Лес (гет)

Жизнь тем и интересна, что в ней сны могут стать явью.Паоло Коэльо, «Алхимик»

Она впервые увидела его во сне в свою первую ночь на Солстейме. Высокий, черноволосый, с удивительно яркими глазами, он показался ей героем древних нордских легенд, которых ей довелось вдоволь наслушаться в Коллегии бардов. Он очень удивился ей, а она, смелая, как и каждый спящий, подошла к нему и дотронулась до покрытых густой щетиной скул.

Тогда, не зная, кто перед ней, она была смущена и очарована тем, что видит: величавая осанка, мощная — до дрожи в коленках — аура мага и воина, открытое лицо, в котором, несмотря на горделивый взгляд, она различила черты, присущие людям справедливым и благородным.

Благородным! Уже потом, поняв, кто это был, она с горькой иронией посмеялась над своей наивностью. Видно, её дар распознавать людскую суть по глазам и манерам начал подводить, ибо о каком благородстве могла идти речь, когда дело касалось Мирака? Узнав о своём несостоявшемся убийце побольше, Довакин осознала, что симпатизировать такому, как он, мог только последний безумец.

Тем не менее, чёртов жрец продолжал сниться ей каждую ночь, и каждую ночь гнев проходил, словно его изгоняли чарами. «Ничего,» — думала она, невольно прикрывая глаза в упоении от его поцелуев, — «это всего лишь сны, а они тем и отличаются от яви, что здесь можно немного посходить с ума — и это никому не навредит».

Но вскоре ей пришлось убедиться, что вред всё же был. Ведь в реальности она помнила всё — их объятия, долгие разговоры, глубокий волнующий тембр его голоса, красивые, как у сиродильской статуи, руки, которыми она могла любоваться бесконечно… А то, как её бросало в жар от одного взгляда на его оголённый торс… Среди меров она никогда не встречала таких крепких мужчин, а ложиться с нордами до сей поры ей не приходилось, оттого, впервые увидев Мирака без робы, девушка застыла в удивлении. И это удивление мгновенно трансформировалось в желание, стоило ей провести рукой по бугристым мышцам. С тех пор после каждого пробуждения она обречённо понимала — наяву эта тяга никуда не исчезала, сворачиваясь поутру болезненно пульсирующим узлом внизу живота. И сколько бы драконорождённая ни старалась сбросить мучительное напряжение самостоятельно, худо-бедно у неё получалось, лишь когда она, закрыв глаза, представляла его.

— Может, попробуешь подыскать себе нормального мужчину? — как-то за завтраком предложила Дженасса.

Довакин смутилась и залилась краской.

— Ты же знаешь, что по ночам зовешь этого Мирака, да? — продолжила данмерка, отправляя в рот кусочек запечённого батата. — И, судя по тону, ты там с ним точно не дерёшься. Ну разве только горизонтально…

— Ты что! — смущённо выдохнула девушка и ткнула свою смеющуюся подругу локтём в бок. — Ты что, подслушиваешь?

— Я же не виновата, что стены в поместье тонкие, а за пределами Вороньей скалы мы делим палатку на двоих, — иронично заметила Дженасса. — Ну пóлно тебе, я не осуждаю… Клянусь бородой Шеогората! Вы же оба носите в себе эти драконьи души. Вот тебя и тянет к подобному — просто закон природы. Но, daeljuhnyi⁽¹⁾, он же нордский полудраугр и к тому же…

— Никакой он не полудраугр! — возразила драконорождённая и тут же прикусила язычок, поймав лукавый взгляд спутницы. — И вообще — всё это просто глупая фантазия. У всех бывают странные сны, Джен!

— Особенно на этом острове, да, — примирительно согласилась данмерка, протягивая Довакину булку хлеба и сыр. — Но, честно сказать, мне было бы спокойнее, если бы ты крутила… да хоть с дреморой из этой штуки. — Дженасса кивнула на Розу Сангвина⁽²⁾. — Ведь этот Мирак… Когда моя подруга мечтает о подобном… gahmal⁽³⁾, я начинаю переживать, знаешь ли.

