Я умер вчера (джен)

Осень подходила к концу, а Поттер больше не давал о себе знать. Что ж, этого следовало ожидать. Ведь Северус сам потребовал оставить его в покое. Так откуда же бралось это неприятное чувство, подозрительно напоминавшее сожаление и будившее внутри глухую злость на самого себя? Почему-то оказалось трудно представить свою жизнь без спасения бедового Поттера. Дамблдору, похоже, удалось добиться своего: раз за разом в памяти воскресали виноватый поттеровский взгляд и граничащая с отчаянием решимость, с которой он просил Северуса о разговоре. Что, если мальчишка нуждался в помощи?

«Напомогался уже. На всю оставшуюся жизнь, — мысленно одергивал себя Северус. — Вокруг полно Уизли. Пусть они и помогают».

Тем пасмурным утром душу терзало смутное предчувствие какой-то гадости, и мироздание не стало испытывать его терпение.

Этот звук он при всем желании не спутал бы ни с чем другим: в окно стучалась чья-то сова.

То, что письмо не от Поттера, Северус понял сразу — по тому, как аккуратно было выведено его имя на конверте. Кому он мог так срочно понадобиться? Кроме разве что Минервы, которая в конце лета звала его вернуться в Хогвартс. Северус наотрез отказался. С тех пор она изредка писала ему. Вот только почерк на конверте немного отличался...

Он резким движением вскрыл конверт, чтобы поскорее развеять свои сомнения.

Дорогой Северус.

Быть может, я не имею права так тебя называть. Но, надеюсь, ты простишь немолодой и не слишком здоровой леди эту вольность.

Ты, наверное, задаешься вопросом, почему я вспомнила о тебе именно сейчас. По правде говоря, я давно хотела написать тебе. Но не решалась.

Что же изменилось сейчас? Все очень просто и даже банально: старость — очень весомый аргумент.

Ты скажешь, что для тебя этого недостаточно, и будешь прав. Столь долгому молчанию с моей стороны не может быть оправданий. И все же я осмелюсь просить тебя… нет, не о прощении, но о снисхождении.

Мне бы очень хотелось увидеть тебя и поговорить. В том числе о наследстве, ведь ты — последний из Принцев. И, конечно, я хочу попросить у тебя прощения. За годы молчания, за то, что в раннем уходе твоей матери есть и наша — моя и моего брата — вина. За то, что оставила тебя одного с твоим горем.

Я пойму, если ты не захочешь меня видеть. Но все же осмелюсь надеяться на ответ. Эта надежда — единственное, что у меня осталось.

С наилучшими пожеланиями, Элладора Принц.

После смерти матери Северус нашел в ее вещах связку писем. Как оказалось, Эйлин изредка поддерживала отношения со своей теткой. Тобиас ничего не знал.

В детстве Северус временами злился на мать. Ведь она могла выйти замуж за мага из своего круга, и тогда им не пришлось бы выживать на скудную отцовскую зарплату в занюханном Коукворте. Эйлин не ушла бы из жизни так рано, оставив его один на один с нелюбимым отцом. Магловские мальчишки не дразнили бы Северуса за обноски. А в Хогвартсе отпрыски чистокровных семей не смотрели бы с брезгливым недоумением на каким-то чудом очутившегося на Слизерине нищего полукровку. И с Лили все могло бы сложиться иначе. Он бы наблюдал за ней издалека, так и не решившись подойти. Не было бы никакой дружбы, так глупо и печально закончившейся, и боль не вывернула бы всю душу. Ведь грезить о несбывшемся на расстоянии легче, чем протянуть к мечте ладони, а в ответ получить хлесткую пощечину. И, быть может, вся его жизнь не пошла бы под откос тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года.

Но все уже случилось. Сложилось именно так, а не иначе. И никакими «если бы» не исправить поломанные судьбы.

В первое лето после смерти Эйлин ее тетка, так и не дождавшись ответа, явилась в Паучий тупик. Душевная рана была еще свежа, а гнев, вина и отвращение к самому себе к тому времени превратились в постоянных спутников Северуса. Он не стеснялся в выражениях, часть из которых почтенная леди наверняка слышала в первый и последний раз.

