Лес (работа переписана) (гет)

Дорогие читатели!

Те из вас, кто натыкался на эту работу в ноябре 2022, помнят, что изначально здесь был перевод фанфика "Forest" авторства alcyonejonquil. Однако, по просьбе автора, перевод был скрыт.

Я рада представить вашему вниманию самостоятельное произведение по мотивам той истории. Надеюсь, она тоже придётся вам по вкусу.

С бесконечной любовью,

Katedemort Krit

Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Маргарита из «Мастер и Маргарита» М. Булгакова

* * *

— Это глупо, но мне хорошо здесь. C тобой.

Глупо — не то слово. Хотя бы только потому, что каждый из них уже пытался убить другого. Повезло, что они оба в этом не преуспели. Иначе как бы драконорождённые могли оказаться здесь вместе?

И всё же Мираку и правда было хорошо.

Настолько, что, когда она попросила его снять маску, он согласился, не думая ни секунды.

Его голова лежала на её коленях, в просветах листвы виднелось солнце, и его кожа, так долго томившаяся под сенью металлической преграды, жадно впитывала лучи. Тонкие губы драконорождённой улыбались, пока взгляд скользил по его умиротворённому лицу.

* * *

Он нехотя открыл глаза. В последнее время Мираку было слишком приятно спать и слишком тяжело просыпаться. Наяву не было ничего, кроме зловонной темноты, застарелой книжной пыли и клубящегося смога чёрных, запретных — набивших оскомину — тайн из недр Апокрифа. А вот в ночных грёзах…

Ему снова снился лес. Зелёная ароматная хвоя, влажные на ощупь и чуть шершавые стволы вековых деревьев, мягкая травяная подложка. И там, на лесной опушке, с ним была она, с глазами цвета листвы, с волосами, чей оттенок сливался с орошённой дождём дубовой корой, с кожей, столь же мягкой, как молодой мох. Хотя в последнем он так и не успел убедиться. Он не касался её нигде, кроме снов, но на вид…

Мирак закусил губу и глухо завыл, накрываясь покрывалом с головой. Подчас ему казалось, что, будь у него возможность бросить всё — отказаться от дара Дов, от магии и тайных знаний, сделавших его сильнейшим человеком из когда-либо живших в Нирне — от всего, что, как он думал, составляло его я, Мирак бы отринул всё это без колебаний. Если бы взамен ему была обещана она. Наяву.

Проклятье.

Всё чаще и чаще он жалел, что дарованное Хермеусом Морой бессмертие полностью лишило его потребности в еде и воде. Тело изменилось настолько, что желудок отвык и вряд ли бы принял хоть глоток вина — а ведь хотелось залпом выпить целую бутыль. Как минимум.

Проклятье, проклятье, проклятье!

Его личное, персональное проклятье — им она и стала. И все же то, как она мучила его, являясь во сне, а порой и наяву, отражаясь в чёрной глади апокрифских вод — это было приятнее всего, что случалось с ним за тысячелетия. Приятные муки. В книгах высокопарных альтмеров такое называли «мазохизмом».

Мирак с удовольствием остался бы в постели, воскрешая болезненно прекрасные сны, но кроме него некому было контролировать потоки магии Камней Всесоздателя. Он вынырнул из-под одеяла, скосил глаза, и губы тронуло подобие улыбки — на прикроватной тумбе лежала хвойная веточка.

Незаметно для драконорождённой Мирак сорвал эту ветку после самой последней встречи — после последней украденной им драконьей души. Девушка что-то кричала, осыпала его проклятьями, а он видел лишь горящие глаза и искривлённые в гневе, но такие притягательные губы, что до спазмов в груди хотелось поцеловать. Неистово. Он, собственно, почти решился. Почти кинулся навстречу, почти стянул рывком с лица маску и почти сжал эту гневную воительницу в объятьях, но… Вовремя осадил себя. Даже если бы самые смелые мечты сбылись, и она бы ответила на поцелуй — время опального жреца в Нирне было ограничено. А, вернувшись в Апокриф, смог бы он утаить свои мысли, свою радость от того, кого звал «повелителем» долгие века? Или боль, если бы она его отвергла? Не зная, куда деть руки, Мирак завёл их за спину — молодая ёлочка почти сочувственно склонила ветви, касаясь его полупризрачных плеч.

Мужчина помнил — до боя, до того, как он сам показался перед Довакином, что та же ель прижималась пушистыми лапами к её щеке, пока девушка выслеживала дракона.

И он забрал себе часть этого мгновения — кусочек дерева, что хранило в себе память об её касаниях.

Зелёные мягкие иголочки щекотали губы, пока он вдыхал запах — драконорождённая жила в лесном поместье и, скорее всего, пахла точно так же. Такой аромат был у её кожи и волос в его снах.

А потом на лицо легла маска, и целый день до новых сумерек, до возвращения в башню, он чувствовал лишь запах металла.

