ILY (гет)

— Это все ты, ты, ТЫ!!! — Кричу я вне себя, пока Дин стоит сзади, крепко обхватив меня руками.

— Тише, тише... — Шепчет он, но у него получается неубедительно. Голос такой, словно он и сам готов заплакать и закричать.

Я кидаюсь к Сэму, но Дин крепче сжимает мои локти.

— Нельзя. Он ранен. Нельзя, Лили.

Мэтт смотрит, чуть прикрыв веки. По его щеке проходит царапина от скользнувшей пули. Его наверняка разбирает дикая боль от серебра, капилляры на щеке чернеют сожженными ниточками, протягиваясь по левой половине лица, но парень смотрит лишь на меня, пока мадам Помфри метается от одного пострадавшего к другому, залечивая шрамы у Мэтта и борясь за жизнь Сэма. Бернс сидит, скрючившись, будто он цветок, сломанный сильным ветром. Из-под грязных, всколоченных волос блестят пьяные от боли глаза. Но я вижу в них укор. И боль не от пули. От того, что его только что предали.

" — Хей, мы тебя не оставим.

— Честно?

— Честно."

— Это ты-ы! — Уже рыдаю я, вжимаясь в Дина. Тот и сам напряжен как струна, обеспокоен из-за брата. Он молчит, а я веду себя, как последняя истеричка.

— Я. — Едва шевеля губами, до которых почти достают черные ниточки, соглашается Мэтт. Потом кривится, еще больше страдая от движения лицом. — Я...

Мадам Помфри уводит нас из помещения, чтобы мы ей не мешали.

— Как так получилось?.. – я не узнаю свой голос. Я инстинктивно рвусь к Сэму, но меня за руку держит Дин. Я уверена, он готов нарушить запрет и рвануть туда со мной.

— Когда Мэтт был… Ну, ты понимаешь… — Хватка Дина чуть слабеет. — Извините, я не могу... — Дин прикрывает рот рукой и быстро уходит.

— Дин! — Хелли пускается за ним. Я остаюсь одна.

Через десять минут дверь наконец открывается. Я радостно дергаюсь навстречу мадам Помфри, но что-то вопит во мне. Целитель морщится, ее глаза полны слез.

— Мне очень жаль, но он потерял слишком много крови... — Она прижимает ладони к лицу и быстро уходит.

Я немею.

Мои ноги не слушаются меня и подкашиваются.

Скажите мне, что вы пошутили.

Скажите мне, что с ним все в порядке!

Скажите мне это!!!

Я прохожу в Больничное крыло, спотыкаясь у порога. На одной койке лежит Мэтт с закрытыми глазами. Пустая бутылочка зелья без снов стоит на тумбочке. Протягиваю руку к другой кровати.

На ней лежит Сэм.

Бледный, настолько бледный...

Обескровленные губы, чуть ли не прозрачные веки, беспомощно лежащие на одеяле ладони.

Я медленно опускаюсь на колени перед койкой. Приподнимаю руку с дрожащими пальцами. Приглаживаю волосы парня, заправляю за ухо несколько русых прядей.

Ты ведь жив? Жив?..

— Сэм... — Хрипло шепчу я. Парень не отзывается.

— Сэм... — Я бессильно роняю голову на грудь Уайта. Конвульсивные рыдания рвутся изнутри, разрывая меня на части. Это все неправда. Это все неправда... — Сэм!

Я чуть ли не вою в мягкое одеяло, пахнущее порошком и лекарствами.

И я плачу.

Плачу так сильно, как плачут только маленькие дети. Надрывно, глотая бесконечные слезы. Я забываю дышать и делаю вдох только тогда, когда мои легкие уже горят. Я не могу в это поверить... Я не должна в это поверить...

Я подползаю на коленях поближе, одну руку пропускаю под головой Сэма, придерживая ее, а другой приобнимаю, держа белого как мел парня, будто он заснувший ребенок. От него уже не пахнет живым запахом листьев и морской соли. Он мертв. Он ме-е-ертв...

