Я умер вчера (джен)

На кладбище было тихо, как будто все разом вымерли. Такой пассаж тянул на черный юмор, но Снейп не помнил, когда в последний раз улыбался. Или не хотел помнить.

Промозглый ветер совсем не по-дружески обнял за плечи, и Северус плотнее запахнул плащ. Октябрь в Коукворте был сырым и ненастным.

Северус не любил осень.

Осень навсегда закрыла глаза матери.

Осень забрала Лили.

Для него же все могло закончиться этой весной в Визжащей хижине. Но отчего-то он, отвратительно живой, шел по узкой, блестящей от прошедшего дождя дорожке, ведущей к могиле Тобиаса и Эйлин. Наверное, упрямства в нем было не меньше, чем в Поттере. Оба пережили эту войну вопреки всему.

Война оставила Северусу шрамы от зубов Нагайны и новые раны на сердце. Шрамы приходилось скрывать под высокими воротниками — не сложнее, чем столько лет держать на замке душу. Впрочем, в последнем отныне не было нужды: Поттер позаботился о том, чтобы назойливые журналисты не рылись в грязном белье бывшего шпиона и новоиспеченного героя войны. Наверное, стоило его за это поблагодарить. Но Северус не мог. После того, как вывернул перед мальчишкой все свое нутро, на него и смотреть-то было тошно.

Он не собирался выживать, но ему снова не повезло. Останься Дамблдор жив, без него бы здесь не обошлось. Но тот отправился в мир иной, следом канул в небытие Темный Лорд, и вместе с ними не стало цели, ради которой Снейп зубами цеплялся за жизнь.

Волшебный мир в нем больше не нуждался, и это было взаимно. Сводить счеты с жизнью Северус, конечно, не собирался. Самоубийство — удел слабых. Но и найти себе новое предназначение — черт, как же высокопарно и попросту глупо это звучало! — оказалось непросто. Он разучился жить как все обычные люди. Не лгать, не просчитывать на десять шагов вперед, не ждать подвоха даже от собственной тени, готовясь в любой момент выхватить палочку.

Северус остановился напротив надгробного памятника и долго смотрел на застывшие лица родителей. И они смотрели на него в ответ — суровый господин с тяжелым взглядом и худая, даже изможденная женщина. Мать слегка улыбалась светлой, эфемерной улыбкой, свободной от земных забот. Потомственная волшебница, перед смертью она попросила сына положить её рядом с мужем на скромном магловском кладбище.

Когда-нибудь и он ляжет здесь — рядом с ними. Осталось решить, кого обременить не слишком приятной просьбой. Не Поттера же, в конце концов.

Северус не боялся смерти. Умереть не страшно. Страшно — когда кажется, что ты умер еще вчера. И завтра, проснувшись и взглянув в зеркало над раковиной, обнаружишь, что превратился в подобие человека с потухшими глазами, теперь лежащего под этой плитой.

Наверное, будь Снейп сентиментальной размазней вроде покойного Люпина, то попросил бы помощи у матери. Совета, как жить дальше, какого-то знака свыше. Прямо здесь, на ее могиле. Но он и при жизни редко просил ее о чем-то, так зачем теперь?

Вокруг не было ни души, кроме тех, чьи души теперь незримы. Несколько взмахов палочкой — и на плиту лег скромный венок из полевых цветов. Эйлин их очень любила. Когда-то он нарвал ей целую охапку. А потом ещё одну — для Лили, но так и не решился подарить. Цветы остались одиноко лежать на скамье, а несказанные слова — тлеть углями в сердце.

С утра на календаре значилось тридцать первое октября, но Северус знал, что не пойдет к Лили. Ни к чему встречаться с Поттером, который наверняка будет там. Что ж, он придет завтра. Ему больше некуда спешить.

Слева мелькнула какая-то тень, и Северус повернул голову. Маленькая хрупкая фигурка в грязно-сером плаще склонилась над черной, блестящей от влаги плитой в десятке футов от могилы Тобиаса и Эйлин. Тонкие руки держали венок из цветов, похожих на те, что наколдовал Северус. Из-под накинутого на голову капюшона выбивались светлые, слегка вьющиеся пряди.

Что-то дрогнуло внутри, и Северус медленно смежил веки. Он долго стоял неподвижно, вслушиваясь в наступившую темноту.

Когда Северус открыл глаза, фигурки в плаще нигде не было видно. Лишь два венка полевых цветов, как следы небрежных мазков яркой краски, пестрели сквозь серую завесу тумана.

* * *

Плита была холодной, но высеченное на ней имя жгло пальцы. Северус медленно отнял руку и отступил на шаг.

Как же давно он был здесь в последний раз. Как долго запрещал себе не то что приходить — даже думать об этом. Лишь бы не сорваться.

— Профессор Снейп?

Он резко развернулся, привычным движением выхватив палочку и взяв на прицел появившегося из-за спины человека. Тот поднял ладони, показывая, что не собирается нападать. Рука, сжимавшая палочку, бессильно опустилась, словно из Снейпа разом выкачали все силы.

— Поттер. Какого черта?

— Простите, — мальчишка немного смутился. — Это было глупо — подходить к вам со спины.

Не сказанная фраза — что-то ужасно пафосное о двойном агенте — повисла в воздухе.

— Я больше не профессор, — проворчал Северус, убирая палочку. — И хвала Мерлину, никогда больше им не буду.

— Вы не вернётесь в Хогвартс?

— Нет.

Молчание легким дуновением ветра коснулось лежащих у надгробной плиты белых лилий и растрепало Поттеру волосы. Первый день ноября принес с собой редкие лучи бледного осеннего солнца. Даже погода в Годриковой лощине не стала препятствовать Северусу навестить Лили. Всё шло по плану, пока не появился Поттер. Как и всегда.

— Что вы здесь делаете сегодня? — устало спросил Северус. — Решили ходить сюда каждый день?