— Ничего я не мечтаю! — горячо воскликнула Довакин, разрывая булку так яростно, словно та была коварной поджигательницей священных лесов Валенвуда. — И я помню, что он gahmal! — она ткнула пальцем в сторону входной двери из-за которой днём и ночью доносился мерный стук кирками о камень. — Я, Джен, при всём желании не смогу этого забыть!

* * *

Его храм пугал и отвращал. То тут, то там она натыкалась на сожжённые и искалеченные тела.

— Я даже думать боюсь, что тут происходило! — в ужасе восклицала Фрея, когда они проходили мимо очередного истерзанного трупа. — Что сделали ему эти несчастные? Каким пыткам подвергал их Мирак? Делал ли он это по своей воле или по приказу драконов?

У Довакина от каждого этого вопроса голова шла кругом. Она просто не знала, что ответить дочери скаальского шамана. Впрочем, даже если бы и знала, всё равно даже рта открыть бы не посмела: стоило лишь попытаться, как её бы точно вывернуло — так сильно тошнота скручивала внутренности.

«Смотри!» — говорила она себе, глядя на древние каменные балки, с которых на ржавых цепях свисали клетки с запертыми внутри сгоревшими людьми. Тело в центральной клети было слишком маленьким даже по босмерским меркам. Девушка поняла, что видит труп ребёнка, и прижала руку к губам. — «Смотри, что он творил! Смотри и запоминай, бестолочь!»

Может, хоть так она сумеет сопротивляться этим сумасшедшим снам? Помня увиденное здесь, всю эту застарелую кровь, удушливый запах гари и смерти, успевший пропитать её саму насквозь, она обязана была пересилить себя, и впредь не кидаться в его распахнутые объятья всякий раз, стоило лишь закрыть глаза. Отныне она не должна была позволять себе целовать губы, некогда отдававшие настолько жестокие приказы. Ей нельзя было более позволять рукам, сгубившим ребёнка, дотрагиваться до своего тела. Нельзя!

Её совесть мало-мальски успокаивало лишь то, что эти сны были обычной шуткой сознания и к настоящему Мираку имели лишь самое косвенное отношение. Нет, она не настоящего убийцу детей видела во снах! То были просто глупые иллюзии и ничего более. Долгое отсутствие стабильных связей с мужчинами наложилось на желание изловить этого гада — только и всего. Да и разум мог банально сдать: она чересчур многое повидала, на собственной шкуре познав и коварные игры даэдра, и чары могучих заклинателей — это тлетворное воздействие драконорождённая испытала куда в бóльших объёмах, чем хотелось бы. Чем выдержал бы обычный человек. Оттого девушка просто не могла не столкнуться в конце концов с печальными последствиями — пусть и такими… странными. Но ничего! Она не позволит своим больным фантазиям помешать ей помочь жителям Солстейма! А когда закончит, то тут же уедет отсюда как можно дальше, чтобы заняться собой и своим здоровьем, в том числе и душевным. Так, всячески укрепляя в себе воинственный настрой, Довакин упрямо шагала вперёд.

В конце пути, за огромным уродливым изваянием Хермеуса Моры, её ждала Чёрная книга.

И Мирак за порталом из хрупких страниц. Впервые во плоти.

На мгновение мир застыл, а затем взорвался перед глазами миллионом осколков, каждый из которых попал ей точно в грудь. Довакин закусила губу, едва сдерживая горестный стон.

Та же роба. Те же наплечники. И даже маска, которую ни с чем не перепутать.

Но как же так?

Либо игры воспалённого воображения каким-то несусветным образом подобрали в голове чересчур точный образ совершенно случайно, либо…

Девушка так растерялась, что сама не поняла, как оказалась на коленях, скованная мощными чарами паралича. Она слушала, как до боли знакомый голос спесиво разглагольствовал о скором возвращении, смотрела, как человек, облачённый в те же одежды, что и её ночной гость, седлает дракона и улетает прочь, а по щекам катились тихие слёзы.

Так вот оно что. Выходит, с ней играл не её собственный разум, а сам Мирак — так же, как и со всеми остальными солстеймцами. Только если местных жителей драконий жрец милосердно заставлял всего лишь строить, лишая их тела ночного отдыха, то у неё он забрал куда больше.

Покой. Смех. Уверенность в своих целях и желаниях. Собственное — такое глупое! — сердце.

