Нерабочие будни и праздники Уолдена МакНейра, ликвидатора опасных существ. Мантикора. Рождество (джен)

А потом было то Рождество — с самыми что ни на есть настоящими родами. Уолден тогда уже почти собрался было достать арбалет — потому что своей сети в то время у него ещё не было — когда вдруг увидел на снегу тёмное пятно. Кровь. Пятно было совсем небольшим, и мантикора совсем не походила на раненую — а ещё у неё очень характерно шевелился живот. Она вновь издала тот же звук — то ли вой, то ли крик, то ли протяжное мяуканье — и сделала несколько нетерпеливых шагов к крыльцу.

Уолден поймал себя на дикой мысли, что он совершенно не хочет опять менять дверь. А заодно и крыльцо — потому что кровь мантикоры с камня не вывести. И о том, сколько стоит даже не на чёрном, а на вполне легальном рынке что родовой пузырь, что послед, что вот эта самая кровь.

Следующая мысль, пришедшая Уолдену в голову, была ещё бредовей — потому что пытаться не то что приблизиться, даже просто показаться на глаза рожающей мантикоре может даже не псих, а только кретин. Законченный. Нет, конечно, он уже знал, что разводившие мантикор персы непременно сами принимали у них котят, которых приучали с самых первых минут жизни к своим рукам — но то персы. Да и дело они имели с условно ручными животными. А тут дикий зверь — и дурной ликвидатор, которого даже подстраховать некому: деда не было дома уже пару дней, и до Нового года не будет.

Мантикора, тем временем, уже добралась до крыльца — за ней по снегу тянулся тонкий след крупных тёмных капель, но, в целом, кажется, всё шло нормально. По крайней мере, если сравнивать с рожающими кошками, которых Уолден в детстве нагляделся на местных фермах достаточно. Что ж… анатомически тело мантикоры — это просто тело большой кошки, подумал он. Надо только что-то сделать с жалом на краю её хвоста: роды — дело непредсказуемое… а хотя… У него есть куртка драконьей кожи — подарок деда на окончание школы. Целиком она жало не скроет — но вот если её набросить на него и завязать… В принципе, мантикор обычно так и ловили живьём: первым делом цепляли на хвост чехол из драконьей кожи, затягивали его потуже — а дальше уже можно было использовать сеть, не опасаясь, что бьющаяся в ней мантикора уколет сама себя. А они именно так и делали, попадаясь в ловушку, из которой не могли выбраться: вонзали жало в собственное тело и кончали с собой. Вот только чехла у Уолдена не было — да и не учил его никто подобным вещам: он же ликвидатор, а не второй Ньют Скамандер. Но если куртку накинуть как-нибудь половчее и использовать Инкарцеро… особенно если сама мантикора не будет против… хотя нет — Инканцеро тут не сработает: чары слетают что с этой куртки, что с мантикоры. Значит, остаётся просто связать… использовать лассо, может быть?

Кажется, он сейчас будет совершать своё первое серьёзное должностное преступление, подумал Уолден, беря куртку, верёвку с петлёй на конце и надевая меховой полушубок.

Прежде чем открыть дверь, МакНейр сделал её прозрачной и пару секунд смотрел на топчущуюся на крыльце мантикору. Зачем она вообще пришла? И почему именно сюда? Замёрзла, что ли? Ну так мантикоры всегда рожают зимой: гон у них по весне, обычно в самом её начале, и котята — которых они, словно люди, носят девять месяцев — как правило, рождаются в начале или в середине зимы. Мантикора животное, конечно, южное — но всё же горное, и к снегу вполне приспособленное. Так что ей тут надо?

Палочку МакНейр оставил пока в рукаве — всё равно от неё сейчас толку чуть — и дверь открывал с взведённым арбалетом в левой руке. Он взял самый маленький — ударная сила у него, конечно, поменьше, но на таком расстоянии это было не так уж и важно. А вот то, что вторая рука при этом оказывалась свободной — и именно в ней Уолден держал свою куртку — с лихвой компенсировало этот небольшой недостаток.

— Привет, красотка, — спокойно и негромко проговорил он, открывая дверь достаточно широко и держа тварь на прицеле. — Какими судьбами?

Мантикора его, конечно, не поняла, но и настроение, и тон почувствовала, и издала негромкий звук, похожий на тихое журчание — а потом поднялась на лапы и сделала уверенный шаг к двери, явно намереваясь войти. Её хвост, впрочем, был мирно опущен и вытянут параллельно земле — самое спокойное положение.

