Окольные пути / Hearts on Detours (гет)

Если кто-то смотрит на тарелку с картофельным пюре дольше, чем требуется, чтобы его съесть, это вряд ли можно посчитать признаком хорошего психического здоровья, и вывод этот будет в высшей степени обоснован, поскольку та несчастная линия рода Homo, которая когда-то имела стойкую привычку смотреть на свою еду, а не потреблять её, давно вымерла по самым естественным причинам.

В этот мрачный декабрьский день Гарри сидел за столом Гриффиндора, смотрел на бледное пятно пюре перед собой, с двумя поджаренными сосисками сверху, и видел физическое проявление самой сути жизни: нечто неприятно бесформенное и отталкивающее, приемлемое лишь тогда, когда на самом деле голоден. А голоден он не был.

Прошло три дня с той неожиданно судьбоносной встречи с Виктором Крамом, когда он превратился из человека, исказившего правду из лучших, хоть и, возможно, ошибочных побуждений, в откровенного лжеца, которому уже не было никаких оправданий. Три дня он прокручивал тот разговор снова и снова в своём измученном уме, притворяясь прежним Гарри перед своими ничего не подозревающими друзьями. Три дня он продолжал поддерживать ложь из страха и трусости и ненавидел себя всё больше с каждой секундой.

Он обнаружил, что вырыть себе могилу на удивление легко. Тут главное пройти ту поворотную точку, в которой у тебя ещё есть последняя возможность подумать, а в идеале и изменить своё мнение, а дальше остаётся только один путь — вниз. Что касается Гарри, то он чувствовал, что вот-вот докопается до Терракотовой армии⁽¹⁾, которой и суждено стать его погребальной камерой.

Увы, его раскопки были чисто метафорическими, и на самом деле в этот пятничный полдень он сидел в Большом зале между двумя своими лучшими друзьями в окружении пары сотен до отвращения жизнерадостных студентов, которые совершенно ничего не знали о его несчастье. У них даже не хватало порядочности притвориться, что это не так.

Когда посреди этой пучины отчаяния он вдруг почувствовал твёрдое прикосновение руки к своему левому плечу, то от неожиданности чуть не свалился со скамьи.

— Сосиска, сосиска… — драматично произнёс безошибочно узнаваемый голос Фреда, и другая рука легла на правое плечо Гарри, когда голос Джорджа продолжил:

— …кто пойдёт со мной на бал?

Гарри слегка раздражённо вздохнул, но, по крайней мере, оторвал взгляд от тарелки, чтобы взглянуть на небо в отчаянной надежде на столь желанное, сколь и несбыточное космическое вмешательство.

— Оставьте его в покое, — благородно бросился на защиту друга Рон, но тут же испортил всё впечатление плутоватой ухмылкой. — Так трагически трудно принять решение, когда у тебя столько вариантов.

— Бедняга, — жалостливо согласился Джордж, качая склонённой головой.

— О да, звучит как настоящая пытка, — добавил Фред, ободряюще похлопывая Гарри по спине.

— А что наш дорогой младший братец? — с озорным блеском в глазах переключил внимание Джордж. — Если Гарри страдает от излишнего количества вариантов, то тебе должно быть гораздо легче, чем ему. Не хочешь поделиться успехами?

— Ой, отвалите, а? — огрызнулся Рон даже с большим раздражением, чем до того Гарри. Он уже покончил со своими сосисками и пюре, и ему не терпелось добраться до десерта. — Я всё ещё работаю над этим, ясно? Кроме того, в прошлый раз, когда я проверял, у вас тоже ещё не было пары. Только болтать и горазды.

— Неужели? — небрежно отозвался Фред. — Тогда почему я собираюсь зажигать на танцполе с Анджелиной, а?

Лицо Рона тревожно вытянулось.

— Ты… ты идёшь с ней? Ты её пригласил? И она сказала «да»? Правда?

— Вот чёрт! — ответил Фред, подняв указательный палец в воздух. — Я же знал, что пропустил что-то важное. Секундочку. — Он посмотрел на противоположную сторону стола, туда, где сидели Анджелина с Алисией. — Эй, Анджелина! — Она резко обернулась. — Пойдёшь со мной на бал?

Она вопросительно выгнула бровь.

— Напомни, ты который из двоих?

— Фред, — ответил он. — Который умный, помнишь?

— Зато я красивый, — пробормотал Джордж.

Анджелина ещё секунду оценивающе смотрела на него, затем пожала плечами и сказала:

— Почему бы и нет? — и с яркой улыбкой возобновила беседу с Алисией, в то время как Фред повернулся к своему явно ошарашенному младшему брату.

— Готово, — сказал он. — А теперь просим нас извинить.

— Дела, знаете ли, — добавил Джордж.

— Счастливо оставаться! — сказали они в унисон и бодро пошли своей дорогой.

