Звери (гет)

Не следует затевать ссоры с женщиной, в которой пробудились материнские чувства. На её стороне вся мораль мира.

Эрих Мария Ремарк

Нарцисса Малфой медленно шла вдоль берега, вдыхая прохладный свежий воздух; справа от неё была бесконечная стена повисшего над рекой плотного тумана: умом она прекрасно понимала, что за ней привычный и обыденный пейзажик из реки и леса на высоком берегу, но разыгравшаяся фантазия рисовала глубокую пропасть, уходящую далеко вниз.

Перед взором Нарциссы все ещё стояло окровавленное, покрытое порезами лицо Драко. Ей всё ещё слышались отголоски криков Драко, корчащегося на полу. Её губы всё ещё шептали, а сердце разрывалось от вопля:

— Драко, Драко, мой единственный сын!

Нарцисса остановилась и повернулась лицом к туману.

— Моя мать не виновата, Повелитель! Прошу вас, она даже не Пожиратель!

Внизу, под туманом, мягко зашипела, заволновалась вода.

Драко закричал «Мама! Мамочка!», дверь захлопнулась, и Нарцисса пошатнулась — и наступила тишина.

Ей показалось, что страх, так долго мучивший её, наконец пожрал её совсем: пустота в душе была настолько странной, настолько неестественной, что, дивясь такому изменению, Нарцисса ощущала себя лишь движимым инстинктами телом, а не живым человеком.

Холодная голова, трезвый расчёт, замершее сердце. Никаких внутренних истерик, никакого душевного разлада, ни капли сожаления.

Она знает, что делать.

* * *

Белла крутилась перед зеркалом: то и дело она била заклятиями по суетившемуся вокруг неё эльфу-домовику, дёргала себя за волосы и тыкала в стекло пальцем.

— Как думаешь, Цисси, эта мантия красивая? Она мне идёт? — Белла требовала присутствия Нарциссы при подготовке к каждому регулярному собранию Пожирателей Смерти, которое периодически возглавлял сам Тёмный Лорд.

— Да, она очень хороша, и ты в ней замечательно выглядишь, — дежурно ответила Нарцисса, подметив про себя, что эта мантиях отличается от всех остальных мантий Беллы абсолютно ничем. Чёрная, с кружевами и глубоким декольте, она делала Беллу похожей на жуткую ведьму из сказок, однако сказать правду Нарцисса не решалась. В конце концов, чёрный хотя бы бледнил её, а не превращал в нечто с красным лицом, как бордовые мантии.

Необходимость льстиво врать было не единственной причиной, по которой Нарциссе было неприятно быть с Беллой в такие моменты, но ей приходилось терпеть все мучения с ангельским терпением, прикрывая мужа. Откажись она, гнев и негодование сестры обрушатся именно на него. Кроме того, вся эта церемония в целом была на редкость удручающим действом. Нарцисса слишком хорошо помнила, какой Белла была в молодости, и то, что она видела перед собой сейчас, было просто ужасным.

Раньше Белла была роскошна. Высокая и статная, она походила на древнюю варварскую королеву-воительницу: пышная копна густых блестящих волос, крепкое белое тело, будто закованное в корсет, который она всегда носила поверх мантии, крупные металлические украшения и полные огня тёмные глаза — такой она осталась в памяти Нарциссы. Её белоснежная улыбка в обрамлении кроваво-красных губ, точёный хищный нос, острые скулы — всё придавало Белле необыкновенную обольстительность, и она была бы поистине самой прекрасной женщиной, если бы не портившая её жестокость, что отличала Беллу ещё до Азкабана.

Сейчас же от былой красоты остались лишь почти стёршиеся следы. Волосы поредели и поседели, стали тусклыми и блёклыми, лицо походило на череп, а тело — на скелет, обтянутый кожей, зубы частично выпали, частично сгнили, а злые морщины сеткой покрыли лицо.

Будучи прежде отличной моделью для прерафаэлитов, Белла нынче стала живым воплощением столь любимого художниками «vanitas».