Мальчишка молчал, его взгляд бегло прошелся по высеченным на камне буквам и застыл, прикованный к лилиям.

— Не стоит приходить сюда слишком часто, Поттер, — негромко проговорил Северус. — Прошлое должно оставаться в прошлом.

Как легко было раздавать советы, которым сам из года в год отказывался следовать.

— Если честно, я надеялся встретить здесь вас, — последовал такой же тихий ответ.

Поттер смотрел на него глазами Лили. Смотрел спокойно, самую малость виновато и с какой-то ещё неясной эмоцией, выдержать которую оказалось гораздо труднее, чем ненависть и презрение. Но Северус не отвел взгляда.

— Я подумал, что вы вряд ли придете сюда на Хэллоуин. А вот на следующий день — возможно.

Паршивый из него шпион, если даже Поттер смог разгадать его планы.

— Зачем тебе это?

Поттер замялся лишь на несколько секунд.

— Мне кажется, нам с вами есть о чем поговорить.

Он рассеянно провел рукой по волосам, взъерошивая их ещё больше. Когда-то этот простой жест доводил Снейпа до бешенства. А сейчас что-то слабо трепыхнулось внутри и тут же затихло.

— Я понимаю, Поттер, что героизм затягивает, и что ты не можешь жить без подвигов. Ты вроде поступил в Академию авроров? Так направь свои усилия туда. Меня не надо спасать.

Почти не слышать яда в собственном голосе было непривычно. Словно адское пламя выжгло душу. Ничего не осталось, даже ненависти к наглому, самовлюбленному Джеймсу Поттеру и его дружкам, которая заставляла беситься, но при этом чувствовать себя живым. Усталость до краев заполнила образовавшуюся пустоту. Безнадежная, беспросветная усталость, серая, как вчерашний туман за окном.

— Вы сами знаете, что нам есть о чем поговорить, — не сдавался Поттер. — Мне кажется, это нужно нам обоим.

— Тебе кажется. Ты по-прежнему слишком высокого мнения о себе. Мне ничего от тебя не нужно, и нам не о чем говорить. Оставь меня в покое, Поттер. Что ты ко мне привязался? Сначала приходил в Мунго, теперь подстерегаешь здесь. У тебя есть друзья, Молли и Артур относятся к тебе, как к сыну. Иди к тем, кто тебя любит, и живи, наконец, жизнь. Используй этот шанс. Почему, черт возьми, тебя так упорно тянет на дно, когда есть возможность выплыть?

На этот раз Поттер молчал довольно долго, хмурился, глядя себе под ноги. Хотелось взять его за плечи и хорошенько встряхнуть.

— Не знаю, Снейп. Может, я такой же гребаный одиночка, как и вы, — его голос звучал глухо, и сам он как будто враз повзрослел лет на десять. — Но вы правы, я не буду вас больше беспокоить. Если передумаете, то всегда можете найти меня на Гриммо. И… спасибо еще раз. За все.

Северус видел, что каждое слово дается Поттеру с трудом. Смог бы он сам сказать что-то подобное бывшему врагу? Вряд ли. Сумел бы признаться, что на самом деле испытывает что-то похожее на гордость? Слишком сентиментально, и Поттер может неправильно его понять. Решился бы добровольно отправиться на смерть, зная, что от его решения зависит судьба мира? Северус догадывался, каким будет ответ на последний вопрос. И этот ответ ему совершенно не нравился. Хуже, чем выжить после того, как отдал Поттеру воспоминания, было только умереть праведным мучеником.

Он еще долго смотрел вслед одинокой удаляющейся фигуре. А после перевел взгляд на последнее пристанище Лили и трансгрессировал, не давая себе передумать.

* * *

Небольшая деревня на севере Шотландии встретила его равнодушной осенней моросью и несколькими узкими улочками, затянутыми туманом, словно паутиной. Чтобы приехать сюда два месяца назад, Северус воспользовался электричкой, как обычный магл. После долгих недель, проведенных в Мунго на грани жизни и смерти, магия возвращалась к нему медленно и неохотно. Как будто никак не могла взять в толк, какого черта он до сих пор не сдох.

Северус и сам не раз задавался этим вопросом. Особенно по ночам, часами наблюдая, как месяц чертит серебристую дорожку на потолке. И позже, когда пришла пора предстать перед судом. В тот день он вел себя подчеркнуто отвратительно, до дрожи в руках боясь увидеть в чьих-то глазах самое страшное. Жалость.

Снейп понятия не имел, что такого Поттер наплел Визенгамоту, чтобы его, пособника Темного Лорда и убийцу Дамблдора, оправдали. Мальчишка поклялся, что не выдал его тайну, и Северусу ничего не оставалось, как поверить ему. Таким беспомощным он не чувствовал себя, даже услышав от целителя, что яд Нагайны проник слишком глубоко, повредив его магическую ауру.

Что толку быть оправданным судом, если приговор самому себе был вынесен много лет назад и обжалованию не подлежал. Виновен. На всю оставшуюся жизнь.

Завершив свои немногочисленные дела и покинув дом в Паучьем тупике, он сбежал в это забытое Богом и Мерлином место. От себя далеко не убежишь, но среди молчаливых гор и маглов, не обращавших особого внимания на чужака, дышалось легче. И Поттер со своими виноватыми глазами его здесь не достанет.

И вот уже некто Шимон Сомервилл открыл на окраине деревни аптеку с неброской вывеской. И попытался просто жить. По утрам варить себе крепкий кофе и отправляться за травами. День проводить за работой, а вечер — за книгами, чашкой ароматного травяного чая и созерцанием темных силуэтов гор. Наверное, через полгода он взвоет мандрагорой от такой жизни, но пока рутина и предсказуемость казались ему едва ли не роскошью.

К середине октября магия полностью восстановилась. Жизнь потекла бы своим чередом, если бы не зияющая пустота в груди.