— Невероятно, — в оцепенении выдохнул Рон, рассеянно глядя в пространство с глупо разинутым ртом. Это бессмысленное выражение застыло на его лице почти на пять секунд. Затем его глаза снова сфокусировались, на этот раз на тарелке Гарри. Он поставил локоть на стол, подпёр ладошкой щёку, посмотрел на своего друга и спросил: — Так ты собираешься это есть или как?

— Тебе нужно поесть, — вмешалась Гермиона, ранее предпочитавшая оставаться в стороне. С другого фланга Гарри послышалось разочарованное ворчание. — Хоть немного, — добавила она. — Ты почти ничего не съел на завтрак. — С этими словами она закрыла книгу, которую читала — или делала вид, что читает — последние пару минут, и положила её на стол перед собой. Пристально посмотрев на Гарри, она обеспокоенно спросила: — Ты плохо себя чувствуешь?

— Просто не очень голоден, — с заметной задержкой ответил он, пожав плечами.

Прежде чем Гермиона смогла выразить сомнение, ясно написанное на её лице, её неосознанно опередил томно зевающий Рон.

— Скажи, разве в таких книгах не много танцев?

Взгляд Гермионы сначала переместился с Гарри на Рона, затем метнулся к книге, о которой шла речь. Она притянула её к себе, повернув лицевой стороной к груди.

— О, так ты знаком с трактатами об этикете?

— Ну, я что-то слышал об этикете, — невозмутимо ответил Рон, — и я почти уверен, что в этих книгах полно танцев.

— Независимо от обоснованности твоего утверждения, танцы в таких книгах далеко не главное, — сообщила ему Гермиона, вздёрнув нос.

— И всё-таки забавно, что ты читаешь книги, в которых так много танцев, — упрямо продолжил гнуть своё Рон, по привычке слепо бросаясь туда, куда не рискнул бы ступить ангел⁽²⁾, — учитывая, как ты всё это вроде как ненавидишь.

Гермиона сделала очень, очень глубокий вдох.

— Если ты подразумеваешь то, что, как я предполагаю, ты подразумеваешь, то, следуя той же логике, ты бы предположил, что я питаю тайное желание расчленять людей и подавать любовно приготовленные части их тел на ужин, если бы я читала «Молчание ягнят»?

Рон сузил глаза до щёлочек.

— Возможно, — протянул он с большим подозрением, на что даже Гермиона рассмеялась, так что на этот раз они разошлись миром.

— Что ещё за «Молчание ягнят», — с любопытством спросил Рон, — и какое отношение молчаливые ягнята имеют к расчленению и поеданию людей?

Всё ещё улыбаясь, Гермиона молча начала собирать свои вещи обратно в сумку.

— Это они расчленяют людей? — продолжил Рон. — Они жуткие, молчаливые ягнята-убийцы? Это вообще настоящая книга? Или ты меня разыгрываешь? «Молчание ягнят»? Да ладно! Наверняка это всего лишь какая-то глупая детская книжка, я прав?

— Я бы не рекомендовала читать эту книгу в качестве сказки на ночь, — ответила Гермиона с толикой веселья. Она уже собрала вещи и, судя по всему, была готова уйти. — Да, кстати, Гарри, сегодня у меня был довольно странный разговор с Кормаком Маклаггеном.

Независимо от того, как далеко от реальности пребывал Гарри в тот момент, его мгновенно то ли притянуло, то ли отбросило обратно в жёсткий материальный мир. Удар был такой силы, что он ощутил себя бесформенной раздавленной массой, похожей на так и не тронутое содержимое его тарелки.

— Я… я, я, я… — начал он декламировать алфавит эгоиста, хотя, к его чести, следует отметить, что на самом деле он отчаянно искал вторую букву, чтобы внести хоть какой-то смысл в своё заикающееся выступление.

— Чёрт возьми, Гарри! Расслабься, — попыталась успокоить его Гермиона, поначалу застигнутая врасплох его беспомощной реакцией. — Всё в порядке, правда. Я понимаю, что ты всего лишь хотел меня защитить, и хотя в данном случае это не было столь уж необходимо, тем не менее я ценю твою попытку избавить меня от этой конкретной неприятности. Правда.

Голосовой ответ, который Гарри намеревался дать, закончился довольно жалким, квакающим звуком. Он попытался прочистить горло, потянулся за своей чашкой чая, которая до сих пор так же оставалась нетронутой, сделал глоток, потом ещё глоток, и ещё, пока чашка не опустела. Рон и Гермиона с недоумением смотрели на него, затем обменялись озадаченными взглядами, когда он со звоном поставил чашку обратно на фарфоровое блюдце.

— Мх-м, — произнёс он, и никто точно не знал, что это значило, включая его самого.

