая яркая, что слепила глаза, повертелась на месте и понеслась на запад.

— Я принес за вас извинения перед семейством Уизли, — ответил я на недоуменный взгляд Поттера.

— Черт, я совсем не подумал…

— Понятное дело.

Отсвет убежавшей лани постепенно рассеивался.

«Что я натворил?» — эмоции улеглись, и я молча двинулся обратно к площади. Поттер шел рядом. — «Я поклялся, что ее никто не увидит. Это мой секрет. Что меня вынудило?»

Разумеется, я знал, что меня подтолкнуло. Я украдкой глянул на Поттера.

— А я так и не научился отправлять сообщения с Патронусом, — произнес он.

— Не беспокойтесь, среди авроров много бездарей. Вы не будете там выделяться. Если вы до сих пор собираетесь поступать в Школу авроров, разумеется.

— Собираюсь, можете не сомневаться.

Хмыкнув, я положил руки в карманы.

Улица не изменилась. Шумное торжество в одних домах сменялось тишиной коттеджей, в которых никому не было дела до праздника. И до человека, который нашел себя. В самом деле, последние полгода я смутно осознавал, что потерял какую-то важную составляющую. Я пытался найти эти признаки в поступках, в мыслях, но ничто, кроме мироощущения, не подсказывало мне, что что-то не так.

С Поттером обязательно произойдет то же самое. Он найдет то, что потерял в себе. Наверное, не сегодня и не завтра. Но когда-нибудь. Отчасти он уже на верном пути.

Несмотря на поздний час, я чувствовал себя на удивление бодрым.

За опустевшей церковью кладбище казалось еще более угрюмым и осиротевшим. Поттер двигался к нему по инерции. Но я остановился на площади. Он тоже был вынужден это сделать и недоуменно посмотрел на меня.

— Не сегодня, — я отрицательно покачал головой. — В другой раз.

Поттер понимающе вздохнул.

— Тогда куда?

Я на мгновение прикрыл глаза, запоминая эту минуту.

Мое общество для него нормально. Такое и в страшном сне не привидится. Это конец, Северус, это конец.

Куда теперь? Конечно, домой.

* * *

В нескольких метрах от меня аппарировал Поттер.

Я прикоснулся палочкой к металлическому замку. Ворота распахнулись. В охране школа больше не нуждалась.

Пропустив Поттера, я запер ворота. И мы пошли по знакомой дороге.

Ощущение правильности происходящего сидело глубоко во мне с того момента, как неведомый вихрь чувств захлестнул меня и направил к разрушенному дому. Это обязано было произойти. Почему? Кто знает!

Это было так противоречиво, шатко, но в то же время так ужасающе похоже на меня.

И если я что-то и знал про того, кто шел рядом со мной в ночи, так это то, что ни я, ни он никогда не изменим себе. Во всяком случае, лучше строго и честно оставаться самими собой. Я только дам ему понять, что если он захочет что-то рассказать, поделиться, спросить совета, он может обратиться ко мне.

Молчать было совсем необременительно. Слова найдутся сами.

Поттер шел со мной в ногу. Но мы никуда не торопились.

Этот праздник из тех, что стоит проводить дома. Я не сомневался, что Поттер хочет встретить Рождество здесь. Он до сих пор растерян. А Хогвартс — место, где хранятся ответы на любые вопросы.

Замок на первый взгляд тонул во тьме. Обман зрения. Уж я-то знал, что во всех гостиных сейчас вечеринки.

Парадные ступени замка были бережно очищены Филчем от снега. Поттер едва успел прикрыть за собой дверь, как перед нами возникла Макгонагалл с покачивающимся фонарем в руке. Она приподняла его, черные тени резко очерчивали ее скулы и нос. Она посветила прямо в лицо Поттеру: наверное, хотела опознать нарушителя.

— Гарри, что ты делаешь здесь в такой час? — я сделал шаг, выступая из темноты, и она слегка растерялась. — Северус, вы…

— Добрый вечер, — проворчал я.