— Ты хочешь войти? — уточнил Уолден. Нет, определённо, впускать её в дом он не собирался. Он понимал, что она искала укрытие, какое-то безопасное место — но почему она сочла таковым его дом? Мантикора словно поняла его вопрос и, сделав ещё один шаг, тихо заурчала. Её хвост чуть дрогнул… и что оставалось Уолдену? Или драться — и, возможно, убивать — или уступить. — Ты войдёшь, — сказал он ей, — но для этого мне нужно закрыть твоё жало. Ты позволишь?

Вот зачем он всё это болтал? Мантикоры считаются условно разумными животными — не так, конечно, как фениксы или русалки, но разум у них есть. Однако разве его самого по себе довольно для того, чтобы понимать человеческий язык? С другой стороны, эта мантикора, вроде бы, сбежала, пару лет прожив с людьми. Может ведь и понимать…

Мантикора стояла и глядела на него так изучающе, что Уолдену стало немного не по себе. Впрочем, этот взгляд он выдержал — и, не отрывая глаз, очень медленно и плавно начал приближаться к ней. А она стояла, и кончик её хвоста с жалом слегка шевелился — и хотел бы Уолден знать, означает ли это, как у кошек, интерес, или что-то ещё.

А ведь у него даже нет противоядия, сообразил он. Только куртка, арбалет и нож. И аппарировать нельзя…

— Я сейчас оберну его этой курткой, — сказал он мантикоре. Она продолжала на него смотреть, но, когда он, засунув арбалет за пояс, развернул куртку и начал подносить её к хвосту, зашипела и оскалилась. МакНейр отступил — и она, тут же успокоившись, сделала ещё один шаг и поставила лапу на порог.

И вот в этот-то момент МакНейр и сделал тот выбор, который в литературе определённого типа называют «судьбоносным»: отступив, Уолден позволил мантикоре переступить порог. Думая о том, как удачно, что деда нет дома, и что нужно немедленно заблокировать камин и накрыть дом антиаппарационными чарами — потому что не дай Мерлин кому-то придёт в голову навестить его и… Стоп. Надо сообщить Малфоям, что он не придёт. Но ведь сову теперь не позовёшь: кто знает, как отреагирует на это его гостья — значит, остаётся камин. К которому они сейчас, кажется, и шли — МакНейр медленно пятился, а мантикора, напряжённо, но пока довольно мирно нюхая воздух, шла за ним, оглядываясь и медленно поводя своим смертоносным хвостом-жалом из стороны в сторону.

Холла в доме у МакНейров толком не было — тот был недостаточно велик для этого, и поэтому основной камин располагался в самой большой комнате, игравшей роль гостиной. В доме были и другие, поменьше, использовавшиеся лишь для обогрева — впрочем, они остались со старых времён, а теперь дом давно уже отапливался с помощью котла, воды, труб и батарей. Но камины здесь любили — и сам Уолден нередко убавлял отопление до минимума, только чтобы трубы не замёрзли, и обогревал свою спальню живым огнём, особенно когда жил здесь один. Впрочем, тот камин, что был подключён к сети, топился почти всегда — и для дела, да и просто рядом с ним было приятно посидеть, и потом, вертел Уолден с дедом использовали часто, благо, чары позволяли с лёгкостью убрать и дым, и чад.

Именно сюда они с мантикорой и пришли — и пока она уютно устраивалась на лежащих на полу чёрных овечьих шкурах (которые теперь останется лишь выбросить, только и вздохнул Уолден), МакНейр бросил в камин порох, опустился на колени и, высунувшись из камина в доме Малфоев, к своему облегчению увидел дежурящего эльфа и велел ему передать хозяевам, что он приносит искренние извинения, однако не придёт, потому что у него внезапно возникло срочное и абсолютно неотложное дело.

Затем МакНейр заблокировал камин и, очень осторожно и медленно выбравшись сперва из комнаты, а затем и из дома, накрыл его антиаппарационным куполом. И подумал, что теперь, случись что, ему останется полагаться лишь на собственную ловкость, потому что даже аппарировать отсюда он не сможет.

Когда он вернулся, роды уже начались. К счастью, никакой помощи от Уолдена не требовалось — но, когда первый котёнок вышел, и мантикора, прокусив пузырь, освободила его и истово принялась вылизывать, МакНейр, сам не веря, что это делает, рискнул.