Однако сама Белла это плохо осознавала. Подкрашивая сморщенные губы бордовой помадой, она только подчёркивала желтизну зубов, а обнажая испорченную кожу груди, только ярче показывала свою немолодость.

В своих попытках украсить себя с единственной целью — понравится, захватить внимание Тёмного Лорда — она была просто смешна и нелепа.

Нарциссе было так мерзко видеть спину Беллы, в которую словно намертво въелась грязь тюрьмы, с торчащими рёбрами и бугрившимся позвоночником — и всё, что она могла сделать, лишь уговорить Беллу её не оголять, хотя та думала, что это повысит её привлекательность. Нарциссе было так грустно перебирать одно за другим украшения, чтобы выбрать наиболее подходящие: изящные ювелирные изделия Малфоев смотрелись на Белле чужеродно, а тяжёлые готические Лестранжей ещё больше старили её. Нарциссе было так стыдно, когда её сестра заливалась диким хохотом в ответ даже на самые плоские и неостроумные шутки (хотя здесь она успокаивала себя одним: Белла столько лет провела в одиночной камере, что любая шутка наверняка кажется ей смешной, благо дементоры никогда чувством юмора не отличались).

Нарцисса не выдержала и отвернулась от Беллы, позволив себе прикрыть глаза и тихонечко вздохнуть: её ожидало ещё собрание, на котором ей потребуются все силы, всё терпение и всё умение владеть собой.

Это будет очень тяжёлый вечер, невероятно изматывающий, как и все подобные до него: Нарцисса не знала наверняка, явиться ли на этот раз Тёмный Лорд, не появлявшийся в Малфой-Мэноре уже довольно давно, и поэтому ей приходилось заранее быть готовой держать свой разум под контролем и не запускать в него всю бурю чувств, связанных с Драко.

От дальнейших мыслей Нарциссу отвлёк шум: вскрик домовика и ругань Беллы — звуки, ставшие уже настолько привычными, что Нарцисса не испугалась бы, даже если бы, пробудившись от глубокого сна, услышала их посреди ночи.

А ведь, пожалуй, на этот раз Белла может ей сослужить неплохую службу; Нарцисса чуть улыбнулась и обратила всё своё внимание на столик, по которому были разбросаны украшения. Взяв в руки первое попавшееся колье из громадных гладких чёрных камней, будто покрытых хлопьями снега, очень помпезное и исключительно безвкусное, она подошла к сердитой Белле, недовольной медлительностью домовика, надевавшего на её опухшие ноги туфли, и закрепила на шее это колье.

— Вот чего-чего, но вкуса у тебя бездна, — мигом забыв об эльфе, провозгласила Белла и удовлетворённо погладила камни на украшении. — Наверное, это компенсация за отсутствие характера, — шутка показалась ей остроумной, и она рассмеялась.

Нарцисса вежливо улыбнулась и не без некоторой доли мстительности подумала:

«Что же, теперь Тёмный Лорд в моей голове найдёт только мысли о мерзости колье Беллы».

* * *

За длинным столом в парадном обеденном зале Малфоя-Мэнора мог поместиться весь цвет Пожирателей Смерти, все ближайшие соратники Тёмного Лорда, но пока что все присутствующие предпочли не садиться за него. По правде говоря, если у самой Нарциссы был бы выбор, она бы скорее села на пол: ей казалось, что всю столешницу буквально пропитала кровь, хотя домовик очистил стол до блеска после того случая; видела она стол и вовсе только во время собраний: с некоторых пор Малфои трапезничали в гостиной.

Однако в обществе не следовало выказывать свои чувства, и Нарцисса напустила на себя каменно-гордый вид, принявшись отстранённо наблюдать за явившимися на собрание колдунами и ведьмами.

