Временной парадокс (джен)

Ада потихоньку осваивалась: сперва перестала плакать, а потом и вздрагивать, когда кто-то из космолётчиков обращался к ней. Новые знакомые оказались людьми простыми, в чём-то циничными, но, истосковавшись по покинутым на родной планете родственникам, вели себя с девочкой ласково и мило.

Она несказанно обрадовалась, когда Гик принёс её сумку с бельём, — смеялась и взлетала до потолка от счастья, пока он тихонечко улыбался в ответ на одобрительные похлопывания товарищей. Следующим подарком была одежда — Ада заправила платье в свободные штаны, которые ей сперва пришлось подвернуть, а потом подвязать, обмотав ногу бинтами от щиколотки до колена.

Через несколько дней она обезьянкой карабкалась по лесам, облазив больше не казавшийся огромным корабль от машинного отделения до грузового отсека.

— Эй, юнга! — космолётчики были с ней немного грубы, но это её не задевало. За скабрезными шуточками, часто откровенным зубоскальством и совсем не приятными прикосновениями скрывалось искреннее сочувствие и беспокойство. — Так лазать будешь — устанешь быстро, к ночи руки заболят. У тебя карабин на поясе для чего? Полазила — пристегнись и повиси.

— Я не устала совсем.

— Говорят тебе: «Повиси!» — это значит, повиси, мормышка!

— Вес тела правильно распределяй, переноси вовремя. Вот так!

— Попкой двигай, мормышка! Покачивай туда-сюда. — Ада плохо понимала команды, предпочитая личный пример словам, а космолётчики были рады до неё дотронуться. Чаще всего обучение этим и заканчивалось — Гик громко и несдержанно ругался, подбирался к Аде, прижимал её к себе, и через несколько минут под недовольное сопение её руки делали то, о чём Ада не могла и помыслить.

Вскоре каждый космолётчик обращался к ней придуманным именем: «мормышка», «мартышка», «юнга», «милашка» — прозвища менялись день ото дня, обрастали ласкательными суффиксами и разнообразными приставками.

Сперва Аду не подпускали к машинам, но, когда она научилась крутиться под ногами и пролезать во все дыры, всё-таки не смогли удержать. На корабле всё постоянно ломалось, крепления нуждались то в подтяжке, то в замене, а системы охлаждения и вентиляции и вовсе зависели от механических насосов, которые приходилось круглосуточно накачивать. Ничего сложного в этом не было. Ада устала через час, но Гик с товарищами остались ей довольны.

Ада чувствовала себя счастливой — вместо отдыха, легко перелетая по машинному отделению, заглядывала космолётчикам через плечо.

— И не проси — к двигателю не пущу.

Гик в защитных очках время от времени приподнимал заслонку и заглядывал через смотровую щель в жерло.

— Мне разок посмотреть, Гик! Ну, пожалуйста.

Ада не понимала, почему переглядываются и посмеиваются космолётчики, когда она называет Гика по имени и тянет за локоть, заставляя поделиться очками. Гик отталкивал её очень осторожно, что-то бурчал себе под нос и в один прекрасный момент сдался.

— Надень это!

Ада, стараясь не пищать от удовольствия, уселась на высокий табурет и потянулась к задвижке.

— Погоди, я тебе сам открою.

Она не стала перечить — в любом случае сейчас она увидит что-то новое. Новым оказались размытые контуры. Стекла защитных очков были закопченными, а стекло за задвижкой — толстым, мутным и как будто запотевшим.

— Видишь стрежни?

— Что? — каким-то шестым чувством Ада поняла, что ей лучше ответить утвердительно. — Ну да, чего-то торчит.

— Ну считай, сколько их торчит?

Ада посчитала смутные контуры стержней и по реакции Гика поняла, что не ошиблась.

— Так, на какую высоту они торчат?

— В смысле, на какую?

— Метрическую систему, знаешь? Ну вот и померяй ему в метрической системе.

— В какой?

В ответ на этот вопрос космолётчики зашлись дружным хохотом.

— Мормышка, ты ему пальчиками покажи, сколько там торчит, а он уже сам померяет.

— На самом деле, сколько торчит не важно, главное, чтобы торчало.

Вскоре Ада освоилась в машинном отделении, успешно обучалась для того, чтобы в скором времени справляться с заменой масла и охладителя. Её день начинался с пробуждения, когда она, оглядев просыпающихся друзей, по-кошачьи потягивалась; потом делила с ними сладкий и вкусный завтрак; была весела и полна сил, время бежало за ней, она от него, но однажды они встретились.

В тот день Ада почувствовала себя разбитой, но стерпела; устала раньше обычного, но нашла в себе силы не бросить механизмы; защитные очки Гика показались ей тяжелы, закрыли нос и помешали дыханию. Ада боролась напрасно — её повело, она перестала отвечать, а вскоре просто поплыла по воздуху.