Мои слезы падают на голую чистую грудь Уайта. Грязная одежда, от которой веет железистым запахом крови, комом валяется на полу. Я задерживаю дыхание, стараясь представить запах дерева, света и моря, всегда сопровождающий Сэма, но в голове пустота. Сердце Сэма не бьется. И мое сердце тоже остановилось. Я не слышу его биения, только пальцы покалывает, а по руках и ногам проходится холодок.

Я прижимаю свой лоб к холодеющему лбу Сэма. Такой красивый, мучительно красивый, даже после смерти. Я запускаю пыльцы в волосы, чистые благодаря заклинаниям мадам Помфри. Сжимаю кажущееся таким хрупким тело, стараясь стать с ним одним целым, отдать хоть частичку живого тепла, но у меня ничего не получается. Я беспомощно раскачиваюсь, кажется, умирая вместе с Сэмом. В горле и груди смерзся целый ком сплошной боли, она выпускает иголки, раз за разом, наблюдая за моим сердцем, из уколов в котором сочится кровь. В голове тишина, звук как будто отключили. Только последние удары моего сердца гоняют последнюю кровь, омывающую мое тело.

Я не верю, когда оно не останавливается.

Не верю.

— О Господи… — Выдыхает Дин где-то сзади. Я отстраняюсь и парень подлетает к брату. – О Господи…

Дин скрючивается у койки Сэма, слышны только сухие рыдания. Не такие, как тогда, в пещере. Тогда мы знали, что увидим Сэма. Теперь же мы потеряли его навсегда.

* * *

Я стою перед дверью выручай-комнаты. Дергаю ручку. Закрываю глаза и в совершенном неведении проходу внутрь. Запираю дверь. Я знаю, что окажется здесь.

Темнота слепит мои глаза. Но вот вспыхивают бело-синие огоньки. Они змейкой ползут по полу прямо к моим ногам. Тухнут. Опять загораются. Гостиная Рейвенкло.

— Нет, уйди! – Кричу я и зажмуриваюсь.

За моими веками мягко горит свет. Я не хочу открывать глаза и видеть там комнату в моем сундуке, где я лежала на коленях у Сэма, а он перебирал мои волосы теплыми, длинными и чуткими пальцами. Теперь они холодны.

Я никогда больше не сожму его руку. Он никогда не улыбнется мне одними глазами. Я никогда не взъерошу его бирюзовые волосы небрежным жестом. Не попытаюсь натянуть забавную ушастую шапку на его голову и завязать шарф. Не обниму изо всех сил, чтобы выразить все, что мной движет. Не пройдусь легонько пальцами по его шее и плечам, так, что мурашки пробегают по его спине. Никогда не поцелую, ощущая приятные и теплые губы. И он никогда не ответит на мой поцелуй.

Я не замечаю, как сжимаюсь в комочек и сижу на корточках, раскачиваясь.

Никогда.

Никогда.

Никогда.

Я распахиваю глаза. Передо мной бесконечный ряд зеркал. Они создают бесконечно длинные туннели и лабиринты. Я распрямляю спину. Дотрагиваюсь до одного зеркала. Вопреки всем ожиданиям, оно очень тонкое. Я сжимаю кулак.

Сэм старательно выводит буквы при лунном свете, а я украдкой гляжу на него.

Одно зеркало разбивается вдребезги.

Сэм приобнимает меня, впервые после ссоры. Я успокаиваюсь.

Второе зеркало мелкими осколками впивается мне у руку.

Сэм взволнованно вглядывается в мое лицо, наклонившись над больничной койкой.

Кровь стекает по моей руке.

Огоньки вспыхивают в белых волосах Сэма.

Сэм будит меня, прекращая кошмар, и заворачивает в одеяло, обнимая. Слезы уходят из моих глаз. Я прижимаюсь к нему.