Белла вертелась у входа в зал, даже не став подходить к своему мужу, который, наоборот, предпочёл встать у противоположной стены. Хотя, приглядевшись внимательнее, Нарцисса поняла, что скорее это было решение Рабастана, бывшего сегодня непривычно серьёзным и намного более внимательным к брату, чем прежде. Рудольфус же выглядел очень нехорошо: страшные синяки под глазами, нездоровый цвет исхудавшего лица, слабость во всех, некогда сильных, членах — словно он всё ещё находился в Азкабане не только душой (это было как раз его нормальное состояние), но и телом.

Яксли о чём-то мрачно и злобно докладывал Руквуду. Тот скучал, но не отходил, в то время как Селвин и минуты не продержался в разговоре со своими собеседниками Кэрроу и улизнул от них в сторону Трэверса. Долохов, единственный, кто уже сел за стол, что-то негромко бормотал, схватившись за голову, а за его спиной прохаживался Мальсибер, витающий где-то в своих облаках, которые, как предполагала Нарцисса, походили скорее на преисподнюю. В уголке в тени пытался спрятаться Петтигрю, готовый в любой момент броситься в темницу, чтобы заткнуть сидевших там пленников. Ни один Пожиратель не смотрел в его сторону: ещё со времён своего обучения в Хогвартсе каждый слизеринец усваивал простую мысль, что предательство — это самый тяжкий грех. Именно за предательство Пожиратели жестоко убили Каркарова: это он сдал Руквуда, Крауча, да и готов был сдать их всех до одного. Ни один из избежавших Азкабана ни словом не обмолвился, кто конкретно на них наложил Империус — это сам Мальсибер признался в том, что любил использовать это заклинание на своих жертвах и на тех, чья лояльность была необходима Тёмному Лорду, и авроры решили сами решить, что это был он.

Другим изгоем был Люциус.

Он вжался в стенку и отчаянно изучал узорчатый паркет: никто не подходил к нему, никто даже не стал с ним здороваться, предпочитая приветствовать только Нарциссу. Думал ли когда-нибудь один из богатейших чистокровных магов Британии, что узники Азкабана будут считать ниже своего достоинства здороваться с ним за руку?

Нарцисса понимала причины такого почти всеобщего презрения: если поначалу его питали лишь те Пожиратели, что не стали прикрываться Империусом и в результате провели долгие годы в Азкабане — хотя и старались не очень этого показывать, всё же Люциус был богат и сумел вновь завоевать доверие Тёмного Лорда, став его правой рукой — то после провала операции в Отделе Тайн, который все решили повесить исключительно на Малфоя, к ним присоединились остальные, в первую очередь те, кто впервые оказался в тюрьме. Но только теперь и Тёмный Лорд резко охладел к своему слуге, и скрывать свои чувства никому уже не приходилось.

Даже старик Нотт, прежде всегда относившийся к Люциусу с дружелюбным уважением, затаил на него жгучую обиду: в Отделе Тайн его тяжело ранило, но именно Люциус приказал его оставить; Нотт едва выжил и до сих пор двигался, явно испытывая боль. А ведь Нотт был самым милым человеком в числе Пожирателей: иногда Нарцисса совсем не понимала, что он делает среди Яксли, Мальсибера и Трэверса.

Всегда больше напоминавший статую, чем человека, Трэверс, завершив разговор с Селвином, поднял голову и с какой-то особой ненавистью рассмотрел сияющую, страшно дорогую люстру, как раз к приходу первых участников собрания вычищенную домовиком. Трэверс был из тех Пожирателей, что фактически поселились в Малфой-Мэноре: его фамильный особняк сгорел дотла в ту ночь, когда за ним пришли авторы. Когда он сбежал из Азкабана, возвращаться ему было некуда. Нарцисса чувствовала, что Трэверс думал о том, что имея на руках сумму галлеонов, потраченную на эту люстру, он мог бы начать восстановление своего дома.

Мальсибер, также лишившийся жилья, иногда наведывался к ним, в перерыве между нередкими облавами: немалая доля убийств магглов приходилось именно на него. Нарциссе стоило тогда больших усилий не закричать от ужаса, когда Амикус Кэрроу доверительно поведал ей, что Мальсибер часто ночевал в домах своих жертв. В Малфой-Мэноре же он взял за традицию охотиться за павлинами: один раз ему даже удалось зажарить самого красивого из них.

