Медная шишечка (гет)

У них остался последний огарок свечи.

Они бродили по этим чертовым ходам так долго! Много часов. Или дней. Или лет.

Свечи кончились; бечевка, которой Том отмечал пройденный путь, потерялась; и уже давно был съеден последний кусочек их свадебного пирога, как назвала Бекки пирог с пикника.

Чтобы заглушить страх, Том вдруг рассмеялся так громко, что с потолка с шорохом слетела целая стая летучих мышей. Глаза Бекки широко распахнулись. Она с ужасом смотрела, как омерзительные крылатые твари пролетали прямо сквозь Тома, пронзая его где-то на уровне желудка, но Тому все было нипочем. Он попытался ее развлечь и тоном заправского экскурсовода стал расписывать местные чудеса:

— Смотри, Бекки, этот сталагмит похож на кресло мистера Доббинса! А вот эта пещера называется «Гостиная вдовы Дуглас»!

— Вдовы Дуглас? Но ведь она давно умерла, Том. Ты разве забыл? Сейчас в ее доме живет Гек Финн с женой, их дети и внуки. Надо бы эту пещеру переименовать…

— Ну и что же, что умерла! — запальчиво возразил Том. — Сама посуди, на что это будет похоже? «Гостиная Гека Финна»… Ха-ха! Да Гек первый покатится со смеху, когда такое услышит!

— Может, немного отдохнем, Том? Я так устала…

— Бекки, держись! — попытался подбодрить ее Том. — Осталось совсем немного. Там, впереди, нас ждет клад.

— Где? — спросила Бекки тихим, уставшим голосом.

— «Под крестом»! Так указано на карте сокровищ.

И Том потянул Бекки за руку в боковой узкий проход.

— Вот, смотри! — гордо сказал он и указал рукой с огарком свечи на огромный камень, на котором свечной копотью был намалеван крест. — Здорово, правда?

— Да, Том, — покорно согласилась Бекки, села прямо на землю и прислонилась к камню. — Я тут посплю немного, ладно?

— Угу, — ответил Том.

Бекки закрыла глаза и мгновенно уснула. Ему вдруг стало стыдно перед ней и жалко ее. Она так обессилела! Он смотрел, не отрываясь, на ее бледное исхудалое личико, на растрепанные косы… Никогда еще она не казалась ему такой красивой! От нее словно исходил свет.

Но в следующий миг Том сообразил, что свет исходил вовсе не от Бекки, хотя в узком каменном проходе действительно стало светлее. Он медленно поднял глаза — и увидел, что из-за огромного камня с крестом высунулась чья-то рука со свечой. В свете свечи отчетливо виднелись белая перчатка и синий обшлаг форменного рукава. Том не вскрикнул от страха только потому, что боялся разбудить Бекки.

Вслед за рукой выдвинулся и весь человек. Высокий, плотного телосложения, с курчавыми бакенбардами, в синем офицерском мундире. Его лицо Том видел лишь на фотографиях, но тут же узнал его: Роланд Фостер!

— Не стоило тебе столько пить! — сказал Фостер Тому и погрозил ему пальцем. — Слышишь, Том? Давай уже, нам пора идти!

Том был возмущен. «Столько пить?» Черта с два! За все время блужданий по извилистым пещерным ходам они с Бекки нашли всего один ручеек, да и тот потом потеряли, когда двинулись дальше. Так что пить хотелось просто нестерпимо. И куда это Фостер зовет его? Зачем?

Кстати, а кто он вообще такой, этот Фостер? И откуда Том знает его имя?

Но сил говорить не осталось. Поэтому Том молча позволил офицеру (как там его звали?) взять себя за руку и повести за камень с крестом. Когда Том завернул за камень, обе свечи — и его, и его спутника — погасли. Наступила абсолютная тьма. Том, на сей раз не удержавшись, вскрикнул от испуга — и проснулся.

Над ним нависало румяное пухлое лицо Сида. Темные глаза сводного брата тревожно смотрели на Тома из-под кустистых седых бровей.

— Наконец-то! — с облегчением проворчал Сид. — Не стоило тебе вчера столько пить! И вообще не стоит так злоупотреблять алкоголем. Знаю, тебе мои слова как об стенку горох, но мало ли… Мой долг, как брата и как врача, — предупреждать тебя об опасности, пока сил и терпения хватит.

Ох уж этот Сид — благонравная зануда! Что в детстве таким был, что к старости не изменился… Мэр Сент-Питерсберга Томас Сойер, проворчав что-то невнятное, с трудом поднялся, скрипнув суставами, и оглядел свою спальню мутным взором. М-да, вчера они со сводным братом засиделись допоздна за ужином на двоих. С обильными возлияниями, не без этого. Ведь столько времени не виделись! Без малого полгода. Всё дела да дела, и повидаться некогда было.

Хотя пил больше он сам — Сид почти полностью воздерживался от выпивки даже по такому поводу. Здоровье бережет, понимаешь ли. А ему, Тому, терять уже нечего. Здоровья у него осталось всего ничего. В этом смысле он почти повторил судьбу покойного тестя — тот тоже мучился желудком. Оттого и скончался в расцвете лет. Сорок четыре — да разве же это возраст для мужчины? Сам Том уже далеко перешагнул эту отметку — и то умирать не особо хотелось.