Сэм смущенно отводит глаза в поисках футболки, пока мой взгляд прикован к его широким плечам.

Я сплетаю наши пальцы.

Опускаюсь на колени среди осколков и кричу, как раненный зверь. Мне больно, так больно, чертовски больно!!! Как ты посмел оставить меня? Как ты оставил Дина? Ка-а-ак?!

А как больно было ему, ощущать, как яд клыков оборотня расползается по телу, не иметь возможности даже сказать что-нибудь?

Я с ним не попрощалась.

Осознание этого заставляет меня раскрыть глаза. Я лежу среди осколков зеркал, в них отражаются многочисленные разноцветные глаза, окровавленные руки, спутанные волосы, раскрытые губы. Я скрючиваюсь еще больше, мечтая сжаться и исчезнуть, чтобы не ощущать этой боли, застывшей во мне. Я умерла. Но я жива. А Сэм мертв. Навечно.

* * *

Неделя пролетела как в тумане, я мало что помню. Я была на похоронах Сэма. Его родители. Они так плакали. Я стояла чуть в стороне ото всех, наблюдая за Уайтами, потерявшими сына и брата. Дин, чье лицо было непривычно угрюмо и отрешенно, чуть сжал мою руку, когда проходил мимо. Ему больнее. Это то, во что я должна верить. Но и я любила Сэма больше жизни. И чувствую, что продолжаю любить сейчас.

Я перевожу взгляд на гриффиндорский стол. Там не так шумно, как обычно, без заводилы Дина. Джеймс Поттер, и тот не травит бесконечные шутки и не пытается подложить никому в еду блевательный батончик.

Мэтт сидит за слизеринским столом. Обычно прямая спина сгорблена. Он потерян. Я стараюсь понять его. Он лишил жизни лучшего друга. У него есть оправдание, он ведь не мог себя контролировать, но, будь я на его месте, я бы страдала не меньше.

Мэтт ловит мой взгляд и устало смотрит на меня. У него затравленный и усталый вид. Наш Мэтт никогда таким не был. И с этим нужно что-то делать.

Когда Бернс поднимается с места и идет к выходу, я быстро подхватываюсь и иду к нему. Он удивленно замечает меня рядом с собой.

— Что-то случилось? – Хриплый голос, под стать внешнему облику парня. Я чувствую, как внутри сжимается боль. Сэма больше нет. Что случилось? Даже не знаю. Мэтт правильно характеризует мое молчание и виновато склоняет голову.

— Ты идешь за мной. – Тихо говорю я и тяну Мэтта за рукав. Он подчиняется. Похоже, ему все равно, куда его ведут. Как и мне последнюю неделю. Но теперь я должна вытащить парня, а заодно и обрести себя. Если это возможно.

Мы поднимаемся по лестнице, ведущей на Астрономическую башню. Я открываю дверь, ведущую на поверхность. Мэтт крепче сжимает мое предплечье. Холодный и безжалостный февральский ветер дует мне в лицо. Волосы я теперь заплетаю только в косу, им это не страшно.

— Что-то не так? – Я присаживаюсь на широкий каменный бордюр. Мне страшно. Мне дико страшно. Но теперь что-то сломалось во мне, и мой самый главный страх приутих. Его место заняла постоянная боль.

— Я… Боюсь высоты. – Мэтт, и без этого бледный, становится похожим на приведение. Кажется, протянешь руку – она пройдет насквозь.

Что-то во мне взвывает. Я тоже боюсь высоты, Мэтт. Но, если ты узнаешь, что тебя за руку на высоте держит человек, который сам готов сорваться отсюда, и его поддерживает только желание заглушить боль адреналином, тебе вряд ли будет приятно.

— Все в порядке. Доверься мне.

И Мэтт кивает. Свешивает ноги в пустоту. Я легонько взмахиваю палочкой. Достаю из рюкзака бутылку с плещущейся в ней жидкостью густого янтарного цвета. У Мэтта округляются глаза.