Утро началось с настойчивого стука в дверь. Северус напрягся и, отставив чашку свежесваренного кофе, по привычке потянулся за палочкой. Кого принесло в такую рань? Кому вообще мог понадобиться недавно поселившийся здесь аптекарь? Кто-то из местных не дотерпел до начала рабочего дня?

Стук повторился, и Северус нехотя направился к двери.

С улицы повеяло сыростью и влагой недавно прошедшего дождя. Палочка так и осталась в рукаве.

На пороге стояла девочка в промокшем плаще, маленькая и бледная, как местные рассветы. К ее ногам жалось, дрожа, что-то небольшое, лохматое и ужасно замызганное. Северус смерил нежданных гостей вопросительным взглядом.

— Здравствуйте, — ее робкая улыбка казалась чем-то инородным на фоне утренней серости. — Простите, сэр, это не вы потеряли собаку?

Что-то смутно знакомое почудилось Северусу в ее облике. В очертаниях плаща, который был ей явно велик. В том, как намокшие тонкие пряди выглядывали из-под капюшона.

— Нет, у меня нет собаки.

— Как жаль, ваш дом был последней надеждой, — девочка было поникла, но тут же встряхнулась. — Тогда я расклею объявления и буду ждать, когда кто-нибудь откликнется.

— Желаю удачи, — сдержанно проговорил Северус, готовясь закрыть дверь.

— Подождите, пожалуйста. Можно вас попросить? — она наклонилась и сгребла собачонку в охапку. — Можно, я помою ее у вас? Она такая грязная.

Только этого ему не хватало.

— Прошу вас, сэр, — огромные, едва ли не в пол-лица голубые глазищи взглянули на него умоляюще. — Если я приведу ее домой в таком виде, мама ни за что не разрешит мне ее оставить. Обещаю, я буду аккуратно. И справлюсь очень быстро. Вы не опоздаете на работу. Вы ведь работаете в аптеке?

Северус машинально кивнул. Обычно подобная бесцеремонность выводила его из себя. Случись это год назад, он бы, не раздумывая, вышвырнул девчонку вон. Но сегодня на душе было на удивление спокойно. Своей интуиции он привык доверять. И в былые времена не раз желал, чтобы она заткнулась хотя бы на несколько гребаных часов.

— Ладно, проходи, — отрывисто бросил он. — Только быстро — меня ждет работа

Повторять дважды ему не пришлось. Явив миру еще одну ангельскую улыбку и поудобнее перехватив свою мохнатую ношу, девочка поспешно шагнула за порог. Проверочные чары Снейп использовал, скорее, по привычке: его непрошеные гости определенно не представляли угрозы.

Кофе успел остыть, и Северус, поморщившись, вылил остатки в раковину.

Он стоял неподвижно, прислонившись к стене. Слушал плеск воды и смутно знакомый мотив местного фольклора, который напевала его гостья.

Мелькнула идиотская мысль приготовить ей какао, чтобы она могла согреться. Нет, это было уже слишком. Хватит того, что он впустил девчонку в дом и позволил устроить прачечную для собаки.

— Не волнуйтесь, я все уберу за собой, — как по волшебству, она снова возникла перед ним, рукавом стирая со щек блестящие капли воды. — Спасибо вам.

Северус молча протянул ей полотенце и, подождав, пока она скроется за дверью ванной, взмахнул палочкой, убирая грязные разводы в прихожей.

Девочка справилась на удивление быстро. Собака, которая совсем недавно была похожа на мохнатого кобольда, оказалась практически белой. Если бы так же можно было отмыть душу…

Северус окинул придирчивым взглядом крохотную ванную комнату. Все стояло на своих местах, зеркало было аккуратно протерто, нигде не виднелось мокрых пятен. Не иначе как сам дух чистоты явился к нему в дом под видом маленькой девочки.

— Спасибо вам большое, сэр! — сердечно поблагодарила она. — Побегу домой, пока дождь снова не начался. Можно, я возьму полотенце? Чтобы ей не было холодно.

— Да, бери. Можешь не возвращать.

— Нет, что вы, я выстираю и верну. Принесу вам в аптеку завтра или послезавтра. Я знаю, где это. Моя мама недавно покупала у вас лекарство от мигрени. И микстуру от кашля для моего младшего брата.

— Значит, у тебя есть брат? — машинально спросил Северус.

— Целых трое! Я старшая, — это немного проясняло ситуацию: значит, ей пришлось рано повзрослеть. — А у вас есть брат или сестра?

— Нет, — тихо ответил он. — У меня никого нет.

— Совсем никого? — огорченно переспросила она.

— Совсем. А теперь мне пора на работу.

Обычно Северус пользовался чарами, но на случай внезапного появления кого-то из маглов у него всегда имелись под рукой ключи от дома.

Новая знакомая ждала его чуть поодаль, бережно прижимая к себе завернутую в полотенце собачонку. Та сидела спокойно, лишь сверкала темными глазами-бусинами из-под косматой челки.

— Спасибо вам. Вы очень хороший.

Она благодарила его уже в который раз за сегодняшнее утро. Его, просто Северуса, то есть Шимона, а не профессора Снейпа, недоделанного героя Второй магической войны. Это было странно, до неловкости нелепо и рождало в груди непривычное ощущение тепла.

— Как тебя зовут?

— Лилиан Паркер. Так зовет меня мама, когда хочет отругать. А вы зовите меня просто Лили, ладно?

Просто Лили.

Могло ли ее имя быть другим? Пожалуй, нет. Чем быстрее бежишь от прошлого, тем скорее оно тебя настигнет.

— Иди домой, Лили. Не стой на ветру, а то простынешь, или вот… — горло сдавило спазмом, и он смог лишь кивнуть на собаку.

