История должна быть рассказана (джен)

Переступив порог квартиры и с облегчением плюхнув оттянувшую руки сумку на придверный коврик, Женя вдруг поняла, что она голодна, а в доме наверняка нет ни крошки еды. Разве что остатки макарон или гречки найдутся в кухонном шкафу, да еще, может быть, початая пачка чая. Аня уехала на каникулы на два дня позже нее и перед отбытием, как водится, оставила идеальный порядок и чистоту, в том числе — в холодильнике, который, скорее всего, был тщательно вымыт и отключен от сети.

Аня — аккуратист и педант. С одной стороны, этим она выгодно отличалась от абсолютно всех прежних соседок Жени по съемному жилью. С другой — то и дело приходил на ум старый анекдот про мужа, который жаловался на слишком аккуратную жену: встанешь ночью воды попить, вернешься — а кровать уже застелена.

Женя разулась на коврике, чтобы не наследить в крохотной прихожей грязными ботинками, и прошла на кухню. Форточка чуть приоткрыта и подвязана специальной веревочкой — чтобы был доступ свежего воздуха. Цветы составлены на пол, рядом — ведро с водой, от него к цветочным горшкам тянутся полоски мокрого бинта. Хитроумная система полива, чтобы их маленький подоконничный садик пережил отсутствие хозяев. Холодильник, точно, выключен, и дверца нараспашку — тоже проветривается. Зато в шкафу помимо макарон и бутылки с остатками подсолнечного масла обнаружились килька в томате, упаковка печенья и пакет супа быстрого приготовления. И еще одна бутылка — стеклянная, почти полная, многозначительно булькнувшая в Жениных руках. Ну конечно, чья-то домашняя вишневая наливка, с Нового года еще стоит, всеми позабытая. А предусмотрительная Аня, значит, перед отъездом позаботилась, чтобы к выпивке и закуска нашлась. Как можно было в ней усомниться?

Старенький холодильник, включенный в сеть, весело загудел и затарахтел не хуже автомобильного двигателя. Днем Жене этот звук почти нравился, в нем было что-то уютное и домашнее, но ночью, особенно когда бессонница, это ужасно раздражало. Она пожаловалась Ане, и та предложила снова поменяться комнатами, но Женя только отмахнулась — да ну, не надо, договорились ведь уже.

Маленькая Женина спальня — узкая кровать, тумбочка и непонятно как поместившееся кресло — находилась как раз за стеной, возле которой стоял холодильник. Вторая комната была чуть побольше: там, помимо раскладного дивана, вполне свободно расположились стол с компьютером и одежный шкаф. Эту квартиру когда-то нашла сама Женя — по сходной цене, потому что старый жилфонд и район так себе, до метро бодрым шагом минут пятьдесят, ну или на автобусе, если сумеешь взять его штурмом в час пик. Но зато две комнаты, то есть всего один сосед, ну максимум — двое, и хозяйка — интеллигентная старушка, с которой покладистая Женя быстро поладила. Дело было за малым — найти соседку.

Поначалу все шло хорошо. Женя на правах первопоселенца заняла большую комнату, а в маленькой обосновалась ее однокурсница. Однако уже через полгода соседка съехала к бойфренду, пришлось искать новую. Вторая продержалась три месяца — и сделала то же самое.

«Прямо магия какая-то, — разводила руками Женя, жалуясь одногруппникам. — Может, мне объявление дать, что помогаю с устройством личной жизни? И брать за это процент с проживающих». Помимо того, что приходилось все время искать, с кем бы разделить плату за квартиру, обидно было, что на саму Женю эта магия не действовала. Симпатичный аспирант с соседней кафедры, насмешливый с виду, но добродушный и любимый за это студентами, упорно не замечал знаков внимания с ее стороны. А сама Женя, когда бывала в издательстве, так же старательно игнорировала знаки внимания со стороны Димы. Сама она признавала, что в этом раскладе есть некая справедливость. Поэтому на мимолетные вопросы знакомых насчет личной жизни Женя уклончиво отвечала: «Все в полном равновесии».

Да и черт бы с ней, с личной жизнью, но после двух месяцев одинокого проживания в квартире финансовая катастрофа приблизилась к Жене вплотную, и она с грустью подумывала о том, что придется звать кого-то из прежних знакомых, еще с достуденческих времен. Это был народ уже вполне платежеспособный, но склонный к богемной беспорядочности быта: они регулярно теряли ключи, забывали выключить воду в кухонной раковине, полной посуды, и заливали нижний этаж, галдели по ночам, ругались с соседями, потом с участковым, которого вызвали соседи, потом с Женей, терявшей в конце концов терпение… Приглашать кого-то из них — это был уже совсем крайний случай. Впрочем, и ситуация ведь дошла до самого края.