Неудивительно, что между ними тремя повисло неловкое молчание.

— Между прочим, — заговорил Рон, — я понятия не имею, о чём это было. Снова.

— Судя по всему, Гарри сказал Кормаку Маклаггену, что я уже приглашена на Святочный бал, когда тот спросил его обо мне, — объяснила Гермиона, продолжая искоса наблюдать за странным поведением Гарри.

— Маклагген хотел пригласить тебя на бал? — ошарашенно переспросил Рон. — Маклагген?

Гермиона слишком хорошо знала об откровенной неприязни Рона к ходячему воплощению всего, что могло пойти не так с идеалами Гриффиндора, так что на этот раз у неё и мысли не возникло принять его комментарий на свой счёт.

— Сама в шоке, — призналась она, небрежно пожав плечами. — Это было второе, что меня смутило, после первоначального смущения от новости, что я якобы уже приглашена на бал, о чём и не подозревала. Я почти сожалею о том, что честно прояснила ситуацию, лучше бы я просто подтвердила это, чтобы не выслушивать, как он жалеет меня за то, что я упустила возможность сопровождать великолепного его на этот чёртов бал, потому что к этому времени он уже занят.

— Серьёзно? — недоверчиво переспросил Рон с нескрываемым отвращением.

— Угу, — кивнула Гермиона.

— Вот же высокомерный ведьмин сын!

— Так значит, — вклинился Гарри, который наконец уловил самое важное из их диалога, — ты не сказала бы «да» Кормаку? Даже если бы я не… вмешался?

— С чего ради мне это делать? — нахмурились Гермиона.

— В самом деле, приятель, — искренне согласился Рон. — Если и есть кто-то, кто мог бы хотя бы надеяться пошатнуть устои нашей затворницы, он должен быть полной противоположностью этому тупому придурку. Даже я это понимаю.

— О, и кто бы это мог быть? — с сомнением спросила Гермиона, впрочем не ожидая ответа.

— Ну, — сказал Рон, начисто проигнорировав риторический характер её вопроса, — наверное, кто-то больше похожий на Гарри. В идеале тот, кто уже знает, насколько ты сумасшедшая, и… что?

Заметив, что оба его друга уставились на него с почти одинаковым выражением ужаса на лицах, Рон запнулся. Его голубые глаза несколько раз метнулись взад и вперёд между их одинаково расширенными зелёными и карими.

— Да что? — повторил он. — Я сказал «похожий на Гарри», а не… ну… сам Гарри. Чёрт возьми, ребята, вы иногда бываете такими странными.

Качая головой, Рон поднялся со скамьи, что вывело Гарри и Гермиону из их поразительно симметричного оцепенения.

— Да, нам лучше поторопиться, — пролепетала Гермиона, поспешно развернувшись и ловко вскочив на ноги, — или мы опоздаем на урок.

— Как будто Бинс это заметит, — криво усмехнулся Рон.

— Мне хотелось бы думать, что он будет скучать по единственному ученику, который действительно работает на его уроке, — ответила Гермиона с гордо поднятым подбородком, направляясь к большой двустворчатой входной двери.

— По-моему, его вообще не колышет, работает кто-то на его уроке или нет, — заметил Рон, следуя прямо за ней.

Гарри же так и остался неподвижно сидеть на своём месте, безучастно глядя прямо сквозь деревянную столешницу. Когда с тех пор, как он в последний раз слышал голоса двух своих друзей, прошло несколько секунд, он вдруг понял, как тихо стало в опустевшем зале, и решительно моргнул, затем вдохнул столько воздуха, сколько позволяли лёгкие, надул щёки и шумно и продолжительно выдохнул. После чего встал, словно безвольная марионетка на изношенных веревочках, и, уставившись в пол, сделал несколько шагов, остановился, поднял голову, раздражённо покачал ею и ещё раз вздохнул.

— Извините, — уныло сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, — я ищу выход.

Он развернулся и побрёл в противоположном направлении — в том, которое на самом деле вело к двустворчатой двери Большого зала и, как следствие, Терракотовой армии.

* * *

Три часа спустя, когда все дневные занятия остались позади, он с болезненной уверенностью понял, что просто не может больше этого выносить. Каждый раз, когда Гермиона улыбалась ему, так естественно и невинно, что-то в его груди извивалось и корчилось. Каждый раз, когда их руки случайно соприкасались во время урока, это была пытка — словно удар электрического тока прямо в его измученную совесть. Каждый раз, когда она обращалась к нему, он чувствовал, что недостоин даже говорить с ней. Ну и, конечно, был ещё Рон, который весь день был просто раздражающим Роном.