К тому времени, как Северус оказался у дверей аптеки, ветер утих. Но это была не та привычная гнетущая тишина, не раз тревожившая душу недобрыми предзнаменованиями. Она стояла рядом, как старый знакомый, вернувшийся в родные края после долгих скитаний.

* * *

Лили сдержала слово, и полотенце вернулось на свое место. А сама она стала часто заглядывать в аптеку. За лекарствами и просто так. Собака, за которой так никто и не пришел, обрела божеский вид и везде следовала за ней по пятам.

Шли дни, и однажды Северус поймал себя на мысли, что, заслышав звон колокольчика на двери, ожидает увидеть знакомую светло-русую макушку.

Внешне эта девочка ничем не напоминала Лили Эванс. Но было в ее глазах и улыбке что-то такое, из-за чего к ней тоже хотелось тянуться, как цветок тянется к солнцу. Только его Лили все время ускользала, как вода сквозь пальцы. Как линия горизонта, убегавшая вдаль, сколько бы ты ни пытался приблизиться к ней. И после ее ухода сердце разъедала горечь.

Лилиан приходила к нему сама и оставалась рядом. Ее не смущали его раздраженные вздохи и плохое настроение, не обижало резким тоном сказанное слово. Как будто за всем этим дерьмом она видела нечто большее.

Они были похожи. Оставивший молодость и смысл своей никчемной жизни где-то в окрестностях Хогвартса грешник и чистое юное создание, которое только начинало жить. Порой это сходство ощущалось так пронзительно, так отчетливо, что Северусу становилось не по себе. Ее одиночество, как в зеркале, отражалось в его, до боли знакомое и понятное.

В деревне были другие дети, пусть и не много. Но постепенно Северус понял, почему у Лили мало друзей. Она была другой. Не похожей на большинство младшекурсников Хогвартса, на которых то и дело хотелось наорать из-за их непроходимой тупости. Не чудачкой, как девчонка Лавгуд с Рейвенкло, но другой. И, несмотря на присущую ей детскую непосредственность, порой в ее больших глазах мелькала совсем не детская грусть.

Но она не рассказывала, а Северус не спрашивал.

Зато он узнал, что Паркеры переехали сюда из центральной Англии. Что братьев Лили звали Шон, Джеральд и Конрад, а собаку она назвала Эффи. Что по воскресеньям они всей семьей ходили на утреннюю службу в небольшую церквушку за рыночной площадью. Что Лили любила книги и обожала горячее какао, которое он так и не сварил для нее в то дождливое утро.

* * *

Меланхоличное солнце было редким гостем в этих краях глубокой осенью. Время от времени его лучи все же заглядывали в окна аптеки и сновали туда-сюда по крыльцу.

Однажды утром Северус обнаружил их там в компании Лили. Она сидела, примостившись на ступеньках, и читала книгу. Эффи, лежавшая у ее ног, вскочила, чтобы поприветствовать его.

— Доброе утро, — Лили тепло улыбнулась.

— Встань, а то простудишься, — проворчал Северус и, отперев дверь, посторонился, пропуская Лили внутрь. — Почему ты здесь, а не на уроках?

— К тебе по утрам приходит солнце. А до нас оно доходит только после полудня. И не каждый день. У нас дома темно. И в школе тоже темно. Я взяла книгу в библиотеке и хочу ее дочитать.

Перед глазами на миг возникла темная тесная комнатка дома в Паучьем тупике, служившая ему детской. Когда родители ссорились — а это бывало не так уж редко — мать приходила ночевать к нему. Они с трудом умещались на узкой кровати, и Северус делал вид, что крепко спит и не слышит, как она едва сдерживает рыдания.

— Что ты читаешь?

— «Кентервильское привидение». Сэр Саймон де Кентервиль похож на тебя.

— Чем, интересно? — усмехнулся Северус.

— Он тоже хочет, чтобы его боялись.

И такой же грешник, который никак не может дождаться расплаты и обрести покой.

— А еще он на самом деле добрый. Где-то в глубине души. Правда?

Солнечный зайчик скользнул по ее волосам и юркнул за прилавок — Северус проводил его взглядом.

— Лили, тебе пора.

— А ты никогда не сбегал с уроков?

— Я умел извлекать из них пользу.

— А какой урок был твоим любимым? — Лили с живым любопытством наблюдала, как он смешивает ингредиенты для новой порции противопростудного средства.

— Химия, — это было почти правдой.

— Химия? — она слегка нахмурилась и почесала лоб костяшками пальцев. — Мы ее еще не проходили. Ты стал аптекарем, потому что любишь химию?

— И поэтому тоже. Лили, не пытайся меня отвлечь. Если поторопишься, то как раз успеешь ко второму уроку. И давай договоримся: ты не будешь пропускать школу, — он выдержал небольшую паузу. — А я достану тебе еще книг.

— Которых даже в библиотеке нет?

— Даже в библиотеке.

Ему стоило огромных усилий не улыбнуться, глядя на то, как посветлело ее лицо и заблестели глаза.

* * *

После воскресной службы, которую Северус никогда не посещал, Лили застала его за столом на крохотной кухне. На зеленоватой скатерти стояла чернильница и белел пергамент.

— Ты пишешь пером и чернилами? — Лили уселась напротив, у окна, с любопытством рассматривая принадлежности для письма. Эффи тут же забралась к ней на колени. — Как в девятнадцатом веке?

Северус досадливо поморщился.

— Да. Но у меня не слишком хорошо получается.

— Почему? Ставишь кляксы? Хочешь, я сварю тебе кофе?

— Нет, сиди, я сам, — он поднялся из-за стола и, скомкав исписанный кусок пергамента, по привычке едва не сжег его чарами. Но вовремя опомнился.

— А в Лондоне есть интернет, и можно писать электронные письма, — воодушевленно сообщила ему Лили. — Так почему твое письмо не получается?