Но тут, к счастью, и нашлась Аня. Студентка иняза, не из их песочницы, из другого вуза, просто чья-то знакомая, которая тоже искала жилье по сходной цене.

— У тебя бойфренд есть? — подозрительно спросила Женя первым делом, когда их представили друг другу.

— У меня по четыре пары пять дней в неделю, — ответила Аня серьезно. — По вечерам ученики, в субботу библиотека. В воскресенье тоже ученики, но другие. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем бойфренду влезть в мое расписание.

— А домашние животные?

— Никого. Никаких животных и никаких домашних.

— Хорошо. То есть… я-то лично не против, но хозяйка не разрешает. Куришь?

— Нет. И почти не пью. Голой танцевать при луне тоже не буду, — пообещала Аня еще более серьезным тоном.

Женя помолчала, снедаемая смутными сомнениями. Это все, включая книжную цитату, звучало как-то слишком… идеально. И сама Аня, невысокая, с прямой спиной, с гладко зачесанными в хвост волосами, с внимательными глазами за стеклами очков выглядела как-то слишком идеально.

— Ладно, — сдалась Женя. — А теперь выкладывай, в чем подвох? Должен же быть какой-то подвох.

Аня немного подумала и спросила:

— Как ты относишься к музыке?

— Плохо, — быстро сказала Женя.

— А к игре на музыкальных инструментах?

— А! Тогда хорошо. А что, ты играешь на скрипке? — Женя улыбнулась.

— Нет.

— А какой у тебя инструмент?

— Собственно, пока никакого.

— Ну в общем я не против. Лишь бы не ударная установка.

— Нет, — теперь улыбнулась Аня. — Ничего такого ударного.

Она действительно оказалась прекрасной соседкой и легким в быту человеком. Первое время Женя вообще едва замечала ее присутствие в квартире — Аня вставала рано, быстро собиралась и уходила, а возвращалась только вечером. Тихо сидела за книгами в своей маленькой, словно игрушечной комнатушке, в которой она удивительным образом сумела разместить все свои вещи. Перед сном они вместе пили чай на кухне перед стареньким телевизором, потом Женя садилась работать, а Аня снова уходила к себе.

Но на исходе второго месяца произошло кое-что неожиданное. Дело было в воскресенье, Аня упорхнула к своим ученикам заниматься французским, а Женя с головой ушла в книжку про фэншуй, которую надо было сдать в верстку через два дня. После обеда должна была зайти хозяйка за арендной платой, и когда в дверь позвонили, Женя, все еще погруженная мыслями в хитросплетения энергии ци, распахнула входную дверь, даже не глянув в глазок.

Вместо хозяйки за дверью обнаружился кряжистый лысоватый мужик, взмокший и с раскрасневшимся лицом. Он по-хозяйски отстранил с прохода оторопевшую Женю, шагнул в квартиру, а потом оглянулся на лестничную площадку и уверенно произнес:

— Если прямо, то войдет!

— Не войдет, Михалыч, — отозвался с площадки угрюмый голос. — В тот раз тоже говорили, что войдет, а не вошло.

— Я тебе говорю, войдет!

— Нет, не войдет. Там угол. Что я, не видал, что ли. В прошлый раз так же было.

— Ты давай заноси, а не рассуждай там!

— Вы кто? — спросила наконец Женя, собравшись с мыслями. — Вы, наверное, ошиблись. Мы тут никого…

Лысый мужик обернулся, словно только сейчас заметил само ее присутствие.

— Хозяйка, налей водички попить! Третий этаж, лифта нет, упарились прямо.

— А в тот раз был тринадцатый, — пожаловался голос в подъезде.

— Так там же лифт!

— А он не работал. А я сразу говорил, что не войдет, и не вошло. И мы его с тринадцатого опять… того…

— Все, хорош гундосить! Закатываем!

— Погодите! — снова вмешалась Женя. — Вы ошиблись.

— Вот! Я же говорю! — обрадовался голос в подъезде. — Не войдет же. Это в тот дом, наверно, мы не туда повернули, я сразу сказал.

— А ну тихо! — прикрикнул лысый и повернулся к Жене. — Чего это мы ошиблись? Ничего не ошиблись. Квартира пятьдесят три?