Ещё с утра у него начала болеть голова, и к середине дня ему начало казаться, что что-то с завидной силой и упорством давит на внутреннюю часть его черепа. Он едва ли мог сказать, о чём бубнили профессора на прошедших за этот день занятиях. Каждый звук казался приглушённым, а дневной свет — каким-то тусклым и унылым. Он чувствовал, что между ним и внешним миром как будто опустилась плотная, невидимая завеса, которая с каждой минутой становилась всё тяжелее и тяжелее, давила, мешала дышать. И в то же время какое-то другое давление, противоположное, распирало его изнутри.

Когда профессор МакГонагалл наконец отпустила их на выходные, Гермиона куда-то убежала по своим делам, а они с Роном возвращались в гриффиндорскую башню, Гарри понял, что нужно что-то менять. Он продолжал копать и копать, но Китай на горизонте так и не появлялся, так что у него оставалось только два варианта: либо пойти и сдаться в Мунго, либо… сделать что-то другое. Что именно, он ещё решить не успел, как и определиться, какой из вариантов предпочтительнее, но, видимо, его мозг отчаялся дождаться от хозяина сознательной мысли и решил действовать напрямую. В какой-то момент, как раз когда они только ступили на одну из движущихся лестниц в центральной башне замка, после нескольких минут непрерывного жужжания Рона — а именно так для Гарри в тот день звучала человеческая речь, — он неожиданно для самого себя выпалил:

— У меня проблема, Рон.

Первым ответом, который он получил, помимо резкого прекращения жужжания, была довольно выразительно выгнутая бровь.

— Как у Дилана Энглвуда со второго курса? — спросил Рон. — Ходят слухи, что он сейчас в больничном крыле после попытки испробовать на себе Фаллос Максима.

— Нет, я… Что? — на мгновение потерял ход мыслей Гарри. — Фаллос Максима? Второй курс?

— Ну да, мальчик немного ранний, — ответил Рон, пожимая плечами. — Но при всей этой любви, которая буквально витает в воздухе, был только вопрос времени, когда она залетит кому-нибудь в штаны.

Гарри на мгновение уставился на него.

— Это вообще настоящее заклинание?

— А что? — хохотнул Рон. — Заинтересовался?

Гарри нахмурился, затем покачал головой, отбросив желание даже удостоить это ответом.

— Нет, у меня действительно проблема, — продолжил он с того места, на котором запнулся из-за нежданно поступившей информации о чужих гениталиях. Он вздохнул, опустил плечи и, не глядя на Рона, прямо заявил: — Я мудак, Рон.

— Круто, — озадачивающе небрежно бросил в ответ друг. — А я дурак. Мы должны открыть бизнес.

— Нет, я серьёзно, — нахмурился Гарри, глядя прямо на него. — Я бесхребетный и эгоистичный мерзавец, ясно? Я лживый, бессовестный мошенник. Я моральный урод без чести и достоинства.

— Ты не думал о карьере в политике? — слегка впечатлился Рон.

— Чёрт побери, Рон! — раздражённо рявкнул Гарри. — Я говорю совершенно серьёзно!

— Хорошо, — медленно ответил Рон, умиротворяюще подняв руки. — Тогда, может, ты наконец скажешь хоть что-нибудь, что можно было бы действительно воспринять всерьёз? Потому что иначе самой серьёзной новостью дня мне придётся считать беднягу Дилана с его Фаллосом Возможно-Не-Таким-Уж-Максима. Без обид.

— О, не беспокойся, я очень скоро попаду в заголовки газет и обеспечу всем желающим новость дня, — горько проворчал Гарри, — когда открою Святочный бал, танцуя с деревянным манекеном.

Рон выглядел совершенно сбитым с толку.

— Вот тут можно поподробнее?

Гарри ещё раз вздохнул и сокрушённо покачал головой.

— Я всё испортил.

Менее сбитым с толку Рон после такого объяснения выглядеть не стал.

— С манекеном?

— Со всем! — почти закричал Гарри, заставив Рона вздрогнуть и отпрянуть. — Я соврал не только Кормаку Маклаггену, Рон. Я соврал ещё и Виктору Краму! Я соврал всем вам. Возможно, и себе тоже, так или иначе. И Гермионе больше всего. Даже тебе. Прямо или косвенно, своим молчанием и притворством — да всеми возможными способами! И мне это надоело. И я не знаю, как это исправить. Мне кажется, я схожу с ума, я…

Тут Рон схватил Гарри за плечи и прервал потенциально бесконечный каскад ошеломляющих признаний друга.

— Так, погоди, успокойся, — сказал он и, как только убедился, что Гарри достаточно далёк от неминуемой угрозы гипервентиляции, продолжил: — Помнишь те давние времена, когда ты говорил вещи, которые действительно имели смысл? — Он дождался вопросительного взгляда Гарри. — Давай вернёмся туда.