— Лил… Лили, ты чего? – Мэтт ошарашенно следит за тем, как я прикладываюсь к горлышку и делаю малюсенький осторожный глоток. Закашливаюсь. Как будто огонь залили мне в горло, а перед этим подожгли. Дергаю бровями.

— Пей. – Протягиваю бутылку парню. Он делает глоток. Явно больший, чем мой. Чуть морщится, но не кашляет и точно не брезгует. Что же с тобой? Когда ты стал таким? Как один месяц может так изменить человека? Вспоминаю, как и изменилась за неделю, и морщусь.

— Где ты взяла огневиски?

— Чего только не достанешь у сердобольных гриффиндорцев. – Хмыкаю я. Больше Мэтт вопросов не задает.

Мы сидим, по очереди передавая бутылку друг другу. Студеный ветер пробирается под мантию, но с каждым глотком становится теплее. Огневиски. Огонь. Тепло. Смешно. Я хихикаю, и Мэтт, косясь на меня, отбирает бутылку.

— Говори. – Даже язык не заплетается.

— Что говорить? – Удивляется Мэтт. Обычно ясные светло-голубые глаза подернулись поволокой. Не от алкоголя. Но от чего? Это я и хочу узнать.

— Что тебя мучает. О чем сожалеешь. Как ты себя чувствуешь.

Мэтт приподнимает брови. В обычном состоянии он бы точно не захотел говорить, но огневиски развязало ему язык. Чего я и добивалась. И было бы неплохо, если бы Мэтт не очень хорошо запомнил этот разговор. Иначе наше общение изменится еще сильнее, чем оно изменилось на данный момент.

И Мэтт говорит. Слова, сначала идущие так неловко, будто нехотя вылезающие из-за зубов, теперь льются потоком. Ни пауз, ни эмоций. Только на одних словах голос Мэтта срывается:

— Я не хотел его убивать. Я ублюдок. Я — зло. И я ничего не могу с этим поделать.

Мне сложно слушать чужие переживания и беды. Мне хватило своих. Но я поглощаю слова Мэтта. С каждым, не отделенным от другого, предложением, мне становится тяжелее дышать. А Мэтт освобождается. Я вижу это. Его плечи чуть распрямляются. Глаза обретают некую ясность. Но рот кривится. Мэтт смаргивает слезы. Я удивляюсь, но не подаю виду, чтобы не смутить парня.

— И я ведь даже не знал. Меня усыпили, чуть подлатав. А на Сэма ничего не хватило… Думаешь, я не переживаю? Я убил собственного друга! Я. Убийца. Жалкий. Убийца. — Плечи Мэтта дергаются с каждым словом, и я слышу всхлип. И сама шмыгаю носом. Чувство злости к Мэтту лопается, как мыльный пузырь. И до этого я понимала, что он не знал, что творил, но эта исповедь разрушила что-то не дающее мне понять все окончательно. И смириться со смертью Сэма. Сделанного не воротишь. Нужно жить дальше. Он бы понял. Он всегда меня понимал, мой Сэм.

— Знаешь что? – Я смотрю вдаль, на заснеженные верхушки елей. Как все изменилось…

…— Тут написано "опасно для жизни", ты ведь не хочешь полезть в эту рухлядь? — Вдруг подает голос Сэм, и я вздрагиваю.

— Вай-вай, кому что, а Лили — пейзажи. Тебе в наших походах нужны только цветочки да поля. Осталась бы на арене, утешила бы свою жажду прекрасного. — Хохочет Мэтт, откинув волосы со лба…

— Что? – Бесконечно больной и страдающий Мэтт поворачивает ко мне взлохмаченную голову.

— Иди сюда. – Я кладу одну руку на плечи Мэтту и притягиваю его к себе. Обнимаю, обвивая руки вокруг спины. Он замирает. Я не чувствую, как бьется его сердце. А потом он приподнимает свои руки.