— Не знаю. Один человек очень хочет поговорить со мной... — А хочет ли? Быть может, уже забыл о нем. — А я не знаю, что ему сказать.

— Я прочла в одной книге: если не знаешь, что сказать, скажи правду. Пожалуйста, подожди, — попросила она, увидев, что он поставил на столешницу вторую турку и протянул руку к баночке с какао. — Я тоже хочу пить кофе. Как ты.

— Я пью горький без сахара. Тебе не понравится. И правда тоже не всем нравится. Иногда она больно ранит.

— Мама тоже так говорит. Про кофе. А еще она говорит, что мне слишком рано.

— Мама права, Лили.

Она чуть слышно вздохнула, но не стала спорить.

На несколько минут их окутала тишина, нарушаемая лишь фырканьем в турках и сопением Эффи. Северус чувствовал спиной внимательный взгляд Лили. Ему казалось, что он слышит, как копошатся мысли у нее в голове. Он заметил, что Лили была бледнее обычного, стоило ей только переступить порог его дома. Это тревожило его.

— Что у тебя случилось? — оставив в покое турки, он опустился на стул напротив нее.

— Мама рассердилась на меня, потому что я не хочу больше ходить в церковь.

— Почему не хочешь? — теперь Северус боролся с выражением облегчения, грозящим проступить на лице. Он-то уже подумал Бог весть что.

— Потому что для общения с Господом мне никто не нужен. Это только мое дело.

— В пятнадцатом веке тебя сожгли бы на костре за такие слова.

— Правда? Ты дашь мне почитать об этом книгу?

— Боюсь, это еще больше рассердит твою маму.

Он вернулся к плите — как раз вовремя, чтобы скрыть невольную улыбку и предотвратить побег какао из турки. Эффи подняла голову и повела носом, принюхиваясь.

— Мама часто сердится, — сказала Лили, когда ее чашка опустела наполовину, а Эффи, переместившись под стол, устроилась в ногах у Северуса. — Ей не нравится, что я «стала часто бегать в аптеку». Она, наверное, думает, что ты… можешь сделать со мной что-то плохое. Как тот человек, про которого в прошлом году писали в газетах. Он похищал детей.

— Твоя мама имеет право так думать. И она права: я не должен с тобой встречаться. Это неправильно.

В этой маленькой деревне все друг друга знали, и любые слухи распространялись очень быстро.

— Ты боишься, что из-за меня у тебя будут неприятности? — она отставила чашку и, чуть подавшись вперед, глядела на него во все глаза.

— Нет, Лили. Этого я не боюсь, — Северус не отвел взгляд, несмотря на ощутимый укол в груди.

— Ты очень храбрый. Помнишь, как отогнал от нас с Эффи тех больших страшных собак? Ты совсем ничего не боишься?

— Совсем, — тихо проговорил он.

— Это, наверное, очень здорово. Я тоже хочу ничего не бояться.

Северус невесело усмехнулся.

— Это вовсе не здорово, Лили. Здоровое чувство страха делает человека живым.

Он встал и, собрав со стола чашки, сполоснул их в раковине.

— Ты был на войне? — прозвучал за спиной голос Лили.

Вопрос застал его врасплох и заставил обернуться.

— С чего ты взяла?

— Когда мы жили в Англии, с нами по соседству поселился один человек. Он был очень грустный. Однажды я спросила его, почему он грустит. Он ответил, что видел войну и больше ничего не боится. И от этого ему грустно. Я тогда ничего не поняла. Так ты тоже видел?

— Да, видел.

— Ты расскажешь мне?

Если бы он мог.

— Я не хочу вспоминать об этом.

В голосе звякнул металл, но Лили не смутилась. Взглянула ему в лицо и коротко кивнула. Слишком понимающе для такого юного создания.

За окном сизой дымкой сгущались сумерки.

— Пойдем, я провожу тебя. Скоро стемнеет.

В который раз Северус поймал себя на мысли, что не может злиться, когда она рядом. Не только на нее — на себя тоже.

* * *

— Ты попросишь меня больше не приходить? — Лили, молчавшая всю дорогу, негромко заговорила, лишь когда вдали показались очертания небольших домиков на северной окраине деревни. В одном из них жили Паркеры. — Потому что это неправильно?

Последняя фраза потонула в налетевшем порыве ветра.

— Надень капюшон, будь добра, а то простудишься.

Северус мог бы притвориться, что она ни о чем не спрашивала. Сгустившиеся сумерки скроют ложь — она ничего не заметит. А уж лгать себе самому за столько лет он научился мастерски.

— Сколько у тебя уроков в понедельник? — он остановился, и Лили тоже замерла, подняв на него настороженный взгляд.

— Четыре.

— Ты помнишь, что мне обещала?

— Да… Да, конечно, помню! — облегчение, как самая тонкая струна, зазвенело в ее голосе. — А ты обещаешь мне, что не прогонишь?

Слова замерли в глотке, оставляя последний шанс повернуть назад.

— Обещаю.

Это было неправильно. Но за свою жизнь он успел совершить столько ошибок. Одной больше, одной меньше — он все равно попадет в ад. Но точно зная, что в тот поздний осенний вечер маленькая девочка с недетской печалью во взгляде уснула с улыбкой на губах.

Что ж, значит, ад того стоил.

Осень подходила к концу, а Поттер больше не давал о себе знать. Что ж, этого следовало ожидать. Ведь Северус сам потребовал оставить его в покое. Так откуда же бралось это неприятное чувство, подозрительно напоминавшее сожаление и будившее внутри глухую злость на самого себя? Почему-то оказалось трудно представить свою жизнь без спасения бедового Поттера. Дамблдору, похоже, удалось добиться своего: раз за разом в памяти воскресали виноватый поттеровский взгляд и граничащая с отчаянием решимость, с которой он просил Северуса о разговоре. Что, если мальчишка нуждался в помощи?