— Да, мне и вправду сейчас не помешал бы Маховик Времени, — ответил Гарри и прерывисто выдохнул, когда Рон осторожно отпустил его плечи. — Помнишь, что Гермиона рассказывала тебе о Кормаке Маклаггене? О том, что я ему сказал? Я сказал Виктору то же самое. Ту же ложь.

Рон тщательно наморщил лоб.

— Напомни, что конкретно это было?

Гарри, терпение которого подходило к концу, раздражённо выдохнул.

— Что Гермиона уже приглашена на Святочный бал.

Это никак не повлияло на сморщенный лоб Рона.

— И зачем ты это сделал? — спросил он в полном непонимании. — Ты что, просто подходишь к случайным людям и рассказываешь им о том, что Гермиона приглашена на бал?

— Нет! Они сами ко мне подходят и почему-то об этом спрашивают, ясно?

— И Виктор Крам тоже?

— Да.

— Виктор Крам подходил к тебе, чтобы поговорить о Гермионе?

— Да?

— Виктор Крам хотел пригласить Гермиону на Святочный бал?

— Да!

— Виктор Крам?

— Чёрт возьми, да, Рон! — застонал Гарри, в отчаянии взмахнув руками. — Пожалуйста, только не говори мне, что ты его ревнуешь!

— По крайней мере, она привлекла его внимание, — смущённо пробормотал Рон, тихонько пнув одну из ступенек носком ботинка. То ли в ответ на его пинок, то ли просто по совпадению лестница, на которой они стояли, в этот самый момент дёрнулась и начала двигаться в одно из своих бесчисленных альтернативных положений. Рон и Гарри вынуждены были ухватиться за перила, когда вся внутренняя часть башни внезапно пришла в движение, которое смутило бы даже Маурица Корнелиса Эшера⁽³⁾.

— Я никогда не пойму, как кто-то мог подумать, что движущиеся лестницы — это разумная идея, — пожаловался крайне недовольный Гарри, повысив голос, чтобы быть услышанным среди скрипа и шороха дюжины плавающих лестниц.

— Разве их придумала не Ровена Равенкло? — вслух удивился Рон.

— Правда? — удивился в ответ Гарри. — Я думал, она была самой умной. Это похоже на плохой аттракцион в парке развлечений!

С очередным дребезжащим толчком лестница остановилась в своём новом положении.

— Значит, ты думал, что Гермиона приняла чьё-то приглашение на бал? — сказал Рон, как будто их вовсе не прерывали самодвижущиеся предметы интерьера.

— Что? — озадаченно переспросил Гарри. — Ты вообще слушаешь, что я пытаюсь тебе сказать? Я соврал. Намеренно. Сознательно. Было бы довольно трудно забыть, что Гермиона не принимала ничьих приглашений, когда она каждый раз напоминает мне, насколько ей претит сама идея бала.

— Значит, ты пытался помочь ей?

— Не совсем, — ответил Гарри с некоторой нерешительностью. — С Кормаком — да, возможно. Частично. Но с Виктором…

— Кстати, да, чем тебе не угодил Виктор Крам?

— Что?

— Ты думаешь, он недостоин или что-то в этом роде? — укоризненно спросил его Рон. — Он тебе не нравится? Тебе не кажется, что Гермионе — чёрт возьми, да кому угодно! — крупно повезёт, если он её пригласит?

— Я… я ничего такого не говорил, — защищаясь, ответил Гарри. — Серьёзно, Рон. Ты совершенно упускаешь из виду главное.

— Неужели? — набросился на него Рон. — Потому что с того места, где я стою, это выглядит так, как будто ты взъелся на Виктора Крама без всякой видимой причины. А таких причин нет и быть не может. Виктор Крам этого не заслуживает. Нелегко быть знаменитостью, понимаешь?

— Рон, ты…

Лестница снова дёрнулась под ними, и всё опять пришло в движение. Гарри и Рон пошатнулись и синхронно застонали. Пока Рон формулировал какое-то изощрённое ругательство, Гарри просто уронил голову на скрещённые на перилах руки.

Когда лестница с громким треском встала на место, вернувшись туда, где была до своего первого перемещения, Гарри медленно выпрямился и задумчиво посмотрел в пространство.

— Ты прав, — выдохнул он.

— Что? — спросил Рон, повернувшись к нему лицом и прервав на полуслове свою многоэтажную тираду с упоминанием всех основателей Хогвартса, их отцов, матерей и прочих причастных личностей.

— Ты прав, — повторил Гарри голосом не менее отстранённым, чем его взгляд.

— Ну да. Я прав, — с готовностью согласился Рон. — А в чём?

— Во всём, — ответил Гарри к большому удивлению Рона. — Почему я раньше этого не понял? Я же знал это с самого начала! Я понял это в тот же миг, как это сделал. И всё равно чего-то ждал, надеялся найти какое-то другое решение, которое было бы меньше похоже на прогулку к виселице. Но его нет. Пора посмотреть правде в глаза. Я должен ответить за то, что сделал. Это же так просто.

