У нас впереди целая жизнь, Северус (джен)

Как глупо. Бессмысленно. Бесповоротно.

Необъяснимая горечь сковала сердце, перехватила и без того сбившееся дыхание. Никому не нужным — вот каким я прожил эту жизнь. А попытки доказать, что это не так, привели к тому, что я стал не нужен и себе.

Как гадко и мерзко умереть вот так. Все вызывало отвращение: паутина на потолке, пыль, кровь, невыносимо медленно затекавшая за воротник. Я как никогда ощущал себя запертым в собственном теле. От отчаяния хотелось кричать, а из горла вырывался лишь жуткий хрип.

Не к месту желания и стремления! Пусть даже они так неистово мечутся внутри...

Все громче и отчетливее ударяла по оголенным нервам одна-единственная мысль: счастья! О, Бог мой, дайте же мне хоть немного счастья, лишь самую малость... Такого, какое могло быть только в детстве — наивного, а потому бесценного.

Смешно: в молодости я так стремился к чудесному будущему, верил, что оно не за горами, что не будет нищеты, поношенной одежды, побоев отца, вечного стыда за свою семью. Но самого главного я не замечал: все попытки бороться с человеческим безразличием отдаляли меня от тех, кого я любил. Погружали во тьму, опутывали меня с ног до головы, не давая вырваться.

А сейчас снова хочется сбежать, освободиться. Желания, которые, казалось, мой разум похоронил вместе с ней, вдруг взорвались во мне с новой силой.

Боли я не испытывал. Да она уже была и не так важна. Пустота, бездна, в которую внезапно провалились все мои дурацкие надежды, поглотила мой разум и заглушила боль.

На несколько секунд панический страх, что он ушел, а я только потерял время, бессвязно рассуждая о прошлом, охватил меня. Почти тут же я почувствовал ткань, которую сжимал в руке. Оказывается, я все еще продолжал держать его за край куртки.

— Посмотри на меня... — собрав последние силы, выдавил я. Он встретил мой взгляд ошарашенно и испуганно.

И тут я понял ясно и отчетливо то, что должен был понять давно: ты была рядом, Лили. Все это время. Ты оставила мне самое дорогое, самое значимое для тебя существо на Земле — своего сына. Сохраняя ему жизнь, я сохранял и тебя в своем сердце. Ты спасала мою прогнившую, погрязшую в ненависти и злобе душу. Каждую минуту, каждую секунду. Я был неправ! Эта жизнь была прекрасной, потому что в ней была ты.

Спасибо тебе, Лили. Неожиданная вспышка тепла и света затопила меня целиком. И кроме этого я уже ничего не чувствовал.

* * *

Я с трудом приподнял отяжелевшие веки. Приглушенный свет, перед глазами что-то расплывалось. А я думал, больше ничего не будет. Совсем.

Резко вернулось ощущение реальности: тело налилось свинцом, горло распухло. Попробовал слегка пошевелить рукой, а затем поднял ее на уровень глаз. Мысли путались, однако одно я понял точно: я каким-то непостижимым образом остался жив. Хотел оглядеться, чтобы понять, где именно нахожусь, но попытка повернуть шею принесла только жуткую раздирающую боль. Борясь с ней, я схватился за горло и неожиданно нащупал под пальцами бинт.

Послышались торопливые шаги и бормотание:

— Очнулся... Что за необыкновенная живучесть. Надеюсь, когда в Мунго все же освободятся койки... как будто других забот у меня нет.

Помфри.

— Лежи, лежи. Неделю пролежал и дальше лежи, — заворчала она на меня.

Я ощутил, как ко лбу приложили что-то холодное. Сил на то, чтобы соображать, уже не было. Я провалился в беспокойный сон.

* * *

— Он что-нибудь говорил? — голос был тихим, но отчего-то выдернул мой разум из безмятежной дремоты, в которой я пребывал.

— Нет, почти тут же уснул. Бормотал все время, — ответила Помфри.

— Да? — с интересом спросил ее собеседник.

— Что-то вроде, — колдомедик запнулась и будто виновато произнесла: — “Выпустите меня”. Но не могу сказать с уверенностью.

От этих слов я окончательно пришел в себя. Вся выдержка ушла на то, чтобы не показать, что я их прекрасно слышу. Пытаясь справиться с эмоциями, я со всей силой впился ногтями в ногу, обнаружив, что тело вернуло способность нормально двигаться.

Какое-то время стояла тишина, и я было подумал, что не расслышал, как они ушли. Глаза же на всякий случай оставлял закрытыми, и дальше притворяясь спящим.

— Мадам Помфри, а давно это было? — нарушил молчание Поттер. И как я его по голосу сразу не узнал?

— Позавчера, Гарри.

— Дайте мне в следующий раз знать, как он очнется, хорошо?

— Конечно, — слегка удивленно проговорила Помфри и как бы между прочим добавила: — Не думала, что кому-то есть дело до...

— Мне есть дело, — мягко прервал ее Поттер.

Я услышал, как он осторожно подошел к моей кровати.

У меня не было сейчас ни малейшего желания общаться с Поттером. Посмотрел ли он мои воспоминания? Наверняка. Поэтому меня и не бросили в Визжащей хижине.

От мысли, что Поттер теперь знает, каким образом его мать связывает меня с ним, в груди поселилось очень неприятное ноющее чувство, скорее всего, досада. Я никогда не поделился бы с ним своей памятью о Лили, если бы в мои планы входило еще и выжить в этой войне. В последний момент захотелось, чтобы он понял, за что... я так ненавидел его порой и тем не менее оберегал, не жалея жизни.

Когда Поттер и Помфри наконец-то ушли, я переждал немного, чтобы быть полностью уверенным, что меня никто не увидит. Осторожно попытался сесть, но малейшее напряжение в шее отозвалось дикой болью. Захрипев, я упал обратно на подушку.

Не думал, что доживу до того дня, когда не смогу самостоятельно подняться с постели. Проклятое тело, чертова змея. Я был настолько беспомощным и опустошенным, что еще немного — и позвал бы Помфри.

Так, успокоиться. Не тратить силы на посторонние эмоции. Я всего лишь хочу встать и уйти. Но тело мешалось, как громоздкий и уродливый маскарадный костюм. Вокруг одна мишура и разговоры. Да, разговоры сводят меня с ума.

Разум помутился. Определенно. Повернуть голову не было возможности. Я прислушался. Поблизости никого.

Какой Хогвартс? Что со мной? Зачем я тут? А где я должен быть? Это даже не походило на ночной кошмар. Какой-то театр абсурда. Повернулся набок. Превосходно. Свесил ноги с кровати.

Сел. Особенной радости от этого я не испытал. Значит, я пока в своем уме.

Голова слегка кружилась, но в целом самочувствие было неплохим. Без сомнения, лучше, чем на полу Визжащей хижины.

Интуиция подсказывала мне, что пора уходить отсюда. Я привычно протянул руку к тумбочке, но палочки не нащупал. Верно. Ее там не могло быть.

Значит, ее изъяли. Это уже кое о чем говорило.

Я заметил одежду, которая лежала на стуле неподалеку. Кое-как натянув мантию, встал. Неуверенно ступая, постарался дойти до выхода как можно скорее: очень хотелось избежать встречи со школьным колдомедиком. Причем я испытывал нездоровый страх, словно нерадивый студент. Но оказаться в ситуации, где я не понимаю своего положения… Нет, благодарю.

Рука непроизвольно потянулась к палочке, но я быстро опомнился. Я судорожно сжал кулак. Ну как маг должен обходиться без нее?

На кровати у самой двери лежала бледная, с синими кругами под глазами Помона Спраут. Пару секунд я вглядывался в ее лицо, затем, опомнившись, продолжил свой путь.

Замер на месте. Слишком тихо.

Аккуратно заглянул в каморку Помфри. Ну разумеется, ее нет на месте. Зато там была моя палочка; в первую секунду я подумал, что привиделось. Но нет, она лежала как ни в чем не бывало среди пузырьков с зельями. Помфри — ошеломляюще глупая особа. И так она надеялась спрятать от меня палочку? Я засунул палочку в карман, а вместе с ней еще несколько зелий, которые попались под руку. Ну все. Я приотворил дверь. Пора уходить. Снова красться по Хогвартсу, в страхе кого-нибудь встретить. Надоело!

На меня накатило болезненное желание разбить все колбы и стаканы вдребезги. Но вместо этого я бесшумно выскользнул из больничного крыла.

* * *

Такой знакомый и родной Хогвартс. Дом, в который я и не мечтал вернуться.

Странное ощущение витало в воздухе, будто время застыло. На постаментах не хватало статуй, в приоткрытых классах валялись обломки парт, в некоторых местах обвалилась часть стены. Древний замок замер в торжественном молчании в честь павших жертв.

Поттер жив, а значит, кончилась война. Понимание вонзилось в мозг, как холодное лезвие кинжала. Я пораженно застыл, опираясь рукой о стену. Моментально закатал рукав и не смог сдержать судорожный вздох: метка еле виднелась. Теперь это был просто ничего не значащий рисунок. Нет-нет, остановил я себя, вернее будет так: говорящий слишком о многом. Напоминание о том, кто я есть.

На мраморной лестнице я различил пятна крови, которые, судя по всему, пытались смыть. Знакомая бессильная злоба накатила на меня: как могли Макгонагалл, Флитвик и остальные позволить детям участвовать в битве? Неужели они думали, что Пожиратели пощадят учеников? А теперь их родственники не понимают, почему живы такие, как я, а их сыновья и дочери лежат в могиле. Я сам этого не понимаю.

* * *

Меня лихорадило. Я сам не ведал, откуда брались силы на то, чтобы передвигать ноги. Было стойкое ощущение, что если я остановлюсь, то больше не смогу идти.

Добравшись до своего кабинета, я хотел было по привычке снять запирающее заклинание, но потом вспомнил, что перед тем, как покинуть замок, нарочно оставил дверь незапертой, чтобы Слагхорн мог воспользоваться моим личным запасом ингредиентов для лечебных зелий. После битвы ему наверняка предстояло сварить литры целебных настоек для больничного крыла. Я оказался прав, так как первым, что бросилось в глаза, был совершенно разоренный стеллаж, когда-то полностью заставленный склянками и пузырьками.

Сотворив лестницу, я полез по ней к верхним полкам, сбив по пути несколько банок. Долетев до пола, они разбились, создав при этом жуткий грохот. Скрипнула входная дверь. Я мысленно выругался.

— Северус?

Обернувшись, я посмотрел на вход в кабинет. Макгонагалл стояла, вперив в меня свой острый взгляд, и держалась за дверную ручку. Полностью проигнорировав столь пристальное внимание, я повернулся к ней спиной и продолжил обшаривать полки. Почему-то вспомнилась наша последняя встреча, внезапная стремительность, с которой на меня напала женщина, когда-то учившая маленького мальчика превращать спички в иголки. И брошенное Флитвиком «Вы никого больше не убьете!» все еще звучало в ушах, будто это было вчера. Хотя на самом деле прошло не так много времени — как я понял, всего неделя, — но мне казалось, что сейчас Макгонагалл думает о том же, о чем и я. Если она хочет драться — пусть, я не стану защищаться. Но я был почти уверен, что она этого не сделает: атаковать в спину — не ее стиль.

— Я думала, вы в больничном крыле.

Взяв пузырек, который искал, я осознал одну простую вещь, не пришедшую мне в голову сразу: она разговаривала со мной как раньше. Не было этого презрительного «директор» и отвращения к моей персоне, сквозящего в каждом слове. Снова Северус.

— Я здоров, — охрипшим с непривычки голосом ответил я и медленно спустился по шатким ступеням. Слабость во всем теле напомнила мне о том, что я не ел очень долгое время. Невольно я задался вопросом, как вообще смог встать с кровати. Наверное, я был страшно бледен, потому что, когда все-таки встретился с Минервой глазами, прочитал в них тревогу и сострадание. Захотелось сказать что-нибудь резкое, но я ощущал, что голос может меня подвести.

Декан Гриффиндора произнесла:

— Перед тем, как вас доставили к Поппи Помфри, вы потеряли очень много крови.

Интересно было видеть всегда собранную и уверенную в себе Макгонагалл растерянной.

— Северус, — собравшись с духом, вновь обратилась ко мне Минерва, — если вы можете сейчас говорить, я хочу прояснить один вопрос.

— Я не спешу, — изо всех сил стараясь говорить уверенней, чем чувствовал себя, я, скрестив руки, прислонился плечом к стеллажу. Попытался выдавить ухмылку, но получилась только болезненная гримаса. Ну да ладно.

— Может, вы не знаете, что на прошлой неделе Гарри уничтожил Того-кого-нельзя-называть, — выжидательный взгляд. Она что, думала, я зареву от горя? — Во время сражения Гарри упомянул о вас. Вернее даже, он слишком долго говорил о вас.

Пока она сообщала мне всё это, неспешно приближаясь, мои нервы натягивались, словно струна.

— Гарри рассказал, что вы убили Альбуса по его, директора, просьбе. Значит, вы все время оставались на нашей стороне? Даже этот злосчастный год?

— Ну, можно и так сказать, — холодно ответил я, глядя поверх ее плеча. Эта женщина никогда не признается в том, что была неправа.

Я вздрогнул, когда она легко дотронулась до моего плеча, а затем быстрым шагом вышла в коридор. В полном изнеможении я рухнул в кресло. Хотелось только одного: расслабиться, забыться. Я и не заметил, как снова уснул.

Подремав какое-то время, я стал чувствовать себя лучше, свежее. Тело перестало напоминать тошнотворную, вязкую, горящую изнутри массу. Больше отдыха — и тогда я приду в себя. Но здесь покоя мне не будет.

Я шагнул в камин.

— Тупик Прядильщиков.

Сон сливался с явью, я уже не мог различить их. Поэтому решил не спать.

Обстановка в доме стала черно-белой. Или она всегда была такой? Сидя в любимом кресле, я думал об одном и том же, воспроизводил события по кругу. Благо их было немного: Помфри, Поттер, слова Минервы, Хогвартс. Потом среди них появилась Спраут, которая рассказывала о мандрагорах. Яркая вспышка. Лорд что-то говорил, а змея уже обвивала мое тело. Я пытался прочитать его слова по губам.

За окном лаяла собака.

В моих руках был бинт. Я снял его с шеи, теперь ей было холодно и неуютно.

Да ты бредил, Северус.

Нужно следить за собой, решил я. Иначе это может плохо кончиться. «А может, мне того и надо», — повторял голос внутри меня.

Стоп. Хватит.

Приняв все укрепляющие настойки разом, я обмотал раненое место чистым бинтом и лег на диван.

Проснулся со зверским аппетитом и, что важнее, со способностью трезво мыслить. Дневной свет бил в глаза; я на удивление легко поднялся и зашторил окна. Съел сэндвич. И стало… легче?

Дни были такими же, как и прежде. А Тупик Прядильщиков стал скучнее. Наверное, где-то все изменилось, но не здесь. Часы текли бесконечно медленно. Но я был рад застою. Я мог попытаться понять.

Перемена в отношении ко мне Минервы что-то надломила в душе.

Весь прошлый год я упрямо игнорировал враждебное отношение ко мне всей школы. Изо всех сил старался не обращать внимания на горечь, которую вызывал каждый взгляд, полный едва сдерживаемой ненависти. Уверял себя, что это уже не имеет значения, ничто уже не имеет значения, потому что скоро все закончится.

Естественно, студенты, за исключением слизеринцев, никогда меня не любили, но одно дело — не любить как строгого и требовательного преподавателя, совсем другое — желать смерти.

За ужином я достал пузырек с противоядием, изобретенным мной когда-то для Артура Уизли. Я не взял его с собой, чтобы не поддаться надежде. Удалось ли вывести яд из моей крови? Очевидно, нет, раз я настолько ослабел.

А что если… не принимать противоядие? Я закрыл глаза. Неотвязная мысль.

Судьба, должно быть, играет со мной, раз за разом принуждая остаться на этом свете.

* * *

Вспыхнули зеленые языки пламени. Склонив голову к камину, я произнес: «Малфой-мэнор».

До боли знакомая гостиная. Пусто. Непонятно, есть ли в доме хоть один человек. Выждав пару минут, я все же выкрикнул:

— Да есть здесь кто-нибудь?

Появился испуганный эльф и пропищал:

— Добро пожаловать, сэр! Хозяйка дома, сэр.

— Так зови! — начал сердиться я.

Вот как, дома только Нарцисса. Не значит ли это... Я жестко оборвал свою мысль. Не думать об этом!

Сердце продолжало сжиматься от нехороших предчувствий, ведь я совершенно не знал, что стало с Малфоями во время битвы. Дочитать список погибших, опубликованный в «Пророке», просто не хватило сил.

— Северус! О Мерлин! — Нарцисса вбежала в гостиную, едва не налетев на кресло. — Но как? Ходили слухи, что ты погиб!

— Я войду? Не очень-то удобно говорить, сидя на корточках.

— Извини меня, — чуть успокоившись, произнесла Нарцисса.

Едва я выбрался из камина, она дернулась в мою сторону, но в последний момент заставила себя успокоиться.

— Где Люциус? — без предисловий начал я. Она чуть склонила голову:

— Их забрали. Его и Драко.

Я облегченно вздохнул: хотя бы живы.

— Давно?

— На следующее утро после битвы.

— Почему вы не...? — я не смог договорить от удивления, но она поняла меня с полуслова.

— Мы хотели! На пару минут больше времени — и нас уже бы не было в стране. Но было неизвестно, сможем ли мы вернуться. Пришлось потратить лишнее время, чтобы переправить кое-какие ценные вещи к моей тетушке в Голландию, — словно оправдываясь, объясняла она мне. — Мы не думали, что авроры сразу после битвы кинутся вылавливать оставшихся Пожирателей.

Я оглядел комнату: эльфы-домовики вычистили ее до блеска. Ничто не говорило о том, что еще совсем недавно на этом полу корчились в муках провинившиеся слуги Темного Лорда.

Вспомнив об обязанностях хозяйки дома, Нарцисса жестом предложила мне сесть.

— Чаю? Или, может, лучше вина?

— Благодарю, не надо, — вымученно улыбнулся я. — Скажи лучше, видела ли ты их после ареста?

— Меня не пустили, — сверкнув глазами, она вскинула голову и расправила плечи, сидя в кресле. — Сказали, что, если буду надоедать, отправят дементоров погулять по камерам.

Некоторое время я размышлял, беспокойно постукивая пальцами по резной ручке кресла.

— А суд?

— Через неделю или через две, точная дата пока неизвестна. Они факты собирают, — презрительно фыркнула Нарцисса. — Да и потом, сейчас стольких посадили в Азкабан или держат в камерах Аврората, что, наверное, и сами не могут разобраться.

Скользнув взглядом по воротнику моей рубашки, она спросила:

— Где ты был все это время? Мне кажется, что после того, как Поттер явился в Запретный лес, я тебя уже не видела рядом с Лордом. Хотя я довольно смутно помню ту ночь, сохранились лишь какие-то отрывочные воспоминания, — Нарцисса нахмурилась.

— Не трудись, — я криво усмехнулся. — В это время я лежал на полу Визжащей хижины, — заметив вопросительное выражение на ее лице, пояснил: — Темный Лорд решил, что у него и без того полно слуг... и, хм, скажем так, принудил меня пообщаться с Нагини. Я еще не совсем разобрался в ситуации, но укус оказался весьма счастливым для меня: сонная артерия не задета.

— Ты всегда был необыкновенно удачлив, — она слабо улыбнулась.

Удачлив? Нарцисса-Нарцисса... Будь я удачлив, моя жизнь сложилась бы абсолютно по-другому.

Я был рад отсутствию интереса с ее стороны к тому, кто меня вытащил из хижины. До сих пор не хотелось думать, что это был Поттер.

Вырвавшись из оцепенения, я все-таки не сдержал любопытства:

— Так значит, Поттер сам пришел к Темному Лорду?

— Лорд, — я видел, что она с трудом произносит это имя, — дал Поттеру час на раздумья: прийти и сразиться или же и дальше терять людей.

— Он сразился с Темным Лордом? — я изо всех сил старался, чтобы голос звучал отстраненно. К счастью, имея многолетний опыт работы двойным агентом, я без труда прятал свои истинные эмоции. Нарцисса ответила:

— Я не до конца понимаю, как так вышло, да это уже и не столь важно. Знаешь, что меня удивляет больше всего? Поттер. Совсем не защищался, даже палочку не достал, так и стоял, закрыв глаза.

Перед моим внутренним взором тут же предстал Пот... Нет, Гарри — ее сын. Сын Лили, который сам пришел к своей смерти, не надеясь, что выживет. Сердце содрогнулось от жалости, и я ничего не мог с этим поделать. Он столько лет искал правду и, найдя ее, понял, что впереди нет будущего, что все было решено давно, еще при его рождении. Бороться бесполезно и ждать спасения напрасно. В свое время все это осознал и я, но почему-то сейчас я радовался, что у мальчика вышло изменить, казалось бы, неизбежное, а у меня не получилось. Просто Гарри был достоин.

— Когда же Лорд применил Аваду, то упали почему-то оба и долго не шевелились, пока к Лорду не решилась подойти Белла, — продолжала Нарцисса.

— Ее схватили авроры? — я очень надеялся услышать утвердительный ответ. Давно хотелось, чтобы эту сумасшедшую забрали туда, где ей самое место. А может, и вовсе убили.

— Она мертва. Ее убила Молли Уизли, — на бледном лице Нарциссы не дрогнул ни один мускул. Я не собирался приносить соболезнований. Полагаю, моя собеседница превосходно осознавала, что они были бы лживыми от первого до последнего слова.

— Так вот, Лорд велел,— она на мгновение запнулась, — Хагриду взять Поттера на руки и нести к замку, чтобы показать защитникам Хогвартса, что их герой убит. Я никак не могла найти Люциуса в толпе Пожирателей, которые двигались к школе. Темный Лорд начал произносить какую-то речь. Я едва слышала, что он говорил, потому что в этот момент наконец заметила мужа. Затем началась полная неразбериха: сначала великан, потом кентавры, домовики... Снова завязалось сражение. Мы с Люциусом кинулись искать Драко. Нашли его на третьем этаже, с вывихнутой рукой, но живого. Когда Драко оказался с нами, мы решили, Северус, что в Хогвартсе больше нечего делать, — неуклюже закончила Нарцисса свой рассказ.

Заверив Нарциссу, что на допросах буду всеми силами защищать ее сына и мужа, я покинул Малфой-мэнор.

* * *

Я знал: она была удивлена, почему меня не арестовали и даже не объявили в розыск, но за время нашей беседы старалась держаться светских условностей. Аристократическая сдержанность этой женщины даже в самые тяжелые времена меня всегда поражала. Тем не менее, многолетняя дружба, что связывала меня с Люциусом, тесным образом сплела наши судьбы. Я чувствовал, что ни на кого другого из окружения ее мужа она не возлагает такие надежды, какие возлагала на меня. В целом, она не была назойливой. И мне было лестно ее доверие.

* * *

Отныне стало очевидно: Поттер посмотрел мои воспоминания. И неизвестно, кому и что он рассказал.

В нетерпении я расхаживал по скудно освещенной гостиной из угла в угол. Если он рассказал своим дружкам-гриффиндорцам, то лучше будет наглотаться ядов, причем всех и сразу.

Казалось бы, ну и что с того? Какое, собственно, мне дело до людей, чье мнение вообще никогда не имело для меня значения?

Однако все мои чувства восставали, стоило только подумать, что любовь и раскаяние, которые жили во мне столько лет, вдруг стали бы предметом чьих-то разговоров. Не для того я хранил ее образ в своем сердце, чтобы он в один миг был осквернен. То единственное светлое, что у меня было. Агония, в которой билась моя душа столько лет, бессонные ночи, угрызения совести, мое израненное сердце — все это связывало меня с ней и принадлежало мне и только мне.

* * *

Тому, что меня до сих пор не арестовали, способствовал, по-видимому, Поттер. Другого объяснения нет. Я был уверен, что за мной придут. Рано или поздно. Едва ли кто-то из работников Министерства или сторонников Темного Лорда забудет обо мне совсем. В списках погибших или арестованных Пожирателей моего имени не было. Так что никаких иллюзий.

Осложнять им поиск и скрываться я не собирался, но и стеснять свою свободу и ждать у окна тоже не хотелось.

На следующий день после визита в мэнор я пополнил запасы сушеных трав для зелий в Косом переулке: рана все еще требовала ухода.

* * *

Устроившись со стаканом виски на диване, я бездумно уставился в пылающий огонь камина. Крайне редко я позволял себе напиваться — да, в общем-то, никогда не позволял. Ценил в себе ясность мышления и быстроту реакции, кроме того, и обстоятельства обязывали. А сейчас вот захотелось, хотя ни вреда, ни пользы бутылка отменнейшего огденского виски не приносила.

Что ж, я праздную избавление от повязки. Рана зажила не до конца, но кровоточила, только если я долго не принимал кровеостанавливающее зелье.

Примерно через час, когда сон готов был поглотить меня, странное ощущение заставило оторвать голову от подушки. Взламывались охранные чары, окружавшие дом. В запасе у меня было минут десять, так как чары были рассчитаны все-таки не на школьников.

Пошатнувшись, я неспешно встал, достал из шкафа заранее приготовленное зелье и залпом выпил его. Усмехнулся про себя в ночном сумраке: антидот к Веритасеруму, рецепт которого я случайно обнаружил в одном старинном, а главное, редком фолианте, а затем доработал, не был запатентован. Ни один зельевар даже вообразить не мог, что я его вовсю применял в своей деятельности против самого могущественного темного мага современности. Единственным недостатком было то, что действие зелья длилось всего сорок восемь часов. Усовершенствовать его пока не получалось. Я надеялся все же, что авроры не откажутся от удовольствия выпытать из меня как можно больше на первом допросе.

Спохватившись, я избавился от некоторых запрещенных ядов (мелочь, но для защиты на суде их наличие в моем доме вряд ли будет на руку), бережно вынул из нагрудного кармана мантии фотографии, имевшие особую ценность, и вложил их в одну из книг.

Послышался треск ломавшегося дерева. Какого черта? Алохоморой нельзя, что ли, было воспользоваться?!

Люмос на конце чьей-то палочки заставил меня поморщиться. Громкий топот. В комнату ворвалось несколько человек.

— Я безоружен, — единственное, что удалось произнести, прежде чем меня настигло Оглушающее заклятие.

Очнулся я на холодном каменном полу. Дневной свет лился через узкую щель, которая служила окном. Я раздраженно поднялся на ноги.

Отлично. Вот ты и в тюрьме, Северус.

— На выход!

Два амбалоподобных аврора зашли в камеру.

— Живее, пошевеливайся! — гаркнул один из них. — Новый начальник Аврората не станет тебя ждать.

Крепкая рука подтолкнула меня к двери. Я с отвращением вырвался из цепкой хватки тюремщика.

— Я сам.

— Сам так сам, — насмешливо произнес аврор.

Оказавшись в коридоре, я начал подозревать, что меня держат не в Азкабане. Слишком светло и чисто. Ни единого намека на присутствие дементоров. Мне показалось странным, что главного преступника содержат под стражей в отделении Аврората. Хотя, возможно, им просто не удалось усмирить дементоров, успевших насладиться вкусом свободы и вседозволенности.

Меня ввели в тесную комнату совершенно без окон. Пока не закрылась дверь, я смог различить стол и единственный стул. Оказавшись в кромешной тьме, я нащупал рукой шершавую поверхность стены и прислонился к ней спиной.

Ждать пришлось недолго. Хлопнув дверью, вошел человек и взмахом палочки зажег лампу. Я поморщился от яркого света и переместился в угол потемнее.

— Хех, — вошедший посмотрел на меня взглядом охотника, загнавшего зверя, и шумно втянул воздух. — Давай-ка, не стесняйся, очень хочется на тебя поглядеть.

Я сделал шаг вперед и остановился с ледяным презрением во взоре. Ни волнения, ни боязни я не испытывал, пусть и не надеется. Своими действиями я дал ему понять, что пора прекратить ломать комедию.

Аврор сел и, положив локти на стол, с живейшим интересом меня разглядывал. Я ответил тем же.

Это был коренастый, сутулый, смуглый мужчина с хищным выражением лица. В его деловитых движениях чувствовалась убежденность в том, что он занимается самым значимым делом в стране. Про таких говорят: «Горит на работе». Возможно, я встречал его раньше, когда участвовал в стычках Пожирателей с аврорами, но не обратил на него внимания. Он был смутно похож на Муди, хотя его лицо не было настолько изуродовано. Должно быть, все дело в плотоядной улыбке, с которой он на меня смотрел. Один из тех, кто ищет возможность излить свою жестокость на кого-то, не нарушая закон.

— Итак, Снейп, — он поцокал языком, словно смакуя мое имя. Моя неприязнь к нему усилилась. — Итак, все Пожиратели, ну те, которых не убили, называют тебя правой рукой Волдеморта. Ты это отрицаешь?

— Не отрицаю, — я дернул плечом. Было бы безумием отвечать иначе.

— Знаешь ли ты, где скрываются те, кого мы не успели схватить?

— Понятия не имею.

Следователь — или какую он там занимает должность? — мне не поверил, судя по улыбке, которая стала совершенно отвратительной. Хотя, если бы я действительно знал что-то, мои показания помогли бы ускорить освобождение.

Следователь встал и пару раз прошелся от одной стены к другой. Я провожал его взглядом исподлобья.

— Скольких человек ты убил? — с угрозой бросил он мне в лицо.

— Одного, — стараясь говорить как можно спокойней, ответил я. Побагровев, этот человек медленно, будто надеясь, что я его испугаюсь, занес палочку высоко над головой и взмахнул ею, словно хлыстом. Я знал, что он собирается сделать, и напряг все мышцы, чтобы не отпрянуть в сторону, не отвести взгляда. Словно прирос к месту, на котором стоял.

От настигшей меня боли я на секунду ослеп, но и не подумал приложить ладонь к горящей щеке. Лучше бы он пытал меня. Получить пощечину было куда унизительней. В ушах звенело, но, немного оправившись, я с остервенением снова уставился на него.

— Скольких человек ты убил, я тебя спрашиваю, подонок?!

— Одного, — процедил я, почти не шевеля губами.

— Петрификус Тоталус!

Яркая вспышка. Я ничком упал на пол, чуть не размозжив голову. Следователь склонился надо мной и, разжав зубы, влил прозрачную жидкость в рот. Захлебываясь, я все же был вынужден ее проглотить.

— Сколько? — в очередной раз спросил он.

— Одного, — несколько мгновений он недоверчиво всматривался в меня. Затем хмыкнул, видимо решив, что сыворотке правды нельзя не поддаться.

— Даже чистоплюй Малфой и то признает за собой семерых. Скольких пытал собственноручно?

— Двоих.

— Имена!

— Одного не знаю, второй — Амикус Кэрроу, — быстро отвечал я.

— Какие поручения давал тебе твой паршивый хозяин?

— Информация о Дамблдоре, об Ордене.

— Ясно, ты шпионил за ними.

— Нет, директор сам пояснял, что говорить Лорду. Лорд не мог прочитать мои мысли, я ставил блок.

— Хочешь сказать, ты был агентом Дамблдора?

— Да.

— Почему же вдруг стал сотрудничать с Орденом?

— Понял, что хочу быть на стороне выигравших, — не моргнув глазом, соврал я, в который раз втайне гордясь своим талантом к зельеварению и открытиями, о которых вряд ли когда-нибудь узнают.

— И, тем не менее, убил старика?

— Он умирал весь последний год из-за того, что надел проклятое кольцо. Он просил меня облегчить его страдания.

— К тому же, это было тебе на руку! Захотелось стать директором древней и уважаемой школы?

— Верно, — я испытывал необъяснимое удовольствие, солгав ему. Подобных мыслей давно не было в моей голове.

Глаза следователя налились красным. Мне показалось, что он хочет плюнуть мне в лицо.

Действие заклятия ослабло, и я встал, держась за голову. Тем временем следователь записывал что-то в свою папку, сидя за столом. Прерывисто дыша, я остановился перед ним.

— Знаешь, что меня удивляет, Снейп? — он тоже встал и, опираясь ладонями о стол, подался вперед. — То, как вы умеете выпутываться. Все знают, что и ты, и Малфой, и Родольфус Лестрейндж — конченые ублюдки. Тем не менее, раз за разом вы избегаете поцелуя дементора. А вы заслуживаете его! Выиграй битву вы, с нами не велись бы такие культурные разговоры, верно?

Победно улыбнувшись, аврор помолчал некоторое время. Видно, я обязан был проникнуться силой его глубокомысленных изречений. Затем он продолжил:

— В том-то и состоит вся разница между тобой и мной: мы можем убивать вас только на поле боя. А ты можешь убить и безоружного, так ведь? Да вот только, если не сомневаться в Веритасеруме, ты менее всех любил марать руки, — я знал таких «философов» как свои пять пальцев. Что нового он мог мне сказать?

— Вечно-то за таких, как ты, вступаются то Дамблдор, то Поттер. Одним словом, добряки, которые верят в искупление всех грехов. Надеюсь, что свидетельства о применении Круциатуса к ученикам в год твоего директорства перевесят доказательства хоть бы и трижды народного героя.

Я изо всех сил старался совладать с эмоциями, сжимая и разжимая кулаки, боролся со стихийным выбросом магии. Он ждал, чтобы я дал ему повод применить силу, но в мои планы это не входило. Убедившись в этом, следователь собрал свои бумажки и направился к выходу. Обернувшись на полпути, добавил:

— Кстати, Снейп! Ты поведал Поттеру сказочку о вечной любви к его матери? Он ведь поверил, до того поверил, что на весь Большой зал объявил Волдеморту, что ты, мол, предал своего господина. Я своими ушами слышал.

Скрежет тяжелой металлической двери.

Оглушенный неожиданной новостью, я без сил опустился на стул.

* * *

Еще несколько раз меня допрашивали разные люди. Осточертевшие вопросы, множество мнений обо мне, которые я был вынужден выслушивать. Дни пролетели как одно мгновение.

Наконец-то завтра суд.

Я долго ворочался и не мог уснуть: кровать без матраса и с ржавыми пружинами доставляла массу неудобств.

Внезапно приоткрылась дверь, и кто-то тихо, крадучись вошел в камеру. Благодаря слабому лунному свету во мраке ночи можно было различить силуэт мужчины с палочкой в опущенной руке. Я сел на кровати, пытаясь понять, что ему нужно.

— Я... — скрипучим голосом начал посетитель, прокашлялся и так же нерешительно продолжил свою мысль: — Оливер Браун, отдел контроля за магическими...

Замолчав, он зачем-то направил на меня свою волшебную палочку. Но ни одно заклинание так и не слетело с его уст.

— Моя дочь... Лаванда... все, что осталось после смерти жены... — лепетал Оливер Браун, а затем со злостью произнес: — Неужели уйдете? Вы все считаете, что правосудие вас не настигнет?

По телу пробежала судорога. Я почувствовал, я осознал, что этот совершенно незнакомый человек испытывал по отношению ко мне. Он хотел причинить боль. Такую же, какую чувствовал, глядя на могилу любимой дочери.

Воздух в крохотной комнатушке накалился добела. От этого человека исходило неописуемое волнение, жажда мести, смешанная со страхом.

Лаванда Браун, Гриффиндор, седьмой курс. Глупая, болтливая, немного пустоватая.

Но светлая, Северус. Она, несомненно, была светлой: никому не причинила зла. А значит, не заслуживала смерти, так же как ее отец не заслуживал горя.

Вопрос в том, хватит ли у этого Оливера Брауна смелости. Я встал с кровати и подошел к нему на расстояние вытянутой руки. В такой тьме с трудом можно было различить черты его лица, были видны только блестящие, горящие гневом глаза. Кровь стучала в висках. Не тяни. Ты знаешь, что так будет правильно.

Быстрое, нервное движение.

— Круцио!

Мне знакома эта боль, все ощущения, связанные с ней, и потому я привычно сдерживаю рвущийся наружу крик. Все плывет перед глазами, жар сменяется холодом, затем снова жаром. Внутренности рвутся, и, кажется, сосуды вот-вот лопнут, и не хватает совсем немного, чтобы эта мука наконец закончилась. И нет ни одной мысли в пустой голове, кроме желания забыться... поскорее забыться... еще чуть-чуть...

Когда заклятие было снято, я обнаружил, что стою на коленях возле кровати, в которую я, должно быть, в беспамятстве вцепился. То, что я не кричал, не издал ни единого звука, привело Оливера в бешенство.

— Я мщу не только за себя, — исступленно шепнул ночной посетитель. — Круцио!

На сей раз заклинание сбивает меня с ног. От адской боли я скребу ногтями каменные плиты пола.

Маленькая передышка. Пока есть время, я глотаю ртом сырой воздух. Оливер Браун дышит так же тяжело, как и я.

— Круцио!

Меня отбрасывает к стене. На этот раз пытка длится намного дольше. Он вошел во вкус. Я знаю, каково это. Скорчившись, в изнеможении я кусаю руку до крови, вгрызаюсь в собственную плоть.

Спустя несколько секунд я понял, что заклинание уже не действует. Просто тело все еще чувствовало отголоски боли. Меня трясло, как в лихорадке. Нужно сделать три глубоких вздоха, а затем использовать все навыки окклюменции, чтобы выстроить сильнейшие мысленные блоки.

Наконец справившись с эмоциями, я понял, что все еще не один в камере. Оливер застыл, уставившись на свои ладони. Я неуклюже поднялся с пола и сделал шаг вперед. Заметив мое движение, он перевел свой взгляд на меня и, как полоумный, шарахнулся в сторону.

Полоса лунного света неожиданно осветила его лицо: полноватое, блестевшее от пота, с расширенными от дикого животного ужаса глазами. Как будто это я его пытал только что.

Попятившись к двери, он сдавленно ахнул и бросился вон.

Март 1980-го года

Переглянувшись с Мальсибером, я остановился на лесной тропинке. Мы уже достаточно далеко отошли от особняка, так что можно было спокойно аппарировать.

Спустя несколько секунд мы вдвоем вошли в «Дырявый котел». Сутулый бармен смиренно склонил голову и осведомился, чего желают посетители. Не обратив на старика ни малейшего внимания, мы проследовали на задний двор.

Пока я открывал проход, Мальсибер, запрокинув голову, смотрел на небо.

— Ну и тучи.

Небо действительно было очень темным, изредка налетали порывы прохладного ветра. Собирался дождь. Потому я прекрасно понимал скептическое отношение своего спутника к этой прогулке.

Мне же был необходим воздух: сидеть в штаб-квартире Лорда в последнее время жутко осточертело. Конечно, я, как и все, участвовал в различных операциях и не раз вступал в схватку с аврорами. Но с тех пор, как убили зельевара, который работал на Лорда, почти все зелья, необходимые нашему предводителю, приходилось варить мне. Я не жаловался: главное, что это приносило пользу.

— Боишься промокнуть? — усмехнулся я и пропустил Мальсибера вперед.

Косой переулок стал неузнаваем: не было толкотни, суеты, оживленных разговоров, восторженных лиц, блестящих витрин. Сейчас все казалось мне серым и унылым, даже друг, шагавший рядом. Он озадаченно оглядывался: видно, столь угнетающая атмосфера подействовала и на него.

Неудивительно: каждый спешил по своим делам, исподлобья поглядывая на редких прохожих, по углам ютились нищие, во многих домах были заколочены окна.

Приходя сюда с матерью, я всегда чувствовал себя неловко, особенно когда богатые дети с любопытством оглядывали меня с ног до головы. Тем не менее, меня непреодолимо тянуло сюда, с самого детства. А теперь исчезло таинственное волшебство этого места.

Мы зашли в аптеку. Торговец за прилавком испуганно на нас вытаращился и, спохватившись, елейно полюбопытствовал:

— Чем я могу услужить, господа?

— Сушеная смоква, — сухо сказал я, ткнув пальцем. — Банка с крысиной селезенкой, которая у вас вон там, на верхней полке, и пара флаконов с пиявочным соком.

Заискивающий, подобострастный тон продавца был мне неприятен. Но еще больше огорчало то, с каким подозрением и даже опаской смотрели на нас с Мальсибером на улице. В конце концов, мы ведь боролись за то, чтобы эти самые люди процветали, перестали прятаться от магглов, заняли заслуженное место в мире. Разве это повод смотреть на нас как на маньяков, готовых кинуть в первого встречного Аваду Кедавру?

Поспешив расплатиться с аптекарем, я открыл дверь и поискал взором своего спутника. Вальяжно облокотившись о прилавок, Мальсибер разговаривал с девушкой, которая что-то нервно отвечала ему, явно стараясь побыстрее отделаться от приставаний. Причем ее острое нежелание разговаривать нисколько не смущало моего друга.

— Идем, — сердито окликнул я его, но он даже не повернулся в мою сторону.

Именно из-за легкомысленного поведения Мальсибера Темный Лорд все реже отправляет его на задания. Боюсь, ни к чему хорошему это не приведет. Правда, в последнее время Мальсибер не особенно дорожил своей шкурой, как мне казалось. Впрочем, вполне возможно, что он всегда был таким. Пора бы и повзрослеть, мы уже не школьники.

Кашлянув напоследок, я громко хлопнул дверью, сбежал по ступеням вниз и чуть не столкнулся с...

Лили.

Прямо передо мной были ее глаза. От неожиданности я потерял способность дышать. На секунду я испугался, что очаровательное видение исчезнет. Ее дыхание на моей шее. По коже забегали мурашки.

Она отпрянула от меня.

В ту же секунду сумасшедший рой мыслей зажужжал в моей голове. Я внезапно осознал, что в последний раз вот так, просто и открыто, смотрел в родные мне глаза ещё в конце пятого курса; что безумно скучал, хотя и пытался себя уверить в том, что теперь у нас разные дороги; что она была самым ценным в моей жалкой жизни и никакие мечты о могуществе магов не могли заменить мне ее.

Только один взгляд, только ее присутствие на этой безликой улице переворачивали все в моей душе, заставляли сердце трепетать от томительной нежности. Весь мир сосредотачивался для меня в ослепительном сиянии, которое от нее исходило. Ощутив подобное один раз, начинаешь мечтать, чтобы такие мгновения длились вечно.

Ущемленная гордость, вражда, противоречия — все это блекло, тускнело по сравнению со значимостью ее присутствия. Она рядом, значит, я жив.

Быть может, мне только казалось, но выражение ее лица было даже приветливым, словно говорило: то была глупая, нелепая ссора. Всего лишь слова, сказанные униженным человеком. Это легко простить.

Только я собрался с духом и открыл было рот, чтобы произнести хотя бы извинение за то, что чуть не сбил ее с ног, как мой взгляд невольно скользнул по ее фигуре, и я отшатнулся, словно пьяный.

Как ты могла позволить ему, Лили? Как?

Своими маленькими нежными руками Лили держалась за явно округлившийся живот.

Мелькнувшая мысль, что Поттер прикасался к ней, выбила из меня последние силы. Меня сотрясла дрожь отвращения. Не к ней, к Поттеру. Я уже не мог ничего говорить, да и что теперь сказать.

Если бы я мог поднять глаза, она бы поняла, сколько страдания причиняет мне. Если бы я мог соображать, я бы зажмурился, только бы не видеть причину, по которой уже никогда не смогу быть вместе с ней.

Разве можно приносить столько радости и в то же время так сильно ранить?

С неба стали падать пока что редкие капли. Начинался ливень. Лили горестно вздохнула. Затем она быстро наложила водоотталкивающие чары и поторопилась продолжить свой путь.

Я ничего не мог сделать. Ничего.

Просто смотрел, как она исчезала в ледяных потоках дождя, уходила в мир, в котором мне уже не было места.

Я сам сделал себе так больно. Не удержал, не остановил, даже не пытался. А теперь было поздно.

* * *

Я с трудом помню, как вернулся обратно, и даже не знаю, как в таком состоянии мне удалось аппарировать. Мальсибер надоедал мне вопросами о том, почему я не наложил водоотталкивающее, а когда я велел ему заткнуться, он то и дело посматривал на меня с беспокойством.

Внутри бушевал огонь из жуткой смеси ненависти к Поттеру и злости на себя самого.

Холодные струи, стекавшие с волос на мой разгоряченный лоб, немного отрезвили разум. Я заметил, что у меня уже зуб на зуб не попадает. Меня бил озноб. На задворках сознания мелькнула мысль, что я, наверное, заболею и умру.

Зайдя в холл, я в полном изнеможении облокотился о дверной косяк и стоял так какое-то время. Теперь я чувствовал себя разбитым и опустошенным.

Временами безумное беспокойство накатывало на меня, и я начинал метаться по маленькому помещению, вцепившись руками в волосы и скрежеща зубами. Что же она натворила?!

Впервые мне захотелось вырвать из своего сердца все чувства к Лили, даже стереть память о ней, словом, уничтожить все то, чем я дорожил. Неведение — это благо, оно приносит умиротворение.

Мне всегда казалось, что когда-нибудь, скоро, она догадается, что такой идиот, как Поттер, ничего не стоит. Ему просто повезло родиться в обеспеченной, беззаботной семье. Она должна была понять: он самолюбив, бездарен, пренебрежителен ко всем и каждому. Я был уверен, что Лили для него — забава, интересное приключение, ничего не значащее увлечение.

А вышло так, что Лили действительно решила разделить свою жизнь с этим никчемным позером.

Она теперь там далеко, с ним, и даже не знает, что этим убила меня.

Я снова остановился. Прислушался к себе. Верно, внутри зияет пустота, осталась одна оболочка. Душа мертва.

* * *

Из подвала донеслись приглушенные вскрики. Я зачем-то вслушался, хотя всегда предпочитал их игнорировать. Там велись допросы, я знал, но никогда не участвовал. И без меня находилось немало желающих. Темный Лорд всегда поручал мне более ответственные задания, в которых необходимы были мозги и находчивость.

Медленно спустившись по каменным ступеням, я приоткрыл дверь. В нос ударила жуткая вонь: пот, рвота, тошнотворный запах крови, приторный смрад разложения.

— Посмотрите, кто пожаловал на огонек! — привлек внимание к моему появлению Розье.

Я кинул на него презрительный взгляд и быстро оценил обстановку: посреди комнаты валялся человек (если не присматриваться, то можно было принять его за кучу тряпья), Эйвери, Макнейр и Розье стояли над своей жертвой. На их физиономиях выступили капли пота, рукава засучены, странное выражение лиц — нечеловеческий восторг, словно мы на детском празднике. Мне стало немного не по себе от этой картины, но ужаса она не вызвала, все чувства будто притупились. Я зашел внутрь и остановился, сцепив руки.

— Чего тебе, Северус? — с покровительственной и насмешливой улыбкой спросил Эйвери.

А ведь в школе мы были друзьями, отчего-то подумалось мне. Жизнь расставила свои приоритеты, хотя, принимая метку, мы и провозглашали одни и те же лозунги. Вот Эйвери, к примеру, нашел свое место в сыром подвале для пыток.

— Кто это? — я кивнул на лежащего человека. Впрочем, мне было не особенно интересно, просто хотелось занять свои мысли, чтобы только не думать о ней.

Тут со мной стало происходить что-то странное. Уши заложило, голос Эйвери доносился до меня словно издалека, я слушал, но совершенно не воспринимал информацию, которую тот пытался до меня донести:

— ...так что, будь добр, хотя бы не мешай!

Дело было в том, что пленник поднял голову и посмотрел на меня. Безобразное, изуродованное, отекшее лицо, воспаленный взгляд.

Но что же было в его глазах! Торжество несломленного духа, уверенность в своей правоте, заведомой правильности. На его роже появился глумливый оскал, а я вдруг увидел перед собой другого человека. В круглых очках и с ненавистной ухмылкой.

Ярость лишила меня возможности обуздать жажду выплеснуть свою обиду.

Дальнейшее происходило, как в замедленной съемке: я выхватил палочку из кармана мантии, заметив мимоходом, что Розье и Макнейр отступили в сторону, а Эйвери, вскинув брови, пораженно следил за мной.

Я направил кончик волшебной палочки прямо в лицо обвиняемому. Да! Именно его обвинял я сейчас во всех несправедливостях, которые существуют! Таких, как он!

— Круцио.

Разъедающая изнутри злоба заряженным потоком струилась по руке к палочке. И я хотел продолжать до тех пор, пока она не выйдет полностью.

Он кричал, бился головой, царапал ногтями пол, а я чувствовал, что это я ору, как ненормальный, от боли, от адской боли.

Зверские вопли разносились по комнате, били по барабанным перепонкам, мне начинало казаться, что я тоже кричу, но воспринимать действительность мой мозг напрочь отказывался. Все мое существо было поглощено только одним: еще, как можно больше! До самого конца!

Пленник сопротивлялся все меньше и в результате просто скорчился в муке, еле заметно дергаясь.

— Поднимайся! — мне не хотелось приходить в себя. Наклонившись, быстрым движением палочки я рассек его спину, и брызнула кровь.

Человеческая кровь.

Я только что пытал человека.

Верно, от моей души что-то осталось: она лихорадочно сопротивлялась. Ведь все, что произошло, не может быть реальностью? Ведь не может? Я упрямо мотал головой. Я не мог! Не мог!

Но это были бесполезные отговорки. Голая, ничем не прикрытая правда уже схватила меня за горло и душила в своих объятиях.

Ты пытал человека, Северус, и как ты мог только думать, что она захочет говорить с тобой. Какое ты имел теперь право быть рядом с ней?

Я боялся стать таким же, как пропащий отец. Впервые на своей памяти я называл его так.

Оказалось, я чудовище еще худшее.

— Ну и грязь вы тут развели, — скривился Люциус.

Я не услышал, как он вошел, безукоризненно одетый: в черном шелковом галстуке, с тростью в руке. В таком виде он был здесь бельмом на глазу.

Подошел к пленнику, брезгливо пнул того ногой. Лежавший на полу мужчина слабо шевельнулся.

— Это Северус его так отделал, — зачем-то сказал Эйвери.

Меня стали дико раздражать толпившиеся вокруг люди, я уже хотел было крикнуть, чтобы они убирались, но Люциус все сделал за меня. Он пристально посмотрел мне в лицо и как будто что-то понял.

— Наверху сейчас прелюбопытнейшая сцена: Беллатрикс кричит малышу Регулусу, что «сомневающимся не место среди нас». Бедняга отвечает ей, полагаю, там уже перешло от словесной перепалки к драке.

Пожиратели ехидно загоготали и поспешили к выходу, поглазеть на взбешенную Беллатрикс.

Один я одеревенело стоял на месте и пялился на алые пятна крови.

Люциус подсказал мне подходящее слово. Грязно. На душе отвратительно грязно, даже хуже, чем в сыром подвале.

Малфой постоял рядом с минуту, так ничего и не сказав. Затем оставил меня одного.

Я пытался стереть кровь о мокрую после дождя мантию, но только больше размазал.

Надо смыть, обязательно. Мне стало страшно. Откровенно страшно. Я подумал, что никогда не смогу уничтожить эти багровые следы.

А затем внезапно внутри все сжалось. Это был уже не ужас, который заставляет не находить себе места и отрицать. Это была вина. Ужас проходит, а раскаяние теперь останется со мной навсегда.

Нет-нет, я все исправлю. Как-нибудь.

Я считал, что понимаю... где нужно быть, к чему стремиться. Все вздор, обман, химера.

Я продолжал тереть, и тереть, и тереть... Как будто это могло помочь.

Лили была права: я такой же, как они.

В груди закопошилось, заныло истерзанное сердце. Осколки разбитых иллюзий вонзились в него, и кто-то невидимый всаживал их все глубже и глубже.

Не хочу так.

Я уцепился за спасительную тростинку, которая вытаскивала меня из безумия: может быть, если я сожалею, еще не все потеряно?

Наступило ли утро, я не знал: здание находилось под землей, и какая за окном погода — решали министерские работники. Понемногу светлело, и я был этому рад.

Несколько часов я рассеянно следил за крысой, рыскавшей по камере.

Мог ли я предугадать, что в тот жуткий вечер видел Лили в последний раз? Теперь, вспоминая о том, как она уходила, я думаю, что та встреча была знаком судьбы, подталкивавшей меня к действию. А моя гордость затмила здравый смысл. И вскоре я расплатился за свои заблуждения.

В какой-то момент из коридора донесся шум: гулкое, в такт топанье авроров и то и дело спотыкающиеся шаги заключенного.

Когда они проходили мимо моей камеры, я слышал, как Мундунгус Флетчер распинается перед стражей:

— Не участвовал в битве, что с того-то? Голубчики, разве ж это преступление? Нет, вот вы мне скажите...

Его голос постепенно стих вдали, и снова воцарилось безмолвие.

* * *

Приближался час слушания. Когда в камеру зашли сопровождающие, я излучал безмятежное спокойствие. Если бы меня сейчас вели на поцелуй дементора, то и тогда я не почувствовал бы даже намека на волнение.

Из зала заседания доносился гул множества голосов, но как только меня ввели, он смолк. Все лица повернулись в мою сторону, и я с мрачным удовлетворением отметил, что по-прежнему ничего не чувствую, а на лице застыла бесстрастная маска.

Крайне собран и сосредоточен. Не останавливаясь, я уверенным упругим шагом приблизился к одинокому креслу в центре круглого зала и сел. Немного помедлил, прежде чем положить локти на ручки кресла, всем своим видом показывая, что мои действия добровольны. Тревожно звякнув, цепи обвились вокруг запястий.

Я сосредоточил внимание на Кингсли, который возвышался надо всеми в середине первой скамьи. Он был чуть ли не единственным из авроров, к кому я относился с симпатией. Умен, решителен, осторожен. Как и другие члены Ордена Феникса, он сомневался в моей лояльности, но я видел, что этот человек понимал, сколько пользы приносил Ордену двойной шпион.

Послышался неторопливый, низкий голос. Кингсли Шеклболт, как временно исполняющий обязанности министра магии, открыл заседание:

— Слушается дело Северуса Тобиаса Снейпа по обвинению в участии в преступной организации, именующей себя «Пожиратели смерти», убийстве Альбуса Дамблдора, в использовании заклятия Круциатус к человеку, в поощрении применения Круциатуса к несовершеннолетним, в применении заклятия Империус с целью добыть секретные сведения о действиях Ордена Феникса и передать их черному магу, именовавшему себя Волдемортом.

Я внимательно вслушивался в речь Кингсли, а мой взор блуждал тем временем по залу, ни на ком не останавливаясь.

— Вы Северус Тобиас Снейп, проживающий по адресу населенный пункт Аулсбери, Тупик Прядильщиков, 18?

— Да.

— Ранее уже рассматривалось дело о привлечении вас к ответственности, однако тогда все обвинения были сняты, и в дальнейшем вы проходили по делу в качестве свидетеля. Признаете ли вы себя виновным в тех преступлениях?

— Какое это имеет отношение к делу, которое разбирается сегодня?

Я проговорил слова безэмоционально, глядя в одну точку. По залу прокатился недовольный ропот.

— Самое прямое, — в нетерпении ответил Кингсли.

— В таком случае я отвечу, что если вы семнадцать лет назад не нашли доказательств моей вины, то и сейчас и не найдете, — я понимал, что дерзость сейчас неуместна, но по привычке меня занесло. Во всяком случае, по своим меркам я говорил предельно вежливо. Можно сказать, был обходительным.

Кингсли спокойно подождал, пока разговоры утихнут.

— Вы приняли Черную метку в семнадцать лет и спустя три с половиной года стали шпионом Альбуса Дамблдора?

— Все верно.

— По каким причинам вы так поступили?

— Разочаровался в средствах Волдеморта, — сказал я нарочито небрежно.

Они наверняка полагали, что я не могу произносить его имя, судя по тому, как перекосились лица членов Визенгамота. Каждый раз, встречаясь с ним, я, не моргая, смотрел в отливавшие алым змеиные глаза. Я не дрожал, как осиновый лист, стоя перед ним на коленях! Да, я впервые назвал его этим именем, потому что считал, что быть с Лордом на равных мог только Дамблдор. А по силе духа, в бесстрашии перед смертью Альбус превосходил Темного Лорда во сто крат. Он был единственным, кто мог противостоять Волдеморту. И если эти глупцы считают, что называть Лорда по имени — значит бросить вызов, то мне остается только посмеяться над тем, как неловко скрывают они свою трусость, храбрятся друг перед другом и надеются заполучить уважение. Потому лишь, что научиться называть Лорда его страшным именем — все, что они смогли сделать за целый год. В душе они стыдятся, что в войне победил мальчишка.

Как это ни мерзко, но мне придется подыграть им.

— Зачем вы изначально присоединились к Пожирателям смерти?

— Когда я стал сотрудничать с Лордом, — я намеренно подчеркнул, что говорю не о Пожирателях, — мне были близки идеалы, которые тот проповедовал.

— И как давно вы пересмотрели свое мнение о «средствах» Волдеморта?

— В 1979 году.

— То есть сейчас вы полностью отреклись от этих идей?

— Отчего же? — я недоуменно повел бровью. — Я всего лишь понял, что идеалы должны оставаться идеалами.

Кингсли старался уйти от фактов и задавал личные вопросы. Я догадывался, почему он это делал. Процесс обещал быть долгим и утомительным.

— Почему вы вступили три года назад в Орден Феникса?

— На этом настаивал директор. Лично мне никакого удовольствия многочасовые собрания не приносили, с тем же успехом я мог всю информацию докладывать только Дамблдору. К несчастью, начальству сопротивляться тяжело, что одному, что другому, — съязвил я.

Почувствовал на себе чей-то острый взгляд, повернул голову чуть вправо, к зрительским скамьям. Невыносимая зубрила Грейнджер пялилась на меня, словно пытаясь отыскать скрытые признаки болезни. Наверняка вообразила, что видит меня насквозь. Заметив мой презрительный взгляд, девчонка жутко стушевалась и тут же опустила глаза. Так-то.

— Переходим к обвинению. Вы признаете себя виновным в убийстве Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора?

— Признаю, — глухо произнес я.

Пару секунд Шеклболт пытливо всматривался мне в лицо. Отстраненное спокойствие, которое я испытывал вначале, покинуло меня. Кровь отхлынула от щек, холод подступил к сердцу, которое пропустило пару ударов. Да, я — убийца...

— Первый свидетель — Гарри Джеймс Поттер.

Пришел в себя я только в тот момент, когда заметил краем глаза, что рядом стоит Поттер. Как можно было так сильно отвлечься?!

— На вершине Астрономической башни, — донеслось до меня.

— Там были только вы, мистер Поттер?

— Да, профессор Снейп явился, когда Драко Малфой обезоружил директора, — Поттер говорил громко и отчетливо.

— Значит, Драко Малфой все-таки присутствовал?

— Не думаю, что он собирался убить. Он тянул время, говорил, что Волдеморт уничтожит его семью, если он не предпримет попытки, но в тот момент, когда на башню ворвался профессор Снейп, — Поттер повернул ко мне голову и почтительно кивнул, — Малфой уже опустил свою палочку. Перед тем, как это произошло, профессор Дамблдор просил меня позвать профессора Снейпа. Только его.

— Мистер Поттер, вы уверены, что знаете причины, побудившие Северуса Снейпа произнести убивающее заклятие? — осторожно спросил Шеклболт.

— У меня есть неопровержимое доказательство — воспоминание, — довольно сказал Поттер. Я различил в его высоко поднятой руке отблеск стекла. — В нем директор просит профессора Снейпа убить его.

Зал ошеломленно молчал. Перед скамьей главного судьи вынесли Омут памяти. Я был неподвижен, как каменное изваяние, но внутри нарастало беспокойство. Сколько лишнего может быть в этом воспоминании?

Тем временем мальчишка вылил содержимое флакона в каменную чашу. Я пристально наблюдал за его действиями, невольно отметив при этом, как сильно Поттер вытянулся за то время, что я не видел его, насколько исхудал из-за всех потрясений. Спаситель волшебного сообщества держался скромно, совсем не так, как когда выигрывал в квиддич. К моему удивлению, Поттер отошел от чаши и снова встал рядом.

На короткий миг наши взгляды встретились, и неведомая сила подтолкнула меня осторожно проникнуть в его сознание. Казалось, Поттер только этого и ждал. В моей голове раздался твердый голос: «Не беспокойтесь, я уничтожил то, что суду знать не обязательно». Я вынырнул из мыслей мальчишки и снова посмотрел ему прямо в глаза. Он быстро отвернулся.

Теперь, когда я не ждал, что Поттер сам проявит ко мне хоть немного уважения, мне вдруг захотелось вернуть возможность отчитывать Поттера за любой косой взгляд в мою сторону. Так устроен мой мир.

Тем временем две фигуры, появившиеся из Омута, были увеличены в несколько раз при помощи магии для того, чтобы их было видно с задних рядов. Зрелище было завораживающее.

— ...Вы хотите, чтобы я сделал это прямо сейчас? — горько сыронизировала моя огромная, почти в полный рост копия. — Или дать еще несколько минут, чтобы составить эпитафию?

Этот разговор отпечатался в моей памяти навеки, мне не было нужды слушать его еще раз. Я посматривал на судей. Реакция была разной: большинство задумчиво следило за необычной беседой Дамблдора со мной, некоторые недоверчиво ухмылялись, одна впечатлительная дряхлая леди прикрыла рот ладонью.

— Спасибо, Северус, — и фигуры растворились в воздухе, оставив после себя легкую дымку.

В зале стояла гробовая тишина, только Поттер бесшумно переминался с ноги на ногу.

— Вы свободны, мистер Поттер. Переходим к обвинению о неоднократном применении заклятия Круциатус.

Поразмышляв, я решил, что Шеклболт все-таки будет хорошим министром. Он сможет навести порядок в волшебном сообществе. В роли верховного судьи Визенгамота, которую, как правило, выполняет министр магии, ему неуютно, и это заметно. Не его стихия. Правда, он может найти на эту должность кого-то другого: охотников до власти всегда было хоть отбавляй.

— Под Веритасерумом вы признались, что использовали пыточное заклятие дважды. В судебных архивах мы нашли свидетельства по вашему предыдущему делу. Тогда вы заявили, что пытали человека, не зная его имени, потому суд не мог вам ничего предъявить. Тогдашний верховный чародей Визенгамота даже сделал пометку «невменяем», — зашуршал бумагами Шеклболт.

Смутно помнил, как меня вызывали сюда после первой войны. Тогда я действительно был словно в дурмане и плохо осознавал, что говорил. Я почувствовал, как пересохло в горле, и нервно сглотнул. Но раскисать было не время и не место.

— Когда же вы использовали заклятие во второй раз?

— Прошлой зимой.

— По отношению к ребенку? — в голосе судьи зазвучали стальные ноты.

— Нет, — я хотел отмахнуться, но руки были прикованы. Смотря вперед, но ничего не видя перед собой, я рассказал:

— По отношению к Амикусу Кэрроу. Я патрулировал коридор ночью. Услышал возню в одном из классов, зашел. Мисс Лавгуд с шестого курса очень любит бродить по замку в ночное время, скверная привычка у нее такая, никак не могу отучить, — я притворно вздохнул. — Кэрроу подстерег ее и напал. Я приказал ему отпустить студентку и дождался, когда она выйдет за дверь.

Чуть прикрыв глаза, я вспомнил тот вечер: Лавгуд непонимающе хлопала ресницами, как будто только что проснулась, Кэрроу с видимым сожалением ослабил хватку. Задумчивый взгляд девочки, она не спешила уходить, я, все больше горячась, велел ей отправляться в гостиную ее факультета.

— Провел воспитательную беседу, — сказал я. — После Круцио Кэрроу вел себя послушней. Жаль, всего несколько месяцев.

— Луна тоже пришла сегодня, — сказал Поттер со зрительской скамьи. Грейнджер шикнула на него.