Ненавижу!

Чары отпустили, лишь когда её выкинуло из Апокрифа. Девушка осела на пол, уткнулась носом в холодный камень и зарыдала в голос, не слыша и не чувствуя, как её успокаивала перепуганная Фрея.

* * *

В ту ночь он был особенно нежен, а она — непривычно молчалива. Как и прежде не сумев заставить себя оттолкнуть Мирака, она словно оцепенела в его руках.

— Я не хотел пугать тебя, — шептал он, бережно целуя ее в лоб, словно она была малым дитя. — Пойми, если Садовод⁽⁴⁾ узнает, что я тебя…

— Перестань! — В её охрипшем голосе звенели слёзы. — Прошу тебя, хватит…

Он не стал спорить - лишь понимающе кивнул, умолкая. А она, ненавидя себя за это всей душой, прижалась к его груди и расплакалась.

* * *

Когда драконорождённая «очищала» первый Камень, то ей казалось, словно её раздирает надвое. Разум твердил, что она поступает правильно, но вот сердце… Чёртово сердце рвалось и металось в груди, крича, чтобы она немедленно остановилась, чтобы…

— Не дождёшься! — стиснув зубы, погрозила она зеленоватому сиянию его магии. — Я не дам тебе овладеть моим разумом, ты меня слышишь?

Сразить огромного чёрного луркера, появившегося возле Камня, было куда проще, чем унять дрожь в теле после боя. Довакин тяжело опёрлась на Розу, не в силах сделать и шага, чтобы не рухнуть оземь.

Двое очнувшихся данмеров дожидались исхода битвы за большим валуном и, увидев, что опасность миновала, устремились к спасительнице, взяли её под руки и проводили до Вороньей Скалы. По пути они не уставали рассыпаться в благодарностях за то, что девушка сумела их освободить.

— Ты что-то совсем плоха, — заметила женщина, доведя Довакина прямо до дверей поместья и вручив её из рук в руки взволнованной Дженассе. — Если нужно какое-нибудь зелье или настойка, ты только скажи. Я Милора, единственная здесь, кто смыслит в алхимии.

— Всё хорошо, Милора. Мне надо просто отдохнуть. Да и вам тоже. — Драконорождённая сочувственно указала на вздувшиеся мозоли на ладонях у данмеров.

— Пустяки, — улыбнулась Милора и обняла своего спутника. — Мы с Гарином живём вон в том доме. А ты обращайся, если что.

Той ночью Довакин предпочла не спать, а следующим утром, шатаясь от усталости, отправилась очищать Камни дальше.

Вернувшись домой, она просто на минуточку присела на ближайшую лавку — стянуть обувь с гудящих ног — и против своей воли провалилась в забытье.

* * *

Его глаза горели такой горечью, что у драконорождённой свело дыхание. Она отвернулась, не в силах выдержать этот взгляд.

— Почему ты делаешь это?

«Я не хотела, я правда не хотела…»

Девушка ущипнула себя — не хватало ещё начать перед ним оправдываться! Она тряхнула головой и заговорила: о том, что так было нужно, что он причиняет людям зло. Говорила, а сама с каждым словом всё больше понимала, что вовсе не отвечает Мираку, а скорее напоминает эти простые истины самой себе. Чтобы не сдаться и не дать слабины. Снова.

Тем более, пути назад всё равно уже не было.

Сжав волю в кулак, Довакин сделала шаг в сторону, показывая, что разговор окончен.

— Ты поработил всех этих людей, как порабощал своих драконов, Мирак. Но со мной у тебя не выйдет.

И драконорождённая ушла. Медленно, словно к каждой ноге привязали по двемерской балке.

Ушла! Ей дóлжно было радоваться: она смогла, устояла! Одержала верх над Мираком в насланных им же снах, которыми тот, словно паук, опутывал её до сих пор!

Но радости не было. Была лишь боль — в её опустошённой груди не осталось ничего, кроме боли. И немудрено. Она только что собственными руками вырвала оттуда сердце, чтобы оставить его истекать кровью на той лесной поляне.