Ничего не понимающий Рон наблюдал за Гарри со всё возрастающей опаской, он начинал всерьёз беспокоиться за здравомыслие друга.

— Всё ясно как день, ведь так? — продолжил Гарри, но Рон не был уверен, что этот вопрос адресован ему. — Думать о правильных поступках — это одно, но делать их — совсем другое. — Тут он посмотрел на Рона, который не мог не заметить, что лицо его лучшего друга почему-то значительно просветлело по сравнению с тем, что было минуту назад. — Спасибо. Думаю, мне просто нужен был этот последний толчок, понимаешь? Теперь я не просто вижу выход, я наконец-то могу до него дотянуться!

— Э-э…

— Спасибо, Рон, — с энтузиазмом поблагодарил Гарри. — Мне нужно идти. Мне нужно сделать это прямо сейчас!

Он бросился вверх по лестнице, перепрыгивая сразу две ступеньки, и достиг вершины ещё до того, как оцепеневший Рон успел хотя бы моргнуть.

— Э-э… не за что? — неуверенно пробормотал он, после чего бесцельно добавил: — Эм, да…

Он ещё секунду постоял на месте, изо всех сил пытаясь понять, что только что произошло, после чего покачал головой, пожал плечами и наконец снова обрёл способность двигаться. Ему удалось подняться на четыре ступеньки, впереди оставались ещё пять, когда лестница внезапно заскрипела и снова дёрнулась. Чуть не потеряв равновесие, Рон выругался вслух и, когда ступени под ним медленно переместились в Мерлин знает каком направлении, с тяжёлым вздохом сдался своей судьбе.

* * *

Поспешно сменив форменную мантию на одежду, которая гораздо лучше подходила для всё более зимнего отдыха на открытом воздухе, Гарри выбежал из своей спальни, спустился по винтовой лестнице в малонаселённую общую гостиную и уверенным шагом принявшего решение человека направился к выходу. Всего в трёх шагах от портретного проёма он резко остановился, как будто на полном ходу врезался в невидимую стену.

— Гермиона! — воскликнул он, внезапно ощутив отчаянную нехватку воздуха. Все его дальнейшие возможные слова были подавлены в зародыше, когда её суровый взгляд остановился на нём. В тот же миг его сердце стремительно провалилось так глубоко, что Гарри почти ожидал услышать характерный шлепок о пол.

Пять напряжённых секунд она смотрела на него не говоря ни слова, пока Гарри отчаянно, но безуспешно пытался прочесть мрачное выражение её лица. Наконец она произнесла всего два слова, холодной сталью прорезавшие воздух. Явное неверие в её голосе едва маскировало скрытый гнев.

— Дэвид Копперфилд?

Звук этого имени обрушился на Гарри как жестокий удар в живот. Ни одно другое имя в его жизни никогда не звучало для него более зловеще.

— Я… я могу всё объяснить! — поспешно выпалил он в свою защиту, как только снова обрёл способность говорить. «И это будут твои последние слова, Гарри Поттер», — добавил противный голосок в его голове.

— Это должно быть чертовски хорошее объяснение, — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Ругающаяся Гермиона всегда была хорошим знаком, совсем как быстро отступающая с побережья вода после зловещего грохота земли. Хороший знак, что пора уносить ноги.

Собирался ли Гарри спасать свою жизнь или нет, но он совершенно не осознавал тех следующих нескольких секунд, которые прошли в тишине из-за его довольно несвоевременного ступора.

— Ну так что? — вернул его к прискорбной действительности нехарактерно холодный голос Гермионы. — Я жду.

— Прости, — поспешно сказал он и виновато опустил голову. Его плечи опустились вслед за головой, создавая впечатление, будто всё его тело сжалось и стало как-то меньше. — Мне очень, очень жаль, — печально добавил он, чувствуя досаду от недостаточности этих пустых слов для выражения того глубокого сожаления, которое он на самом деле испытывал.

— За что ты просишь прощения? — спросила Гермиона без каких либо эмоций.

— За всё, — пробормотал он, беспомощно пожав плечами.

— Хотелось бы немного конкретики, — едко сказала она. Резкость в её голосе выдавала растущее нетерпение. — Я даже не понимаю, что именно ты сделал, не говоря уже о том, почему. Мне решительно непонятно, какого чёрта ты говоришь людям, не носящим имя Кормак Маклагген, что я уже приглашена на этот чёртов бал, когда это не так, и зачем вообще ты выдумал такую невероятную чушь, как Дэвид чёртов Копперфилд в качестве пригласившего меня человека. Что, чёрт возьми, на тебя нашло?