Пригласили Лавгуд. Судьи с интересом разглядывали ожерелье из пробок от сливочного пива и сумочку из фрукта, похожего на кокос, только с гладкой кожицей. Я, зельевар с огромным стажем, затруднялся определить, к какому виду относилось странное растение. Не иначе как Ксенофилиус Лавгуд вывел в своем огороде.

— Здравствуйте, профессор! — буднично поздоровалась со мной Лавгуд.

— Сядьте, пожалуйста, — Шеклболт сотворил дополнительное кресло. — Расскажите, что вы хотели нам сообщить.

— Я иногда хожу во сне по ночам, — усевшись, без предисловий начала Лавгуд. — Но бывает, что и не во сне.

Я многозначительно хмыкнул.

— Хогвартс — поразительное место, днем очень шумно, но это ничего, — нараспев вещала Лавгуд. — А когда темно, можно увидеть больше, чем при свете дня, — мечтательно добавила она.

Лавгуд неподражаема! Пожалуй, ради подобного ее и стоит приглашать.

— Амикус Кэрроу нападал на вас, когда вы гуляли ночью? — Бруствер вернул разговор в нужное русло.

— Да-да, — встрепенулась Лавгуд. — Профессор Снейп так мило меня защитил тогда.

Мило?! Насколько помню, я не поскупился в ту ночь на оскорбительные эпитеты и в адрес самой Лавгуд, и по отношению к остальным студентам. Как следует ее отчитал за проявленное легкомыслие.

Клянусь, когда-нибудь своеобразный юмор этой девочки переплюнет все сказанные мной саркастичные реплики.

— Когда это было?

Но Лавгуд, казалось, не слышала вопроса. Она вертелась на месте и бодро размахивала руками.

Защищается от мозгошмыгов, догадался я. Сохранять серьезное выражение лица становилось все труднее.

— Мисс... Мисс Лавгуд?

Ухватив рукой в воздухе что-то невидимое, шестикурсница недоуменно воззрилась на присяжных.

— Я пришла сказать только то, что уже сказала, — проговорила девочка без своей обычной потусторонности, даже с некоторой обреченностью в голосе. — Верьте тому, что говорит профессор.

— Суд обязан выслушать все версии случившегося, — встрял в разговор Перси Уизли.

Новенькая мантия судьи плохо сидела на нем, заметно топорщилась на плечах. Завидное повышение. Лицо новоиспеченного блюстителя справедливости было торжественным, но в то же время без свойственной ему кичливости. Едва уловимая складка пролегла на подбородке, взгляд стал суровым. Смерть близких никого не оставляет равнодушным.

— Благодарю вас, Персиваль. Мисс Лавгуд сказала достаточно. Вы свободны, — обратился Шеклболт к Лавгуд. Она отправилась на зрительскую скамью. — Меня больше интересует вот что: мы располагаем доказательствами неоднократного применения пыточного заклятия к ученикам в год вашего директорства.

— Что вы хотите услышать? — жестко осведомился я. — Когда в штате преподавателей находятся два Пожирателя, довольно трудно держать ситуацию под контролем.

— Однако можно предпринять все возможное...

— Это я и делал, — оборвал его я. Мне неприятно было об этом говорить; я ограничивал передвижения детей по Хогвартсу, как только мог. Этого не было достаточно, но сильно злить психически неуравновешенных Кэрроу было опасней.

— Конечно, детишек он берег, — тихо донеслось из угла. Там сидел новый глава Аврората и облизывал белесым языком свои толстые губы.

Во мне бушевало недовольство. Эти люди за целый год власти Лорда сделали в три раза меньше меня. Кингсли с интересом следил за тем, как менялось мое лицо. Это взбесило еще больше. Я уже с трудом удерживался от того, чтобы послать их как можно дальше в самых грубых выражениях. Помолчав с минуту, Кингсли обратился к остальным судьям:

— Уважаемые члены Визенгамота, в деле о применении Империуса к Мундунгусу Флетчеру появились новые факты. Следователи изучили память мистера Флетчера и не нашли никаких расхождений с информацией, которую предоставил мистер Гарри Поттер. К слову, Флетчер сильно испугался, скрывался от нас, но так как, кроме неосторожного поведения, в вину поставить ему нечего, он сегодня же будет отпущен. Итак, согласно воспоминаниям, подсудимый использовал запрещенное заклинание, чтобы донести идеи по защите Гарри Поттера до Ордена. Допрос под сывороткой правды показал, что обвинение необоснованно, Северус Снейп использовал заклинание с благими намерениями, и согласно поправке к закону о применении непростительных заклинаний номер 147, пункт первый, суд снимает это обвинение. А теперь слово предоставляется Тиберию Огдену, старейшему члену Визенгамота, благосклонно согласившемуся вернуться в его состав. Прошу вас.

С места встал дряхлый волшебник и заговорил тонким раздражающим голосом. И как они только способны его слушать? Привыкли, наверное. Заговорил он, между прочим, намного уверенней, чем можно было ожидать.

— Дело, несомненно, щекотливое. И более тонкое, чем может показаться на первый взгляд. Что мы имеем? С одной стороны, показания мистера Поттера не могут подлежать сомнению.

— Так ли? — усомнилась пожилая волшебница.

— Да, Эмбер. Именно так! — он поднял вверх палец. — И, с другой, я думаю, многие согласятся, что послужной список этого человека не внушает доверия. Оступившись однажды, он совершил это вновь. В первый раз он сделал это бессознательно, а что мы видим сегодня? Он стоял перед выбором, уничтожить свое имя или оказать услугу Дамблдору…

Меня будто не существовало.

Речь Огдена была долгой и пространной. После него в дело вмешался Фадж. Вот уж кто держится за свое место.

— На лицо попытки подсудимого скрыть, что происходило в Хогвартсе в период его так называемого директорства.

— Насчет «попыток скрыть» вы были бы осторожней, Фадж, — заметил кто-то с усмешкой. Фадж растерялся и стих.

Суд подходил к концу.

— Мистер Снейп, вам предоставляется последнее слово.

— Воздержусь, — безразлично проговорил я.

— Суд вынесет приговор. Долиш, отведите подсудимого в соседнюю комнату.

Освободившись от металлических браслетов, я потер запястья и проследовал за Долишем, поймав по пути обеспокоенный взгляд Поттера.

* * *

— Признать ли мистера Северуса Снейпа виновным во всех вышеперечисленных преступлениях? Поднимите руки те, кто считает его виновным.

Я не стал считать, сколько людей проголосовало за мою виновность, но их было мало.

— Поднимите руки те, кто считает Северуса Снейпа невиновным.

Сначала вверх взметнулось около двенадцати рук, затем еще три, в том числе рука Шеклболта. После этого, не колеблясь, руки подняли почти все присяжные.

— Суд постановил: признать Северуса Снейпа невиновным и освободить из-под ареста сразу после оглашения приговора.

На скамьях зашевелились, стали переговариваться вслух.

Стараясь не смотреть по сторонам, а в особенности на зрительские места, я быстро направился к выходу. Мантия развевалась за моей спиной, концы ее обвивались вокруг лодыжек, но ничто не могло затруднить моего легкого шага. Распахнутую сквозняком дверь я оставил открытой.

* * *

За стойкой, под табличкой с надписью «Охрана», сидел небритый волшебник в переливчато-синей мантии. Я протянул ему узкую полоску пергамента. Он скучающим тоном спросил:

— На получение палочки?

— Да.

Он нашел мой номер на стеллаже с пронумерованными ячейками.

— Сорок семь… Так, она здесь. Прошу, — он протянул мне палочку. Я брезгливо взял ее. Терпеть не могу, когда ее трогают посторонние.

— Эрик, — на стойку облокотился пухлый невысокий маг. — Идем обедать.

Узнав меня, он смолк и, кажется, побледнел.

— Ба! Оливер! Давно не общались, дружище, — охранник оживился и встал с места.

Он быстро подсунул мне ведомость посещений, в которой я расписался погрызенным пером. Коротышка таращился на меня; я усиленно делал вид, что не вижу его.

Меня не волновало, какие эмоции он испытывал, сколько пережил за последние сутки. Теперь это было на его совести. Я сунул перо в чернильницу, повернулся и, как ни в чем не бывало, прошел мимо него.

Подкупить охранников в Азкабане было непросто, но, на мое счастье, нечистые на руку люди есть везде. Я подкараулил момент, когда начальник крепости ушел домой, и подозвал к себе самого сговорчивого на вид стражника. Как назло, он оказался не только жаден до денег, но и болтлив.

— Только позавчера убрали дементоров. Да-да... Они отныне по особому приказу министра обязаны в горах жить небольшими общинами, значит, — разглагольствовал охранник, пока вел меня узкими коридорами к камере Малфоя. — В общем, как и троллей, их того, значит. Вот работка-то на наши головы, сэр. Раньше, конечно, народу магическому безопаснее было. Дементоров как его... не проведешь, значит. Спать им не надо, есть, получается, тоже. А мы люди. Нам ведь невмоготу целый день здесь сидеть, отлучаемся иногда по делам своим. Да и потом, зарплатка-то, я вам скажу, так себе.

Я поморщился, уловив запах перегара, исходивший от шагавшего впереди человека. Да уж, с такой охраной крепости заключенные быстро найдут способ сбежать.

* * *

Люциус сидел на полу, глядя в потолок.

— Здравствуй.

— А... Это ты, — меланхолично протянул Малфой. — Ну здравствуй.

Я как следует присмотрелся: в облике моего друга была пугающая отстраненность. Он всегда старался сохранять достойный вид, хотя, когда попал в опалу у Лорда, ему это удавалось все с большим трудом. Сейчас же Люциус выглядел просто ужасно: грязные волосы, неряшливая одежда, один рукав и вовсе оторван (интересно, как он умудрился?), взгляд потерянный. Подобное преображение я видел впервые за почти тридцать лет нашего знакомства.

Пройдясь по камере, я выглянул в узкое окно: зеленовато-синие волны с глухим ревом атаковали прибрежные скалы, горизонт был затянут тяжелыми облаками. Настолько зловещий пейзаж на любого будет действовать удручающе. Еще раз скептически осмотрев друга, я констатировал:

— Паршиво выглядишь.

Люциус рассмеялся. Через силу, без малейших признаков веселости.

— И смех у тебя нездоровый.

— Что поделать, — в тон мне ответил собеседник.

— Я тебя не узнаю, — вскипел я. — Недавно я услышал, что ты не имеешь ничего против, если все убийства Лорда припишут тебе.

— Разве не ясно, что мне отсюда не выйти? За мной столько всего, что денег не хватит откупиться, — вяло объяснил Люциус. — Я так сказал, чтобы авроров позлить.

Он взбесил меня не на шутку. Я взял его за плечи и хорошенько встряхнул.

— Что за бред ты несешь? Совсем крыша поехала? Не смей!

— Зачем ты пришел? — в глазах Люциуса вспыхнул недобрый огонек, он с силой оттолкнул меня, и я отлетел к противоположной стене. Его голос сорвался на хрипловатый крик. — Мне про тебя рассказали все! Ты продал меня Дамблдору! Ты продал меня Ордену! Теперь я понимаю... Ты не представляешь, сколько начинаешь понимать, сидя здесь! А я все гадал, как это Дамблдору удается идти на шаг впереди нас! Может, ты и общался со мной только ради того, чтобы потом побежать докладывать новому хозяину?!

Его слова задели меня за живое. Я снова подошел к нему, опустился рядом на пол. Закрыв глаза, я сказал:

— Послушай, только не перебивай, — перевел дыхание, подбирая нужные слова. — Верно, я давно предал Лорда и работал на другую сторону. Но предал я только его, не тебя. Я знаю тебя с детства. Ты первым увидел во мне личность, оценил по достоинству, поверил в меня. Я всегда уважал тебя, прислушивался к твоему мнению. Не думал, что ты забудешь об этом. Я не всегда мог поведать тебе о том, что со мной происходит, это верно. Но ты так и остался моим самым лучшим, настоящим другом и наверняка останешься им навсегда. Я не брошу тебя, слышишь, Люциус?

— Это все поэзия. Говори по делу. Пойми же, еще раз вернуть прежнее влияние едва ли получится, — глухо произнес Малфой. — Из-за меня Нарцисса и Драко не смогут принять в мэноре ни одну приличную семью: все отвернутся от них. Сейчас волшебники боятся себя скомпрометировать.

— Они нуждаются в тебе, а не в ком-то другом. Ты просто в отчаянии, Люциус, и не можешь здраво рассуждать. Вашей семье будет трудно в таком положении — это точно. Вы потеряли все связи в обществе, репутацию. Но без тебя Нарциссе не выбраться... Право, не знаю, чем для тебя является этот брак, но мне видно многое.

Он пропустил мои слова мимо ушей.

— Драко должны отпустить, он слишком мало знает. Запугают его и отпустят.

— Скорее всего, так и будет.

Поразмышляв, Люциус спросил:

— Ты пришел оказать моральную поддержку?

— Нет, я явился сюда, чтобы действовать.

— Не лучше ли подождать, пока буря уляжется и все забудется? — его привычная манера растягивать гласные успокоила меня.

— Нет, будет поздно. Пока кругом хаос, неорганизованность. Потом новый министр поймет, что к чему. Уже сейчас в Министерстве проверяют каждую палочку и ведут учет. Что до твоего дела… Ничего сверхсложного или невыполнимого, — я бодро поднялся на ноги и попросил Люциуса сделать то же. Когда он нехотя выполнил мою просьбу, я вынул волшебную палочку и негромко произнес:

— Империо.

* * *

Сработали сигнальные чары. Ко мне пожаловали гости. Вынув на всякий случай палочку, я бесшумно приблизился к двери.

— Северус, это я, Нарцисса... Я забыла прислать сову, — она еле выговаривала слова.

Из ее поведения я сделал вывод: Нарцисса была на грани. Только чувство полной безнадежности могло подтолкнуть ее к тому, чтобы просить о помощи.

Я впустил Нарциссу в темную прихожую и удивился, когда она без лишних церемоний прошла мимо меня и замерла посреди гостиной.

— Завтра состоится слушание, а мне так и не удалось подкупить судей. Всего несколько человек пошли со мной на контакт, да еще и не пообещали ничего конкретного, а деньги взяли, — упавшим голосом произнесла леди Малфой. Она не оборачивалась: не хотела, чтобы я видел ее лицо.

— Они боятся репортеров.

— Я не вынесу, Северус, — невпопад сказала Нарцисса. — Потерять их именно сейчас... — она подошла к окну, отдернула шторы.

В комнату ворвался полуденный свет, осветив ее унылое убранство. Погода стояла засушливая, в отличие от прошлого года, когда землю окутывали туманы. Настала пора первых признаков увядания лета: трава становилась соломой, воздух — застоявшимся, дни — знойными и бесконечно долгими. Такой провал во времени. Мир готовился к тому, чтобы начать все с чистого листа...

Мы же с Нарциссой отгородились от этого процесса, не зная, что делать. Мы ничего не ждали.

— Их обязаны выпустить. Я был у Люциуса. Все подготовил. Без показаний Поттера у них недостаточно доказательств, — с расстановкой произнес я. — На суд мне идти нежелательно, но сейчас сильное вмешательство и не нужно.

— В каком смысле?

— Запомни самое главное: ты должна заявить, что видела, как к твоему мужу применяли Империус.

— Это поможет? — она с сомнением посмотрела на меня.

Я возмущенно закатил глаза. Понимаю, что Нарциссе сейчас трудно, но сообразить уж можно было.

— Они вызовут колдомедиков или еще кого. Обнаруживающие чары покажут, что он некоторое время назад был под Империусом.

У Нарциссы странно блестели глаза, но, слава Мерлину, плакать она не стала. Всегда не выносил женских слез: смысла ровным счетом никакого, а негативных эмоций хоть отбавляй.

— Северус, не считай, что я забыла все, что ты сделал для нашей семьи. Знаешь, — я удивился тому, как изменился ее голос, — одно время я не понимала вашей с Люциусом дружбы: чистокровные предрассудки, должно быть... Забудь, даже не знаю, зачем я это говорю. Ты отныне часть нашей семьи. А может, ты уже давно ею стал, а я просто не замечала.

Нервы предательски дрогнули. Эти пафосные слова всколыхнули давно забытое мной желание иметь свою собственную, счастливую семью. Такие чувства всегда хранятся глубоко внутри. А потом всплывают неожиданно, замещая собой злость, раздражение. Становится тепло и уютно. Просто так, без причины. Тяжело было слышать эти слова в доме, в котором я так долго их ждал, но все же я был безмерно благодарен Нарциссе. Только не знал, как сказать.

Неловкость, похоже, сковала и ее. Нарцисса собралась уходить так же внезапно, как и явилась.

— Не сердись на Драко, он многое воспринимает неправильно, — сказала она напоследок, уже в прихожей.

Я отпер дверь. На пороге стояла Макгонагалл.

* * *

Вышел презабавный инцидент.

Смерив друг друга подозрительными взглядами, Нарцисса и Минерва одновременно произнесли:

— До скорой встречи.

— Я к вам по делу, Северус.

— До свидания! — повторила Нарцисса и, не взглянув больше на Макгонагалл, величаво прошествовала к калитке.

Когда эти две женщины стояли рядом, я невольно отметил про себя, до чего они похожи. Не внешне. Наверное, своим поведением. Каждую я знал не один год и раньше с уверенностью сказал бы, что у них нет ничего общего. А оно было, это почти неуловимое сходство. Так и не отойдя от изумления, я медленно перевел взгляд на Минерву.

— Не волнуйтесь, я не просто так пожаловала, — свела брови декан Гриффиндора. — Могу я наконец войти?

— О, ну разумеется, — я театральным взмахом руки предложил ей следовать в дом.

Макгонагалл обвела любопытным взглядом комнату: она была у меня в первый раз. Я редко появлялся в доме, который достался мне по наследству. Скорее всего, из-за тягостных воспоминаний, что хранили в себе эти стены. Но расстаться с домом я тоже не мог, хотя, признаться, иногда хотелось поджечь его и смотреть, как пламя поглощает кошмары, заключенные в нем. Я никогда не ставил перед собой задачи сделать дом пригодным для обитания, даже когда провел здесь все позапрошлое лето. Единственное, что я заставлял себя делать, чтобы он не казался заброшенным — приезжал пару раз в год, чтобы удостовериться, что здание не обветшало окончательно.

Минерва присела в потрепанное кресло и сказала:

— В школе отчаянно не хватает преподавателей. Я пришла предложить вам должность профессора Защиты от темных искусств.

Оставив ее слова без ответа, я сел напротив и соединил ладони вместе.

— А что Слагхорн? Он весь прошлый год пытался заставить меня подписать прошение об уходе.

— Он заявил, что собирается оставить работу, — не удивилась смене темы Макгонагалл. — Но если я его отпущу, мне придется искать еще и преподавателя по зельям.

— Не придется. Зельеварение буду преподавать я.

Она пристально посмотрела на меня, как будто высчитывая что-то в уме. Но из моего ответа Макгонагалл сделала неправильные выводы:

— Не сомневайтесь, на должность преподавателя Защиты вы имеете полное право.

— Вы меня не поняли, Минерва. Я хочу преподавать зелья, — раздраженно пояснил я. — Преподавание Защиты никогда не привлекало меня.

— Тогда я просто не представляю, кого мне искать на эту должность, — развела руками гриффиндорский декан.

— Это уже не мои проблемы, — я выдавил кривую улыбку.

Минерва фыркнула.

— Что ж... Буду ждать вас на первом учительском собрании 31-го августа, — точно, она ведь теперь директор, придется привыкать.

Распрощавшись с Минервой у калитки, я вернулся в приятную прохладу гостиной. Пошире раздвинул шторы, уткнулся лбом в оконное стекло. По искореженной крыше противоположного дома весело скакали блики, тощая собака с комьями шерсти на боках прошмыгнула во двор.

Я неожиданно ощутил прилив умиротворения. Замусоренный переулок перестал вызывать дискомфорт.

* * *

На следующий день почтовая сова принесла мне свежий выпуск «Пророка». Всю первую полосу занимала статья под громким заголовком: «Министерство продолжает освобождать Пожирателей». На колдографии Люциус и Драко под вспышки камер выходили из зала суда. Чего-то подобного я и ожидал, поэтому читать не стал.

Интереса ради пролистнул еще несколько страниц и наткнулся на материал с кричащим названием: «Пойдет ли Шеклболт по пути Фаджа и Скримджера?» Ну конечно, Скитер своего не упустит, постарается даже Кингсли репутацию подпортить.

* * *

Соединив руки за спиной, я брел рядом с Люциусом по садовой дорожке. Гравий хрустел под нашими ногами. На мне была самая легкая из имевшихся мантий: даже в тени было нестерпимо жарко.

Молчали. Каждый думал о своем. Я вспоминал один наш разговор, который состоялся, когда я только окончил школу: на руке появилась метка, по жилам растекалось ощущение приобщенности к чему-то по-настоящему великому.

Уже в первую войну не все видели в Темном Лорде человека, способного изменить мир, каким его тогда представлял себе я. Не только Лорд использовал сторонников для своих целей, но и его использовали. Оглядываясь на прошлое, зачастую начинаешь понимать истинные причины поступков людей.

Взять, к примеру, Малфоя. Он не был тупым животным, жаждущим крови, он убивал и пытал целенаправленно. Тогда это озадачивало меня, а сейчас... Кто я такой, чтобы осуждать своего друга?

Однажды я спросил, что заставляет его так поступать. Не напрямую, конечно, но смысл моего вопроса он уловил и ответил так: «Моя семья через века проносила знания, которые магглам не дано приобрести. Люди всегда боятся тех, кто выше, одареннее их, Северус. Они травят тех, кто умнее, стараются раздавить, потому что их больше, и они могут проникнуть в правительство и другие структуры, пропихнуть выгодные им идеи. Они расчистили путь в будущее для своих потомков, не обратив внимания на то, что не дают кому-то развивать силу, данную природой во всей ее полноте. Мне наплевать, поможет ли то, что я делаю, понять остальным магам, где их место в этом мире. То, что грязнокровки и магглы теперь чувствуют себя ничтожествами, приносит мне удовлетворение. Хотя порой они настолько глупы, что и этого не понимают. Почему они имеют право ощущать себя сильными, когда они слабее? Маглы не убивают нас физически, а порабощают наше сознание мнимой моралью, выгодной им. Не стоит принимать то, чему учат в школе, как данность, как точку отсчета. Если чувствуешь, что убийство необходимо — убей. Когда в немагических семьях рождаются отсталые в развитии дети, маглы заботятся о них, но втайне, на подсознательном уровне они желают им смерти. Якобы чтобы не мучать их, а на самом деле — чтобы не мучиться самим. Они считают, что бороться со своими инстинктивными желаниями — добро. Так вот, я тоже не хочу мучиться, Северус, и не буду. На что мне это их «добро», если чувствуешь, что твое достоинство унижено, твои знания объявлены вне закона?»

Я не до конца проникся подобной философией. Не знаю, что помешало. Обстановка, в которой я рос? Нет, это скорее подстегнуло бы меня. Разница в возрасте? В семнадцать лет я со всем максимализмом юности был поглощен более смелой задумкой — восстановлением могущества всех магов. Мне казалось, что личное благополучие сложится само собой: стоит только достигнуть глобальных целей, а все остальное приложится.

Здесь другое: моя совесть не приняла таких идей. Я многого хотел для себя, но не ценой чьих-то несчастий. Люциус же их просто не замечал.

Однако я догадывался, что меня он знал лучше, чем старался показать. У нас давно были странные отношения, основанные на самом извращенном вранье и предельной откровенности в некоторых вещах. И меня это устраивало. Именно такой человек всегда был нужен мне — тот, кто не верил моим словам, а судил только по поступкам. Тот, кто слышал, что я вру, и молчал.

— Драко противится, не хочет уезжать, но мы уговорим его. Здесь нас ничего хорошего не ждет, — оторвал меня от размышлений Люциус.

— Правильное решение.

Он искоса посмотрел на меня.

— Забыл узнать: как поживает твоя рана?

Пощупав повязку, я слегка удивился.

— Я не рассказывал тебе.

Малфой хитро усмехнулся.

— Меня насторожили тон Темного Лорда и твое долгое отсутствие. Медицинскими заклинаниями я владею из рук вон плохо: гувернеры этому не учат. Долго возился, вспоминая нейтрализующие змеиный яд чары. Твоих-то зелий под рукой не было. К тому же, я не такой мастер в беспалочковой магии, как Темный Лорд... Потом, правда, пришлось тебя оставить, когда я увидел, что Пожиратели направляются в Хогвартс. Но кровь остановить я смог. Хотя у меня большие сомнения, ядовита ли была змея, ведь мы видели, как она убивала, заглатывая жертву, а вот кусая... — цинично пошутил Люциус. — Могу я отныне считать, что мы квиты?

* * *

Когда я и Люциус подошли к парадному крыльцу, из холла вышли Драко с матерью. Нарцисса надменно улыбнулась мне, Малфой-младший, насупившись, смотрел в сторону. Я смерил бывшего ученика суровым взглядом. Все испытания прошедшего года наложили отпечаток на его характер, но во многом он так и остался избалованным ребенком. Надеюсь, когда-нибудь Драко перестанет вести себя по-детски.

— Куда ты теперь, Северус? — осведомилась Нарцисса.

— Слизерин сейчас нуждается в хорошем лидере как никогда, — мой взгляд устремился на скрывающееся за верхушками деревьев закатное солнце. — Я возвращаюсь в Хогвартс.

Я сказал Люциусу не всю правду. В большей степени в Хогвартсе нуждался я сам.

Выйдя из камина в замке, я оглядел свою комнату. Битва почти не коснулась подземелий: все вещи лежали на положенном месте. Я с удовольствием втянул носом сырой воздух.

Мебель была покрыта толстым слоем пыли: судя по всему, домовые эльфы себя не утруждали. Я подошел к зеркалу, провел тыльной стороной ладони по его поверхности: хмурое, рано постаревшее лицо. Как будто ничего не изменилось.

Интересно, что бы сделали с комнатой, не вернись я сюда? Едва ли кому-то понадобилось бы то немногое, что осталось от меня. Книги отправили бы к мадам Пинс, зелья — в больничное крыло. А письма, все мои заметки об открытиях в зельеварении? Сожгли бы, наверное. Выходит, от меня ничего не осталось бы... А вспомнил бы обо мне хоть кто-нибудь? Загрустил бы, увидев эту комнату или мою могилу? Помрачнев, я продолжил изучать свое отражение. А может, оно и к лучшему, если бы никто не думал обо мне... Иногда мне кажется, что мертвым не дают покоя те, кто не хочет с ними расставаться.

Меня часто посещали подобные мысли. Стоя на вершине Астрономической башни, я тешил себя надеждой, что никогда уже не узнаю, что будет после.

* * *

Весь август я выяснял, кто из слизеринцев намерен приехать в школу. Макгонагалл прислала мне бумагу, в которой разъяснялось, что так и не окончившим пятый и седьмой курсы студентам будет разрешено остаться на второй год для подготовки к экзаменам. Таким образом, появились дополнительные классы на пятом курсе, а шестого курса в этом году не предвиделось. Я думаю, что это правильный подход. В том году всем было не до учебы: студенты были заняты протестным движением, профессора — тем, чтобы никто из них не попался.

Со старостами факультета у меня возникли определенные трудности: так как Драко ушел из школы, а Паркинсон предпочла остаться, мне не хватало одного старосты, а мало кто из нынешних пятикурсников годился на эту роль. В конце концов, я остановил свой выбор на Роджере Марлоу. Он делал поразительные успехи на моих уроках, но я решил положиться на него не поэтому. Мать мальчика была из магглов, и Марлоу превосходно умел осадить студентов, принадлежавших к древнему роду, когда те начинали задаваться. Лидерских качеств в нем было немного, но зато я был спокоен: раздоров внутри факультета не должно быть. Я отдельно встретился со старостами в последние выходные в Хогсмиде и разъяснил, насколько серьезно они должны контролировать факультет в данной ситуации. Обо всех конфликтах, даже мелких, велел докладывать лично мне. Также я пригласил туда и Нотта-младшего, попросил содействовать в поддержании порядка на факультете. Если бы была возможность назначить его на должность старосты школы, я непременно дал бы ему отличную рекомендацию. Но я сильно сомневался, что в первый послевоенный год Минерва отважится отдать это место студенту со Слизерина. Нагрузив Нотта официальными обязанностями, я надеялся вытащить его из депрессии: после битвы среди погибших не был найден отец Теодора. Я не стал спрашивать у Нотта, пытался ли его родитель выйти на связь. На данный момент Теодор жил у родственников (его мать умерла при родах, и отец воспитывал мальчика в одиночку). Я знал, что отношения в их семье были намного более душевными, чем у Люциуса с Драко. Если бы Нотт-старший хотел забрать сына с собой, он давно бы это сделал. Вывод напрашивался только один.

Не скажу, что Нотт-старший был моим другом. Он был из тех сторонников Темного Лорда, что старались держаться в тени, и одним из тех Пожирателей, с кем я мог общаться без взаимных оскорблений. На собраниях он никогда не выпячивал грудь, как, скажем, Яксли. Инициатив своих тоже не предлагал, зато добросовестно выполнял все поручения Лорда, в бою всегда был аккуратен, метко посылал проклятья в противников. Так как принял метку задолго до меня, был одним из первых Пожирателей, но в фаворитах никогда не ходил. Лорд не отдавал должное тем, кто не выказывал подобострастного поклонения.

* * *

Замок был готов открыть свои двери новым ученикам. На пути в учительскую мне изредка попадались студенты. Ничего удивительного: многие пожелали помочь в восстановлении замка.

Из-за угла неожиданно вылетела младшая Уизли и врезалась в меня.

— Надо перед собой смотреть, а не по сторонам, — сделал замечание я.

Уизли свирепо посмотрела на меня, перекинула через плечо медно-рыжие волосы и удалилась.

Да... манер у гриффиндорцев всегда не хватало, но подобное разгильдяйство, конечно, выходит за всякие рамки. Ее поведение не только разозлило меня, как обычно, но и оставило горький осадок: если так относятся ко мне, то что ждет моих слизеринцев? Ничего-ничего, этим нахалам придется вспомнить, что следует проявлять уважение к старшим.

В учительскую я явился в самом дурном расположении духа. Флитвик прервался на полуслове и переглянулся с Минервой.

— Продолжайте, Филиус, — успокаивающе сказала она ему.

О моем освобождении в газетах почти не писали: репортерам на слушание было не пробиться. По этим причинам некоторые из учителей были шокированы моим появлением. Особенно Трелони: казалось, у нее сейчас глаза из орбит вылезут. Или я просто давно ее не видел?

Билл Уизли и его женушка, новые преподаватели по Защите и трансфигурации, смотрели на меня с нескрываемым недоверием.

— В общем, я уже все сказал, — отрезал Флитвик. В его голосе сегодня не было привычного воодушевления, с которым он, как правило, выступал на собраниях.

Я сел на свое место — то, которое всегда занимал при Альбусе.

Макгонагалл заполнила наступившую паузу:

— Поскольку в этом году пришлось срочно менять расписание, учебные планы, составы классов, я хочу узнать: имеются ли инициативы по их улучшению? Возможно, я что-то упустила?

Она сама напросилась.

— У меня есть предложение, — подал я голос.

— Какое же, позвольте спросить? — директор явно была недовольна моим некстати проявившимся усердием в работе.

— Я думаю, следует исключить некоторых семикурсников из продвинутых групп. По зельеварению уж наверняка.

— На каких основаниях? — резко спросила Макгонагалл.

— Такой способ позволит значительно увеличить время, которое уделяется отдельному студенту, — продолжил я. — На данный момент группы переполнены, зачастую там оказываются лишние люди. У многих не хватает навыков для изучения предмета.

— Вы сами два года назад составляли списки шестикурсников, которые будут у вас заниматься, Северус!

— Но после того как я стал преподавать Защиту, они были существенно изменены, профессор Макгонагалл. Причем вами.

Минерва опешила.

— И кого вы исключаете? — желчно осведомилась она.

— Из «новых» семикурсников, замечу, что здесь я в отборе не участвовал вовсе: Эйдриан, Макдафф, Хамфри, Торндайк, — спокойно ответил я. — Из решивших получить еще год для подготовки к экзаменам всего троих: Корнера, Поттера, Уизли.

— Это беспредел, Минерва! — заверещали Вектор и Флитвик. Стул под Хагридом затрещал. Великан недовольно покачивал головой. Билл Уизли так дернулся в кресле, что я поспешил незаметно сунуть руку в карман, чтобы достать палочку на всякий случай. Но его жена, а ныне профессор трансфигурации, схватила за руку психически неустойчивого муженька, предприняв попытку испепелить меня взглядом.

Свалилась же на мою голову семейка Уизли.

— Гораций весьма доброжелательно относился к мистеру Поттеру на шестом курсе. Мальчик делал феноменальные успехи. Надеюсь, авторитет вашего учителя имеет для вас какую-то ценность?

Ха! Авторитет Слагхорна! Уж если не разбираетесь в зельеварении, то лучше молчите, Минерва. Я вам сейчас расскажу, каким способом Поттер получал оценки по зельям.

— Хотя о чем это я говорю, — поправила сама себя Минерва. — Я ведь тоже преподавала на вашем курсе... Пока, я думаю, следует закрыть вопрос о списках состава классов зельеварения. Но мы еще побеседуем об этом, Северус.

Я пренебрежительно пожал плечами: напустила страху. Она — не Альбус, который имел неординарные способности к убеждению. Да, Минерва, мы еще как поговорим.

* * *

Когда собрание подошло к концу, директор обратилась ко мне:

— Пройдемте со мной, Северус.

Я невозмутимо последовал за ней, ощущая спиной колкие взгляды коллег.

Зря Макгонагалл строит из себя мудрого директора, способного разрешить любые конфликты. Единственный человек, который умел влиять на мои поступки, умер больше года назад.

Минерва была взбешена моими словами, судя по тому, на какой скорости летела к своему кабинету. Какая вспыльчивость, однако.

А я не отставал. Когда мы проскочили нужный поворот, я на мгновение озадачился, но вскоре догадался, куда она меня ведет. Почему в голову сразу не пришло, что отныне она занимает кабинет Дамблдора? Это было ее законное право, но я ощущал в этом что-то противоестественное.

— Лакричная палочка!

Из меня окончательно выветрился весь запал, и пропало желание подразнить Минерву. Принудив себя внутренне собраться, я взлетел вслед за Макгонагалл по винтовой лестнице и вошел в директорский кабинет.

Сразу посмотрел на портрет. Пронзительный взгляд из-под очков-половинок. В нем было столько сострадания, что мне захотелось улыбнуться Альбусу. Я постарался, чтобы улыбка была настолько теплой, насколько вообще можно было изобразить на моем лице.

Опять смотреть в глаза человека, которого ты убил, было все равно, что бередить незажившие раны, но оторваться было невозможно. Когда в год моего директорства кому-либо из учителей приходилось заходить в этот кабинет, они предвкушали, что я не смогу глядеть на напоминание о моем преступлении. Но его портрет поразительным образом давал мне силы держаться на плаву, он утешал меня в горькие минуты, укрощал мой гнев, когда у меня не получалось останавливать кровожадные порывы Кэрроу.

Порой на меня что-то находило, и я отмалчивался на его расспросы, а Альбус продолжал выяснять, что происходит в среде Пожирателей и в школе. Зачастую я кидал неясные намеки о том, что собираюсь делать. Мне тоже не всегда хотелось оставаться в дураках одному.

На несколько мгновений я забыл, что нахожусь в кабинете не один: вглядывался в портрет, пытаясь то ли найти в нем какие-то новые черты, то ли вспомнить некогда забытые. Глупость, конечно. Кашлянув, я напомнил Макгонагалл, что все еще здесь: она притворялась, что увлечена чтением каких-то бумаг, а сама украдкой поглядывала на меня.

Если Альбус придумывал изощренные аргументы, и волей-неволей приходилось соглашаться, то Макгонагалл одолела меня эмоциональным натиском. Ровно один час сорок три минуты — я следил по часам — директор докучала мне разговорами о том, как важно дать студенту возможность получить профессию, к которой у него, несомненно, имеется талант. В ход были пущены упреки и даже угрозы. И вот когда в порыве холодной ярости Макгонагалл заявила, что назначит деканом Слизерина Флер Уизли, я не на шутку испугался. А что? Минерва могла, с нее станется. Альбус с озорным блеском в глазах посматривал на меня и на Макгонагалл.

— Кстати, мисс Делакур — прекрасный выбор, браво! — издевательски протянул я. — Уровень обучения в нашей школе заметно повысился.

— Отныне миссис Уизли, не забывайте, — сердито перебила меня директор. — Я думаю, вы понимаете, что это временные меры, на два-три года, не более. Они молоды и амбициозны, преподавание — не их стезя. Билл сам подошел ко мне и предложил стать профессором по Защите, сказал, что работать в Гринготтсе он больше не желает. Скажу вам честно, Северус: я была сильно удивлена. Но, поразмышляв, я, кажется, поняла причину столь странного решения: вся эта ситуация... со смертью одного из близнецов, — Минерва тяжко вздохнула, — несомненно, сказалась на нем. По-моему, он сейчас старается находиться поближе к сестре и младшему брату. Думаю, он не отдает себе отчета, что поступает так из-за стремления оградить их от любых опасностей.

Я как никто другой понимал, о чем она говорила. Два года назад, когда я узнал, какая судьба уготована сыну Лили, я бессознательно пытался привязать его к себе: добился отлучения Поттера от квиддича, назначил еженедельные отработки. Лишь бы он только проводил со мной лишний час. Мне как воздух стало необходимо слышать в тишине удары его сердца. С каждым разом я с болью сознавал, что времени становится все меньше, а духа принять предназначенную ему участь не хватало. Хотя я догадывался, что мальчику хочется провести с Джинни Уизли как можно больше свободных минут. Видя этих двоих, которые шли по школьным коридорам опьяненные счастьем, взявшись за руки, мне иногда безрассудно хотелось подойти и сказать им... Что? Я не знаю. Наверное: бегите, спасайте свои жизни, свою любовь, прячьтесь! Пару раз я не выдерживал и отпускал его пораньше с отработки, чтобы и он, и она смогли насладиться последними безмятежными днями. Правда, навряд ли Поттер замечал это: он был слишком поглощен своими фантазиями о расправе надо мной.

Я с отвращением отмечал, насколько понимающие взгляды кидал на меня Альбус. Он чувствовал, какая борьба происходит внутри меня, но не пытался помешать. Мне самому удавалось держать свои чувства в узде.

От переполнивших меня эмоций я крепко сжал ручки кресла.

— Знаю, вы сейчас скажете, что ограждать их не от кого и незачем, но попытайтесь хотя бы не мешать молодому человеку пережить смерть брата, — миролюбиво сказала Макгонагалл. — Что касается миссис Флер Уизли: я полагаю, у вас хватит терпения. Через годик-другой они решат завести детей, и тогда уж ей точно будет не до уроков.

В результате мы пришли к соглашению, что списки учащихся будут изменены. Но имена Уизли и Поттера в них останутся. Я не спорю: эти дети действительно много сделали для победы, даже, можно сказать, они и победили. Но проблема Минервы как руководителя — неумение отделять личное отношение от способностей ученика. Поттер столько лет ничего не делал на моих уроках, в облаках витал, вот и получал заслуженные оценки. Ну, Поттер в зельеварении не так плох, что-то может, если постарается, но вот Уизли... Как представлю, что еще год с ним провозиться придется! Мне вполне хватало младших курсов, где приходилось вдалбливать материал в голову кому попало.

Весь вечер я разгребал документы в своем кабинете. Я не ожидал, что снова займусь преподавательской деятельностью, и не счел нужным подготовить учебные планы к новому году. Теперь пришлось расхлебывать. Ужинать я не ходил: вызвал эльфа, и он доставил блюда прямо в мой кабинет.

* * *

В Большом зале, вопреки обыкновению, уже сидели ученики. Особенно много их было за гриффиндорским столом. Когда я подошел к преподавательским местам, постукивая по ноге палочкой, из которой сыпались искры, мои старые коллеги кивнули мне в знак приветствия. Этот самый обыкновенный жест тронул меня до глубины души, но я не подал виду, как много для меня значит их прежнее отношение. В то время, что я был оторван от своеобразного учительского мирка, я остро ощущал, как мне не хватает общения с этими людьми. Хотя мы редко находили общий язык, их расположение было важным для меня.

Начали прибывать остальные студенты.

Наконец стал заполняться пустовавший до того стол моего факультета. Из всех присутствующих только у слизеринцев был понурый вид. Но, заметив меня среди преподавателей, мои студенты воспряли духом и перестали затравленно взирать на окружающих.

Сидя на привычном месте, я изредка посматривал на шумный гриффиндорский стол. Поттер сиял, как начищенный котел, и здоровался со своими друзьями. Я поймал себя на мысли, что отныне все будет не так, как раньше при Альбусе. Возможно, не хуже. Просто не так.

Новым заместителем директора стал Филиус. Когда он вводил первокурсников в Большой зал, его с трудом можно было различить среди них. Робеющие дети выстроились в ряд перед Шляпой. Некоторые вздрогнули, когда она запела:

Приветствую вас, дорогие друзья!

В начале учебного года вы снова

Привычно собрались послушать меня

О жизни веселой под хогвартским кровом.

Великих деяний не требует свет

От тех, кто пришел к нам впервые.

И дать я могу Непреложный Обет,

Что в силах помочь вам отныне.

Вначале вас всех ожидает семья —

Единство внутри факультета.

И только потом изученье зверья,

И зелья, и карты, планеты...

Единство, семья — красивые слова. Только подобные советы обычно не действуют. А вот агитация к тому, что учебу надо отодвигать на второе место, приносила свои плоды: с каждым годом студенты все безалабернее относились к занятиям.

И помните: школу должны мы спасти,

Уйдя от вражды факультетов.

Я видела, как Салазар Слизерин,

Идеи свои выдвигая,

Чуть было совсем не остался один,

Однако сегодня мы знаем:

Студенты живут под зеленой змеей

И чтут серебристое знамя,

Победами славятся перед страной

И лучшими учениками.

Не иначе как Альбус надоумил Шляпу спеть такие слова. Что же раньше он этого не сделал, до того, как стало слишком поздно?

Во мне бурлило негодование: столько лет натравливать всю школу на Слизерин, а теперь разом признать все достоинства нашего факультета! Не насмешка ли это? Я не один недоумевал: за всеми столами, даже за слизеринским, молча переглядывались. А Шляпа тем временем завывала:

Затем факультет госпожи Рейвенкло,

На умников очень богатый...

Наконец шляпа пропела последний куплет:

Зависит же все от решений моих

И вашей души очертаний,

Ведь выкрикну я без заминки

Дальнейшее ваше призванье.

Зал зааплодировал. «Да, отныне, конечно, все сразу наладится», — кисло резюмировал я.

— Когда я назову вашу фамилию, будьте добры сесть на табурет и надеть шляпу, — тонким голосом сказал Флитвик.

— Аддерли, Джек!

— РЕЙВЕНКЛО!

Возгласы и рукоплескания: дети словно пытались восполнить таким ярким выражением радости отсутствие погибших товарищей.

— Гелбрейт, Мэтью!

— СЛИЗЕРИН!

Наш стол взорвался аплодисментами. Красный как рак, Мэтью Гелбрейт присоединился к слизеринцам. Я и остальные учителя аплодировали, но за другими столами на несчастного мальчика смотрели с явным неодобрением. Только среди гриффиндорцев послышались жалкие хлопки: я различил в самой гуще Поттера и Грейнджер. Вслед за народным героем в разных концах зала также раздалась пара-тройка хлопков. К моим студентам всегда относились предвзято, а с прошлого года с открытой агрессией. Поэтому они научились держать себя подобающим образом и, не обращая ни на кого внимания, дружелюбно приветствовали новенького. Я ощутил прилив гордости за своих детей, когда увидел, как Забини покровительственно улыбнулся Мэтью Гелбрейту и усадил его рядом с собой.

Что бы ни говорили, но слизеринцы никогда не бросят своих товарищей. Последователи Салазара умеют быть осторожными, расчетливыми, абстрагироваться от эмоций, их не заденешь пустыми разговорами. Они никогда не лезут на рожон. В отличие от гриффиндорцев. Тем только повод дай.

Я поймал взгляд Забини и дал знак, что их поведение я оценил должным образом.

— Клиффорд, Ханна!

— ХАФФЛПАФФ!

— Крофтон, Аурелия!

— СЛИЗЕРИН!

Крофтон? Я рассмотрел девочку внимательней. Сомнений не осталось: Аурелия — дочь моих бывших учеников. Студентов одного из первых моих выпусков. Образцовая семья. Лет пять назад они приезжали проведать школу и заходили ко мне. Кажется, упоминали о том, что у них родился ребенок. И вот их дочь тоже поступила на мой факультет. Секунду, неужели я настолько стар?!

Пока я с трудом переваривал информацию, распределение закончилось. Макгонагалл поднялась с места:

— Добро пожаловать в школу чародейства и волшебства Хогвартс! Не беспокойтесь, я больше не буду вас мучить. Приятного аппетита! На здоровье! — она взмахнула руками, и на столе появился ужин.

У меня не было аппетита. Поэтому я просто угрюмо наблюдал, как ученики поглощают пищу, изредка переговариваясь между собой.

Все возвращается на круги своя.

Удивительно, но я перестал чувствовать себя не на месте. Как раз наоборот. Забота о Слизерине — то, что мне действительно было необходимо.

А Поттер?

Я отыскал его среди гриффиндорцев. Ну, теперь мне не от кого его защищать, разве что от его собственной глупости. Я уже давно свыкся с мыслью, что мне придется охранять его от Пожирателей, от Лорда до конца своих дней. Это стало неотъемлемой частью моего существования. Поэтому сейчас появилось ощущение, будто меня лишили чего-то важного.

Макгонагалл снова встала:

— А теперь, когда все мы сыты, я хочу рассказать вам, какие изменения произошли в преподавательском составе. Начиная с этого года, преподавать Защиту от темных искусств будет профессор Уизли.

Зал зааплодировал, но больше всех, конечно, неистовствовал Гриффиндор. Уизли поднялся с серьезным выражением лица и поклонился.

— Место профессора трансфигурации, — извиняющимся тоном продолжила Минерва, — займет миссис Флер Уизли, а для вас тоже профессор Уизли.

Старшекурсники толкали друг друга локтями и указывали на новую преподавательницу: девочки — с недовольством, мальчики — чуть ли слюни на мантию не пускали. Выбор странный, ничего не скажешь. Она не глупа, иначе на Турнире Трех Волшебников Кубок ее не выбрал бы. Но я сильно сомневаюсь, что должность преподавателя ей по душе. Наверняка просто решила поддержать мужа.

— Зельеварение, как и прежде, будет вести профессор Снейп, — обреченно, как мне показалось, объявила директор.

— Зельеварение? Снейп?! — эхом разносилось по залу.

В дальнем конце вскакивали с мест, чтобы удостовериться в сказанном. О нет, мои дорогие, вы не ослышались.

До конца вечера не утихали возбужденные разговоры.

То ли еще будет, злорадствовал я. Пусть не рассчитывают на поблажки. Я не буду смотреть на то, что два года зелья вел такой никудышный учитель, как Слагхорн.

* * *

Стена отъехала в сторону, и я шагнул в образовавшийся проход.

В гостиной Слизерина собрались, похоже, все студенты моего факультета: в кожаных креслах сидели семикурсники и пятикурсники, группами стояли ученики с третьего и четвертого курсов, чуть поодаль, в углу, скромно держались первокурсники и второкурсники, которые знали меня только в качестве директора.

— Мисс Паркинсон, позвольте узнать: почему студенты моего факультета находятся не в своих спальнях после отбоя? В частности, самые младшие студенты? Старшекурсникам еще простительно, я сам просил их задержаться в общей гостиной, чтобы сказать несколько слов. Насколько мне известно, в ваши обязанности входит проводить первокурсников в новые спальни. Вы должны были сделать это полчаса назад.

— Мы ждали вас, сэр, — не испугалась моей тирады Паркинсон.

Оглядев студентов, я смягчился: настолько искренними улыбками они встречали меня.

— Мы хотели сказать, — выступил вперед Брендон Вейси, — мы очень рады, что вы вернулись в школу. Мы не подведем вас, профессор. Можете на нас рассчитывать.

— Я не сомневаюсь в этом, Брендон.

Первокурсники и второкурсники все еще боязливо топтались в стороне от меня. Надо было внушить и им уверенность в завтрашнем дне.

— Теперь я хочу обратиться к студентам, у которых деканом я буду впервые, — я снисходительно посмотрел на своих новых подопечных. — Как вы понимаете, при сложившихся обстоятельствах к вам будут относиться с предубеждением. Возможно, не только школьники, но и мои коллеги, преподаватели. Вы попали на Слизерин не случайно. В каждом из вас скрыт большой магический потенциал. Запомните: в каждом. На данный момент вы ничего не умеете или умеете слишком мало, чтобы называться волшебниками. Это нормально, не стоит бояться. Вы можете доказать, что чего-то стоите, не только рвением в учебе, которое я жду от вас. Относясь вежливо к своим учителям вне уроков, добиваясь побед в квиддичных матчах, вы покажете всем, кто лучший. Только так. Вы обязаны поддерживать своих товарищей в затруднительных ситуациях. Не сомневайтесь, что и сами вы можете обратиться за помощью к любому старшекурснику, — сидевшие в креслах студенты согласно закивали. — Я гарантирую вам, что всегда буду на вашей стороне, только если вы станете прилагать должные усилия в учебе. Если я услышу от другого преподавателя, что вы нарушили школьные правила, пеняйте на себя. На этом все. Добро пожаловать в Слизерин.

Старосты засуетились и отправились показывать первокурсникам их спальни. Я подозвал к себе Ургхарта, Вейси и Харпера.

— Бродерик, — обратился я к Ургхарту, — возобновляются квиддичные матчи. Я оставляю вас в должности капитана, можете набирать команду. Брендона и Маркуса, — я посмотрел на Вейси и Харпера, — я настоятельно рекомендую оставить в команде. Сообщите мне, в какой день вам будет удобно провести отборочные. Я зарезервирую поле.

* * *

Я долго ворочался, не мог уснуть. Эти два дня выдались насыщенными.

Теперь мне придется снова вести уроки у Поттера. Страшного в этом с рациональной точки зрения ничего нет. Просто теперь он знает, как я уничтожил его семью, каких глупостей наделал в молодости. Я прекрасно помнил, как он вел себя, посмотрев ту сцену у озера в моих воспоминаниях. Тогда я воспринял все очень болезненно: Поттер увидел чересчур много, узнал то, о чем Альбус только догадывался. Но он не нашел в себе сил извиниться. А ведь я винил себя за то, что заставлял его вспоминать об унижениях, перенесенных в детстве, старался быть с ним мягче.

Ненавидит ли он меня по-прежнему? И почему, черт возьми, меня стало интересовать, как он относится ко мне? То есть, раньше я прекрасно осознавал, что происходит у него внутри. Это всегда было написано на его лице, да и легилименция — полезная вещь. А теперь я не знал, что и думать.

Потом суматошные мысли доконали меня, и я приказал себе успокоиться. Завтра все-таки первый учебный день.

В голове витала непрошеная мысль: «Это самое лучшее место на Земле».

— Успокаиваемся.

Хотя в призыве к порядку они особо не нуждались: и так можно было услышать, как пролетает муха. Я медленно двинулся между рядами парт. Студенты, не особенно скрывая своего отношения к моей персоне, старались отодвинуться подальше, чтобы мантия ненароком не задела их. Что ж, это не помешает мне вести урок.

— За два года вам предстоит изучить свойства большинства существующих противоядий. Сегодня мы будем варить одно из самых простых зелий для четвертого курса. Правда, подозреваю, что не все с ним справятся, — убийственно вкрадчивым голосом начал я. — Но для начала хотелось бы проверить ваш уровень знаний. Возможно, он еще печальней, чем я себе представляю... Аберкромби, каковы основные ингредиенты зелья от икоты?

Юан Аберкромби вытянул свою тощую шею и сглотнул.

— Заунывники? — еле слышно прошелестел он.

— Вы сейчас меня спрашиваете? — ввинчиваясь в него взглядом, тихо спросил я.

— Ну, в состав зелья входят тертые головки заунывников.

— И на этом все?

Мальчик что-то забормотал и смолк.

— Жалкое зрелище. Может, вы нам поможете, Кеннет?

— Да, сэр, — с вызовом ответила рейвенкловка. — В состав зелья входят отвар рябиновой коры, тертый рог двурога, слизь книжного червя, замаринованные щупальца растопырника, а главная составляющая — лирный корень.

Я скривился: не терплю тех, кто, показав элементарные знания в зельеварении или в чем-то другом, мнит себя профессионалом в данной области. Подобные люди полагают, что на фоне всех остальных выглядят не такими бездарностями, а на самом деле они просто имеют чуть больший объем памяти.

— Хм, уже лучше, — пожевав губы, был вынужден согласиться я. — Но вы забыли один важный ингредиент: от трех до семи капель пиявочного сока — зависит от того, сколько зелья вы хотите получить. Пиявочный сок нейтрализует опасные выделения из слизи книжного червя. Без этого вы получите не средство от икоты, а отраву. Итак, Аберкромби, вы не смогли назвать ни одного ингредиента зелья, состоящего всего лишь из шести компонентов. Такие зелья вы должны были готовить на третьем курсе, не задавая вопросов. А вы не можете даже назвать состав. Просто поразительно: как же вы собираетесь сдавать СОВ? Вот что, — я остановился у учительского стола и пристально оглядел класс. Хвала Мерлину, многие пристыженно опустили головы: значит, совесть все-таки имеется. — Начиная со следующего урока, вас каждое занятие будет ждать небольшой контрольный тест на знание составов зелий, которые вы проходили с первого по третий курсы. Это наименьшее, что я имею право с вас требовать.

Студенты обменялись негодующими взглядами, но шептаться не осмелились.

— А теперь можете приступать к сегодняшнему заданию. Рецепт на доске.

Четверокурсники засуетились: разводили огонь под котлами, доставали из шкафов склянки и запасы ингредиентов.

Хорошо, что гриффиндорцев поставили в расписании с Рейвенкло. Своим рвением к знаниям рейвенкловцы будут влиять на качество работы гриффиндорцев. А вот когда львиному факультету выпадают уроки со Слизерином, жди беды. В такой обстановке о зельях ни гриффиндорцы, ни мои студенты не думают.

Прогуливаясь по классу и наблюдая за кипящей работой, я ловил злобные взгляды, направленные в мою сторону. После публичной расправы над Аберкромби студенты, видимо, решили, что таким способом мстить мне гораздо разумнее, чем просто взять и заняться приготовлением зелья.

— Ваше зелье уже должно было приобрести салатовый оттенок, Нейтан. Если я через пять минут не увижу, что оно стало таковым, вы получите ноль за урок, — едко произнес я.

Заставлять ленивых и невнимательных студентов проявлять терпение в таком тонком искусстве, как зельеварение, доставляло мне непередаваемое наслаждение. Не думал, что буду так скучать по своей работе.

* * *

Перед обедом в моем расписании был свободный час, и я отправился в учительскую, размышляя по дороге о том, что четвертый курс в целом неплохо справился с зельем. Но запаса знаний в головах катастрофически не хватает. Придется с этим бороться. Похоже, что такое состояние дел наблюдается на всех младших курсах. Слагхорн основательно постарался.

— ...Мне неп`гивычна такая система. Я думаю, у нас в Шармбатон лучше. Экзамены позже, и они намного сложнее, — щебетала без умолку Флер Уизли. — О! Здравствуйте, мсье Снейп! — она лучезарно улыбнулась мне.

Вектор, у которой тоже в это время не было урока, подняла на меня жалобный взгляд.

— Так о чем я говорила? Ах, не важно! Мне так приятно быть рядом с Биллом. Даже в Хогва`гтсе. И можно п`гивыкнуть к маленьким деткам. Мы тоже их ско`го заведем. Надо научиться с ними общаться. Они иногда бывают такие смешные и глупенькие, — меня сейчас стошнит! Просто сил нет выносить эту болтовню! — Сегодня на первом уроке один первокурсник сп`госил у меня, как лучше произносить заклинание: шепотом или г`гомко! — она залилась серебристым смехом.

На секунду мое воображение нарисовало обалдевшую физиономию первокурсника. Несчастные.

Я закрыл журнал, поставил его на полку и поспешил выйти. Отойдя на приличное расстояние от учительской, я услышал за собой шелест мантии и стук каблуков.

— Мсье Снейп! Подождите!

Похоже, она преследует меня. Я ускорил темп. Но прыткая Уизли сумела преградить мне путь.

— Я хотела сказать вам па`гу слов о Ро`альде.

— О ком? — не утерпел я, хотя прекрасно ее понял.

— О Ро-на-ль-де, — по слогам произнесла Уизли.

Скрестив руки, я вопросительно посмотрел на нее.

— Пос`геди коридора? Давайте отойдем к окну.

Меня так и подмывало незаметно ретироваться, но, с другой стороны, любопытно было узнать, зачем она меня догнала. В этот момент прозвенел звонок, и из классов с шумом высыпали ученики. Уизли это не встревожило. Воинственно уперев руки в бока, она сказала, будто обращаясь к маленькому ребенку:

— Вы повели себя нек`гасиво по отношению к `Арри и Ро`альду. Они должны сами выбирать, на какие занятия им ходить...

Я и так сделал исключение для Поттера и его рыжего друга — разрешил посещать мои занятия. Чего ей еще надо? Вздумала воспитывать меня? Даже не притворяясь, что слушаю, я со скучающим видом смотрел на учеников, слонявшихся по коридору. Из самой дальней аудитории как раз вышел Поттер со своей девушкой и верным товарищем. Размахивая огромными ручищами, Уизли во все горло распинался:

— Ты только представь, Гарри, каково нам с Джинни. Я-то думал: ушел Перси из школы — и здравствуй, свобода! Чего вы лыбитесь? А если, не дай Бог, Перси станет министром? Мне же придется из страны бежать! Нет, серьезно! — Поттер и младшая Уизли прыснули.

Проходившие мимо пятикурсницы оглядывались на эту троицу. Поттер, привычный ко всеобщему обожанию, не заметил этого, а вот Уизли расправил плечи. Поскольку они двигались в мою сторону, их голоса становились все четче.

— А куда пошла Гермиона? — Джинни Уизли заозиралась по сторонам.

— В библиотеку, — гордо ответил ее брат. — Она у меня такая...

Он резко затормозил и уставился на пол. С его лица сбежала краска. Поттер со своей спутницей тоже остановились, и оба побледнели.

Я не сразу догадался, в чем дело. Мы были на шестом этаже восточного крыла, а в углу, на котором застыли взгляды всех троих, когда-то Флитвик отгородил болото, сотворенное выдумщиками-близнецами Уизли. Теперь его не было.

Первым пришел в себя Поттер. Он обнял свою девушку покрепче и потянул за собой. Она мотнула головой и, понурившись, ускорила шаг. Ее брат не последовал за ними. Отойдя на несколько шагов, Поттер посмотрел назад:

— Рон!

Но Уизли не шелохнулся. Тогда Поттер подскочил к нему и дернул друга за рукав. Что-то тихо сказал ему. Уизли кивнул, но не двинулся с места. Сердце кольнула жалость, настолько беспомощными они сейчас выглядели. Ведь они еще дети, хоть и не признают этого. Выбитый из колеи, Поттер отпустил друга и, словно ища поддержки, огляделся. Его взгляд остановился на мне, и я мигом посмотрел в сторону. Не хотелось, чтобы он подумал, что я следил за ними.

Двумя руками я аккуратно отстранил нового профессора трансфигурации, которая до сих пор не умолкала.

— О-ла-ла! Что за шутки?! Воспитанные господа так себя не ведут, — топнула она ногой.

— Да-да, как-нибудь на досуге я поразмыслю над тем, что вы пытались до меня донести, — отозвался я.

«Пусть время вылечит этих детей, пусть они поскорей забудут о том, что было. Лучше я понесу наказание за все, что натворил, лучше, чтобы меня терзала совесть. Только не их. Только не Поттера», — твердил я про себя, уходя подальше от учительской, от того места, от безмолвного горя, повисшего в воздухе.

* * *

Вечером мне захотелось пройтись по школьным коридорам. Была у меня такая сентиментальная привычка: обходить пустующие этажи один за другим, впитывать энергию замка, объединявшую в себе мудрость многих поколений, а иногда вспоминать моменты, пережитые мной в прошлой жизни. Моменты, которые уже не вернешь. Когда я разрешал себе отдаться этим воспоминаниям, то испытывал что-то отдаленно похожее на радость. Большинство из них было связано с Лили.

До отбоя оставалось около получаса, в школьном дворе никого не должно было быть, и я решил выйти подышать свежим воздухом. Почти пустой, без студентов, двор выглядел приятнее. Начинало темнеть, вдали ухнула сова.

— Прекрати, Гарри! — ко входу в Хогвартс на всех парах неслись младшая Уизли и Поттер. Уизли на повышенных тонах что-то объясняла ему: — Майкл — мой друг, и ты не можешь мне запретить разговаривать с ним!

— Когда это вы успели стать друзьями? — Поттер шел все медленнее, а затем и вовсе остановился. — Если я правильно помню, ты его бросила!

— И что, мне теперь нельзя хорошо к нему относиться, а ему ко мне? Брось! — вскричала Уизли. — Я не ожидала от тебя такого отношения! В следующий раз думай, прежде чем подозревать меня в чем-то!

— Прости, Джинни, я не хотел, — огорченно ответил Поттер и протянул к ней руку. — Просто... А ты не думала, что он все еще неравнодушен к тебе? Может, он решил воспользоваться тем, что меня не было?

— Вот именно, Гарри, тебя не было. А мы все были здесь. Я не говорю, что вам было легче... но мы не выстояли бы, не поддерживая, не выручая друг друга. Мы все стали ближе, чем когда бы то ни было, это правда. Я уверена, ты понимаешь меня, только постарайся услышать, — надтреснуто произнесла Уизли и добавила беззвучно, мне с трудом удалось прочитать по губам: — Ты же знаешь, что я тебя люблю.

Не прибавив больше ни слова, она развернулась и быстро зашагала ко входу в вестибюль, яростно смахнув слезу. Меня она, похоже, не увидела. Поттер со смятением во взгляде смотрел ей вслед. Я решительно подошел к нему. Заметив меня, он сразу решил предупредить:

— До отбоя еще есть время, никаких правил я не нарушал, — видно, эмоции все еще бушевали у него внутри, но, подумав, он все же прибавил: — Сэр.

— Верно, — шелковым голосом ответил я. Брови Поттера удивленно поползли вверх. Прожигая его взглядом, я продолжил: — И если я встречу вас одного или вдвоем с мисс Уизли, когда через час буду идти по седьмому этажу, вы получите дисциплинарное взыскание. Штрафные очки в первый учебный день едва ли принесут вам триумф. И еще: если я увижу рыдающую мисс Уизли в каком-либо закоулке замка, — Поттер вжал голову в плечи, — то вы до конца года будете очищать парты от пробирочных червей.

— Могу я идти? — спросил Поттер расстроенно, намеренно не глядя на меня.

Я уступил ему дорогу.

Перегнул палку? Я тут же одернул себя: он уже не так мал, чтобы остро реагировать, когда ему указывают на ошибки. Он обязан в полной мере почувствовать себя провинившимся за то, что обидел девушку, которая столько лет влюблена в него.