— Да.

— Третий подъезд, третий этаж… Вторая Сельскохозяйственная?

— Да.

— Город Москва?

— Да уж не Ленинград.

— Ну и все тогда. Заносим!

— Да стойте! Что там вообще такое?

— Дык пианино!

Женя открыла было рот, собираясь повторить, что это какая-то ошибка… и ничего не сказала. Ах вон оно что! Это, наверное, тот самый Анин инструмент, она ведь что-то такое говорила в самом начале, а потом они эту тему больше не затрагивали, и оно как-то позабылось. Так, значит, пианино. Да уж, это вам не скрипка. Хотя, пожалуй, по-прежнему лучше, чем ударная установка. Но куда она собиралась его поставить?

— Не войдет, — сказала Женя. — Железно. Никак не войдет. Да вы сами посмотрите.

Голос в подъезде буркнул что-то в том смысле, что он сразу говорил, но лысый упрямо мотнул головой и выставил перед собой ладони: порядок, хозяйка, сейчас все уладим.

— Сказали, прямо напротив дверей. Вот сюда вот, значит, — он кивнул на вход в Анину комнатушку и достал из кармана рулетку. — Сейчас измерим.

Пока он возился с рулеткой, Женя выглянула в подъезд. И впрямь — пианино. Стоит себе невозмутимо, поблескивает гладкими боками. Оно на лестничную клетку-то еле поместилось, вон второй грузчик скрючился за ним, даже протиснуться мимо не может.

— Нормуль, — лысый вышел из Аниной комнаты, убирая рулетку. — Впритык только немножко будет. А так войдет. А ну посторонись!

Самым невероятным во всей этой истории было то, что пианино действительно вошло в узкий просвет между кроватью и противоположной стеной. Правда, играть на нем, по-видимому, предполагалось сидя на этой самой кровати. Иначе никак. И кресло пришлось выставить в прихожую, загородив проход. И к тумбочке из-за пианино теперь никак не подобраться. А так — да, вошло.

— Подождите, пожалуйста, — попросила Женя. — А можно его в другое место передвинуть?

— Да куда же его тут передвинешь?

— Нет, я имею в виду — в другую комнату. Вон туда. Там попросторнее.

Они поворчали, но согласились. Заодно пришлось поменять местами стол и диван, но это были уже мелочи. И когда через четверть часа квартирная хозяйка пришла за деньгами, она обнаружила Женю в компании двух окончательно взмокших грузчиков, распивающих на кухне чай с вареньем. Сама Женя стояла в дверях — кухня не была рассчитана на таких крупногабаритных гостей, и ей места не нашлось.

— Это чего ж такое? — изумилась хозяйка.

— Это пианино, — пояснила Женя. — Пойдемте, я вам покажу. Очень хорошо смотрится, да? Прямо вид у комнаты такой стал… благородный. Правда же?

Хозяйка некоторое время помолчала. С одной стороны, насчет пианино они не договаривались. С другой — девочки у нее приличные, некурящие, платят исправно, и от пианино особого ущерба не будет.

К Аниному возвращению все уладилось наилучшим образом.

— Ну ты даешь, — сказала Женя вместо приветствия. — Хоть бы предупредила.

— Извини. Сама не ожидала, — Аня развела руками. — Они сказали, если я буду забирать, так чтоб прямо сразу, сегодня же. Им там мебель привезли, инструмент девать некуда.

— А откуда он вообще? — поинтересовалась Женя.

Ожидая Аню, она уже успела разглядеть пианино поближе. Многочисленные вмятины и царапины свидетельствовали о его сложной судьбе.

— Очередной памятник на могиле родительских амбиций, — вздохнула Аня. — Мальчик наотрез отказался играть. Я с ним французским занимаюсь. А еще он в баскетбольной секции, в математическом кружке… и вот пианино. Но родители все-таки не совсем сумасшедшие, сообразили, что пианино — это, пожалуй, перебор. Года через три. Хотели продать, да никто не берет. Я спросила — а если в рассрочку, можно мне? Они говорят: да забирай так, кому оно нужно-то, гроб с музыкой.

— Ну, если честно, оно, кажется, действительно… Я попробовала немного, — призналась Женя.

— Пустяки. Настроить только надо.

Аня повесила пальто на крючок, заглянула в свою комнату и замерла в изумлении.

— А где?..

— Я сказала, чтобы ко мне поставили.

— Почему? — нахмурилась Аня. — Должно ведь было сюда войти.