— Ты замечательная, Лили. – Шепчет он мне на ухо.

— Ты замечательный, Сэм Уайт, ты знаешь это? – Шепчу я, жадно всматриваясь в закрытые глаза и подрагивающие белые ресницы.

Я укладываю голову на плечо Сэму, поудобнее обхватываю его талию руками и закрываю глаза. Сэм что-то бубнит во сне и притягивает меня к себе, устраивая свои пальцы у меня на ладони.

— Не стоит меня любить. Я и Сэма не уберегла. И своих родителей. Я могла уйти с ними всеми. Но я осталась одна. – Слова вырываются прежде, чем я их осмысливаю, и получается немного заторможено. Тем лучше. Можно будет списать на опьянение, если реакция на мои слова будет ранящей. Но Мэтт крепче сжимает объятия.

— Ты не одна. Сэм не простил бы тебе таких слов. У тебя есть мы. И ты это знаешь.

Я киваю, положив голову Мэтту на плечо. Чувствую себя немного виновато, потому что для меня Мэтт – друг, а я для него значу явно что-то большее. Но мы пьяны. И молоды. И убиты. Нам можно.

Я жду, пока мои слезы не просыхают. Встаю, и чуть не падаю в пропасть. В последний момент Мэтт поддерживает меня за талию. Память сразу представляет на месте рук Мэтта теплые тонкие пальцы Сэма. Я прерывисто вздыхаю, но боль уже не так сильна.

— Осторожнее, Лил.

Мэтт проводит меня до спальни Рейвенкло. Холодный ветер на высоте продувал мою голову, но сейчас я чувствую себя совершенно пьяной.

— Спокойной ночи. И, знаешь…

— Что? – Я щурю глаза, чтобы разглядеть Мэтта в полумраке.

— Я бы прибил тебя, если бы ты не была в таком состоянии. Ты чуть не сорвалась, черт возьми! – Мэтт импульсивно протягивает ко мне руки, но в последний момент сжимает их в кулаки и трет ладони о штаны, волнуясь. Я рассеянно киваю и открываю дверь. Я что-то хотела ответить… А, да, точно!

— Я бы не сорвалась, Мэттью. Для чего, по-твоему, мне страховочное заклинание?

Все еще наслаждаясь видом вытянувшегося лица Мэтта, я бреду к себе в спальню, не обращая внимания на оклики одноклассников. Заваливаюсь на постель прямо в одежде и обуви. Так. Вроде, это раздражает Бриджит. Ой да ладно. Все равно она и ее свита утихомирились после того, что случилось. Добреньких из себя строят, что ли?..

Я просыпаюсь среди ночи. Мне холодно. Откидываю полог и осторожно иду по ковру в гостиную, поближе к камину. Отмечаю, что краски как будто стали ярче, даже учитывая то, что сейчас ночь. Я не видела их такими уже больше месяца.

У огня кто-то сидит на полу. Голубые волосы. Объемный свитер. Тихо присаживаюсь рядом. Точно галлюцинации. Или сон.

— Что с тобой? Почему ты не спишь? – Сэм удивленно смотрит на то, как я неловко заваливаюсь на пол. Пусть он и сон, о моем опьянении он знать не должен.

— Мне холодно. Я буду спать здесь. Ты не против? – Я бухаюсь на ковер и глупо хихикаю, а смех превращается в тихое рыдание. Он под землей. Он со мной не заговорит. И, разумеется, он не против.

— Ох, нет. – Сэм хмурится, но с вопросами не лезет. Только берет плед и накрывает меня им. Целует в лоб.

— Спокойной ночи, Лилз.

— Спокойной ночи, Сэм.

Сэм уходит. Я провожаю его взглядом и закрываю глаза, засыпая. На веках отпечатался образ Сэма. Я запомнила тебя таким, Сэм Уайт.

И я буду тебя помнить.