Но веточка оставалась при нём даже днём — под робой, у самого сердца.

* * *

Мирак растянулся на меховой лежанке и смотрел на звёздное небо, сиявшее в просветах массивных крон яркими крапинками Этериуса. В ночном лесу было куда прохладнее, чем он привык, оттого жрец натянул тёплую шкуру почти до подбородка. Маска валялась чуть поодаль, у корней старого ясеня. Ноздри щекотал петрикор, пропитанный лёгким флёром молодой листвы. Где-то в ветвях ухал филин, а в траве стрекотали кузнечики.

— Закрой глаза.

Мирак послушно сделал это — и драконорождённая скользнула к нему, под пушистый мех. Сердце бешено забилось, когда он кожей ощутил её наготу. И всё же он держал веки сомкнутыми, боясь спугнуть видение.

Она удобно устроилась у него на плече и принялась гладить его плечи, грудь и живот лёгкими, почти невесомыми касаниями. Он обнял её и зарылся носом в мягкие волосы. Их ненавязчивое благоухание обволакивало его лёгкие изнутри волной тихой радости.

— К чему снятся такие сны, Довакин?

Он не знал, кто из них задал этот вопрос. Всё, что он понимал в ту секунду: она коснулась пальчиками его век в немой просьбе посмотреть на неё. Конечно же он сделал это, и из головы вылетело всё — до самого утра.

* * *

Их знакомство началось нелепо — с покушения на её жизнь. Его знания, его непоколебимая уверенность в правоте своих суждений и глупые стереотипы сыграли с ним злую шутку — Мирак ошибся, высокомерно решив, что босмерка не может быть драконорождённой. Он посчитал, что слух о её даре был пущен — как и много раз до этого, — чтобы привлечь побольше соратников под знамёна одной из воюющих сторон. А раз так — сейчас, за считанные месяцы до возвращения в Нирн истинного Довакина, его триумфу ни к чему была тень обманщицы, порочащей своей ложью столь почётный титул. Самозванке предстояло понести наказание за ересь.

Мирак узнал о том, что посланные им культисты были убиты ею в тот же день, когда Солстейм загудел радостным ульем, отмечая гибель Пожирателя Мира. И тогда он понял, что ошибся на её счёт, сильно недооценив соперницу. Лучше было пока её не трогать, не привлекать к себе внимания. Или, во всяком случае, отправить за её головой куда больше людей. Но пытаться вновь было поздно — драконорождённая сама пришла за ним. А он, увидев её однажды, так и не смог более отдать приказа.

Ведомый сначала интересом, а потом и восхищением, он призрачным фантомом следовал за ней по пятам, с удивлением наблюдая за тем, как она распоряжалась великим даром Дов. Не возвышаясь над остальными ни словом, ни взглядом, не отказывая в помощи ни вельможе, ни босому бедняку, Довакин несла мир и спокойствие в каждый уголок его острова. Делала то же, что поначалу делал и он сам — но не проявляя и тени его гордыни. Власть, казалось, не прельщала её вовсе. Деньги — да, но они не были для неё стимулом — лишь приятным дополнением к любви и благодарности горожан. Да и монеты у неё в кошельке надолго не задерживались: она могла запросто отдать их другим — на восстановление шахты, на пропитание очередному сироте, на достойное погребение павшего воина. Бескорыстно. Это удивляло и завораживало. Его мать была такой же, но она жила сорок веков назад, и с тех пор Мирак ни разу не сталкивался с подобным. Он провёл тысячелетия среди книг, рассказывавших истории о людях, мерах и зверорасах, что были полны предательств и бесчестья. Оттого драконий жрец ещё совсем недавно нипочём бы не поверил, что кто-то в Нирне ещё способен просто помогать.

Но она была настоящей — и её свершения тоже.

Поражённый до глубины души, он понимал, что мысли о возвращении поблекли, перешли на второй план. Всё его существо рвалось навстречу ей: смотреть, слушать, ощущать, что Довакин делала на Солстейме. Она разрешала конфликты, побеждала нежить и помогала островитянам наладить быт, достаток… даже личную жизнь. Мог ли он желать лучшего союзника для граждан своей земли? И могла ли быть сильнее горечь от осознания, что она приплыла сюда по его душу, что для неё он — такой же враг, как десятки убитых ею чудищ?

Облачившись в плотное покрывало невидимости, он шагал за ней в руины, в логова бандитов, в лесные чащобы. Иногда, очень редко, позволял себе вмешиваться в её битвы, исподтишка насылая паралич на врагов, которые подкрадывались слишком близко. Будучи связанным с Апокрифом незримыми цепями, Мирак не мог быть рядом долго, а потому выбирал дневные часы, чтобы успеть налюбоваться горящими глазами и летящими в ловких прыжках волосами, наслушаться громким смехом, звоном её клинка и острым словцом, которым она окликала своего облачённого в хитиновый доспех спутника.