— Оно входило. Но играть-то как? Да и звучать не будет. В таком спичечном коробке.

— А теперь как играть? В твоей комнате?

— Ну да. Я тебе не помешаю.

— Ко мне вообще ученики будут ходить, я уже договорилась сегодня.

— Так тем более. С учениками ты там у себя точно не поместишься.

— И мне самой заниматься надо.

— Ну и занимайся. Ты ж не по ночам музицировать будешь?

— Нет, зачем по ночам…

— Ну и все тогда. Пусть стоит где стоит. Это и по фэншуй самое подходящее место, — уверенно сказала Женя.

И пианино осталось в большой комнате. Аня вызвала настройщика, но результат ее не удовлетворил, и она потом долго сама колдовала над своим сокровищем под благоговейным взглядом Жени.

Правда, со временем все-таки обнаружилось, что устроились они не очень удобно. Анины ученики были, как и она сама, ранними пташками и приходили с самого утра, вынуждая не выспавшуюся Женю, до глубокой ночи просидевшую за редактурой, поспешно вскакивать и убирать постель.

— А давай поменяемся, — предложила Женя через пару недель. — Переедешь сюда, а я — туда.

— Не получится, — вздохнула Аня. — Тебе же стол нужен, и компьютер. А они точно никуда переехать не могут.

После некоторых раздумий и препирательств они все-таки поменялись комнатами, условившись, что Женя будет занимать рабочий стол в любое нужное ей время. К счастью, выяснилось, что Аня засыпает легко и ее совершенно не беспокоят тусклый свет настольной лампы, шелест страниц и щелканье компьютерных клавиш, если Жене случится засидеться допоздна.

После душа Женя разобрала вещи и заварила себе чай покрепче. Лучше бы, конечно, кофе, но его дома не нашлось, а топать в магазин с мокрыми волосами совершенно не хотелось. Ладно, крепкий чай, кажется, тоже должен бодрить. А то вторая ночь в поезде выдалась беспокойной и поспать не удалось. Вечером в ее купе сели девушка с молодым человеком — ехали они каждый сам по себе, но быстро нашли общий язык. Они то и дело ходили курить, лязгая дверями, потом молодой человек угощал девушку пивом, а Женю — мороженым, словно ребенка, хотя она была старше их обоих, а потом они долго еще болтали и смеялись. Время от времени они оглядывались на нее и честно пытались перейти на шепот, но вскоре забывались и снова говорили в полный голос. Жене не хватило духу их приструнить, и она только мысленно прикидывала, как расскажет об этом Ане: представляешь, даже соседки по купе в моем присутствии мгновенно находят себе кавалеров…

Из кильки в томате и макарон получился на удивление отменный обед. Воистину голод — лучшая приправа. Но после еды стало клонить в сон еще сильнее. Ну уж нет, надо потерпеть до вечера. К тому же работы полно: хоть Женя и перебросила книгу по эзотерике на Серегу самым бессовестным образом, но у нее еще три автора ждут своего часа, расслабляться некогда. Раз уж пришлось выйти из отпуска раньше времени, то так тому и быть. Как это было там в песенке? Зато заплатят мне вдвойне и за двоих меня накормят!

Когда она оторвалась от экрана и потерла слезящиеся глаза, то обнаружила, что сидит в полумраке. Скупые краски зимнего дня за окном совсем стерлись и погасли. Вроде бы и час не такой поздний, и самое темное время года позади, но небо сплошь обложено тяжелыми влажными облаками, и от этого сумерки наступают раньше, чем положено. Зато с одной из книжек она разделалась, надо будет завтра отвезти дискету в «Парнас». А теперь постирать вещи с дороги, замоченные в ванне, потом еще чаю, а там можно и на боковую.

Она направилась к ванной, но по пути еще замешкалась у музыкального центра (родительский подарок на поступление и самая ценная вещь во всей их квартире): под музыку веселее заниматься домашними делами. Там уже был вставлен какой-то диск, и когда Женя запустила его, в комнату, словно порыв ветра, ворвался неудержимый поток музыки — бравурной, хотя и звучащей сквозь явные помехи, хрипы и шорохи. Так, понятно, это что-то из Аниной коллекции, какие-то оцифрованные древние записи. Женя хотела поменять диск, но вдруг различила знакомую мелодию и не решилась ее прервать.

О, что за крики! Что за смятенье!

Все поднялися, просто беда!

Все я исполню, только терпенье,

и не все разом вы, господа!