Мгновение она пристально смотрела на него, уперев руки в бёдра и тяжело дыша. Постепенно что-то в выражении её лица стало меняться, но Гарри, чувствуя, что совершенно не заслуживает её сочувствия, не хотел, да и не мог этого видеть — он снова виновато опустил глаза.

— Для тебя это что, шутка? — уже гораздо тише спросила она, и впервые в её голосе послышались нотки обиды, которые для Гарри звучали гораздо хуже, чем гнев. — Ты решил надо мной так подшутить?

— Конечно нет! — ответил он с неожиданным пылом, резко вскинув голову, чтобы умоляюще встретить её взгляд. — Ничего подобного!

— Тогда объясни мне, что это такое!

— Это просто… — начал он, тоже повысив голос вслед за Гермионой, но внезапно осознал публичность их разговора и бросил короткий взгляд через плечо. Пара младшекурсников с нескрываемым любопытством нагло смотрели прямо на него из другого угла комнаты. Им потребовалось целых две секунды, чтобы перевести взгляд в другое место и изобразить на лице притворную невинность. Смелые — без сомнения, хитрые — едва ли, похоже они были отсортированы на подходящий факультет.

Чувствуя, как по лицу разливается тепло, Гарри с тихим стоном раздражения повернулся обратно к Гермионе.

— Это была просто глупая ошибка, понимаешь? — сказал он ей, намеренно приглушив голос.

— Что ещё за ошибка? — нетерпеливо оборвала она его, не дав продолжить. — Ты хочешь сказать, что случайно выдал одну и ту же нелепую ложь двум разным людям? Серьёзно?

— Я не говорил, что сделал это случайно, — возразил Гарри. — Я просто… не подумал. И, конечно, я не собирался превращать это в привычку. На самом деле я прямо сейчас шёл, чтобы всё исправить. — Она с сомнением посмотрела на него. — Честно! Когда ты меня поймала, я как раз собирался пойти и найти Виктора… Я собирался извиниться перед ним и сказать ему правду. Но, видимо, теперь уже для этого слишком поздно.

Поджав губы, она бросила на него ледяной взгляд.

— Ты имеешь в виду, слишком поздно, чтобы сохранить лицо?

Он шагнул к ней.

— Пожалуйста, Гермиона! Я знаю, что всё испортил, но я не такой человек, и ты это знаешь! По крайней мере… стараюсь таким не быть. Я не собирался действовать за твоей спиной и пытаться сделать вид, будто никогда не делал ничего плохого! — Он умоляюще посмотрел на неё, и на этот раз именно она в конце концов отвела глаза. С тяжёлым вздохом он продолжил: — Я просто имел в виду, что… ну, у меня сложилось впечатление, что вы с Виктором уже всё прояснили, так что всё, что мне остаётся сделать, это извиниться перед вами обоими и надеяться, что он ещё никого не пригласил.

— В последние дни мне с трудом удаётся что-либо прояснить, — неохотно сказала она после короткой паузы, и больше, чем слова, которые она произнесла, его насторожила внезапная перемена в интонации её голоса. Вся твердость в её тоне уступила место какой-то слабой уязвимости.

— Встреча прошла не совсем так, как ты себе представляешь, — сказала она, скрестив руки на груди и почти обхватив себя руками. — Именно я подошла к нему, так как не могла избавиться от ощущения, что он избегал меня всю эту неделю. Мы заранее договорились о прогулке по берегу озера в понедельник, но он почему-то отменил её. В письме, заметь. С тех пор он почти не разговаривал со мной и, казалось, едва замечал. И… ну, то, что он стал первым человеком в моей жизни, который вообще заметил меня в таком смысле, возможно, тоже внесло свою лепту в моё замешательство и последующее раздражение из-за внезапной перемены в его поведении.

— Я не понимала, что происходит, и спрашивала себя, сделала ли я что-то, чтобы оттолкнуть его, или он просто полностью потерял ко мне интерес? Возможно, он вспомнил, что при его славе и богатстве может выбрать гораздо более привлекательный вариант, чем я. Особенно в свете некоторых предстоящих публичных мероприятий. Поэтому я подошла и прямо спросила его об этом. О том, почему он изменил своё отношение ко мне. Без претензий или обиды. Я не хотела устраивать сцену или что-то в этом роде. Я только хотела понять… У меня так мало опыта в подобных вопросах, что я всё ещё не до конца уверена, является ли то, с чем я сталкиваюсь, именно тем, что я думаю. Так что последняя пара недель для меня была довольно… загадочная, если не сказать больше. Но я отвлеклась.

— Сначала он был явно застигнут врасплох, а затем как будто пристыжен. Он искренне извинился за своё поведение и, не глядя мне в глаза, сказал, что никогда не хотел меня обидеть и просто отошёл в сторону, узнав о некоем Дэвиде Копперфилде от моего друга Гарри. В тот момент я даже не успела как следует обдумать это странное заявление. Он сказал, что единственное, о чём он меня просит, — это дать ему некоторое время, чтобы смириться с тем, что я, очевидно, не отвечаю ему взаимностью, а потом поспешно извинился и ушёл.