А вот у Яксли с местом проживания всё было в порядке; кроме того, он был занят в Министерстве, поэтому Нарцисса видела его очень редко. Но и Яксли недолюбливал Малфоев, а с некоторых пор их вовсе их не выносил. Нарцисса подозревала, что дело было в обыкновенной зависти: её Драко был хорошим и послушным мальчиком, настоящей гордостью семьи, никогда не ставившим под сомнение авторитет близких, а вот находившийся на попечении Яксли сын его умершего старшего брата пошёл наперекор всему, сбежал из дома и начал учиться на аврора. Это было огромное унижение для Яксли, которое он всё ещё никак не сумел преодолеть и которое он перенёс на Драко, очевидно, не смирившись с мыслью, что это его племянник, а не «белобрысый мальчишка Малфой» стал позором для своей семьи.

— Что же, как поживает миссис Лестранж? Как скоро нам ожидать появление малыша с самой чистой кровью? — заскучавший Мальсибер решил развлечься, обратившись к Лестранжам с расстояния нескольких ярдов.

На удивление незаметный сегодня Рабастан Лестранж стоял с абсолютно каменным лицом и смог сохранить его, отвечая на ёрнический вопрос Мальсибера.

— К концу этого года, я полагаю, — Лестранж добавил в свой тон льда, всем своим видом показывая, что не имеет ни желания, ни намерения обсуждать эту тему.

Мальсибер облизнул губы и явно хотел что-то ответить, но потом передумал и смолчал.

Нарцисса внутренне выдохнула. Отношения между младшим Лестранжем и Мальсибером были известны своей, мягко говоря, холодностью: она могла назвать, как минимум, несколько известных только ей конфликтов, хотя она точно знала, что на самом деле их было намного больше. Кроме того, она могла с уверенностью сказать, что Рабастан Лестранж был из тех редких людей, которых Мальсибер боялся. Но если Тёмному Лорду он не рисковал и возразить, то на Рабастане он отыгрывался за свой страх, считая, видимо, что чем чаще будет пытаться его поддеть, тем легче будет ему самому справляться со своими эмоциями. Но определённую грань он никогда не переходил, ибо прекрасно знал, что для Лестранжа убить его не составит труда и оплакивать его никто не станет. Так, балансируя, Мальсибер ходил между жизнью и смертью и щекотал себе нервы.

Алекто Кэрроу завизжала от смеха: Нарциссе не нужно было видеть её, чтобы понять, что это развеселилась именно она. Такого смеха, похожего больше на визг умирающего под ножом поросёнка, не было ни у кого. Собственно, она сама была бы неотличима от поросёнка, если бы водились особи, умеющие ходить на задних копытцах. Её брат рассказывал, активно жестикулируя, что-то на редкость забавное для Алекто: его лицо, словно вытаченное скульптуром, находившимся в состоянии алкогольного опьянения, выражало глубокую любовь к самому себе и удовольствие от своего блестящего чувства юмора.

Поток амикусовых юморесок был прерван самым грубым образом: в зал вошёл твёрдым шагом Северус Снейп, и все невольно притихли: новый директор Хогвартса стал настолько близок к Тёмному Лорду, что никто не находил возможным вспоминать о том, что он вообще-то полукровка и не чета им.

— Тёмный Лорд не прибудет на сегодняшнее собрание, — как всегда чётко и с особой замедленной интонацией произнёс Снейп и прошествовал к своему месту.

Лёгкий недовольно-разочарованный гул на секунду повис в зале, а затем сдулся. Белла от расстройства топнула ногой и, ссутулившись, отошла от входа; Нарцисса не без труда сдержала облегчение и обменялась быстрыми взглядами с Люциусом, который даже слегка порозовел.