Она сделала погромче, чтобы было слышно и в ванной, и, не удержавшись, даже немного подпела.

Фигаро здесь, Фигаро там, Фигаро здесь, Фигаро там,

Фигаро вверх, Фигаро вниз, Фигаро вверх, Фигаро вниз…

Женя прополоскала в раковине носки и отправила в тазик со стиральным порошком джинсы. Сегодня сил на них уже не хватит, подождут до утра.

Сделано все, от меня что зависимо,

и все довольны — вот я каков!

Она развесила постиранное и вернулась в комнату. Из колонок музыкального центра теперь неслось что-то заунывное, про чей-то безгласный труп. Женя поморщилась и запустила диск с начала.

Ах, браво, Фигаро, браво, брависсимо,

много ль на свете подобных, подобных дельцов?

А все-таки задорная это штука — и музыка, и сама история, подумала Женя. Физиономия против воли расплывается в улыбке. Как это там? Откупори шампанского бутылку или перечти «Женитьбу Фигаро»… Шампанского у них не водится, но на кухне в шкафу почти полная бутылка вишневой наливки.

Вместе с мыслью о наливке шевельнулось еще какое-то смутное воспоминание. Шевельнулось — и тут же ускользнуло. Женя наполнила до краев крохотную толстостенную рюмку, бог весть откуда взявшуюся в их кухне, и запустила Фигаро в третий раз.

И тут мимолетная тревожная мысль вернулась сама собой. Откупори шампанского бутылку… это было написано на полях страницы в потрепанной синей папке, которую оставил в издательстве тот странный тип со шрамом на щеке. Но где же сама папка? Почему не попалась на глаза? Приятную усталость с Жени будто сдуло в один миг. Не хватало еще потерять чужую рукопись, пусть даже какого-то сумасшедшего… тем более сумасшедшего. С ними шутки плохи. Отставив пустую рюмку, Женя прошла в прихожую. Уф, да вот же в углу так и стоит ее сумка, а в большом боковом кармане, надежно застегнутом на молнию, эта самая бесценная рукопись… Чего она разволновалась? Сроду ведь ничего такого не теряла.

В квартире было уже совсем темно, но Женя не стала зажигать верхний свет, а только развернула лампу к дивану и устроилась возле подлокотника, подобрав под себя ноги. Мрачный голос в колонках снова завел свою песню про безгласный труп, пришлось вставать, чтобы выключить — пульт куда-то запропастился. Безгласный труп, значит… Посмертные записки, так он сказал?

Ну ладно, она не обязана разбирать этот бред сумасшедшего. Просто посмотреть, что там такое, для очистки совести. А завтра отвезти обратно в офис, пусть лежит, а там уж либо автор вспомнит про свою нетленку и вернется за ней, либо она навсегда сгинет в дебрях «Парнаса», как многие и многие подобные ей.

Страница под номером один. Ни заголовка, ни имени автора, ни даты. Ну что за люди, как так можно?

«Вальке было семь с половиной, когда он сломал руку в первый раз».

Ленту в машинке не мешало бы поменять, прежде чем браться за дело. Просто из уважения к тем, кто будет читать.

«И едва минуло восемь, когда он свалился с дерева и тоже что-то сломал.

Через два месяца он чуть не утонул в нашей мелкой речушке, куда мы бегали купаться тайком от воспитателей по ночам. Там даже малыши плескались безбоязненно, особенно летом, когда жарко и становилось совсем мелко. А вот он исхитрился нахлебаться воды.

Зимой его укусила за палец щука, которую он выудил в проруби на этой самой речке. Его так и в больницу привезли, прямо со щукой на пальце.

И через месяц он на том же месте провалился в полынью…

Это все — только за те полтора года, что я его знал, перед самой войной.

Такой уж он был человек, Валька Фаустов».

Ага. Значит, все-таки роман. Странному посетителю на вид было лет сорок, ну пусть даже немного больше. А тут, получается, до войны это все происходит, и автору должно быть уже под семьдесят. А может, все-таки реальные чьи-то записи? Ну, воспоминания, например. Может, это чей-то отец или дед. Тогда все сходится. Тогда понятно. Ну и в любом случае пока на записки сумасшедшего вроде не очень похоже. Это хорошо. Может, даже и впрямь можно будет опубликовать. Надо рассказать Карине.

Женя передвинулась еще поближе к лампе. Подслеповатая печать ее уже не раздражала, хотя читать и трудновато. Но это даже… как это говорится… аутентично, вот.