Может, другие учителя не замечали этого, но я столько лет приглядывал за Поттером и волей-неволей присматривал и за всеми, кто его окружал. Почему мне так хотелось, чтобы они были вместе? Ведь их пара напоминала мне его родителей. Осознание этого тяготило душу, но создавало иллюзию, что прошлое можно повернуть вспять. Как будто Лили жива, как будто снова светится изнутри, глядя на Поттера, а я стою рядом и уверяю себя в том, что она к нему равнодушна. Так должно было быть — рыжеволосая девочка и мальчик с вечно растрепанными волосами.

Октябрь 1981-го года

— Ты куда собрался?

Меня покоробило от подобного тона. В последнее время в штабе Лорда развелось слишком много случайных людей. Он использовал их для мелких поручений, но вели они себя исключительно нагло. «Как я вообще мог думать, что получить метку — значит стать избранным? Только посмотри, кто тебя окружает», — уколол я себя.

Не обратив внимания на слова Пожирателя, исполнявшего роль часового, я стал подниматься наверх.

— Его все равно нет.

Мне вдруг стало тревожно: куда Темный Лорд отправился ночью?

Хотя, с другой стороны, я стал чересчур мнительным. Пора прекратить пугаться каждой отлучки Лорда. Запрятав свои страхи в самые дальние уголки души, я спросил как бы между прочим:

— Кого он с собой взял?

Стоявший внизу Пожиратель недовольно оглядел меня.

— Кажется, я задал вопрос, — я не скрывал угрозы в голосе.

Видимо, он не хотел наживать себе недруга в лице одного из самых приближенных сторонников Лорда и ответил:

— Никого вроде.

Никого... Подозрительно.

Но делать нечего: я спустился обратно. Расспрашивать всех встречных о том, куда отправился Темный Лорд, было слишком рискованно. Аппарировав к дому, в котором я теперь снимал комнаты, я поднялся прямиком на второй этаж.

Темный Лорд стал часто менять места для собраний Пожирателей и более настороженно относиться к своим слугам: одно неверное движение — и твой труп найдут в заброшенном сарае. Да, он расширял ряды своего войска, но круг людей, хотя бы отдаленно понимающих стремления предводителя, значительно сузился. Лорд догадывался, что Дамблдор подобрался совсем близко, и опасался предательства.

И не зря. Я немало способствовал тому, чтобы директор Хогвартса знал о его планах как можно больше. Пожалуй, Лорд и не представлял, насколько Дамблдор осведомлен обо всем, что совершалось в стане Пожирателей.

По крупицам я собирал сведения о его действиях и доводил это до директора. Единственное, в чем я был уверен — охота на Лили и ее сына превратилась у Темного Лорда в манию. Это было известно всем.

Но меня тревожило то, что пока ничего не происходило. Но ведь как-то Дамблдор использовал информацию, добытую мной! Он же говорил, что собирается покончить с Лордом раз и навсегда. Только он хотел не убить его, а уничтожить иным, непонятным мне способом.

Лучше об этом не думать. Главное, она сейчас в безопасности. Дамблдор ее защитит, а мне нужно просто продержаться как можно дольше, не дать себя убить, пока не буду уверен, что ей ничто не угрожает. Что Лили счастлива.

"Не с тобой, с Поттером", — гаденько шепнуло мое подсознание.

"Если она выбрала другого, — отогнал я сомнения, — ты должен смириться, ради нее".

Страх быть раскрытым преследовал меня постоянно, но я не давал ему овладеть мною. И никогда не дам.

Сев в кресло, я устало потер виски.

Месяц назад я сообщил Лорду, что сниму комнаты в Хогсмиде. Якобы для того, чтобы как можно скорее войти в круг доверия Дамблдора. На самом деле мне просто захотелось небольшой передышки. И я ненавидел себя за эту слабость.

Мне действительно удалось вздохнуть с облегчением впервые за последние полгода. Нервы были взвинчены до крайности. Я не сомневался, что однажды Лорд раскусит мою игру, и тогда настанет конец.

Метка загорелась болью сильнее обычного. Я закусил губу. Закатал рукав, посмотрел на левую руку. Сердце ухнуло вниз: рисунок побледнел, стал почти невидим.

Это могло означать...

Бежать к Дамблдору — и как можно быстрее. Он — тот, кто понимает наверняка суть происходящего. Я уже занес над очагом зажатую в ладони щепотку летучего пороха.

Нет. Сейчас нужно быть аккуратнее. Возможно, это уловка Лорда, чтобы выяснить, кто из нас перебежит на вражескую сторону.

Как правило, я сам связывался с директором Хогвартса через хозяина «Кабаньей головы». Давал знать, что у меня появились полезные новости, а потом приходил в назначенное время к нему в кабинет. Там мы могли спокойно побеседовать. В любом другом месте это не удалось бы: за Дамблдором продолжали вести тайную слежку. А Темному Лорду я пока говорил, что директор не до конца верит в мое раскаяние и не идет на прямой контакт. По идее, я должен был тоже узнавать о его действиях, но мне до сих пор удавалось скармливать Лорду ложную или скудную информацию, которую подкидывал Дамблдор. Поручение войти в доверие к главе школы я получил недавно, до этого в мои обязанности входило только шпионить за ним, ну и участвовать во всех боевых операциях Пожирателей, разумеется.

Приходя в круглый кабинет, я скупо, в нескольких предложениях обрисовывал ближайшие намерения Лорда. Иногда Дамблдор задавал пару вопросов. Этим и ограничивалось наше общение. Ни на какие другие темы я с ним не разговаривал. Он относился ко мне вежливо, но холодно. Хотя ничего другого я и не ожидал.

Как же быть с меткой?

Я еще раз внимательно ее осмотрел. Она словно потухла. Раньше я всегда ощущал ее присутствие на своем теле, даже если метка не жгла мне руку. А теперь я чувствовал себя... освободившимся.

Радоваться ли? Неизвестно, что теперь будет. От этого я не находил себе места.

Взяв под контроль эмоции, я принудил себя сесть. Несколько часов я изучал клеймо на руке, привыкал к новым ощущениям и ждал, не произойдет ли еще что-нибудь. Гадал, что заставило метку утратить силу.

Он умер? Решил отказаться от сторонников? Потерял свое мастерство, все, что он умел?

Надо идти к Дамблдору! Как это ни прискорбно осознавать, но этот человек единственный, к кому я мог обратиться.

Ночь на дворе. Успокойся.

Несомненно, никто из Пожирателей не спит. Должно быть, все так же, как и я, предполагают, что исчезновение метки — временное явление. Добровольно отказаться от власти такой маг, как Темный Лорд, не мог. Кто-то вынудил его это сделать. Самый вероятный вариант — Дамблдор. Если директор Хогвартса для себя считает убийство слишком низким поступком, то как может он быть уверенным, что Лорд не сможет вернуть себе былую мощь?

Но нет: на часах четыре.

Неужели все закончилось? Вот так просто, в один миг?

Нужно вернуться в штаб и разузнать, что думают о случившемся остальные.

* * *

Разглядывая усыпанный опилками пол «Кабаньей головы», я готовился к долгому ожиданию. Сердце колотилось о ребра. Не прошло и нескольких минут, как в камине показалась голова.

— Здравствуйте, вы хотели что-то срочно сообщить?

Вдруг я растерялся. Сперва хотел извиниться за ночной визит, но решил, что лучше сразу перейти к делу. Тем более, Дамблдор выглядел бодро, словно и не ложился спать.

— У меня для вас важные новости, — внимательно следя за выражением его лица, я хрипло произнес: — Несколько часов назад у всех Пожирателей исчезла метка.

Дамблдор ощутимо напрягся, взгляд стал непроницаемым, будто он ушел глубоко в свои мысли.

— Что значит «исчезла»?

— Поблекла... не знаю, как объяснить. Будто ее сила иссякла, — я принялся закатывать манжеты.

— Не обязательно, — остановил меня Дамблдор. — После того, как это произошло, чувствовали ли вы хоть малейшую ее активность?

— Не чувствовал.

— Давал ли Волдеморт о себе знать после того, как метка исчезла? Вы выясняли? — задумчиво произнес он.

Чувствуя, как на моем лице задвигались желваки, и еле сдерживаясь, чтобы не повышать голос, я ответил:

— Ради всего святого! Разумеется, узнавал! Никто ничего не знает, но многие, — в памяти всплыло хмурое лицо Нотта, нервно озирающийся Каркаров, — считают, что он бросил своих приверженцев.

Наступило продолжительное молчание: я терпеливо ждал, что он ответит.

И тут в голову пришла мысль, от которой ужас парализовал меня.

— А вы не думаете, что это может быть новый план: уйти в тень, чтобы она... то есть они... прекратили...

— Чтобы Лили и Джеймс перестали скрываться? — подхватил Дамблдор.

Я кивнул.

— Такой вариант нельзя исключать, — серьезно ответил он.

— А вы можете проверить, как она там? — мне стало не по себе от пронизывающего взгляда, которым он меня одарил. Просить его было мерзко, но мне так хотелось быть уверенным, что с ней все в порядке!

— Посреди ночи? — спокойно сказал Дамблдор. — Я обязательно загляну к ним, но ближе к утру. Не беспокойтесь, Северус.

Дамблдор был непреклонен. Я понял, что спорить бесполезно. Возможно, он говорит так убежденно потому, что сам является хранителем Тайны?

— А вы ничего не говорили ей обо мне? — вырвалось помимо воли.

— Если я правильно помню, вы просили, чтобы я ничего не говорил ни о вас, ни о вашем содействии. Вы хотите, чтобы я рассказал ей?

Я смутился. Лили не приняла бы помощи от меня, она не захотела бы быть мне обязанной. Она забыла обо мне. От этого становилось невыносимо горько. Но так было правильно.

— Нет! Пусть будет так, как есть. Не время разговаривать об этом.

— Вот именно, — мягко согласился Дамблдор. — Если вы узнаете нечто новое, свяжитесь со мной, но старайтесь ничего не предпринимать.

Он исчез в камине, и я не успел ничего больше спросить. Решив, что хранителем является директор, я немного успокоился. А кто же еще? Не станет же Поттер подвергать опасности жизнь жены и сына!

* * *

В десять утра я вышел из дома и с удивлением обнаружил, что, несмотря на мороз, улицы Хогсмида непривычно оживленны. Люди, собираясь группами, быстро обсуждали что-то и бежали к другим домам. На всех лицах я примечал нескрываемое ликование. Даже вчера, в Хэллоуин, такого не было.

Стало известно, что их злейший враг исчез.

«Как скоро люди поверили в это», — отметил я.

После разговора с Дамблдором мне стало спокойнее, чем раньше. «Он все проверит, он ее защитит, он мне обещал», — повторял я про себя, как мантру. А мне нужно всего лишь выполнять свое дело: больше от меня ничего не требовалось. Конечно, полностью полагаться на другого человека — полнейшее безрассудство. Но ведь это Дамблдор — тот, кого боится Темный Лорд. «Теперь уже боялся», — поправил я себя.

От толкавшихся людей, мимо которых я проходил, отделилась одна фигура. По неизвестной мне причине я уцепился за нее взглядом и с удивлением обнаружил, что это Макгонагалл.

Точно она. Совсем не изменилась, только волосы стали чуть белее, чем раньше. Я ровным счетом ничего не почувствовал к ней. Никакой тоски по школьным годам. Она словно была из чужого, параллельного моему мира. Профессор тоже заметила меня. Невозмутимо изобразив корявое подобие улыбки, я прошел рядом и, кажется, совсем запутал ее этим: Макгонагалл протянула руку к карману и похлопала по нему.

«Решает, стоит ли стукнуть меня Ступефаем», — отстраненно подумал я.

Крутнувшись на месте, я аппарировал к воротам Малфой-мэнора.

Люциус тоже не спал эту ночь, под его глазами пролегли синяки.

— Присаживайся, — он мельком взглянул на меня, беспокойно передвигаясь по гостиной, обшаривая книжные полки и выбрасывая различные предметы из ящиков.

— Думаешь, к тебе пожалуют авроры?

Он остановился на секунду и насмешливо посмотрел на меня.

— Никто не посмеет явиться в мой дом, Северус.

— Как скажешь, — хладнокровно согласился я. — Тогда зачем уничтожаешь все темномагические артефакты?

— Надо быть предусмотрительнее. Я побывал у Фаджа и у Бэрти Хиггса ночью. Они будут на моей стороне.

— Разумно.

Он польщенно улыбнулся.

— Кого успел увидеть? — в штабе Лорда нам не удалось с ним пересечься.

— Игоря, он уже, наверное, сбежал. Лестрейнджей. Они пытались утихомирить друг друга, но только больше надрывали глотки. Нотта. Он аппарировал, не сказав ни слова.

— Хочешь? — он протянул мне бокал вина.

— Не помешает.

Сделав пару глотков, я откинул голову на спинку кресла. Люциус шуршал какими-то бумагами.

— Тебе бы тоже не помешало подстраховаться, — заметил Малфой.

— Я надеюсь, что не зря возился столько с человеком, в доверие к которому Темный Лорд велел мне войти.

В среде Пожирателей не было заведено обсуждение приказов Лорда. Даже теперь Люциус не стал досаждать мне вопросами.

Неужели мы и вправду избавились от рабства? Вольны распоряжаться своей жизнью?

Мне странно было надеяться на такой исход, а поверить в случившееся было еще сложнее.

Я устало прикрыл глаза.

Кто-то кричал. Я резко вскочил и глянул на часы. Не может быть! Уже три часа дня! Как можно было выйти из строя на такой длительный срок!

Впрочем, я с трудом мог определить, сколько времени находился на ногах. Ведь и прошлую ночь почти не спал. Выглянул в коридор. Снизу доносилась брань. Наплевав на предосторожности, я побежал.

В просторном холле Малфой-мэнора было человек семь.

— Ты нас всех ставишь под удар. Неужели ты не понимаешь, что сейчас надо сидеть тихо и не высовываться! Авроры и Орден уже схватили всех, кто был в штабе, и вам крупно повезло, что никто не увязался следом! — я никогда не видел, чтобы Люциус настолько не владел собой.

Захват штаба следовало предугадать. Ведь о его месторасположении я сам докладывал Дамблдору. А теперь я не мог быть разоблаченным, и он отправил туда фениксовцев. Может, оттуда и слухи пошли о том, что Лорд ушел?

— Тебя там даже не было, жалкий трус! Ты не сражался вместе с нами! — в бешенстве вопила Беллатрикс. — Я всегда знала, что ты отступишься! Я сама найду его!

Подойдя ближе, я рассмотрел ее лицо: на нем были пятна копоти. Интересно, что теперь задумала эта истеричная дамочка? Пока Малфой нервно хохотал над ее словами, я схватил Лестрейндж за плечо.

— Темный Лорд приказывал тебе разыскивать его, на случай, если метка исчезнет? Он что-то тебе говорил?

— Не твоя забота!

Беллатрикс скинула мою руку и, казалось, готова была захлебнуться от ненависти ко мне.

— Остынь, Белла! — презрительно кинул ей Малфой, продолжая посмеиваться. — Темный Лорд наверняка не был бы доволен твоими выходками.

Дьявол! Это ее не урезонит, а только больше разозлит.

— Милорд никогда не сомневался во мне! Он повторял, что если не Поттеры, то… Словом, он раскрыл мне тайну пророчества! Значит, нам надо там его искать! Дай пройти! — ее лицо жутко перекосилось.

Я покрылся холодным липким потом. «Не Поттеры»? Неужели он был у Поттеров? У нее?

Но ведь Дамблдор надежно ее спрятал. Он говорил мне, что надежно спрятал. Мой мозг готов был разорваться от переполнявших его сомнений.

Беллатрикс продолжала что-то кричать, но я не слушал. Я пытался не показывать, какой приступ паники охватил меня, и, стараясь, чтобы шаг был размеренным, хотя очень хотелось перейти на бег, направился к аппарационному барьеру.

К Дамблдору. Немедля.

* * *

Выбираясь из камина в директорском кабинете, я зацепился мантией за кованую решетку и долго не мог справиться с ней. «Замечательно, теперь он примет тебя за напуганного сопляка, у которого дрожат руки», — подумал я, мучительно осознавая, как выгляжу со стороны, и дернул мантию так, что от нее оторвался большой лоскут.

Повернулся к Дамблдору. Он медленно перебирал пальцами тонкую ткань, лежавшую перед ним на столе. Кажется, то была мантия-невидимка. Я без предисловий начал:

— Я был у Малфоев. Там говорили о... Вы сделали то, о чем я просил сегодня ночью?!

Директор посмотрел на меня. Нечто жуткое отпечаталось в его взгляде. Озноб прокатился по моему телу.

— Подождите меня здесь.

Но директор уже шагнул в зеленый огонь в камине.

В нетерпении расхаживая перед громоздким столом, я с трудом удерживал приступы ярости. Хотелось разбить вдребезги металлические приборы, расставленные по всему кабинету, только бы нарушить пугающую тишину.

Так прошло около получаса, но мне показалось, что больше. Пробудился мирно посапывавший до того феникс. Раздавалось пощелкивание его клюва. Судя по всему, он должен был скоро сгореть: оперение потускнело, бусины глаз были необыкновенно печальны. Мне вдруг стало жаль его. Я подошел и провел рукой по голове птицы.

Послышались шаги на лестнице. Я отдернул руку.

— Что вы здесь забыли?!

Писклявый голос Флитвика. Я успел отвыкнуть от него, а после тишины и вовсе заболели уши.

— Жду Дамблдора.

— А-а-а... — он не знал, удовлетворительный ли это ответ. Или Флитвик просто не узнал меня сразу.

Говорить нам было не о чем, поэтому я отвернулся. На стеклянных дверцах шкафа с множеством флаконов я видел его отражение. Декан Рейвенкло с интересом меня разглядывал. Наверное, я уже не тот, каким был во время учебы в Хогвартсе.

Загудел камин. Отбросив ненужные мысли, я сделал непроизвольный шаг вперед.

В очаге быстро вращалась высокая худая фигура.

Взглянув в лицо Дамблдора, я отпрянул. Черты его лица помертвели, застыли, как восковая маска. Дикий животный ужас, не сравнимый ни с чем из того, что я испытывал за последние сутки, прокрался в грудную клетку.

— Филиус, я буду вам очень благодарен, если вы ненадолго оставите нас с Северусом наедине.

Мне казалось, что все вокруг нереальное, ненастоящее. Что это сон. Может, я неправильно понимаю все, что происходит?

Точно, я просто неверно истолковал его поведение! Сейчас он мне все расскажет и никаких вопросов не останется...

Я не дышал: ждал, когда Дамблдор скажет что-нибудь. Хоть что-нибудь. Его взгляд был направлен на Запретный лес за окном. Секунды, что Флитвик шел к выходу, показались мне невыносимо долгими.

— Вы хотели знать, что происходит, Северус? Что же, если вы и впрямь не знаете, я вам скажу, — натянутые, как струны, нервы вдруг дали слабину. Я уже готов был молить директора о том, чтобы он молчал.

Два коротких, судорожных вздоха.

— Сегодня ночью Волдеморт потерял свое могущество, расстался с телом, — резко сказал Дамблдор. — Но перед этим он убил Лили и Джеймса Поттеров.

Я открыл рот, чтобы сказать...

Из горла вырвался стон. Я бросился к двери.

Скорее. Надо найти ее.

Заперто. Я подергал ручку пару раз. Но ведь отсюда только что вышли люди! Налег со всей силы. Дверь не поддавалась. Онемевшими руками вынул палочку. Попробовал несколько заклинаний. Ничто не помогало.

Это Дамблдор запер ее! Мне нужно спешить, а он запирает дверь!

— Выпустите, — язык плохо слушался, и голос был будто не моим.

— Нет, я не выпущу вас, Северус, — услышал я категоричный ответ.

Я прижался к деревянной поверхности. Ведь Лили где-то там. А этот негодяй не дает мне ее найти. А ее нужно уберечь. Непременно. Я почувствовал прилив сил. Направил палочку на дверь, но рука ходила ходуном, и взрывное заклятие угодило в стенной шкаф. Полетели щепки и обрывки кожаных переплетов.

От отчаяния я завопил, уже совершенно не понимая, что происходит и где я нахожусь:

— Выпустите меня! — обернулся к нему. — Немедленно выпустите! Вы... Вы не имеете права! Вы не понимаете! Сейчас же! Я спешу! Выпустите меня! Немедленно выпустите!

Голос сорвался.

— Чего я не понимаю, Северус? — невозмутимо ответил на мою тираду Дамблдор.

— Вам все равно, а мне нет! И я... я... я должен идти! — мне хотелось разодрать это спокойное лицо, встряхнуть его, заставить почувствовать любую эмоцию.

— Куда вы пойдете? — потухшим голосом спросил директор.

Вопрос ввел меня в ступор. Я перевел взгляд на дверь.

Куда? Туда, где Лили.

«Лили умерла, Дамблдор только что тебе сказал», — раздался в моей голове холодный голос.

С глаз содрали пелену. Стены зашатались, все перевернулось вверх дном, и я, полностью обессилев, повис на дверной ручке.

Согнувшись от приступа обжигающей боли, я заорал, что было мочи:

— Не-е-е-е-т!

Теплые руки обняли меня за плечи и подтащили к мягкому сиденью. Перед глазами всплывали образы:

«Лили протянула мне руку. Ее глаза озорно блестели.

— Побежали?»

«Открытая, счастливая улыбка. Она гладит по голове своего Патронуса.

— Какой красивый! Только посмотри, Северус!»

Ведь это же Лили!

За что... именно она? За что?!

«— Не подходи к ней.

Поттер толкнул меня плечом. Я не собирался больше просить у нее прощения, просто хотел понаблюдать, притаившись в тени колонны, за тем, как переливаются всеми оттенками медного на солнце ее волосы.

— А то что? Убьешь? — прошипел я. — У тебя никогда не хватит духу произнести нужное заклинание.

Поттер плотоядно улыбнулся и направился к ней. Я отвернулся, чтобы не видеть, как он обнимает Лили. Как отгораживает, защищает ее от меня».

Ее действительно надо было спасать от таких существ, таких тварей, как я. От нового приступа боли я скорчился в кресле.

«Мертва-мертва-мертва», — шумно стучало в висках.

Почему же никто ее не спас? Даже те, кого она считала друзьями, кому вверила свою жизнь? Ни один из тех, кого большинство восхваляло, как невесть каких благородных, храбрых людей. Ни Поттер, ни Блэк...

Подняв голову, я увидел Дамблдора, стоявшего надо мной с мрачным видом.

— Я думал... вы... спасете... ее.

— Они с Джеймсом доверились не тому человеку. Как и вы, Северус. Вы ведь тоже надеялись, что Волдеморт ее пощадит?

Действительно надеялся. Правда в том, что я полагался на кого угодно, а сам сделал так мало.

Это моя вина. Ни Поттер, ни Дамблдор не виноваты так, как я.

— Ее сын выжил.

Я мотнул головой. Зачем он это говорит? Не хочу ничего слушать! Какая разница, кто жив, а кто нет, если она умерла?

С каждым разом произносить мысленно ее имя становилось все труднее.

— Ее сын жив. У него ее глаза, — твердил он. — Вы ведь помните глаза Лили Эванс?

— ПРЕКРАТИТЕ! — я зажал уши, чтобы не слышать, как кто-то другой произносит это имя.

Сдерживать то, что происходило внутри, я уже не мог. Начал говорить вслух: уже было неважно, кому и зачем я говорил эти слова. В это невозможно поверить...

— Умерла... навсегда.

— Вас мучает совесть, Северус?

Да какая разница, что меня мучает! Пусть он просто не лезет не в свое дело! Единственное, чего мне хотелось — чтобы меня выпустили из этого проклятого кабинета. Или лучше, чтобы меня запытали Круциатусом, замучили до смерти, но только чтобы она жила...

— Лучше бы... лучше бы я умер...

— И какая была бы от этого польза? — холодно спросил Дамблдор. — Если вы любили Лили Эванс, если вы действительно любили ее, то ваш дальнейший путь ясен.

Какой еще путь? Что ему нужно?

— Что... что вы хотите этим сказать?

— Вы знаете, как и почему она погибла. Сделайте так, чтобы это было не зря. Помогите мне защитить сына Лили.

Перед глазами все плыло.

— Ему не нужна защита. Темный Лорд ушел...

— Темный Лорд вернется, — твердо возразил Дамблдор, — и тогда Гарри Поттер окажется в страшной опасности.

Мне не было дела до этого ребенка.

Но ведь он — ее сын, ее частица, которая осталась на этой земле.

Это ее не вернет. Ее ничто уже не вернет. От пронизывающей меня боли я уже готов был лишиться чувств.

Только не при Дамблдоре, нет. Надо восстановить дыхание. Нужно что-то ответить ему.

Он предлагал мне охранять сына Поттера. Лучше сгинуть, чем так жить. Но Дамблдор не даст мне погибнуть, поэтому и не выпускал отсюда. И он прав: моя смерть не принесет никому пользы.

Соглашусь, только едва ли это поможет мне загладить свою вину перед ней.

— Хорошо. Ладно. Но только ни слова никому, Дамблдор! Это должно остаться между нами. Поклянитесь! Я не вынесу... тем более сын Поттера... Дайте мне слово!

— Дать слово, Северус, что никому и никогда не расскажу о самом лучшем, что в вас есть?

Этот человек издевается! Держит меня здесь и говорит кучу ничего не значащих слов! Говорит о том, что будет. Дамблдор не понимает, что будущего нет.

Он притворно вздохнул:

— Ну, если вы настаиваете... я обещаю.

Молчание.

Пустота, бессмысленность.

Никому не нужный ребенок выжил. Она отдала за него жизнь. Почему получилось именно так?

Мне расхотелось бежать куда-то. Он в очередной раз оказался прав: мне некуда идти.

Осталось последнее желание.

— Вы позволите... увидеть... ее? — выдавил я.

Дамблдор кивнул. В его лице проскользнуло ожесточенное выражение и тут же исчезло.

* * *

Пошатываясь, я приблизился к лестнице. Споткнулся. Глянул вниз. Тело Поттера. Раньше я думал, что его смерть обрадует меня, вызовет ликование. Но ничего подобного я не испытал.

Сглотнув, я задрал голову: значит, она там.

Дамблдор смотрел мне в спину, я чувствовал это. Ему, наверное, не до того, чтобы возиться со мной. Но мне хотелось увидеть ее, и в то же время я не мог набраться смелости и подняться наверх.

Хватаясь за перила, я делал осторожные шаги. Пройдя половину пути, остановился.

Не могу. Я физически не могу идти дальше.

Дамблдор тоже стал подниматься по лестнице: под ним скрипели ступени.

— Не надо, Северус, — сжалился он надо мной.

Это мне не надо вашего милосердия! Я все понял: он привел меня сюда, чтобы напугать видом трупов, которые оставляют за собой Пожиратели, уходя из разрушенных домов. Пусть Дамблдор думает обо мне, что хочет: мне плевать, кого еще убьет Лорд в будущем. Будь моя воля, я позволил бы Лорду убить любого младенца за жизнь Лили!

Не послушав его, я рванул на верхнюю площадку. Дверной косяк был искорежен. Дверь открыта. В комнате стоял полумрак, занавески с ночи оставались закрытыми. Я зацепился взглядом за рыжее пятно на полу. Мысли оборвались.

Ее локон.

Устремился вперед.

Ноги подкосились, и я рухнул на колени перед Лили.

Ее хрупкое тело было вывернуто под неестественным углом.

Свечение, которое всегда шло от ее кожи. Только теперь оно не согревало, не дарило радость.

— Это ты? — робко спросил я.

С трепетом протянул руку и отбросил с лица прядь медных волос. Профиль, который я не спутал бы ни с каким другим. Широко распахнутые застывшие глаза. Ей было страшно...

Я не хотел, чтобы она боялась. Такого Лили не заслужила.

И я прикрыл ее веки, чтобы не видеть предсмертного ужаса, запечатленного в них. Теперь она как будто спит.

Ласково прикоснулся к ее щеке. Ледяная.

Боже, какая же она холодная...

Я подполз ближе и подхватил ее, прижал к себе в попытке хоть немного согреть. Она всегда дарила столько тепла моей душе, а мне нечем было ответить. Даже теперь я не был способен защитить ее.

А во мне еще осталось столько нерастраченной нежности, которую я мог бы дарить ей каждый день. Только Лили это уже не было нужно.

Обезумев, я стал покрывать поцелуями ее лицо, волосы, руки, стискивал ее в объятиях, гладил по спине. Шептал ей то, что не решался сказать так долго.

И так хотелось верить, что Лили услышит меня.

* * *

Нелепо раскинув руки и ноги, я валялся на промерзлой земле.

Из глаз непрерывно текли слезы. Затем перестали, и остались только влажные дорожки на щеках.

Я сосредоточился на небе, его тончайших переливах и неповторяемых формах облаков. Раньше я никогда не замечал, насколько оно прекрасно, необыкновенно. И каждую следующую секунду уже не такое, каким было мгновение назад.

А еще оно вечно.

— Вставайте, Северус, — Дамблдор склонился надо мной и загородил небосвод.

Я не знал, давно он стоит рядом или только пришел. Это было несущественно, меня огорчало лишь то, что он мешал мне наслаждаться закатом.

— Хагрид по моей просьбе нашел вас. Так и думал, что вы не ушли далеко от Хогвартса, — рассказывал директор. — Моя добрая знакомая, Батильда, сейчас приглядывает за Гарри, но я уже послал Хагрида, чтобы он перевез ребенка к родственникам. И следующие десять лет мальчик проведет в семье Петуньи.

Ничего нет. Ни Дамблдора, ни Петуньи, ни мальчика. Разве только небо.

В голове щелкнуло: «Ты бредишь».

Пришлось сесть, подчиниться желанию Дамблдора. Почему бы и нет?

Ощущение странной глухоты ко всему, совсем несвойственное мне в обычной жизни.

Дурацкое выражение. Жизнь бывает только одна — настоящая.

Падали редкие хлопья снега, от слов директора в воздухе спиралями скручивался пар.

— Я рад, — даже если он уже ушел, я все равно произнес бы это, но директор был здесь, поэтому пришлось добавить: — Я рад, что вы разрешили мне увидеть ее. И что вы пошли со мной.

После непродолжительного молчания он ответил:

— Вы сходите с ума.

— Напротив. Я никогда не мыслил так отчетливо.

Если быть честным, я не мыслил совсем. Слова сами вылетали из моего рта, и я знал, что они были верны. А еще что-то подсказывало мне, что Дамблдору об этом лучше не говорить.

— Как вы себя чувствуете?

— Не знаю... Никак. Дышать только трудно, — легкие в самом деле словно парализовало, не вдохнуть полной грудью.

Отныне я не боялся, что мои слова прозвучат наивно или смешно, поэтому спросил:

— Это когда-нибудь пройдет?

Меня действительно занимал ответ, потому что если не пройдет, будет не очень удобно.

Десять лет? Так он сказал? А потом еще сколько придется не дышать? Я посмотрел на него. В густой бороде Дамблдора скрылась слеза. А может, мне показалось.

Вдали запел феникс. Удивительные звуки: таких нигде больше не услышишь. Я замер. Плач приближался и наконец просочился сквозь поры внутрь меня. Заполонил собой все. Он не дарил облегчения, не залечивал раны, но хотелось, чтобы он не замолкал.

«...изобрести зелье с самым сложным составом в мире, — она взмахнула руками, подыскивая слова. — Точно! Услышать пение феникса!

— Это еще зачем?

— Просто так. Ради интереса. А ты, Сев? — она села рядом и склонила голову на мое плечо. — О чем ты мечтаешь?

Я чувствовал, как на лице горела кожа:

— Давай как-нибудь в другой раз.

— Другого раза может и не быть.

— Не говори так никогда, пожалуйста.

— А я думала, что из нас двоих неисправимый пессимист — это ты. Ну хорошо, — без колебаний согласилась она. — Ты только обязательно расскажи потом. Мы в последнее время так мало общаемся... Но все равно ты — мой самый лучший друг».

Пение оборвалось на самой высокой ноте. Птица сгорела, догадался я.

— Пойдемте со мной в школу, Северус, — Дамблдор приветливо приподнял уголки губ. — Я хочу с вами кое о чем поговорить.

Февраль 1997-го года

В больничном крыле стояла тишина. Безмятежная тишина, мирная.

Бесшумно ступая, я подошел к спящим гриффиндорцам. Уизли развалился на постели, как убитый, ровно и глубоко дышал, а вот Поттер ворочался во сне, веки его нервно подрагивали. Я остановился возле него и, опершись двумя руками об изножье кровати, вгляделся в лицо. Поттер был слишком бледным, даже, можно сказать, изможденным. Уже сейчас что-то не дает ему спать спокойно. Опустив голову, я тяжело вздохнул: а что же будет дальше?

Сегодня он проиграл матч. Наверняка вообразил, что теперь его известность померкнет, вот и волнуется, переживает. Пускай. Иногда проигрывать было полезно для зазнавшегося мальчишки, так важно разгуливавшего по школе и совавшего свой нос, куда не следует.

Уизли всхрапнул. Я кинул на него недовольный взгляд: этот болван, даже когда спит, создает массу шума. Всего неделю назад он был на волосок от смерти и, конечно же, не задумывался, что было бы с его родителями, если бы Поттер не пришел на выручку.

Несмотря на раздражение, я ощутил нечто похожее на... гордость за Поттера. Он не растерялся, вспомнил о безоаре. Возможно, воскресил в памяти мои уроки. Во всяком случае, сейчас мне почему-то было приятно так считать. Будто я сумел его хоть чему-то научить.

Тем не менее, он остается крайне избалованным. Здесь, в школе, что бы ни случалось, он всегда в безопасности: Альбус не переставал контролировать все, что происходило с Поттером и вокруг него. Но то, что ему предстоит... Я не знаю, справится ли он, вынесет ли.

Уловив осторожное движение в глубине палаты, я резко обернулся. Ко мне неспешно приближался Дамблдор. Серебристый лунный свет, лившийся из высоких окон, по мере его движения выхватывал высокую худую фигуру из полумрака, царившего в больничном крыле. Так он и шел: то появлялся, то исчезал.

Около недели я не разговаривал с директором. И случайно встречая его в коридоре, только здоровался.

Снова уставившись на Поттера, я старался справиться с обуревавшими меня эмоциями. Здесь были и злость, и желание тут же бросить Дамблдору в лицо, что он не прав, и сомнения насчет того, что же именно я хочу высказать ему, но самым отвратительным было то, что я опасался этого разговора. Поэтому избегал директора последнее время. Знаю, это малодушно, но я не могу теперь беседовать с Альбусом как ни в чем не бывало, делать вид, что ничего не случилось.

— Как ваша рука? — негромко спросил я у директора, как только он остановился рядом. Он посмотрел на меня так печально и так понимающе, что я тут же проклял себя за недостойное поведение.

Да что со мной происходит?

Может, дело даже не в том, что я узнал. В конце концов, если рассуждать здраво, то, что Поттер встретится в финальной схватке с Темным Лордом, я понимал с самого начала. Я думал, что мы делаем все возможное, чтобы уберечь его от лишнего риска. Что он может умереть, я тоже догадывался, но то, что он должен умереть... Это меняло все.

Дело было и в том, что теперь Альбус определенно знает, что у меня внутри. Мой Патронус сказал ему многое. Он и раньше, как никто другой, понимал меня, видел насквозь. Не скажу, что меня это радовало, порой даже его присутствие сковывало, но я никогда не жалел о том, что так было. И отчего-то я чувствовал себя неуютно рядом с ним в последнее время, каждый раз отводил взгляд первым. Словно мне было стыдно за то, что я все еще способен любить, что до сих пор люблю ее.

Директор осмотрел руку и ответил:

— Она меня не тревожит, Северус.

Зато мне не дает покоя.

— Зелья, которые я варил, у вас остались?

— Вы считаете, что, закончись они у меня, я не попросил бы вас сварить еще? Думаете, я не забочусь о том, чтобы продержаться как можно дольше? — с явным намеком на мою назойливость прозвучало в ответ.

Я скривился: не знаю уж, что и думать.

— Вы ведь не предупредили меня, что собираетесь надеть заведомо опасное кольцо и что мне следует заготовить зелья, чтобы вас можно было откачать, — парировал я.

— Исчерпывающее объяснение. Вы меня уговорили, — безмятежно согласился Альбус. — Пожалуй, отвара, уменьшающего болевой эффект, действительно осталось на самом дне флакона.

— Обязательно сварю, — я кивнул.

Хотя бы сознался. И почему сразу нельзя было ответить?

Мы постоянно не о том говорим. Не о том, о чем стоит.

Альбус не навязывал мне свое общество после того памятного разговора, но сейчас он специально разыскал меня. Значит, осталось не так много времени. Значит, он хочет быть уверенным, что я не отступлю.

Он не собирается объяснять свои мотивы. Он ждет, чтобы я сам решил, верить ли в то, что Поттеру необходимо отдать свою жизнь. А я так не хочу в это верить! Не могу окончательно согласиться с тем, что нет иного пути для мальчика!

Я уже набрал в грудь воздуха, чтобы высказать ему все, но что-то меня остановило. Дамблдор неотрывно смотрел на Поттера.

Это его спокойствие... Оно ненормальное. Он готов к тому, что я возненавижу его.

У Альбуса определенно есть еще одна тайна, которой он не хочет делиться. Может, смысл ее настолько жесток, что лучше никому не знать. Но нельзя слепо следовать указаниям: он знает, что я так не смогу!

Тогда что же здесь самое важное? Чего он добивается, чего хочет от меня, несмотря на то, что я могу отказаться? И почему он верит в то, что этого не произойдет?

Наверное, я обязан убедить себя, а затем и Поттера, что смерть — единственный выход.

— Скажите мне...

— Да, Северус, — откликнулся Дамблдор.

— Как можете вы быть уверены, что я не предал вас? Что, если вы заблуждаетесь? Что, если я сменил сторону во второй раз? — выпалил я и покосился на него.

— Разумеется, я не могу быть уверен на сто процентов, но я верю вам, — вполголоса сказал директор.

Его слова вызвали на моем лице мимолетную усмешку: никто, кроме Дамблдора, не смог бы так ответить.

Затем шквал дикого раздражения и одновременно благодарности именно за такое отношение со стороны Альбуса нахлынул на меня. Как же безумно хорошо от того, что кто-то тебе доверяет, но вместе с тем, как же невыносимо осознавать, что это доверие ограничено! И так было всегда.

Откуда ни возьмись, над больничными койками возник Пивз. Придерживая котелок, он пару раз перекувыркнулся в воздухе и отвесил глубокий поклон.

— Добрая ночка, школьный голова! — прокудахтал полтергейст.

— Будь добр, веди себя потише, Пивз.

— А лучше проваливай отсюда, — желчно добавил я.

Пивз повертелся еще немного, но так и не решился на какую-либо выходку в присутствии Дамблдора и поплыл к выходу.

— Пивз вас остерегается.

Чуть не лишившись дара речи, я проворчал сквозь стиснутые зубы:

— Скорее вас. Дождусь ли я дня, когда вы избавите школу от этого надоедливого создания?

— Иногда мне кажется, что, когда вы устаете сердиться на людей, вы начинаете проявлять недовольство по отношению к тому, что подвернется под руку, — пряча улыбку, произнес директор.

Теперь я едва не захлебнулся от негодования, но, не заметив этого, Альбус продолжил:

— Мне хотелось бы прояснить одну вещь, Северус.

Мигом утратив способность злиться, я устало произнес:

— Похоже, это неизбежно.

— Время уходит, — вздохнул Дамблдор.

Не могу больше слышать, как он говорит о надвигающейся смерти! А мысль о том, что виновником стану я, истощает, подтачивает меня изнутри.

— Я вас внимательно слушаю, — не выдержав, поторопил я его.

— Вы уже решили, как сообщите Гарри о том, что будет необходимо сделать?

— Он не поверит ни одному моему слову, — мой тон граничил с безразличием.

— Однако это крайне важно. Я прошу вас попытаться сделать это не словами.

Несколько секунд ушло у меня на то, чтобы справиться с желанием разораться. Когда же этот человек начнет изъясняться напрямую?!

Справившись со вспышкой гнева, я произнес, взвешивая каждое слово:

— Вы намекаете на то, чтобы я отдал ему свои воспоминания?

— Можно выбрать другой способ. Но воспоминания избавят Гарри от ненужных сомнений.

— Знаете, что я думаю? — вкрадчиво отозвался я. — Ваш Гарри решит, что они поддельные. Мне понадобится невероятная удача, чтобы он захотел их просмотреть.

— Вот именно. Везение понадобится всем нам, но у вас оно должно быть исключительное, — многозначительно склонил Дамблдор голову на бок, продолжая разглядывать спящих детей.

Он про Феликс Фелицис? Пожевав губы, я вынужден был решить, что идея действительно стоящая.

— Я подумаю над этим, — кивнул я. — Потом.

Потом... То есть, когда начнется самое непредсказуемое: эта война пойдет в открытую. И больше не будет того Хогвартса, в который можно вернуться и почувствовать себя дома, в безопасности. Где можно забыть о том, что творится кругом. Неужели, возвращаясь с собраний Пожирателей, я больше не буду знать, что меня ждут?

И не станет Альбуса, с которым существовала надежда, что мы победим.

Я усмехнулся своим в высшей степени глупым мыслям. «Мы»? С каких пор я считаю себя одним из тех, кто на правильной стороне, на светлой?

Тот, кто убивает, не может считать себя светлым.

А разве Альбус не убивает этого ребенка? И других? Тех, кто успеет погибнуть прежде, чем сын Лили выполнит порученное ему задание?

Дамблдор всегда верит в людей. В любой ситуации. И, если бы у Поттера не было шанса, Дамблдор не угробил столько времени на то, чтобы воспитать, вырастить, привить наклонности к борьбе, приучить быть лидером, брать на себя ответственность нахального от природы и самонадеянного гриффиндорца. Он не рисковал бы неоднократно своим положением и именем ради того, кого намерен подставить под зеленый луч. Если он действительно готов погубить Поттера ради уничтожения частицы Лорда, засевшей в нем, Альбус сделал бы это еще в ту ночь, когда его мать пожертвовала собой. Он не стал бы ждать, когда Лорд возвратится, когда мальчик повзрослеет. Дамблдор не позволил бы себе привязаться к нему.

Возможность, что Поттер выживет в очередной раз, существует. Директор не мог не предполагать, что я приду к этому. Он сознательно старался, чтобы я поддался эмоциям и думал о нем, о Дамблдоре, что угодно. Чтобы я считал его насквозь лживым.

Но он одновременно и боялся того, что я о нем подумаю... Стоит только вспомнить, как он закрыл глаза, когда сообщил мне правду.

Решив, что наш разговор закончен, директор собрался уходить.

— Альбус! — хрипло окликнул я его.

Он обернулся, и мое сердце содрогнулось: лицо директора было белым, изборожденным глубокими морщинами. Возможно, так падал свет, а может, он в самом деле так перевоплотился за эту неделю. Я таким его никогда не видел. Отчаявшимся.

— Только скажите правду... Я хочу спросить... Вы бы рассказали мне, что ждет Поттера, если бы я не вынудил вас это сделать?

Дамблдор ответил не задумываясь:

— Я давно собирался расставить все точки над «i», Северус, — он говорил почти шепотом, и сомнений в его откровенности не оставалось, — но не думаю, что я смог бы решиться. Поэтому я ждал, когда вы сами спросите, хоть и надеялся, что этого не произойдет...

— Молчите! — зажмурив глаза, я проглотил ком, стоявший в горле, и произнес: — Не объясняйте больше ничего. Я сделаю все, как вы скажете.

Еще пару мгновений мы стояли в абсолютном безмолвии, а потом я даже не услышал, а скорее почувствовал, что он уходит.

Разомкнув веки, я выждал минуту и посмотрел на Поттера, затем как следует огляделся, чтобы удостовериться, что здесь больше никого нет. Потому что не хотел, чтобы кто-либо видел меня в этот момент. Даже Дамблдор.

Осторожно, опустившись на колени, поправил Поттеру одеяло.

Не верится, что я это делаю.

Еще раз нервно осмотрелся и, изучив самые темные углы больничного крыла, наконец ощутил, что лишь один я не сплю.

Может, завтра я решу, что это глупо, может, даже подумаю, что это сон. Но сейчас мне просто необходимо сказать ему...

«Прости меня, Поттер. Мне за столькое надо попросить прощения, что я не знаю, с чего начать.

Прости за то, что когда-то пожелал тебе смерти. Ведь я совсем тебя не знал... Но даже не в этом суть. А в том, что никому и никогда нельзя желать смерти. Нельзя решать, кому жить, а кому нет. Я не раз жаждал смерти разных людей и не понимал, что кто-то точно так же может убить тех, кто мне дорог. И почему я осознал это так поздно?

Теперь я понимаю, что, даже если бы Лили выжила, она не смогла бы с этим жить. Точнее, если она не пожертвовала бы собой, тогда это была бы не она. Не та Лили, которую я люблю.

Говорят, что любовь спасает... Наверное, мои чувства настолько никчемны, что их нельзя так называть. Ведь я никого не смог уберечь. Ни ее, ни тебя. Я только уничтожаю все лучшее, что было в моей жизни.

И ты извини меня, но я в очередной раз поверю Дамблдору и больше не буду тебя оберегать. Во всяком случае, не буду стараться, не знаю, получится ли. Даже если есть один шанс на миллион, что ты выживешь, я не буду надеяться. Альбус не хочет, чтобы я ожидал благополучного исхода, значит, так нужно.

Знаешь, я столько лет воображал себе, что вот меня не станет, неважно когда, а ты будешь жить. В таком чудесном, солнечном мире, где не будет вражды и унижений. В таком, какого не досталось мне. Поэтому я старался сделать как можно больше, чтобы приблизить конец войны. Всегда немного утешало, что после меня кто-то останется.

Конечно, говорить так слишком самонадеянно, но если бы у меня был сын, я хочу, чтобы им был ты. Завтра я пожалею даже о том, что подумал это. Но сейчас пусть останется иллюзия, что Лили выбрала бы меня, а не твоего отца. Она научила меня мечтать... И ты не осуждай меня за то, что я немного помечтаю сейчас.

Да, я не был ей мужем, уже и другом ей не был. Последние пять лет я не общался с ней. Представляешь? А забыть не могу до сих пор. В глубине души я понимал, что таким, как я, не место рядом с ней. А поверить в то, что недостоин Лили, я просто не хотел. Потому что твоя мать была совершенством, Поттер. Таким далеким от меня, но притягательным. И того времени, что мне довелось видеть ее, хотя бы издалека, было слишком мало. Если бы ты только знал, какой она была... Но я лишил тебя возможности знать своих родителей, и мой поступок нельзя оправдать.

Начинаешь понимать, что надо ценить тех, кого любишь, и быть ближе, только когда теряешь. И теперь я часто думаю о том, как мало ценил тебя, Поттер. Как мало отдавал должное тому, что ты существуешь. Меня даже тяготило то, что ты родился, то, что я обещал тебя охранять. А с каких-то пор, я сам не заметил и понял только, когда Альбус это сказал, я привязался к тебе. Нет нужды больше это отрицать.

Я убью Альбуса и причиню тебе боль. Я честно не хочу, чтобы ты страдал. За такое не прощают, и ты меня никогда не поймешь, но тем не менее...

Прости меня».

В порыве странного чувства, которое можно было назвать отцовской любовью, но которое я просто не мог испытывать, не имел права, я протянул руку, чтобы погладить его по голове.

Метка зажглась болью, и я опомнился.

Темный Лорд зовет меня. Ночью. Значит, случилось что-то неординарное.

Поднявшись с колен, я посмотрел на него последний раз. Все-таки хорошо, что есть нечто безвозвратно разделяющее меня и ее сына. Потому что я никогда не пожелал бы Поттеру оказаться там, где бываю я.

* * *

Июнь 1997-го года

По парадной лестнице вслед за мной поднималась Беллатрикс. Рассчитывает, что ей перепадут милости повелителя, которых следует ожидать мне. Ну или хочет полюбоваться в очередной раз на Темного Лорда.

В гостиной он был один, расхаживал из угла в угол. Я неожиданно нашел его забавным: волнуется, ждет новостей.

«А что тут смешного?» — спросил я себя.

«Абсолютно ничего».

Кажется, скоро у меня начнется истерика... Потому что сейчас я чувствую себя чересчур спокойно. Запрятал свои мысли под толстую броню, под которую Темному Лорду никогда не пробраться.

Никому туда не пробраться.

Кроме Поттера.

На мгновение в памяти всплыло его испуганное лицо и вопль смятения: «Трус!»

Боль, от которой только удалось абстрагироваться, снова готова была раздавить меня.

«Забудь об этом. У тебя есть долг», — немыслимым образом у меня получилось удержать себя под контролем и укрепить ментальный блок. Даже руки не дрожали. Хотя они как-то... онемели.

Беллатрикс, опередив меня, по-хозяйски села на ручку кресла, а я, уловив ее подозрительный, исподлобья, взгляд, остановился в нескольких шагах от Лорда.

— Дамблдор мертв.

Прищурившись, он смотрел в сторону. Делает вид, что ему это неинтересно. Но я-то уловил едва заметное облегчение, промелькнувшее на его лице.

— Я не сомневался в тебе, Северус.

Его слова эхом отдавались в моей голове.

Похвала? Чтобы скрыть выворачивавшее наизнанку отвращение, я низко склонил голову:

— Благодарю, мой Лорд, — в голосе ничего, кроме преданности.

— А что Драко? — поигрывая палочкой, холодно спросил он.

— Он струсил, повелитель, — фыркнула Лестрейндж презрительно.

Мерлина ради, я столько сделал, чтобы уберечь младшего Малфоя от гнева Темного Лорда, а теперь его милая тетушка ставит мне палки в колеса!

Взгляд, которым Лорд пригвоздил ее к месту, полностью компенсировал мою злость.

— Ты сегодня достойно послужил мне, — он в хорошем настроении? — А с теми, кто не выполнил свой долг, я разберусь позже. Ступай.

Беллатрикс замешкалась.

— И ты ступай, Белла.

Уязвленная женщина вышла вместе со мной из гостиной. Не удержавшись от злорадной улыбки, я произнес:

— Прекрасный вечер, не правда ли?

И, не дожидаясь ответной реплики, стал быстро спускаться по лестнице. Мне вовсе не хотелось сейчас с кем-то общаться. Она крикнула вслед несколько ругательств, но я не стал прислушиваться и ускорил шаг.

Только вот куда идти? Хороший вопрос.

Сейчас я хочу куда-нибудь подальше отсюда, чтобы никто не видел, как слабость и бессилие овладевают мной. Я еще держусь, но вот-вот сломаюсь.

Надо пережить эту ночь, а потом...

Выскочив на улицу, я наугад побрел к антиаппарационному барьеру, хотя совершенно не помнил, в какую сторону повернул от ворот.

«Ты сделал то, о чем он тебя просил. Это было быстро, и он ничего не почувствовал».

Тогда почему в мозгу снова и снова прокручивается, как его тело подбрасывает немного вверх и оно переваливается за ограждение?

Сосредоточившись, я представил маленькую площадь, зажатую со всех сторон домами. Резкий рывок — и вот я уже на месте. Впервые после аппарации у меня кружилась голова. Предосторожности ради я вынул палочку и направился к штабу Ордена.

Постояв недолго возле крыльца, я прислушивался к ударам в груди: казалось, сердце готово остановиться.

Отвык быть один — вот в чем штука. Я так долго стремился быть как можно дальше от людей, а теперь не могу.

В доме на площади Гриммо сейчас пусто. Все должны быть в школе.

Заперев тяжелую дверь несколькими заклинаниями, чтобы не помешали неожиданные визитеры, я на ватных ногах брел по тускло освещенному коридору. Воспользоваться Люмосом мне показалось лишним.

Сквозняки, затхлость и запах гнилого дерева. Неудивительно, что Блэк не хотел здесь жить.

А что сейчас в Хогвартсе? Учителя, возможно, помогают Помфри и спрашивают друг друга: а где же Альбус? И почему нападавшие так быстро ушли?

А может, они уже знают? Может, Поттер все рассказал им?

Как же Минерва будет без Дамблдора? Как я буду без него?

И Хогвартс больше меня не примет...

«Надо найти фотографию», — эта мысль возникла в голове и никак не желала уходить. Как-то раз Блэк обмолвился, что у него были фотография и письмо. Одни из последних, что прислала ему Лили.

Нечаянно ударившись коленом, я выругался вслух. Проклятая нога тролля! Понаставили тут черт знает что! С размаху оттолкнув уродливую подставку для зонтов, я кинулся наверх. Апатия, владевшая мной до того, отступила, на место ей пришла самая настоящая ярость.

Ненавижу это место... и Блэка, и Орден, и Дамблдора, и Поттера! В особенности его! Как же я его ненавижу!

Сколько комнат... Но я обыщу их все. Переверну дом вверх дном, но найду!

Скорее всего, он держал письма в спальне. На третьем этаже она была всего одна. Вломившись туда, я распахнул хлипкие дверцы платяного шкафа, но тут же махнул рукой.

Бред! Не станет он их здесь хранить. Быстро выдвигая разные ящики, дрожащими руками я перебирал их содержимое. Кто бы научил это проклятое блэковское отродье складывать бумаги вместе! Кое-где мне попадались страницы из журналов, потрепанные книги, но они не представляли никакой ценности. Зачем, спрашивается, накапливать этот мусор?

«Думаю, вы можете называть меня просто Альбус, теперь мы с вами коллеги».

Неожиданно я почувствовал, что лоб горит, а глаза готовы расплавиться. Но по наитию продолжал обшаривать комод.

«Как мне повезло, как невероятно повезло, что у меня есть вы, Северус».

Куда Блэк мог его положить?!

Ящики кончились. Выкинув пару мелких вещиц на пол, я беспокойно закрутился на месте. Где же оно?

«Только вам известно, потерпит ли ваша душа ущерб от того, что вы поможете старику избавиться от боли и унижения».

Вы ошибались, Альбус, моя душа потерпела ущерб!

Нахлынувшее отчаяние затопило мой разум целиком. Взревев, я содрал с кровати белье и принялся разрывать его на куски.

Невозможная беспомощность. Что я творю? Кинув тряпье на пол, я вышел из комнаты. Меня пошатывало.

С лестницы доносились причитания портрета:

— Мерзопакостные грязнокровки, мало кровушки моей попили при жизни...

Организм отторгал то, что я сделал с собой, то, что я совершил. Во рту стало горько, и к горлу подступила тошнота. Ворвавшись в ванную, которая благо находилась на том же этаже, я склонился над черной умывальной раковиной...

Стало чуть легче. Включив кран, я глотал ледяную воду, прочищая горло, и понемногу приходил в себя. Полусидя на полу, положил голову на край раковины и некоторое время наблюдал, как из кранов в форме разинувших пасть змей вытекает вода.

«Фотография. Мне нужна фотография».

Еще недолго побыв в ванной, я вздохнул и заставил себя подняться на самый верх.

Взгляд остановился на табличке с именем «Сириус». Должно быть, здесь. Я толкнул дверь, и передо мной открылась безобразная картина: стены, заклеенные магловскими плакатами вперемешку со знаменами Гриффиндора. Разве можно так не уважать даже свой факультет? Я уж не говорю о Слизерине, на котором учились все его родственники.

Но я пришел вовсе не для того, чтобы лишний раз удостовериться в его пренебрежении ко всем окружающим.

Грубо встряхивая книги, выкидывая ненужный мусор с тумбочки и из шкафа, я продолжал искать.

Письмо обязано найтись.

Схватив потрепанный сборник «Руководство по уходу за мотоциклом», я заметил краем глаза, что выронил на пол конверт. Склонился пониже, и мне понадобился всего момент, чтобы понять: оно!

Взяв его в руки, я поковылял к кровати, но, не дойдя до нее, рухнул на колени и принялся жадно рассматривать снимок.

Поглаживая ее изображение кончиками пальцев, я не смог перебороть рыдания, давно рвущиеся наружу.

Живая.

У меня не было ни одной фотографии, где она была настолько живой.

Какое же это упоительное счастье: видеть ее!

Доверие, надежда на будущее, стремление быть лучше ради той, которую люблю — я хотел почувствовать это вновь. Правда хотел. Мешало осознание потери, говорившей, что эти чувства я никогда не испытаю больше по-настоящему.

Спустя некоторое время я вспомнил и про письмо. Оно адресовано не мне, это верно, но ведь его писала Лили. Она выводила эти строчки, прикасалась к этому листу.

«Дорогой Бродяга!

Спасибо, огромное тебе спасибо за подарок на день рождения Гарри! Он все еще остается у мальчика самым любимым. Гарри всего только год, а он уже летает на твоей игрушечной метле и выглядит страшно собой довольным — прилагаю снимок, посмотри сам...»

Я снова полюбовался фотографией. На этот раз разглядел на ней еще и ребенка. Маленького Поттера. Она отдалась им без остатка, сыну и мужу, я винил ее тогда... А Лили просто делала все, чтобы дарить радость. Даже я становился рядом с ней другим.

Снова вернулся к тексту. Нетерпеливо пробежав его глазами, я впился в последние слова и, зажав рот ладонью, долго не мог оторваться от них.

«С любовью,

Лили».

Этот пергамент — настоящее сокровище.

Бесчестный поступок, но я украду для себя немного ее любви. Хотя бы эти два слова. Они самые важные.

Спрятав драгоценный клочок бумаги поближе к сердцу, я разорвал и фотографию.

Мне нужна только Лили, а Поттер...

«Ну так убей меня! Убей, как убил его, трусливый...»

Закинув колдографию как можно дальше от себя, под комод, я попытался перебороть водоворот совершенно ненужных сейчас мыслей.

Как он посмел называть меня трусом! Он настолько же ограниченный, пустоголовый, бестолковый, каким был Джеймс. От разочарования и обиды на этого мальчишку я инстинктивно сжал кулаки. Таким образом скомкав бесценное письмо, которое писалось... не мне.

Для меня от нее ничего не осталось. Кроме воспоминаний. Остальные связи разорваны.

Из ослабевшей руки выпало письмо. И я не стал его подбирать. Пусть все останется так, как есть.

* * *

Апрель 1998-го года

— Руэрунт ин фруста!

Трепещущая женщина не успела вскрикнуть, а заклятие уже рассекло ее тело пополам, и оно бесформенной грудой осело на землю. Темный Лорд удовлетворенно осматривал работу молодых Пожирателей: порубленные куски усеяли задний двор Малфой-мэнора.

Тенью я следовал за Лордом, который буквально шел по трупам. Но я старался обходить кровавое месиво. Самое главное — не смотреть в глаза и тогда... как будто ничего не чувствуешь.

За нами, чуть в отдалении, шли остальные, в том числе новые приближенные повелителя: Яксли, Трэверс, Селвин... А в самом хвосте плелись Люциус с Нарциссой и Драко. Лорд так полюбил устраивать вместо собраний вот такие показательные убийства магглов, что я не понимал, зачем каждый раз вынуждаю себя присутствовать. И видеть, как он иногда подзывает к себе Драко и заставляет на глазах у матери применять наитемнейшие проклятия к живым людям. Но мне отчего-то казалось необходимым быть здесь. Хотя едва ли я смогу помочь: что детей избавить от попыток применять Круцио, что их жертв освободить от заклятий.

Темный Лорд остановился и обвел взглядом открывшееся нам зрелище:

— Торжество справедливости.

— Их давно нужно было уничтожать, мой Лорд.

Его лицо озарило сдержанное восхищение:

— И теперь мы можем делать это, не скрываясь, Северус.

— Безусловно, — я постарался произнести это слово с благодарностью. Словно признателен за внимание, которым он меня удостоил.

Осталось всего два маггла. Указав на них рукой, обтянутой настолько тонкой кожей, что можно было различить, как по венам течет кровь, Темный Лорд велел желающим расправиться с этими людьми. Я и он в молчании пошли дальше.

Вот в какой ранг возвели темные искусства. Просто убить, просто пытать. Почему бы не применить Круцио или, скажем, убивающее проклятие?

Темные искусства опасны тем, что они изучают то, что за гранью. Выходят за рамки обычного понимания нравственности. Они дают возможность заглянуть глубже в природу вещей, в то, чего боятся обычные люди. Потому они вечны и неистребимы, их нельзя до конца понять. Можно открывать и исследовать их, но применять так потребительски... Это уже перестает быть искусством.

Единицы могли овладевать знаниями об этих древних заклинаниях: рискованно для людей недалеких. Темный Лорд хотел покорить их, но, в конце концов, они превратили одаренного, амбициозного мага в то, чем он является сейчас. В психа.

А может, и я стал таким же? Ведь у меня внутри так тихо... хоть я и нахожусь в аду.

* * *

— Можно тебя на пару слов?

— Я спешу, Маверик, — кинул я на ходу Нотту.

Мы были одни в холле поместья Малфоев, остальные Пожиратели потихоньку разошлись, меня же Темный Лорд просил ненадолго задержаться для того, чтобы обсудить, какие меры безопасности от проникновения в Хогвартс Поттера необходимо ввести.

— Понимаю, ученики, нелегкий труд директора и так далее. Но я думаю, тебя заинтересует то, что я хочу сказать.

— Сомневаюсь, — отрезал я и начал спускаться к выходу.

Он равнодушно стал говорить мне в спину:

— Я тут подумал, ну, о той ситуации, когда мы засаду на Поттера в июле устраивали... да и о других планах нападения на этого юркого поганца, — мой шаг становился все медленней. — Ты всегда приносишь Темному Лорду информацию о том, где Поттер будет и когда. Но при этом каждый раз не хватает одной существенной детали, которая бы позволила Темному Лорду уничтожить эту помеху, — тут я и вовсе замер. — И мальчишке удается улизнуть.

Ни один мускул не дрогнул на лице, а рука сама собой, незаметно, так, чтобы нельзя было разглядеть со спины, чтобы не шелохнулись полы мантии, потянулась к палочке. И решение созрело молниеносно.

Убить.

Самый легкий путь. Темный Лорд даже и не спросит, что стало с его слугой. Он иногда не замечает, когда пара-тройка Пожирателей не возвращается из рейда. К Нотту он зачастую относился, как к пустому месту. И мы здесь вдвоем. Если я отпущу его вот так запросто, я наживу себе огромную проблему, которая может подорвать все планы Альбуса.

Хм... только вот незадача: куда спрятать тело?

«Ты уже убил одного. Одумайся. Во что ты превращаешься!»

Эта мысль отрезвила меня. Дурман, окутывавший мозг, рассеялся.

У Нотта нет доказательств — только пустые угрозы. Я ни разу не оставлял следов.

Не произнося ни слова, я повернулся к нему, сохраняя безразличное выражение лица. Если сейчас я что-либо скажу, то выдам себя, а так Маверик не будет знать, прав он или нет.

Нотт смерил меня недоверчивым взглядом:

— Ты уже задумал покончить со мной? Не торопись. Я ничего не требую, Северус. Просто хочу, чтобы ты запомнил то, что я тебе сказал, — слишком весело произнес он. — Так, на будущее.

И, подмигнув, сбежал по ступенькам вниз. Хлопнула дверь. Как громом пораженный, я проводил его взглядом и потом тоже вышел на улицу. Порывы ветра не давали нормально отдышаться и заставляли прищуриться. До сих пор я не мог отойти от шока, появилось ощущение, словно из-под ног вырвали почву: только что я был готов к тому, чтобы снова произнести непростительное.

Однажды я переступил черту и больше никогда этого не сделаю.

Да, иногда мне казалось, что я упал так низко, что дальше некуда, что мне не выбраться из этой бездны. Есть вещи, которые я способен сделать, теперь я это знаю, но которые никогда больше не совершу. Дамблдор понимал, о чем говорил, когда уверил меня в том, что Темного Лорда убить нельзя, но можно уничтожить. Зло нельзя побороть злом — иначе убьешь в себе все человеческое и станешь чем-то более страшным, нежели Волдеморт.