Впрочем, и цепляться за жизнь тоже не было желания. Ради кого? Или ради чего? Сент-Питерсберг легко найдет себе нового мэра. Вон, старина Бен Роджерс очень даже не прочь занять заветное кресло. Сид? Брат счастлив со своей семьей в Сент-Луисе. Благо, Эмми (в девичестве — Лоренс) нарожала ему столько детей, что сейчас в доме почти каждый день гостят внуки — те или другие. Мэри давно упокоилась на местном кладбище, недалеко от тети Полли. Ее дочь и внуки, конечно, любят своего старого дядюшку Тома, но у них своя жизнь…

А Томас Сойер младший, поддержавший династию не только именем, но и профессией, забрался аж в Атланту, словно в их родном городке молодой адвокат не пригодился бы! Но его тоже можно понять: там сейчас жизнь вовсю кипит, народ стекается, практика богатая… После войны Атланта стала настоящим центром вселенной для Юга. Да, Том-младший, конечно, опечалится горькому известию, но ведь его жизнь тоже отлично налажена, и после смерти отца она спокойно покатится по прочным рельсам дальше. Дети привязывают человека к жизни больше, чем родители — таков закон природы.

Сид был прав, что надо сходить на кладбище, навестить могилы родных. Надо бы. Тем более что у Тома есть там одно маленькое дельце. Давно собирался, да все как-то времени не было. Крупное дело тоже когда-то имелось, но оно уже несколько лет как улажено: вон там, в углу, в старом бюро, которое он купил еще в студенческие годы, лежит документ, подтверждающий покупку мистером Томасом Сойером места на кладбище. Хорошее место — как раз на том участке, где надо. Рядом со своими. Всеми, кто был дорог и кого уже нет рядом.

Кряхтя, мэр закончил собираться. Накинув сюртук и взяв шляпу, он подошел к бюро, открыл его, стукнул там пару раз дребезжавшим выдвижным ящичком — и снова закрыл. Сид уже ждал его у входной двери. В масштабах растущего города кладбище было недалеко от особняка мэра, но все же не настолько близко, чтобы им с Сидом трепать старые кости на пешей прогулке, да еще поздней осенью, когда так сильно ломит суставы.

Экипаж ехал неспешно, словно возница старался не растрясти пожилых седоков. Но на самом деле причина была в другом. На главной улице Сент-Питерсберга движение с каждым годом становилось все более оживленным, и лихая езда была уже неуместна.

Справа тянулись унылые однообразные корпуса меховой фабрики. За ними, вдали, виднелась новая мельница. Новой ее называли по привычке — построена она была двадцать семь лет назад, когда Сент-Питерсберг понемногу начал оживать после войны. Мэр Сойер всегда смотрел на эти строения с искренней гордостью за свой город, но сейчас он поймал себя на том, что раздражен. Оттого, что фабричные корпуса заслоняют место, где стоит мельница. Оттого, что сама мельница стоит как раз там, где когда-то была их школа.

Задумавшись, он не помнил, как сошел с экипажа. Сид вручил ему белые цветы — и когда только успел купить? Том так ушел в воспоминания, что даже не заметил, как экипаж на пару минут остановился у цветочной лавки.

Они прошли несколько аллей. Вот и нужный участок. Оставив цветы на могилах тети Полли и Мэри, Том, сжимая в руке последние несколько лилий, подошел к белой мраморной плите недалеко от них. Сид деликатно остался позади. Рядом с могилой был пустой участок — документ на этот клочок земли лежал в старом бюро в спальне мэра Сойера.

Он положил цветы к белой плите и с трудом разогнул спину. Опять пошел мелкий осенний дождик. Мраморная плита маслянисто заблестела. Засияла в тусклом дневном свете позолота выбитой на ней надписи: «Ребекка Сойер. 1836—1881. Покойся с миром». Пустой участок рядом с могилой Бекки выглядел внушительно. И Тома вдруг охватила гордость за то, что в надлежащее время там ляжет именно он, Том Сойер, а не какой-нибудь Роланд Фостер.

Во время войны вокруг Арсенала в Сент-Луисе кипели нешуточные страсти. Вспыхивали вооруженные стычки, в одной из которых сложил голову и майор Рональд Фостер, оставив свою молодую супругу вдовой. Хотелось бы добавить — безутешной, но это было не так. После его гибели Бекки словно очнулась и посмотрела на свою жизнь по-новому. Она вдруг поняла, почему в свое время неожиданно для всех — и даже для себя самой! — выскочила замуж за этого взрослого, мудрого, надежного человека, который так настойчиво добивался ее руки. Потому, что после смерти отца ощущала совершенную беспомощность и хотела вновь почувствовать себя защищенной от всех житейских невзгод. Так она и объяснила Тому Сойеру, который разыскал ее, приехав с фронта домой на побывку. После войны они поженились.

Почему-то именно этот их разговор, перевернувший жизнь обоих, вспомнился сейчас Тому. Воспоминания так увлекли его, что он чуть не забыл о том маленьком дельце, ради которого, собственно, и приехал сюда. Ведь кто знает, доведется ли ему еще раз побывать тут при жизни (после-то уж точно доведется). Ведь здоровье ухудшается прямо на глазах.

Оглянувшись, как шкодливый мальчишка — какое счастье, что Сид стоит спиной к нему! — мэр Сент-Питерсберга Томас Сойер стал носком дорогого ботинка ковырять мокрую землю возле самой плиты. Когда там наконец там образовалась ямка размером с куриное яйцо, он, запыхавшись, оставил свое занятие. Вновь обернувшись на Сида (тот по-прежнему усердно глядел в сторону ворот, словно не замечая брата), сунул руку в карман, достал оттуда что-то и кинул в ямку. В неярком свете пасмурного дня блеснула отломанная шишечка — вроде тех, какие венчали собой вычурные решетки старинных каминов. Мистер Томас Сойер вздохнул и перепачканным носком ботинка торопливо заровнял ямку.

— Возьми, Бекки! Дарю, — прошептал он.

Потом развернулся и медленными шагами направился к выходу с кладбища.