— И впервые в жизни я почувствовала себя одной из героинь тех глупых романов, которые иногда люблю читать. Добрый и внимательный молодой человек по какой-то необъяснимой причине обратил на меня внимание. На меня, из всех людей! Я просто не могла до конца в это поверить, и на самом деле до сих пор не могу. Наверное, от такой, как я, это прозвучит неожиданно… Всегда такая умная, уверенная, я открыто насмехалась над теми поверхностными, сентиментальными вещами, которыми, кажется, так увлечены все вокруг. Но вот я впервые ощутила это на себе, и… это заставляло меня почувствовать себя… хорошо. В том смысле, с которым я раньше была знакома лишь через книжные образы, такие как Элизабет Беннет, Маргарет Хейл и Джейн Эйр. Просто… как девушка, понимаешь?

Она неуверенно выдохнула, отказываясь смотреть в его сторону, как и на протяжении всего своего эмоционального монолога. Казалось, всё её тело мелко подрагивало, как молодая осина в первую осень.

— Я знаю, что не имею права винить тебя за то, что ты поступил так, как считал правильным, после всего того, что я наговорила за последние две недели, — продолжила она с заметным усилием. — Я не могу винить тебя за то, что ты поверил мне на слово. За это я тебя не виню. Однако мне гораздо труднее не винить тебя за то, что ты отнял у меня возможность решать самой, за то, что своей мелкой ложью ты причинил так много боли, и за то, что так бессмысленно разрушил что-то хорошее и ценное. Это совсем не похоже на того Гарри, которого я знаю.

Её голос дрогнул и наконец затих. Молчание, последовавшее за её словами, было настолько всеобъемлющим, настолько полным, что даже заглушало мысли. Такого молчания между ними никогда прежде не было.

Гарри с трудом сглотнул, чувствуя, как что-то корчится у него в груди. Он поднял голову, чтобы посмотреть ей в лицо, и обнаружил, что её глаза блестят от слёз, которые гордость не позволяла ей пролить.

— Я не знаю, что сказать, — наконец заговорил он слабым и напряжённым голосом. — Я… я понятия не имел. О том, как ты… что ты чувствовала. Я не хотел, чтобы всё так получилось. Я не… — Он сердито фыркнул. — Мерлиновы подштанники! Есть ли в английском языке хоть что-то, что я мог бы сказать и что не прозвучало бы как избитая фраза?

Он сделал паузу, конечно не в ожидании ответа на этот конкретный вопрос. Его взгляд скользнул по её хрупкой фигуре: руки всё ещё скрещены на груди, плечи слегка ссутулены, лицо чуть отвёрнуто в сторону. Она молча смотрела в окно на далёкий горизонт, и мрачный дневной свет отражался в её блестящих тёмных глазах. Именно там, в глубине этих карих глаз, он наконец нашёл свою решимость.

— Я всё исправлю, — сказал он совершенно серьёзно, с каждым словом собирая себя в единое целое. — Я поговорю с Виктором, расскажу ему всё, и он поймёт. Уверен, что он поймёт. Я должен был сделать это раньше… нет, в первую очередь я вообще не должен был делать то, что сделал. Теперь я это знаю. Думаю, я знал это с самого начала. И я бы всё изменил, если бы мог, но что сделано, то сделано, и я… Мне очень жаль, Гермиона. Ты не представляешь, как мне жаль. Но я всё исправлю.

Она судорожно вздохнула, но так и не посмотрела на него. Его глаза на мгновение задержались на ней, словно в ожидании чего-то, хотя чего именно, он и сам не мог бы сказать.

— Я всё исправлю, — в конце концов повторил он и с этими словами проскользнул мимо неё, постаравшись не задеть.

1) Терракотовая армия является частью одной из наименее скромных погребальных камер в истории человечества, впервые обнаруженной в 1974 году в провинции Шэньси, Китай. Огромная армия терракотовых воинов должна была защищать Цинь Шихуанди, первого императора Китая, после его ухода в загробную жизнь. Ну, Цинь Шихуанди определённо ушёл, но ребята, которые должны были присматривать за ним, всё ещё здесь, так что...

Вернуться к тексту

2) «Дураки бросаются туда, куда боятся ступить ангелы» — это хорошо известная строка из произведения известного английского поэта Александра Поупа «Эссе о критике», впервые опубликованного в 1711 году.

Вернуться к тексту

3) Мауриц Корнелис Эшер — великий голландский художник XX века, который очень любил заставлять людей говорить: «Погодите, что?»

Вернуться к тексту