Раздался стук в дверь. Кого там еще принесло?

— Профессор, разрешите?

Отбросив в сторону перо, я исподлобья глянул на Филча.

Всю неделю он неоднократно являлся ко мне в кабинет и докладывал о мелких пакостях, которые строили друг другу студенты. Вот и на этот раз притащился отрапортовать об очередном безобразии.

Так, словно я до сих пор директор. Хотя, в общем-то, Филч всегда сообщал мне обо всем, что творится в школе.

— Вы заняты? Может, я тогда попозже зайду?

— Да заходите, Филч, ради всего святого!

Завхоз, бубня себе под нос, прикрыл дверь.

— Ну что там у вас? — осведомился я, стараясь поскорее отделаться от надоедливого старика.

Весь прошедший год он с большим воодушевлением — я бы сказал, с восторгом — выполнял мои указы. Единственным минусом было то, что Филч решил, будто я собираюсь поддерживать абсолютно все его инициативы. В конце концов, просьбы выкинуть из школы Пивза стали сниться мне по ночам.

Разумеется, когда удавалось заснуть.

— Не далее как вчера вечером я поймал после отбоя двух гриффиндорцев, — произнес завхоз, в предвкушении потирая руки.

— Ну, это не моя забота, — хмыкнул я. — Дальше.

— Так... — Филч явно был озадачен. Почесав подбородок, он проворчал: — И это на первой рабочей неделе! Разве не нужно назначить им наказание? Чтобы другим неповадно было.

Придвигая к себе очередную стопку работ, я холодно заметил:

— Не понимаю, почему с этим вопросом вы обратились ко мне.

— Я надеялся, что вы посодействуете и назначите взыскание, профессор. Я обращался к их декану, но это, как бы сказать...

— Если глава факультета не счел нужным назначить наказание, то я ничего не могу сделать.

Он недовольно смолк, но затем продолжил:

— А сегодня утром произошла потасовка возле кабинета истории магии. Но никто не пострадал, — с изумлением я различил на лице Филча огорчение по этому поводу. — Потом, перед обедом, кто-то подкинул навозную бомбу в сумку вашего студента со второго курса. Не помню, как его зовут. Кажется, Хьюз.

— Вот как? — от злости у меня задрожали кончики пальцев. — Известно ли, кто был виновником?

— Нет, — развел руками Филч. — Не исключаю, что мальчишка врет и никто не подсовывал ему бомбу. Вполне возможно, он носил ее с собой, и при неаккуратном обращении повредилась оболочка.

— Чушь! — взорвался я. — Мой студент не станет носить с собой навозную бомбу. Зарубите это себе на носу, Филч!

— Хорошо-хорошо, — заволновался старик. На мгновение он замялся, но потом продолжил: — Я еще только хотел добавить, что на пятом этаже во всех аудиториях столы перевернуты ножками вверх. Как пить дать, это Пивз.

От звука его голоса тут же сдавило виски. На секунду я прикрыл глаза, пытаясь призвать все свое самообладание.

Началось.

* * *

В школе было совсем темно, я не счел нужным зажечь палочку, просто брел наугад. И внезапно понял, что стою возле горгульи, охраняющей директорский кабинет. Как ни странно, именно сюда я стремился попасть.

Пробормотав тарабарщину, которую Минерва называла паролем («Берти Боттс!»), я ступил на вращавшуюся лестницу.

Рассудок слабо пытался напомнить мне о существовании правил, школьного устава, норм приличия: «Ты вламываешься в кабинет главы Хогвартса, Северус. Делаешь первое, что взбредет в голову. Уподобляешься... Поттеру. Мерлин, до чего ты докатился!»

Никаких прав на то, чтобы заявиться в круглый кабинет и вести себя, как хозяин, у меня не было. А впрочем, и будучи директором, я никогда не чувствовал, что кабинет полностью принадлежит мне. День за днем я оставался у Дамблдора после очередного учительского собрания, причем не имело значения то, что тогда их проводил я. Уверен: Макгонагалл испытывает сходные с моими чувства. Так что не обессудьте.

Вот и знакомая дверь с латунным молотком в виде грифона. Когда я приходил сюда с Минервой, я не ощущал того, что чувствую сейчас: безумного желания вернуть все обратно. Хотя бы создать видимость того, что Хогвартс остался прежним.

Повернув ручку, я с облегчением обнаружил, что в круглом кабинете погашен свет. В камине остывали угли, на столе догорала непогашенная свеча, портреты, как всегда, притворялись спящими.

Слабое освещение позволило мне уловить самое важное: Альбус открыл глаза сразу, как только я вошел, и не спускал с меня пристального взгляда до тех пор, пока я не опустился в кресло напротив письменного стола. Сперва я подумал было сесть на место под портретом, но решил, что здесь чувствую себя уютней. Откинув голову на спинку, я принялся бездумно изучать потолок. Дамблдор молчал, я тоже не спешил завязывать разговор.

— Добрый вечер, — наконец тепло произнес он.

В знак приветствия я только кивнул.

— Вот вы и снова в Хогвартсе.

— Снова в Хогвартсе... — эхом отозвался я. — Взять меня на работу, так понимаю, была ваша инициатива?

— Что вы, Северус. Минерва сама говорила, что после ухода Горация ей не найти лучшего специалиста по зельям, чем вы, — я повел бровью: до чего неправдоподобная лесть. Разве Минерва сказала бы такое?

Разве что под Империо.

— Правда, она сомневалась, что вы согласитесь.

Он послал мне дружелюбную улыбку. Я безуспешно попытался ответить тем же, но тоска и холод, внезапно охватившие меня после этих слов, помешали.

— А что мне еще остается? Сидеть дома, пока не умру от старости, или ждать, пока кто-нибудь не захочет покончить с не в меру живучим преступником? — мой меланхоличный голос заставил его тяжело вздохнуть.

Сожаление о том, что заявился сюда, поселилось внутри.

Что с того, что я ощущаю себя потерянным, обреченным на жизнь? Говорить о том, что чувствую, я никогда не умел, да и не стремился. Но иногда в присутствии Дамблдора я мог ляпнуть нечто подобное и каждый раз замечал, как печалю его этим.

Я даже не знаю, что сказать.

Сил выдержать на себе его проницательный, всезнающий взгляд не нашлось, и я с чрезмерным интересом принялся изучать глазами кабинет, в котором был тысячу раз.

Альбус поправил очки, сползшие на кончик носа, а затем осторожно обратился ко мне:

— Признаюсь, Северус, что меня действительно тревожило, решитесь ли вы вернуться в школу.

— В каком смысле? — пришлось оторваться от мрачных размышлений.

— Как я понимаю, вы не изменили привычек и по-прежнему мало читаете газеты, — констатировал портрет. — Дело в том, что за лето в статьях не раз мелькала ваша фамилия.

Похоже, он думает, что я дня не проживу без упоминаний в прессе о своей персоне. Смутная догадка, кто именно мог затронуть мое имя, только подогрела раздражение.

— А, тогда вам нечего удивляться. Страницы с огромными колдографиями Поттера я пролистывал не читая, — иронически отозвался я.

— Нет, я имею в виду вовсе не это, — безмятежно ответил Альбус. — Как раз Гарри старался избегать вопросов о вас. Ваше освобождение по понятным причинам держалось в секрете. Но вы же знаете, что, хоть оно и избежало публичной огласки, в массы, тем не менее, просочилась информация. Так вот, Северус. Действия Кингсли и молчание Гарри вызвали недовольство, хоть и не такое большое, как представлялось мне.

— Насколько я помню, вас никогда не смущало чужое мнение. А уж меня и подавно.

— Я всего лишь прошу вас признать, что брать на работу... — оборвал он сам себя на полуслове и оглядел меня в очередной раз с некоторым беспокойством.

— ...такую подозрительную личность, — подсказал я с сарказмом в голосе, — называйте вещи своими именами.

— Одним словом, вы предстаете не в самом выгодном свете в глазах общественности, в частности попечительского совета Хогвартса, и Минерве было нелегко пробить вашу кандидатуру. Я вовсе не прошу вас изменять своим методам преподавания и правилам, которых вы придерживаетесь, только позвольте дать совет. Минерва не станет вмешиваться в вашу деятельность в качестве учителя и декана...

Вот еще! Кто бы ей позволил. Я приготовился к тому, чтобы возмутиться, но Альбус, заметив мое движение, жестом попросил дать ему закончить.

— Но только в том случае, если нечто или некто ее не спровоцирует, — просто поразительно, как настолько бессмысленные упреки в мой адрес Альбусу удается произносить с такой ненавязчивой укоризной, что я перестаю злиться. Хотя и вижу причины, чтобы затаить обиду. — Простите меня за... некоторую грубость и прямолинейность, — «Совсем вам несвойственную», — сыронизировал я. — Минерва в роли директора вам непривычна. Я прекрасно понимаю. Но прошу вас принять то обстоятельство, что отныне она управляет школой.

Непривычна — не то слово. Эта насквозь гриффиндорка наверняка станет создавать проблемы ученикам Слизерина. И потакать своему обожаемому львиному факультету.

А с другой стороны, разве Альбус не поступал в любой затруднительной ситуации в угоду Гриффиндору?

Скептически приподняв бровь, я произнес:

— И что прикажете делать? Избегать встреч со вспыльчивым руководством?

— Вы понимаете, что я имел в виду. Поддержите ее в присутствии других преподавателей хотя бы раз. Скажем, на учительском собрании.

Еле удалось удержаться от того, чтобы не закатить глаза. В год моего директорства он наверняка никого из учителей не наставлял. И мне на каждом шагу приходилось сталкиваться с сопротивлением любому моему указу.

Наступило продолжительное молчание. Перестав обдумывать произнесенное Альбусом, я скучающе уставился на тлеющие угли. По ночам здесь удивительно хорошо. Я поразился своему состоянию: оказывается, я привык к этому кабинету, как к родному. Предметы, оставленные здесь Альбусом, были не тронуты. Я не посмел. Минерва тем более.

На глаза попался насест Фоукса. И в голове внезапно всплыла фраза, услышанная мной от мамы в далеком детстве, в один из тех вечеров, когда она рассказывала мне о нашем мире: Косом переулке, Хогвартсе, Хогсмиде, кальмаре в озере, русалках, магических существах.

«Птица Феникс — символ возрождения».

Мне не нужно было это воскресение. Я без колебаний отдал бы это место другому человеку.

Дамблдор внезапно произнес:

— Меня удивляет, что вы до сих пор не спросили у меня, каким способом Гарри удалось избежать смертельного заклятия. У вас есть все основания требовать ответа.

Да неужели?

— Я потерял к этому интерес, — неохотно сказал я, кутаясь в мантию.

— Ваше недоверие обосновано, Северус. Скажу одно: наиважнейшее я сообщил вам давно, — тоскливо произнес Дамблдор. — Может быть, не напрямую: открыто обсуждать такие вещи опасно. Остались детали, из которых впоследствии сложился успех Гарри в нелегкой задаче, стоявшей перед ним. Деталей слишком много, на перечисление уйдет не один день. Выберите то, что интересует вас больше всего. Тома Риддла больше нет, и, стало быть, скрывать что-либо от вас не имеет смысла.

На виске дергалась жилка, несильно, но уже через минуту она стала дико раздражать меня. Хочет вопросов? Пожалуйста.

— В таком случае, когда вы поняли, что часть души Темного Лорда проникла в Поттера? Как только увидели его?

— Да... да, почти.

— Существовали и другие части его души? Я предполагаю, что, говоря о вечной жизни, он слов на ветер не бросал.

— Вы не ошибаетесь. Парадокс в том, что путем достижения вечной жизни он избрал убийство. Том создал всего шесть крестражей, частиц его души, а седьмая часть осталась в Гарри. Почти все крестражи он создал еще до своего падения, тем самым путь назад был ему обеспечен. Даже если тело вдруг погибнет. Собственно, так и вышло.

— Крестражи... — задумчиво протянул я. — С этой стороной темной магии я знаком только понаслышке. Если память мне не изменяет, то ни в одном фолианте на эту тему не сказано ничего конкретного — только общие выражения.

— Нелишняя мера предосторожности.

— Разумеется. И все же: как можно не чувствовать, что часть души уже не принадлежит тебе?

Альбус уставился в одну точку остекленевшими глазами, и я приготовился услышать нечто страшное и темное.

— Настолько изуродовав душу, я предполагаю, он уже не только не принимал такого понятия, как милосердие, но и не чувствовал его в себе. Боюсь, Волдеморт, пытаясь достичь бессмертия, и человеком перестал быть. Вы должны знать это лучше меня.

Перед мысленным взором встали глубокие ямы, в которые скидывали изуродованные тела, остановившиеся глаза магглорожденной девочки, Нагини, заглатывавшая мертвую Чарити.

Я судорожно поправил воротник, проверяя, на месте ли повязка.

— Выходит, чтобы остановить Лорда, вы поручили Поттеру избавиться от всех крестражей?

— Верно. Но сперва Гарри должен был их найти.

— Вы сказали, что до того, как... — я сглотнул, — в Поттера проникла часть души Темного Лорда, уже существовали другие крестражи. То есть, вы уже знали об их существовании, раз сразу поняли, что произошло с младенцем?

Он оценивающе посмотрел на меня и неторопливо кивнул.

— Откуда?

— Задолго до смерти Лили и Джеймса я начал собирать информацию о Томе Риддле. Выяснял, как он жил до того, как стал именовать себя Волдемортом.

— А потом, когда вы догадались про крестражи, разве вы не пытались их найти? Я, конечно, представляю, что они могли быть где угодно, но...

— Конечно, за более чем двадцать лет сведений о прошлом моего бывшего ученика накопилось немало. И, как вы догадываетесь, мне удалось построить относительно правильные догадки о том, где Том мог спрятать частицы своей души. Он выбирал места отнюдь не случайные, обладавшие для него особым значением. Да и сами предметы, которые Том собирался превращать в крестражи, обладали яркой магической историей. Хотя многие из них и считались утерянными, но, приложив усилия, их можно было найти. Это был серьезный промах с его стороны.

— Не понимаю. Для чего Поттеру нужно было искать эти крестражи? Почему вы сами не уничтожили их?

— Защита, поставленная вокруг частиц его души, со временем перестала представлять сложность для меня. Но только представьте, Северус, что было бы, если бы я, обнаружив очередной тайник, тут же вскрывал его.

— Кажется, я уловил вашу мысль. Хотите сказать, Темный Лорд тотчас же перепрятал бы остальные крестражи?

— Вот именно, — его лицо на несколько мгновений просветлело, а затем приняло все то же зловещее выражение, затем он глухо произнес: — Жизнь меня, как никого другого, научила ждать. И только вдумайтесь: если бы я поспешил с уничтожением крестражей, мне неизбежно пришлось бы погубить и тот, что являлся частью Гарри до недавнего времени. Не знаю, была это слабость или нет, но я не смог поступить иначе, хоть и знал, на что обрекаю ребенка. И сколько жертв унесет с собой еще одна война.

Альбус с самого начала знал, какая судьба уготована Поттеру-младшему. Душа Темного Лорда однозначно влияла на ребенка, усиливала его болезненные ощущения от убийства Диггори, недоверия окружающих, статей в Пророке, потери крестного, наконец.

Выходит, в Поттере существовало две души одновременно. Лили и ее убийцы.

Почему-то жуткий смысл этого дошел до меня в полной мере только сейчас.

— Северус?

Я и не заметил, как вскочил. Но, сконфузившись под проницательным взглядом Альбуса, я принудил себя сесть обратно.

Осторожно спросил Дамблдора:

— И? Предугадать, что Лорд убьет часть своей души, а не Поттера, невозможно.

— А разве чужую душу можно убить? Отнимая у человека оболочку, мы не лишаем его души. А только отправляем в иной мир. С крестражем же происходит ровно наоборот: пытаясь уничтожить предмет, хранящий в себе душу, мы ее саму и убиваем.

Мигрень не желала проходить; массируя виски, я возразил:

— Но ведь Поттер вмещал в себе чужую душу! Он и был предметом, в котором она хранилась!

— Вы не поняли. Существует возможность, что то, что хранит в себе осколок чужой души, физически продолжает существовать. Все крестражи, найденные Гарри за этот год, отныне просто обычные предметы, которыми они были до того, как Том Риддл решил использовать их в своих целях. Но не забывайте, что у Гарри есть еще и своя душа, которую ни Волдеморт, ни кто-либо другой, кроме самого Гарри, не способен убить. Помните пророчество, Северус? «Ни один из них не может жить спокойно, пока жив другой».

— Вы... — я с трудом подыскал слова. — Вы отталкивались только от предсказания старой шарлатанки? Придали ему настолько огромное значение?

— Том Риддл придал ему значение, не я, Северус. Я говорю не о том, что ее слова представляли какую-либо ценность в тот момент, когда она их произносила. И даже тогда, когда Лили и Джеймс были убиты, пророчество еще ничего не значило. Но в то мгновение, когда я, разговаривая с Гарри в этом самом кабинете, услышал от него: «Я хочу, чтобы с ним было покончено. Я хочу сделать это сам», я понял, насколько правдивым оно оказалось в результате. Пусть я и подтолкнул его к тому, чтобы произнести это. Но я умирал, у меня не было возможности ждать, пока он сам поймет, почему всегда стремился победить зло, причиняемое Волдемортом. И вы, как никто, знаете, почему Гарри произнес это! — возбужденно воскликнул всегда такой сдержанный Альбус. Мне стало немного не по себе. — Разве вы смогли бы повернуться к пророчеству спиной, зная, что им руководствовался Волдеморт?! Разве вы не желали отомстить?

Сомневаясь, смогу ли выдавить хоть слово, я только кивнул.

— Вот именно поэтому Гарри и пошел в Запретный лес. Он знал, что только это поможет ему победить, пусть и ценой собственной жизни. Что только так он способен уничтожить своего врага. Когда я говорил вам, что Том должен сам произнести заклинание, я вовсе не мог просчитать, что благодаря этому Гарри выживет. Я мог знать только то, какие качества, доставшиеся от матери, есть в мальчике, чтобы одолеть Волдеморта, — он наставительно поднял палец. — А еще, я надеюсь, он помнил, что я верил в его победу.

Он положился на силу духа Поттера, и этим все сказано.

«Может, и в меня Альбус верил настолько же безгранично?» — с надеждой подумал я.

Пребывая в полном замешательстве, я резко встал и направился к двери. Все навалилось как-то в один момент, и теперь мне просто необходимо было побыть в одиночестве.

На пороге я остановился и вновь обратился к портрету:

— Простите, Дамблдор, но мне... нужно поразмыслить. Я пойду, если вы не против.

— Конечно. Если захотите, мы можем продолжить этот разговор как-нибудь в другой раз, — я повернулся уходить, но он позвал меня: — Северус!

Сейчас будут очередные наставления о том, как вести себя с Макгонагалл. Ну сколько можно!

— Да?! — прорычал я, не оборачиваясь.

— Я просто хотел добавить, что вам вовсе не обязательно и дальше притворяться ходячим мертвецом, — негромко произнес Альбус.

Это как еще понимать?!

— Знаете что... — но я так и не придумал, что ответить, и, рассердившись, громко хлопнул дверью.

* * *

Первые лучи солнца пробивались сквозь густой ночной туман и постепенно заливали своим светом окрестности замка. Высохшая листва опадала на землю под легкими дуновениями ветра, покачивавшего пожелтевшие кроны деревьев.

На исходе казавшейся бесконечной ночи я стоял на верхней площадке Астрономической башни. Сверху различил хижину Хагрида. Из трубы валил дым. Затем появился и сам лесник. Закинув на плечо лопату, он направился к своим огородам, что-то насвистывая.

Заснуть не удалось: я не смог перестать думать о том, что рассказал мне Альбус.

И Поттер, и я выжили, потому что он в это верил. Это необъективная причина, но это так.

Как же легко становится, когда понимаешь: есть человек, который верит в тебя безгранично. Верит, что ты можешь совершить невозможное.

Поддавшись безудержному порыву, я забрался на балюстраду. Некоторое время пытался поймать баланс. А затем уставился вниз.

Отчего, когда стоишь над пропастью и чувствуешь ее бездонное дыхание, всегда так непреодолимо тянет прыгнуть? Ведь знаешь, что полет будет хоть и захватывающим, но недолгим. Отчего в душе остается эта бессмысленная и в некоторой степени чудаковатая идея: а вдруг удастся взлететь?

А я даже умею это делать. Хотя никогда не пробовал летать ради удовольствия.

Неожиданно я расслышал неторопливые шаги по лестнице. Замешкавшись, не успел слезть, и тут в дверном проеме возникла Макгонагалл. Вытирая кончиком платка покрасневшие глаза, она читала на ходу пергамент, который держала в другой руке. Заметив меня, остановилась.

Я, в свою очередь, с удивлением смотрел на нее. Минерва не похожа сама на себя. Выглядит слишком уязвимой. Пропала всегдашняя несгибаемость.

Наконец она поспешно спрятала лист в складках мантии и, немного взяв себя под контроль, обратилась ко мне:

— Я не подумала, что тут кто-то будет в такое время... — прищурившись, строго оглядела меня: — Что это вы делаете?

Только тут я понял, насколько красочно сейчас выгляжу. Кажется, она подумала, что я собрался покончить с собой или что-нибудь в этом роде.

— Думаю, мне стоит предупредить Филча, что ему придется сегодня, кроме положенной работы, еще и ваши останки соскребать у подножия башни.

И стремительно вышла, взметнув полы мантии.

Через минуту я уже хохотал так, что глаза слезились, а грудная клетка готова была разорваться. Блестяще, Минерва! Ей и в голову ничего другого не могло прийти. Конечно, я, как любой гриффиндорец, чуть какие проблемы — сразу головой вниз.

С трудом удержав равновесие, я едва не сорвался.

Черт. Если бы это произошло, мой труп точно опозорился бы в ее глазах.

Глубоко вдохнув свежий утренний воздух, я закрыл глаза, чтобы их не слепило уже вовсю светившее солнце.

Такое редко случалось со мной, но в этот конкретный момент мне подумалось, что... может, все было не зря?

«На сороковой минуте мы прекратили помешивание и добавили экстракт бадьяна в пропорциях 2 унции на 3 пинты приготовленного раствора. При этом я и мои коллеги обнаружили, что при отсутствии постоянного помешивания, которое принято при стандартном приготовлении Охранного зелья, добавленный нами компонент дает удивительный эффект: состав не только не теряет своей густоты, но и приобретает едва заметный красноватый оттенок. Что говорит о...»

О том, что оно приобрело свойства долголетнего эликсира. Яснее ясного.

С недовольством пробежав взглядом текст, я отбросил «Зельеварение сегодня» в сторону. Иногда там публиковали занимательные, стоящие вещи. Как, к примеру, в прошлом месяце. Изобретенное практически с нуля зелье живого огня, сжигающее внутренности человека в считаные мгновения. Понятное дело, бельгийца, решившегося отправить в редакцию рецепт, хоть и не темномагический, но сенсационный и опасный, нашли и арестовали. А главного редактора журнала сменили. Но тот рецепт был просто поразительный! Так скомпоновать совсем нередкие ингредиенты и получить настолько неожиданный результат!

Естественно, изобретателя этого удивительного состава нельзя назвать ученым ни в коей мере. То, что зелье придумано без всякой цели, а возможно, и случайно, в ходе какого-то другого эксперимента, очевидно. Но чутье у этого человека есть.

А то, что напечатали в этом номере... Попусту потраченная бумага. Примитивно, абсурдно, без намека на фантазию.

Ну усилили срок действия зелья — а рецепт все равно остался почти таким же! И как можно было писать на обложке «Чтение для настоящих профессионалов»?!

Вот если взять не бадьян, а, например, настойку очанки... Можно получить не просто зелье, придающее силу постоянно, но и улучшающее зрение. Без эксперимента точно не могу сказать, но полагаю, что в таком случае придется менять пропорции сушеного асфоделя и замоченной смоквы.

Настойка очанки.

На краю сознания смутно всплыло воспоминание, но до конца не сформировалось. Я запустил руку в волосы.

Проклятье! Неужели?

Вскочив, бросился к письменному столу и принялся рыться в своих бумагах, разбрасывая их по ковру. Ну где же?

Спокойно, Северус. Еще бы запрыгал тут на радостях. Не возлагай слишком больших надежд.

Вдруг ошибаешься?

Достав палочку из кармана, я отправил разбросанные пергаменты на место.

Будем рассуждать логически. Это было несколько лет назад. Почти перед самым возвращением Лорда. Следовательно, нужные мне записи лежат в третьем ящике снизу. Едва сдерживая восторг, я открыл ящик и стал проглядывать свитки и тетради. Привычкой записывать результаты всех своих, даже самых ничтожных, исследований, я обзавелся, еще когда сам учился на старших курсах. И она меня никогда не подводила.

Нашел!

Несколько лет назад я экспериментировал с приготовлением зелья, возвращающего зрение после применения редкого и считающегося необратимым заклятия Vadam caecus. Что интересно, Дамблдор когда-то тоже занимался изучением этого заклинания, но выхода так и не нашел. Точнее, он все-таки смог изобрести контрзаклятие, но лишь временно возвращающее зрение. Он давал мне почитать свою работу на этот счет, и мне удалось приготовить зелье, имеющее эффекты, сходные со свойствами этого контрзаклятия. Но дальше я не продвинулся.

Направляясь в лабораторию, я просматривал список ингредиентов, освежая память.

Значит, так: после добавления морочащей закваски, сбивающей с толку организм, привыкший к слепоте, я уменьшаю огонь и прекращаю помешивания. Это после двух часов варки. И еще нужно будет добавить настоявшуюся в воде мандрагору. Это тоже займет время. Я взглянул на часы и с сожалением обнаружил, что пора идти на обед.

И без того я утром отправился сразу на урок, проигнорировав завтрак.

Пятикурсники в этом году, кстати говоря, обнаглели окончательно. Пришлось снять около пятнадцати баллов, прежде чем они прекратили заниматься посторонними вещами: чтением журналов о квиддиче, обменом записками с рисунками, достойными годовалых младенцев. У одного я даже отобрал домашнее задание по заклинаниям! Причем непослушание пустоголовых кретинов было до того показным, что мне стало тошно. И как они СОВ собираются сдавать? Наверное, рассчитывают, что в этом году с них требовать меньше буду, если меня разжаловали из директоров.

Ну-ну.

А после обеденного перерыва грядет еще два урока. У первокурсников, что всегда хлопотно, и у семикурсников, что в этом году обязательно принесет дополнительные затруднения.

* * *

Минерва скоро просверлит во мне дырку своим настойчивым взглядом. Надо же было утром предстать перед ней в таком виде...

Хотя Макгонагалл тоже не была сама собой. Там, на башне.

Знакомая с детства железная женщина утирала слезы.

Мне не хотелось менять свое представление о Минерве, поэтому я просто решил забыть об этом. Может, она тогда в свою очередь забудет о моей выходке.

Хуч и Вектор так громко спорили по меркам учительского стола, что, в конце концов, пришлось прислушаться.

— Септима, дорогая, я все понимаю, но это же дементоры! Как можно быть уверенной, что они не отобьются от рук в очередной раз? И потом, полагаю, на Пожирателей они не действуют, — Вектор, которая сидела вполоборота к своей собеседнице и, соответственно, лицом ко мне, казалось, попыталась заставить ее говорить потише. Она быстро исподлобья глянула на меня. Я отвернулся: теперь ко мне это не относится. Наверное. — Представляешь, что будет твориться в стране, допусти их в Азкабан?

— Да какая разница? Они в любом случае представляют опасность, где бы ни находились. Так и при Фадже было, — отрезала в своей привычной манере Вектор. И разговор прервался.

Вот так фокус. В правительстве Шеклболта обязательно найдутся такие же, как Хуч. Так что не так легко ему будет самостоятельно решения принимать, как он рассчитывал.

После ненароком услышанной беседы в моей голове долго крутились ее отголоски, оставляя неприятный осадок в душе.

С трудом удалось заставить себя думать о более важных вещах.

Поглощая пищу, я следил за тем, что творится за столом Слизерина. Особенной оживленности не наблюдалось, но и угрюмых, погруженных в себя лиц я не заметил. Значит, пока ничего не случилось. Все стараются вести себя как можно непринужденнее, не обращая внимания на колючие взгляды, которые нет-нет — да кинет кто-нибудь.

Остается надеяться, что старосты ничего не станут скрывать от меня.

Затем взгляд по привычке переместился к гриффиндорцам. Первыми, кто привлек внимание, были Поттер и младшая Уизли. У обоих то и дело лицо освещала мимолетная беспричинная улыбка. На душе потеплело. Помирились. На Поттера пялились проходящие девицы, но он этого совершенно не замечал. В отличие от Джиневры, которая провожала каждую поклонницу героя презрительно-надменным взглядом. По соседству сидела вторая пара — Грейнджер и Рональд Уизли. Они, как обычно, препирались. А с другой стороны разместились остальные из их компании: Лонгботтом, Патил, Томас, Финниган. Изредка к столу подсаживались студенты с других факультетов и перекидывались парой слов. Постоянная суматоха обращала на них внимание всего зала. Но при этом они, как ни странно, вели себя не очень шумно и с достоинством. В кои-то веки.

* * *

После второго урока я чувствовал себя разбитым. Орава безмозглых первогодок норовила устроить игру: чей котел взорвется быстрее. К концу урока я всерьез размышлял над тем, стоит ли удавиться самому или лучше отравить маленьких хаффлпаффцев, не потрудившихся прочитать инструкции, прежде чем разводить огонь под котлом.

— ...Как хочешь, Гарри. Но я останусь при своем мнении и не изменю отношения к этому упырю. А ты как считаешь, Гермиона?

Специально они, что ли, разговаривают о своих мелких проблемах под самой дверью? И я еще вынужден это слушать.

— Рон, не вынуждай меня... — послышался огорченный голос Грейнджер, но она осеклась на полуслове, так как я бесшумно распахнул дверь и молча отошел в сторону, уступая студентам дорогу.

Один за другим они с постными минами неохотно заходили внутрь и рассаживались за парты.

Только Лавгуд с застывшей улыбкой оглядывала класс, как будто оказалась здесь впервые. Опять витает в облаках.

Грейнджер и младшая Уизли уселись рядом и прилежно приготовились к занятию.

Меня неприятно удивили Забини и Марлоу, которые ни с того ни с сего стали чересчур разговорчивыми. Поттер и Рональд Уизли тоже перешептывались, доставая книги и перья.

— Прекращаем болтовню.

Вот теперь хорошо. Блаженство для моих ушей.

— Спецкурс по зельеварению подразумевает изучение более сложных составов, чем вы варили раньше, — произнес я, останавливаясь перед учительским столом. — Кроме того, от вас требуется анализ всех ваших действий, а не слепое следование указаниям в учебнике. И те из студентов, кто проигнорирует сказанное мной сейчас, в дальнейшем потеряет мое... благосклонное отношение.

Пристально осматривая каждое обращенное ко мне лицо, я чуть быстрее нужного перевел взгляд с Поттера на Уизли.

— Здесь все вы оказались по собственному желанию, и я не намерен никого принуждать, а тем более объяснять заново материал, пройденный вами с первого по шестой курсы, — Уизли порозовел, но продолжил дерзко пялиться на меня. В отличие от Поттера, сосредоточенно смотревшего в пространство перед собой. — Сегодня мы займемся приготовлением основы для кровевосстанавливающего зелья. Посвятим ему три занятия. На этом уроке — изучение его состава и подготовка ингредиентов, в следующий раз — собственно варка зелья и эссе о различных способах его приготовления. И последним шагом станет практическое изучение его свойств. Есть вопросы? — выражение лиц большинства говорило о том, что вопросы возникнут. И не раз.

Так я и думал.

— Какие именно свойства, сэр? — раздался голос, нарушив гробовую тишину.

Лавгуд. Как всегда, Лавгуд.

— Когда вы обращаетесь к преподавателю, нужно поднимать руку, мисс Лавгуд. Но на ваш вопрос я отвечу, — девушка невозмутимо кивнула. — Эффекты кровевосстанавливающего снадобья на определенный вид, — я ткнул пальцем в аквариум с лягушками, — от заклятий и зелий разного рода. Каждому будет выдан свой вариант задания.

— А желчь броненосца будет среди этих зелий?

Я случайно заметил, как Грейнджер округлила глаза. Конечно, эта зубрилка даже вопрос никогда не посмела бы мне задать.

— Вы все узнаете в свое время, мисс Лавгуд. Соизвольте пока приготовить то, что нужно сегодня.

Рейвенкловка снова кивнула, встала и направилась к шкафу с ингредиентами.

Я обомлел.

— Дослушать преподавателя или прочитать сперва задание не хотите?

Лавгуд, замешкавшись, захлопнула дверцы шкафа.

— Простите, сэр. Просто я открыла учебник на странице с заглавием «Приготовление кровевосстанавливающего зелья». Я... я подумала, что мы ничего не будем менять в списке составляющих.

— Вы ошиблись, — холодно ответил я. — Сядьте, наконец.

Девочка покорно вернулась на место. Я уловил ехидную усмешку, появившуюся на лице Забини.

— Откройте свои пособия на странице тридцать два.

По классу разнесся шелест страниц.

— А вот теперь достаньте необходимые ингредиенты.

Заметив, как Уизли и Поттер украдкой переглянулись, безусловно пряча улыбку, я едва не лязгнул зубами:

— Поторапливайтесь.

Класс ожил: отодвигались стулья, позвякивали пустые колбы. Дождавшись, когда суета возле шкафов с ингредиентами закончится, семеро слизеринцев, которых я взял в свою группу, спокойно поднялись с мест и мигом подобрали нужные составляющие для зелья. Вот пример действительно взрослого поведения. Не пихать друг друга в толпе и терять время даром, а просто воспользоваться подходящим моментом.

Следя за работой учеников, я с удовольствием отметил, что Нотт держится очень хорошо. По моему предмету он имел неплохие результаты, его сознание не было узким, зацикленным на информации, предоставленной «Расширенным курсом» Бораго. Особенной страстью к зельям он не пылал, но предмет любил и уважал. Такие вещи я всегда определял с первого взгляда.

Настоящим его увлечением примерно курса с пятого стала трансфигурация. Макгонагалл, конечно, его не хвалила, но ставила наивысшие баллы. А это означало признание его заслуг.

Теодор раскрыл книгу и с преувеличенным интересом принялся читать ее.

Рейвенкловец Стоун, потирая руки, следил за бурлящим раствором. Довольно сносный студент, торопиться только любит. Несмотря на это, экзамены сдал отлично, чем меня и поразил. Может ведь, когда захочет.

— Убавьте огонь, Стоун. Я не намерен спасать вас от удушающего газа.

Далее мой взгляд обратился ко второй половине класса.

Лавгуд раскладывала ингредиенты на столе в определенном, одной ей известном порядке. К такому я давно привык. Обычно она меня не подводила, хотя без странностей не обходилось.

Младшая Уизли, прикусив губу, осторожно капала в зелье настой ядовитой тентакулы.

Макмиллан отправлял в котел ровно нарезанную вербену, важно расправив при этом плечи.

Грейнджер с раскрасневшимся лицом шинковала травы, Уизли недоуменно заглядывал в свой котел, Поттер...

Усердно работал. Необъяснимо, но факт. Довольно часто Поттер имел относительно неплохой результат на общем фоне, но только делал вид, что ему есть дело до предмета, и работал недобросовестно. Называется, руки делают, а голова отсутствует.

А тут старательно, с воодушевлением, и вроде как поглощен зельеварением, а не посторонними мыслями.

Вперившись взглядом в лохматую макушку Поттера, склонившегося над книгой, я ощутил холод, пробравшийся под кожу и заставивший меня окостенеть.

Он уничтожил Темного Лорда.

Ребенок, обычный ребенок, который, как и остальные, сидит на уроках, развлекается с друзьями, играет в квиддич. Он сделал то, о чем я боялся думать столько лет.

Было ли ему страшно?

Вполне вероятно, намного больше, чем мне... Такой вязкий, немой, пронизывающий страх перед неизбежным. Никто не хочет погибать в его возрасте. Даже я, в свои двадцать, хоть и знал, что близких у меня не осталось, не хотел умирать.

Поттеру было тяжелее во много раз. Ведь он покидал тех, кого любит, тех, кто его ждет. Чтобы выдержать все, что выпало на его долю, нужно было быть готовым. Но даже если потратишь на это многие годы, то и тогда не будешь знать достоверно, что вынесешь ужас, подготовленный тебе смертью.

Мой тяжелый взор заставил его оторваться от помешивания горячего варева. С секунду он смотрел на меня, явно погруженный в выполнение задания. Затем в глазах что-то загорелось, и Поттер, опустив голову, принялся перелистывать страницы учебника. Одну за другой, одну за другой.

Продолжая следить за кипящей работой, я еще какое-то время пребывал в том же отрешенном состоянии.

Студенты работали в разном темпе, и это начинало раздражать. Где собранность, где пунктуальность, которая так требуется в приготовлении зелий?

Вне всяких сомнений, успешнее справлялись те, кого я отбирал сам. Будучи преподавателем зельеварения, я подготовил список студентов, рекомендованных в спецгруппу на шестом-седьмом курсах. Действительно выдающихся студентов. Но затем, когда мне пришлось перейти на другую должность, его испортили присутствием Поттера и Уизли. Я до сих пор был раздосадован. Нынешний состав подготавливал Слагхорн. На Слагхорна в этом вопросе полагаться было глупо: среди тех, кого он выбрал в спецгруппу, я оставил бы только Лавгуд, Марлоу и, пожалуй, Джиневру Уизли.

— Осталось десять минут. Заканчиваем.

Перемещаясь от стола к столу, я начал проверять результаты. Нотт сегодня превзошел самого себя. Открылся талант к зельеварению? Но, скорее, причина в другом.

— Отлично, мистер Нотт.

Теодор воспринял похвалу без особого энтузиазма. Чуть склонив голову в знак признательности, он бросил едва ли не хищный, мстительный взгляд на другую половину аудитории.

До чего знакомая ситуация.

Хаффлпаффец Макмиллан сегодня не впечатлил. Хотя разве это когда-нибудь случалось?

— Почему от вашего зелья идет пар, Макмиллан?

— Травам не удалось нейтрализовать действие ядовитой тентакулы, сэр?

— С какой стати это могло случиться? Хотите сказать, что в этом кабинете нашелся несвежий ингредиент? — спросил я, ввинчиваясь взглядом в физиономию семикурсника. — Может, вы нам ответите, мисс Лавгуд, почему приготовленное мистером Макмилланом никак не подходит для основы кровевосстанавливающего зелья?

Лавгуд с сонным выражением лица обогнула парту и приблизилась к котлу Макмиллана.

— Эрни слишком рано закончил помешивать зелье, сэр. И да, травам действительно не до конца удалось нейтрализовать действие тентакулы, — она виновато улыбнулась одногруппнику.

— Небрежности в приготовлении зелий я не терплю, Макмиллан.

Тот упрямо выпятил подбородок. Думаю, он теперь будет работать еще прилежней: обычно такие замечания действуют на Макмиллана. Жаль, что без них не обойтись.

А на заковыристый вопрос, заданный мной, он так и не ответил. Вот это уже вызывает подозрения в том, годен ли он для того, чтобы я тратил на него время.

— Вы свободны, мисс Лавгуд, — пришлось напомнить девушке, которая продолжала околачиваться рядом.

Она вернулась на свое место, провожаемая взглядом удивленной Грейнджер.

Бедная, как ей, должно быть, грустно, что нельзя выскочить и протараторить заученный наизусть текст из учебника.

Хмыкнув, я продолжил проверку.

Зачерпнув ковшом зелье Поттера, опрокинул его, проверяя цвет и консистенцию.

Прилично.

Нейтральным. Наверное, именно таким сейчас было выражение моего лица. Поттер стоял, небрежно засунув руки в карманы, выражая всем своим видом полнейшую безмятежность. Грейнджер, Уизли и еще пара человек беззастенчиво пялились на меня. Я счел нужным промолчать и последовал дальше.

Не пойму: он ждал похвалы? Или, наоборот, критики?

За работу, выполненную в срок и по всем правилам, я больше, чем «хорошо», поставить не могу.

Да и обиженным он не выглядел. Ну что за непонятный человек!

Был большой соблазн воспользоваться легилименцией, но я решил, что пусть его мысли пока остаются для меня загадкой. Я вовсе не боялся увидеть там глупые и беспочвенные упреки в свой адрес. Мне кажется, теперь их там нет. Мешало что-то другое, но окончательно понять что пока не удавалось.

Допускаю мысль, что, различив свои личные воспоминания в голове гриффиндорца, я бы не смог спокойно вести у него занятия.

И без того до конца урока чувствовал, как он наблюдает за мной. И главное — сделать замечание я не мог себя заставить. Ну не обращать же внимание всего класса на это!

От кучи дурацких противоречивых мыслей я рассвирепел и снял с двух рейвенкловцев двадцать баллов за грязь на столе.

Девятнадцать человек! И как мне уделить внимание каждому, спрашивается? Обойдя всех, я понял, что есть смысл разделить группу и внести в свое расписание дополнительные часы.

После звонка класс постепенно опустел, а я принялся заполнять журнал. И пусть Макгонагалл только попробует мне указать на незаслуженное снижение оценок.

— Пойдем, Джинни.

— Сейчас-сейчас, Гарри, — зашептала девушка. — Я только уберусь на столе быстренько... Ай!

— Ты чего? — с беспокойством спросил Поттер.

— Да тут тентакула капнула на стол, а я ладонью провела, — оторвавшись от писанины, я увидел, как она рассматривает покрасневший мизинец.

Только этого не хватало.

— Пойдем к мадам Помфри, — предложил Поттер.

— Это свойственно вам, мисс Уизли — не обращать внимания на свое рабочее место. В том шкафу есть мазь, — произнес я, указывая палочкой в нужном направлении. — Сами разберетесь, какой флакон вам нужен?

— Разберусь. Спасибо, сэр, — посмотрев на Поттера, немного запоздало ответила Уизли.

Я уткнулся в учебные графики, пытаясь сообразить, в какой день лучше дать контрольную для четверокурсников.

Поттер, подхватив сумки с учебниками, дожидался свою спутницу возле дверей.

Когда эта парочка наконец вышла, я заметил, что почему-то чувствую себя расслабленнее, чем минуту назад.

* * *

Наклонившись, я провел пальцем по корешкам книг: «Раздувающие зелья и их разновидности», «Изготовление гербицида в XIX веке», «Открытия Фредерика Олсоппа»...

Все не то.

Может, не в книгах по зельям стоит искать?

Руки просто опускаются. Не ожидал, что в хогвартской библиотеке такой бардак. Перемешано все настолько, что не разобрать, где книги с рецептами, а где биографии зельеваров. А ценные манускрипты и вовсе были распиханы по разным полкам и хранились в весьма плачевных условиях.

Тяжело вздохнув, я перешел к следующему стеллажу.

К моему величайшему огорчению, книг по лекарственным зельям от темномагических повреждений у меня не оказалось. Покупать в свою личную библиотеку стандартные книги я не посчитал нужным, а те составы, что использовал сам, конечно же, давно засели в подкорке головного мозга. Но на данный момент мне срочно был необходим полный список всех трав, которые там нельзя использовать ни в коем случае. А их около четырехсот, причем некоторые в зельеварении и так нигде не применяются. Я же пока вспомнил всего триста девяносто семь пунктов. Несмотря на огорчение из-за своей забывчивости в элементарных вещах, что ставило под сомнение мою квалификацию, я чувствовал небывалый прилив энергии.

Идея, которую я собирался воплотить в жизнь, была смелой. Но по-своему выигрышной.

Какой урожайный сегодня день все-таки!

Стоило решить одну проблему, с которой я не мог справиться в приготовлении этого зелья, как ко мне пришло осознание своей ошибки в еще одном ингредиенте. Я использовал только те растения, которые считаются лечебными и используются против темной магии, но и в голову не приходило, что в столь сложном рецепте может подойти и нечто другое. Осталось только выяснить что.

На каком-то инстинктивном уровне я почувствовал движение позади себя. В Запретной секции редко кого встретишь. Тем более, в такое время. Вскинув палочку, я резко развернулся.

— М-мерлин!

Видимо, от неожиданности, Флитвик споткнулся и растянулся на полу. Мысленно выругавшись, я отправил на ближайший стол стопку книг, которые он рассыпал.

— Что же вы так... Северус,— поднимаясь с пола, прокряхтел преподаватель заклинаний.

— А вы еще тише подкрались бы, — огрызнулся я и вновь сосредоточил внимание на библиотечных шкафах.

— Право слово, в таком случае я угодил бы под Круциатус! Никак не меньше, — проверещал Филиус.

Горечь, как яд, потекла по жилам. Скривив губы, я бросил через плечо:

— Можете считать, что вам повезло.

Некоторое время стояла тишина. Я даже подумал, что не расслышал, как он ушел.

— Да я, собственно, увидел, что дверь приоткрыта, и решил, что ученики не спят ночью, — сообщил он таким тоном, будто продолжал прерванный разговор.

Зачем Филиус это объясняет? Я вовсе не допускал, что он следил за мной.

— Локомотор, пособия для пятого курса! — немного помолчав, Флитвик воодушевленно добавил: — Так-так... Ну спокойной ночи, Северус.

— Спокойной.

Забыв про лекарственные травы и остальное, я сосредоточенно смотрел, как по тесному проходу летит кипа книг едва ли не в два раза выше маленького профессора, удалявшегося семенящей походкой.

Воротник стал натирать. Я осторожно потрогал повязку под ним. Влажная. Посмотрел на пальцы — они были в крови.

Поморщившись от дискомфорта, я обратился к классу.

— Гасим огонь.

Надо будет принять кровевосполняющее средство.

Помфри не знала о противоядии и лечила меня тем же методом, что колдомедики в Мунго. Противоядие я все-таки начал принимать, но очень поздно. Яд волшебной змеи не удалось вывести до конца из организма, и поэтому рана периодически открывалась. Приходилось носить повязку круглые сутки. А пока я ежедневно принимал кровевосполняющее зелье. Оно помогало от недомогания.

Думаю, через месяц-другой лечения боль пройдет. Мое противоядие победит. Это вопрос времени.

А сейчас нужно проверить, что приготовили эти балбесы.

После того, как обнаружилось, что почти все студенты забыли один ингредиент, я был на грани нервного срыва. По общим свойствам зелье выходило очень похожим на то, что должно было получиться в результате, а маленькие негодяи решили, видимо, не тратить свои драгоценные минуты на пустяки. И вышла смертельно опасная отрава.

— Вы все, значит, думаете: согревающее зелье получилось состряпать, а то, что оно нагреет ваши внутренности до сорокаградусной температуры, никому в голову не пришло. Я прав? Отлично, тогда предупреждаю каждого, что отнесу несколько приготовленных сегодня порций горючей смеси мадам Помфри, — я демонстративно зачерпнул зелье ковшом и опрокинул его обратно. — И забуду предупредить ее об этом, — нацепив ухмылку поэффектней, я изрек напоследок: — Посмотрим, кому не повезет.

Побледневшие лица малолеток немного подняли настроение. Блеф удался на славу.

Будут теперь трудиться.

Из соображений самосохранения.

* * *

Матч с Гриффиндором, который должен был состояться через десять дней, перенесли на последнюю неделю перед каникулами. Вместо этого решено было провести матч Хаффлпафф — Рейвенкло.

Идея Макгонагалл, впрочем, имела одно веское преимущество, которое заставило меня отказаться от спора. Победившие и проигравшие в матче на следующий день разъедутся по домам, а значит, возможность глобальных столкновений на почве всеобщей любви к квиддичным командам минимальна. Правда, если следовать подобной логике, то соревнования нужно было отменить вовсе, как сделал я в схожей ситуации. В мою бытность директором мне в голову приходила также мысль упразднить межфакультетские состязания. Но подобное решение могло вызвать у Темного Лорда вопросы, и, стараясь сохранить репутацию, я был вынужден отменить указ.

Единственное, что меня смущало: в Хогвартс-экспрессе приглядеть за порядком будет некому. Как бы они там не поубивали друг друга.

Перед уроком седьмого курса я едва успел отдохнуть. Разгневанные слизеринцы, узнав о переносе матча, отправили делегацию в мой кабинет.

— Тише, тише. Говорите вы, Маркус.

Маркус Харпер выступил вперед.

— Сэр, наше недовольство легко объяснить.

— Недовольство. Вот как, — я нетерпеливо постучал пальцами по столу и с насмешкой оглядел своего студента.

— Да, сэр, — выдержал мой взгляд старшекурсник. — Мы очень расстроены, что вкладывали столько сил в тренировки. Временами приходилось пользоваться помощью однокурсников, чтобы не отставать по некоторым предметам. А теперь все идет насмарку.

— Вы уверены, что отдаете себе отчет в том, что вы говорите своему преподавателю? Еще раз узнаю о списывании, вам не поздоровится. Вы роняете честь факультета, — не смотря на вспыхнувшие от обиды лица слизеринцев, я безжалостно продолжил: — Ничем не отличаетесь от стада шизофреников, гуляющих по школе. А если догадаются другие учителя? Вы понимаете, что тогда я назначу вам наказание, и весь Хогвартс будет знать о вашем позоре. Мне казалось, что Слизерин всегда был примером для подражания,— на этой безрадостной ноте я решил, что с них достаточно. — Насчет квиддича: меня тоже многое не устраивает, но таково решение руководства. Как вы знаете, отныне такие вопросы не в моей компетенции.

Я с сожалением посмотрел на опустившиеся плечи слизеринцев.

— Однако, если вам удастся сохранить себя в форме до конца декабря и достойно выступить, то я помогу вам заполучить Кубок школы.

Ребята посмотрели на меня с серьезной торжественностью.

— Спасибо, сэр, — с усилием выдавил Маркус.

Их воодушевленные лица тронули меня. Было видно, сколько моя поддержка значит для них, тем более в такие времена. Чтобы не быть слишком мягкосердечным, я строго добавил:

— А теперь ступайте, урок начнется через пять минут.

Небольшая взбучка только раззадорила моих студентов. Приятно было видеть их глаза, горящие желанием доказать, что они лучшие. К тому же, это отвлекло слизеринцев от перемывания костей Макгонагалл.

Когда они вышли, ободренные и уверенные в том, что их усердие не останется невознагражденным, я позволил себе улыбнуться.

Повод прибавить моим ученикам лишние баллы всегда найдется. Мы, слизеринцы, играем по правилам, но умеем, когда нужно, быть изворотливыми. Не выходя за рамки дозволенного. Так что мне не в чем себя упрекнуть.

Торопясь приготовить класс к занятиям спецгруппы, я взмахнул руками — пособия, предназначенные для особо выдающихся студентов, поднялись в воздух и аккуратно легли на парты. Назвать в этом году семикурсников выдающимися в зельеварении можно было только с большой натяжкой. Во всем остальном, конечно, они были исключительными. И присутствие именно этого курса заставляло меня нервничать. К счастью, у меня был повод для успокоения: последнее эссе Поттер написал дурно, и я вывел на его пергаменте заслуженное Удовлетворительно.

Прозвенел звонок.

Я достал палочку и направил ее на дверь. Студенты, толпившиеся возле кабинета, послушно стали заходить.

Лавгуд сонно поздоровалась со мной. Я хмыкнул.

Благоразумно с ее стороны не строить из себя обиженную.

Как ни странно, проходя мимо, и Уизли тоже соизволила поприветствовать меня отдельно. Какая муха их сегодня укусила?

Поттер, как и его девушка, выглядел слишком раскованным. Но ничего, сейчас мы это исправим.

Когда все расселись, я собственноручно раздал проверенные домашние работы и получил истинное удовольствие, вручая Поттеру доказательство того, что в зельях он далеко не гениален.

Поттер вздохнул, но не поднял на меня головы.

А где попытка испепелить меня взглядом?

Честное слово, с его злобой мне легче было жить, чем при таком раскладе.

Отбросив лишние мысли, я указал на доску.

— Приступайте.

Ученики молча принялись за дело. Я с удовольствием отметил про себя, что по части дисциплины с ними вполне приятно работать. Но во многом они, конечно, отстают. Никакого воображения и самостоятельности. Когда на прошлом занятии я предложил семикурсникам проверить друг у друга приготовленные зелья, они посмотрели на меня, как на спятившего. На уроках со спецгруппой я, как правило, выбирал нестандартные методы работы, чтобы оживить их мозговую деятельность. Но в нынешнем году из-за присутствия учеников, которые, что бы ни делали, в зельях ничего не смыслят, я иногда ощущал, что теряю время даром. В конце концов, мне всего лишь нужно подготовить их к ЖАБА, так что можно действовать примитивно. По примеру Слагхорна.

Но не хотелось бы поступать с ними, как с младшими курсами.

Ладно, хватит о грустном. Едва ли Макгонагалл согласится избавить меня от лишних нагрузок.

Кстати, о нагрузках. Что-то я действительно неважно себя чувствую.

Пора выпить лекарство.

На свинцовых ногах я двинулся между рядами парт. Поблескивали латунные весы, котлы-самоварки парили возле столов. Над некоторыми появлялся пар. Я глянул на часы. Как раз вовремя. Значит, студенты, по крайней мере, в рецепте не ошиблись. Для таких недоумков и то неплохо.

Стало слишком душно. Наверное, из-за пара.

Я приблизился к столу. Наклонился, открыл один из ящиков. В нем было пусто.

И тут я вспомнил, что, приготовив новую порцию кровевосполняющего раствора, не положил ее себе в карман и отправился на уроки налегке. От огорчения я сжал кулаки. Ну как можно быть таким невнимательным? Разогнувшись, я захлопнул ящик коленом и оглядел студентов. Все уткнулись в свои записи.

Голова отяжелела.

Душно-то как.

На краткий миг мне отчаянно захотелось выбраться отсюда, но я быстро справился с абсурдным желанием. Скоро надо будет проверять, что они там наваяли.

Перед глазами потемнело, а затем все кругом затянуло мутной пеленой.

Черт. Я сдавил пальцами переносицу, и зрение моментально вернулось ко мне.

Сделав глубокий вдох, я вернул сознание в привычное состояние. Хотя неприятные ощущения не исчезли.

Преодолев себя, я заглянул в первый попавшийся котел. От запаха, идущего оттуда, меня затошнило.

— Бог мой, вы что, не способны строго следовать рецепту?

Макмиллан недоуменно заглянул в сосуд. Потом уставился на доску.

— Сэр, я уверен, что сделал все правильно, — растерянно произнес он. — На этой стадии зелье и должно так выглядеть.

— От него несет тухлыми яйцами, — отрезал я. — Халтура. Переделывайте.

Макмиллан округлил глаза, и, отворачиваясь, я случайно уловил краем глаза, как Джинни Уизли скорчила рожу за моей спиной.

Даже первокурсник не отважится на такое!

Ярость вспыхнула внутри, я собрался осадить идиотку, но внезапно понял, что вижу целых двух идиоток. То есть, конечно, их полкласса, но в тот момент я видел совершенно одинаковых людей. Две парты. Два котла.

Что происходит?

Потом посмотрел на Макмилланов. Они оба были какие-то прозрачные...

Я плотно закрыл глаза. Снова открыл.

Вот теперь все в порядке. Просто двоилось в глазах. С каждым бывает.

Возможно, это недоразумение случилось от потери крови, которая продолжается вот уже несколько часов. Ощущение было такое, словно меня изрядно побили. Я незаметно для окружающих нащупал на руке пульс. Он был очень слабым.

Весело будет, если я испущу дух прямо на уроке.

Сконцентрировавшись, я решил, что, хоть до конца занятия осталась уйма времени, я отлучусь и приму лекарство. Чего доброго, еще потеряю сознание. При всех.

Напрягая зрение, я постарался следовать по прямой траектории и направился к выходу. Причем как можно скорее. Я точно знаю, что в таких случаях нужно ходить быстро и, чуть что, сразу выдергивать разум в реальность. Ощущения знакомые, приходилось пару раз возвращаться в Хогвартс после изощренных пыток. И это меня Лорд еще слабо мучил, по сравнению с другими. Так, для профилактики. Чтобы я не брал на себя слишком многое.

Вот и отвлекся.

Кто-то обратился ко мне с вопросом. Испугавшись, что не смогу связать трех слов, я снова вынырнул из тумана в своей голове и постарался как можно ровнее произнести:

— Позже.

Хлопок дверью. Фух, вырвался.

В коридоре я почувствовал легкое волнение, потому что на секунду опять потемнело в глазах.

Чересчур расслабился.

Все тем же твердым шагом я направился к своим комнатам. Каждое движение гулко отдавалось в ушах. Не нервничай по пустякам, успокаивал я себя. Приму кровевосполняющее, потом противоядие, сменю повязку на чистую. И приду в норму.

Я снял заклинание со своих комнат.

Происходящее далее виделось яркими вспышками.

Мой стол. Все необходимое лежало под рукой. Я принес из лаборатории готовое зелье, чтобы потом взять с собой на занятия.

Похлопал ладонью по щекам, чтобы привести себя в чувство. Не помогло.

Сперва я выпил лекарство. Глотать было нестерпимо больно.

Мерлин, ну откуда столько пуговиц? Сил нет с ними возиться. Резким движением я разорвал воротник. Потом принялся разматывать повязку.

Принципиально боролся с желанием присесть в кресло. Делать это нельзя ни под каким предлогом. Избавившись от промокших насквозь бинтов, я почувствовал облегчение и подошел к зеркалу. Не мешало бы обработать изрядно испачканную шею.

Мерлин, как я хочу лечь и поспать...

Направился в ванную, чтобы смыть кровь. Пройдя полпути, я резко остановился. Все вокруг завертелось. Начиная терять ориентацию в пространстве, я ухватился за первое, что попалось.

Плоское. То ли пол. То ли стена.

Я часто дышал и решил не открывать глаза, чтобы голова снова не закружилась.

Спокойствие. Тело ведь еще подчиняется мне.

Аккуратно дотронулся до чего-то плечом.

Плечом? Значит, все-таки стена. Выжатый, как лимон, я прислонился виском к холодным плитам, потому что шея отказывалась держать голову.

Господи, как хорошо. Провести бы так вечность.

Ни о чем не думать...

Звуки исчезли. Вообще все ощущения пропали.

Блаженство.

* * *

Через некоторое время я пришел в себя и обнаружил, что сижу в углу ванной. В первый момент мне показалось, что я не смогу пошевелиться. Но, собравшись с силами, я сделал шаг в сторону. Самочувствие было намного лучше, хотя в теле оставалась слабость и ужасно хотелось пить.

Какая мелочь. Ходить могу, а остальное неважно.

Приведя себя в порядок, сменив мантию и умывшись холодной водой, я неохотно вернулся в кабинет.

Бесшумно затворил дверь и прислонился к ней спиной.

Поразительно, тут все еще живы. Более того, заняты зельем. Во всяком случае, на первый взгляд.

Удивительную атмосферу нарушил рыжеволосый придурок, причем в полный голос:

— Кто-нибудь кроме меня заметил, что Снейп отсутствует минут сорок?

Уизли-Уизли... Как вы меня разочаровали. Если быть честным, я был не в том состоянии, чтобы устраивать кому-то «сладкую жизнь». Но долг того требовал. И потом, я не простил бы себе упущенной возможности остановить словоизлияния этих умников. Я было открыл рот, чтобы напугать его как следует — если, конечно, на эту троицу вообще еще что-либо действует, — но кое-что меня остановило.

Не отрываясь от работы, Поттер поддакнул:

— Точно.

Хм, здесь становится интересно. Будем пока хранить молчание.

— Может, он совсем не придет? — предположила Уизли, перекидывая свои волосы через плечо.

Я с любопытством следил за макушкой Поттера. Что он ответит?

— А может, вы заткнетесь? — раздался негромкий брезгливый голос Нотта.

Гриффиндорцы проявили удивительное спокойствие. Проигнорировали слова Теодора.

Все-таки странствия и пережитые трудности серьезно повлияли на них.

— Гарри, ты меня удивляешь, — прокурорским тоном сказал Уизли.

— В смысле? — Поттер повернул голову к своему другу.

— Следить за Снейпом всегда было твоим любимым хобби.

— И правда. Что это я, — поддержал дружка Поттер.

Должен признаться: менее содержательного разговора я в жизни не слышал.

Пора прекращать комедию.

Пока двое Уизли и Поттер хихикали, как ненормальные, Грейнджер, которая, видимо, не знала, веселиться ей или не стоит, испуганно посмотрела в конец класса. То есть на меня. Улыбка медленно сползла с ее лица.

Сообразив, какой неудобной грозит стать ситуация впоследствии, я нащупал ручку. Приоткрыл дверь и с как можно большим грохотом захлопнул ее.

Все вздрогнули и зашевелились. Грейнджер таращилась на меня пару секунд, а потом опустила голову. Кулаки сжались сами собой. Мне почудилось, или она понимающе кивнула?

Надеюсь, Грейнджер не расскажет друзьям, что я слышал дребедень, которую они несли. Мне по неясным причинам не хотелось, чтобы Поттер вообразил, будто я интересуюсь тем, что он обо мне думает.

Недовольство нарастало во мне с каждым днем. Дамблдор специально рассчитал так, чтобы Поттер переосмыслил и сам делал выводы о том, как неблагодарно он себя вел. Вот он на мою голову и проникся всякой чепухой. Несомненно, Альбус с самого начала задумывал, чтобы я выжил и терпел кутерьму, которая творится вокруг. Хотя в мои планы это не входило, и я всеми правдами и неправдами противился такому исходу. Жестокости у Дамблдора не отнять. Или это скорее щадящий вариант, с помощью которого все узнали бы, что я не хотел никого убивать? Что я не хотел, чтобы гибли люди. Что я... Да кому это нужно? Точно не мне.

Разве только Альбусу с его вечным желанием выставить меня в выгодном свете.

Продолжая ощущать болезненную слабость в теле, я побрел между рядами столов. Нарочно остановился возле гриффиндорцев. Очень хотелось лишний раз разубедить Поттера, а заодно и Грейнджер. Чтобы не ждали с моей стороны поблажек.

— К вашему сведению, из-за тех, кто получил неудовлетворительные оценки за домашние работы, к следующему разу все сдают эссе на три фута по теме сегодняшнего урока. Кстати говоря, таких найдется немного, — повернувшись к Поттеру и его другу, источая яд, произнес я. — Точнее, их всего двое.

Уизли пожал плечами, а вот Поттер смерил меня задумчивым мрачным взглядом. При этом я почти слышал, как класс поминает недобрым словом гриффиндорцев.

Недоброжелательно сузив глаза напоследок, я велел студентам продолжать работу. Поттер, делая вид, что не замечает, как я уставился на него, начал нарезать коренья. Даже не взглянул исподлобья.

Расслабившись, я соединил руки за спиной. Со стороны теперь все выглядит, как раньше.

Едва ли он когда-либо относился ко мне, как к учителю. Как к человеку, который понимает в происходящем намного больше ребенка, способного только летать на метле да швыряться простенькими заклятиями в других.

Нет, конечно, Поттер всегда лучше знает, что делать.

«Да сколько можно пережевывать одно и то же?» — одернул я себя.

Вот за кем следует присматривать, так это за Ноттом. Теодор сейчас почти в той же ситуации, что и Драко на шестом курсе. Совсем один. Помощи не ждет. Да он ее и не примет, если не навязать.

А оберегать Поттера больше не требуется. Формально я выполнил обещание. Я еще раз посмотрел на него.

Поттер свою миссию выполнил. Мне вовсе не нужно больше оценивать, достоин ли он того, что для него делалось. Очевидно, что он заслужил ту безмерную любовь, которую испытывал к нему директор.

Только вот я уже не способен спокойно существовать, зная, что на свете есть этот юноша.