* * *

Проснувшись, Довакин принялась тренироваться, и махала мечом, пока не расколотила два манекена в щепы и не испортила меч. Рыкнув раненым зверем, она отбросила ставший бесполезным клинок, кинулась к стойке с оружием и сдернула с неё зачарованный топор — давний подарок от ярла Балгруфа. Когда-то правитель Вайтрана вручил ей это оружие в награду за победу над драконом. Что ж, теперь она тоже в каком-то смысле одержала верх над драконом — над первым из драконорождённых! А ведь это оказалось куда сложнее, чем отрубить голову самому́ чёртову Алдуину! Так не стоит ли «отпраздновать» новое достижение столь памятным оружием? Лезвие топора раскроило деревянный «череп» третьему манекену — тот рассыпался, покрытый корочкой магического льда, — а потом ломануло по столешнице, которая тут же раскололась надвое. Хохоча, как безумная, Довакин точным ударом снесла уголок у сундука, потом разрубила стоявшую рядом бочку на мелкие доски, чудом не попав по стоявшему у стены посоху, а затем… Она крушила бы дом и дальше, если бы не Дженасса, вовремя вернувшаяся из «Пьяного Нетча» с корзиной, полной еды.

Данмерка мигом оценила обстановку, метнулась вперёд, ловко перехватила древко, выдрала из рук подруги оружие, крепко обхватила её, отбивающуюся и кричащую, и держала в объятьях до тех пор, пока тело драконорождённой наконец не обмякло, перестав дёргаться.

— Что, во имя Азуры, на тебя нашло? — тихо спросила Дженасса, когда протесты Довакина наконец смолкли.

И босмерка, давясь слезами, поведала ей всё — не в силах более держать разворошенные чувства и эмоции в себе.

Дженасса молча выслушала, хмыкнула, а затем аккуратно, но твёрдо усадила подругу на чудом уцелевший стул и устремилась к сундукам с вещами.

— Что ты делаешь? — икнув, поинтересовалась зарёванная драконорождённая.

— С тебя хватит, — отрезала спутница не терпящим возражения тоном, ловко сортируя одежду по кучкам. — Пусть кто-то другой разбирается с полудраугром. Воинов в Скайриме много, а подруга у меня одна! И разум у неё тоже один, а нового никто не выдаст!

Довакин благодарно улыбнулась. Ах, как здорово было бы и впрямь — просто взять и уехать! Постараться забыть глупые мечты о нём, словно ночной кошмар! Перестать думать о людях, которых он мучает! Выкинуть из головы и Мирака, и весь треклятый остров…

Но она так не умела. Девушка утёрла текущий нос ладонью и подошла к данмерке, положив той на плечо руку.

— Спасибо тебе за заботу, Джен, но я никуда не поплыву, пока Ми… — «Да почему же так сложно произносить его имя!» — пока он представляет собой опасность для Солстейма. Понимаешь, если он вернётся, будет только хуже. Всем — и местным, и Скайриму, и нам с тобой.

Дженассе оставалось лишь бессильно смять в руках домотканую рубаху и в сердцах бросить её обратно в сундук. Ей было прекрасно известно, что коли упрямая босмерка чего решила, то переубедить её невозможно.

— Daeljuhnyi, объясни мне, почему это всегда должна делать ты?

Драконорождённая горько рассмеялась, подняла топор с покрытого щепками и подтаявшим льдом пола и аккуратно укрепила его обратно на стойку.

— Если бы я знала.

* * *

Она запаслась у Милоры таким количеством зелья, что спать без сновидений можно было ещё целый год. И исправно пила его на ночь, пока они с Джен продвигались вглубь острова.

И всё же, в конце концов, зелье дало осечку. Довакин сидела у костра — была её очередь дежурить, — и, как видно, в какой-то момент она просто задремала. Иначе никак нельзя было объяснить, что именно Мирак делал здесь, на опушке, где девушки разбили маленький лагерь.

Она обречённо выдохнула: хотелось злиться, но вместо этого в груди разливалось тепло. Она была искренне рада ему, и ничего не могла с этим поделать.

От Мирака пахло огнём, жидкими чернилами и хвоей. Драконорождённая глубоко вдыхала его запах и понимала, что сдаётся. За эти несколько дней без ночных грёз она слишком по нему соскучилась, чтобы просто взять и прогнать незваного, но такого долгожданного гостя.