Минерва в замешательстве переводила взгляд с меня на Поттера и обратно.

— У вас все в порядке, Гарри?

Ну что за нелепые подозрения.

— Да, профессор, — мягко, с иронией в голосе отозвался Поттер.

Прищурившись, Макгонагалл посмотрела на меня и внезапно широко улыбнулась нам обоим. Проклятье, ненавижу эти многозначительные улыбки.

— Всего… хм… доброго, профессор Макгонагалл, — чтобы предотвратить ее словоизлияния, непререкаемым безэмоциональным тоном произнес я.

Минерва не сразу нашлась, что ответить, но я обошел ее и направился к подземельям. Шаги Поттера, повторившего за мной этот маневр, гулко отдавались под сводами. Мне вдруг стало очень весело. Представляю, какой шок был у несчастной Минервы.

Однако непривычно было воспринимать Поттера на равных.

— Проходите.

Я зажег в камине огонь. Поттер без спроса уселся в кресло напротив моего.

— Не привыкайте, — мягко пригрозил я: сегодня сердиться я не был способен. Оставалось сделать вид.

Поттер убрал локти со стола и принялся изучать заспиртованных слизней.

— Неужели вы не насмотрелись на них за столько лет учебы?

— Они отвратительны, — немного подумав, ответил Поттер.

— Потому что они предназначены для того, чтобы отпугивать студентов.

— Правда?

Он был весьма забавен в своем недоверчивом удивлении. Теперь я начинаю понимать, какое зрелище иногда представляют собой ученики, подобранные Дамблдором. Такие, как я.

— Само собой, нет, — отрезал я.

— Фух, хорошо. А то я подумал, что вы… э-э-э…

— Я что? — в моем голосе было предостережение.

— Шутите.

— Не забывайте, что я по-прежнему ваш учитель.

— Шутите, сэр.

Я метнул грозный взгляд на Поттера. Он встретил его с поразительным хладнокровием. Поттер быстро приспосабливается.

— Так-то лучше, — промолвил я наконец.

Короткое молчание вызвало у меня чувство дежавю. «Когда же это было?» — я судорожно ворошил воспоминания.

— Профессор, — набираясь смелости, начал Поттер, — мне нужно извиниться за то, что я наговорил…

Сфокусировав взгляд на Поттере, я не сразу понял смысл его слов.

— Не нужно, — прервал я. — Это забыто.

И я не солгал. События трехдневной давности совершенно меня не волновали.

Поттер опустил глаза. Мне не нужно было догадываться, что он благодарен и поражен. У меня самого было стойкое ощущение, что я не в себе. Радостные взрывы в душе сменялись полнейшей безмятежностью. По мне давно плачет Мунго. Но это было какое-то приятное сумасшествие.

— Я не умею извиняться, — протянул Поттер. Наверное, чтобы заполнить паузу.

На душе потеплело. Он не умеет доверяться другим ровно настолько же, насколько я. Его слова были наивными до того, что мне становилось комфортно и тепло, будто находишься наедине с собой.

— Не волнуйтесь, — я опустился в свое любимое кресло. Теперь мы были лицом к лицу. Я едва заметно улыбнулся. — Я тоже лишен этого… дара.

— Гермиона говорит, что это важное качество, — заметил Поттер как бы невзначай, но я видел, что он чувствует себя не в своей тарелке.

— Нашли кого слушать, — отозвался я. Поттер осторожно уселся поудобнее. — Разве вы баллотируетесь на пост министра магии?

— Нет, конечно. Какая тут может быть связь.

— Она есть, и самая прямая. Министр ежедневно приносит кучу извинений за то, что в стране беспорядок, за невыплаченные зарплаты, за рост преступности. Словом, за то, что он не работает, как следует.

Поттер переваривал эту информацию.

— Гермиона не поверит, что такое мог выдумать я сам.

— Это верно, — хмыкнул я.

— Профессор… — начал он.

— Говорите.

— Как вы считаете, Кингсли — хороший министр?