Возможно, нет разницы в том, как он относится ко мне. И, тем не менее, не могу понять, хочу я, чтобы Поттер ненавидел меня, как прежде, или начал уважать. Причем, не как преподавателя, а как человека.

* * *

Первое полноценное учительское собрание было назначено на субботу.

По обыкновению я уселся в угол потемнее, чтобы не раздражать нервы неприятным полуденным светом.

Минерва, сжимая спинку своего кресла, дождалась, пока опоздавшая Трелони усядется на место, и открыла собрание весьма многообещающей фразой:

— Вот мы и в сборе. Приступим к обсуждению успехов наших студентов за истекшее время, — Макгонагалл приветливо улыбнулась. — Синистра, прошу.

Скука смертная. Зачем, спрашивается, обсуждать успехи? Да и о каких достижениях учеников можно говорить по прошествии всего трех недель?

Вот о неудачах гриффиндорцев я бы с превеликим удовольствием побеседовал.

Почти не прислушиваясь к происходящему, я отрешенно наблюдал за четой Уизли.

Невооруженным глазом видно, что они не в своей тарелке и поэтому скромно молчат, с любопытством поглядывая на учителей. Как я понимаю старшего Уизли! Сам первое время не мог привыкнуть к подобным посиделкам со своими бывшими преподавателями.

Итак, что здесь делают молодые люди, когда им впору заниматься своей личной жизнью?

Самый верный ответ, в равной степени относящийся и ко мне: так получилось. В самом деле, просто так вышло, что все мы оказались здесь.

Возможно, в школе находят приют те, кто не видит себя в реальной жизни. Несомненно, это должно временами навевать тоску и уныние.

Ну ладно я. На мне давно поставлен жирный крест. Почему они? За что погиб именно Фред Уизли? Кто бы что ни говорил, но я помню о каждом ученике, хоть чего-то стоящем, с какого бы факультета он ни был. Пускай близнецы были лоботрясами, но они выросли достойными людьми. Фред и Джордж могли бы и дальше продавать свои странные изобретения тем, кому они нравились. Как-никак, для создания тех поделок, что были в их магазине, необходимы талант и усидчивость, как бы глупо это ни прозвучало. Признаюсь, я тоже подчас находил шутки гриффиндорцев остроумными и не лишенными смысла. И если их старший брат выглядит сейчас таким подавленным, то мне страшно представить, что стало с осиротевшим близнецом.

И я являюсь причиной их страданий.

Голос директора вывел меня из состояния транса.

— Также была назначена отработка по зельям для третьекурсников с Гриффиндора. Билл, — мягко произнесла Макгонагалл, — вы узнавали, в чем дело?

А Минерва хороша: не может теперь всюду заступаться за свой родной факультет, так других провоцирует. Не скрывая своего интереса, я вместе со всеми уставился на Уизли. Тот без тени смущения выдержал всеобщее внимание.

— Нет, директор, — с деланным равнодушием произнес он. — Я не собираюсь ничего выяснять с профессором Снейпом.

Я пренебрежительно оглядел его, но внутри появилось неприятное ощущение. Лучше бы он накричал или обозвал меня ослом, никчемным учителем, убийцей. Только бы не держал все это в себе.

Минерва кивнула Уизли, показывая тем самым особое понимание с ее стороны.

— Тогда, Северус, — Макгонагалл сдвинула очки на кончик носа. — Может, вы сами скажете, почему назначили отработку?

— И еще мне хотелось бы знать, за что было снято двадцать баллов с семикурсников две недели назад, — пропыхтел Флитвик. — От них вразумительного ответа я так и не добился.

Учителя покачали головами, выказывая единодушное неодобрение. Спросить меня Флитвик не потрудился. Все с ними ясно. Вот тут уж я не сдам своих позиций. Да что они понимают? Подозревают, что я беспричинно наказываю мелких болванов. У самих творится беспредел на уроках, и они хотят, чтобы я переносил такое же отношение студентов к своему предмету?

— Мистер Роули и мисс Норман вели громкий разговор, не относящийся к теме урока. По-моему, лишние часы работы стали достойным наказанием. И такое не повторится впредь. Что касается семикурсников... — преподаватели, видимо, готовясь к тому, чтобы спорить, подались вперед. Я криво улыбнулся им. — Мне всегда казалось, что к выпускному курсу каждый студент, даже в Рейвенкло, — Флитвик нахмурился, — обязан научиться следить за своим рабочим местом. Я в чем-то ошибаюсь? — обратился я к Макгонагалл.

— Не ошибаетесь! Но не двадцать же баллов за неубранный стол! Помилуйте, Северус!

— Они же не подрались. Не поранили друг друга, — поддакнул Флитвик.

— А могли бы. Аккуратность в приготовлении зелий еще никто не отменял, — снисходительно объяснил я. — Мне кажется, за все время моего преподавания в Хогвартсе я повторял это сотни, а может, и тысячи раз. Позвольте мне и впредь самому судить о том, насколько это важно на моих уроках.

— Только не думайте, что и я буду вам потакать, — категорично заявила директор. — Десять баллов еще куда ни шло, но не больше.

— Помнится, в прошлом году вы с одного слизеринца сняли сорок баллов, — заметил я. — Причем совершенно необъективно.

— Право, это уже выходит за всякие рамки, — не глядя на меня, проговорила Минерва. — Незаслуженно в нашей школе баллы снимаете только вы, Северус.

Вкладывая как можно больше яда в свои слова, я проронил:

— Во всяком случае, я не делаю это выборочно.

Макгонагалл попыталась оставить последнее слово за собой, да только выставила себя круглой идиоткой. Я испытал злорадное удовлетворение, услышав, как она якобы незаметно сменила тему.

Примерно через час я уже готов был лопнуть от злости. Честное слово, лучше бы остался в подземельях и использовал это время для продолжения своих экспериментов. Или для проверки работ.

Не знаю, что меня подталкивает задавать горы домашних заданий. Может, надежда на то, что студенты начнут учиться прилежней? Только это учеников нисколько не подстегивает, и огромное количество стоящей информации, которую я предлагаю использовать для написания эссе, проходит мимо их внимания. А разбирать небрежные каракули приходится все равно мне. В общем, замкнутый круг.

Трелони, которая явно находилась в другом измерении последние минут двадцать, вдруг протянула ко мне руку и, используя мистические нотки в голосе, выдала свою обычную байку:

— Вам грозит опасность. Поверьте, серьезная опасность.

— Еще бы, — с нежностью протянул я. — У меня вот-вот лопнут барабанные перепонки.

— А я все жду, когда вы удостоите нас своим вниманием, дорогая Сивилла, — недовольно покачав головой, встряла директор. — Признаться, вы удивили меня: вы никогда не предсказывали ничего своим коллегам. Все только ученикам... — Макгонагалл позволила себе крохотную улыбочку. — Мы бы обязательно послушали вас, но, к сожалению, всех нас ждут свои дела.

Предсказательница оскорбленно скрестила руки, не обратив внимания, что некоторые из ее многочисленных шалей сползли на пол. Вектор закашлялась, как мне показалось, скрывая смех. Даже лица супругов Уизли повеселели.

Трелони — идиотка. Ничего, я заставлю ее поплатиться за то, что она перестала меня бояться.

Макгонагалл сурово оглядела преподавательский состав и произнесла на повышенных тонах, возвращая нас к насущному:

— Напоследок я хотела сказать, что собираюсь организовать большее количество выходных в Хогсмиде, чем обычно.

Филиус и Синистра вяло закивали. Должно быть, заседание вгоняло их в сон.

Всей кожей я ощутил пронизывающий взгляд портрета. Даже пришлось отвлечься от перечисления всех возможных проклятий в адрес Трелони.

Проигнорировать портрет, конечно, было проще, чем человека, но...

Ладно. Так и быть. Подходящий момент, чтобы сдержать данное Альбусу обещание, пусть и противоречащее всем моим принципам.

— Дополнительный отдых для студентов? — произнес я из своего угла бесцветным голосом, но довольно громко. — Чудесная идея. Может, и для нас что-нибудь придумаете?

Прошло пару секунд, прежде чем с лица Макгонагалл исчезло напряжение. Она явно ожидала подвоха.

Учителя еще с подозрением косились на меня.

— Я подумаю об этом, Северус, — помедлив, ответила Макгонагалл.

— И вправду, замечательное предложение, — поддакнула опешившая Спраут.

Учителя согласно зашумели, хотя, если судить по выражению лиц, они скорее повиновались стадному чувству, чем действительно были рады. Но представление, которое я учинил, определенно им понравилось.

Директор еще не до конца отошла, но была довольна собой и, хвала небесам, закрыла собрание. Коллеги не спеша поднимались из своих кресел, потихоньку обсуждая услышанное и увиденное. Я же взглянул на портрет Дамблдора.

На большее я не способен, Альбус. Ведь это можно было счесть за поддержку с моей стороны?

А пресмыкаться перед Минервой не стану.

Ответом были озорные искры, заплясавшие в глазах Дамблдора. И у меня на душе тут же потеплело.

* * *

После очередного урока у семикурсников я в задумчивости брел к своему кабинету из учительской.

Занятие вышло не таким уж плохим, как можно было ожидать. И это обрадовало меня. Сперва. Но затем я, решив следовать старым привычкам и усиленно делать вид, что все как прежде, отправился в учительскую.

Дамблдор почему-то любил, чтобы преподаватели собирались вместе и обсуждали школьные вопросы. Ему казалось, что если мы будем своевременно рассказывать о каких-то проблемах тех или иных учеников, то все конфликты уладятся сами собой. Я, естественно, в этом балагане участвовал редко, хотя не раз другие преподаватели пытались влезть во внутрислизеринские дела.

Итак, в учительской было слишком людно. В результате мне это надоело, и я уже собирался уходить, но тут неожиданно Спраут во всеуслышание осведомилась, был ли у меня только что урок у седьмого курса. Я ограничился небрежным кивком, но, к несчастью, уловил любопытные взгляды, которыми меня наградили окружающие. На несколько мгновений установилась неловкая тишина. Стараясь сосредоточиться на заполнении журнала, я еще довольно долго ощущал себя словно на сцене. И выждав достаточное время, чтобы не показывать, насколько выбит из колеи, вышел.

Феноменальный интерес. Особенно от коллег, которые никогда не спрашивали о том, как я веду занятия, если не были сняты баллы с их факультетов. Попадись мне сейчас Поттер, я бы с него кожу живьем содрал. Господи, зачем он проговорился о моем участии в войне в целом и в его, Поттера, судьбе в частности? И когда этот несносный гриффиндорец научится держать язык за зубами?! Всегда стоит говорить только о том, чего требуют обстоятельства!

Эйфория, которую я ощущал после памятного разговора с Альбусом, быстро улетучилась. О многом из того, что он поведал, я догадывался сам уже довольно давно. Намного существенней было исчезновение недосказанности между нами. На лице появилась грустная улыбка: жаль, это произошло уже после его смерти. Да, Дамблдор рассказал обо всем, но теперь я не был единственным в школе человеком, который посвящен в тайны бесчисленных спасений Поттера от Темного Лорда. А стоило ради этого выжить и терпеть тупые вопросы Спраут? И что на самом деле это было? Жалость? Или банальная жажда потом вдоволь посплетничать за моей спиной?

Только смысл сплетни заключался в том, что у Северуса Снейпа, оказывается, тоже есть сердце. И это вызывало у меня желание запереться в подземельях и не выходить оттуда. Никогда.

К моему величайшему сожалению, мальчишка так и не встретился на пути, но на втором этаже я увидел бежавшую ко мне Паркинсон. Заметив волнение на ее лице, я тут же внутренне собрался. Неужели случилось то, чего я так опасался?

— Сэр! — девушка остановилась возле меня и немного перевела дыхание. — Как здорово, что я вас нашла.

— Что-нибудь серьезное? — я изо всех сил старался не выдать своего волнения.

Мимо проходила компания рейвенкловцев, и Паркинсон понизила голос:

— Трудно сказать. Вы ведь помните, я вам рассказывала, что в понедельник первокурсника Митчела заперли в туалете и наложили Силенцио?

О выходке двух студентов из Гриффиндора я бы при всем желании не смог забыть. Они уже два дня кряду оставались у меня на отработках.

— Сэр, старший брат Митчела с третьего курса, видимо, решил отомстить и пригласил своих приятелей поучаствовать. Еще со вчерашнего вечера я заметила, что они что-то замышляют.

— Избавьте меня от лирики, мисс Паркинсон.

Студентка кинула на меня гневный взгляд.

Вот как, значит? Староста Слизерина — и не держит себя в руках даже в присутствии своего декана? Я приподнял бровь, и на ее скулах выступил легкий румянец.

— Они поджидали тех гриффиндорцев недалеко от портрета Полной дамы.

На секунду я прикрыл глаза, потому что от гнева впору было ослепнуть.

Малолетние бестолочи!

— А там пятый курс возвращался с прорицаний... — староста безнадежно махнула рукой. — В общем, Митчел и его друзья выглядят неважно. Один без сознания, у другого, кажется, проломлена голова. Может, от удара о стену, а может, кто из гриффиндорцев додумался еще подойти и избить.

— И вы сразу не сказали мне, что есть пострадавшие? — я чуть не сорвался с места: — Вы в своем уме?!

— Мы о них позаботились, сэр, — с обидой возразила Панси. — Остальным же я велела никуда не уходить оттуда.

— Где они? Ведите меня.

На ходу Паркинсон торопливо добавила:

— Того, кто не пришел в себя, Блейз понес в Больничное крыло. И Шакпи, тот, которому проломили голову, пошел с Блейзом. Он вроде как еще может передвигать ногами.

Правильно. Пусть Помфри вылечит его, а я потом зайду и как следует выясню, где он потерял свои мозги!

— А виновники? Ушли?

— Мы с Блейзом их остановили, — помедлив, ответила девушка.

— Остановили? — ехидно протянул я.

Паркинсон с досадой ответила:

— Но вы же не станете снимать баллы за то, что я использовала Петрификус Тоталус в коридоре? Нужно было их задержать!

— В данных обстоятельствах нет. И пойдемте быстрее, возможно, с них уже спали чары или кто-нибудь из друзей снял их.

Признаюсь, я ожидал, что гриффиндорцы начнут отыгрываться на Слизерине. Мелкие гадости, которые подстраивали студентам моего факультета с начала учебного года, ни о чем не говорили. Как ни прискорбно это осознавать, но такое положение дел было нормой. Чаще всего слизеринцы вели себя умно: сразу обращались ко мне, а внутренние конфликты улаживали сами, справедливо и согласно правилам. С самого первого дня в Хогвартсе я заставлял детей следовать школьному уставу. Чтобы не возникало таких удручающих ситуаций, как сегодня. И, боюсь, это только начало.

* * *

Сегодня пятница. А значит, впереди есть два дня передышки.

Я усмехнулся мелькнувшей мысли.

Ага, «передышки». По собственной глупости я опять завалил себя горами домашних работ, которые немедленно нужно проверить. И все потому, что последние несколько дней я только тем и занимался, что битый час объяснял Минерве и остальным учителям ситуацию с пятикурсниками Гриффиндора, а потом разрывался между лабораторией, в которой варил лекарственные отвары для больничного крыла, и негодующими слизеринцами, жаждущими самостоятельно разрешить ситуацию.

Но, может, оно и к лучшему. Ведь теперь нет Альбуса, который в самый неподходящий момент приглашал меня на чаепитие. Теперь нет и Лорда, который прихоти ради призывал меня к себе среди ночи. Так что заняться мне, по сути, нечем.

Я глубоко вдохнул, пытаясь сбросить тяжесть, охватившую каждую частичку тела, и призвать разум к порядку.

Повседневные заботы — вот о чем лучше думать сейчас.

Выяснилось, что осложнений у мальчика с проломленной головой нет. Как только придет в себя, ему предстоит долгий разговор со мной — испытание, через которое уже прошли его друзья.

Обдумывая все это, я вышел из подземелий и отправился в Запретный лес, где намеревался потратить несколько часов на поиски недостающих трав для зелий. Пересекая холл, увидел зрелище, вызывавшее улыбку и способное отогнать любую мрачную мысль. Поттер пререкался с Филчем. До чего... привычно.

— Мистер Филч, послушайте, до отбоя еще три часа! — возмущался Поттер. — Вон солнце даже не зашло. Я иду к Хаг... к профессору Хагриду.

— Знаю я вас, — уперся завхоз. — Гуляете повсюду, как хозяева. А потом за полночь возвращаетесь. И законы не для вас писаны, видите ли. Вот когда директором был профессор Снейп, вечерние прогулки были строжайше запрещены, — когда Филч, не прекращая свои сетования, на секунду отвернулся, гриффиндорец скорчил недовольную физиономию. — Вы бы вякнуть не смели. Ох, и наказали бы вас по заслугам.

— Знаете, это уже слишком! — разъяренный мальчишка попытался воспользоваться моментом и обойти завхоза. — У нас новый директор, и те правила давно отменены.

— Да ты еще и грубишь! Стоять! — случайно заметив меня, Филч обрадовался: — А! Профессор Снейп! Вы кстати!

Поттер небрежно обернулся, но поняв, что это я, оставил попытку сбежать.

Правда, у меня самого сейчас не было никакого желания вмешиваться во все это. Мысленно выругавшись, я приблизился и, не скрывая досады, бросил:

— Говорите быстрее, Филч.

Скользнув взглядом по Поттеру, я отметил, что у того на лице застыло выражение полной безнадежности.

— Этот юнец вздумал, что ему позволено ходить, где хочешь, и...

— Ясно. Я разберусь, — наблюдая за вьющейся возле ног хозяина костлявой кошкой, я брезгливо прервал излияния окончательно выжившего из ума старика и жестом показал Поттеру на выход: — Следуйте за мной.

Филч посторонился, поднимая на руки кошку.

— Вы там построже с ним, профессор, — продолжал шепелявить мне в спину завхоз, но на его лепет я уже не обращал внимания.

Поттер нагнал меня.

Это не к добру.

— Сэр, я вовсе не собирался делать ничего такого... в смысле того, что противоречит правилам.

Искоса посмотрев на него, я спокойно ответил:

— Мне это известно.

— То есть вы не собираетесь меня наказывать? — похоже, он и вправду был удивлен, но все-таки додумался добавить: — Сэр.

Хм, ну если хорошенько поискать, повод, конечно, можно найти.

Но черт с ним.

— Лелею надежду, что я не похож на старого маразматика, потерявшего связь с реальностью лет тридцать назад.

Поттер почувствовал затаенную угрозу в моих словах:

— Вовсе нет, — я еще раз глянул на идущего рядом Поттера. Не пойму: побледнел он, что ли?

Ненадолго повисло молчание, нарушаемое только шуршанием листвы под ногами.

Необычная ситуация — Поттер находится рядом, но я не ощущаю волн всепоглощающей ненависти, исходящей от него.

И в этот момент, я готов поклясться, Поттер тихо усмехнулся. Мне вдруг стало жизненно необходимо знать, что смешного он нашел. Если это как-то связано со мной... то прийти в бешенство мне сейчас не составит никакого труда. Я до боли сцепил пальцы.

— Очередной раз задумали что-то веселое? — скривив губы, поинтересовался я. — Предупреждаю: потакать вашим выходкам в Хогвартсе некому, будь вы хоть трижды герой.

Мальчишка не растерялся и, к моему огорчению, шага не убавил.

— Я просто подумал, что сказал бы мистер Филч, услышь он, как вы о нем отзываетесь, — в его голосе звучала улыбка.

Мне с трудом удалось подавить желание расхохотаться. А ведь Поттер прав, зрелище было бы то еще.

Стараясь произносить слова как можно прохладней, я сказал:

— Нетрудно догадаться: впал бы в ступор, — сдержать сарказм так и не получилось. — А затем побежал бы строчить письмо Долорес Амбридж с просьбой выкинуть меня из школы.

Да что я несу!

Гриффиндорец тем временем задумчиво протянул:

— Возможно. Но мне всегда казалось, что между ним и мадам Пинс существует особая связь.

Ирония? Или у меня шумит в ушах? В любом случае, это самое экзотичное, что мог сказать мне Поттер. И, как всегда, необдуманное.

— Поосторожней, Поттер, — строго произнес я. — Не забывайте, с кем вы разговариваете.

— Я помню, — нерешительно ответил он.

От интонаций его голоса мне стало неуютно. Но мы уже проходили мимо огородов Хагрида, и я, пытаясь скрыть облегчение, указал рукой на хижину лесника.

— Ступайте. Больше вас не задерживаю.

— Всего доброго, сэр, — скороговоркой произнес Поттер и, не оглядываясь, припустил в указанном направлении.

Я пошел в противоположную сторону, намереваясь обогнуть огороды.

В голове была неразбериха. Вроде бы ничего особенного, но эта встреча показалась мне событием из ряда вон выходящим.

Все не так, как должно быть. И даже эмоции вызывает у меня нездоровые.

Поттер стремится поддержать беседу — это необъяснимым образом приятно. Раньше мне нравилось наблюдать за ним на расстоянии. Тогда я не видел знакомые зеленые глаза, полные отвращения к своей персоне. Я мог понять, что тревожит его на самом деле, а что приносит удовольствие. А вот разговоры всегда оставляли осадок горечи и сожаления.

Раздвинув мешавшие двигаться ветки, я вышел на небольшую поляну, окруженную со всех сторон густыми елями.

А вот чрезмерная раскованность Поттера раздражает. Вообразил, что может говорить мне весь тот бред, что приходит ему в голову, а я еще и потакать буду.

Да и намек мальчишки на то, сколько он на самом деле обо мне знает... Хочется подлить яда в его тыквенный сок, только бы больше ни одно существо на свете не знало, каким было мое прошлое. Меня эти мысли до сих пор беспокоили, не скрою, но почему-то сожаления о том, что я отдал ему воспоминания, не возникало. После долгих месяцев размышлений я пришел к выводу, что Поттер никому их не показывал.

Так, рассуждая сам с собой, я уходил все глубже в лесную чащу.

Пляшущий огонек свечи постепенно терял четкие очертания. После долгой и утомительной работы в лаборатории мои веки отяжелели. Тянуться за палочкой уже не было сил, и я вяло взмахнул рукой.

Спасительная темнота.

Легкое прикосновение вывело меня из сладостной дремоты. Оно было до невозможного ласковым, но настойчивым. Я глубоко вздохнул. Как приятно.

«Минутку, кто мог оказаться в моей комнате?»

Вздрогнув, я оторвал голову от подушки. Сердце ухнуло вниз, от волнения пересохло в горле. Я оцепенел: малейшее движение сейчас может убедить меня в том, что это галлюцинация.

Нерешительная радость, зыбкая надежда, наивная вера.

— М-мама? — заикнувшись, пробормотал я.

Она слабо улыбнулась, но ничего не произнесла.

На меня смотрело знакомое, но в тоже время совсем чужое лицо.

Дурак. Наивно вообразил, что можно вернуть прошлое.

«Хватит. Пора прекращать упиваться болью потери. Так делают только слабые, безвольные люди». Я провел ладонью по лицу, растягивая кожу, но обнаружил маму на прежнем месте.

На лбу выступил холодный пот. Обычно при пробуждении видения исчезают. И снова я почувствовал невероятный восторг: она рядом, ничего не потеряно. Хотя мама выглядела иначе, чем я ее запомнил, но так даже лучше. В ней теперь была сила, появился стержень, выбитый когда-то отцом.

Призрак или порождение моего больного мозга. Это никак не может быть реальностью.

Но тогда почему я чувствую тепло, которое разливается по телу от каждого нового прикосновения?

— Послушай... как... — я не представлял, какие слова подобрать.

Нельзя упустить возможность: я должен дать понять, что помню о ней.

И снова волнение, страх, что я даже этого не смогу сделать.

Мама провела ладонью по моей щеке спокойным уверенным движением. Внутри все дрогнуло: я мог защитить ее тогда, я мог обнять и прошептать на ухо: «Все будет хорошо». Но я был слишком горд, спрятался за своей обидой.

Как доверчивый глупец, я продолжал лежать, опершись локтем о подушку, и следить за ней. Это определенно видение, а может, воспоминание, стертое временем. Оно не ответит, я знаю. Но Боже, как же мне не хватало ее заботы, легкой укоризны во взгляде, восхищения моими способностями! Я давно забыл, как это бывает.

— Я не хотел, — бессвязно шептал я, не выдержав и подчинившись ее заботливым рукам. — Поверишь ли, что я все равно тебя любил. Втайне надеялся, что ты когда-нибудь поймешь почему...

Неожиданно заботливое поглаживание прекратилось. Встревожившись, я распахнул глаза, которые прикрыл от удовольствия. Мама поднялась с моей кровати, я попытался ухватить край платья, но немыслимым образом ей удалось увернуться, и ткань скользнула между пальцами.

— Нет. Не уходи, — я резко сел и откинул в сторону мешавшее одеяло. — Пожалуйста, не уходи. Хоть на минуту останься.

Никак не удавалось поймать ее взгляд. Казалось, слова не смогли заставить ее хотя бы в этот раз услышать меня. Может, призраки не умеют разговаривать?

Паника охватила меня целиком, пальцы судорожно комкали одеяло.

От волнения я путался в словах и понимал, что несу невесть что:

— Я д-думал... я полагал, что ты не важна, если без сомнений выбрала отца, а не меня. Что ты меня не любишь, или нет... Я посчитал, что не люблю тебя. Но это не так! — в спешке я пошарил босой ногой под кроватью в поисках тапочек, но пренебрег этим делом и побежал так: — Куда ты?

Фигура растворилась в черноте дверного проема.

— Мама, постой!

Но ее уже не было.

Замерев на пороге в гостиную, я вгляделся. Определенно, что-то было не так: я не стал зажигать свет, но обстановка в комнате казалась мне совершенно другой.

Содрогнувшись, я обхватил себя руками за плечи.

Очередной плод воображения. От осознания этого я был готов впасть в отчаяние.

Поверил. Опять поверил, что существует пресловутый второй шанс. Я смог бы изменить нашу жизнь. Если бы мама захотела, я бы защитил ее. Ну почему я закрылся от нее много лет назад? Теперь даже призрак не хочет меня простить.

Но что происходит?

Даже в кромешной тьме было очевидно: пространство намного уже и глубже, чем моя гостиная. И главное — невозможно разобрать, в какой стороне спальня.

Где я очутился? И как? Не понимаю.

Уходящая вдаль темнота вызывала беспокойство. На мне была одна ночная рубашка, и от сырости кожа покрылась мурашками. Безрезультатно поискал средства самообороны: карманов нет, а следовательно, и палочки. Ничто не убережет от опасностей, которые подстерегали меня. Я чувствовал их дыхание.

Вдруг из неведомой тьмы донесся жалобный истошный вопль, а за ним еще один — более тихий, похожий на писк. В нерешительности я сделал несколько шагов по направлению к странным звукам.

И тут пришло понимание: это школьный коридор.

Писк стал громче и уже не прекращался. Прислушавшись, я понял: он не человеческий.

Пытался разглядеть что-нибудь, но безрезультатно. Ощущение дежавю не покидало меня.

Да что ты стоишь?! В любом случае это — живое существо!

Не помня себя, я бросился вперед.

Ноги пачкались о пыльный пол, подушечки пальцев были содраны почти до крови. А, к черту, успеть бы.

Крик все не умолкал, даже становился громче.

Быстрее. Где же он?

Приоткрытая дверь одного из кабинетов.

Остановившись, я осторожно проник внутрь и замер на месте. Такое никогда не забудешь.

На полу, корчась от муки, в собственных соплях и слезах катается домовик. Войдя в раж, Амикус пинает ногой маленькое создание:

— Что затих?! Эй, ты!

Эльф, сжавшись в комок, сотрясается от глухих рыданий. Сбежать невозможно.

— Силенцио! — ровный, неторопливый голос донесся от дверей. Я не заметил, как в аудиторию вошел... я сам.

— Господин директор, пожаловали, — масляно ухмыляясь, прокряхтел Кэрроу.

— Что это вы делаете, профессор? — ледяным тоном осведомился я из прошлого, сжимая в руке волшебную палочку.

— Ничего запрещенного. Чистокровных мизинцем не тронем, не беспокойтесь, — поспешил заверить меня Кэрроу и одышливо захихикал: — Но стоит показать детишкам, как нужно обращаться с падалью.

— Сейчас сюда сбежится вся школа. К тому же, не думаю, что милорд будет доволен вами.

Так странно наблюдать за самим собой. Я видел, как я из прошлого оглядел помещение, заметил дрожавших первокурсников. Один со Слизерина, другой с Гриффиндора.

— Ах, господин директор, — губы Амикуса расплылись в хищной улыбочке. — А я не думаю, что он будет доволен, когда узнает, что вы заменили положенные Лонгботтому пытки за оскорбление чистокровного сообщества отработкой у Спраут. Бесполезные растения пересаживать, не так ли?

— Вы забываетесь, — скривив губы, бросил мой двойник. — Директор здесь пока еще я.

С секунду Амикус колебался.

— Ни одного вашего запрета я не нарушаю. Так что позвольте продолжить, — Амикус снял наложенные мной чары и принялся за старое.

Разрывающие душу стоны и мольбы проникают внутрь меня, парализуют. Я смотрю на себя самого. Сделай же что-нибудь!

«Пусть лучше эльф, чем ребенок».

— Выйдите отсюда, — мой приказ тонет в очередном чудовищном вопле, я почти его угадываю: воспоминания все еще свежие.

Схватив детей за плечи, я подтолкнул их к выходу.

— Вы оглохли?! Вон!

Но гриффиндорец только с ужасом вырывается, а слизеринец мертвой хваткой цепляется за меня. От неожиданности я едва не теряю равновесие, но, справившись с этим, безотчетно, до боли прижимаю к себе мальчика. А сам не могу оторвать взгляда от испуганного, трясущегося гриффиндорца. Если бы только он позволил, я и его тогда постарался бы успокоить.

Ступая босыми ногами по ледяному полу, я в настоящем приблизился к белому от шока гриффиндорцу, положил руки на его плечи и повернул лицом к себе.

— Не смотри.

И крепко обнял, защищая ребенка от кошмарной реальности, которую невозможно вынести никому.

Пронзительный крик все не останавливался...

Неровно дыша, я заметался на постели. Ночная рубашка прилипла к спине, на лбу выступила испарина.

Проклятые сны. Похоже, я снова забыл выпить Зелье сна-без-сновидений.

Ощущая слабость в теле, я сел, протянул руку и отыскал на тумбочке волшебную палочку. Нащупав ладонью ее гладкую полированную поверхность, почувствовал, как дрожь отступает.

Взмахнув палочкой, зажег свечи. Приятный домашний свет дал мне возможность удостовериться, что это был всего лишь очередной кошмар. У человека с нечистой совестью они никогда не заканчиваются.

Натянув на себя халат, я поднялся. Сердце бешено колотилось в груди, будто я и вправду бежал.

Каким же слабонервным нужно быть, чтобы так живо воспринимать все, являющееся нам во снах! Меня и без того каждый день при виде учеников преследуют угрызения совести за пережитое ими из-за меня, из-за Лорда. Одно дело оправдываться на суде, доказывать присяжным, что я делал все возможное для защиты студентов Хогвартса, и совсем другое — убедить себя, что иного выхода не было. Как бы Дамблдор ни старался успокоить меня — нужно было спасти как можно больше людей, а заступничество за домовика привело бы Кэрроу в ярость, и они отыгрались бы на детях. И неизвестно, сколько народу пострадало бы — но я все равно виноват.

Проведя ладонью по лицу, я отогнал отголоски сна и направился в ванную.

Горячий душ ненадолго успокоил расшатанные нервы. Весь ужас того года для студентов теперь в прошлом. Хотя... интересно, каково сейчас той же Молли Уизли, как может она быть уверена в безопасности своей семьи? Ее детей учит преступник. В груди засаднило, как от удара: если для меня ничего не закончено, то для матерей, потерявших своих детей, и подавно. И воспоминания не смоешь даже самой чистой водой.

Вернувшись в гостиную, я бросил взгляд на часы и скорчил недовольную гримасу: до завтрака оставалась пара часов. Можно было, конечно, потратить это время на проверку работ, накопившихся за неделю, но не было настроения. Впрочем, разве я когда-нибудь занимался этим без самопринуждения?

Взяв с полки одну из своих любимых книг, я уселся в кресло, но вскоре заметил, что пятый раз читаю один и тот же абзац. В голову настойчиво лезли мысли о ночных происшествиях. С таким явлением, как привидевшаяся мне смесь воспоминаний и собственных страхов, я был знаком чуть ли не всю жизнь. Но впервые за долгие годы в них присутствовала мама.

Никогда я не забывал о ней: чувство вины все еще мучало меня. Правда, сказать, что мне не хватает мамы так же, как Лили, до этого момента я не мог.

Возможно, увиденное имеет особое значение. Не скрою, ожидал, что тот год станет последним. И если Лили не захочет прийти ко мне, то, может, мама пожелает увидеться со мной на том свете. Я ни за что больше не оттолкну ее.

А раз во сне она ушла, то меня не хотят видеть там. И никуда не денешься.

Со злостью я захлопнул книгу.

Я всегда знал, чего ждать: когда закончится дурацкая история, которую по случайности можно было принять за жизнь. И загружал себя повседневными заботами: проблемы факультета, бесконечные учебные планы, горы эссе — ни минуты для отдыха. А потом началась работа в стане Лорда: собрания Пожирателей, операции, вечерние отчеты в кабинете Дамблдора. Все это отнимало уйму времени, хотя цель была довольно смутной: продержаться как можно дольше и помочь всем, кому можно. А теперь какое пристанище мне уготовлено, если даже там меня не примут? Я уже ни в чем не уверен.

Рациональная сторона моего сознания по обыкновению попыталась вернуть меня в сегодняшний день.

Есть такое понятие, как ответственность. Бросать слизеринцев в настолько трудном положении нельзя. Факультет превратится в кучу разнообразных группировок, враждующих между собой и со всеми остальными, если у него не будет направляющего и опекающего руководителя.

Взглянув на камин, я решил не разводить огонь. Начинался октябрь, на улице холодало, но в моих подземельях по-прежнему было комфортно. За это я их и любил: летом — приятная прохлада, возможность скрыться от жары, весной и осенью — от проливных дождей и ветров, а зимой — от мороза. Нерассудительные ученики всегда находили повод пожаловаться на холод в зимнее время, и я недоумевал — почему он их не тревожит во время прогулок по школьной территории без шапок и перчаток. Куда приятней находиться в замке.

Первый месяц учебы пролетел незаметно. И все потому, что мои мысли не занимали загадки и пространные намеки, которые предлагал расшифровывать Дамблдор. Несмотря на свое вечное недовольство тайнами директора, я безумно тосковал по тем дням. А еще была слежка за Поттером — наверное, это так следует называть. Незаметно для себя я постепенно стал приглядывать за гриффиндорцем не только в случаях опасности. Я поймал себя на том, что до сих пор продолжаю это делать: каждый раз в коридорах или во время обеда взгляд привычно останавливается на нем. Право, скоро это начнут замечать. И если раньше кто-то обращал внимание, что я постоянно наблюдаю за непутевой троицей, то меня это несколько не тревожило. Теперь же подобное поведение может стать объектом пересудов и острот коллег.

И сам Поттер словно издевается: постоянно работает на проходные оценки, иногда даже ниже, чем «Удовлетворительно», не поставишь. За месяц мне всего однажды удалось это сделать. Наверняка со стороны это выглядит, как моя расплата за освобождение. Нахмурившись, я постучал пальцами по подлокотнику.

Вот до чего я докатился.

Положив книгу на полку, я неохотно надел мантию. Итак, впереди меня ждут шесть уроков и студенты, иногда смахивающие на недееспособных из Мунго.

Когда я открыл дверь в коридор, то сразу заметил висевший в воздухе конверт и фыркнул.

Очередная пакость от студентов. Я скрупулезно обследовал посылку с помощью обнаруживающих заклинаний, но ничего не выявил. Все равно надо быть начеку: от некоторых задумок малолетних головорезов не спасут обычные чары. Может, выбросить эту чепуху, не открывая?

Удостоверившись в безопасности посылки, я взмахнул палочкой, взрезая конверт. Из него вылетела емкость со светящимся в тусклом свете веществом.

Мозг находился в ступоре.

Все еще сплю?

Подхватив флакон и почти не веря своим глазам, я свернул в общий коридор.

— Доброе утро, сэр.

Рассеянно кивнув проходившей мимо пятикурснице, спрятал колбу в карман и отправился в Большой зал.

Если в свете факелов я действительно различил мерцающее вещество (не газ и не жидкость), то это, скорее всего, мои воспоминания.

Тогда сомнений в том, кто их прислал, почти не остается: Поттер.

В груди поселились облегчение и трепет. Неужели он до такой степени научился понимать, что мне нужно? Или решил избавиться от балласта?

Когда я уселся за стол и принялся накладывать в тарелку бекон, рядом опустился Уизли. Не самое лучшее соседство для нас обоих. И чего ему с женой не сидится?

Уизли с неприязнью покосился на меня и отлевитировал поближе к себе пудинг, который стоял возле моего кубка. Я хмыкнул: попросить передать блюдо у него, видимо, язык не повернулся.

Выудив из кармана колбу с переливающейся субстанцией, я приподнял ее на уровень глаз и принялся разглядывать.

В любом случае, сами воспоминания, по сути, не так уж мне нужны, да и в голове у Поттера они остались — не сотрешь. А может, и не надо? Интересно, он решил их отдать, потому что чужая память обременительна? Или просто разбирал старый хлам и наткнулся на них? Вряд ли он показывал их своим друзьям — это несвойственно Поттеру. Рассказал несомненно, а вот предоставил им самим погрузиться в Омут памяти едва ли.

Все-таки он молодец, был вынужден признать я. Не хотелось бы, чтобы воспоминания попали по недоразумению не в те руки.

А разве он мне не чужой? Или я ему? Нет, действительно, кто я Поттеру? Не близкий, не родственник. Неважно, что его существование всегда имело для меня значение: я для него посторонний человек.

Внезапно я осознал, что, погруженный в рассуждения, смотрю не на колбу, а сквозь нее — прямо на Поттера, а он, в свою очередь, на меня.

В знакомых глазах было нечто серьезное — больше, чем печаль и усталость. Это часто бывало с ним, но никогда еще он не смотрел на меня так. Может, только раз — в самое первое утро после возрождения Лорда. Поттер пытался определить, что у меня на уме. Для него тогда все начиналось, а вот для меня — заканчивалось.

Мне безотчетно захотелось, чтобы Поттер перестал смотреть на меня. Если бы он только знал, как я хочу исчезнуть отсюда прямо сейчас или вернуть прошлое с его вечным презрением, неотступной ненавистью ко мне — все это мне больше по нраву, чем страх быть вновь неверно понятым. Да-да, мне куда важней не общественное мнение, а то, как он воспринял содержимое флакона, зажатого в моей руке.

Зрительный контакт продолжался всего несколько секунд: я первым отвел взгляд в сторону. Замешкавшись, я спрятал флакон в нагрудный карман. Еще долго я продолжал чувствовать себя неудобно. Почему у Поттера такое выражение лица? Неужели он жалеет о том, что не узнал раньше о моей тесной связи с его судьбой, со всем, что происходило с ним в школе, а порой и вне ее?

Единственным плюсом здесь была его ненавязчивость. Передать воспоминания таким образом — наилучшее решение. Вполне возможно, он тоже представлял себе, какой неудачный и неловкий для нас обоих разговор получился бы.

Еще раз потрогав флакон, я ощутил, как к сердцу прилила волна умиротворения от того, что мои воспоминания снова со мной.

* * *

Умение незаметно передвигаться по школе было моей гордостью. И в последние дни я пользовался им постоянно. Пускай я снова в штате учителей, но притворяться, что все по-старому, больше не буду. Впрочем, я и раньше довольно редко проводил вечера в компании коллег, но только будучи изгнанным из их круга, понял: несмотря на регулярные споры и перебранки на педсоветах, их редкая поддержка, как ни прискорбно это осознавать, помогала мне удерживаться на плаву. В конечном итоге, я буду казаться смешным, вновь пытаясь завоевать их доверие.

Высчитав время, когда в больничном крыле никого не должно быть, я прихватил с собой целебные настойки и отправился проведать Шакпи.

В последнее время еще трое учеников умудрились попасть на больничную койку. Двое из них были с первого курса Слизерина: у этих, как правило, быстрее сдавали нервы от постоянного гнета других факультетов. Старшие курсы игнорировали нападки, третий-четвертый наоборот лезли в драку, а самые младшие, не привыкшие к хогвартским порядкам, часто терялись. Ничего, через пару лет и они закалятся, научатся держать лицо. Несколько минут я смотрел на своих учеников, а потом аккуратно, чтобы никого не беспокоить во время послеобеденного сна, открыл стеклянные дверцы шкафа и поставил туда лекарства. Думаю, Помфри разберется, кому какое понадобится.

Вот, кстати, и она. Просунула голову в приоткрытую дверь.

— А ну-ка! В это время посещения строжайше запрещены, — узнав меня, целительница вошла и официальным тоном добавила: — Прошу прощения, подумала, что опять студенты рвутся.

Я нацепил непроницаемую маску. Я еще ни разу не видел Помфри после того, как ушел отсюда с перебинтованным горлом. Боюсь даже предположить, в каком состоянии я находился, когда меня сюда принесли, и чего мог наговорить в бреду. Наверняка я был настолько жалким и никчемным, что Помфри вдоволь насладилась моим унизительным положением.

— Вы принесли лекарство?

— Как видите, — холодно произнес я и захлопнул створки шкафа.

Судя по всему, целительницу мало интересовал ответ — не дослушав, она стала проверять температуру у одного из пациентов.

Удобный момент, чтобы уйти, не привлекая к себе лишнего внимания. Только навещу своего студента. Я убежден: Помфри, зачастую проявляющая некомпетентность в отношении моих учеников, заботится о нем меньше всего.

Склонившись над постелью Шакпи, я внимательно осмотрел его рану и констатировал: на днях он сможет вернуться к учебе.

На соседней кровати лежал первокурсник. Мальчик тоже шел на поправку, цвет лица был здоровым, и спал он крепко.

Колдомедик хлопотала возле столика с медикаментами, делая вид, что совсем обо мне забыла, хотя то и дело украдкой поглядывала в мою сторону. Я выпрямился. Не отвлекаясь от своего занятия, она небрежно заметила:

— Вам тоже не помешало бы проверить рану.

По ее мнению, я сам не способен справиться?

Абсурдность ее предложения не помешала мне заметить перемену в себе: от ее слов на душе стало как будто теплей. Я не сразу нашелся, что ответить. Чтобы скрыть замешательство, уставился на своего ученика, словно еще занят заботой о его здоровье.

— Думаю, не стоит, — осипшим голосом произнес я.

— Как пожелаете, — проворчала Помфри. — Только когда кровь начнет хлестать из раны, ко мне не обращайтесь.

— Я и не собирался, — оборвал я ее, приподняв брови.

Проклятье. Пора уходить, иначе Помфри произнесет что-то еще более неуместное.

Я зачем-то взглянул на часы и направился к выходу, но в дверях резко остановился. Понял, что не высказался.

Может, попрощаться? Или...

Стараясь не встречаться с ней глазами, я прочистил горло и негромко, но четко произнес:

— Мадам Помфри, — собственный голос звучал незнакомо. — Спасибо.

Пустые склянки в ее руках тревожно звякнули. Не дожидаясь, пока она поднимет голову, я вышел.

Она осталась в Хогвартсе, когда я стал директором. А могла уйти. Она добросовестно лечила человека, который в жизни слова ей доброго не сказал. Не думал, что ее заботливая попытка осмотреть мою рану вызовет во мне желание ответить.

Возможно, моя благодарность ей ни к чему, но я чувствовал в тот момент, что поступил так отнюдь не случайно.

* * *

С тех пор, как Поттер как вернул мне воспоминания, он вел себя достойно. Исправно посещал уроки, засиживался подолгу в библиотеке. За завтраком не дольше обычного задерживал на мне свое внимание. Предположим, только предположим, что я не настолько против, чтобы он «общался» со мной. Только для этого нужно установить определенные рамки. Разумеется, я смогу поставить его на место, когда понадобится, но хотелось бы, чтобы не сдержанный на язык Поттер начал наконец-то без моей помощи думать, прежде чем рот раскрывать.

Я изобразил корявое подобие улыбки. Вряд ли такое возможно.

Бесподобно. Нет, просто фантастика.

Нормально разговаривать с гриффиндорцем, так же, как и со своими слизеринцами? В своем ли я уме? «Еще представь, что вы с Поттером чай пить будете по вечерам», — подумал я с сарказмом. Я не Люпин.

Раздался неуверенный стук. Я сперва подумал, что мне послышалось. Но нет, он повторился снова.

Я уже привстал с кресла, но, видимо, не дождавшись ответа, посетитель сам отворил дверь. Будь это кто-то из учеников, я бы тут же выставил его вон, но, к моему изумлению, в кабинет ввалился Хагрид. Хотя по его понятиям это, скорее всего, значит «вежливо заглянул». За руку он держал мою ученицу.

Вот только пусть попробует сказать, что тихая и скромная Аурелия Крофтон что-то натворила.

— У-х-х, — выдохнул Хагрид. — Как далеко, оказывается, ваш... э-э-э... кабинет, — Хагрид с беспокойством закатил глаза, убеждаясь в том, что еще немного — и он коснется головой потолка. — Это самое... Здрасьте.

С полминуты я молча смотрел на них. Моя студентка старательно отводила глаза, великан выглядел смущенным.

Как мне казалось, лесник был последним, кто поверил в то, что я убил Альбуса. Он видел мое бегство из Хогвартса, но не подумал помешать и, похоже, не сомневался: я действую по очередному плану Дамблдора. И, наверное, он так же быстро убедился теперь, когда все раскрылось, что директор сам этого захотел. Разумеется, Хагрид — тот еще дубина, но его простодушие и отзывчивость иногда ставят меня в тупик.

Лесник, стушевавшись окончательно, крутил в свободной руке зонтик и осматривал кабинет.

В конце концов, мое удивление рассеялось. Подперев кулаком щеку, я устало спросил:

— Продолжение последует? Или на этом все?

— Да, я извиняюсь за беспокойство, вы, поди, заняты? — не сводя с него взгляда, я неопределенно двинул подбородком, давая понять, что готов слушать. — Словом, вот, — он подвел ко мне студентку. — Она плакала возле озера, на берегу. Я пытался ее упокоить, узнать, что случилось, но она никак не хотела признаваться: мол, не моя забота. А я-то: как не моя? Ведь эвона как: плачет ребенок, не переставая. Да и холодает на улице, а она без верхней одежды, значит. А у меня самого под рукой даже жилетки какой-нибудь нет. Пробовал отправить к мадам Помфри, но чой-то ни в какую — упрямится. Я подумал, вдруг дело серьезное произошло у нее, вот. Я сказал, ну пойдем к твоему декану. А она отказывается. Я взял ее за руку и сказал: «А ну-ка пошли, нечего слезы лить». И вот, значит, — скомкано закончил Хагрид.

Только теперь я заметил, что глаза у Крофтон красные. Скорее всего, сопливые детские проблемки. У какой-нибудь подружки прическа красивее или что-нибудь в этом роде. Я задумчиво провел пальцем по губам. Но и поговорить тоже не помешает. Отец Аурелии недавно получил видную должность в Министерстве. Многие слизеринцы считали: он прогибается под новое правительство. А если учесть, что, являясь представителями старинного семейства, Крофтон и его жена не выступали на стороне Лорда, их одновременно ненавидели в высшем обществе и недолюбливали министерские работники.

За мою практику часто случалось, что старшекурсники травили первокурсников со своего факультета, реже с других. Бывало такое и на Слизерине, но я быстро пресекал жестокость зазнавшихся представителей древних родов. В результате мои студенты начали сами бороться за равноправие на своем факультете. А тех, кто не мог постоять за себя, должным образом мотивировали.

Вражда между факультетами и на факультете неизменна. Я могу только сгладить углы, но искоренить ее никто не способен. Я вздохнул и мягко ответил:

— Я разберусь во всем.

Густая, похожая на веник борода зашевелилась. Хагрид улыбался.

— Ну во! Верно я подумал, что вы без внимания это не оставите, — простосердечно отозвался великан.

Почувствовав себя неудобно, я на мгновение растерялся. Хорошо хоть Хагрид сам решил не стеснять меня больше своим присутствием. Но сделав два шага к двери, остановился и промямлил:

— Тогда пойду я. Меня профессор Макгонагалл к себе звала, значит. Доброго вам дня.

Когда он махнул рукой в сторону выхода, я еле удержал себя от того, чтобы не наорать на растяпу. Хагрид едва не сбил с полки банку с ценными ингредиентами.

Неотесанный увалень.

— Присаживайтесь, — велел я Крофтон. И принялся ждать, пока студентка сама заговорит. Вынуждать кого-то открывать свои тайны я не собирался.

Еще был слышен громкий топот Хагрида.

С момента первого учительского собрания мне не приходилось быть в непосредственной близости от лесника. Не то чтобы это было важно, но весь год директорства я замечал за собой одну особенность: потерянное доверие такого малозначительного человека, как Хагрид, вызывало самую острую боль. Разумеется, и отвращение, которое читалось на лицах преподавательского состава, приносило разочарование каждый раз. Я ежедневно испытывал сожаление о том, что и это уже не исправишь. К ненависти Макгонагалл, Флитвика, Спраут я был готов, ждал именно такого отношения и ничего другого, а вот омерзение в маленьких черных, всегда теплых глазах лесника было для меня невыносимо.

И, честное слово, было бы вполне справедливо, продолжай он ко мне так же относиться. В конце концов, я снова в том же положении, что и раньше — пытаюсь искупить вину за содеянное. Впрочем, я всегда знал: если и существует возможность получить прощение за совершенные ошибки, то у меня ее все равно не будет, так как я сам себя не смогу простить.

Положительное ли это качество — то, что я не научился прощать? Ведь без него мне жилось бы не в пример проще. И как только Хагриду, прошедшему через Азкабан и до последнего не верившему в мое предательство, удалось сохранить в себе столько добра? Так запросто оправдать меня в своих глазах?

Я никогда не забывал о своей вине перед каждым ребенком, учащимся в этой школе. Мы оба: и я, и Альбус — делали все, чтобы отдалить от Хогвартса разгоравшуюся войну. Но иногда даже если ты всей душой желаешь помочь, проклятые обстоятельства вносят свои коррективы. Или нам казалось, что мы делали достаточно, а на самом деле это были лишь ничтожные попытки что-то исправить? Уберечь от беды всех нереально, но сделать все от тебя зависящее, чтобы обезопасить неокрепшую детскую психику, спасти наивных дураков от физических наказаний...

Эти доводы должны усмирить мою совесть, но она никогда не успокоится.

Крофтон собралась с духом и робко спросила:

— Сэр, вы мне поможете?

В этот поздний час учительская пустовала, но голоса, доносившиеся из коридора, мешали мне сосредоточиться. Я подошел к двери, намереваясь напугать студентов, но вдруг узнал в одном из говоривших Рональда Уизли и остановился.

— А может, ну его, Аврорат. Пойду к Джорджу в магазин работать, — голос Уизли был тихим.

— Дело, конечно, твое. Ты знаешь, я не из тех людей, что любят соваться со своими советами. Только помни, — непривычно ласково ответила ему сестра, — мы в любом случае всегда будем для Джорджа самыми близкими людьми.

Наступила небольшая пауза. Я осторожно выглянул из учительской.

Двое младших Уизли сидели на подоконнике. Брат порывисто обнял сестру и на пару секунд крепко прижал к себе.

— Так ты и не научился обнимать девушек, Ронни, — с фальшивым недовольством прогнусавила Уизли.

— Заткнись, — ухмыльнулся ее брат и разомкнул объятия.

Оба были явно смущены взаимным проявлением родственных чувств. Если память мне не изменяет, эти двое никогда особенно не ладили.

Меня они не заметили, чему я был несказанно рад.

Решив им не мешать, я осторожно прикрыл дверь. Последним, что я услышал, были слова Рона Уизли:

— Пойдем-ка, мне еще надо накатать эссе для Снейпа.

О, мой Бог. Даже не сомневаюсь, что «накатает» он не выше, чем на Отвратительно.

К несчастью, мне пришлось вскоре встретиться и с другими представителями этого надоедливого семейства.

* * *

Идти к Минерве я не особенно жаждал. Но узнать, на каком основании она изменила расписание тренировок у команд Гриффиндора и Слизерина, было необходимо. Учитывая последние события, я в своем учебном плане специально подготовил контрольные для сдвоенных уроков со слизеринцами, чтобы у них было время и потренироваться, и настроиться на проверку знаний по зельям. А я очень не люблю, когда в мои планы вмешиваются.

Естественно, такие расчеты я проводил, учитывая исключительно интересы своих учеников. Другие деканы сами должны следить за нагрузками собственных студентов. Насколько я знаю, Минерва, к примеру, перед особенно важными матчами не задавала домашних заданий. Что, на мой взгляд, неразумно. Наверняка из-за подобной халатности возникало отставание в программе.

Тем более меня привело в недоумение то, что, как правило, директор Хогвартса не занимается расписанием тренировок; во всяком случае, Альбус в это дело не вмешивался. Только выслушивал наши пожелания о том, когда удобней проводить матчи. И все.

Скрепя сердце, я коротко постучал.

— Войдите.

До чего все-таки отвратительно видеть не Альбуса в этом кабинете. Пересилив себя, я отворил дверь.

Первой бросилась в глаза Молли Уизли, сидевшая в кресле. Она с любопытством и некоторым замешательством посмотрела на меня.

— Не знал, что у вас посетители, Минерва, — стараясь не обращать на Уизли внимание, безэмоционально проговорил я. — Зайду позже.

— Да бросьте, Северус. Оставайтесь, — улыбнувшись одними губами, директор указала рукой на место рядом с Уизли.

Смутные подозрения заставили меня недоверчиво сузить глаза. Не нравится мне этот дружелюбный тон. Наверняка у нее заготовлена хорошая издевка, и она не преминет воспользоваться ею при свидетелях. Подойдя к пустому креслу, я положил на его спинку руки.

— Здравствуйте, — без надежды на то, что я отвечу, поздоровалась Молли.

Она всегда так вела себя при мне. С выражением лица, говорившим, что не стоит пренебрегать правилами приличия, пусть даже в присутствии человека, от которого бесполезно чего-либо ждать. Мимолетно взглянув на нее, я посмаковал эту неловкую ситуацию.

Меня наконец посетила догадка: Минерва рассчитывала, что я буду белым и пушистым при посторонних и не осмелюсь указать ей на абсурдность некоторых ее действий в качестве директора.

Мечтать не вредно.

— Я зашел, чтобы узнать, почему вы изменили расписание тренировок у команд Гриффиндора и Слизерина, — мстительно осведомился я. — Объясните, зачем было что-то менять? Матч Слизерин — Гриффиндор перенесли, чего вам еще надо? Или вы так развлекаетесь?

— Разумеется, нет, — презрительно фыркнула директор. Обратившись к Уизли, она добавила: — Извини, Молли, отвлекусь. Сама понимаешь, здесь в двух словах не решишь.

Да-да, в этом она права, я бываю порой утомителен.

Затем Минерва сухо произнесла:

— Скажите лучше, на кой черт вам понадобилось такое огромное количество тренировок. Думаю, все должны быть в равных условиях и стоит урезать часы, на которые вами забронировано поле.

— Наши команды... — я притворно вздохнул и округлил глаза, — ах, простите, уже ведь не наши. Все время забываю, знаете ли, что вы больше не декан Гриффиндора. Так вот, команды и так в равных условиях. Проливные дожди идут уже вторую неделю, не переставая, — я кивнул на унылую погоду за окном, — и если кто-то выразил желание тратить больше своего личного времени, то не стоит мешать.

— Шансы у всех будут равные, — категорично сказала Минерва.

— Сильно сомневаюсь, — насмешливо ответил я. — А если вдруг вы захотите найти пример того, как некто (один из учеников, не буду называть имен) решил взять на себя нагрузку вдвое больше положенной, и вы согласились, не колеблясь, то я вам с удовольствием напомню. Был такой случай. И вы яро защищали тогда одну из гриффиндорок, рассказывали, какая она ответственная и прочее в этом роде. Правда, мои ученики умеют рассчитывать свои силы.

Намек на Грейнджер и хроноворот немного остудил ее пыл.

— Опять за победой гонитесь?

— Нисколько, — ехидно ухмыльнувшись, сказал я. — Но да, Гриффиндору стоит морально готовиться к сокрушительному поражению. Ну, так как?

— Я подумаю, — поджав губы, произнесла Минерва. Голос ее звучал мягче, нахмурившись, она указала рукой на кресло: — Может быть, вы все-таки сядете?

— Нет, я заходил только за этим, — не раздумывая, отозвался я, — так что, пожалуй, пойду.

— Я настаиваю. Посидите с нами, — настойчиво произнесла Минерва, подходя к серванту и доставая чашку. — Очень хотелось бы знать ваше мнение насчет того, что напечатали в «Пророке».

Вот надоедливая женщина. Как бы отвязаться? И чего я сразу не ушел, как только все выяснилось? Никого бы это не удивило.

Внутренний голос тут же подсказал, что мне просто не хотелось больше грубить Минерве. На сегодня достаточно. Хотя ее повелительный тон не устраивает меня ни в коей мере.

Я нехотя опустился на мягкое сиденье.

— Вы, разумеется, видели?

На директорском столе лежал раскрытый номер «Пророка» с колдографией Лестрейнджа, закованного в цепи. С самого утра все только и обсуждали сенсационное (хотя, на мой взгляд, вполне логичное) событие: дементоры возвратились в Азкабан. Как бы Кингсли ни увлекался гуманистическими идеями, его все-таки вынудили принять настоящие меры. Достойные политика.

Покосившись на Молли, которая как воды в рот набрала с момента моего появления, я равнодушно ответил:

— Слышал. Саму статью не читал.

Нахмурившись, я придвинул к себе газетенку. Пробежал глазами пару строк.

— Вы чай будете или кофе?

— Чай, — я исподлобья глянул на портрет Альбуса и уловил грустную улыбку, адресованную мне.

В эту же секунду я почувствовал, как сожаление и невысказанная тоска подкатывают к горлу и лишают способности говорить. В очередной раз все внутри помертвело от одного взгляда на то, что от него осталось. Я скучаю. Особенно по тем вещам, которые меня больше всего раздражали в директоре: по привычке увиливать от неудобных или несвоевременных вопросов, по его манере задавить человека своей искренней добротой и безграничной верой до того, что сам начинаешь искать в себе качества лучше, чем есть на самом деле. Портрет никогда не заменит человека.

«Прекрати», — приказал я себе. Что за манера у меня без конца бить себя самого по больным точкам?

«Не буду больше на него смотреть», — уткнувшись в статью, решил я. Все наши вечера и многочасовые чаепития в прошлом.

Но для утешения я все же позволю себе иногда ностальгировать об ушедшем. Я не хочу забывать о директоре. А Дамблдор навсегда им для меня останется.

— Что вы думаете? Правильно ли Кингсли рассудил? — допытывалась Макгонагалл.

Стряхнув с себя оцепенение, я пожал плечами:

— Обдуманное решение и закономерное, я бы сказал. И рассуждаю я подобным образом не только потому, что самому посчастливилось не оказаться среди заключенных.

С досадой я поставил чашку на место, так и не сделав глотка. Уизли заелозила в кресле. Я нарочно отвернулся от нее совсем.

— Вы простите, — пролепетала Уизли. — Я всего на полчасика забежала узнать, как мои тут поживают.

Макгонагалл расстроенным голосом ответила:

— Уже уходишь?

— Да, извини меня. Дел по горло, — оправдывалась Молли, — где у тебя порох?

— Давай покажу, — Макгонагалл поднялась со своего места.

Пока они копошились, я преспокойно сидел в кресле.

Когда Молли наконец-то удалилась, Макгонагалл устало опустилась на мягкое сиденье. От всей души надеюсь, что мне только послышалось, как она пробормотала: «Невозможный человек». Вид у нее был хмурый и недовольный, точеные крылья ее носа трепетали от негодования.

— Кто вас за язык тянул, Северус?

Я иронически приподнял бровь.

— О чем это вы? — находя наслаждение в цинизме, протянул я.

Сверкнув глазами, она принялась усиленно размешивать сахар в своем кофе. Мне ничего не стоило выдержать этот взгляд: за студента пусть меня не принимает.

С тех пор, как я начал работать в школе, мы с Минервой вечно были на ножах, но меня это не так уж тревожило. Ведь в трудные минуты (а таких с поступлением Поттера в Хогвартс каждый год становилось все больше) она неизменно находила во мне поддержку.

— Между прочим, Молли как раз сказала мне, что ни в чем вас не винит, — с опаской добавила Макгонагалл, пристально разглядывая газету.

Похолодев от ее слов, я судорожно сжал ручки кресла.

Мне достаточно того, что я сам об этом не забываю.

Выдержав паузу, Макгонагалл поспешно начала делиться со мной своими впечатлениями и надеждами на Министерство и Кингсли. Вслушиваясь в ее речь и изредка вставляя свои реплики, я понемногу расслаблялся. Не скажу, что душевное спокойствие вернулось ко мне: я вообще не помню того времени, когда не чувствовал себя виновным в чем-либо, — но ощущать я стал себя почти также уверенно, как прежде. Когда я видел перед собой дремавшего Дамблдора и ободренную моей сговорчивостью Минерву, в голове мелькали мысли о том, что есть еще вещи, которые можно вернуть, хотя, казалось, они потеряны безвозвратно. Будь то даже расположение одного человека.

* * *

Хэллоуин неумолимо надвигался, а я так и не решил, есть ли у меня право прийти на ее могилу вновь. Однако если так рассуждать, то и после совершенного мной убийства приходить к Лили в очередной раз я бы не посмел. Но я пришел и сидел на снегу, пока не окоченел. Никак не получалось проститься навсегда.

Страшное слово. Никто в полной мере не осознает весь его смысл. Наверное, только когда умираешь, можешь понять его значение. И, будь у меня возможность, я попытался бы отдалить неизбежный час еще лет на десять. Но просить отсрочки было не у кого: оставался всего год на то, чтобы Поттер выполнил порученное ему Дамблдором. А значит, тот Хэллоуин обещал стать финальной точкой. А теперь надо снова учиться не вспоминать о ней нарочно каждый день, что я позволял себе делать в последнее время. Не ждать, что она повернет из-за угла, когда идешь по коридорам Хогвартса, не искать невольно ее лицо в толпе учеников. Я так долго тренировался, что даже Дамблдор считал, будто во мне осталось лишь сожаление о содеянном и ни капли прежних чувств к Лили.

Что ж, буду стараться быть терпеливее и покорно ждать смерти.

До чего удручающе звучит. Как можно быть до такой степени жалким, что сам себе становишься омерзителен?

В ночь на тридцать первое я не сомкнул глаз.

Решил пойти поработать в лабораторию. Подготовил ингредиенты. Я начал нарезать коренья, как неожиданно свело руку. Некоторое время я бездумно изучал ее под треск горящего под котлом огня, потом снова попытался взять нож и понял, что не могу пошевелить ни одним пальцем.

Так, Северус, соберись.

Еще раз.

Берем инструмент...

По телу пробежала судорога, нож вывалился из обмякшей руки и со звоном упал на пол.

Ничего не выходит.

Что-то давило на меня изнутри и мешало нормально соображать.

Нельзя разрешать себе быть уязвимым.

Нет, это никуда не годится. Наверное, все дело в том, что сейчас мне не от кого защищаться, не хватает стимула.

Спустя минуту я все еще стоял перед столом и уже не мог понять, какие составляющие нужны, чтобы улучшить свойства зелья.

Бросив свое бесполезное занятие, я вернулся в гостиную.