«Напомогался уже. На всю оставшуюся жизнь, — мысленно одергивал себя Северус. — Вокруг полно Уизли. Пусть они и помогают».

Тем пасмурным утром душу терзало смутное предчувствие какой-то гадости, и мироздание не стало испытывать его терпение.

Этот звук он при всем желании не спутал бы ни с чем другим: в окно стучалась чья-то сова.

То, что письмо не от Поттера, Северус понял сразу — по тому, как аккуратно было выведено его имя на конверте. Кому он мог так срочно понадобиться? Кроме разве что Минервы, которая в конце лета звала его вернуться в Хогвартс. Северус наотрез отказался. С тех пор она изредка писала ему. Вот только почерк на конверте немного отличался...

Он резким движением вскрыл конверт, чтобы поскорее развеять свои сомнения.

Дорогой Северус.

Быть может, я не имею права так тебя называть. Но, надеюсь, ты простишь немолодой и не слишком здоровой леди эту вольность.

Ты, наверное, задаешься вопросом, почему я вспомнила о тебе именно сейчас. По правде говоря, я давно хотела написать тебе. Но не решалась.

Что же изменилось сейчас? Все очень просто и даже банально: старость — очень весомый аргумент.

Ты скажешь, что для тебя этого недостаточно, и будешь прав. Столь долгому молчанию с моей стороны не может быть оправданий. И все же я осмелюсь просить тебя… нет, не о прощении, но о снисхождении.

Мне бы очень хотелось увидеть тебя и поговорить. В том числе о наследстве, ведь ты — последний из Принцев. И, конечно, я хочу попросить у тебя прощения. За годы молчания, за то, что в раннем уходе твоей матери есть и наша — моя и моего брата — вина. За то, что оставила тебя одного с твоим горем.

Я пойму, если ты не захочешь меня видеть. Но все же осмелюсь надеяться на ответ. Эта надежда — единственное, что у меня осталось.

С наилучшими пожеланиями, Элладора Принц.

После смерти матери Северус нашел в ее вещах связку писем. Как оказалось, Эйлин изредка поддерживала отношения со своей теткой. Тобиас ничего не знал.

В детстве Северус временами злился на мать. Ведь она могла выйти замуж за мага из своего круга, и тогда им не пришлось бы выживать на скудную отцовскую зарплату в занюханном Коукворте. Эйлин не ушла бы из жизни так рано, оставив его один на один с нелюбимым отцом. Магловские мальчишки не дразнили бы Северуса за обноски. А в Хогвартсе отпрыски чистокровных семей не смотрели бы с брезгливым недоумением на каким-то чудом очутившегося на Слизерине нищего полукровку. И с Лили все могло бы сложиться иначе. Он бы наблюдал за ней издалека, так и не решившись подойти. Не было бы никакой дружбы, так глупо и печально закончившейся, и боль не вывернула бы всю душу. Ведь грезить о несбывшемся на расстоянии легче, чем протянуть к мечте ладони, а в ответ получить хлесткую пощечину. И, быть может, вся его жизнь не пошла бы под откос тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года.

Но все уже случилось. Сложилось именно так, а не иначе. И никакими «если бы» не исправить поломанные судьбы.

В первое лето после смерти Эйлин ее тетка, так и не дождавшись ответа, явилась в Паучий тупик. Душевная рана была еще свежа, а гнев, вина и отвращение к самому себе к тому времени превратились в постоянных спутников Северуса. Он не стеснялся в выражениях, часть из которых почтенная леди наверняка слышала в первый и последний раз.

Больше она не приходила. Исчезла из его жизни, как исчезают звезды в предрассветной мгле. Точно так же, как это ранее сделали родные дед и бабка, которых он никогда не видел. И вот теперь, через столько лет, Элладора внезапно возвратилась тенью из прошлого. Неужели она думала, что одного гребаного упоминания о наследстве и нескольких проникновенных фраз о раскаянии хватит, чтобы все исправить?

После долгих лет общения с Дамблдором Северуса тошнило от любых манипуляций на чувствах. Темный Лорд был в этом смысле, пожалуй, честнее и прямолинейнее — не прикрывался благими делами. Но беда почтенной леди заключалась не в этом. А в том, что в выжженной дотла душе не осталось места для сострадания.

День в аптеке прошел тихо и почти без посетителей. Чтобы отвлечь себя от невеселых мыслей, Северус погрузился в работу и изобрел целых два новых средства — от зубной и головной боли. Мать Лили, поглощенная заботой о младших детях и бытовыми хлопотами, часто мучилась мигренями и посылала дочь за лекарством. Иногда она приходила сама — когда Лили была на занятиях — и, ожидая свой заказ, бросала на Северуса подозрительные взгляды.

Но ни она, ни ее муж так и не потребовали от него оставить Лили в покое. Наверное, они были уверены, что он не станет совершать ничего гадкого у всех на виду — крошечная деревня вся была как на ладони. А может, у них хватало других забот. И, глядя в печальные глаза Лили, Северус склонялся ко второму варианту.

Поздним вечером, сидя у камина с чашкой ароматного травяного чая, он вспомнил, что собирался сжечь теткино письмо, запоздало удивившись, что не сделал этого сразу. Осуществить задуманное ему помешал негромкий, но настойчивый стук в дверь.

* * *

— Лили, ты знаешь, который час?

Эффи тоже была здесь. Взглянула из-под лохматой челки и прошмыгнула в дом вслед за хозяйкой.

— Прости, что пришла так поздно. Мне поговорить с тобой надо. Я не могу ждать до утра.

Лили в нерешительности замерла в прихожей у самой двери. Такая маленькая и потерянная, она обхватила себя руками, словно ей было холодно.

— Что произошло?