Больше она не приходила. Исчезла из его жизни, как исчезают звезды в предрассветной мгле. Точно так же, как это ранее сделали родные дед и бабка, которых он никогда не видел. И вот теперь, через столько лет, Элладора внезапно возвратилась тенью из прошлого. Неужели она думала, что одного гребаного упоминания о наследстве и нескольких проникновенных фраз о раскаянии хватит, чтобы все исправить?

После долгих лет общения с Дамблдором Северуса тошнило от любых манипуляций на чувствах. Темный Лорд был в этом смысле, пожалуй, честнее и прямолинейнее — не прикрывался благими делами. Но беда почтенной леди заключалась не в этом. А в том, что в выжженной дотла душе не осталось места для сострадания.

День в аптеке прошел тихо и почти без посетителей. Чтобы отвлечь себя от невеселых мыслей, Северус погрузился в работу и изобрел целых два новых средства — от зубной и головной боли. Мать Лили, поглощенная заботой о младших детях и бытовыми хлопотами, часто мучилась мигренями и посылала дочь за лекарством. Иногда она приходила сама — когда Лили была на занятиях — и, ожидая свой заказ, бросала на Северуса подозрительные взгляды.

Но ни она, ни ее муж так и не потребовали от него оставить Лили в покое. Наверное, они были уверены, что он не станет совершать ничего гадкого у всех на виду — крошечная деревня вся была как на ладони. А может, у них хватало других забот. И, глядя в печальные глаза Лили, Северус склонялся ко второму варианту.

Поздним вечером, сидя у камина с чашкой ароматного травяного чая, он вспомнил, что собирался сжечь теткино письмо, запоздало удивившись, что не сделал этого сразу. Осуществить задуманное ему помешал негромкий, но настойчивый стук в дверь.

* * *

— Лили, ты знаешь, который час?

Эффи тоже была здесь. Взглянула из-под лохматой челки и прошмыгнула в дом вслед за хозяйкой.

— Прости, что пришла так поздно. Мне поговорить с тобой надо. Я не могу ждать до утра.

Лили в нерешительности замерла в прихожей у самой двери. Такая маленькая и потерянная, она обхватила себя руками, словно ей было холодно.

— Что произошло?

Она взглянула ему в лицо, и Северус почувствовал, как ладонь сама сжимается в кулак, пальцы впились ногтями в кожу. В голубых глазах, светившихся, бывало, то любопытством, то сочувствием, то самой искренней радостью, плескалось что-то до боли знакомое, напоминавшее отчаяние. И он вдруг ясно, как день Божий, понял, что готов сделать для нее все, что угодно. Понял и почти не испугался.

Несколько бесконечно долгих мгновений Северус боролся с собой. Проклятье, ведь не далее как сегодня утром он с каким-то отстраненным торжеством отметил, что ему больше нет дела ни до драккловых чистокровных родственников, ни до всего остального мира.

Половица под ногами чуть слышно скрипнула, когда Северус сделал шаг вперед. Опустившись прямо на стоящий в прихожей низкий комод, он притянул Лили в неуклюжие объятия. Она послушно прильнула к нему и что-то неразборчиво пробормотала. В груди, где еще недавно зияла прохладная пустота и гулял сквозняк, разливалось что-то болезненно горячее.

— Фрэнк получил новую работу, — Лили тихо всхлипнула ему в плечо. — Через три дня мы едем в Лондон. А я не хочу уезжать отсюда.

В голову лезли одни лишь гребаные банальности, которые взрослые обычно говорят детям, чтобы те оставили их в покое. Поэтому Северус молчал.

— Лондон похож на человека с дрянным характером, — Лили слегка отстранилась, быстро провела ладонью по щекам, стирая прозрачные капли, и взглянула ему в лицо почти спокойно, без пугающего отчаяния в глазах. — Я хочу остаться здесь. С тобой.