А ведь работа всегда так захватывала меня, что время пролетало незаметно. Но оно и без того вело себя странно. То останавливалось надолго, то, наоборот, неслось как сумасшедшее. А я без дела просидел много часов в кресле перед погасшим камином, прокручивая в голове одни и те же мысли. Идти к ней или нет? Я просто нуждаюсь в этом...

Так недолго и в овощ превратиться.

Я отстраненно подумал, что, может, оно было бы неплохо.

И еще мне вдруг взбрело в голову, что если я встречу Поттера, то сразу пойму, как поступить.

На завтрак я опоздал, опять отключившись, и почти не замечал праздничную кутерьму вокруг. Усталости я совсем не чувствовал, и есть тоже не хотелось, но, повинуясь привычке, я отправился в Большой зал.

Взгляд сразу обратился к дальнему столу. Героя среди гриффиндорцев не было: видно, уже набил свой желудок под завязку и сбежал. Я давно заметил, что он старался уходить с завтрака пораньше. Публика наконец-то начала смущать всеобщего любимца.

К своему изумлению, я почувствовал огорчение. Намного более сильное, чем следовало ожидать. Что за человек! Умеет привлечь к себе внимание, даже когда мне совсем не хочется, а теперь, когда он необходим, его нет на месте. А ведь присутствие мальчишки сейчас было единственным, что меня волновало.

Рядом сидела Хуч и в какой-то момент вздумала — не знаю, что ее дернуло, — завести разговор. Я отвечал. Только совсем не помню, о чем шла речь. В результате она отстала, заметив, наверное, что мне совсем не до нее.

Ковыряя вилкой в тарелке и усиленно делая вид, что якобы полностью этим поглощен, я пришел к выводу, что, может, оно и к лучшему. Не видеть Поттера. Меня может вывести из себя любая мелочь. Но больше всего я боялся удостовериться, что он и на этот раз не вспомнил о годовщине смерти своих родителей. Для него могила — всего лишь бренные останки, которые ничего не изменят, которые равнодушны к нему.

Так и не закончив завтракать, я отодвинул тарелку и отправился подготавливать класс к первому уроку.

Бывать в компании других учителей я не особенно любил. А в Хэллоуин и подавно. Потому что, в отличие от Поттера, многие еще могли случайно вспомнить, что случилось в этот день много лет назад. Всегда опасался, что кто-нибудь ненароком упомянет ее имя. А стерпеть тупую ноющую боль, которая засела внутри и потихоньку уничтожала меня, было куда легче, чем быть застигнутым врасплох чьей-нибудь бездумной фразой. Конечно, я полагался на выдержку и умение подчинять чувства разуму, к которым приучил себя еще в детстве. И мне часто удавалось не выдать истинных эмоций. Но теперь они все, все кругом, знали. Оставалось только утешать себя тем, что никто не обратит на меня внимания.

Уроки шли своим чередом. Я частенько поглядывал на часы: стрелки ползли медленней некуда.

— Томпсон, я вас умоляю, не прикасайтесь больше к ингредиентам, которые мы не используем сегодня, — злобно обронил я, проходя мимо стола хаффлпаффца. — Рекомендую вам проверить зрение. Вы явно не способны правильно прочитать рецепт.

Убедившись в том, что студент кромсает те коренья, которые следует, я продолжил медленно передвигаться по классу.

Последние несколько дней я упорно избегал Макгонагалл. Участливый взгляд, который она бросила в мою сторону за завтраком, встревожил меня не на шутку. Жалость я был способен снести только от Альбуса.

К вечеру я чувствовал себя совершенно раздавленным.

На отработку, назначенную мной на той неделе, пришла Лавгуд. Ее выходки окончательно доконали меня, и я сорвался, сняв с довольно успешной ученицы штрафные баллы. Уже около двух часов она драила закопченные котлы.

На праздничный ужин, каким бы роскошным он ни был, я не собирался; тыквы с уродливыми лицами, горы сладостей и летающие под потолком летучие мыши только отталкивали меня. А вот Лавгуд лучше его не пропускать: все-таки какое-то веселье для учеников впервые за долгое время.

— На сегодня с вас достаточно. Ступайте, Лавгуд, — сказал я, отрываясь от бумаг, которые механически заполнял, почти не вдумываясь в смысл.

— Да мне немного осталось, — недоуменно посмотрела на меня Лавгуд, — последний котел.

Мои губы страдальчески скривились. Вот простофиля, я бы на ее месте уже был в Большом зале.

— Хватит пороть чепуху. Я не терплю, когда мне перечат. Уходите.

Пожав плечами, она не торопясь расставила котлы по своим местам и убралась из подземелий.

Оставшись наедине с собой, я отбросил в сторону перо. Поднялся, чтобы размять затекшие ноги.

Внезапно я почувствовал, что оказался со своими мыслями один на один, а сил бороться больше нет.

Легко касаясь деревянных столов кончиками пальцев, я подошел к месту, на котором сидела Лили. У меня неплохо выходило заглушать боль, но временами она накатывала со страшной разрушительной силой. Как в первый раз.

Прижав руку к груди, я постарался унять сердцебиение.

Она так любила зельеварение, всегда с воодушевлением творила.

Трясущимися пальцами я расстегнул пару пуговок сюртука, чтобы стало свободней дышать. И тут новая вспышка отчаяния и безысходности заставила мои ноги ослабеть, а горячая, обжигающая кровь ударила в самое сердце.

Контроль, Северус. Терпи.

Сцепив зубы, я оперся обеими руками о парту, удерживая равновесие. А затем осторожно опустился на стул, ощущая невероятную тяжесть во всем теле.

Так, уже лучше. Приступ, кажется, прошел.

Но он окончательно меня изнурил. Я оглядел знакомый до отвращения кабинет, втянул густой аромат трав и легкой сырости.

Да, она была очень хороша в зельях, у нее было великое будущее.

У нас.

Я считал, что у нас много открытий впереди.

Так что произошло? Что с нами стало?

Лили предпочла другой путь, отказалась от того, о чем мечтала. Тогда я решил, что она отреклась от самой себя. А на самом деле она оставалась такой же, какой была, свято верила в свои идеалы, боролась за них в рядах Ордена.

Только вышла замуж. А больше ничего не изменилось.

Я закрыл лицо руками.

Больше всего на свете хотелось выть во весь голос, и пускай все слышат, плевать.

Пришлось поддаться слабости.

Схожу к ней. И будь что будет. Иначе сердце разорвется, и я не смогу продержаться до следующего Хэллоуина.

Уловив легкое движение возле себя, я отнял руки от лица и моментально вышел из подвешенного состояния, хотя сердце продолжало бешено колотиться.

— Лавгуд? — я не поверил своим глазам.

Девушка застыла на цыпочках. В ее руках была непонятная пестрая штуковина.

— Я зашла забрать астральные очки, они мне очень нужны, — примирительно произнесла рейвенкловка. — Я старалась быть осторожней. Простите.

Какого дьявола?

Лавгуд, воспользовавшись моим замешательством, попыталась ускользнуть.

Пригвоздив ее к месту взглядом, я резко спросил:

— У вас что, совсем мозги отшибло? Кто вам позволил так бесцеремонно врываться?

— Я не хотела, профессор, — доверительно понизив голос, сказала она. — Просто по вечерам очки необходимы. А я не хотела вас беспокоить.

— Это уже слишком, — скривившись от ее невнятных оправданий, прервал я. — Прежде чем заходить ко мне в кабинет, принято стучаться. Ваша беспардонность переходит все границы.

Лавгуд смело посмотрела на меня своими водянистыми глазами и буднично произнесла:

— Сэр, я прошу прощения. Просто я знаю, что когда человек очень грустит, не нужно к нему лезть, — потрясенный, я смотрел на нее, не моргая, — а вы иногда бываете очень печальным. Особенно когда думаете, что никто этого не замечает.

От слов девушки под ребрами полоснуло болью. Ничтожный и убогий даже в глазах школьницы.

— Что за вздор вы несете, — презрительно оглядев ее с ног до головы, процедил я. — Всегда подозревал, что у вас в голове не хватает серого вещества.

На ее лице я прочитал плохо скрываемое осуждение. Ах вот значит как...

Взбалмошная девчонка!

Привстав, я навис над студенткой и указал пальцем на выход. Я уже очень плохо соображал и желал только одного: чтобы она поскорей ушла.

— Что вам еще непонятно? Считаете себя слишком умной, как весь ваш факультет? Так вот, вы глубоко ошибаетесь. Человек, который не способен соблюдать элементарные правила приличия, не смеет считать себя образованным. Выметайтесь из моего класса!

С пару секунд Лавгуд хлопала ресницами, словно отгоняла сомнения. Стиснув в ладони дурацкие маскарадные очки, она проскочила мимо меня и пулей вылетела из аудитории.

Взявшись за голову, я снова опустился на стул.

Почему люди вечно лезут туда, куда их не просят? Могла бы промолчать, притвориться амебой, у нее недурно получается. Но говорить-то зачем?

Одно сплошное расстройство.

Хм. Внезапно я понял, что стало немного легче. Наверное, часть моего негатива вылилась на голову Лавгуд. И поделом ей, больше не будет встревать.

Надо в следующий раз закрывать дверь на замок.

И сердце тоже.

* * *

Из школы удалось выбраться незаметно, несмотря на то, что отбой был давно, студенты и преподаватели продолжали праздновать. Погода стояла влажная, то и дело накрапывал дождик.

На душе было тревожно. Правильно ли я поступаю? Я так и не определился.

Господи, это всего лишь могила. Камень и ничего более. Стоит ли так волноваться?

В гробнице Дамблдора, которую отсюда не видно, я был всего однажды, но ни малейшего желания приходить туда снова я не чувствую. А вот к ней меня тянет все сильнее.

Утепленный плащ не спасал от холода. Натягивая перчатки, я оглянулся на замок во всем его великолепии. Башни, шпили, резные карнизы. Он казался таким уютным и огромным.

Где-то там Поттер.

Я пошел дальше, жмурясь под порывами ледяного ветра.

Все, что я делаю, бессмысленно. Мои воспоминания, мысли никому не нужны, кроме меня. Раньше мне казалось, что они что-то да значат для будущего.

Но я буду продолжать жить в мире собственных иллюзий. Ничего другого не остается.

* * *

Темнело. Только могильные плиты выделялись на фоне черно-синего неба.

С замиранием сердца я остановился возле покосившейся калитки.

Мертвым не нужно мешать, а я все никак не успокоюсь.

Глубоко вздохнув, я двинулся вперед. Куда идти, я никогда не помнил, но неизменно находил белоснежное надгробие, приковывавшее к себе взгляд. Только оно показалось вдалеке, как я замер в нерешительности.

Зачем я прихожу сюда? Чтобы удостовериться, что она мертва? Я же до сих пор не могу с этим смириться.

Или почувствовать, что Лили в самом деле была? Иногда кажется, что ее и вовсе не существовало, а тоска в груди жила с самого рождения.

Ступая по скользкой траве, я осторожно приблизился.

В сумерках камень светился; не приходилось наклоняться, чтобы рассмотреть выведенные там слова. Но читать все равно было тяжело.

«Джеймс Поттер. 27 марта 1960 года — 31 октября 1981 года

Лили Поттер. 30 января 1960 года — 31 октября 1981 года

Последний же враг истребится — смерть».

Лозунг Пожирателей — просто насмешка, оскорбление их памяти. Мало ли красивых, напыщенных фраз, но выбрали именно эту.

Впрочем, на ее мужа по большому счету мне было плевать, хотя присутствие здесь его имени напоминало, что она даже на том свете не нуждается во мне. Я горько усмехнулся своим мыслям: до сих пор ревную. В конце концов, это выглядит недостойно.

А вот ее имя значило для меня все, разделило мою жизнь на «до» и «после».

Лили Поттер.

Лили. Я повторил про себя несколько раз, словно заново пробуя его на вкус. Втянул холодный воздух, набираясь смелости.

Она где-то здесь. Я должен почувствовать, что она рядом. Камень и надпись на нем только мешают. Я закрыл глаза.

Давай, Северус. Скажи пару слов, и ощущение, которое ты ждешь, вернется к тебе.

«Здравствуй.

Это снова я.

«До чего назойлив», — наверное, думаешь ты. Тебя даже на земле нет, а я все не отстаю. Но, не беспокойся, надолго я тебя не потревожу.

Только скажу, что мне безумно тебя не хватает. Пожалуй, больше, чем когда-либо. Особенно сейчас, когда нет Альбуса, когда нет никого, кто бы помнил тебя так же хорошо, как я. Поэтому я и явился. Прошу, не сердись на меня за такую слабость.

Даже не знаю, с чего начать. Война, которая разделила нас, поставила по разные стороны баррикад, закончилась. Представляешь, совсем закончилась».

Судорожно хватая ртом воздух, я почувствовал себя полным дураком. И открыл глаза.

«Да что за бред? Совсем не то. Неправильные какие-то слова».

Совладав с собой, я опустился на землю. Мокро, грязно, но ближе к ней.

У основания плиты лежал рождественский венок, потрепанный ветрами и непогодой. Я достал палочку и придал лепесткам белых роз приличный вид. Неужели после стольких лет забвенья кто-то посетил могилу? И так же, как я, стоял здесь, не зная, что следует говорить. И нужно ли это.

Особенное место. Никогда не понимаешь, чего оно приносит больше: счастья или горя.

Мне захотелось дотронуться до камня, но я моментально отдернул руку и впился ногтями в запястье.

Невыносимо!

В голове стоял белый шум, разочарование надломило меня. Наружу прорвалось то, что я совсем не хотел ей показывать.

«Почему, Лили? Только ответь, почему ты не пускаешь меня к себе? Я почти забыл, как звучит твой голос...

Во мне осталось слишком мало веры. Понимаешь? Я боюсь умереть, потому что задумываюсь: а вдруг и вправду нет никакого загробного мира. Вдруг тебя нет совсем. Тело гниет в гробу — и все. А я навыдумывал себе всяких глупостей.

Ведь невозможно любить ту, которая умерла?»

Осекшись, я со злостью прервал себя и горько улыбнулся.

«Окончательно спятил. Обвиняю твою могилу в чем-то».

Склонив голову, я прижал кулак ко лбу и попытался остановить свой эгоистичный порыв.

«Не сердись. Наверное, я слишком устал, раз наговорил такого. Я не хотел, чтобы ты знала. Не расстраивайся из-за меня: я знаю, ты обязательно воспримешь все близко к сердцу.

Видишь, я остался прежним: пытаюсь скрыть от тебя свои мысли. Ты понимала меня как никто. Единственная, кто не разочаровывал меня и никогда ни о чем не спрашивал. Рядом с тобой я мог оставаться самим собой чаще, чем с кем-либо другим. Почему я не говорил тебе самого главного? Знаешь почему? Я стеснялся. Не своих чувств, надеюсь, а себя самого. Такой нелепый. Разве ты смогла бы увидеть во мне не только друга? И я дорожил твоей привязанностью больше всего на свете. Я до сих пор благодарен, что такой замечательный, честный, справедливый человек углядел во мне светлую сторону. Но мне было недостаточно этого, и одновременно я боялся все испортить. Я думал: смогу перебороть это со временем, а вышло по-иному. Иногда меня огорчало, что ты не замечала моего завороженного взгляда. Даже Поттер увидел, что я неравнодушен, и потому так здорово бесился, когда мы появлялись вместе.

Все произошло так быстро. В один момент я стал для тебя чужим. Может, это случилось и раньше, а я настолько увяз в своих грезах о безоблачном будущем, что не замечал ничего вокруг. И не понял, что и тебе стал не нужен. Упустил из виду, что ты полюбила. Конечно, ты по-прежнему уважала меня и ставила выше других своих друзей, но твое внимание уже было сосредоточено на Поттере.

А затем мои необдуманные слова... До сих пор недоумеваю, как я смог произнести эту мерзость. Подленькая сущность прорвалась наружу. Как ее ни прячь, она все равно рано или поздно откроется. Я жалею, что ты увидела меня таким. Но это была правда. Она и оттолкнула тебя. Возможно, она до сих пор мешает.

У меня было одно желание — прожить безупречную жизнь. С тобой. Не стать посредственностью, общаться с которой было бы стыдно. Не пресмыкаться поблизости и наслаждаться каждым мгновением, проведенным рядом, а получить законное право заботиться о тебе...

Помнишь нашу последнюю встречу? Я никогда не забуду. Материнство тебя преобразило. Мне показалось, что ты готова была меня простить. А впрочем, я, наверное, чересчур надеялся... Ты упряма так же, как и я. Ты не смогла простить родную сестру. А кто я такой, чтобы требовать чего-то?

Но все равно мне тогда было до боли обидно, что ты не просто любишь ненавистного мне человека — с этим я в какой-то момент смирился и перестал ждать от тебя ответных чувств, — а еще и доверяешь ему себя. Создаешь семью. Ребенок — это не шутка. Не будь его, вы бы могли разойтись в любой момент. А сознательно разрушить чужую семью я никогда не посмел бы. Вот и ушел в сторону. Только каким-то немыслимым образом вышло, что именно мои действия привели к твоей гибели.

Господи, Лили, почему ты не заставишь меня замолчать? Не понимаю, как ты еще можешь слушать эти пустые слова. Из года в год.

Тебе, должно быть, интереснее узнать о своем сыне. Он — большой молодец, Лили. Мне искренне жаль, что ты не можешь сейчас поддержать его. Но твой сын наладит свою жизнь, поверь. Он повзрослел за то время, что я его не видел. После смерти крестного Поттер стал мрачнее, постоянно стремился к уединению. Теперь, когда Темный Лорд убит, обстоятельства еще сложнее, чем представлялось раньше, и я опасаюсь, что Поттер слишком сильно уйдет в себя. Он всегда был склонен к подобному. В этом он похож на меня, а я не желаю, чтобы так было. У него есть замечательные друзья, Грейнджер и Уизли, и любимая девушка. Как думаешь, их достаточно? Или нужен кто-то еще? Был бы Люпин, я бы положился на него, но, увы, его не стало. А я едва ли гожусь в таком деле. Сам с собой не могу справиться.

Не хочу, чтобы Поттер, как и я, жил прошлым.

Я уже не тот, каким ты меня знала, Лили. Я превратился в человека без амбиций, без каких-либо даже самых мелочных стремлений. Дети зовут меня «профессор Снейп», и это вполне устраивает меня. Смешно, правда? Могла ли ты представить, что я опущусь до такого?

Во мне столько дурных чувств, что я иногда удивляюсь, как смог сохранить счастливые воспоминания. Как-то мне удалось тебя успокоить после жестоких нападок Петуньи. По-моему, это был единственный раз, когда мне удалось развеселить тебя по-настоящему. Я до сих пор испытываю радость, вспоминая твои глаза в тот момент. Не такую, как раньше, разумеется, скорее, отголосок былых эмоций. Но это радость, которую я ни на что не променяю. А вот у Поттера всегда получалось делать тебя счастливой. Наверное, все же хорошо, что ты провела последние годы с ним, а не со мной.

Если честно, я до сих пор не могу понять, как после твоей гибели мне удалось прожить столько лет. Ужасно, но придется продолжать это делать.

Только... Лили... Разреши мне приходить иногда. Клянусь, я буду стараться поменьше досаждать тебе, но только позволь навещать эту могилу.

Потому что я не умею жить без тебя».

Яркое чувство вспыхнуло внутри — невыразимый всеобъемлющий восторг в каждой частице тела. И сердце сжалось в испуге. Глаза защипало, но я не двинулся с места, пытаясь удержать это необъятное чувство в себе.

Робкая надежда. Она всегда появлялась, когда Лили была рядом.

А потом на долю секунды я ощутил обжигающую сердце ласку, которой Лили удостоила не заслужившую этого душу.

Мою еще живую душу.

Я пытался сберечь душу ради Лили и ее сына.

Ее забота была жутко болезненной, и если бы именно этого я не жаждал так сильно, я бы умер на месте.

Когда волнение утихло, я открыл глаза.

Мне хотелось ответить ей, хоть я и знал, что не могу предложить взамен что-то стоящее. Я никогда не говорил с Лили вслух, чтобы не казаться себе безумцем, но теперь захотел сделать это.

— Навряд ли это случится, но все же... Если ты захочешь меня увидеть, если вдруг я понадоблюсь, я буду в Хогвартсе. Ждать, что ты позовешь.

Всегда.

Странно, но изменения в моем никчемном существовании, которых я страшился, вдруг показались надуманными. Каждый Хэллоуин буду посещать ее могилу, потом коротать время в Хогвартсе до нового октября. Все станет повторяться вновь и вновь. Как я сказал себе тогда, перед тем, как потерять сознание? «Ты была со мной, Лили». И останешься навеки. А значит, мне нечего бояться.

Студенты меня остерегаются? Да. Профессора доверяют? Вероятнее всего, тоже да. Впрочем, случись что, я выясню, как обстоят отношения с коллегами. Внешне они выглядят невозмутимо, да и таращиться на меня, как на призрак, вроде бы перестали. Жизнь идет своим чередом. Только Поттер... Но у него есть свойство забывать обо мне. Когда он несся сломя голову в Министерство спасать Блэка, он и не попробовал обратиться к единственному оставшемуся в Хогвартсе члену Ордена Феникса.

Я неосознанно сжал кулаки. И какое только, интересно, общение с Поттером я предполагал? Лучше пусть и сейчас забудет о том, что я есть.

К слову, вчерашний праздник удался на славу. Студенты выглядели отдохнувшими и как будто скинули груз с плеч. Так мне показалось. Происходящее на таких мероприятиях, как правило, вызывало у меня недоумение. Вакханалия, если называть вещи своими именами. Студентам позволяется то, что запрещено в обычные дни, а они этим пользуются, гуляя до утра. Останься я директором, я бы точно ничего этого не позволил, и всем жилось бы намного хуже. Хорошо, что Минерва знает, как поднять настроение детям. Я этого не умею.

* * *

Для раннего утра в учительской было на удивление много народу. Все о чем-то оживленно переговаривались. Не успел я ничего узнать, как меня подозвала вошедшая Макгонагалл:

— Как кстати, что вы уже проснулись, Северус, — ее лицо выражало крайнюю озабоченность, — пожалуйста, пойдемте со мной.

Недоуменно скользнув взглядом по притихшим коллегам, я последовал за Минервой.

— На рассвете были обнаружены оглушенные дозорные, которые охраняли один из подземных ходов в школу. Тот, что начинается за «Тремя метлами». Как только их обнаружили авроры, пришедшие на смену, то Розмерта сразу сообщила мне, и я решила собрать внеочередное совещание.

— Меня вы, кажется, забыли позвать, — ядовито заметил я.

— Отнюдь, — фыркнула Минерва. — Мне известно, что вы встаете раньше всех.

— Какие-то балагуры решили выбраться в Хогсмид ночью и наткнулись на патруль. Что дальше?

— Авроры были оглушены очень сильным заклятием, — веско сказала директор. — Розмерта около получаса не могла его снять.

Я нахмурился. Минерва следила за моей реакцией.

— Розмерте стоит доверять? — спросил я. — Помнится, она уже попадала под Империус.

— Кто старое помянет, тому глаз вон. Она весьма обеспокоена случившимся и даже чувствует себя виноватой.

— Вы думаете, кто бы ни проник в Хогвартс, он все еще здесь?

— Да. Все потайные ходы охраняются круглые сутки.

— Кроме того, что за зеркалом на пятом этаже, — медленно произнес я, уставившись невидящим взглядом в пространство перед собой.

Через пять минут мы были на месте. Макгонагалл отодвинула зеркало в тяжелой позолоченной раме, и перед нами открылся темнеющий проход. Камни, некогда завалившие его, теперь были сложены в стороне, а потолок был укреплен заклятием. Минерва издала недовольный возглас и беспомощно оглянулась на меня:

— Мы опоздали. Это кто-то из... — она запнулась на мгновение, но я сразу понял, что она имела в виду.

— Если это и был кто-то из Пожирателей, — бесстрастно сказал я, — то я понятия не имею, зачем им понадобилось пробираться в хорошо защищенную школу.

— Как думаете, они еще вернутся? — Макгонагалл обеспокоенно вглядывалась в кромешную тьму тоннеля. — И зачем вообще они приходили?

Директор пощупала каменную кладку у самого входа и пригнулась, собираясь пуститься следом за неизвестными. Я опередил ее: безответственная, глупая ведьма! Обязательно лезть вперед? Не хватало еще, чтобы ее завалило булыжниками. Кто знает, долго ли продержится заклинание? Я пролез в узкий проход, стараясь ничего не задеть, прошептал: «Люмос». Втянув носом затхлый воздух, я осторожно двинулся по тоннелю. Ход стал постепенно расширяться и уходить все глубже. Я остановился. Тишина давила на уши. Впереди не было даже намека на чужое присутствие: ни шагов, ни нечаянного шороха. Бессмысленная затея. Я повернул обратно.

Минерва, конечно же, успела влезть сюда. Поражаюсь я этой беспечности. Мало того, что мне из-за нее пришлось рисковать собой...

— Поворачивайте, — сказал я. — Там никого нет.

Мы вылезли оттуда. Стряхнув с плеч мелкий сор, который сыпался со сводов тоннеля, я дождался, пока Макгонагалл вернет зеркало на место. Она повернулась ко мне.

— Надо проверить гостиные факультетов, хотя не думаю, что туда кто-либо смог пробраться без пароля. И следует возобновить ночные дежурства на коридорах. Собственно, для этого я и созвала весь преподавательский состав.

Здорово, удрученно подумал я. Теперь мы работаем и в ночную смену.

Я кивнул.

— В школу пробрались рано утром, — задумчиво произнес я. — Куда больший шанс уйти незамеченным ночью, но не утром, когда все идут на завтрак. Вот если бы только чуть позже, когда студенты и профессора соберутся в Большом зале, и школа опустеет... Странно. Вы не находите?

— Признаться, я не понимаю, к чему вы клоните.

— Я пока и сам не понимаю, — я слабо улыбнулся Минерве. — Но этот человек хотел, чтобы его заметили.

У меня уже возникла догадка, но она была слишком туманной, и делиться ею с Макгонагалл я не посчитал нужным.

Вчера после отбоя я встретил Нотта в коридоре, и он не смог мне дать внятного объяснения случившемуся. Более того, он выглядел крайне взволнованным и постоянно озирался по сторонам. У меня было четкое ощущение, что его беспокоит какая-то мысль. И это была не скорбь в связи с потерей отца, как можно было ожидать. Теодор всегда был закрытым ребенком и умел держать проблемы в себе, но в последние дни он действительно вел себя подозрительно. Был удивительно рассеян. Возможно, сегодняшнее происшествие поможет мне пролить свет на случайную встречу с Теодором. Посмотрим.

С того утра в Хогвартсе были введены ночные дежурства, что не приводило в восторг никого из учителей. Само происшествие от студентов удалось скрыть, хотя, как водится, и ходили слухи.

* * *

Нарцисса, отдавая дань правилам приличия, прислала письмо.

Конверт, разумеется, вскрывали авроры. От меня это даже не попытались утаить, так и отдали с порванной печатью. Впрочем, в нем не было ничего особенного. Ничего способного заинтересовать Министерство.

«...О возвращении в Британию в самом скором времени едва ли придется говорить. Погода здесь стоит отличная. Не в пример лучше нашей.

Мы с Люциусом передаем тебе самые теплые приветствия. Драко, конечно, не преминет к нам присоединиться.

Искренне твои,

Нарцисса и Люциус Малфои».

Занимательно. Люциус знает об этом письме или нет?

Вряд ли он позволит, чтобы его имя ставили под таким слащавым текстом.

Разорви их горгулья за эти «теплые приветствия»! А фраза про Драко до такой степени отдает враньем, что хочется выбросить бумагу в камин.

Пожалуй, так и поступлю.

Протянув руку к огню, я помедлил. В глаза кинулась привычная фраза. «Искренне твои». Может она написала ее автоматически, а может, Нарцисса тщательно подбирала слова, прежде чем вывести их на бумаге. Само послание выглядело самым что ни на есть официальным: таких писем от Люциуса и его жены скопилось навалом. Но в тот момент, когда огонь вот-вот должен был тронуть пергамент, мне показалось, что между строк проскальзывало нечто большее, нежели стремление быть благодарной до конца.

Нарцисса хотела поддерживать связь. А может, этого желал и Люциус. Учитывая его характер и все, что произошло с нашей дружбой в последние лет двадцать, можно догадаться: он никогда не скажет и не напишет ничего подобного.

Смягчившись, я сжал пергамент в руке. Положу его к остальным бумагам.

Небольшая стопка писем, в которых заключалась вся моя жизнь, аккуратно лежала на привычном месте. Я сунул туда и послание Нарциссы, но весьма небрежно, и вывалилась дешевая открытка.

Нахмурившись, я поднял ее с пола.

Мамин убористый косой почерк. Такой похожий на мой.

Ежегодное поздравление с Рождеством и сожаление о том, что я не могу приехать.

До каких-то пор я лгал, что у меня важные занятия и отлучиться никак нельзя, а курса с третьего я просто не садился в поезд. Без объяснений, без предупреждений.

Наверное, она ждала меня на Кингс-Кросс.

А потом каждый раз покупала открытку на последние деньги.

Стараясь не отвлекаться на горечь, начавшую зарождаться в душе, я спрятал эту вещь обратно.

Вина за свои поступки будет рядом до конца. Это правильно. Так должно быть. Со мной.

Вот только как объяснить Поттеру, что ни к чему терзать себя?

* * *

Погода за окном стояла самая неприятная. Дождь закончился, но школьники продолжали кучками жаться к стенам двора, обсуждая прошедший матч между Хаффлпаффом и Рейвенкло. Сам я не присутствовал на нем и просил своих студентов не светиться там лишний раз. Только команда Слизерина посетила игру и составила для себя представление о том, какие тактики выбирают в этом сезоне другие факультеты. Ведь близилась наша игра с Гриффиндором.

Поттер сидел на выступе в углу под балконом.

Естественно, ему не хватило ума надеть шарф. А ведь со дня на день ударят морозы.

Похоже, у этого человека никогда не перестанет гулять ветер в голове.

Пока я наблюдал за ним из теплой учительской, отодвинув рукой занавеску, мимо него проходили группами или по одному студенты. Каждый не забывал поздороваться с народным любимцем. Поттер натягивал улыбку и кивал головой, но не делал и малейших попыток завести с кем бы то ни было разговор.

Его состояние в последнее время ужасно меня беспокоило. Не раз я видел его, спрятавшегося ото всех. С друзьями он был так же весел и общителен. Но, пожалуй, чаще, чем нужно, оставался в одиночестве.

Представить не могу, до какой степени, должно быть, трудно стать собой. Точнее, понять, какой ты на самом деле.

Он больше не Волдеморт. Возможно, он никогда им и не был, но и Гарри Поттером у него не всегда получалось оставаться. В этом ребенке неизменно побеждало доброе начало. Как раз то, чего так не хватало мне. А личность его, тем не менее, формировалась совсем рядом с осколком души Темного Лорда.

Какую силу духа взрастил Альбус в своенравном мальчишке. И как мало у него было детства. Да, его страховали: жизнь и психика Поттера всегда были под неусыпным контролем. Но сколько, между тем, ему пришлось перенести...

Может быть, я теперь иногда не в силах злиться на него, потому что Поттер доказал: не зря на его воспитание было потрачено столько сил. И жертва, которую принес Альбус, не так уж напрасна. Долгий и кропотливый труд прошел не зря. И принес свои плоды. Поттер оправдал надежду.

А такие мысли нечасто посещали меня.

Интересно, насколько глубоко Поттер понял то, что с ним происходило с момента поступления в Хогвартс? Наверняка далеко не все уложилось в бестолковой голове. Даже у меня еще осталось чувство, что Альбус что-то недосказал. Причем нечто весьма важное. Впрочем, именно это мне всегда импонировало в Дамблдоре: с его магическими способностями и сверхъестественным интеллектом он настолько чтил мое самолюбие, что позволял самому докапываться до истины. Без хитростей, конечно, этот человек не обходился, но и, как ни странно, применял их только для того, чтобы уберечь чужие нервы. При его жизни я не пытался полностью осознать, какие прочные отношения установились между нами, хоть и ставил их превыше всего. Отцовская забота Дамблдора и уважение к моему мнению возводили их на некий новый уровень. Вежливостью я от рождения не страдаю, поэтому порой вел себя при Дамблдоре отвратительно. Как он только это сносил?

От Поттера я такого не терплю.

Оторвать взгляда от одинокой фигуры я по-прежнему был не в силах. Вот оно, безоблачное будущее, а между тем, главный человек во всем магическом мире выглядит не особенно счастливым. Оно и понятно. Только вот что мне делать? Оказать Поттеру моральную поддержку всегда было кому, а сейчас создается впечатление, что его друзья больше нуждаются в нем, чем обычно. И Поттер обязательно взвалит на себя эту ношу: будет помогать всем кругом пережить потери. У него никогда не исчезнет идиотская привычка заниматься спасательными миссиями.

Тем временем к Поттеру подошел с довольной улыбкой Лонгботтом.

Вот кто поражал меня весь прошедший год.

С момента своего появления в школе Лонгботтом постоянно менял мое мнение о нем в худшую сторону. Как можно было до такой степени не оправдывать память о подвиге своих родителей и быть нерасторопным, невнимательным, капризным тюфяком? Это так сильно разочаровывало меня, что подталкивало постоянно напоминать болвану о его тупости в надежде немного расшевелить и заставить меняться. Серьезных усилий мне не требовалось, чтобы сказать ученику, насколько он бездарен. Но я не оказал на него влияния.

Только война, только необходимость в лидере смогла это сделать. Поттер ушел, а вместо него никого не осталось. Глупости в голове Лонгботтома не убавилось, но появились решительность и готовность стоять до конца. Наверное, последнее, что связывало его с отцом и матерью.

В принципе, мне на руку, что я не веду сейчас уроков у Лонгботтома. То, как гриффиндорский сопляк стал задаваться, сильно раздражает.

Лонгботтом недолго поболтался возле Героя, а затем, похлопав его по плечу, удалился.

И Поттер остался в гордом одиночестве.

Сейчас я очень сильно жалел, что раскрылся ему. Среди тех воспоминаний было несколько таких, которые он мог неправильно истолковать. Например, о том, как я оторвал его лицо с колдографии. Невыносимо думать, что Дамблдор вынудил меня поведать ему о себе столько гадостей. Тогда это было необходимо в рамках задуманного, но сегодня это мешает мне подойти к Поттеру и, скажем, сделать замечание. Я частенько так поступал. Хотя бы мог оказаться рядом, мотивировать его к чему-то. На уроках я могу делать это, сколько заблагорассудится, а вот вне их не получается.

Как бы теперь вернуть его к обыденной жизни, но так, чтобы он и думать не смел, что я в этом замешан?

— Задержитесь на минуту, Теодор.

Юноша с непроницаемым видом отодвинул стул и снова присел. Поттер тоже начал медлить. Наверное, в своей привычной манере решил подслушать, о чем я буду говорить. Чувствуя, что сатанею, я рявкнул:

— Быстро освобождаем кабинет!

Поттер сгреб учебники в кучу и последним вышел из класса. Теодор подошел к моему столу.

— Вы что-то хотели, профессор?

— Да, — кивнул я. — Хочу назначить вам наказание за ночные прогулки по школе.

Он невозмутимо поднял голову.

— Вы отлучены от Хогсмида.

— Сэр, это слишком легкое наказание, — пряча глаза, возразил мой студент. — Позвольте лучше помогать мистеру Филчу или, к примеру...

Я усмехнулся. Он сам пожелал.

— Хорошо. Вдобавок к отлучению от Хогсмида будете с мистером Филчем наводить порядок в его картотеке. Он давно просит прислать ему студентов.

Теодор побледнел.

— Вам недостаточно этого? — спросил я, пристально следя за выражением его лица. — Могу еще предложить убирать помет за новыми питомцами Хагрида.

— Не... — он попытался улыбнуться, теребя манжету. — Нет, спасибо. Это все, что вы хотели от меня?

— Да, идите, — разочарованно произнес я.

Конечно, он не признался бы, не знаю даже, на что я надеялся. Меня преследовала неуверенность в том, что я поступаю правильно.

Лезть в дела чужой семьи я не имел права, но необходимо было остановить Нотта, пока не станет поздно.

* * *

Проклятый мозг никак не желал отключаться. Я обошел все этажи замка по два раза, но сна не было ни в одном глазу. Чувствовал себя выдохшимся, будто проверил в один вечер работы всех учеников школы по всем дисциплинам.

Да-а-а... Я бы этого не вынес. Иногда у меня создается впечатление, что вся тупость, имеющаяся в мире, концентрируется в студенческих эссе.

Мимо проплывал по воздуху призрак Елены Рейвенкло.

Вот кому везет. Ни усталости, ни мигрени. Отдыхаешь себе целыми днями. Лопаясь от зависти, я проводил ее взглядом.

Внимание привлекла тень, скользнувшая за поворотом.

Неожиданно для меня самого мыслительный процесс активизировался со страшной силой.

Дежурит сегодня Флитвик. Но этот человек явно выше ростом.

Филч?

Не хватает шарканья. Впрочем, иногда завхоз бывает на удивление пронырлив.

Тогда почему в руке палочка?

— Какого...?

Ведомый инстинктом, я нырнул в темный закоулок за горгульей. Почти сразу в нескольких футах от меня прокрался человек. Добравшись до лестницы, он оглянулся и стал спускаться. Выждав достаточно времени, чтобы не терять его из виду, я бесшумно пошел следом.

Если это тот, о ком я думаю, то он серьезно влипнет, попавшись патрульным.

Итак, зачем он проник в Хогвартс? Вполне вероятно, чтобы найти меня.

Он отыскал вход в подземелья и исчез в нем. Чудесно, нам по пути.

Как назло, послышались торопливые шаги: на лестнице возник Флитвик со светом на конце палочки, ослепившим меня.

— А, Северус! То-то мне послышалось, что здесь кто-то есть, — в тишине его слова были все равно что раскаты грома.

Проклиная его всеми известными мне способами, я посмотрел на то место, где еще секунду назад стоял человек, но из-за яркого Люмоса разглядеть что-либо не представлялось возможным. Флитвик проследил за направлением моего взгляда.

— Очередное проникновение в школу. Портрет на втором этаже сказал мне, что видел незнакомца. Я как раз шел за вами, — спускаясь вниз, тараторил Филиус. — Вы кого-нибудь видели? — он не договорил, так как я, воспользовавшись тем, что он тщетно пытался разглядеть что-то впереди, хладнокровно стукнул его Ступефаем.

Спасибо он за это не скажет, но ему определенно лучше быть без сознания.

Не дав Флитвику удариться головой об пол, я отволок его к стене, попутно ругая себя за то, что наделал столько шуму.

— Правильно, — сказал хриплый голос за моей спиной. — Он бы только помешал.

Выхватив палочку, я резко развернулся. Передо мной стоял Маверик Нотт собственной персоной.

— Не доверяешь? — он кивнул на палочку.

Тон не пришелся мне по душе. Палочку я не опустил.

— Тебя ищут, — спокойно сказал я и снял заклинание с двери в свой кабинет. — Заходи сюда.

Он странно крякнул и подошел ближе. Фальшивая улыбка и хитрый взгляд.

Но мы оба видели глаза опаснее этих, так что занервничать он меня не заставит. Я направил палочку на Флитвика — нечего ему валяться на полу. Профессор заклинаний проплыл внутрь и мягко приземлился в кресло.

Нотт с насмешкой наблюдал за моими действиями.

— Старый-добрый Флитвик, — протянул Маверик. — Сколько лет, сколько зим. Что ж ты не оставил его в коридоре?

— Хватит разглагольствовать, — отрезал я, скрестив руки на груди. — Говори, зачем пришел.

— Тебе, должно быть, это и так ясно, — я поджал губы. — Ты не прихоти ради запретил моему сыну посещать Хогсмид, — глаза Нотта угрожающе поблескивали. — Я, как примерный родитель, пришел узнать у декана, в чем причина, и, если нужно, — он демонстративно протер свою палочку краем мантии, — договориться.

— О, все проще простого, — осклабился я, — ты хочешь забрать Теодора, чтобы он вместе с тобой пустился в бега, а я этого не желаю.

— Что за чушь ты городишь? Не твоя забота, ясно!

— Сядь и выслушай меня, — тихо сказал я, призывая на помощь все свое самообладание.

— Да кто ты такой? Какое тебе дело?!

— Заткнись или опомниться не успеешь, как окажешься в кандалах, — сказал я еще тише.

— Не смей мне угрожать, — Нотт двинулся на меня.

— Я не угрожаю, а даю шанс.

Не дрогнув, я продолжал стоять в той же позе. Я догадывался, что этот недоумок притащится сюда, чтобы потребовать объяснений, и был готов к тому, чтобы их дать. Я заговорил быстро и твердо:

— Ты заберешь Теодора и заставишь его таскаться за тобой по всему свету в поисках убежища. И, в конце концов, он докатится до жизни столь же низкой, что и твоя. Сам посуди: ваше имущество конфискуют, и вы будете на пару с сыном сбывать контрабанду в Лютном переулке. Это единственное, на что вы будете годны.

Отпрянув, он несколько секунд молча смотрел на меня.

— Я гляжу, ты по-прежнему любишь оскорблять людей почем зря.

Похоже, мои слова заставили его засомневаться. Но лучше не давить слишком сильно и выждать: легко он не сдастся.

— Завтра состоится очередная прогулка в Хогсмид. И ты отпустишь моего сына, иначе я за себя не ручаюсь. Ты, Северус, слишком грубо ведешь себя с человеком, который оказал тебе огромную услугу.

Так и знал, что он обязательно этим воспользуется.

— Отчего же? Я отвечаю любезностью на любезность: даю тебе право свободно уйти.

— Я шагу не сделаю, пока ты не дашь мне слово, что завтра я увижу сына в Хогсмиде.

— Могу сказать только одно: ты встретишься с ним на каникулах, когда только пожелаешь, но образование он закончит, — мне самому было не особенно приятно все это говорить Нотту, но во мне еще было живо желание помочь Теодору и другим детям Пожирателей выкарабкаться с наименьшими потерями.

Маверик провел в воздухе кулаком вверх-вниз, а затем махнул рукой и тяжело опустился рядом с Флитвиком.

— Почему ты так отчаянно хочешь, чтобы было по-твоему? Что мешает мне взять да и свернуть тебе шею ко всем чертям, прямо сейчас, а?

Хвала Мерлину, он перестал вопить. Теперь нужно выпроводить Нотта из Хогвартса без суеты.

— Валяй, на здоровье. Если видишь в этом смысл. Никому даже не придет в голову мстить за меня.

Рассеянно коснувшись поверхности стола, я сел и осмотрел преподавателя заклинаний. Вид у Филиуса был убожеский: мантию перекосило, сам он завалился набок, руки безвольно повисли.

— Нет смысла бежать из Британии, это ничего не изменит, — сказал я наконец.

— Еще как есть! Кого я только слушаю... Я прекрасно помню, что было после Первой войны.

Похоже, поспать мне сегодня не удастся. Вздохнув, я начал вкрадчиво объяснять:

— Сейчас все по-другому. Не лучше и не хуже, а по-другому. Я знаю, каково это: выбираться из ямы, в которую ты сам забрался. С нами со всеми так было, Маверик. Но во второй раз ты потянул за собой сына. Я не смею тебе указывать, что делать, но своему студенту я помогу, можешь не сомневаться. А ты разбирайся со своими проблемами сам. Теодор закончит Хогвартс, получит достойную работу и будет жить здесь, ни от кого не прячась, поверь мне. Ты спрашиваешь, почему я хочу, чтобы было именно так? Пора возвращать честь нашему факультету. А не бежать, как крыса, — последние слова сочились презрением.

— Какая страстная речь. Я почти прослезился, — саркастически сказал он. — До чего ж ты... изворотлив, Снейп. Даже Люциусу не удалось выкрутиться. Жаль только, все твои рассуждения о сохранении чести Слизерина мне глубоко безразличны.

— Я знаю, — кивнул я. — Но своего решения не поменяю. И потом, кто станет слушать покойника?

— В самом деле, никто. Но сейчас я достаточно жив для того, чтобы заставить тебя сделать все, что мне нужно, при помощи Империо, к примеру, — задумчиво обронил Маверик.

Повисло напряженное молчание. Я почти слышал, с каким скрипом ворошатся мысли в его голове. В глубокой тишине тикали часы.

— Откровенно говоря, — промолвил он после долгих раздумий, — я рассчитывал, что в будущем ты поможешь мне. Тогда, в Малфой-мэноре. Когда пытался вытянуть из тебя правду.

О, как трогательно. Пытается меня пристыдить.

За дверью с грохотом пробежало несколько человек.

— Это за тобой, — сказал я. — Можешь воспользоваться камином.

— Дай мне все объяснить Теодору, — не сдавался он.

С секунду я колебался — вдруг это очередная уловка? — но потом решительно отрезал:

— Я сам объясню ему.

— Нет, Северус! — взревел он, вскочив на ноги и брызжа слюной. Кресло отлетело в сторону.— Немедленно веди меня к сыну!

Он попытался схватить меня за отвороты мантии. Если бы я тоже вовремя не отскочил от стола, то он вытряс бы из меня всю душу.

— Хорошо, пойдем, — выплюнул я с досадой. — Только не ори.

Свалился на мою голову. С другой стороны, я сам заварил эту кашу, мне и расхлебывать.

— Дезиллюминационные чары, — напомнил я, прежде чем отпереть дверь.

Безмозглый авантюрист, строит из себя...

— Минерва?

— Северус! Слава Богу, я вас нашла! Вечно вы в потемках бродите.

Пучок света на конце палочки на мгновение замер, а потом стал приближаться. Я едва мог различить силуэт директора и ее спутника.

Ах, да. Билл Уизли. Как же иначе.

— В школу снова проникли, — ее голос был близок к панике. — За вами отправился Филиус, но ума не приложу, куда он мог деваться.

— Его оглушили, — без зазрения совести соврал я. — Мне ничего не удалось предпринять. Сейчас он в моем кабинете.

— Думаю, стоит собрать студентов в Большом зале и прочесать каждый дюйм школы. Пора покончить с этим, — лицо Минервы выражало отчаянную решимость.

Переведя взгляд на Уизли, я обнаружил, что он не совсем уверен в правильности указов Минервы.

— Не торопитесь, — я поспешил успокоить Макгонагалл. — В своих спальнях студенты в безопасности. Для начала пусть деканы проверят, все ли у них в порядке. А потом мы займемся поиском. И если в школе находятся посторонние, обещаю, мы найдем их.

— Мне кажется, профессор Снейп прав, — вставил Уизли.

Как будто я нуждаюсь в его одобрении.

Миновав Минерву, застывшую на месте, я двинулся в прежнем направлении. Надеюсь, Нотт проявит самостоятельность и обогнет их, не выдав своего присутствия.

— Куда вы?

Беспокойство в ее голосе тронуло меня.

— Проведаю своих студентов, — мягко ответил я. — И сразу присоединюсь к вам.

Когда мы отошли на достаточное расстояние, чтобы не быть услышанными, я сказал через плечо:

— Запоминай: третья дверь налево. Камин в гостиной отключен, так что можешь не стараться. Я буду ждать тебя. И умоляю, не разбуди больше никого.

Нотт, снявший с себя чары, отправился, куда я ему указал.

На часах было пять утра. Подбросив поленьев в очаг, я зажег огонь, чтобы помещение прогрелось до того, как здесь появятся заспанные дети, и неотрывно смотрел на то, как обугливается твердое дерево.

Видела бы себя Минерва, когда, растерявшись, спрашивала моих советов и слушала их, как радетельная студентка — никогда бы себе не простила.

Через четверть часа вернулся Маверик и процедил:

— До твоего кабинета я дойду самостоятельно.

— Там охранные заклинания. Я лучше пойду с тобой, удостоверюсь, что ты действительно покинул школу.

— Ты испытываешь мое терпение.

— Определенно, — отозвался я. — Прошу.

Пропустив его вперед — не люблю держать за собой тех, кто способен ударить в спину, — я закрыл вход в слизеринскую гостиную.

Оставалось надеяться, что Флитвик к этому времени еще не очнулся, а если и так, то, во всяком случае, мы с ним не столкнемся. Из предосторожности Нотт опять сделался невидимым.

Отперев дверь, я обнаружил Филиуса там, где оставил его. Держась за голову, он осматривался.

— Как я здесь очутился? — скрипучим голосом спросил он.

— Я доставил вас сюда. В вас попал Ступефай.

— Вы видели, кто это был?

— Нет, было темно. Как самочувствие?

Филиус никак не мог сориентироваться в пространстве. Неужели я неверно рассчитал силу удара? Должно быть, так оно и есть. Он весит намного меньше человека среднего роста; я планировал, что Флитвик отключится на долгое время, и бил не со всего размаху, и все-таки ему досталось достаточно.

— Самочувствие? Да ничего вроде, спасибо, — немного подумав, он всполошился: — Нужно скорее спешить! Обыскивать школу!

— Конечно, обязательно этим займемся.

— Эх, благодарю, — он неожиданно лукаво улыбнулся мне. — Но надо торопиться. Было бы неплохо, если бы вы помогли, Северус.

— Да, я как раз собирался проверить подземелья.

— Замечательно, просто замечательно, удачи вам, — окончательно придя в себя, Филиус упорхнул.

Как только за ним захлопнулась дверь, я указал на каминную полку:

— Порох там.

Маверик не попрощался. Он вообще не сказал ни слова. С треском вспыхнуло зеленое пламя, послышался свист перемещения, а потом все стихло. Я поправил бумаги на столе, которые были взъерошены из-за недавней стычки с Ноттом, и уселся в кресло, откинув голову.

Можно не торопиться — подремлю немного и отправлюсь докладывать Минерве о том, как усердно прочесывал подземелья.

* * *

Не ожидая увидеть Макгонагалл в директорском кабинете, я направился сразу в учительскую. Минерва, видимо только что вернувшаяся с улицы, встретила меня стоя. Рядом на табурете лежала теплая мантия.

Пасмурное утро: небо за окном светлело, Запретный лес был окутан снегом.

— Я обыскал свои подземелья, — опережая ее расспросы, доложил я. — Никаких следов.

— По-видимому, эти люди в очередной раз ускользнули от нас, — Минерва была сильно не в духе. — Сколько ни укрепляй охрану, а все без толку! Главное, зачем? Ни на кого не напали, не считая Филиуса, да и то, судя по всему, из-за того, что их заметили. Никого не ранили, — рассуждала она, замечу, в верном ключе. — Вам не кажется сверхъестественной подобная пронырливость? Как, скажите мне на милость, им это удается?

Мне-то отлично было известно «как». Но я решил хранить суровое и многозначительное молчание.

— Нам прислали несколько авроров, я ходила договариваться. Билл взял их с собой, — сцепив руки, она рассеянно посмотрела на меня, и с ее лица исчезла напряженность. — Спасибо за помощь, Северус.

Праздник сегодня какой-то, что ли? Благодарности сыплются на мою голову, как конфетти из рождественских хлопушек.

— А разве не за этим вы меня звали сюда на работу? — я устало опустился на стул. — Отлавливать кого-нибудь среди ночи, я имею в виду.

Лицо Минервы просветлело. Я на полпути к успеху.

— Профессор Макгонагалл! — в кабинет вошел запыхавшийся Уизли, а за ним его жена, причем с крайне решительным видом. — В подземельях...

— Никого нет, я знаю, Северус все обследовал, — поторопила его директор.

—`Газ вы были там, почему мы вас не видели? — вклинилась Уизли со своей противной картавостью, а ее супруг с подозрением воззрился на меня.

Минерва собиралась осадить ее, но я не дал директору сказать и слова, с пренебрежением ответив:

— Потому что надо уметь быть незаметным, если хочешь найти того, кто прячется.

Флер Уизли хмыкнула и собралась спорить, но Билл кашлянул и продолжил свой отчет. Тем временем я, соединив ладони вместе и уставившись бессмысленным взглядом на стеллаж с журналами, задумался о том, сколько суеты принесло появление Нотта. Даже жаль Минерву. Может, стоит раскрыть ей, в чем секрет, и дело с концом?

Но все это так запутанно, что придется очень долго объяснять. Поберегу свои нервы. Моя невозмутимость в результате должна подействовать на Макгонагалл.

Уже за завтраком того же дня половине школы было известно о том, что в замок пробрался посторонний. Паники как таковой не было: младшие курсы, конечно, ходили испуганные и вздрагивали от каждого громкого звука, но в остальном студенты вели себя как обычно. Они сбивались в группы, шушукались друг с другом, обсуждая новость, а потом шныряли по школе, передавая друг другу эстафету. Казалось, после майской Битвы большинству теперь в голову никогда не придет прятаться за спинами преподавателей, что было бы оправдано их возрастом. Я не понимал, хорошо это или плохо, но когда несколько студентов со Слизерина подошли ко мне и изъявили желание помочь, я почувствовал, насколько сильное уважение питаю к ним: не всякий взрослый поступит так. Пришлось отказать им, поскольку я единственный знал, что усиленные меры безопасности были ни к чему.

После уроков я попросил одного из друзей Нотта прислать того ко мне. В течение дня мне не удалось понаблюдать за его настроением, но, вероятнее всего, оно было удрученным.

— Присаживайтесь, Теодор, полагаю, нам есть, что обсудить.

— Да, — примостившись на краешке стула, семикурсник посмотрел на меня украдкой. — Сэр, — порывисто начал он, пряча от меня глаза, — это вы вынудили отца отказаться от наших планов?

— Не вынудил, а убедил, — уточнил я терпеливо. — На каникулах вы можете навестить его. Я разрешаю вам написать родственникам, будто вы останетесь в школе, с условием, что к началу семестра вернетесь сюда.

— А если я не вернусь? — выпалил он.

— Это ваше право.

— Что, вот так просто? Даже не будете меня отговаривать?

— Теодор, почему вы вернулись в школу в этом году? — проигнорировав последнюю фразу, осведомился я.

Юноша неуверенно встретился со мной взглядом. Он снова пошел на седьмой курс, потому что ему некуда было больше деваться, все важное на этом этапе жизни заключалось в Хогвартсе: экзамены, благодаря которым можно следовать по жизни дальше, близкие друзья, которых у Теодора было мало, и, наконец, девушка, Сара Мун, в которую он был влюблен не один год. Я заметил это сразу, как только впервые увидел их вместе на перемене — рейвенкловка и слизеринец. Дружба, которая бывает крайне редко. Теодор робко улыбался и, очевидно, считал себя недостойным ее. Неуверенность его с каждым курсом росла. Но я до сих пор надеялся, что у них все получится. Потому что в их случае не было того, кто стоял на пути.

А если бы Теодор сбежал, он потерял бы ее.

На другой чаше весов была преданность отцу. Он не хотел уходить отсюда, а перечить Нотту-старшему не смел.

Нормальная жизнь была здесь. Преследование слизеринцев скоро сойдет на нет, осталось потерпеть совсем немного. Я не позволю никому из детей потеряться. Никому. Я невольно вспомнил о Поттере, но силой заставил себя не терять нить разговора.

Нотт помолчал недолго, принимая решение. Я почти не сомневался, каким оно будет.

— Сегодня напишу им, чтобы на Рождество не ждали.

— На этом все, — сказал я, придвигая к себе непроверенные свитки. — Не забудьте о мистере Филче. Он ждет вас в шесть часов.

Естественно, я не показывал этого, но в душе был очень рад.

Омрачало мое настроение только одно: Поттер становился угрюмее день ото дня и обособлялся от людей. Единственной отдушиной для него был квиддич. Временами мне мерещилось, что он пропадает на игровом поле больше, чем любой другой член команды. Я решил, что нужно будет узнать, когда следующая тренировка, и сходить посмотреть издалека.

* * *

На исходе бесконечно долгого дня я был почти не удивлен Макгонагалл, заявившейся ко мне. Она выглядела утомленной: под глазами пролегли темные круги, и голос был непривычно тихий.

— Вы позволите к вам присоединиться? — сказала Минерва, еще стоя на пороге.

Я пожал плечами. Куда я денусь.

Она вошла и остановилась, оглядывая стол и пустую чашку, которую я приготовил.

— Вы вовремя, я собирался пить кофе.

— Перед сном? — удивилась она.

Откопав вторую чашку, я налил себе и директору кофе.

— Из-за вчерашних похождений у меня кипа непроверенных работ, — проворчал я. На самом деле, я собирался работать в лаборатории. Когда-то надо заканчивать свои разработки в зельях, а уснуть мне в любом случае вряд ли удастся.

Я указал на кресло:

— Прошу.

Благодарно улыбнувшись, Макгонагалл села. Потягивая кофе, она кидала на меня странные взгляды. Я ждал, пока она решится сказать, что собиралась.

— Ко мне подходил сегодня Гарри, предложил помочь патрулировать коридоры, — осторожно сказала она. — Мисс Грейнджер и мистер Уизли, конечно, с ним.

Появилось острое желание встать и уйти, не говоря ни слова. В последнюю секунду я сдержался. Удалось даже выдержать ее пристальный взгляд, от которого я чувствовал себя неуютно, правда, недолго.

— И вы пришли сообщить мне эту радостную новость? — я приподнял брови, всем своим видом показывая, что эта информация меня не интересует.

— Лично мне очень приятно, что он предложил помощь.

— Полагаю, теперь все могут быть спокойны. Раз сам Поттер будет их охранять. Надеюсь, вы проявили благоразумие и отказали ему?

— С какой стати? — Минерва заглянула на дно своей чашки. — Вы лично имеете что-то против?

Я вдруг вспыхнул. Мне было крайне неприятно ее внимание и эти разговоры о Поттере. Я постарался увести ее подальше от опасной для меня темы:

— Никто больше не придет в Хогвартс. Так что ни помощь авроров, ни помощь Поттера не потребуются.

— Откуда вам знать, — она нахмурилась. — Вам известно что-то?

— Я вам гарантирую, — твердо сказал я.

Раскрывать все карты я не был намерен, но близкое присутствие Поттера вне уроков вызывало у меня дискомфорт. Пока что. Наверное, это будет продолжаться до тех пор, пока из голов окружающих меня людей не выветрится сказанное Поттером во время Битвы.

— Хорошо, Северус, — неожиданно ласково произнесла Минерва. — Я просто скажу ребятам, что волноваться не о чем.

— Делайте, что хотите. Хоть армию собирайте, — безучастно произнес я, но глубоко внутри надеялся, что она последует моему совету.

Мы оба замолчали, задумавшись каждый о своем.

У меня сложилось четкое ощущение, что Минерва, почувствовав мою поддержку, пытается сделать для меня что-то в ответ. Недаром она про Поттера рассказала.

Впрочем, я пока сам не уверен, хочу ли я что-то изменить или нет. Слишком сложно все.

— Я давно хотела у вас спросить...

Тут я напрягся очень сильно и, честно сказать, был готов нагрубить, если понадобится. Манеру вытягивать из меня все, что ей было любопытно, нужно пресекать на корню.

— Почему вы отказались от услуг Поппи Помфри?

Переведя дух, я сказал:

— Дурацкий вопрос. Потому что я в них не нуждаюсь.

— Мне кажется, для порядка все-таки нужно удостовериться, что вы выздоровели полностью.

— Да что вы ко мне привязались, я же сказал, что все в порядке! Значит, так оно и есть. Вам лучше быть такой дотошной там, где это требуется.

Минерва словно не слышала. Она посмотрела на меня так тоскливо, что во мне возник порыв обнять ее. Я слегка улыбнулся ей. Альбус оставил на мое попечение не только студентов Хогвартса, но и эту женщину. Я обязательно стану о ней заботиться и охранять без всяких обязательств, а она, в свою очередь, будет отличным директором.

* * *

Тренировка гриффиндорской команды заканчивалась. Взмыленные, с раскрасневшимися и довольными лицами, игроки постепенно спускались на землю. Поттер соскользнул с метлы, сказал пару слов Куту и Пиксу и выпустил полетать бладжер. Вооружившись битами, загонщики принялись носиться над трибунами, посылая бладжер друг другу. Поттер, задрав голову, внимательно следил за процессом и выкрикивал свои указания. Остальные члены сборной Гриффиндора с шумом и гоготом направились в раздевалки.

Поттер, весь в своей стихии, с жаром подбадривал оставшихся игроков. Никто не обращал внимания на зрителей, преимущественно женского пола, выкрикивающих агрессивные лозунги, призывающие «порвать Слизерин». Я фыркнул. Рядом с Поттером все чувствуют себя звездами, наверняка он еще и кичится. Нет бы велеть им уйти.

Вдоволь погоняв своих загонщиков, Поттер махнул им, чтобы спускались вниз. Физиономии у всех были измотанные, но счастливые.

С одной стороны, мне на руку, что команда противника выйдет на игру усталой. Но, в целом, я впервые за долгие годы не мог определиться, кому желаю победы больше. Рассуждая здраво, довольно побед с Гриффиндора — пора Слизерину возвращать свои позиции лидера, за которым все тянутся. Но Поттеру всегда не хватало моральной устойчивости, любая мелочь, к примеру, неудачная игра, приводила его в депрессию. А учитывая последние события, я не ручался за его душевное равновесие.

Когда поле опустело и с трибун потянулись немногочисленные зеваки, мальчишка влез на метлу и начал неспешно кружить вокруг колец. Я неотрывно следил за ним.

Голое поле, восстановленное после Битвы. И ее сын, оставшийся здесь в одиночестве.

В какой-то миг мне показалось, что Поттеру не важно, сумеет ли он поймать снитч в предстоящем матче: похоже, его мысли занимало другое — желание вымотать себя до последнего. Вытрясти всю душу, чтобы завалиться в постель и уснуть мертвым сном. Я мог только догадываться, какие мысли роятся в его голове, почему он стремится остаться в одиночестве, что прячет ото всех, считая, будто никто не способен ему помочь, вылечить его.

Витрина магазина сверкала. Я не мог оторваться от яркой обложки.

«Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора». Экземпляров было достаточное количество, и книга стояла на самом видном месте. Я сцепил зубы.

Эту дрянь, похоже, долго будут выпускать. Грязные сплетни никогда не потеряют своей актуальности.

Когда писанина Скитер только появилась, Темный Лорд вручил мне один том и пообещал, что чтение изрядно повеселит меня. Я не стал открывать его. До сих пор помню, каким мертвым взглядом смотрел Альбус на валявшуюся в одном из кресел книженцию. У меня возникло тогда четкое ощущение, что он хочет, чтобы я прочел это, но боится.

Дабы избавить нас обоих от неудобств, я сжег безобразную биографию директора, не читая.

И вот теперь эту, с позволения сказать, литературу продают. Как ни в чем не бывало. Неужели только мне одному есть дело до следа в истории, оставленного Альбусом?

К сожалению, Пожиратели до того любили подшучивать на тему скандальной книги, что я невольно узнал про Ариану и Гриндевальда в один из вечеров в Малфой-мэноре. Уши ведь не заткнешь. Именно в тот момент я смог до конца простить Дамблдора за то, что она не всегда бывает откровенным. Помилуйте, быть честным с самим собой не всегда удается. Про то, что творится у тебя внутри на самом деле, никогда не расскажешь даже самому близкому человеку.

Во всяком случае, мне очень хочется считать себя родным Дамблдору.

А Поттер? Как он воспринял шумиху вокруг имени директора? События наверняка настолько переврали, что поверит только тот, кто не встречал Альбуса ни разу. Возможно, директор еще и потому опасался своей биографии, что она могла оттолкнуть чистого помыслами Поттера.

— Любуетесь моим творением?

Репортер «Пророка» собственной персоной.