— Он министр, что само по себе отвратительно.

— И все-таки, — осторожно вставил Поттер.

— Сносный.

— То есть лучше не найти?

— Я вам поражаюсь, Поттер. Разумеется, есть уйма людей, которые будут намного уместней на этой должности. Но они достаточно благоразумны, чтобы не идти в министры.

Поттер внимательно слушал меня. Я не подавал виду, что замечаю, и не отрывал взгляда от языков пламени в камине.

— А я считаю, что он отличный министр.

— Я догадываюсь.

Мы словно выпали из реальности, очутились в другом измерении. И вели беседу совершенно не о том.

— Ответьте мне на такой вопрос, — я приложил палец к губам, пытаясь как следует сформулировать свою мысль. — Шрам вас еще беспокоит?

Поттер уставился на меня.

— Нет, — после продолжительного молчания отозвался он. — Но иногда…

Я внимательно смотрел прямо ему в лицо. Эмоции читались, как на ладони. Лицо Поттера словно помертвело. Сейчас он был настоящим.

— Иногда мне мерещится, что он болит, — выговорил он в результате. Поттер машинально коснулся шрама. — Нет, я вовсе не хочу возвращения Волдеморта, — добавил он, пытаясь разгадать выражение моего лица.

— Я и не делал такого вывода.

— Тогда что это значит? Зря вы меня вынуждаете, — добавил он после паузы. — Я понимаю, что вам важно знать, что Волдеморт умер по-настоящему.

— В первую очередь, успокойтесь, Поттер.

— Странно слышать это от вас.

— Держите себя в рамках, — заметил я. — И не перебивайте.

Я сжал пальцами переносицу. Так о чем я? Ах, да.

— Уверяю вас, вам не хватает вовсе не Темного Лорда. Вам нужна борьба.

— Борьба, сэр? Но я ненавидел это пророчество, проклинал даже Трелони за то, что она произнесла его!

Мне были слишком знакомы его чувства. Я и сам постоянно испытывал это. Даже сейчас. Но я ни за что не подам виду.

— Вы не поняли, — остановил я Поттера. — Неважно, любили вы то, чем жили, или нет, но вы привыкли к этому. Такие условия приучили вас к тому, что спокойствие длится недолго, верно? Вот и делайте выводы. Ведь в раннем детстве вам тоже приходилось бороться с вашим кузеном, с другими родственниками.

— Да-а, милая тетушка Петунья… — саркастически протянул Поттер.

Я ухмыльнулся.

— Вы виделись с ней после возвращения из ссылки? Если вы вообще предупредили семейство Дурслей, что можно возвращаться домой, конечно.

— Нет, не виделся. Если честно, мне совсем не хочется с ними встречаться. Погодите… Получается, вы знали про то, что их прятали?

— К своему несчастью, я был вынужден получить эту информацию, — недовольно заметил я. — Могу вас заверить, я сопротивлялся, но до меня все равно доходили последние новости.

Поттер улыбнулся мне самой открытой улыбкой, какую только можно было представить.

Он забыл про маску, сотканную его фантазией, и увидел меня. И он верил мне. Это читалось в каждом жесте, в интонации голоса. Но что необычного в этом было? Со своими студентами я старался быть внимательным и относился к ним с дружелюбием, но никогда не получал такой отдачи. Такой чистой искренности в ответ.

«Да, — думал я, приветливо слушая попытки Поттера поделиться со мной своими смешными и нелепыми мыслями о самых разных вещах, — на мне ответственность. Большая, чем когда-либо. Но только я один способен с ней справиться».

Впервые я могу не скрываться, не прятаться, когда ему необходимо участие. Отныне забота о его будущем целиком в моих руках. Самое хрупкое, самое драгоценное из того, что у меня осталось.

Но она мне дана.

* * *

В камине тлели угли, но в кабинете было достаточно тепло. А может быть, так было в моей душе. Я блаженно потянулся и зевнул.