Она взглянула ему в лицо, и Северус почувствовал, как ладонь сама сжимается в кулак, пальцы впились ногтями в кожу. В голубых глазах, светившихся, бывало, то любопытством, то сочувствием, то самой искренней радостью, плескалось что-то до боли знакомое, напоминавшее отчаяние. И он вдруг ясно, как день Божий, понял, что готов сделать для нее все, что угодно. Понял и почти не испугался.

Несколько бесконечно долгих мгновений Северус боролся с собой. Проклятье, ведь не далее как сегодня утром он с каким-то отстраненным торжеством отметил, что ему больше нет дела ни до драккловых чистокровных родственников, ни до всего остального мира.

Половица под ногами чуть слышно скрипнула, когда Северус сделал шаг вперед. Опустившись прямо на стоящий в прихожей низкий комод, он притянул Лили в неуклюжие объятия. Она послушно прильнула к нему и что-то неразборчиво пробормотала. В груди, где еще недавно зияла прохладная пустота и гулял сквозняк, разливалось что-то болезненно горячее.

— Фрэнк получил новую работу, — Лили тихо всхлипнула ему в плечо. — Через три дня мы едем в Лондон. А я не хочу уезжать отсюда.

В голову лезли одни лишь гребаные банальности, которые взрослые обычно говорят детям, чтобы те оставили их в покое. Поэтому Северус молчал.

— Лондон похож на человека с дрянным характером, — Лили слегка отстранилась, быстро провела ладонью по щекам, стирая прозрачные капли, и взглянула ему в лицо почти спокойно, без пугающего отчаяния в глазах. — Я хочу остаться здесь. С тобой.

Чего-то подобного он и ожидал.

— Лили, у меня тоже дрянной характер. И я не смогу заменить тебе отца, понимаешь?

— Понимаю. Я совсем не хочу, чтобы ты заменял мне кого-то. Я хочу, чтобы ты был… тобой.

— Фрэнк тебе не родной отец?

В детстве он тоже часто за глаза называл отца «Тобиас». И это сильно контрастировало с тихим «мама», от которого на сердце становилось тепло и самую малость больно. Но Лили была другой. Не такой, как юный Северус Снейп. В ней не было обид и озлобленности, она не пыталась с юных лет доказать всему миру, что чего-то стоит. И если она звала отца Фрэнком, это могло означать только одно: он действительно был именно Фрэнком, а не папой.

— Не родной, — она помолчала, чуть нахмурив брови и закусив губу.

Только бы не сорваться и не обнять ее еще раз. От этого будет только хуже.

— Папа был очень хороший, — начала вспоминать Лили. — Носил меня на плечах, рассказывал сказки и смешил. Я запомнила… улыбку, которую он мне дарил. Родители часто ссорились. То есть, это мама ссорилась с папой. Может, если бы она знала, что он будет с нами так мало, то не стала бы его огорчать.

— Твой папа погиб?

— Да, — просто ответила она. — Попал в аварию. Мама вышла замуж за Фрэнка. Родился Шон, а потом близнецы. Мы переехали сюда.

Она шмыгнула носом и полезла в карман плаща за салфетками. Северус, забывшись, едва не наколдовал ей платок.

— Мама любила папу. А с Фрэнком ей просто не так одиноко. Он надежный, много работает. Но мама очень скучает, я знаю, и сердится на папу за то, что он нас оставил. Она говорит, что я такая же бестолковая, как мой отец. Но я не обижаюсь. Я знаю, что она говорит так, оттого что ей грустно.

— Лили, ты меня убиваешь.

Слова сорвались с губ, прежде чем Северус сумел совладать с собой. В груди предательски ныло, и ему казалось, что Лили стоит в потоке слепящего света, смотреть на который было физически больно. Хотелось зажмуриться.

— Иди в гостиную, — он с трудом взял себя в руки. — Я заварю тебе чай. И вот еще что…

Каждый раз, когда он надеялся, что совершил уже все возможные глупости, со дна настойчиво стучали.

— Что?

— Останешься здесь до утра. Нечего ходить по ночам. Рано утром я разбужу тебя и провожу до дома, пока твоя семья еще будет спать.

— Ты разрешишь мне спать здесь? — неверяще переспросила Лили. — Вместе с Эффи?

— Я, конечно, предпочел бы, чтобы твоя Эффи сторожила дом на крыльце, но сегодня, так и быть, сделаем исключение.

Лили радостно улыбнулась в ответ, но спустя несколько мгновений по ее лицу пробежала тень:

— Я положила одеяло так, чтобы казалось, что в кровати кто-то лежит. Но если мама обнаружит обман, то испугается. Как думаешь, она не обнаружит?

— Думаю, не обнаружит, — иначе придется сыграть не по правилам. Северус тихо хмыкнул, на миг представив заголовки «Пророка»: «Герой войны, награжденный Орденом Мерлина, дурачит магглов на севере Шотландии». — Но, ради Бога, не делай так больше. Тем более, в Лондоне. Там опасно ходить по ночам одной.

— Я не буду так больше, — сказала Лили и посмотрела очень серьезно. — Спасибо, Шимон. Спасибо тебе. Ты… единственный, кто разговаривает со мной. Маме и Фрэнку некогда, а ребята в школе говорят, что я слишком умная и со странностями.

— К сожалению, ум — это недостаток, который не проходит с возрастом, — усмехнулся Северус. — Однажды ты встретишь человека, который оценит и твой ум, и твои странности.

— Ты правда так думаешь?

— Правда.

Она обязательно встретит. Иначе и быть не может. Только бы ей не пришлось ждать так же долго, как ему.

— А знаешь, что? — спустя несколько минут сказала повеселевшая Лили, когда он вручил ей чашку. — Я буду писать тебе письма. Не по интернету, а пером и чернилами, как в девятнадцатом веке.

* * *

После чая Лили стало клонить в сон. Северус устроил ее в собственной спальне, а себе постелил на диване в небольшой гостиной. Он погасил лампу и готов был уже отправиться спать, но его остановил ее шелестящий шепот:

— Шимон? Можно спросить тебя о чем-то?