Сев на стул, заботливо отодвинутый Люциусом, Нарцисса выпрямила спину и положила руки к себе на колени; Белла бухнулась рядом и почти легла на столешницу, подперев подбородок кулаком. Нарцисса понимала, какое горькое разочарование сейчас испытывала Белла, для которой каждая встреча с Тёмным Лордом была подобна живительному глотку воздуха, но согласиться с ней никак не могла: исполнять обязанности хозяйки, среди которых была и необходимость посещать все собрания, было и в обычные дни нелегко, но в присутствии Тёмного Лорда это становилось непосильной ношей.

Нарцисса расправила складки на мантии, повернула голову к говорившему Яксли и изобразила живой интерес.

«Как давно я не видела Драко, если подумать! Насколько он подрос? Эта еда в Хогвартсе просто ужасная, такая неинтересная и жирная. Надо ему прислать что-нибудь из выпечки. И обязательно написать ему, чтобы приезжал ко мне. Поскорее бы наступили Пасхальные каникулы!»

* * *

Нарцисса сидела напротив Люциуса, неспешно пьющего вино из хрупкого бокала: это был редкий для них момент тишины и спокойствия. В преддверии Пасхальных каникул Пожиратели покинули Малфой-Мэнор: остались только Беллатрикс и Петтигрю. Однако первая пропадала где-то, видимо, искала новое место для сна, а второй присматривал за пленниками. Завтра должен был приехать Драко, и на душе у Нарциссы было удивительно благостно.

— Вам прислали уже книги, о которых вы говорили на днях? — Люциус, насколько она помнила, собирался купить Драко несколько ценных экземпляров на немецком языке в его личную библиотеку.

— Да, буквально сегодня утром, — не без удовольствия ответил Люциус и приложился к бокалу. — Они действительно оказались так хороши, как о них мне написали.

— Драко будет счастлив, тем более, ему давно пора немного освежить свои знания немецкого.

— И ткань для новых мантий тоже уже готова? — Люциус не мог забыть о желании Нарциссы обновить гардероб Драко.

Нарцисса кивнула.

Об ещё одном маленьком сюрпризе для Драко она не стала говорить мужу: это был очаровательный кулон в виде тоненькой лошадки, покрытой белоснежной эмалью, с глазами-сапфирами и бантиком из золота в волнистой гриве. Драко как-то обмолвился в одном из писем, что его невеста Астория Гринграсс очень похорошела и что она обладает прекрасным характером: не навязывается и ведёт себя скромно. Такая невестка была настоящим сокровищем, и Нарцисса, зная, что Гринграссы обожают лошадей, решила помочь Драко и заказала такой небольшой подарок для Астории. Драко пришлёт его ей вместе с поздравлением с Пасхой.

Коробочку с кулоном, украшенную изображениями пасхальных яиц, она положила лично в их особое с Драко потайное место. Драко был скрытным мальчиком и не любил делиться самым сокровенным, но он мог с уверенностью намёками говорить или писать Нарциссе, что его тревожит, и она легко угадывала его просьбы, подкладывая такие подарки или письма в нишу за портретом деда Драко, о которой Люциус и не догадывался.

В этот раз она себе позволила немного задержаться в комнате Драко, приготовленной к приезду хозяина: всё было чисто, вещи лежали на своих местах, а коллекция живых миниатюр всех моделей мётел переместилась в новый шкаф, купленный пару месяцев назад. Нарцисса коснулась мягкого покрывала, расшитого золотыми снитчами, проверила книжные полки, полюбовалась видом из окна и даже взяла с серебряного блюда зелёное яблоко, которые так любил Драко: домовик постарался на славу и выбрал для хозяина только самые свежие и хрустящие — Нарцисса провела несколько исключительно вкусных минут.

— Драко не передумал не приглашать в гости никого из своих друзей? — Люциус допил всё вино и напустил на себя равнодушный вид, хотя Нарцисса была уверена, что этот вопрос по-настоящему волнует его.

— Нет, он не писал, что поменял своё мнение.

Люциус расслабился и позвал домовика.