Чего-то подобного он и ожидал.

— Лили, у меня тоже дрянной характер. И я не смогу заменить тебе отца, понимаешь?

— Понимаю. Я совсем не хочу, чтобы ты заменял мне кого-то. Я хочу, чтобы ты был… тобой.

— Фрэнк тебе не родной отец?

В детстве он тоже часто за глаза называл отца «Тобиас». И это сильно контрастировало с тихим «мама», от которого на сердце становилось тепло и самую малость больно. Но Лили была другой. Не такой, как юный Северус Снейп. В ней не было обид и озлобленности, она не пыталась с юных лет доказать всему миру, что чего-то стоит. И если она звала отца Фрэнком, это могло означать только одно: он действительно был именно Фрэнком, а не папой.

— Не родной, — она помолчала, чуть нахмурив брови и закусив губу.

Только бы не сорваться и не обнять ее еще раз. От этого будет только хуже.

— Папа был очень хороший, — начала вспоминать Лили. — Носил меня на плечах, рассказывал сказки и смешил. Я запомнила… улыбку, которую он мне дарил. Родители часто ссорились. То есть, это мама ссорилась с папой. Может, если бы она знала, что он будет с нами так мало, то не стала бы его огорчать.

— Твой папа погиб?

— Да, — просто ответила она. — Попал в аварию. Мама вышла замуж за Фрэнка. Родился Шон, а потом близнецы. Мы переехали сюда.

Она шмыгнула носом и полезла в карман плаща за салфетками. Северус, забывшись, едва не наколдовал ей платок.

— Мама любила папу. А с Фрэнком ей просто не так одиноко. Он надежный, много работает. Но мама очень скучает, я знаю, и сердится на папу за то, что он нас оставил. Она говорит, что я такая же бестолковая, как мой отец. Но я не обижаюсь. Я знаю, что она говорит так, оттого что ей грустно.

— Лили, ты меня убиваешь.

Слова сорвались с губ, прежде чем Северус сумел совладать с собой. В груди предательски ныло, и ему казалось, что Лили стоит в потоке слепящего света, смотреть на который было физически больно. Хотелось зажмуриться.

— Иди в гостиную, — он с трудом взял себя в руки. — Я заварю тебе чай. И вот еще что…

Каждый раз, когда он надеялся, что совершил уже все возможные глупости, со дна настойчиво стучали.

— Что?

— Останешься здесь до утра. Нечего ходить по ночам. Рано утром я разбужу тебя и провожу до дома, пока твоя семья еще будет спать.

— Ты разрешишь мне спать здесь? — неверяще переспросила Лили. — Вместе с Эффи?

— Я, конечно, предпочел бы, чтобы твоя Эффи сторожила дом на крыльце, но сегодня, так и быть, сделаем исключение.

Лили радостно улыбнулась в ответ, но спустя несколько мгновений по ее лицу пробежала тень:

— Я положила одеяло так, чтобы казалось, что в кровати кто-то лежит. Но если мама обнаружит обман, то испугается. Как думаешь, она не обнаружит?

— Думаю, не обнаружит, — иначе придется сыграть не по правилам. Северус тихо хмыкнул, на миг представив заголовки «Пророка»: «Герой войны, награжденный Орденом Мерлина, дурачит магглов на севере Шотландии». — Но, ради Бога, не делай так больше. Тем более, в Лондоне. Там опасно ходить по ночам одной.

— Я не буду так больше, — сказала Лили и посмотрела очень серьезно. — Спасибо, Шимон. Спасибо тебе. Ты… единственный, кто разговаривает со мной. Маме и Фрэнку некогда, а ребята в школе говорят, что я слишком умная и со странностями.

— К сожалению, ум — это недостаток, который не проходит с возрастом, — усмехнулся Северус. — Однажды ты встретишь человека, который оценит и твой ум, и твои странности.

— Ты правда так думаешь?

— Правда.

Она обязательно встретит. Иначе и быть не может. Только бы ей не пришлось ждать так же долго, как ему.