Холодно оглядев разодетую в цветастую одежду женщину, я промолчал. Она ничуть не смутилась и издевательски улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

— Весьма удачная встреча, не находите? Для меня, разумеется. Но и для вас, конечно. — Рита Скитер озорно подмигнула мне. — Лишняя слава никому не помешает, верно?

Пока я раздумывал, есть ли смысл немного потешить себя и припугнуть мерзкую дамочку или лучше проигнорировать ее, Скитер открыла свою сумку, и оттуда вылетело Прытко Пишущее Перо.

— Я предвкушаю сенсацию… — она с жадным любопытством уставилась на меня. — Так что, мистер Снейп? Ответите на пару вопросов? Сейчас только интервью для разогрева, но обещаю взяться за вас всерьез. Такая новость, все мы были в шоке.

Желание поджечь прическу этой невыносимой особе было велико. Кулаки сжались сами собой, а она тем временем невозмутимо тараторила:

— Но по порядку: какие на самом деле отношения связывали вас и Гарри Поттера? Насколько нелегко было видеть каждый день сына любимой женщины, рожденного от другого человека? И как сейчас вы общаетесь с народным героем? Ходят слухи, что Поттер изрядно одичал, скитаясь по лесам. Что вы ответите на это нашим читателям?

Едва ли она настолько глупа, чтобы не понимать: я с ней дела иметь не буду.

Видимо, решила поиздеваться и показать, что ей все позволено.

Не подавая признаков жизни, я следил за тем, как Прытко Пишущее Перо уже что-то строчит в ее блокноте.

— Так что побудило вас снова учить Поттера? Не то ли, что вы обязаны ему своим освобождением?

Чувствуя, что потихоньку вскипаю, я сказал ледяным тоном:

— Пора вам прикрыть рот, Рита.

— Вы не поняли, Снейп, — она масляно ухмыльнулась. — Читатели жаждут узнать правду обо всем, что происходило в Хогвартсе, пока вы были директором. И тем более им интересно, как вы смогли вернуться в древнюю и уважаемую школу в качестве преподавателя. И они узнают, я вас уверяю.

Сохраняя каменное выражение лица, я отозвался:

— Вас не учили в детстве не лезть не в свое дело? А то ведь можно ненароком самой себе навредить, — не удержавшись, я приподнял бровь. — Нечаянно, разумеется. Я доходчиво объясняю?

Скитер резко сменила тон.

— Вы ничего не можете сделать. Было бы лучше, будь вы сговорчивей…

Вздумала угрожать? Схватив ее чуть повыше локтя, я поволок репортершу за собой.

— Давайте прогуляемся.

На мгновение в ее глазах мелькнул испуг, но она быстро справилась с собой. Невпопад перебирая ногами, Скитер соорудила брезгливую улыбочку:

— Я про вас раскопаю побольше, Снейп. Всю вашу подноготную представлю свету, — поскольку я хранил молчание, репортерша сочла необходимым возмутиться: — Да куда вы меня ведете? В конце концов, мне больно.

Она попыталась вырваться, но я сжал ее руку посильнее и произнес шелковым голосом:

— Что-то не так? Я разрушил образ истинного джентльмена? Вон смотрите, там есть отличное место, — я указал на темный поворот в Лютный переулок. — И не шумите так. Прохожие обращают внимание на нас.

Похоже, мои слова внушили ей страх.

— Ладно-ладно, я поняла, — заверещала она.

— Сомневаюсь, — протянул я, не отпуская ее.

— Отпустите, я кричать буду, — с придыханием сказала Скитер. Я остановился и расцепил пальцы.

Сжав ярко накрашенные губы, Скитер потерла предплечье. Ее Перо скользнуло в сумку.

Смерив меня разгневанным взглядом, она резко развернулась и припустила прочь.

Опубликует про меня все-таки что-нибудь гадкое, констатировал я.

В целом меня это не трогает, но если она только попробует коснуться ее имени, я буду считать себя вправе свернуть Скитер шею.

Планируя различные способы того, как это лучше сделать, я еще раз оглядел преобразившийся Косой переулок. Большинство магазинов было открыто и вычищено до блеска. И людей было значительно больше, чем летом.

На меня временами с опаской косились. Должно быть, из-за черной мантии.

Таким мелочам я уже давно не придавал значения, хотя, когда пожилая женщина, вылупив глаза, шепнула своей спутнице: «Это он. Говорю тебе. И как их только отпускают?», я почувствовал себя остро лишним здесь.

Впрочем, я редко заставлял себя выбираться из школы. Только при необходимости. И ничего необычного здесь нет. Поэтому я только пожал плечами, отвернувшись от той женщины.

Мостовая была покрыта тонким слоем льда, пороги домов припорошены выпавшим вчера снегом.

Ставший привычным магазин «Всевозможные волшебные вредилки» возвышался вдалеке. Он по-прежнему больно бил по глазам своей пестротой, но в нем явно не хватало жизни. Ничто не кружилось, не вертелось, не пищало. Первый этаж был заклеен министерскими плакатами. Я ощутил неприятную пустоту внутри. Пристанище близнецов, позорящее любого, кто в него решался зайти, в свое время действовало мне на нервы. И, тем не менее, лучше бы оно продолжало мозолить глаза, чем видеть его в настолько печальном состоянии.

Тяжело вздохнув, я крутнулся на месте и аппарировал.

* * *

Предстоящий матч Гриффиндора со Слизерином вызвал большое волнение на всех факультетах, несмотря на то, что он не был финальным состязанием сезона. Победа над Слизерином многим казалась успехом в настоящей битве. Но нас тяжело сломить.

К середине декабря обстановка накалилась до предела. Положение в школе напоминало период моего директорства. Разве что никому не грозила настоящая пытка.

Гриффиндорцы чуть ли не ежедневно находили поводы пожаловаться на поведение моей команды. И это при том, что я закрыл глаза на то, как однажды в гостиной Слизерина неведомым образом оказалась дюжина нюхлеров. Преподаватели еще неделю прятали улыбки в моем присутствии, что приводило в бешенство. Застань я какого-нибудь гриффиндорца за применением запрещенных чар к игроку моей команды, ему точно не поздоровилось бы. Но такого случая не представилось. Жалоб со стороны слизеринцев на происходящий беспредел не поступало, до меня доходили лишь слухи, и оснований предъявлять претензии другим деканам не было. Хотя это вызывало неясную тревогу. У моих студентов не было заведено сносить нападки безропотно: сложно представить, чтобы такие крупные молодые люди, как Уоррингтон или Вэйси, позволили безнаказанно пихнуть себя в коридоре. Но, во всяком случае, они не сделали ничего, угрожающего здоровью других. Иначе деканы не преминули бы попенять мне на якобы недостаточное внимание к своим обязанностям.

Допускаю, что отчасти преподаватели понимали: если мне удалось удержать под контролем школу во времена хаоса в магическом мире, то проследить за поведением слизеринцев перед игрой не составит никакого труда. Остальным деканам, несмотря на огромный стаж работы, не хватало внимательности к тому, как ведут себя студенты вне занятий. Отсюда и все проблемы. Что и говорить о тех, кто только недавно на этом поприще.

Как-то вечером, когда учительская почти опустела, ко мне подошел Уизли с крайне озабоченным видом.

— Сегодня на сдвоенных прорицаниях Джимми Пикса, загонщика гриффиндорской команды, кто-то заколдовал. Ни с того ни с сего стали удлиняться ногти, и никто не мог снять чары до тех пор, пока они не достигли четырех дюймов в длину.

Господи, какая катастрофа…

— Пикс — тот еще кретин, — холодно ответил я. — Держу пари, он сам решил испробовать на себе новое заклинание и не справился с ним.

— Кому понадобится отращивать себе ногти?

— Не собираюсь разгадывать, что было у него на уме, — недовольно произнес я. — Возможно, мистер Пикс решил, что так сможет крепче держать биту.

— Джимми — отличный игрок, — горячо возразил Уизли.

Как легко, оказывается, его спровоцировать.

— А не он ли, случаем, на первых отборочных испытаниях попал бладжером в Поттера?

«Я-то помню, как Поттер пару дней ходил и ощупывал шишку на затылке», — мысленно добавил я.

— Послушайте, — изображая терпение, сказал Уизли, — я прошу ваших студентов вести себя подобающим образом. Я понимаю, что Гриффиндор сам напрашивается на ответные действия. Я так же, как и вы, слышу лозунги, которые звучат в перерывах между занятиями.

— Если слышите, то сами сперва уймите своих студентов, — сварливо ответил я. — Нечего ко мне обращаться.

Уизли разочарованно поглядел на меня и отошел.

Нет, ну надо же! Сам не следит за своими студентами и смеет просить меня быть внимательнее.

Слизеринцы — точно такие же дети, неидеальные, временами безрассудные, но я не пытаюсь всех кругом объявить виноватыми. Моя задача — научить детей порядочно себя вести, а не потакать их безобразиям.

* * *

Наступил день матча. Взбудораженные предстоящей схваткой, мои студенты буравили насмешливыми взглядами своих соперников и подначивали их оскорблениями. Лавгуд отдала свою знаменитую рычащую шляпу Лонгботтому, и от стола Гриффиндора по всему залу разносился неимоверный шум. Не дети, а приматы, которые только и норовят подрывать дисциплину. Куда смотрит Макгонагалл? Без сомнения, не у меня одного начинается несварение желудка от этого гама.

Сегодня я позволил моим студентам немного спустить пар. Они выглядели уверенными в своих силах, так что я простил им неумение держать эмоции под контролем.

Поттер, весь в своей стихии, был окружен поклонниками. Без конца раздавались возгласы: «Гарри, уничтожь их!» и «Гриффиндор, мы с вами!» Поттер нагло ухмылялся и поглощал завтрак.

Разумеется, я хотел, чтобы выиграла моя команда, и одновременно проклинал себя за сомнения о душевном спокойствии Поттера. Впрочем, сейчас он выглядел решительно настроенным.

Когда все повалили на поле, я вышел из замка в боевом настроении. Погодные условия были великолепные: неяркое солнце, легкий мороз, сухой, похрустывающий под ногами снег.

Впереди я заметил Билла Уизли. Славно.

— Советую не ходить туда. Ваша психика может не выдержать поражения.

Декан Гриффиндора угрюмо промолчал.

Послав ему свою самую мерзкую улыбку, я последовал к трибунам. День начался как нельзя лучше.

Утром пришлось облачиться в темно-зеленую мантию, чтобы студенты чувствовали мою поддержку. Большая часть трибун переливалась красным с золотом, мы были зажаты в тисках гриффиндорских болельщиков. На трибуне противника было растянуто огромное полотно с изображением снитча и знакомого шрама на нем. Очень остроумно, ничего не скажешь. Мои студенты не отставали: старосты распространили по всем курсам островерхие зеленые шляпы. Было несколько больших флагов с гербом факультета.

Место я занял также не среди преподавателей: под моим носом ни один слизеринец не посмеет выкинуть что-нибудь неподобающее, плюс игроки будут видеть, что я с ними. Отовсюду доносились крики, пение, а когда на поле вышли команды, к ним прибавились улюлюканье и топот. Один хаффлпаффец довольно громко орал оскорбительные стишки о Слизерине собственного сочинения. Паркинсон поднялась с места, чтобы ответить чем-то похлеще, но Забини поймал мой предостерегающий взгляд и остановил ее.

Хуч и капитаны подошли к ящикам с мячами. Вопли стихли, все замерли в ожидании.

Поттер с решительным выражением лица пожал руку Ургхарту.

— Седлайте метлы! — громогласно объявила Хуч. — Три… два… один!

Свисток. Игроки оттолкнулись от земли и поднялись в воздух. Видимость была превосходная: на моей памяти со скамьи еще никогда не удавалось так ясно различать игроков.

— Добрый день! Началась долгожданная игра! С квоффлом Ургхарт, Демельза Робинс обходит его слева… Эх, не удалось перехватить… Он летит к кольцам… И да!!! Рон спасает свои ворота! — трибуны взревели. — Пас Джинни… Она передает квоффл Дину… Посмотрите-ка, какой меткий бладжер Уоррингтона… — я в очередной раз убедился, что не зря Уоррингтона перевели в загонщики: мяч сильно задел Дина Томаса. — Дин, дружище, ты жив?

Где они откопали последователя Джордана? Я посмотрел на комментаторскую: в ней сидел, азартно потирая руки, Финниган. Разумеется, будет поддерживать своего приятеля Томаса. Куда тут до объективности.

— А вот и Пьюси с квоффлом, пасует Вэйси… Тот его упускает… Джинни берет мяч. Гриффиндор начинает свою атаку! Игра обещает быть жесткой, ребята! Квоффл у Демельзы, снова у Джинни… Дин принимает мяч, давай-давай, лети… — вопил Финниган. — Ургхарт отнимает квоффл, эй, это что за приемчики! Повежливей играем, Слизерин! — трибуны радостно загалдели.

Я медленно, но верно вскипал. Финниган роет себе могилу.

— Ох-хо-хо, вот это удар! Загонщики в этом году у команды Гриффиндора что надо! Не подкачайте и остальные! Квоффл снова у капитана слизеринцев Ургхарта, он уже у колец… И-и-и — Слизерин открывает счет, десять — ноль…

Я старался не терять из виду Поттера: тот выписывал зигзаги над полем, выжидая, когда будет перевес в очках в сторону той или иной команды.

— Джинни настигает бладжер от Уоррингтона… — у меня екнуло сердце, когда мяч, посланный мускулистым Уоррингтоном, попал в спину девушки. — Она роняет квоффл, его подхватывает Демельза. И вратарь Слизерина Майлс Блетчли ловит мяч, ничего страшного, играем дальше! Дин завладел мячом, пас Джинни… И да! Она переигрывает вратаря! Сравняли счет! Квоффл снова забирает Ургхарт…

Моя команда наносила удар за ударом, особенно оживленными были загонщики. У меня даже возникали опасения, что в конце концов кого-нибудь зашибут. Гриффиндорские охотники были удивительно изворотливы, и, как правило, бладжер только задевал их, хотя и довольно сильно. С гордостью я смотрел и на своих охотников, которые завладевали квоффлом все чаще и чаще. Волновал меня только вратарь: после первого пойманного мяча он заметно расслабился. Его спасали Ургхарт и Вэйси, которые грамотно блокировали атаки Гриффиндора. Через полчаса счет был с незначительным перевесом в пользу Слизерина: шестьдесят — сорок.

Команды шли голова в голову. Ловцы спустились ниже и, искоса поглядывая друг на друга, рыскали в поисках снитча.

— Крученый удар Демельзы! Здорово, девушки сегодня в ударе! — расточал похвалы своему факультету Финниган.

Хмыкнув, я с жадностью продолжил следить за игроками. Скорей бы достичь более весомого преимущества в очках: поймай Поттер снитч — и блестящая подготовка моей команды драклу под хвост. В Харпере, ловце, я был уверен меньше всего: однажды Поттеру удалось отвлечь его словами. Но как бы низко Поттер ни поступал, у него всегда получалось схватить снитч. А ручаться, что Харпер на этот раз не клюнет на болтовню Поттера, я не мог.

— Эй, Вэйси, берегись, у тебя на хвосте Джинни! — потеряв страх, насмехался Финниган.

— Гад! — воскликнул, вскакивая со скамьи, обычно сдержанный Роджер Марлоу. Опомнившись, он сел и, перекрикивая всеобщий ор, извинился: — Прошу прощения, профессор, больше не повторится!

Я махнул рукой, не отрывая взгляда от игры. В нескольких метрах блеснул крошечный золотой шар, вслед за ним стремительно пронесся Поттер.

— Похоже, Гарри Поттер заметил снитч! — почти в ту же секунду объявил комментатор.

Гриффиндорская команда потеряла бдительность, и мои игроки умело этим воспользовались, забив сразу два гола подряд. Только бы не зря!

Поттер потерял из поля зрения снитч и теперь быстро возвращался на свои позиции — следить за тем, чтобы Харпер не добрался до цели первым.

Между тем, наши очки росли, как на дрожжах. Я не мог удерживать в себе ликование и с очередным забитым голом едва не подскочил вверх вместе со студентами.

— Новый удар Ургхарта! Девяносто — пятьдесят… Ведет Слизерин! Пас Дину, эх, упустил… Квоффл снова у слизеринцев… Сто — пятьдесят…

После разгоряченной борьбы было забито пять голов в наши кольца и восемь в кольца противника. Гриффиндору оставалось только уповать на своего ловца.

Красный от бесконечных перемещений на сумасшедшей скорости, Уоррингтон направил бладжер в спокойно пролетавшего мимо Поттера. «Что он вытворяет?!» — едва не взревел я. Мощнейший удар пришелся прямо в голову. У меня засосало под ложечкой. Поттера мотнуло в сторону, я схватился за палочку, боясь, что он потеряет сознание. Но, к счастью, обошлось: череп гриффиндорца оказался устойчивым к таким нагрузкам. Его собственные загонщики, наверное, к этому приучили.

— А не преднамеренная ли это атака? Пахнет нарушением! — воскликнул Финниган.

Уоррингтон — осел. Как можно было до такого додуматься!

— Пенальти-пенальти-пенальти! — скандировали трибуны.

Еще бы! Удар в голову. Все-таки, игра игрой, но участие в ней может обернуться подорванным здоровьем, а кого-то и вовсе сделать калекой. И все на потеху публики.

— Пенальти в кольца Слизерина! — приказала Хуч в рупор.

Оправляясь от бестолковой атаки моего загонщика, Поттер завис в воздухе. Начисто забыв о снитче. А что, если сотрясение? Я озабоченно покачал головой. Только этого не хватало. Прищурившись, я внимательно следил за его лицом. Немного бледный, не более. Поправив очки, Поттер направил метлу вверх и снова закружил над полем.

Мы и без того ведем, зачем было атаковать так? Сдается мне, Уоррингтон хотел выместить злобу за что-то другое.

Постепенно я снова смог сосредоточиться на игре. Назначенное пенальти не больно помогло Гриффиндору. Мои игроки были на высоте.

Подряд было забито семь голов! Превосходство в очках было почти недосягаемым! Мы их разгромим!

— Двести сорок — сто! — без особого энтузиазма сообщил Финниган.

Послышался тяжкий стон гриффиндорских трибун.

Краем глаза я присматривал за Поттером, который отчаянно искал снитч. Теперь ему во что бы то ни стало нужно поймать его. А нам… нам остался всего один мяч, и тогда станет неважно, чей будет снитч. Победа почти в наших руках.

Нет, не думать об этом. Еще рано.

Когда я заметил, что Поттер резко сменил курс и стал спускаться к полю, мою радость как рукой сняло.

— Двести сорок — сто! Поняли?! — визжала Паркинсон, передразнивая гриффиндорских болельщиков.

— Уймите ее! — рявкнул я на Марлоу.

К своему удивлению, я не мог различить золотой мяч в том направлении, куда мчался Поттер. Неужели…?

Да, снитч поблескивал своими крыльями в футах сорока от земли и в совершенно другой стороне.

Харпер кинулся догонять Поттера. А включить мозги?! Это же уловка, бесконечный болван! Финт Вронского, черт побери, это даже я знаю! Зачем вы только тренировались!

— Вау! Какая борьба за снитч, посмотрите, уважаемые зрители! Гарри входит в пике!

Проклятья застряли в горле. Я вперился взглядом в стремительно снижавшегося Поттера. Сейчас он разобьется и покалечится, и все ради нелепой детской игры… Не моргая, я смотрел, как Поттер приближается к земле. Только бы сумел выровнять метлу, только бы сумел… Впрочем, я знал, что он успеет: ловкость у него от отца, как бы неприятно мне от этого ни было. Но когда на поле происходит подобное, у любого, даже наименее заинтересованного лица перехватит дух. Момент, когда скользишь по лезвию бритвы, когда твоя победа или твое поражение зависят от умения собраться в самый решающий момент. Только чья победа важнее: моя или его?

Вот Харпер поравнялся с Поттером… Наверное, гриффиндорец не совсем пришел в себя, раз Харпер сумел догнать его…

Поттер справился с метлой, и я снова почувствовал биение сердца в груди. Обошлось, почти обошлось. Харпер вслед за ним стал выравнивать метлу и чудом сладил с ней. Поттер оглянулся на него с недоумением.

Конечно, он не ожидал, что кто-то, кроме него, так сможет!

Поттер развернулся и направил метлу к снитчу, Харпер догнал и полетел рядом. И вот, в футе от цели, когда можно было дотянуться рукой, Поттер вильнул в сторону и толкнул Харпера. Тому не совсем удалось справиться с метлой. Падая, Харпер протянул руку, чтобы поймать снитч, висевший между ними в воздухе… Он почти коснулся снитча раньше Поттера, но неминуемо врезался бы в землю. Идиотизм, но ведь он опережает, действительно делает почти невозможное, опережая Поттера!

В ту же секунду Поттер пошел на таран.

Нет! С ужасом я увидел, как мой студент отлетает на землю от удара, и Поттер хватает едва различимый золотой шар.

Не в силах поверить в случившееся, я будто издалека услышал облегченный возглас болельщиков. Марлоу рядом со мной, сжав кулаки, стучал по деревянному ограждению. Многие другие за моей спиной тоже сотрясали кулаками от бессильной злобы.

— Невероятно! Двести пятьдесят — двести сорок! Гриффиндор победил! — заорал комментатор во все горло. — Гарри сделал невозможное! Разве кто-нибудь сомневался? Лично я нет! Ура!

Чтобы лучше видеть Харпера, упавшего на землю, я поднялся со скамьи. Он цел? Кажется, шевелится.

Злость полыхала во мне, как огонь. Он ответит за это. Поттер не имел права толкать моего игрока. Позорная победа — и Поттер это почувствует очень скоро. Я ручаюсь. Финт Вронского, конечно, не запрещен, но атака явно была намеренной и несправедливой.

Гриффиндорская команда обнялась в воздухе, образовав огромный живой комок из сплетенных тел, и под общие аплодисменты стала спускаться. Я, в свою очередь, направился к упавшему ловцу, опережая всех студентов, которые спешили поздравить победителей.

Харпер повел себя глупо, поддавшись Поттеру, но до последнего боролся, и сейчас ему необходима помощь. Вполне возможно, и медицинская.

К ловцу Слизерина подоспела Хуч.

Следила бы лучше за игрой — и не пришлось бы поднимать игроков с земли. Вопиющий непрофессионализм.

Лицо ловца нашей команды было мокрым от снега, в который он упал.

— Вы целы? — спросил я первым делом.

— Вроде да, — огрызнулся Харпер.

Вставая, он попытался опереться о землю левой рукой, но застонал от боли.

— Что у вас с рукой?

— Откуда мне знать, — скривился Харпер.

— Не беспокойтесь, Северус, я отведу его в больничное крыло, — вмешалась Хуч.

— Это мой студент, я его отведу.

Роланда пожала плечами, и этот жест едва не вывел меня из себя.

— Если у мистера Харпера сломана рука, — жестко произнес я, накладывая на запястье Харпера чары, снимающие боль, — в этом виноват тот, кто его толкнул.

— Чего вы от меня хотите? Это игра, никто не застрахован…

— Северус, — раздалось за моей спиной.

Макгонагалл. Чудно.

— К вашему сведению, директор, у моего ловца сломана рука. Я считаю, что атака Поттера была преднамеренной.

— Ничего подобного! — на повышенных тонах сказала Хуч под общий гам болельщиков, обнимающих гриффиндорских игроков. — Не надо переворачивать все с ног на голову! Я здесь судья, Северус!

— За нарушение вы обязаны были назначить пенальти! А не давать Поттеру схватить снитч!

— Вы просто злитесь, что проиграли!

— Я злюсь на вашу безалаберность!

— Я попрошу Гарри зайти ко мне в кабинет и побеседую с ним, — непререкаемым тоном сказала Макгонагалл.

Ее спокойствие не предвещало конструктивного разговора. Минерва непременно станет выгораживать Поттера.

Но я этого не потерплю: результаты следует аннулировать. В идеале, разумеется. Но Макгонагалл на это не пойдет. Что ж, наказать виновного она обязана будет. Я об этом позабочусь.

— Отлично, — процедил я. — Присоединюсь к вам, как только мистеру Харперу будет оказана помощь.

Изобразив презрительную усмешку, я повел своего игрока к школе.

Одни неприятности от Поттера. Он грязно играет, а дураком выставляют меня. И, конечно, никто не усомнится в том, что мальчишка толкнул соперника случайно. Идиот, неразумный ребенок, который потащил за собой другого ловца, а затем подло толкнул его.

Моя команда, оскорбленная потерей победы при такой отличной игре, удалялась в раздевалки. Все головы были высоко подняты. Нужно будет вызвать команду Слизерина к себе и наградить баллами за великолепную игру.

А гриффиндорцы должны стыдиться победы с разницей в десять баллов при том, что они поймали снитч.

Но ничего, я разберусь, Поттер просто так не отделается.

* * *

Проводив Харпера к Помфри, я отправился в кабинет директора. Только я подошел к горгулье, как появился веселый Поттер. Это уже ни в какие ворота. Наглый, чересчур самоуверенный. Думает, что ему все сойдет с рук.

Пригвоздив его взглядом к месту, я остановился и произнес пароль. Правильно истолковав выражение моего лица, Поттер спрятал победную улыбку.

Стена разъехалась, и перед нами открылась винтовая лестница.

— Мадам Хуч сказала, что профессор Макгонагалл хотела меня видеть, — сказал он, норовя пролезть первым. — Вы позволите?

Как он смеет!

Спокойствие и только спокойствие. Мне нужна холодная голова, чтобы доказать, что засчитанные Гриффиндору очки были лишними.

— Следуйте за мной, Поттер, — с угрозой кинул я через плечо.

Макгонагалл поприветствовала Поттера, сидя в своем кресле.

— Гарри, вы бы отдохнули после трудной игры, — доброжелательно сказала она, да так, что меня перекосило. Чувствую, она даже выговор не собирается ему делать.

— Все в порядке, профессор.

Я обомлел от его снисходительного тона.

— Это не займет много времени, присаживайся, Гарри.

Минерва явно испытывает мое терпение.

— Профессор Снейп считает, что ты сбил с метлы ловца команды Слизерина без всякой надобности. То есть, нарушил правила игры. И за это матч следовало приостановить и дать возможность Слизерину забить пенальти.

— О чем он, ясное дело, не подумал, — ядовито вставил я.

— Не преувеличивайте беды, Северус.

Я во все глаза посмотрел на Минерву.

— У мистера Харпера сломана рука, и мне интересно, кто будет за это отвечать, профессор Макгонагалл? — с нажимом сказал я, игнорируя насупленно молчавшего Поттера. — Я думаю, Поттер заслуживает того, чтобы провести не одну неделю на отработках.

— Счет шел на секунды, как я мог знать, что он упадет! — вмешался Поттер.

— Придержите язык, Поттер, — предупредил я, не глядя на него. — Никакого уважения к старшим. Впрочем, как обычно, не так ли?

Макгонагалл сердито покачала головой.

— Это, конечно, очень плохо, Гарри. Очень, — строго произнесла Минерва. — Но пересматривать результаты матча из-за этого я бы не стала, — обратилась она ко мне. — Команда Слизерина играла замечательно. Но победитель может быть только один.

— Моя команда играла блестяще, — поправил я, скрестив руки на груди. — Я не вижу причин, которые мешают назначить Поттеру, как минимум, исправительные работы. Он ради развлечения вывел из строя моего студента.

— Это квиддич, ваши игроки чаще играют нечестно, — буркнул Поттер.

— Кажется, слова вам не давали, — раздраженно выплюнул я. — Смею напомнить, команде Гриффиндора разрешено было забить пенальти. В правилах не должно быть исключений.

На лице Поттера проступили скулы, он гневно смотрел на меня. Никакая легилименция не нужна, чтобы понять, сколько бранных слов в мой адрес всплыло в его голове. Неприятно признавать, что ты выиграл недостойно, а, Поттер?

Макгонагалл погрузилась в раздумья.

— Пожалуй, Гарри, тебе действительно не следовало налетать на мистера Харпера. Победа и без того была твоей, — Макгонагалл не преминула кинуть камень в мой огород. Я невольно сжал кулаки в карманах. — В некотором роде профессор Снейп прав, и какое-то наказание должно быть, — вынужденно согласилась Макгонагалл. — У вас наверняка есть свои предложения, Северус.

Я кивнул. Не без этого.

— Посмотрим, что вы, Поттер, станете думать после того, как отбудете наказание, — ухмыльнулся я. — До каникул, я полагаю, вам не помешает потрудиться. Не все же на метле целыми днями летать. Старые архивные дела будут ждать вас завтра с трех до шести вечера.

Поттер умоляюще посмотрел на Макгонагалл, но та была непреклонна.

— Хорошо, я приду, — неохотно сказал Поттер.

Он делает мне одолжение, чудесно. Докатились.

Гриффиндорец поднялся. Я презрительно скривил губы, глядя на его обиженную физиономию.

Когда Поттер покинул кабинет, и мы с Минервой остались наедине, она спросила:

— Вы довольны?

— А как же иначе, — откликнулся я, злорадно улыбаясь.

— Омрачили юноше радость победы.

— Вот и славно. Он вполне этого заслуживает.

А сколько крови Поттер мне попортил! Что сейчас происходит в головах моих слизеринцев и какие слова мне придется подыскивать, чтобы поднять их самооценку, она хотя бы предположила? Конечно, нет.

Макгонагалл посмотрела на меня исподлобья. Я в свою очередь мельком глянул на портрет Альбуса.

На миг мне почудились знакомые озорные искры в его глазах. Странно.

На лицах детей, собравшихся в гостиной, застыло мрачное выражение.

— Команда вернулась?

— Нет, — отозвался Забини. — Мы ждем.

— Советую всем разойтись по своим комнатам. С игроками я смогу поговорить без посторонней помощи.

— С Харпером поговорите, — негромко сказала одна пятикурсница в абсолютной тишине.

— Маркуса не трогай, Лиззи! — отозвался кто-то. — Он отлично играл. Поттер во всем виноват.

— Никого линчевать мы не будем, — выдохнул я, и разговоры стихли. — Все расстроены результатом, но не стоит взваливать вину на кого-то одного. Как только остынете, вы это поймете. Я надеюсь на ваше достойное поведение.

Оглядывая учеников, расстроенных поражением, я прекрасно понимал, что они чувствуют. Несправедливость и обиду, которая въедается в мозг, разрушает спокойствие, вызывает желание мстить. За годы преподавательской деятельности я произнес такое количество заготовленных речей, что становилось тошно повторять их снова и снова.

Когда появились игроки с поникшими головами, я почти забыл о своем негодовании на Поттера.

Я потратил битый час, призывая свой факультет к спокойствию и уговаривая не бросаться в крайности. В этом слизеринцы не отличаются от остальных студентов. Впрочем, все дети похожи друг на друга неумением остановиться и задуматься о последствиях.

Но это нисколько их не оправдывает, особенно Поттера.

Снедаемый беспокойством, я не переставал ощущать, правда, довольно смутно, что наказание, которое я выбрал для Поттера, не совсем удачное. Может, стоило отправить его к Филчу, уж тот бы вытряс из него душу…

И в то же время мне выпал редкий случай покопаться в голове Поттера. Да и в целом, когда мальчишка рассержен так, как сейчас, все, что у него на уме, то и на языке. Измываться над собой мне не впервой, а узнать, что он думает, необходимо.

И вдруг… вдруг Поттер наконец разглядел меня за своей слепой ненавистью?

Я одернул себя: это в принципе невозможно. Поттер способен извратить даже самый обыкновенный и естественный поступок, превращая меня тем самым в исчадие ада.

Многое произошло после Битвы. Особенно остро я ощущал внутреннюю связь с Поттером. И Лили тут была не при чем. Уже несколько лет я находил, что мы слишком, даже пугающе похожи с ним: он рос один, как и я, выброшенный из мира волшебников, гонимый магглами. Его прошлое тоже нельзя было вспоминать без тоски, а будущее было столь же туманно, как и мое.

Он никогда бы не понял, сколько у нас общего, не прими я решение умереть.

Но я остался жив, и я рядом. Никогда бы не подумал, что это принесет нам обоим столько неудобств.

* * *

Скрепя сердце я отправился на завтрак. Созерцать физиономию Поттера после того, как я перебрал в голове события вчерашнего дня, совершенно не хотелось. Поэтому гриффиндорский стол сегодня был обделен моим вниманием.

К моему недовольству, их ликующие возгласы доносились с противоположного конца зала и раздражали нервы. Все было предсказуемо. Поттер и любые его действия вызывали во мне только отвращение.

Мои студенты, конечно, не выражали особой радости по поводу наступления каникул, но я надеялся, что дома они отдохнут после непростого семестра.

Хогвартс тем временем готовился к Рождеству. Хагрид притащил в Большой зал гигантскую елку. При помощи магии Макгонагалл и Флитвик помогли установить ее в углу. Нарядить елку было доверено домовикам. Проворным маленьким существам удалось выполнить приказ быстро и незаметно. Как и все, что они делали.

Несмотря на то, что сегодняшний день считался учебным, среди студентов царила расслабленность. Разумеется, я, в отличие от других профессоров, был настроен решительно: контрольная на первом уроке, сложное зелье на втором, парочка тестов для студентов, чьи занятия были после обеда.

* * *

Взяв у Филча несколько коробок со старыми архивными делами, которые по большей части находились в плачевном состоянии, я перенес их к себе в кабинет. Я намеренно выбрал те, в которых Поттер-старший упоминался чаще.

Грохнув на стол потертые коробки, я рассеянно достал одну из карточек и заглянул в нее. Сердце екнуло: среди прочих я заметил там и свое имя. Я никогда не обращался за помощью к старостам или учителям. Еще чего! Это значило бы только повеселить мерзкую компанию Мародеров. Как назло, единственный раз, когда мне пришлось засветиться в хронике тех лет, оказался в выбранной мной коробке.

Я зажег огонь на конце палочки и уничтожил пергамент.

Теперь там остались только Блэк и Поттер.

«Что ты делаешь, Северус? Ты ведь намеренно его провоцируешь», — пытался вразумить меня внутренний голос.

Ничего-ничего, я вправлю ему мозги. Нудная и изнуряющая работа пойдет Поттеру на пользу, и пусть только попробует халтурить.

Ему стоит поучиться выдержке. И потом: как он вел себя за обедом? Словно невиновный, приговоренный к исправительным работам. Отмахивался от расспросов друзей, строил из себя несправедливо обиженного.

Мне вспомнились студенты моего факультета. Оскорбленные тем, как у них отняли победу.

Отработка в любом случае не пройдет даром: я смогу, не прерываясь, высказать Поттеру, насколько он меня разочаровал.

В дверь коротко постучали. Не дожидаясь ответа, Поттер вошел.

Указав на запыленные коробки, я с удовольствием сказал:

— Вы знаете, что с этим делать. Наслаждайтесь.

Поттер смерил меня хмурым взглядом и молча принялся за дело.

Так как я провел полночи у котла, непроверенных свитков скопилось немало. Я уселся за стол, достал первую партию и украдкой посмотрел на мальчишку. Он уныло переписывал текст со старой карточки на новую. Никакого энтузиазма. Зато рассекать воздух на метле Поттер всегда горазд.

Углубившись в работу, я и не заметил, как пролетел час: неумение переписать текст из книги, осмыслить информацию и, наконец, орфографические ошибки с каждой новой работой все сильнее портили мне настроение. С чистой совестью поставив «Тролль» на последнем эссе, я убрал его на место и отложил перо в сторону.

Поттер как всегда блистал глупостью: его коробка была заполнена примерно на треть. Нет бы постараться облегчить себе работу после каникул, так он не торопится!

Мальчишка со злостью швырнул карточку в коробку с готовыми экземплярами.

— Что-то не так? — ехидно протянул я; от звука моего голоса Поттер вздрогнул. — Этот труд не кажется вам достаточно интересным? Ах, конечно, здесь не требуется рубить сплеча.

Поттер хранил гробовое молчание. Я попробовал подобраться к проблеме с другой стороны:

— Знаете, что я думаю, Поттер? Работа подобного рода подходит вам, как ничто другое. Во-первых, целы кости окружающих, во-вторых, ваши собственные, в-третьих, здесь не нужно особого ума. Идеальное сочетание.

Я заметил, как кулак Поттера сжался, и испытал мстительное удовлетворение.

— Мистер Харпер по вашей прихоти в преддверии каникул проваляется на больничной койке три дня. Вам следовало бы признать свою вину.

— С какой стати? — тихо, но отчетливо произнес мальчишка, продолжая корябать пером по пергаменту. — Он оказался у мадам Помфри из-за своей неповоротливости.

— А-а, вы больше не притворяетесь глухим, что ж, чудесно. Кстати, наверняка все те пострадавшие, имена которых вы сейчас пишете, тоже оказывались в больничном крыле только по своему желанию. Я уверен, именно так вы считаете. Вы совсем не понимаете, о чем говорите. Или притворяетесь, что не понимаете, — отчеканил я, огорчившись, что он строит из себя идиота. — Лично я больше склоняюсь ко второму.

— Вы пытаетесь свалить проигрыш своей команды на меня, это и младенцу понятно, — небрежно ответил Поттер.

Я медленно опустил глаза: Поттер крепко сжимал в руке лист бумаги и смотрел на него, но уже ничего не писал. Но почему-то для меня это потеряло всякое значение. Во мне медленно вскипал гнев. Я поднялся из кресла.

— Сколько лет вас учишь не перебивать меня, да все без толку. Печально, что вы до сих пор не осознаете многих вещей, Поттер, и суете нос не в свое дело.

— Я так не делаю, — с ходу заявил он.

— Да неужели? Освежу вам память: попытка украсть философский камень…

— Ничего подобного. Я не собирался его красть.

Конечно, я знал, что таких мыслей не могло возникнуть в его насквозь гриффиндорском уме. Но формально это было так.

— …история с гиппогрифом и Блэком…

— Мы не…

— Это уж бесполезно отрицать! — рявкнул я.

Ну и наглость!

Ни с того ни с сего, понукаемый лишь жаждой услышать от Поттера хоть немного правды, хоть несколько откровенных слов, улавливая горечь в своем голосе, но не заботясь о ней, я произнес: — А про мой Омут памяти вы уже забыли? Что ж, я не удивлен!

Мне хотелось искренности, уважения, черт побери, а не детских уловок и отговорок.

Поддавшись инстинкту саморазрушения, я с жадностью ждал ответной реакции. Поттер дернулся и повернул ко мне свое чуть побледневшее лицо. В висках шумно стучало от понимания того, что было произнесено вслух.

— Не надо спускать на мне пар, — Поттер вскочил, и его стул упал на каменный пол. Ни я, ни он не обратили на грохот внимания, мы неотрывно смотрели друг на друга. — Я знаю, что залезать в Омут памяти было некрасиво с моей стороны. Но разница между этим поступком и игрой в квиддич громадная! Вы действительно настолько слепы или притворяетесь?

Он еще и грубит, маленький нахальный щенок!

— Не смейте повышать на меня голос, Поттер, не смейте так разговаривать со мной! — прорычал я. — Помалкивайте.

— Ну уж нет! Объясните, я хочу знать, что я такого сделал, что вы в чем угодно готовы меня обвинить! Я знаю, вам просто нравится измываться над теми, кто у вас в подчинении. Вам ужасно это нравится!

— Мне следует развенчать некоторые ваши заблуждения. Будь вы внимательней, вы непременно заметили бы, что без причины я никогда…

— Представляю, как вы были рады, когда Дамблдор велел рыться в моей памяти!

Я едва не захлебнулся от негодования: что за бред? С чего мне радоваться? Ах вот как, он полагает…

Я чувствовал, как пылает лицо.

— Меня-то, во всяком случае, терзали угрызения совести за то, что я заставлял вас вспоминать прошлое! Я проклинал себя за то, что вынуждаю вас мучаться! А вот вам не хватило совести извиниться передо мной! Слышите?! — взвизгнул я не своим голосом. — Вы не извинились, Поттер! Такая малость, но вас не хватило даже на нее! И совесть вас не мучала! Что вы ей отвечали? Что я не заслужил уважительного к себе отношения? — закусив удила, я выпалил: — Так кто из нас больший трус?

На щеках Поттера вспыхнул нездоровый румянец, и я понял, что попал в цель.

Сожаление о причиненной боли сбивало с толку, но я как никогда отчетливо чувствовал, насколько плохо поступаю и насколько… правильно. Я не мог по-другому.

Мои слова повисли в воздухе: всего несколько секунд они были незначительными и бесполезными, а потом в один миг превратились в одно из самых больших разочарований. Кем я себя выставляю? Будь проклят мой язык, предстать безвольным слабаком, которого так сильно задевают слова подростка…

Я с ужасом глядел в пространство перед собой, едва справляясь с терзающим меня волнением.

— Не говорите мне о совести! Вспомните Сириуса!

— Что? — огорошенный резкой сменой темы, переспросил я.

— Сириус! — сделав шаг ко мне, гневно бросил Поттер. — Вы уничтожили его морально, и погиб он тоже из-за вас!

— Ах вот как! — я желчно оскалился. — Несчастный Блэк — вечная песня! Он был пьяницей и разгильдяем, и если бы он хоть на минуту протрезвел, то не помчался бы за вами в Министерство!

— Вы толкали его на глупости!

— Его толкал захмелевший рассудок! — взорвался я.

— Неважно! — я с ужасом увидел, как неестественно блестят в тусклом свете глаза Поттера. — Вы искали только повод, вы хотели его убить, только не говорите, что это не так!

Едва не пошатнувшись, я отступил назад, к шкафам с ингредиентами. Я чувствовал, как меня колотит от гнева, обиды. Глупец, какой же он глупец… Поттер ровным счетом ничего не понимает.

— Он был наивным дураком, на пару с вашим отцом! И, как вы, считал себя умнее других! Для них все было игрой! — взревел я. — И жизнь вашей матери, и ваша тоже! Они не меньше, чем я, винова…

— Какая разница! Сириус был мне единственным родным человеком! Единственным! И вы это знали! Не отпирайтесь, вы тоже были дураком, когда рассказали Волдеморту о пророчестве, — я сглотнул и с ужасом смотрел, как шевелятся губы Поттера, произнося слова, режущие меня на куски: — Это можно простить! Но когда вы издевались над Сириусом, вы стали негодяем!

— Ты не смеешь так говорить!

Я четко видел его перекошенное лицо и не мог поверить, что все это реальность.

Вот оно как… А я-то думал… Вне себя от ярости, я готов был ударить его наотмашь, лишь бы заставить замолчать.

— Поверить не могу, что такой негодяй полюбил маму!

Под ребрами полоснуло, и я выкрикнул на последнем издыхании:

— ЗАМОЛЧИ!

— Давайте! — заорал Поттер. Меня словно огрели обухом по голове: я понял, что моя правая рука была занесена для удара… — ВАМ НИЧЕГО НЕ СТОИТ УДАРИТЬ!

Его слова привели меня в чувство. Содрогнувшись, я посмотрел на свою руку. Что со мной? Я действительно хотел его ударить? Смотреть на Поттера было выше моих сил. Я в ужасе представлял, сколько презрения в его взгляде.

Я отвернулся и обхватил себя руками.

Послышались шаги Поттера, распахнулась и захлопнулась дверь. Он ушел.

И правильно: беги-беги, Поттер. От меня нужно бежать как можно дальше, меня следует обходить стороной.

Перед глазами плыло: я надеялся, это были не слезы.

Меня снова начало трясти. Лишней секунды его присутствия здесь я больше не снесу! Неразумный ребенок!

Я хотел знать всю правду, до самого конца. Я ее и получил.

Он считает меня проходимцем, мелкой душонкой, сумевшей полюбить и цепляющейся за эту любовь до конца жизни. Он считает, что во мне больше нет ничего, способного заинтересовать другого человека — ничего хорошего.

Господи, он прав! Он бесконечно прав! Я сам только что это доказал!

Я способен ударить того, кто доверял мне. А я клялся давным-давно, что никогда не стану таким.

Захлебываясь глухими рыданиями, которым я не давал вырваться, я схватил чертов ящик с карточками и с ревом швырнул его на пол.

Оказывается, я еще кажусь ему пропащим человеком, а я думал, что все изменилось. Что Победа повлияла на его отношение ко мне.

Так оно и было. Совсем короткое просветление. Оно было нужно, его следовало удержать, развить, но вышло то, что вышло. Что меня дернуло? Ведь как несправедливы его слова! Он совсем меня не знает и несет выдуманный им самим и его друзьями вздор.

Особенно про Блэка. Мертвый Блэк ему дороже, чем я живой. И с чего мне казалось, что будет по-другому? Я вообразил, что смогу быть нужен, по-настоящему нужен. Не как Альбусу, который в большей степени поддерживал меня, чем я его. Что я наконец-то смогу стать единственным и незаменимым человеком. Я всю жизнь этого жду.

У меня был шанс наладить, склеить то, что не удавалось в последние семь лет. Я говорил себе, что не верю, что не знаю, хочу ли я этого, но я знал и в глубине души верил.

Август 1965-го года

— Мама, ты грустишь?

Склонив голову набок, она задумчиво посмотрела на отца. Затем рассеянно скользнула по мне взглядом.

— Тобиас, еще только шесть часов.

Его рука с поднесенной ко рту рюмкой замерла на мгновение.

— Я для аппетита, — пробормотал он.

— Что это? — спросил я шепотом, глядя на мутную жидкость.

Но он даже не посмотрел в мою сторону и осушил залпом рюмку. Я поежился: страшновато, когда он не обращает на меня внимания. А когда обращает, так вообще сквозь землю хочется провалиться.

Доев кашу, я заболтал ногами: до пола я еще не доставал.

— Завтра моя мать приезжает.

— Я помню, — подавленно ответила мама.

— Ты знаешь, чего при ней лучше не делать. Знаешь?

— Может, притворимся, что меня здесь нет? — мама рассердилась. Она всегда, когда недовольна, разговаривает резко.

— Пожалуй, это станет выходом, — отец пролил пару капель соуса на скатерть. — Черт!

Чего он злится? Со всяким бывает.

Он потянулся вперед, чтобы взять салфетку. Я решил ему помочь, но совсем не догадался, что мне просто не достать до салфетницы. А салфетница взяла и сама скользнула мне в ладонь. Я тут же позабыл обо всем на свете.

— Здорово! — моему восхищению не было предела. Я во все глаза смотрел на предмет в моих руках. Я так ждал этого момента. Оказывается, я тоже умею!

— Мам, смотри! Мам…?

Неожиданно я почувствовал прикосновение таких знакомых рук: мама крепко стиснула меня в объятиях. Она залепетала:

— Сейчас, сейчас я его унесу!

Брыкаясь, я возразил:

— Я сам пойду.

Она ослабила хватку, и я отошел в сторону. Но тут мне стало страшно — лицо отца исказилось, стало совсем чужим, не знакомым мне. Что происходит?

Со всего размаху он ударил по столу. От неожиданности я подпрыгнул.

— Невыносимо! — взревел он.

— Он не может с собой совладать, я тебе говорила… — давясь словами, сказала мама.

По ее щекам текли слезы. Вот так, без всякой подготовки. Раз — и потекли.

— Убери это! — завопил он. — Сейчас же!

— Нет, я хочу, чтобы мы ужинали вместе, мы одна семья, Тобиас, — голос мамы стал совсем тонким.

— Но я так не могу! Черт, не могу притворяться! Я не был к этому готов! Представляешь, сколько мне приходится переносить? Я всем говорю, что у него аутизм, что он отсталый! Что еще прикажешь отвечать на «Когда покажешь нам своего малыша?» — передразнивая кого-то, он покачал головой и растянул губы в злой улыбке. — Тьфу!

— Мама! — пискнул я, но мой голос заглушили потоки злых и непонятных слов, которые он выкрикивал ей в лицо, совсем не замечая меня.

Обидные вещи, которые он говорил, были обо мне. Я отсталый?

Так несправедливо меня еще никогда не обзывали. От страха, беспомощности, чувства забитости я отступил назад и съежился у стены.

— К дьяволу этот дом! И зачем я только на тебе женился!

Он бросился из кухни, но тут же вернулся снова. В его руках был зажат топор.

Он хочет нас убить! Он сошел с ума! Я метнулся к маме, но, казалось, нас для него словно не существовало: он прошел мимо, задев лампу, которая низко висела.

Лампа зашаталась, наши тени запрыгали по стенам. Мне казалось, что мир куда-то проваливается и тянет меня за собой. Стены сжимали нас с мамой со всех сторон, потолок рушился, надвигалось что-то до ужаса взрослое. Необъяснимое, темное, опасное. И мне было не за что зацепиться. Даже колченогий стул, и тот был против меня.

Маму трясло от рыданий. Я крепко обнял ее за талию. Мы всегда будем вместе, я ее не брошу, и она никогда не оставит меня.

Я увидел, как он заносит топор над столом. Неловко его рубит, пытаясь превратить в щепки, но топор застревает. Он снова его вынимает и приговаривает с наслаждением:

— Ненавижу вас! Выродки!

* * *

Сентябрь 1971-го года

Опять эти двое. К несчастью, один из недомерков говорил, что все его родственники учились на Слизерине, и мне придется часто с ним сталкиваться.

— Эй, Нюниус! — громко произнес тот, что был выше и в очках.

Я не подал виду, что помню их.

— Не зря про Слизерин говорят — гнилой факультет. Они там все глухие, — воображая, что отменно пошутил, продолжал будущий гриффиндорец.

Долг требовал ответить. Я уничтожающе глянул на него и сказал:

— А ты хоть что-нибудь о факультетах знаешь? Не удивлюсь, если ты только о Гриффиндоре и слышал.

За моей спиной кто-то явственно хмыкнул.

Я оглянулся: рядом стоял высокий старшекурсник с настолько светлыми волосами, что резало глаз.

— Сделайте так, чтобы я вас больше не видел, — обратился он надменно к этим двоим.

Мои будущие сокурсники, ничуть не стесняясь того, что им сделали выговор, зашли обратно в купе. Я поморщился. Отлично, теперь меня буду считать тем, кто прячется за чужими спинами.

Настроение уже было паршивым. Эта компания ускользнула из моих рук, не ответив за свои слова.

Когда дверь купе захлопнулась, старшекурсник повернулся ко мне.

— Чего тебе еще? — сердито спросил я, едва сдерживая грубость, готовую сорваться с языка.

— Так ты хочешь поступить на Слизерин?

— Тебе-то какое дело… — огрызнулся было я, но осекся, потому что заметил значок старосты на груди старшекурсника и зеленый шарф на его шее.

— А вот испытывать удачу не советую, — староста ухмыльнулся и, в последний раз всмотревшись в мое лицо, пошел дальше.

Пораженный, я застыл на месте. Вот, оказывается, каковы настоящие слизеринцы.

* * *

Июль 1972-го года

Не чувствую. Абсолютно ничего не чувствую.

Остаться безучастным удавалось уже с большей легкостью, чем раньше. Наверное, иммунитет выработался.

— Ты выслушаешь?! Или так и будешь орать, как резаная?!

— Я тебе сотый раз говорю, не ходи в паб! Этот притон плохо на тебя влияет!

— Нет, ты, похоже, все-таки не слышишь! Оглохла, что ли? На меня смотри, я сказал: все равно пойду, ясно тебе? Раскомандовалась, видишь ли!

— Из-за тебя у нас вечные проблемы!

Хватит.

— Да?! А мне кажется, что у меня по другим причинам проблемы? Доходит, а?

Прекратите.

— Ты сделал мне предложение, Тобиас!

Сколько можно…

— Обманула меня, тварь, а теперь хочешь сделать вид, будто ты не при чем?! Так нет, слушай же! Я один тут деньги зарабатываю, имею право расслабиться! Что, нечего ответить?

Вдруг он перешел на яростный свистящий шепот:

— Вас ведь не учат работать в этом дрянном мирке?

— Я найду работу, если ты разрешишь посетить Косой…

— Никогда не упоминай этих названий! — дверь с грохотом распахнулась. Стены задрожали, и мне на голову посыпалась облупившаяся штукатурка.

Мама вышла вслед за ним и, обхватив себя руками, наблюдала, как он рыскает по полу, словно гигантский тарантул, в поисках обуви.

— На обед нечего приготовить.

Он подпрыгивал на одной ноге, натягивая ботинок. Потом распрямился и развел руки в стороны. На лице появилась ухмылка:

— Нету, денег, милая! Вот так вот. Нету!

Изображает из себя клоуна. Мы сейчас должны смеяться?

— Ты откуда явился? — кинул хмурый взгляд на меня.

Интересно, он почувствовал, что я думаю о нем? Инстинкты все-таки хорошо развиты.

— Да, так. Гулял, — я безразлично пожал плечами.

Наверное, что-то было в моем взгляде: он не стал развивать эту тему. А может, недостаточно выпил.

— Гулял, значит… Промочу горло и разберусь с вами обоими, — пробормотал он, протопав по крыльцу.

Но вот стих скрип половиц, а я так и замер там, где стоял. Мама смотрела на яркую зелень за окном, потом подняла глаза к небу, проследив за взмывающей в небо стаей птиц. Она жадно наблюдала за парящими на большой высоте смелыми созданиями. Я же в свою очередь неотрывно глядел на нее.

Почти точно могу сказать, что она думает: «Отчего нам это не дано?»

— Я чай заварю, Северус, — обернулась ко мне.

Сглотнув, я сказал жестко:

— А разве он есть? — ее внезапно помертвевшее лицо вызвало внутри смесь приглушенной тупой боли и… удовольствия.

— В этом я не виновата, — на лице мамы проступили острые скулы.

— Ты думаешь?

— Так вышло, что у нас временные трудности.

От ее безразличия ко всему у меня задрожали кончики пальцев.

— Да, у нас никогда нет денег! Только не утверждай, что это не так!

Восклицание повисло в воздухе.

Не знаю, что меня подтолкнуло: я догадывался, что даже если скажу им про их глупость, это не изменит ситуацию к лучшему. Они не поймут.

— Не смей повышать голос на мать!

— Я всего лишь констатирую факт. До вас самих не доходит… До тебя не доходит, мама. Посмотри, как мы живем, — я сам удивился своему спокойствию. А может, не был уверен, что смысл моих слов будет ясен?

— Мы взрослые люди, сами разберемся, без твоей помощи.

— Уж конечно! Куда мне? — во мне будто что-то прорвалось, давно сдерживаемое, и я не мог больше молчать. — Ладно он! Его мозг давно превратился в губку, которая только и умеет, что впитывать алкоголь! А ты? Именно о таком ты мечтала? Протри глаза! Он не дает тебе жить!

— Думай, что говоришь, Северус!

— Но он и мне жить не дает!

— Ты говоришь о своих родителях! — она требовательно посмотрела на меня, словно учитель на ученика. — Хоть каплю уважения ты обязан иметь! Ты не смеешь в чем-то нас упрекать!

Разочарование придавило меня своей тяжестью.

Вот, оказывается, что с ней стало. А может, на самом деле раньше я отрицал то, что сейчас открылось?

— Вас? Вот уж точно! Ты теперь такая же, как он! Да ты и вправду совсем отупела рядом с ним! — завопил я, тыча пальцем в сторону двери. — Знаешь, как я это понял? — мама топнула ногой, пытаясь заставить меня замолчать. — Не перебивай! А очень просто понял: тебе мозгов не хватает, чтобы вспомнить, что у тебя есть сын! Обо мне не подумала? В голову не пришла эта мысль, верно?

Должно быть, в моей голове что-то помутилось. Ее лицо я видел словно через обратную сторону линзы: оно то приближалось, словно впечатываясь в глазное яблоко, то чуть отдалялось, вибрируя — такой странный эффект зрения. Будто впервые ее увидел.

При всем при этом я продолжал, почти не соображая, что несу:

— Да что я сделал, что ты не пожалела меня, что так со мной поступаешь?! Вспомни обо мне! Хоть раз ты подумала о том, что я тоже хочу обычной жизни? Не лучшей, чем у других, а просто как у всех. Разве много для этого требуется?

Я больше не мог на нее смотреть, поэтому опустил голову, чувствуя, что тугой узел в груди будет очень трудно развязать.

— Правда, что я сделал? Что я вам сделал? Родился? Правильно угадал?

И зачем? Я тут же пожалел, что произнес все это вслух.

Робкое прикосновение к волосам. Я вздрогнул. Она пыталась погладить меня по макушке.

Испугавшись, я отшатнулся:

— Не трогай! — возглас вышел надрывным.

На ее лице выступили красные пятна. Мама сделала осторожный шажок вперед и протянула руку.

Она что, не понимает?

— Нет, не подходи! — чтобы остановить ее, я в отчаянии швырнул первое, что попалось под руку. Это было ее дырявое осеннее пальто, которое она по непонятным причинам не выбрасывала и продолжала держать в прихожей.

— С-северус, — заикнулась мама.

Вжавшись в стену, я разрывался между желанием поскорей убежать за милю от нее и порывом подойти и крепко обнять.

— Послушай… — она сложила руки в просительном жесте. — Да, сейчас нелегко, но все наладится.

— Нет, ты ошибаешься, само собой ничего не произойдет, — выдавил я. — И больше никогда не пытайся говорить мне об этом. Я в это не верю. Не верю, и точка!

И видеть ее больше не хочу. Ни минуты. Я развернулся и пошел в свою комнату.

— Стой же! Северус, послушай!

— Не надо! — крикнул я и побежал, когда услышал, что она пошла за мной.

Она попыталась войти следом за мной в комнату, но мне удалось вытолкнуть ее одним ловким движением и мигом запереть дверь на задвижку.

— Не веди себя так! — дверная ручка дергалась: мама пыталась войти ко мне.

— Я же просил оставить меня в покое!

Как все глупо… Так не должно быть.

Мама больше не произнесла ни слова, но я чувствовал, что она стоит за дверью. Возможно, молча глотает слезы.

Она поиздевалась надо мной: иначе как издевательством это нищенское существование не назовешь. Если мама даже не подумала о моей судьбе, то ни на что другое, кроме презрения, она не должна рассчитывать.

Кто позволил ей решать за меня?

Дело совсем не в деньгах, а в том, что все считают тебя никем из-за их отсутствия.

Все, кроме Лили.

Я докажу, что способен на многое, что у меня не меньше прав на нормальную жизнь, чем у дармоедов, прожигающих ее зря.

А впрочем, зачем что-то доказывать человеку, который поступает с тобой так, словно не любит?

И я уж точно не люблю маму.

Отойдя от двери, которую подпирал плечом в надежде отгородиться от мамы, я прислушался.

Во дворе щебетали птицы. С улицы веяло свежестью скошенных трав, деревья за окном отбрасывали причудливые узоры теней на дверь.

Мама еще там. Ждет, что я позову.

Пятясь, я отошел на несколько шагов.

Обидно. До чего же несправедливо, что и она оказалась такой.

И я больше никогда не подпущу ее близко.

Решено.

* * *

Ноябрь 1974-го года

Сумка с книгами оттягивала плечо. За несколько минут до занятия я обнаружил, что в нее пролили смердящий сок — теперь он застыл, и запах шел отвратительный. Я ни минуты не сомневался, что это сделал Поттер, пока я выходил ненадолго из библиотеки и оставлял сумку без присмотра. Иначе что ему было там делать? Он за учебники садится раз в месяц, а то и реже. Считает себя блистательным гением.

Может, если запихнуть сумку под парту, никто не почувствует запаха?

Я вошел, но не успел сделать и двух шагов, как Поттер произнес:

— От кого это так воняет?

Блэк и Петтигрю покатились со смеху. Люпина с ними не было: очевидно, в очередной раз «болеет».

Я сел рядом с Лили, закинул сумку подальше и уставился в пустой котел.

Желание удавить Поттера почти лишало возможности дышать.

Лили оторвалась от своих записей и украдкой посмотрела на меня. Я молил Бога, чтобы она не поняла, откуда эта вонь, и старался оставаться невозмутимым.

Явился Слагхорн.

— Ты не собираешься достать учебник? — шепнула мне Лили.

— Нет, я буду делать по памяти, — с досадой ответил я.

Лили поняла, что я не жажду разговаривать, и сосредоточилась на том, что рассказывал старикашка Слагхорн. Я не слушал. Опять чудесные истории из его жизни. Очень надо.

Когда преподаватель ненадолго прервался, Блэк не преминул вставить:

— Нюнчик, ты так любишь зелья, что купаешься в них? Или мыло не нашел?

Лили тяжело вздохнула.

— Не обращай внимания, — почти не шевеля губами, шепнула она.

— Я не обращаю.

— Ага, — угрюмо сказала она, глядя на мою руку.

Опустив глаза, я увидел, что палочка для помешивания зелий треснула, зажатая в моей ладони.

Я пугаю ее, с ужасом осознал я. Ее напряженная фигура, складка, которая пролегла на лбу. Лили чувствует себя некомфортно рядом со мной.

Я постарался расслабиться и, пересилив себя, улыбнулся ей.

* * *

Август 1975-го года

Подслушивать я не собирался. Лучше никогда не слышать, о чем он говорит.

— Вчера видел его с девчонкой какой-то. Эй, слышишь меня?

В приоткрытую дверь я разглядел только маму. Она торопливо наливала масло на сковороду. Только бы успеть приготовить ужин. Чтобы он остался доволен.

— Да, Тобиас, я внимательно…

— Да что с тобой говорить, — под ним заскрипел стул.

С отвращением я представил, как он устраивается на нем, раскачивая и без того хлипкую мебель. Передернув плечами, я решил, что надо как можно незаметней уйти. Иначе услышу что-нибудь ненужное.

— Хех! — он хрипло и коротко рассмеялся. — Как вспоминаю его мордочку, аж живот сводит. Ходит за ней, как дворняжка побитая. И как симпатичная девушка захотела с этим чучелом общаться?

Чучелом? Я до зудящей боли впился ногтями в собственную руку.

Это от тебя я унаследовал уродливую внешность!

— Или, может, мальчишка этой дрянью воспользовался? А? Не ваши ли это штучки? — последние слова дышали угрозой.

Не знаю, что лучше, когда он пьян или вот так трезв.

Нет, это все пустой звук. Я очередной раз попытался вообразить, что их голоса — обычная будничная суета, шум, который доносится с улицы. Неважно что. Главное — ко мне это никак не относится.

Сегодня не особенно выходило абстрагироваться. Пойду отсюда, иначе только настроение себе окончательно испорчу. И без того уже челюсть сводит от всепоглощающей ненависти к нему.

Только задержусь на несколько секунд. Узнаю, что она ответит.

— Что ты, — мама испуганно вжала голову в плечи. — Наверное, это его друг. То есть подруга. Я н-не знаю, он ничего мне не рассказывает.

— Ага. Подруга, как же, ну ты завернула,— грубо сказал он. — Мне-то понятно, что этому сопляку нужно от нее.

Судорожно вцепившись в куртку, я изо всех сил сдерживал порыв войти туда и заткнуть ему глотку. Силой заставить эту мразь замолчать. Свернуть ему шею… нет, лучше переломать кости. И делать это как можно дольше, отдаваясь самому процессу, а не результату. И чтобы у него остались ссадины и порезы, которые станут доказательством того, что ему было больно. Таких заклинаний полно, я мог испробовать их все.

Магия клокотала внутри, готовясь вырваться наружу.

Только не сейчас! До школы осталась всего неделя, и я уеду!

А если сейчас пойду на открытый конфликт, только растревожу больной мозг этого слабоумного ничтожного существа. И тогда… он поднимет на нее руку.

Мама как раз обернулась, подавая к столу приборы, и я наконец увидел ее лицо. Изнуренное и бледное.

Когда-нибудь я обязательно выскажу ему все, что думаю. Но не сейчас.

Не потому, что мне жаль ее. А потому что я пока еще в здравом рассудке и осознаю, что живу под их крышей. Собственных средств у меня нет, и уйти некуда.

— Думаю, она просто нравится Северусу. Разве в этом есть что-то удивительное?