Только отодвинутое кресло и мое уравновешенное, безмятежное настроение говорили о том, что недавно здесь был Поттер. Когда он со слипающимися глазами уходил в гриффиндорскую башню, я сам был ужасно, но счастливо усталым. И тут же задремал прямо на своем месте. Теперь конечности ломило от неудобной позы, в которой я спал.

Какой бесконечно длинной была эта ночь. Временами неловкой, не цельной, неразборчивой, глупой и ненормальной. Но отклонением от какой нормы она была? От того, что прочно засело в моей голове, от убеждений, от которых я даже сейчас не мог полностью отказаться, потому что они, так или иначе, были частью меня?

Это время пролетело на одном дыхании.

На часах пять утра. Раннее утро, но то, когда еще никто не подумает о том, чтобы проснуться и нарушить тишину. Пустой мир принадлежит только мне.

Заглянув в свою лабораторию, я бесцельно прошелся между столами, на которых недавно проводил опыты. Мои труды, мои открытия принадлежали мне. Но сколько было смысла в том, что тетради с записями годами валялись на полке?

Переворошив все ящики, достав кипу бумаг, исписанных формулами, я собрал их в кучу и понес в свой кабинет. Бережное обращение со всем этим казалось мне осквернением. Они ничего не значат! Какой толк в мимолетном ощущении удовлетворения от того, что удалось достигнуть результата в какой-либо из поставленных мной задач? Я высыпал это добро на стол и за пять минут отобрал записи, достойные внимания.

Вынул чистый пергамент из письменного стола и взял перо в руку. Недолго думая, я настрочил несколько абзацев, сверяясь со своими старыми записями в тетрадях. Перечитал, довольно кивнул и принялся за следующее послание.

Запечатав пятое письмо, я положил его в стопку.

Когда-то я бы подумал, что в них заключено мое будущее. Что это путь наверх, к славе, к тому, что кружит голову, тому, что принято считать карьерой. Сейчас это не будоражило мою кровь. Не получится — и черт с ним.

Я делаю это ради себя. У меня долг перед наукой. Всю жизнь я трудился над задачами, казавшимися невыполнимыми, мне было интересно решать сложные головоломки. Да, иногда возникало желание поделиться с другими зельеварами своими изобретениями, услышать слова восхищения из уст знаменитых мастеров. Или критику, которая позволила бы мне усовершенствовать зелье.

Благодаря своим открытиям я чувствовал себя значимей. Теперь мне хотелось, чтобы все знали о том, что я не простой зельевар, а ученый.

Положив письма в карман, я вышел из кабинета. Я ступал беззвучно, чтобы не потревожить молчание пустых коридоров, холла, Большого зала, в котором была какая-то алмазная прозрачность. Мир был чист, как белый лист. Одиночество встречало меня, как добрый друг.

Сугробы, в которых утопали сапоги, не были препятствием. Близость к первозданному миру делала мелочи такими несущественными.

Птицы в совятне не спали, но вели себя тихо. Давно я не был здесь. Мне некому было писать письма. Пахло пометом, под самой крышей восседали старые школьные совы. Несколько белых и серых комков перьев порхнуло ко мне. Я испугался, что совы потребуют, чтобы я их погладил, но они расселись на жерди и покорно вытянули лапы. Я привязал к их лапкам послания, и они, одна за другой, улетели, каждая в свою сторону.

Я собрался было уходить, но невольно замер на ступенях, всматриваясь вдаль.

Горы на противоположном конце долины были слегка тронуты светом солнца. Я растворялся в белоснежном спокойствии, тишина, окружавшая меня, становилась одним целым с тишиной внутренней. Я предугадывал, что шум, личные огорчения, чувства вернут меня в свой водоворот. Но сейчас они оседали на дно. Покой вливался в покой.

Отблески света, рвавшегося в этот мир, розовато-желтыми пятнами пролегали на вершинах склонов. А сумрак, не желавший уступать рассвету, стелился синеватым туманом и скрывал план за планом, Запретный лес, уходящий вдаль.

Восходило солнце.