— А знаешь, что? — спустя несколько минут сказала повеселевшая Лили, когда он вручил ей чашку. — Я буду писать тебе письма. Не по интернету, а пером и чернилами, как в девятнадцатом веке.

* * *

После чая Лили стало клонить в сон. Северус устроил ее в собственной спальне, а себе постелил на диване в небольшой гостиной. Он погасил лампу и готов был уже отправиться спать, но его остановил ее шелестящий шепот:

— Шимон? Можно спросить тебя о чем-то?

Почему-то показалось недопустимым взять и сесть на край ее кровати — своей кровати — как наверняка когда-то садился отец Лили. Поэтому Северус, приблизившись, не придумал ничего лучше, как присесть на корточки, оказавшись с ней на одном уровне. Полоска лунного света падала на лицо и волосы Лили, делая ее похожей на сказочную фею. С детства имея представление о магии и прожив столько лет в магическом мире, он вдруг ясно осознал, что так мало видел в жизни настоящих чудес.

Лили так нежданно вошла в его жизнь. Как будто юная весна, вопреки законам природы, явилась на смену унылой дождливой осени. Временами ему казалось, что он выдумал ее, чтобы заботиться о ком-то. И чтобы этот кто-то принимал его таким, какой он есть. В своей недетской мудрости Лили могла дать фору многим взрослым. Особенно таким, как Северус Снейп.

— Только быстро. Ты давно уже должна спать.

— Хорошо. Ты убивал на войне?

— Я… — вопрос застал его врасплох. — Почему ты спрашиваешь?

— Ну… — она тоже замялась. — Потому что ты считаешь себя плохим.

— Нет, Лили, дело не в войне, — он не видел смысла отпираться. — То есть, не только в ней. Просто за свою жизнь я совершил много плохих поступков.

— Очень много?

— Очень.

Она приподнялась на локте и долго вглядывалась в его лицо, словно силясь прочесть в глазах что-то, только ей одной известное.

— Если ты обидел кого-то, попроси прощения. Каждый человек заслуживает второго шанса. Ну, почти каждый.

Если бы все было так просто.

— Есть вещи, которые можно простить другим, но невозможно — себе.

Лили откинулась на подушку и на этот раз молчала довольно долго. Северус поднялся, поморщившись от ощущений в затекших конечностях. Примостившаяся в ногах хозяйки Эффи приоткрыла один глаз и, убедившись, что все в порядке, продолжила мирно сопеть.

Он был уже на пороге комнаты, когда Лили нарушила затянувшееся молчание:

— Я не знаю, кем ты был раньше и кому причинил зло. Но я знаю, кем ты стал для меня. Моим самым близким другом, — ее голос дрогнул. — Ты подарил мне улыбку. И когда ты предстанешь перед Господом, Он увидит не только твои плохие поступки. А я буду молиться за тебя.

Вряд ли этого хватит, чтобы Господь — если он, конечно, существует — простил его. Но теперь это было неважно, потому что у него была улыбка Лили Паркер.

Чуть помедлив, Северус все-таки спросил о том, что уже давно не давало покоя:

— Скажи, ты когда-нибудь была в Коукворте?

— В Коукворте? — сонно откликнулась она. — Нет. А где это? Что там?

— Ничего, Лили. Уже ничего. Спи. Доброй ночи.

Он вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. А после долго стоял у окна, и взгляд легко скользил по темным силуэтам гор.

* * *

Через три дня Паркеры уехали в Лондон. Письмо Элладоры, так и не попав в камин, отправилось в ящик стола.

Каждый человек заслуживает второго шанса.

Господь, Мерлин или черт знает кто еще дал ему этот шанс. Не тогда — не позволив сдохнуть от укуса Нагайны, а теперь — в эту первую послевоенную осень.

Еще не готовый встретиться лицом к лицу со своим прошлым, но уже не столь категоричный, Северус мог хотя бы попытаться. Попытаться, наконец, жить. Последовать совету, который дал Поттеру в Годриковой лощине почти месяц назад.