— Посмотри на меня.

Её ресницы затрепетали. Ауриэль, какой у него был голос… Глубокий, поставленный, бархатный, с едва уловимыми рычащими нотками. Такой, в который, будь это возможно, она бы тотчас нырнула с головой.

Повинуясь просьбе Мирака, Довакин подняла на него взгляд. В его глазах отражались звезды и её собственное, ошеломлённое лицо. Дыхание перехватило и пришло осознание — она ничего в жизни не желала сильнее, чем этого мужчину.

Ей вдруг стало поразительно плевать, что это всё очередная манипуляция — сегодня ей до рези в груди хотелось дать слабину, поддаться, закрыть глаза на все «но». Она знала, что он пришёл к ней в последний раз. Там, в реальности, её ждали лишь битва, боль и слёзы. Возможно, и смерть, если проиграет ему. Оттого ценнее было утекавшее сквозь пальцы время, потому здесь и сейчас она будет делать то, что ей действительно по сердцу…

Когда их губы встретились, его борода слегка покалывала нежную кожу, но девушке было всё равно. Она впилась в него всем своим существом, а он, удивительно податливый, охотно ловил каждое её движение, разрешая босмерке вытворять всё, что только взбредёт в голову.

Драконорождённая застонала, ощущая под пальцами горячую, как плавленый воск, кожу. Руки заскользили по его телу, то поглаживая налитые, изредка пульсирующие мускулы на его плечах, то забираясь под одеяние, чтобы пройтись по широкой груди и опуститься по тёмной дорожке волос, прямо до расшитого золотыми нитями пояса. И ниже — туда, где доселе не решалась его дотронуться. Каждый предыдущий сон она хотела — и всякий раз отступала. Но не теперь.

Её глаза предвкушающе вспыхнули, когда она поняла, что норды отличаются от её сородичей не одним лишь ростом. Пальчики изучающе заскользили по его окрепшей плоти. Да уж, Дженасса не шутила, говоря, что нордским членом можно ненароком и пришибить, словно дубинкой. Довакин закусила губу. Размер и пугал, и радовал одновременно, но, судя по ощущениям, радовал всё же больше.

Когда она только коснулась его там, Мирак замер, и даже его дыхание, казалось, затихло. А потом он открыл глаза, и девушка увидела в них пламя. Что-то хищное, почти драконье зарокотало в его груди, и через мгновение Довакин оказалась на земле, а Мирак устроился сверху.

Она не удержалась от восторженного вздоха: тело норда было много массивнее её хрупкой фигурки, и он, казалось, закрыл собою всё небо. В глазах босмерки заплясали игривые искорки: разгорячённый, слегка растрёпанный Мирак сейчас казался ей куда притягательнее, чем сияние далёких светил Аурбиса. Обхватив его ногами, она почувствовала его эрекцию сквозь одежду и подалась вплотную, чтобы непроизвольно подразнить, нетерпеливо потеревшись о него промежностью. Мирак шумно выдохнул, резко опустил нижнюю часть тела, пригвоздив её к земле, и, крутанув бёдрами, повторил её движение, но куда более откровенно.

И тогда все звуки разом смолкли, а в голове взорвалась тысяча ярких вспышек. Девушка не знала, как назвать то чувство, что забурлило под кожей, волнами обжигая низ живота — от простого возбуждения оно отличалось так же разительно, как солнце от свечи. Но это нечто ощущалось настолько правильным, настолько замечательным, что Довакин, не сдержавшись, звонко засмеялась. Мирак улыбнулся ей и приподнял бровь. Она же невольно залюбовалась его лицом.

«Не останавливайся», — попросила она без слов.

«Никогда», — ответили ей его глаза.

Один рывок рукой — и кожаная кираса расстегнулась, оголяя её плечи и верхнюю часть груди.

Драконорождённая едва успела подумать, что несколько обнажившихся шрамов могли показаться ему чересчур уродливыми, как Мирак припал к самому грубому из них и жадно поцеловал. И снова. И ещё раз.