От ее слов стало только хуже: я почувствовал, как кровь ударила в голову и шумно застучала в висках.

Наступила небольшая пауза.

Я словно прирос к месту, на котором стоял.

«Ну давай же, уходи!» — попытался заставить себя. Незачем тебе знать, что они думают. Тем более о Лили. Точно же ничего приятного.

Затем он сказал с поразительно не свойственным ему хладнокровием:

— Твои гены на нем сказались. Бесхребетный слабак уродился. Так что не получится у него ничего, он даже детского поцелуйчика от нее не дождется, а уж чего-то существенного, чего нормальным мальчишкам нужно, тем более. Я вот иногда сомневаюсь, не только мой ли это сын, но и мужчина ли он вообще.

— Может, он ей тоже симпатичен, так что не стоит преждевременно…

— Отчего же? Если он не калека, то почему слова этой девчонке не сказал?

Заткни пасть!

Наверное, я дышал так громко и тяжело, что он услышал бы в любом случае, рано или поздно.

— Говорю ж, наблюдал я, как в парке они бродили: он все молчал и пялился на красотку, вытянув шею, — не замолкал он. — Ты уж если не совсем ущербный, постарайся там, а?! — мама подняла глаза и заметила меня. — Не подведи отца, а?!

От гнева меня затрясло. Я сделал непроизвольный шаг вперед.

Он не имеет права!

— Ну чего он там?! Твой недоразвитый сыночек соображать-то еще может?

Мама перевела на него взгляд и тихо спросила:

— Ты знал, что Северус стоит в прихожей?

Тот громко, вперемешку с отвратительными смешками, начал отвечать ей.

Внезапно испарился весь запал. Мучительно гадко.

Я не стал дальше слушать. В три шага достиг выхода и выскочил из дома.

Его слова преследовали меня, жгли спину.

Как стыдно!

Больше всего перед самим собой, конечно, но и перед мамой тоже.

Он не прав! У меня нет никаких оснований считать себя неполноценным. Да и кто разрешил ему говорить о Лили? Кто он такой, собственно?

Всего лишь спившийся старый маразматик.

Я шел быстро, не жалея легких. Лишь бы подальше оттуда.

Теперь я не только с ним, но и с мамой не смогу находиться в одной комнате. Каждый раз буду вспоминать… мерзость, которую они обсуждали. Невыносимо понимать, что все это говорили о нас с Лили.

Теперь и здесь мне не будет покоя.

Находиться рядом с Лили приносило безотчетную радость. Но как часто все волшебство таких моментов отравлялось озадаченными взглядами других студентов.

В голову некстати полезли высказывания придурковатых гриффиндорцев, Поттера и Блэка. И это прозвище… Надежды на то, что Лили не слышала его за четыре года в Хогвартсе, почти не оставалось. Если бы после того случая в школьном экспрессе они не повторяли его при каждой встрече, то она давно забыла бы.

Что я сделал, чтобы заслужить старую изношенную одежду, тараканов в комнате, которые не дают спать, дом, в который даже пригласить кого-то позорно?

Ну почему?! Почему я должен постоянно чувствовать себя приниженным? Чем я хуже других?

Моросил мелкий дождь. Я накинул куртку на голову, чтобы не промокнуть.

Пришлось остановиться, чтобы не увязнуть в мутной луже.

Надо же, я и не заметил, как миновал три улицы.

Вечерело. В окнах чужих домов горел теплый янтарный свет. Я завороженно смотрел на него. Наверное, люди в этих домах сейчас сидят у камина и пьют глинтвейн, чтобы согреться. Один я торчу на улице в такой вечер.

На том конце аллеи живут Эвансы. Меня давно удивляло: как получилось, что по соседству с замызганным и убогим Тупиком Прядильщиков существовало кардинально противоположное место?

И там была Лили.

Хорошо, что на улице никого нет. Так я не смог бы стоять и смотреть на их дом сколько вздумается.

Вторгаться в чужую жизнь я не хотел, но изредка позволял себе наблюдать за ней.

Отчего я чувствую себя изгоем не только здесь, но и там, где живут родители?

Ведь где-то должно быть место специально для меня и для Лили?

По спине пробежал неприятный холодок, не связанный с погодой. А что, если его вовсе нет?

Я упрямо выпятил подбородок. Нет-нет-нет! Верить в предопределение и судьбу — значит превратиться в ограниченного маггла.

Мама не удосужилась позаботиться о нашем будущем. Только и всего.

Ну так я сам это сделаю. И обязательно создам такое… место, в котором мне не нужно будет стесняться себя, в котором мы с Лили сможем общаться.

А обожание всей школы мне вовсе не нужно, это для простаков, для таких, как Поттер. Если ему легко даются некоторые предметы, это не говорит о наличии мозгов. Да этот гриффиндорский болван и не стремится к знаниям. Я же наоборот.

Быть первым в учебе приятно, но не имеет никакого смысла. Разве что только подпитать свое самолюбие.

А время что-то менять давно пришло. Так воспользуюсь моментом.

И чего я расклеился? Мы еще поборемся, мы еще посмотрим, кто на самом деле заслуживает уважения.

* * *

Июнь 1976-го года

— Еще пять минут!

Вздрогнув, я поднял голову: Флитвик прошел совсем недалеко от меня.

Так, нужно быстрее дописывать. Надеюсь, я не забыл ни одной мелочи, которая может сделать мой ответ не только вразумительным, но и содержательным.

— Отложите перья! — проскрипел Флитвик. — Это и к вам относится, Стеббинс! Пожалуйста, оставайтесь на местах, пока я не соберу ваши работы! Акцио!

Едва я успел оторвать перо от пергамента, как он выскользнул из моей руки и присоединился к сотне свитков, взвившихся в воздух. Разогнавшись до запредельной скорости, они сбили с ног Флитвика.

Раздался смех.

«Он действительно настолько не владеет своей палочкой или решил устроить маленькое представление?» — рассуждал я, наблюдая за тем, как несколько студентов с первых рядов встали и, взяв Флитвика под локти, помогли ему подняться.

Порой мне казалось, что профессор обожает выставлять себя идиотом.

— Благодарю вас… благодарю, — пропыхтел Флитвик. — Очень хорошо, теперь все свободны.

Оторвавшись от созерцания нелепой сцены, я кинул перо и чернильницу в сумку и стал пробираться к двери, на ходу перечитывая свои записи к экзаменам. И так уже сгорал от любопытства: не забыл ли чего?

— А по мне, вопросы были — лучше не надо, — донесся манерный голос Блэка. — Я удивлюсь, если не получу, как минимум, «Превосходно».

Наконец-то удалось обогнать гриффиндорских придурков, что избавило меня от необходимости слушать краем уха их бессмысленный разговор.

Этот недоносок Блэк никогда не прекратит бахвалиться.

Оказавшись на свежем воздухе, я с отвращением понял, что на улице сейчас все слишком искрится и сверкает. И спрятаться некуда. А впрочем, вон тот кустарник вполне подойдет.

С облегчением забравшись в тень, я смог насладиться приятной стороной этой небольшой прогулки. Разложил на траве листы и стал тщательно сверять по пунктам написанное мною в экзаменационном билете с данными из справочных материалов.

Однако в голове по инерции крутились мысли, которые неотступно следовали за мной. Я размышлял об этом часами, сидя на уроках, за обедом, в библиотеке…

Впервые я услышал о Темном Лорде задолго до сегодняшнего дня и не придал особого значения его персоне, но сейчас становится очевидным, что он и его люди представляют собой силу.

Мечты о создании организации по борьбе с существующими порядками так и оставались бы туманными, если бы на каникулах Люциус, который пропадал где-то два года, не предложил встретиться с ним. Он рассказал мне, что Темный Лорд не одиночка-авантюрист, а весьма умный волшебник, своего рода гений, готовый представлять интересы магов, чьи права ущемляются. Люциус сообщил, что у Лорда далеко идущие планы, что он ищет себе умелых молодых сторонников или, по крайней мере, тех, кто будет поддерживать его в будущем.

«Я полагаюсь на тебя, Северус. Конечно, сейчас Лорду ни к чему школьники, но только представь, какой станет эта организация через пару-тройку лет. Темный Лорд — тот, кто способен на многое, речь идет едва ли не о переделе власти. И во главе всего этого будем мы».

Это было произнесено с привычной холодной интонацией, но жажда деятельности, так долго сдерживаемая его чопорной семьей, исходила от Люциуса волнами. Признаться, видеть Малфоя, загоревшегося какой-то идеей, было странно. Дела, связанные с Лордом и его сторонниками, не дали мне расспросить Малфоя подробнее: он спешил.

В последние месяцы на нашем факультете было много разговоров о Темном Лорде. Разговоры, разумеется, содержали в себе только домыслы. Причем подобные беседы велись где угодно и весьма неосторожно. По сути, любой мог услышать их. Правда, ничего стоящего в них не было, но общий настрой других факультетов создавал гнетущую атмосферу.

Слухи, которые ходили по школе о Волдеморте, я не воспринимал всерьез. В самом деле, про Слизерин придумывают столько всего, чтобы оттолкнуть от нас другие факультеты! Так почему бы не придумать то же самое о Лорде? Ведь именно он хочет вывести Слизерин из застоя, из уныния, в которое его затолкнули насильно.

Пальцы невольно смяли страницу учебника.

Почему взрослые сильные маги, представители древних родов сидят по домам и терпят такое оскорбительное отношение к себе, своей истории, своим ценностям? Почему во главу всего ставят магглов? Далеко не все магглы заслуживают уважения. Я знаю об этом не понаслышке. Справедливо было бы давать нам столько же свободы, сколько и им. Впрочем, недурно было бы и отыграться за прошлые столетия «рабства».

От широты мыслей у меня возникало чувство эйфории. До чего приятно мыслить глобально, мечтать о том, что могло бы изменить наш неустроенный, испорченный мир! Думать не только о своих мелочных потребностях, а о нуждах многих и многих волшебников.

Это цель. Четкая, осознанная. Трудная, но достижимая.

Со стороны озера донесся звонкий смех. Я покосился на нарушителей тишины. Среди стайки безмозглых девчонок взгляд тут же выхватил Лили.

Отсюда мне были видны только рассыпавшиеся по плечам волосы и босые ноги, которые она опустила в воду. Лили сидела отдельно от остальных, и я даже нерешительно подумал, что стоит подойти. Но тут к ней подбежала эта кукла Мэри и затараторила что-то на ухо. Я огорченно уставился обратно в свои записи.

Весь семестр рядом с Лили торчит эта подруга. Мало того, что она не дает нам поговорить наедине, так еще и постоянно обращает внимание Лили на Поттера. Понимаю, после смерти мамы я действительно до того ушел в свои опыты, учебу, тайные беседы о Лорде с Мальсибером и Эйвери, что мы стали проводить вместе слишком мало времени. Сперва казалось, что она просто хочет дать мне побыть одному. А теперь при каждой встрече я ощущаю ее отчужденность. Это не может не тревожить.

Отдых после экзамена окончательно потерял свою прелесть. В последнее время со мной творились странные вещи: мне ужасно хотелось, чтобы все ее внимание принадлежало только мне, чтобы вернулось прежнее детское доверие, чтобы я мог ее обнимать, когда она расстроена. Я желал, чтобы между нами все было легко, и, тем не менее, каждый разговор наедине приводил меня в замешательство.

Быстро запихнув листки в сумку, я закинул ее на плечо и поплелся обратно через лужайку.

Старался не смотреть в сторону озера. Должно быть, она просто не заметила, что я тоже здесь…

Несмотря на то, что мыслями я был очень далеко, все же уловил краем глаза, как навстречу мне поднялись две фигуры.

Прищурился от слепящего солнца. Так и есть: Поттер и Блэк.

Свободная рука сама собой сжалась в кулак. Пусть только попробуют что-нибудь сказать в мой адрес.

Поттер расхлябанно продолжал идти мне навстречу. Я ощутил, как напрягается тело. Выхватить палочку я был готов в любой момент, но повода нападать не было.

— Как дела, Нюниус? — громко произнес он.

Рука дернулась к карману, я уже почти вытащил оружие…

— Экспеллиармус!

Черт!

Палочка подлетела вверх футов на двенадцать. Послышался отрывистый смех Блэка.

Неважно! Я бросился за ней, чуть не споткнувшись о свою сумку. Скорее…

— Импедимента!

Ударить в спину! И пусть потом гриффиндорцев попробуют назвать честными! От ярости я готов был захлебнуться.

Самое кошмарное, что и сделать ничего не могу. Ну что за день такой! И вообще, как можно было настолько утратить бдительность?

— Как прошел экзамен, Нюнчик? — спросил Поттер совсем рядом.

Топот множества ног. Собирались зрители.

Ну конечно, Мародеры только этого и ждали. Да о чем я думал? Нужно сразу было, как их увидел, достать палочку из кармана.

Вот были бы мы один на один, я бы показал им!

— Я смотрел на него — он возил носом по пергаменту, — злорадно провозгласил Блэк. — Наверное, у него вся работа в жирных пятнах, так что ни слова не разберешь!

В толпе послышался смех.

Отморозки, жалкие трусы, ничтожества.

С меня достаточно!

Пытаясь отбросить мысли о том, как выгляжу со стороны, я попробовал подняться. Заклятие было слабеньким, другого у Поттера не могло выйти, но у меня не хватило сил преодолеть его до конца.

Еще немного…

Нет, у меня должно получиться. Разберусь с ними, пока Лили не увидела.

От ужаса, пронзившего разум, я на мгновение потерял способность сопротивляться и повалился на мягкую траву.

Рядом возникло лицо этого позера.

— Вы у меня дождетесь! — вскричал я, глядя на Поттера. — Дождетесь!

— Дождемся чего? — издевательские интонации Блэка. — Что ты хочешь сделать, Нюнчик, — вытереть о нас свой сопливый нос?

До палочки дотянуться невозможно.

От беспомощности я мог только дергаться на земле и сыпать ругательствами.

— Ну и грязный же у тебя язык, — картинно усмехнулся Поттер. — Экскуро!

Изо рта полезла розовая мыльная пена.

О нет!

Я пытался как-нибудь разорвать связывающие меня чары, только бы прекратить творившийся беспредел.

— Оставьте его в покое!

Лицо тут же залила краска: этого еще не хватало.

Голос Лили я узнал бы из тысячи.

— Что, Эванс? — нахохлился Поттер.

На меня накатил прилив ужаса, когда я понял, что все мое лицо измазано этой гадостью.

Я пополз вперед. Я не сдамся.

Пена текла по лицу, а Лили все продолжала говорить с Поттером.

Послышался смех.

— …пойдем со мной на прогулку, и я больше никогда в жизни не направлю на Нюнчика свою волшебную палочку.

Господи, хоть бы она не смотрела на меня сейчас, хоть бы не видела того, как я жалок.

Оставалось всего несколько дюймов.

— Я не согласилась бы на это, даже если бы у меня был выбор между тобой и гигантским кальмаром, — сказала Лили.

Есть! Схватив оружие, я вскочил на ноги.

— Не повезло, Сохатый! Стой!

Блэк опоздал. Не помня себя от унижения, я направил палочку на Поттера. Я не только «детские» заклинания знаю! Припугну его, как следует! И неважно, что кругом люди. И она.

Заклинание далось легко. На его щеке появился глубокий порез. При виде крови я немного растерялся и упустил из внимания Блэка.

Еще одна яркая вспышка — и все перевернулось вверх тормашками. На секунду показалось, что я теряю сознание. Голова кружилась, и трудно было сфокусировать зрение, но я почувствовал, как мантия понемногу падает вниз, открывая мои ноги толпе.

Раздались ликующие крики вперемешку с хохотом, но это было не так важно. Всего в нескольких ярдах от себя я увидел Лили. Она наблюдала за происходящим молча, мне не удавалось поймать ее взгляд. Она словно не видела меня, смотрела сквозь, думая о чем-то своем.

Уголки ее губ дрогнули. Будто она прятала улыбку.

Улыбку?

— Опусти его! — воскликнула Лили в ту же секунду.

— Пожалуйста.

С размаху я шлепнулся на землю. Путаясь в подоле съехавшей набок мантии, вскочил.

Ничего не понимаю. Она улыбалась?

Снова вспышка. Окаменев, я повалился плашмя на траву. Сколько можно! И почему, почему она ведет с ним разговор, совершенно не обращая внимания на меня?

— Оставьте его в покое!

Пусть не смотрит на меня, пусть просто… просто назовет мое имя.

— Послушай, Эванс, не заставляй меня с тобой сражаться.

Умоляю тебя, назови мое имя, Лили. Ну же!

— Тогда расколдуй его!

Его? Передо мной словно разверзлась пропасть. Я ей безразличен, она абсолютно безучастна к тому, что я чувствую сейчас. Она притворялась… Давно… Может быть, не один год… Из вежливости, а я подумал было… Ходил за ней, как привязанный, вообразил ее дружбу бесценным подарком…

Довольная кошачья морда Поттера.

Меня со всей дури приложили об землю. Но я понял это только краем сознания, так все горело внутри. Я чувствовал себя оплеванным. Она неравнодушна к Поттеру, и это мерзкое существо — ее выбор?

Мне тоже все равно! Как мог я мечтать, что между нами больше, чем дружба? Для нее я балласт.

Лишний.

Стиснув зубы, я поднялся.

На моих глазах выступили слезы, кровь прилила к лицу от стыда, от того, как она меня унизила. Мне хотелось задеть ее как можно сильнее, хотя бы наполовину так же, как и она меня.

— Ну вот, тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Нюниус…

— Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок! — выпалил я вне себя.

Каждая черточка ее лица, так горячо любимого мною, выражала непонимание.

Боже, что я натворил.

Я люблю Лили, несмотря на то, что она ко мне ничего не испытывает.

— Прекрасно, — безжалостно сказала Лили. — В следующий раз я не стану вмешиваться. Кстати, на твоем месте я бы постирала подштанники, Нюниус.

Я смотрел на нее, не смея моргнуть. Крики толпы, мой неряшливый вид потеряли значение.

— Извинись перед Эванс! — заорал Поттер где-то далеко-далеко. Кажется, даже направил на меня палочку. Но в своем трансе я не мог вымолвить ни слова. Я сказал непростительные слова, я обманул ее веру в меня.

Что делать?

— Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! — закричала Лили с остервенением, выплескивая свою боль на Поттера, но не на меня. — Ты ничем не лучше его!

Она не желала даже смотреть в мою сторону.

— Что? — взвизгнул Поттер. — Да я никогда в жизни не называл тебя… сама знаешь кем!

Она кричала Поттеру что-то, я открыл было рот, чтобы попросить прощения прямо здесь и сейчас, но не решился.

— …Непонятно, как твоя метла еще поднимает в воздух твою чугунную башку! Меня от тебя тошнит!

Сделав осторожный шаг, я пробормотал со страхом быть услышанным толпой: «Лили, я не хотел…»

Лили не стала слушать, ей было слишком больно. Она круто развернулась и зашагала прочь.

— Эванс! — крикнул Поттер ей вслед. — Погоди, Эванс!

Она не обернулась.

Бежать за Лили, переступая через собственное достоинство, или попросить прощения позже? Я врос в землю, не решаясь броситься за ней и выставить себя на посмешище. Одна часть меня рвалась вперед: я представлял, как ужасно она себя чувствует, как будет плакать, прячась в своей спальне. Но другая часть отчаянно кричала о том, что все будут тыкать в меня пальцем, если я заявлюсь в гостиную Гриффиндора.

Ее слова были равносильны пощечине. Значило ли это, что она не простит?

Меня обдало холодным потом. Я стоял онемевший, еще больше смутившись теперь, когда она ушла, и слушал разговор Поттера и Блэка, но не понимал ни единого слова.

Вспышка ослепила меня, и я снова повис вниз головой.

Господи, только не сейчас.

— Кто хочет посмотреть, как я сниму с Нюниуса подштанники?

Неожиданно для себя я всхлипнул.

Белье само полезло вверх под действием магии Поттера, я силился прикрыться, но поза и кровь, приливавшая к голове, делали мои движения неповоротливыми.

Девчачий визг — как я смогу смотреть им в глаза?

Лающий смех Блэка, хихиканье Петтигрю.

Подштанники сползли, и я уже ничего не мог поделать.

Нелюди.

Сердце рвалось на куски, представления о добре и зле летели кувырком.

«Так нельзя, нельзя поступать, неужели им позволено все?!» — мучительно металось в голове.

— Джеймс, угомонись, пожалуйста. Я прошу тебя, — услышал я ровный голос Люпина.

Я рухнул на траву, рискуя свернуть себе шею. А вместе со мной рухнуло и все в душе. Безвозвратно.

В нелепой позе я натянул на себя одежду и встал.

Смех в цирке: злой, каркающий, требующий зрелища. Я готов был провалиться сквозь землю.

Расправил мантию руками.

Меня колотило, лицо пару раз свело судорогой. Я схватил сумку в охапку и на ватных ногах приблизился к Мародерам.

Поттер и Блэк выглядели взбудораженными.

— Вы… ответите… за… это… — глотая слова, прошипел я. Зубы стучали, ненависть к ним полыхала во мне, но магия, казалось, покинула меня навсегда. Я был самым обычным слабаком.

Со всей возможной скоростью я пошел к Хогвартсу.

Не оглядываться назад. Ни в коем случае!

Нашли развлечение… Ненавижу… Я человек, а не какой-то там…

Кто? Ничтожество, которое будут пинать ногами до конца жизни?

До конца? Я не вынесу! Я не смогу!

Я человек!

Меня охватила паника, и я бросился бежать.

Холл был полон студентов, желавших выбраться на волю. Я ведь тоже хотел этого, совсем недавно… А теперь лучше похоронить себя в ящике и заколотить все щели, пропускающие свет.

Опустив голову, я быстро пробрался к подземельям.

В гостиной было всего пару человек, и я прошмыгнул к себе. Противно как крыса пробираться в собственную спальню.

Когда я оказался здесь, волнение ненадолго отлегло. Я в безопасности.

Боже, за своими переживаниями я совсем забыл о Лили! Найти ее! Извиниться! Ее прощение поможет мне забыть обо всем, она поймет! Это же Лили! У нее золотое сердце!

Хотя… Я не смогу теперь и двух слов связать.

А впереди практическая часть экзамена. Мне захотелось взвыть. Я представил, как на меня будут смотреть однокурсники.

Да, к тому времени они будут знать все.

Сказаться больным и сдать экзамен в другой день? Вот было бы счастье.

Но нет, Лили решит, что я струсил.

Прилив надежды заместил собой сомнения. Мне захотелось наплевать на всех, броситься к ней и молить о прощении. Чтобы Лили узнала, как сильно я раскаиваюсь, как сильно я люблю…

Рука замерла, готовая повернуть дверную ручку.

Всего несколько минут назад там, на солнечной поляне, я подумал об этом. А еще о том, что жажду большего, чем дружба.

Разве щемящее чувство в груди и есть любовь? Та самая любовь, о которой бесконечно говорят?

И это от нее я был как в ослеплении.

Она не любит, я бы чувствовал. Такие вещи всегда можно понять по улыбке, по нечаянно брошенному взгляду… Я видел эти признаки, только со мной они не имели ничего общего.

Уставившись на сверкающую в тусклом свете ручку, я вдруг со страхом понял, что не смогу выйти отсюда. То, что я думал раньше о мире, о своей значимости — неправильно. Я был покорен добротой Лили, ее ласковыми словами, но даже она делит людей на тех, кто может быть униженным и пускай уж терпит, и тех, кто не может.

Неужели чувство собственного достоинства стоит так мало? Я далеко не единственный, кого с первого дня ненавидят по совершенно непонятным причинам. Будто мы шуты, которые и рождены только для того, чтобы забавлять остальных. Между теми, кого постоянно гонят, истребляют, выживают, и теми, кто это делает, лежит огромная пропасть непонимания. И в ней нет места банальному уважительному отношению к душе другого человека.

Убитый открытиями, свалившимися на голову, я на негнущихся ногах добрался до своей кровати, задернул полог.

Завернулся в одеяло, чтобы согреться, но стало только хуже. Из глаз потекли горячие слезы.

Каким неуклюжим я выглядел перед Лили. Не удивительно, что такой ей не интересен.

Желание идти куда-то, стремиться, побеждать, бороться вдруг пропало. Я уже не ребенок, а чувствую, что мне нужен… кто-нибудь, кто пожалел бы меня.

Хоть кто-нибудь.

Но никого нет.

Совсем.

Случившееся у озера нескоро забудется. Существовали бы правила, запрещающие вытворять настолько несправедливые вещи. Или которые не позволяли бы рождаться ублюдкам, вроде Поттера и Блэка.

Злоба заставила меня почувствовать себя совсем разбитым.

Даже теплое одеяло не помогало унять дрожь. Я выглянул из-за полога, чтобы понять, сколько времени прошло.

Через два часа начнется вторая часть экзамена.

Придется туда пойти, и очень скоро.

Все конечности потяжелели, и над головой, как дамоклов меч, повисло: «Я должен выйти и вести себя как ни в чем не бывало».

Пальцы скрючились от боли, по телу пробежала судорога. Я не могу!

Страх метался внутри, заставляя слушать тиканье часов.

Не хочу!

С каждой новой секундой решимость покидала меня.

Не выйду.

Никто не заставит… С меня хватит. Я не выдержу чужих взглядов.

Проклятые Поттер и Блэк! От новой вспышки гнева мне стало физически больно. Я скомкал одеяло, из горла вырвался глухой звук. Дьявольские силы тянули меня за собой, и я с наслаждением им поддавался.

Отомщу и сделаю это по-страшному. Поддамся безобразным образам, возникающим в голове.

Дикое бешенство, которое и заставляет ликовать, и ввергает в мистический ужас от того, на что способно твое воображение. Пальцы скрючиваются, глазные яблоки лезут из орбит.

Облегчение. Сил нет. Меня нет.

Истощенный внутренней борьбой, я лег на бок.

Дышать, расслабиться. Вот так.

Мне надо жить дальше. Перетерпеть.

Внутренние барьеры не выстроить.

Отчаяние.

Осталась единственная фраза, которая может меня спасти.

Я сильный, я сильный, я сильный.

* * *

Январь 1977-го года

Где этот идиот?

Между нами была молчаливая договоренность не попадаться друг другу на глаза лишний раз, и все-таки… Мое пребывание в Тупике Прядильщиков в рождественские каникулы было недолгим, я спешил вернуться в школу.

Теперь мне нечего было делать в этом месте. Столкнуться с Лили еще не хватало. В школе я мог сделать вид, что не заметил ее. А здесь такой возможности не предвиделось.

К тому же, меня как никогда тянуло в Хогвартс. Я, Мальсибер и Эйвери решились. Ровно через два месяца будет собрание у Лорда, и мы станем его участниками. Друг с другом мы почти не разговаривали об этом, я даже не хотел заводить бессмысленной болтовни, строить догадки и тому подобное. Скоро мы сами все увидим. И, тем не менее, общая тайна заставляла нас держаться вместе, пожалуй, даже сильнее, чем можно было предположить. Это была не дружба, а что-то намного существенней. Сговор.

Впрочем, ладно, не до этого. Надо найти его. Я открыл дверь в спальню.

Он валялся возле кровати. Видно, не добрался до нее после очередной попойки.

В первое мгновение мне показалось, что я ничего не чувствую. Только, пожалуй, смертельную усталость. Вот и все.

Но понял я сразу. Не знаю почему. Может, по мраку, в котором утопала спальня, может, по гулу, стоявшему у меня в ушах. А может, потому что я знал: он готов, он слишком сильно этого хочет.

Однако глупо умереть вот так. И сколько он здесь лежит?

Осторожный шаг вперед.

Не робей, Северус, это всего лишь кусок мяса, он не страшен.

С минуту я глядел на него. Пытался понять, значит ли его уход для меня что-нибудь.

Перебороть отвращение я не смог и уселся прямо на пол. Подальше от трупа.

Он лежал вниз лицом. Я посчитал это огромным плюсом: не будет сниться по ночам.

Безмолвие стен.

Только мухи под потолком нарушали идиллию. Я сбил пару из них волшебной палочкой.

Пронизывающая насквозь тишина. Как же долго пришлось ее ждать.

Внутри царила пустота. Столько раз я воображал себе этот момент, грезил о том, как почувствую себя по-настоящему свободным от злости на него. Я жаждал только возмездия, а прощать его не собирался. И вот он сдох, как последняя собака, брошенный всеми.

А легче мне не стало.

Только грустно, что все так сложилось.

Июль 1977-го года

Глаза Темного Лорда недобро поблескивали в приглушенном свете старинной люстры.

— Чувства должны быть направлены в верное русло. Не расплескиваем их на восклицания или болтовню с противником, — я внимал каждому слову, впитывал, пропускал через себя. — Предельная собранность и готовность к удару в любую секунду.

Остановившись посреди зала, Темный Лорд пристально всмотрелся в лицо каждого слушателя.

— Вашу злость вы должны держать вот здесь, под ребрами. Как только пустите ее выше, она завладеет вашей головой. А голова остается холодной всегда. Вы слышали меня? Не мешкайте при нападении. Защитились — и тут же отвечайте заклинанием более сильным. И знаете, почему ваша атака будет мощнее всех атак противника? Благодаря тренировкам ваши движения будут отточены. Для этого все мы и собрались здесь. Любое заклинание будет даваться без труда, если вы научитесь концентрировать энергию. А теперь сосредоточились, разозлились на то, что ненавидите, на что угодно, на кого угодно… Хоть даже на меня.

Кто-то справа хмыкнул, и не успел я опомниться, как мимо меня пролетело заклятие.

— Мальсибер! — обрушился Лорд на моего друга. — Я велел вам собраться или нет?!

Рядом со мной, хватаясь руками за горло, задыхался Мальсибер.

— Ну, довольно-довольно, — снимая заклятие, Темный Лорд приблизился к нему. Все расступились. Приступ бешенства, в котором Лорд набросился на Мальсибера, как рукой сняло. Его голос был спокоен и холоден. Лорд, словно пытаясь ободрить, положил руку ему на плечо.

Какая сумасшедшая реакция нужна, чтобы поставить блок вовремя! И как быстро он это делает, совсем незаметно. Поразительно. В восторге я не мог отвести взгляд от Лорда.

Он продолжал говорить, но мое внимание привлекла его рука. Легко, не замахиваясь, он приподнял ее, и из палочки вылетели искры. На долю секунды позже прогремело:

— Хэддок!

В другом конце зала еще один «ученик», так называл нас сам Темный Лорд, согнулся пополам.

Заклинание было снято почти сразу.

Мое восхищение росло. Ловко. И, кажется, я понял, в чем дело.

— Я делаю вывод, что и вы тоже меня не слушали.

Не поворачивая головы, Лорд повел палочкой в мою сторону. Я не стал дожидаться, когда он выкрикнет мое имя, и выставил мощный щит. Заклятие отскочило, но, к счастью, ни в кого не попало.

— Превосходно, Северус.

Торжествуя, я ощущал на себе десяток пар глаз, но смотрел только на Лорда. Мало того, что он был явно доволен мной, именно мной, но еще и высказал это перед всеми.

Уважительное отношение волшебника такого масштаба стоило многого. Одно то, что он отдал мне предпочтение, подарил свою метку, уже можно считать знаком уважения. Он ценит меня, в противном случае не хвалил бы. Я чувствовал себя особенным, уникальным даже среди самых сильных и целеустремленных учеников Темного Лорда.

Не подавать виду, какой восторг сейчас наполняет меня, было неимоверно сложно. Я еле мог стоять на месте и едва осознавал, что говорит Лорд.

Задержав на мне взгляд, Темный Лорд продолжил:

— Чтобы управлять стихиями, нужно управлять своей головой. Вы должны убедить себя, что абсолютно все подчиняется вашей воле. Убедить на таком уровне, что в сражении не должно промелькнуть мысли, что вы чего-то не можете. Безграничны ли способности человека? Не стоит задумываться об этом. Настоящая сила основана на вере.

Вы способны на все. Вам все дозволено.

* * *

Август 1978-го года

Люциус раздавал приказы:

— …Макнейр, ваша группа проникает в дом с черного хода. Чтобы ни одна мышь не проскользнула! Ты помнишь прошлый раз?

Не показывая своего любопытства, я взглянул на Макнейра. Тот явно был не в духе, из его палочки сыпались искры. Люциус знал, где искать болевые точки.

— Мальсибер, Северус, со мной.

Я вопросительно поднял бровь, но Малфой проигнорировал мою пантомиму.

— Через минуту аппарируем, — велел он руководителям отрядов, и те разошлись по своим местам.

Уязвленный до глубины души, я поставил Люциуса перед фактом:

— Я иду с Розье.

Развернувшись, я отправился к выбранной группе. На моих губах была наглая улыбка. Удивление Малфоя развеселило меня.

В крови медленно, но верно вскипал азарт. Я хочу участвовать в деле, а не стоять за спиной Малфоя, пока тот раздает приказы.

— Меня прислал Люциус, — как ни в чем не бывало обронил я, приметив на лице Ивэна Розье недружелюбное выражение.

В шагах пятидесяти от нас зажегся красный свет на конце палочки Малфоя. Условный сигнал.

Безрассудная решимость захлестнула меня. Я зажмурился.

Почти не заметив, как аппарировал, я вытащил палочку и огляделся.

Пустынная опушка леса. Ничто не выдавало нашего присутствия. Только зоркий взгляд мог заметить фигуры, ловко скользившие между деревьями.

Ни шороха.

Мое странное веселье росло. Я двинулся вперед, к дому на открытой поляне. Чутье подсказывало, что делать.

Совершенно один и вместе со всеми. Я такой же призрак, как и остальные. Вышел, чтобы заявить о себе.

Натянул маску.

На секунду, когда она коснулась моего лица, мне показалось, что маску надевает совсем другой человек. Внутри меня сидело что-то незнакомое, инородное. Удивляло, как это существо, управляющее моим телом и разумом, попало сюда. Ощущение было не из приятных. Может быть, это тот, кем я так давно мечтал стать. Пожиратель, бредущий в ночи. Опасность, о которой никто не подозревает. Но мне вдруг подумалось, что этот человек украл у меня мою сущность. Неужели во мне может оставаться желание быть прежним? Тем слабаком, которого подвешивали в воздухе ради забавы? Ну нет, пусть лучше новый я поглотит меня прежнего целиком. В конце концов, я прежний был наивен и смешон.

Палочка наготове. Я не медлил и не спешил. Зачем лишать себя возможности растянуть удовольствие?

Может быть, я некстати осознал, что изменился. Но мне нравится мое настоящее. И никто не сможет отнять это у меня.

Открытое пространство перед домом было скудно освещено. Кроме двух убогих пристроек, прятаться аврорам было негде.

Почему они медлят? Охранные чары давно должны были сработать.

Все остановились, я тоже.

Никаких особенных целей в этот раз мы не преследовали. Лорд хотел проверить свои силы и заодно заставить магический мир не забывать о нас.

Дверь распахнулась. Из дома вывалилось несколько человек.

Издалека послышался грохот — отвлекающий маневр Макнейра. Эти люди обернулись на шум…

Секунда, показавшаяся вечностью.

Я крепко сжал палочку в руке. Я был бы рад свернуть горы, но только не отступать. Показать себя самым лучшим, самым хладнокровным, самым одаренным, а в том, что я, пока совсем неопытный, был более умелым, чем большинство, сомнений не оставалось.

Тут же со всех сторон на поляну аппарировали Пожиратели. Я не стал мешкать и, выбрав для себя противника, крутнулся на месте.

Яркая вспышка едва не ослепила меня, но чудом удалось увернуться.

Ха!

Мое заклятие попало в аврора. Он не удержался на ногах, но быстро вскочил. В ответ полетел Остолбеней.

— Долорем хабере!

Аврор приглушенно вскрикнул и схватился за бок.

Бедняга. Как жалок тот, кто не знает Темной магии. Хм… Новый я определенно лучше меня прежнего.

— Экспеллиармус! — завопил аврор, подоспевший на помощь другу.

— Импедимента!

Заклятия столкнулись в воздухе и срикошетили.

Внезапно старый сарай за спиной моего противника разлетелся на куски под действием взрывающего заклятия. Как и все, я пригнулся, спасаясь от летевших в лицо головешек, и зажмурился: воздух обжигал глаза. Когда ко мне вернулась способность ориентироваться в пространстве, я увидел, что аврор стоит на коленях на траве и держится за окровавленную голову обеими руками. Теперь он неопасен.

Я осмотрелся в поисках новой цели.

Вокруг свистели проклятья. Это подстегивало к действию, заряжало небывалой энергией. Я кидал заклятия то в одного, то в другого. Я обратился в слух. Каждый возглас, вскрик, заклинание, произнесенное шепотом, каждое движение противника в другой части поляны не ускользали от меня.

— Авада Кедавра! — крикнул кто-то. Свой или чужой. Я не имел понятия. Так же, как и не знал, упал ли кто-нибудь под зеленым лучом, чтобы больше не встать никогда. Я бежал вперед, не оглядываясь.

По лбу тек пот, а возможности его вытереть не было.

Бой шел уже и в доме. Я не заметил, как очутился там.

Коридоры, лестницы, незнакомые, похожие друг на друга комнаты.

Неразбериха. Пахло гарью. Я столкнулся с кем-то. Оглянулся мимоходом, не выпуская из поля зрения своего противника.

В дверях стоял волшебник в порванном пиджаке с поднятой волшебной палочкой. Я возликовал.

Блэк! Быть не может! Фантастическое везение! Я расплачусь с этим ублюдком, ничтожеством, отвратительным гадким существом. Разгоряченный, я ощутил небывалую злость, настолько сильную, что она делала меня неуязвимым.

Все замелькало перед глазами, времени на размышления не было. Да я и не хотел ничего обдумывать.

— Импедимента!

Моего противника, ставшего теперь помехой, отбросило к стене. Он ударился головой и потерял сознание.

Отлично. Теперь возьмемся за Блэка.

«Представьте, как ваше заклинание безошибочно попадает в цель. И только затем…» — услышал я в голове голос Лорда.

Я сбил Блэка с ног заклятием. Он плашмя повалился на паркет, не выпуская из рук оружие.

Прямо с пола он послал в меня заклятие, вызывающее ожоги. Я едва успел спрятаться за дверью.

Ну, сейчас я развлекусь.

Выглянул.

Он уже поднялся и целился в меня, но я успел первым.

— Инсендио! — пиджак Блэка загорелся.

Скидывая его с себя, он ретировался к окну. Я двинулся к нему.

Блэк широко улыбнулся такой знакомой и ненавистной мне улыбкой. Отбросив волосы со лба, он заносчиво вскинул голову.

— Ну что, трус? Может, откроешь лицо?

От сердца отхлынула кровь, я превращался в бесстрастную глыбу льда. Движения стали обдуманными, даже неспешными, а решения непоколебимыми.

Невербальное Диффиндо. Его плечо было рассечено, на рубашке быстро разрасталось темное пятно. Значит, я ранил его до крови. Я шумно втянул воздух, потому что почувствовал себя неловко. Будто не знал, что делать дальше.

Но на самом деле я знал.

— Какой слабенький ответ! — насмешливо воскликнул Блэк. — Абдоминал!

— Протего!

Под ребрами я почувствовал резкую боль. Все-таки попал. Я судорожно вздохнул. Терпимо. Удобства ради я схватил палочку другой рукой. Блэк довольно ухмыльнулся, даже кивнул. Внезапно я понял, что он совсем не хочет меня оглушить. Он хочет продолжать. Что ж, я был не против.

— Ликритус Статио!

Мои щитовые чары сработали на автомате. Что за детские заклинания!

Невербальная Сектумсемпра.

Блэк с трудом увернулся.

Под ребрами болело уже очень сильно, но жажда разобраться со своим врагом, унизить, разозлить, опозорить его перекрывала все физические муки. Злость, которую я носил в себе, стала моей помощницей. Я с жадностью сосредоточил внимание на лице Блэка.

Похоже, он начинал уставать, но сдаваться не собирался и стал еще активнее трепать своим гнусным языком.

— Черт подери, ты заставляешь меня скучать!

Он хочет веселья, да? Пусть получает!

Прошептав несколько слов, я обратился в столб черного дыма — легкое, но очень эффектное заклинание. Нечто на грани трансфигурации и анимагии. Тело разорвалось на тысячу кусочков, мельчайших, сравнимых с атомами, я превратился в бестелесный сгусток энергии.

Покружил вокруг Блэка немного, наслаждаясь его замешательством. Он и в самом деле испуган, озадачен. Палочка высоко поднята, но он не представляет, куда целиться.

Что, не получается быть героем? Конечно, мы не школьники больше, пора научиться новому.

Довольно.

Обратившись обратно, я возник прямо перед его носом.

Блэк от неожиданности пошатнулся, наши глаза встретились, он сощурился. Узнал или нет?

Схватив за грудки, я сбросил его в грязную лужу под окном. Достаточно было небольшого усилия. Он в последний миг пытался зацепиться за отворот моей мантии, но пальцы беспомощно соскользнули, и, потеряв равновесие, Блэк упал. Мы были на первом этаже, но высоты хватило для того, чтобы падение стало чувствительным.

Перемахнув через подоконник, я тоже оказался на улице.

Ноги Блэка дергались: видно, он сломал себе что-то и теперь не мог встать. Лицо было растерянным.

В голове пронеслись тысячи идей, больных, уродливых причуд, являвшихся мне во снах.

Во дворе было относительно тихо. Только кто-то вопил от боли, да громко разговаривали в доме. Сражение кончилось.

Несколько Пожирателей засмеялись, глядя на беспомощного Блэка, но моего разочарования это не уменьшило. Поджав губы, я с отвращением смотрел на него.

Совсем не этого я хотел. Он повержен, но этого мало. Растоптать его, уничтожить. Но он никогда по-настоящему не был задет, сломлен, Блэк изначально свободен от того, что думают люди. В отличие от меня.

— Уходим, — услышал я издалека голос Люциуса.

Пожиратели медленно двинулись обратно, оставляя за собой раненых и, кажется, даже несколько трупов. «Зачем понадобилось их убивать?» — мелькнуло в моей голове и тут же погасло. Заслужили, решил я. В такой ситуации нет места жалости.

Снова поглядел на Блэка. Он лежал на прежнем месте. Грудная клетка вздымалась: должно быть, ему было тяжело дышать.

В трансе я подошел ближе, срывая на ходу маску. Пусть видит. Он никому не донесет на меня, я уверен. Блэк оскалился, будто давно ждал нашей встречи. Грязной рукой он провел по лицу и уставился на меня с интересом.

Клоун.

Отбросив палочку Блэка мыском сапога, я склонился над ним.

— Почему ты сегодня один, а? — проскрежетал я и сам подсказал разгадку — Блэк знал ее наверняка, судя по тому, какой натянутой стала его улыбка: — Неужели Поттер пренебрег другом ради девушки? Думаю, именно так и есть. Должно быть, вы больше не такие друзья, как в школе. Ведь в реальной жизни ты бесполезен, Блэк, как ни крути.

Он так и смотрел на меня своей застывшей улыбкой. Может быть, убей я его сейчас, его труп назло мне продолжал бы улыбаться.

Я глядел на него сверху вниз с омерзением.

Грязная отвратительная свинья.

Покончу с этим.

Столько невысказанного пенилось на моих губах, но разве кому-то это было нужно? Я плюнул на землю, в сантиметре от его головы. Это было совсем не то, о чем я мечтал, но это была самая достойная вещь, которую я мог сделать.

Вполне возможно, я стану проклинать себя, что не сотворил с ним большего.

— Почему не в лицо, Снейп? — почти умоляя, протянул Блэк.

На этот раз усмехнулся я и молча пошел оттуда. Маска была крепко зажата в руке.

О, он не нуждался в ответе. Блэк прекрасно знал почему!

Потому что я не такой, как Мародеры.

* * *

Октябрь 1980-го года

На дне стакана оставалось немного виски. Глушить эмоции не требовалось, их все равно не было. Очень давно не было.

Сердце сжимала бесконечная тоска, я был опустошен и раздавлен.

Напротив меня сидел Регулус Блэк. Не намного веселее. А с ним-то что? Устал быть хорошим сынишкой у мамочки?

Блэк был необыкновенно бледен и смотрел неподвижно в одну точку.

А может, он сделал то же, что и я? И теперь мучается, не может найти выход из клетки, в которую загнал себя? Возможно, даже убил кого-то.

Впрочем, я заговариваюсь. Блэк едва ли на такое способен.

Бородатый трактирщик протирал грязной тряпкой стаканы. Я безразлично следил за его действиями.

Что со мной? И когда это прекратится? Когда я смогу снова спать? Когда я пойму, что мне дальше делать со своей жизнью? Я хочу выйти из этого ступора, всей душой хочу снова верить, но стою на месте. Ни шагу в сторону.

Уйти некуда. Да и зачем?

В моем существовании больше нет смысла. Даже в моем трупе его было бы больше.

Иногда я думал: а не покончить ли с собой? Впрочем, нужно сделать это с пользой, а идеи, кому моя смерть может пригодиться, в голову не приходили.

Но я точно знал, что не пожертвую собой ради Лорда. Его приказы я выполнял без прежнего энтузиазма, на автомате. Спасибо Мерлину, что он не поручал мне убить кого-нибудь, и около недели я вместе с другими посменно следил за Дамблдором. Темный Лорд как никто разбирался в своих людях. А я определенно все еще его человек.

Мир снова перевернулся. Я в самом деле с ним.

Недавно я видел, как он убивает ребенка. Своими руками, без малейших колебаний.

Темный Лорд — жестокий убийца и больше ничего. А его речи — кровожадность, мстительность, прикрытые «идеями». Все, что он говорил когда-то — о предназначении Слизерина и тому подобное — уступило место стремлению уничтожить всех маглов и грязнокровок. Переработать их, как мусор — задача Пожирателей. И он считает это целью, высокой целью! Ошибаться в таком лидере настолько глубоко мог только я. Потерянный, лишившийся всего, я подсознательно тянулся к нему. Не видел разницы между силой, направленной во благо, и силой, обратившейся во зло, не отступающей ни перед чем. Хотя во мне теплилась надежда, что три года назад Темный Лорд верил в то, к чему призывал, а власть, вседозволенность развратили его. И я вместе с ним когда-нибудь превращусь в убийцу, потому что навеки связан меткой с этим человеком.

В груди похолодело, словно кто-то впустил туда зиму.

Вмешаться, исправить. Но как это осуществить? Изменить мнение Лорда — задача почти невозможная. Изменить остальных нельзя. Необходим толчок, который заставит нас двигаться, и кто знает, вдруг он даже поможет мне вырваться из круга Пожирателей?

За своими размышлениями я чуть не упустил, как Регулус Блэк встал из-за стола. Он комкал в руках лист бумаги, глаза лихорадочно блестели.

— Прощай.

С ума сошел. Уйти с поста.

— Куда ты собрался? — сказал я ему в спину. — Я тебя прикрывать не стану. Можешь не возвращаться, в таком случае.

Он резко остановился, точно ему в ноги ударила молния.

И? Что дальше? Я с негодованием ждал.

Надеюсь, он не выкинет чего-нибудь. Нежелательно, чтобы на нас обращали внимание.

Блэк простоял так совсем недолго. Куда он шел и зачем, я так и не узнал. Так же резко, как затормозил, он дернулся с места и скрылся из виду. Я пожал плечами. Каждый сам по себе.

Кинув монету на стол, я пошел наверх. Пришло время проведать Дамблдора.

Какой все-таки дурак этот Регулус. Даже не может скрыть своего испуга, руки трясутся. Смотреть тошно.

«Забудь о проблемах Блэка», — приказал я себе. Если на себя плевать, то на него уж подавно.

* * *

— Проваливай отсюда, парень!

Трактирщик почти спустил меня с лестницы. Сцепив зубы, я расправил мантию и холодно воззрился на него. Он уже взялся за прежнее занятие — протирал стойку бара. Меня словно не существовало.

Неловкость сковала меня и ненадолго выбила из колеи. Но я старался не показывать, что мне… стыдно. Я вышел на улицу и поежился. Мантия была тонкой, а холод к вечеру усиливался.

Когда проклятый трактирщик — я снова помянул его недобрым словом — схватил меня за шиворот и впихнул в гостиную, Дамблдор посмотрел на меня, как на слизняка. Несмотря на холод, я понял, что краснею, вспоминая об этом. И как я мог настолько сглупить? Как вора поймали, честное слово.

Но с другой стороны, кто такой Дамблдор, чтобы мне хотелось его уважения?

И между тем, я готов был провалиться сквозь землю под его взглядом. Лучше бы в нем был укор или негодование, но не такое равнодушие. Или он притворялся и гораздо больше был взволнован тем, что я мог услышать? Никогда не знаешь, что на уме у этого старика.

«Грядет тот, у кого хватит могущества победить…»

Предсказания, разумеется, бред. Им верят только домохозяйки. Но слова цепляющие. Даже у меня в первое мгновение дух захватило.

«Рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца...»

Кто-то, бросавший вызов. Но таких сотни, как узнать точно?

Получается, у нас есть неведомая новая сила, которая появилась именно для того, чтобы победить Лорда. И угадать, кому она принадлежит, очень трудно.

«Удобно, однако», — эта мысль показалась мне озарением. Пока я не понимал в точности, как это поможет, но предчувствовал, что на верном пути.

Жаль, не удалось дослушать до конца. Не такой уж и бред, как кажется на первый взгляд.

Что, если использовать это, как мне вздумается?

Новость, что Дамблдор в этом замешан, вполне возможно, заставит Лорда отрезветь. Едва ли жестокость его станет меньше, но он вспомнит, для чего изначально шел к власти… И если остальные узнают о пророчестве, то будет только лучше. Они испугаются, что дни нашего господства сочтены.

«Мерлин, я покинул свой пост!» — спохватился я и остановился, как вкопанный. Привычный страх перед пытками заставил меня позабыть обо всем.

Впрочем, моя отлучка покажет Лорду, насколько серьезно я все воспринял.

Неплохо придумано, Северус, подбодрил я себя. После стольких беспросветных дней во мне зародился крохотный луч надежды. Шанс ничтожный, я понимаю, но попытаюсь. Я хочу, чтобы кошмар, затянувший меня с головой, закончился.

* * *

Тело с трудом подчинялось мне после пытки. Конечности подрагивали, как в припадке эпилепсии. Я хотел завопить от ужаса, но не мог.

Еще секунда… Если бы Лорд продолжил пытку еще на несколько секунд, я бы признался во всем. В своих преступных мыслях, в своем отрицании, в своем разочаровании в нем. Перед лицом боли героев нет.

Безумие накрывало меня порывами.

Как страшно! Помогите мне, спасите, подскажите! Я не знаю, что мне делать, куда идти, кого просить, с кем драться… Я умолял Темного Лорда, я валялся в его ногах, потеряв всякие понятия о достоинстве. Я уронил себя, но это не имело смысла. Такие вещи никогда не несут смысла. Кажется, что отчаяние толкает к этому, но мы сами толкаем себя к падению, грязи. Как бы мы ни отрицали, но человек всегда к этому готов, кто-то в большей степени, кто-то в меньшей.

«Люциус!» — обрадовался я.

Попрошу его, он поговорит с Лордом…

Не получится. Я снова впал в отупляющую растерянность. Люциус и Темный Лорд давно не в тех отношениях, чтобы Лорд выполнил его мелкую просьбу.

Мерлин, кто может помочь? Не представляю!

Сжав пальцами виски, я сосредоточился. Но никто не приходил на ум. В голове была полная неразбериха.

Идиот… Даже не подумать о том, что пророчество может касаться Лили... Он сказал, что посмотрит, если «девчонка не будет мешать», он ее не тронет. Но я знаю Лили, она не будет стоять в стороне.

Нет-нет, сейчас не время бичевать себя за преступную неосмотрительность, нужно срочно решать, как помочь ей.

Бог мой, а что если он решит прямо сегодня покончить с этой «маленькой помехой»?

Страх парализовал меня.

Сделаю, что угодно, только бы мне помогли спрятать ее. Перейду на другую сторону, пусть даже завтра Лорд меня убьет. Поговорю с Поттером, он увезет ее в неизвестном направлении, и никто не выпытает из меня правду. Только где искать Поттера? И сколько потребуется на уговоры? Я готов умолять на коленях, чтобы ее спрятали, защитили, но кто поверит, что я хочу Лили только добра?

Дамблдор!

И как я раньше не догадался! Он способен уберечь ее от Лорда! Дамблдор — ее спасение, и как я мог только думать о Поттере, когда есть настолько могущественный маг!

Бросившись к столу, я схватил перо.

Но мысль, не пришедшая раньше в голову, поразила меня.

Это будет предательство. Кинжал в спину Темному Лорду, человеку, который поверил в меня. Подлость, самая настоящая низость по отношению к тому, кто заботился обо мне, научил всему, что я знаю.

Но стоит ли Темный Лорд того, чтобы столь яростно цепляться за него? Я сам не так давно признавал, что он сильно отличается от образа, который когда-то нарисовал себе вчерашний студент. Лорд умело завоевывал мою преданность, обволакивая меня комплиментами, обещаниями. А что получилось на деле? Да и что, по сути, он мне дал? Практические навыки, да и только. В его речах было мало действительно нового, одно психологическое внушение. Он и впрямь думал, что я пойду за ним до конца?

Были те, кто купился, те, кому нужен был только покровитель. Но я не из их числа. Лучше умереть от его руки за измену, но не лгать самому себе, что убийства и пытки — это правильно.

Мне придется унижаться. Теперь перед Дамблдором.

Не все ли равно? Я не могу поступить иначе. Лили дороже моей собственной совести. Пусть я буду истязать себя до конца жизни, но она значит для меня больше, чем кто-либо на этом свете… Тем более, тот самый конец близок.

Онемевшими руками достал пергамент из ящика, чтобы написать свой смертный приговор. Мелкими корявыми буквами я вывел:

«Профессор Дамблдор!»

И замер.

Оставалась единственная преграда, которая тревожила меня.

Люциус, мой последний друг, который всегда ставил меня выше других. Я потеряю его доверие, если он узнает о том, что я сделаю.

Перо в моей руке подрагивало. Огромная капля чернил грозила упасть на стол. «Но ты уже решил, не так ли?»

В панике, не давая себе опомниться, я начал писать.

Строчки скакали, но я не отрывал руку от пергамента. С сильным нажимом я вдавливал слова в лист. Запятая, точка. Подпись? Пожалуй, не стоит.

Решимость вдруг оставила меня.

Запечатав свиток кое-как, я встал и подошел к окну.

Для меня все кончено, не успев толком начаться. В руках я держал свою судьбу, бережно, стараясь не помять бумагу. Лили стоит того, чтобы умереть, но, Бог мой, как трудно, оказывается, отречься от своих надежд. Даже от маленького мирка, которого я не хотел, но о котором думал. Семьи, старости, детей.

Не будет. Это мой выбор.

Светало. Сколько прекрасного таилось в предрассветном небе, необъяснимого, волнующего и притягательного. И как я раньше не замечал этого? Все во мне порывалось распахнуть окно и вдохнуть утреннюю свежесть. Но я остался стоять на месте, приоткрыв рот и пытаясь что-то произнести. Слов не осталось.

Почти невыносимо, до сердечной боли, было признавать, что я хочу жить. Безумно. Каждой клеткой своего тела хочу жить.

* * *

Декабрь 1980-го года

В кабинете Дамблдора было неуютно. А может, под его пронизывающим взглядом.

— Значит, он попросил вас сегодня следить за мной тщательнее?

«Попросил». Дамблдор определенно насмехается надо мной.

— Не переиначивайте. Вы прекрасно слышали, что я вам сказал.

Он странно дернул уголком губ и погладил своего феникса.

— С какой целью вы позвали меня сюда? Вы должны понимать, насколько это рискованно, — нарушая затянувшуюся тишину, заметил я.

— Даю вам возможность не выпускать объект наблюдения из поля зрения.

Нахмурившись, я скрестил руки на груди.

— Что конкретно вы хотите знать? — резко спросил я. — Где бывает Темный Лорд? О чем он говорит с Малфоем?

— Я хочу знать только то, что вы сами согласитесь мне рассказать.

От ярости кровь отлила от лица. Он хочет проверить, насколько низко я сам опущусь? Я поднялся.

— Не уходите, Северус.

— И зачем мне оставаться, если вы так и будете молчать? Всего доброго, — я подошел к камину.

Проклятый старикашка. Сколько он будет буравить меня своим печальным взглядом.

— Одна ошибка не может перечеркнуть всю жизнь. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать, Северус.

Я внезапно почувствовал ужасную слабость перед этим человеком и разозлился еще сильнее.

— Позвольте уточнить, о какой из ошибок вы говорите? — медленно произнес я, вколачивая эти слова в его чугунную голову.

Он промолчал. Я удивился, что не слышу бесполезных опровержений или уговоров.

Обернулся.

Дамблдор по-прежнему гладил своего феникса.

Мне неожиданно пронзило насквозь бесконечное чувство благодарности за его молчание. На свете есть человек, который понимает мои чувства. Может быть, даже понимает меня целиком.

Только теперь это неважно. К тому же, Дамблдор глубоко ошибается. Он считает, что я обречен на одиночество. И пытается это исправить. А мне не нужна помощь, она мне даже отвратительна.

Одиночество — то, что помогает мне держаться.

* * *

Сентябрь 1981-го года

— Как хочешь, но я не поведу своих людей через болото, — сказал я Люциусу.

— А я виноват, что МакКинноны спрятались в такой глуши?

— Много людей там не нужно, — сказал я, всем видом показывая уверенность в своих словах. — Меня одного хватит.

Брови Люциуса взлетели. Чтобы сбить его с толку, я задумчиво произнес:

— Да, Трэверс с Мальсибером, пожалуй, не помешают. И хватит. МакКинноны не уйдут.

— Мальсибер…

— Он будет под моим присмотром. Если хочешь, возьмем Каркарова.

На лице Люциуса появилась презрительная гримаса. Он не выносил присутствия Игоря, и я не упустил шанса пощекотать ему нервы.

Новость, что МакКиноннов нашли, не укладывалась у меня в голове. И как теперь предупредить Дамблдора? Улучить бы момент. И хорошо, что мне удалось сократить число участников операции: так у этих людей будет больше шансов сбежать. Правда, ходили слухи, что Марлин МакКиннон не робкого десятка.

Малфой выглядел озабоченным, на лбу пролегла складка. Он смотрел прямо в мое лицо, но все как-то сквозь меня.

— Он торопил меня, такого раньше не случалось. Мне показалось… — Люциус быстро огляделся по сторонам.

Мы были одни в гостиной.

— Он словно… хочет проверить кого-то из нас. Поэтому так спешит. Ищет… крысу.

Я похолодел. Живейший испуг чуть не заставил меня дернуться, но в последний миг я сдержался. Стараясь снять напряжение, я сжал в кармане кулак.

— Ты думаешь, среди нас есть…? — осевшим голосом проговорил я.

— Не притворяйся. Ты знаешь, что есть, — спокойно ответил Люциус.

Уж не про меня ли он говорит? От страха засосало под ложечкой.

Но я наконец встретился глазами с Люциусом и понял, что ему ничего не известно.

— Я за Каркаровым, — не вытерпев, поспешно сказал я и вышел, оставив Малфоя одного.

Как узнать, кого подозревает Лорд? Я ускорил шаг. Мне почудилось, что месть Лорда уже нагоняет меня, что он кривит рот в жуткой усмешке, думая, что раскусил меня. Только он умеет так хищно ухмыляться. Единственной моей защитой от Лорда было то, что я прятал тайны в своем сознании, трансформировал их до такого состояния, что попробуй он извлечь их — не увидел бы ничего, кроме бессвязных обрывков. Корежил, размазывал до такой степени, что и знания в них уже не было. И все же я знал, что оно там есть. Прятать секрет от себя, играть с памятью, как заблагорассудится — основы окклюменции. Я ежедневно упражнялся. Разрушал мысль, и одновременно делал ее связной, усложнял, комбинируя разные фрагменты. Поскольку меня могли выдать эмоции, я пытался приучить каждую мышцу лица работать, как велит мозг. Как это делают руки и ноги. Это было неимоверно сложно, и иногда я догадывался, почему Лорд выглядит как ходячий труп. Он годами осваивал эти методы и достиг совершенства. Впрочем, этим он уничтожил свою нервную систему, и теперь она постоянно дает сбои. И появляются новые трупы — последствия его раздражительности и вспыльчивости.

Сомнения терзали меня, вгоняя в еще большее замешательство. А что, если меня заметили в «Кабаньей голове», когда я был там в последний раз? И теперь слежка ведется и за мной? Уловки, на которые я шел, чтобы затруднить Лорду доступ к моему сознанию и чувствам, превратятся в ничто по сравнению с голыми фактами.

Однако я обязан сделать то, что полагается.

МакКиннон давно прятала свою семью, но сама не скрывалась и открыто шла на конфликт с Темным Лордом. Если Лорд нашел их, это означает конец для этих людей.

Пропади все пропадом. Я не могу осторожничать, оберегая свою жизнь, когда на кону стоит благополучие целой семьи.

* * *

Сердце глухо бухало в ушах.

Эти несчастные не успели. Что случилось? Орден Феникса был оповещен вовремя. Почему так медлили? Мы застали их, когда они пытались воспользоваться порталом.

Внутренности скручивало от того, что я не могу больше ничего предпринять.

Посреди комнаты стоял старик, молодая женщина и юноша лет пятнадцати. Огромными невинными глазами он смотрел на волшебные палочки в руках Игоря, Трэверса и Мальсибера. Трупы старших сыновей этой женщины лежали во дворе.

— Я проверю, есть ли кто наверху.

— Да, Северус. Я знаю, что ты не любитель, — скучающе сказал Люциус, расположившийся в кресле.

Мальчик затрясся и воскликнул тонким пронзительным голосом:

— Не убивайте нас! Пожалуйста, не убивайте!

Этот крик отчаяния, предсмертной мольбы, обращенный к своим убийцам, пробрался мне под кожу. Волосы встали дыбом.

— Мама, мама, попроси их! Дедушка! — мальчик шагнул босыми ногами к старику. — Я не хочу умирать! Они отпустят, дедушка! Они отпустят, если попросить!

Старик, еще полный сил, но лишенный оружия, крепко стиснул ребенка, заставляя его замолчать. Но тот не унимался и горько плакал навзрыд. Бесновался, дергался в истерике. И все орал, уже без слов, заходился диким хрипом на последнем издыхании.

Женщина, до этого стоявшая, как каменное изваяние, не шелохнувшаяся, даже когда ее ребенок просил последней ласки, вдруг упала на колени. И в таком унизительном положении придвинулась к Трэверсу, молитвенно сложив руки:

— Убейте его первым, умоляю вас. Только не мучайте, только не мучайте его… — залепетала она каким-то невероятным, словно исходящим из самого ада, глухим, отчаянно свирепым голосом. Я не мог поверить, что это слова женщины и матери.

Трэверс грубо схватил ее за волосы и задрал голову, чтобы рассмотреть как следует. У меня перехватило дыхание.

— Ты нас с кем-то перепутал, мальчик, — сказал он, отталкивая от себя женщину. — Авада Кедавра!

В глазах потемнело.

— Круцио! Инсендио! Инактум аргеникум! Бомбарда! — раздалось вокруг. Пожиратели перебивали друг друга, кричали, хохотали…

Я медленно выполз по стене к выходу.

Не слушать, не смотреть, не помнить, не понимать… Сколько мне еще придется тонуть в своей лжи, в которой с каждым днем я запутывался все сильнее, в страхе, в боли от того, что я бессилен? Видеть и не иметь возможности помочь.

Разум давно уже сдался, мой черед подчиниться. Я — самое бесполезное, низкое, жестокое творение Бога.

Зачем, зачем он меня создал?!