Она, как и Люциус, была согласна с тем, что ныне время не самое подходящее для того, чтобы приглашать в Малфой-Мэнор Тео Нотта или Блейза Забини, а уж тем более Паркинсон или Гринграссов (первую Нарцисса не выносила, а для вторых было слишком опасно жить в одном здании с целой группой не всегда адекватных взрослых мужчин).

Люциус заполучил свежий графин, полный вина, и Нарцисса оказалась вынуждена от нечего делать смотреть на портреты предков Драко, висевшие на тёмно-фиолетовых стенах парадной гостиной: каждый из них написал свою собственную страницу в истории рода Малфоев, но мало кто из них вызывал в душе Нарциссы отклик. Они были для неё всего лишь нарисованными фигурами, тенью людей, которыми они когда-то были. За исключением одного.

Это был портрет Абраксаса Малфоя, её свёкра, умершего от драконьей оспы всего два года назад. На портрете он был ещё довольно молодым, крепким мужчиной с надменным лицом, но Нарцисса запомнила его совсем иным: худым, измождённым стариком, с кожей, начинающей стремительно зеленеть от поразившей его болезни.

Абраксас относился к Нарциссе очень хорошо, и она это ценила, поскольку он был уважаемым волшебником, бывшим когда-то кандидатом на пост Министра магии, но не получившим его из-за своих достаточно радикальных воззрений. Он был близко знаком с самим Кантанкерусом Ноттом, и на базе его взглядов выстроил свою собственную стройную систему идей, включавшую не только чистую идеологию, но и практические шаги навроде законопроекта, который уменьшил бы число магглорождённых волшебников в Министерстве Магии. Это был Абраксас Малфой, кто подготовил отличную почву для деятельности Тёмного Лорда, ещё более радикального, чем Нотт и Малфой, но сам Пожирателем не стал, очевидно, не теряя надежду вновь выдвинуться на высший пост.

Малфой-старший был сильным человеком, но Нарцисса привыкла видеть его живым и домашним: они жили в одном доме, и Абраксас иногда выходил из своего кабинета, чтобы посмотреть на внука, в котором он души не чаял. Он постоянно дарил маленькому Драко подарки, и один из них, на десятилетие мальчика, был настолько великолепным, что Нарцисса даже не удержалась от лёгкой зависти. Этот его подарок до сих пор стоял на самом видном месте в комнате Драко: огромная и самая точная модель Хогвартса, с подземельем Слизерина, с Большим залом, даже с гостиной Гриффиндора и Больничным Крылом.

Абраксас вообще оказывал Нарциссе всяческую поддержку в воспитании Драко, поэтому когда он умер, а случилось это быстро, Нарцисса не знала, кому было больнее: ей или Люциусу, который внешне был исключительно сдержан. Ей же его очень не хватало, и первое время она мучилась от одиночества: через пару недель Люциус оказался в Азкабане, а Драко в сентябре вернулся обратно в Хогвартс, и Нарцисса осталась одна в огромном доме, в очередной раз почувствовав, что же это — смерть.

Когда она была маленькой, то не понимала, что это такое: ей казалось, что вот матушка вернётся к ним, прилетит на метле из Австралии, совсем скоро, а не прилетела она до сих пор лишь потому, что из Австралии долго лететь на метле. Но месяцы шли, матушка не возвращалась, а Нарцисса росла и быстро забыла, как жила до этого.

Ей было девятнадцать, когда умер отец. Он всегда требовал держать все двери открытыми, но она в тот же день, когда они аппарировали с кладбища, закрывала каждую дверь, которая попадалась ей на пути. Упрямо закрывала.

Она не ждала его, и ей не казалось, что вот она войдёт в отцовский кабинет и увидит его статную фигуру у окна. Нет, она отчётливо видела не его, а пустоту. Пустоту на его любимом кресле, пустоту в библиотеке, пустоту в кабинете и во главе стола.

После смерти Абраксаса весь Малфой-Мэнор стал пустым: это был его дом, каждая комната, каждая книга помнила его, и его присутствие в нём казалось вечным, нерушимым. Но он умер, и вместо него осталась лишь пустота.