Очень медленно и плавно он подошёл поближе, прислушиваясь к мерному и громкому урчанию мантикоры и готовый отскочить в любой момент. Но она, похоже, не возражала — лишь мельком поглядела на него и, тихо урча, съела послед и продолжила вылизывать котёнка. Уолден медленно и плавно опустился сперва на корточки, а затем и сел на шкуру рядом с роженицей — как раз в тот момент, когда у неё вновь начались схватки. Больно ей, похоже, не было — только неудобно и неловко. Она задвигалась, то продолжая нервно облизывать котёнка, то вдруг резко оборачиваясь и, как показалось Уолдену, с некоторым недоумением глядя на свою промежность.

— В первый раз, да? — понимающе спросил Уолден. Она вдруг мяукнула в ответ, и он от неожиданности вздрогнул — и почувствовал, как его губы растягиваются в улыбке. — Ты справляешься отлично, — похвалил её МакНейр, и она мяукнула снова. — Ты позволишь посмотреть? — спросил он, медленно протягивая руку к котёнку. Она не ответила, но и не зарычала, пристально следя за тем, как его рука дотягивается до её новорождённого ребёнка — и когда кончики его пальцев прикоснулись к нежной мокрой шёрстке, она подалась к ней и прежде, чем он успел всерьёз испугаться, с нажимом провела по его руке своим горячим красным языком. Словно наждаком прошлась… Он подсунул ладонь под лежащего на тоже мокрой уже шкуре котёнка и опять спросил: — Позволишь посмотреть?

Она снова не ответила, и он рисковать не стал — наклонился сам, не поднимая его вверх. Котёнок был на удивление крохотным — совсем немногим больше его, Уолдена, ладони — и весь покрыт пятнистым шелковистым мехом. Весь — кроме хвоста, кончик которого сейчас сквозь тоненькую и нежную кожицу просвечивал алым. Интересно, а детёныш уже ядовит? И если нет, когда таким становится? То ли Уолдену не попадалось такой информации, то ли он не обращал внимания, но ответа он не знал. По логике, не должен: иначе он случайно уколет мать или себя и… Впрочем, проверять на себе это Уолден не желал, и зорко за маленьким хвостом следил. Котёнок выглядел совсем беспомощным: слепым, беззубым и то ли без когтей, то ли с такими крохотными коготками, что в шёрстке их было сложно разглядеть.

— Красавец, — сказал Уолден, аккуратно гладя его по спинке. — У тебя очень красивое дитя, красотка.

Мантикора коротко мяукнула, а затем, согнувшись, принялась истово лизать свою промежность — а Уолден пока продолжал разглядывать котёнка, одним взглядом, впрочем, наблюдая за процессом родов и с каждой минутой всё больше убеждаясь, что он чрезвычайно похож на кошачий. Кстати, хвост свой мантикора держала свёрнутым в кольцо и прижатым к спине — так, что жало оказалось спрятано внутри.

Второй котёнок родился так же легко, как и первый — и мантикора тут же принялась его облизывать. А Уолден, вернув ей первого котёнка, не удержался и, с замирающим сердцем, очень медленно и, как он надеялся, незаметно для роженицы притянул к себе ошмётки его плодного пузыря. Прятать его в карман он не рискнул, и, незаметно уложив на свой носовой платок, левитировал уже сам платок подальше — на шкаф, стоящий у противоположной стены. А затем приготовился проделать то же самое со вторым последом, на который мантикора, занятая вылизыванием малышей, пока не обращала внимания.

— Это будет плата за постой, — пошутил он, тянясь ко второму котёнку. Мантикора коротко мяукнула, потом снова заурчала — а потом… запела. МакНейр замер, превратившись в собственное изваяние и лихорадочно соображая, что ему делать. Арбалет лежал довольно далеко, но куртка была рядом, да и нож торчал за поясом — успеть бы… Однако мантикора, кажется, не обращала на него никакого внимания, продолжая тщательно вылизывать котят и, судя по всему, даже и не думая развивать кольцо хвоста.

МакНейр постепенно отмер. А потом и понял, что эта песня была, определённо, другой — не такой, как «последняя колыбельная», с совершенно другой мелодией. Она успокаивала и задавала некий ритм, и Уолден в какой-то момент поймал себя на том, что дышит точно в такт — слишком часто для себя, но ровно, мерно и спокойно. И чувствует себя на удивление… уютно. Ему невероятно захотелось лечь — просто устроиться тут, рядом, на этих чёрных шкурах у огня, и закрыть глаза. И слушать, слушать эту песню…