Почему-то показалось недопустимым взять и сесть на край ее кровати — своей кровати — как наверняка когда-то садился отец Лили. Поэтому Северус, приблизившись, не придумал ничего лучше, как присесть на корточки, оказавшись с ней на одном уровне. Полоска лунного света падала на лицо и волосы Лили, делая ее похожей на сказочную фею. С детства имея представление о магии и прожив столько лет в магическом мире, он вдруг ясно осознал, что так мало видел в жизни настоящих чудес.

Лили так нежданно вошла в его жизнь. Как будто юная весна, вопреки законам природы, явилась на смену унылой дождливой осени. Временами ему казалось, что он выдумал ее, чтобы заботиться о ком-то. И чтобы этот кто-то принимал его таким, какой он есть. В своей недетской мудрости Лили могла дать фору многим взрослым. Особенно таким, как Северус Снейп.

— Только быстро. Ты давно уже должна спать.

— Хорошо. Ты убивал на войне?

— Я… — вопрос застал его врасплох. — Почему ты спрашиваешь?

— Ну… — она тоже замялась. — Потому что ты считаешь себя плохим.

— Нет, Лили, дело не в войне, — он не видел смысла отпираться. — То есть, не только в ней. Просто за свою жизнь я совершил много плохих поступков.

— Очень много?

— Очень.

Она приподнялась на локте и долго вглядывалась в его лицо, словно силясь прочесть в глазах что-то, только ей одной известное.

— Если ты обидел кого-то, попроси прощения. Каждый человек заслуживает второго шанса. Ну, почти каждый.

Если бы все было так просто.

— Есть вещи, которые можно простить другим, но невозможно — себе.

Лили откинулась на подушку и на этот раз молчала довольно долго. Северус поднялся, поморщившись от ощущений в затекших конечностях. Примостившаяся в ногах хозяйки Эффи приоткрыла один глаз и, убедившись, что все в порядке, продолжила мирно сопеть.

Он был уже на пороге комнаты, когда Лили нарушила затянувшееся молчание:

— Я не знаю, кем ты был раньше и кому причинил зло. Но я знаю, кем ты стал для меня. Моим самым близким другом, — ее голос дрогнул. — Ты подарил мне улыбку. И когда ты предстанешь перед Господом, Он увидит не только твои плохие поступки. А я буду молиться за тебя.

Вряд ли этого хватит, чтобы Господь — если он, конечно, существует — простил его. Но теперь это было неважно, потому что у него была улыбка Лили Паркер.

Чуть помедлив, Северус все-таки спросил о том, что уже давно не давало покоя:

— Скажи, ты когда-нибудь была в Коукворте?

— В Коукворте? — сонно откликнулась она. — Нет. А где это? Что там?

— Ничего, Лили. Уже ничего. Спи. Доброй ночи.

Он вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. А после долго стоял у окна, и взгляд легко скользил по темным силуэтам гор.

* * *

Через три дня Паркеры уехали в Лондон. Письмо Элладоры, так и не попав в камин, отправилось в ящик стола.

Каждый человек заслуживает второго шанса.

Господь, Мерлин или черт знает кто еще дал ему этот шанс. Не тогда — не позволив сдохнуть от укуса Нагайны, а теперь — в эту первую послевоенную осень.

Еще не готовый встретиться лицом к лицу со своим прошлым, но уже не столь категоричный, Северус мог хотя бы попытаться. Попытаться, наконец, жить. Последовать совету, который дал Поттеру в Годриковой лощине почти месяц назад.

«Умный календарь», подаренный Гермионой, отсчитывал последние дни осени. Днем Гарри все чаще ловил себя на мысли, что преодолел то смутное, сдавливающее виски ощущение, которое тянуло его на дно и не давало дышать полной грудью. Но иногда оно возвращалось, особенно по вечерам, которые он проводил в доме на Гриммо, а не в гостеприимной Норе.

И тогда чей-то голос внутри приходил на помощь, повторяя: «Дай себе еще немного времени. Позволь этому отболеть».

Джинни писала ему из Хогвартса каждую неделю, чувствуя неладное. Она всегда понимала его, как никто другой, но не обо всем можно рассказать даже любимой девушке. И что-то едва уловимое, так и не высказанное, болело внутри, распирая душу.

Отодвигая тяжелую оконную раму в спальне, Гарри ощутил укол вины. Из-за навалившихся дел и загруженности в Академии авроров им с Джинни удавалось видеться не так часто, как хотелось обоим. Каждая встреча была на вес сотни тысяч галлеонов.

Холодный воздух заставил поежиться и поскорее закрыть окно. Наколдовав уставшей сове воды, Гарри вскрыл конверт и замер, вглядываясь в строки, выведенные врезавшимся в память неровным почерком из учебника Принца-полукровки.

Письмо было не от Джинни.

Здравствуйте, мистер Поттер.

Если я опоздал со своим письмом, Вы с чистой совестью можете бросить его в камин.

Но если Вы все еще намерены поговорить, то на днях я навещу Вас на Гриммо.

У меня есть два условия.

Во-первых, мне не хотелось бы встретиться с кем-то из Уизли или, упаси Мерлин, с мисс Грейнджер.

Во-вторых, хотя вообще-то, во-первых, я не намерен обсуждать все то, что касается известной Вам особы. Ни на днях, ни через месяц, ни через год. Возможно, никогда. Подумайте, останутся ли у нас в таком случае темы для разговора.

И немного банальностей. Все войны когда-нибудь заканчиваются. Найти себя в мирной жизни порой бывает непросто. Даже спустя месяцы, а быть может, и годы. Но однажды Вы уже победили. Победили не только Лорда Волдеморта, но и собственный страх. Я верю, что и сейчас Вы справитесь, Поттер. Удачи.

С. Снейп.