Вот, что остаётся после нас — пустота. И чтобы мы ни делали, как бы ни пытались победить смерть, в наших руках изменить лишь одно — будут ли люди чувствовать эту пустоту и будет ли им больно от неё или она останется ими незамеченной.

Нарцисса думала, что уж Тёмному Лорд смерти бояться не надо: пустоту вместо него будут замечать долгие годы. Люди уж так устроены: плохих людей они помнят намного дольше и чётче, чем хороших.

* * *

— Crucio!

Нарцисса закричала и протянула ослабевшую руку вперёд, цепляясь пальцами за пол, но вопль Драко заглушил её крик: мальчик задёргался в страшных конвульсиях, его глаза в красной сетке лопнувших сосудов бешено вращались в глазницах, а лицо исказилось мукой.

Недалеко от него лежал Люциус, а в ногах у Тёмного Лорда валялась Беллатрикс.

— Мой Лорд, мой Лорд, он был здесь, мальчишка Поттер был здесь!

— Вы вновь посмели обмануть меня! Подвести! Crucio!

Это её кости плавились, это её череп рассыпался, это её руки и ноги вырывались из тела, это она испытывала самую сильную боль, которую в принципе может причинить один человек другому. Её, пусть он пытает её, но не Драко, только не Драко!

Почему, почему она такая слабая, почему на неё так подействовал Круциатус, что все её конечности стали весить словно Хогвартс, вся она превратилась в один сгусток боли, наполненный ужасом.

Лицо Драко, залитое кровью, стало похоже на уродливую языческую маску, и Нарцисса нашла в себе силы немного приподняться, оторваться от пола.

— Драко, мой мальчик, мой мальчик! ДРАКО! — мучаясь от боли, охватившей всё тело, она всё же встала, но не удержалась на ногах и повалилась назад, ударившись спиной о дверь.

— Мой Лорд, прошу вас!

— И вы вновь упустили его!

— Мама! Мамочка! — бессвязный крик Драко вдруг сменился мольбой о помощи: он звал её, он звал, ему больно, её сыну больно! Нарцисса рвала на себе волосы, исходясь в рыданиях.

— Мой Лорд! — призывы Беллы переросли в вопль боли.

За спиной Нарциссы вдруг образовалась пустота, и она в неё провалилась: кто-то схватил её за плечи и вытащил в коридор.

Дверь захлопнулась.

— ДРА… — внезапно чья-то ладонь закрыла ей рот, а затем её подняли и быстро понесли куда-то наверх, по лестнице.

Она вырывалась, извивалась как змея, кусалась: её Драко, её сын, он остался там!

Наконец, Нарциссу опустили на пол, и она, пошатнувшись, развернулась и кинулась было на человека, который забрал её от Драко.

— Стоп, Нарси, — перед своим носом она обнаружила нацеленную палочку. — Ты никуда не пойдёшь.

Нарцисса мигнула, сконцентрировала взгляд и поняла, что перед ней, закрывая собой дверь, стоит Рабастан Лестранж.

— Ра-рабастан? — прохрипела Нарцисса.

— Тебе надо присесть, — тяжело дышавший Лестранж, сохраняя предельно жёсткое выражение лица, указал палочкой на кушетку.

— Мой Драко… — Нарцисса сделала шаг вперёд, но Лестранж её прервал:

— Нарси, мне бы очень не хотелось использовать Петрификус Тоталус, — что-то подсказало Нарциссе, что он не врёт. А ей нельзя быть сейчас обездвиженной: её помощь может понадобиться Драко в любую секунду.

Нарцисса послушно рухнула на кушетку и чуть было не соскользнула с её шёлковой обивки. Она двигалась словно во сне, дёргалась как марионетка, управляемая неумелыми руками, тряслась всем телом. Спине было влажно и очень холодно, и та часть Нарциссы, которая всегда была озабочена собственным внешним видом, смутно осознавала, что взмокла от пота. Нарцисса согнулась и впилась ногтями в голову.