— Эй, мормышка, ты чего? — этот окрик заставил её прийти в себя и сделать глубокий вдох, но воздуха было мало. — Заболела?

— Малышка, если приболела, иди обратно и отдыхай, — Гик подтолкнул Аду локтем. Она отреагировала, замотав головой. Гик переглянулся с товарищами. — Ну-ка сваливай отсюда!

— Чёрт бы тебя подрал!

Ада не понимала, что происходит, и, только оглянувшись, заметила плывущие по воздуху бордовые пузыри.

— Что это такое?

— Лови их, Гик, пока никуда не залетели!

— А чёрт, это же жидкость!

— А я о чём?

— Ну-ка пошла отсюда! — крик Гика заставил Аду запрыгнуть на леса. Некоторое время она лезла вверх, медленно осознавая обиду и только всхлипнув от подошедших к горлу слёз, оглянулась — бордовые пузыри плыли за ней вереницей.

Подрагивая и морщась от сдерживаемых рыданий, Ада залезла в кубрик и, только пристегнувшись к своей лежанке и зажевав подстилку, дала волю слезам.

— Что за шум? Дайте выспаться!

— Ты что, ревёшь?

— Эй, там девчонка Гика ревёт.

Сменщики просыпались, ругались и переговаривались. Аде было бы легче, если они совсем не заметили её появления.

— И дрыхните, сколько влезет. Никто не мешает.

Появление Гика для неё тоже ничего не изменило, хотя он теперь старался говорить с ней ласково.

— Ну и чего реветь? И чего? — за этими фразами Ада расслышала страх и неуверенность. — Ну чего ты? Ты же чувствуешь, что течет, — значит, надо переодеться. Просто переодеться и не реветь.

Гик подцепил штаны Ады за пояс, и она почувствовала, что его руки дрожат.

— Я тут к мадамам сходил, вот, стребовал с них этих… салфеток. Сейчас прижмём… и всё хорошо будет, — говорил он, виновато пряча взгляд. — Раздевайся! — Ада не поняла, почему он отдёрнул руки, и от этого ей стало ещё хуже. Она чувствовала себя грязной, больной, заразной…

Те самые испачканные маслом штаны с вытянутыми ещё Гиком до пузырей коленями оказались безнадёжно испорчены, впрочем, как и старое домашнее платье. Пришлось надеть нежно-голубое.

— Будь здесь, отдыхай и выздоравливай, — Гик был необычно нежен, но старался не прикасаться.

— Я завтра приду в машинное отделение, — заявила Ада, он не стал возражать, улыбнулся очень грустно и виновато.

На завтра Аде стало хуже. Тело было чужим, слабым и неповоротливым. Она с трудом собрала ноги, салфетка оказалась пропитана кровью. Ада пошевелилась, во влагалище что-то лопнуло и кровавый сгусток вышел наружу, заскользил по ногам. Ада укусила себя за палец и тихонечко заныла.

— Проснулась? Я тебе завтрак принёс… в постель, — Ада не могла понять, почему Гик покраснел при этих словах, почему прячет взгляд, почему стал предупредителен и нежен. Ада ждала чего-то в духе: «Ты ещё в постели, малявка? А еды на спящих не припасли». Впрочем, есть ей хотелось зверски, а ещё больше — пить, под ложечкой сосало, в животе булькало. Ада посмотрела на еду в руках Гика и нашла в себе силы отказаться.

— Я больна?

— Да, маленькая, даже есть не хочешь. Вот, пока не захочешь, будешь лежать.

Слова Гика подействовали, но Ада и представить ещё не могла, к каким последствиям приведёт её «болезнь». На несколько дней ей пришлось позабыть о занятиях, а за это время многое изменилось.

Аде уже не удавалось с такой скоростью лазить по лесам, она как будто растолстела, а руки и ноги ослабли… или стали короче. Вместе с ощущением слабости в жизнь Ады прокрался страх — она теперь боялась потерять равновесие, отпустить перекладину, удариться. Даже боль она переживала иначе.

Она очень хотела, чтобы всё было по-прежнему, но всё изменилось — даже воздух казался теперь затхлым.

Ада могла объяснить себе произошедшее только болезнью. Все жалели её, Гик старался занять, учил рассчитывать координаты и вести бортовой журнал. Она смущалась тому, что заставляет его работать в свободное время.

— Прилетим на Алькабр, договорюсь с товарищем, отправлю обратно матери, а как сам вернусь, пристрою тебя. На худой конец, замуж выдам.

— Я не хочу замуж.

Ада опускала голову. Космолётчика из неё не получилось. На Алькабр она сошла больше похожей на стройного юношу. Мышечный корсет был развит слабо из-за постоянного пребывания в невесомости, свободная одежда скрывала все изгибы тела, волосы едва доходили до плеч, а глаза были большими и задумчивыми.