Сердце клокотало как бешеное, пока он скользил губами и языком вдоль пульсирующей венки — от ключиц до чувствительной зоны под ухом. Девушка закрыла глаза. Даже эта простая ласка приносила ей больше наслаждения, чем всё, что она познала с мужчинами до него. Тело пронзила пьянящая истома. Его движения, дыхание на её коже, звуки, что рождались в его груди — это сплеталось в неистовый ураган, который переворачивал в ней все мысли и эмоции, обнажая дрожавшую в эйфории душу, словно преподнося ту Мираку в дар.

Прежде близость никогда не ощущалась настолько ярко.

И это больше не повторится. Ведь завтра…

Память окатила её душной волной, сминая под собой всё — и негу, и желание, и радость. Их с Дженассой лагерь располагался невдалеке от деревни скаалов. Всего несколько часов назад, придумав невнятную отговорку, Довакин сбежала оттуда, как обычная трусиха. На деле она просто не смогла себя заставить разделить скорбь от потери Сторна с кем-то из его родных — вряд ли после всего она бы нашла в себе смелость обмолвиться с Фреей и словом. Шаман отдал жизнь, чтобы драконорождённая выучила третье слово Силы и смогла наконец добраться до Предателя, а она…

Под рёбрами мучительно заныло.

— И’ффре, как же… глупо…

Довакин заглянула в глаза Мирака, и в её собственных заблестела влага, а горло словно сдавило незримой удавкой. Всё, что она делала на Солстейме, все её потери и битвы были нацелены лишь на одно — победить его. Сторн верил, что это под силу только ей — и погиб за свою веру. А теперь надо было, чтобы умер ещё один человек, чьей смерти она так не хотела…

Она потянулась к Мираку, взяла его лицо в ладони и с чувством поцеловала. Так, словно пыталась без слов поведать ему о той буре, что терзала её изнутри. Жаждая поделиться своей тоской и любовью…

Любовью?

Её глаза в удивлении распахнулись. Довакин никогда не смела называть свою тягу к нему так, но сейчас лишь это слово казалось единственно правильным. Шокирующее откровение на секунду парализовало, но оцепенение слетело почти моментально, и она лишь плотнее прижалась к Мираку, обхватив его тело руками и ногами. Веки вновь сомкнулись, уронив с кончиков ресниц две тяжёлые слезинки.

Поцелуй был терпким, пылким, с надрывом — драконорождённая вложила в него всю свою горечь от предстоящего прощания. Учитывая то, что она собиралась сказать, это действительно было прощанием. Порой ей казалось, что поцелуй затихает, что нужно отпустить, и тогда приникала к губам Мирака с новыми силами, в отчаянной попытке оттянуть неизбежное.

И всё же рано или поздно ей пришлось отстраниться. Довакин легла лопатками на траву, удерживая его плечи, чтобы он не нагнулся следом, и ощутила, как под кожей заструился колючий холод.

Возбуждение на его лице сменилось тревогой: он заметил, что она плачет. Опередив вопрос, она выпалила на одном дыхании:

— Завтра наяву я убью тебя, Мирак. Я должна, понимаешь?

И зажмурилась, не в силах смотреть ему в глаза после сказанного.

Когда до шеи дотронулась его прохладная ладонь, она решила, что он её сейчас задушит. Как ни странно, эта мысль не испугала, а лишь принесла горькое облегчение.

Поделом ей, глупёхе, выложившей свой план врагу! Если, погибнув от его руки во сне, она умрёт и наяву, то наконец перестанет разрываться между долгом и сердцем…

Она поняла, что ошиблась, когда Мирак лишь аккуратно застегнул её доспех под горлом, а затем склонился к заплаканному лицу и поцеловал в лоб. Так же нежно, как и всегда.

— Думаю, тогда сегодня нам стоит многое обсудить.

1) подруга (данмерис)

Вернуться к тексту

2) Даэдрический артефакт Сангвина (покровителя радости и разгула), призывающий дремору (аналог чёрта), который сражается на стороне призывателя как напарник.

Вернуться к тексту

3) злодее (данмерис)

Вернуться к тексту

4) «Садовод людей» — одно из прозвищ Хермеуса Моры. Не желая кликать его имени или называть «хозяином», Мирак называет его так, одновременно демонстрируя и протест, и осторожность.

Вернуться к тексту