Повисла тишина, нарушаемая лишь стуком больших напольных часов, стоявших в углу.

Лестранж опустил палочку чуть ниже, но убирать её совсем не стал: в таком состоянии он Нарциссу никогда не видел, но не сомневался, что если она захочет, то нападёт на него с голыми руками. Он скосил глаза на порванный рукав мантии и потёр челюсть, в которую пришёлся один из ударов Нарциссы.

Нарцисса сидела, широко расставив ноги и раскачиваясь из стороны в сторону, обычно идеально гладкие волосы были взъерошены, а лицо алело. Монументальная торжественность комнаты, в которую он её затащил, была слишком инородной, настолько чужой и холодной, что Лестранжу стало неуютно: всё богатство, вся знатность, вся чистокровность Малфоев не уберегли их.

Лестранж притянул к себе бокал и графин с огненным виски и налил Нарциссе, не без опаски сунув бокал ей прямо в руку.

— Вот, выпей.

Нарцисса бездумно залпом выпила виски и уставилась на бокал: он был покрыт позолотой, а ножка была сделана в форме змеи.

Богатство, везде богатство, она бы отдала все деньги, всё до последнего кната, лишь бы вытащить Драко, лишь бы спасти его.

Нарцисса с ненавистью посмотрела на змею на бокале и выпустила его из рук: тот с противным хрустом упал на ковёр и разбился.

— Нарси, я понимаю, что сейчас не время, но… — голос Лестранжа дрогнул, и он схватился за голову, немного помолчал и продолжил уже спокойнее: — Нарси, я не стал писать, а решил сам, лично, сообщить, поэтому и пришёл, — Нарцисса подняла измученные глаза: бледное лицо Лестранжа озарилось слабой улыбкой. — Я и прежде подозревал, но теперь точно известно, что Десс ждёт ребёнка.

— Ребёнка? — прошептала она. — У вас будет сын?

— У Лестранжей всегда рождаются мальчики, — Лестранж было улыбнулся, но взглянув прямо в глаза Нарциссы, он резко помрачнел.

Беллатрикс всегда говорила, что если бы у неё был сын, она бы с радостью его ввела в круг Пожирателей Смерти. Но у неё и Рудольфуса нет ребёнка, поэтому это твой сын, наследник Лестранжей, займёт его место. И ты это прекрасно понимаешь.

Она чувствовала сердцем, особым материнским чутьём, обострённым до предела, читала это в глазах Лестранжа: он думал о том, что если всё останется, как сейчас, то на месте Драко может в будущем оказаться его сын. Она сумела уловить в нём ту перемену в душе, что происходит с каждым будущим родителем, тот почти животный инстинкт, что заставляет мать бросаться на того, кто угрожает её ребёнку, то чувство осознания, что ты уже не принадлежишь себе до конца.

Они смотрели друг другу в глаза, и Нарцисса вспомнила Эридес, такую нежную и чувствительную, она знала её ещё малышкой, а теперь Эридес станет матерью.

А потом, спустя долгие счастливые годы, вслед за первым шагом, первым полётом на метле, первым письмом из Хогвартса, первой поездкой с вокзала Кингс-Кросс, письмами, оценками, экзаменами, домашней выпечкой, весёлыми историями о школе и друзьях, у Эридес заберут её сына, заклеймят его и заставят убивать. Её сын будет писать письма о том, как отвратительны грязнокровки и как много они уже сделали, чтобы очистить от них мир, её сын будет ползать на коленях, умоляя не трогать мать, её сын будет кричать от боли. Её сын будет смотреть, как огромная змея пожирает его школьного учителя.

Её сын будет отвечать за все те ошибки, что уже совершил и обязательно совершит его отец.

Каждый неверный шаг Лестранжа станет шагом их сына к пропасти.

Да, Лестранж думал почти о том, что и она.

Нарцисса Малфой не знала, что Рабастан и Эридес Лестранж сделают, чтобы спасти свою семью.

Но она точно знает, что будет делать сама.