Будь на то воля Мирака, сумей он оставаться дольше, он бы был с нею и ночью. Стерёг бы её короткий сон перед тем, как его собственные чары взывали к ней, и она отправлялась возводить сваи для его нового храма, разраставшегося на руинах прежнего. Слушал бы, как его мантра срывается с её зачарованных губ, ловил бы себя на мысли, что хочет выхватить кирку из тонких пальцев, развернуть полубессознательную девушку к себе и, прижав её спиной к холодному камню, овладеть всем её телом без остатка. Но он раз за разом выбирал день, пусть день и лишал его такой возможности. Впрочем, наверное, и хорошо, что он сдерживался от ночных — чересчур искушающих — вылазок. Он не был уверен, что сможет устоять, а брать женщин силой ему всегда казалось уделом тру́сов.

Если всё случится на самом деле — она будет хотеть этого не меньше, чем он сам. И произойдёт это там, на свободе, где небо всегда синее, где их руки не будут испачканы луркерной жижей, а её сотканные из всех оттенков весеннего леса глаза не станут отдавать воспалённой краснотой из-за чернильных испарений и плесневелой пыли Апокрифа.

Нет, Мирак далеко не сразу признался себе, что мечтал о драконорождённой. Но, когда он это осознал, то понял, что не сможет ни сказать, ни показать ей этого открыто, пока не сбросит с себя ярмо Моры.

Хранить надежды и привязанности в тайне от хозяина стало не менее важным, чем скрывать свои надежды на свободу — Хермеус умел пытать изощрённее любого смертного, со смаком отбирая у непослушного слуги всё. Мирак хорошо выучил урок — сначала его маленькая дочка, свет в окошке, стала ценой за отказ повиноваться, а затем и память о нём самом и его деяниях была очернена и уничтожена. И это всё — за одно короткое «нет».

Иронично, что именно народ скаалов, который он когда-то не стал истреблять во имя каких-то проклятых тайн, единственный помнил его имя — и хулил его почище, чем самого гадкого даэдра. Человеческая память была коротка. А благодарность — и того короче.

Когда-то он лишился всего, чтобы скаалы выжили. Теперь же скаалы внушали ей такие небылицы о нём, что порой Мирак в сердцах жалел, что четыре тысячелетия назад не повиновался воле своего безжалостного господина.

* * *

Её губы были на вкус, как чистая талая вода, как розовый отвар, как терпкий снежноягодник. Он смаковал их мягкость и податливость, а потом двинулся дальше, глубже, в тёплую влагу её рта, сплетая их языки, будто двух танцующих змей. Дыхание участилось, и она прильнула к нему всем телом, издав глухой стон.

Её руки пропускали его волосы сквозь пальцы, и он был готов урчать, словно детёныш каджита от этой нехитрой ласки.

Её кожа под его ладонями была мягкой и нежной, но порой он ощущал грубый контраст, находя на столь желанном теле очередной шрам. Подобно ему самому, она была покрыта рубцами, и Мирак нежно ласкал каждую неровность, ловя себя на мысли, что испытывает к её несовершенствам куда более трепетную тягу, чем к её красоте. Ведь красота говорила лишь о том, что ей подарили боги; шрамы же ведали историю её выбора и свершений. Её жизни.

Мирак дышал запахом хвои и вновь не понимал с чьих уст — в перерывах между поцелуями — срывалось:

— Я… хочу… чтобы этот сон… никогда… не кончался.

* * *

Хермеус Мора слишком поздно понял, что его Чемпион задумал побег — энергия Камней дала Мираку достаточно сил, чтобы сдерживать даэдрического принца в самом сердце его собственного царства. Довольный жрец впервые за столетия позволил себе широко улыбаться — он наконец сумел обхитрить главного хитреца в Аурбисе! По телу бурлящей лавой разливалась эйфория: Мирак почти чувствовал вкус свободы, почти вдыхал свежесть морозной реки и мха, почти видел зелёные деревья — не ядовито-яркого оттенка апокрифского тумана, а радующего взор цвета молодой жизни, такого же, как её глаза. Он закусил губу в предвкушении. Уже вот-вот…

Освободившись, он первым делом пойдет к ней. И не с мечом, как она ожидает, нет. Мирак расскажет ей правду о себе и о своих планах. Драконорождённым незачем было ненавидеть друг друга — и теперь она об этом узнает, поймёт, что их связывает общая цель. Да и обида должна рано или поздно сойти на нет: они были квиты, уравняв счёт одинаковым числом попыток лишить друг друга жизни. Мирак протянет ей руку, предложит ей помощь и научит всему, что знает. Так же бескорыстно, как она сама помогала людям его провинции.

Хотя нет, не совсем так.

Её расположение было его корыстью.

И он его добьётся.

Мирак был уверен, что сумеет подобрать к ней ключик, ведь на его стороне были все знания человечества, забытые ныне драконьи тайны и, самое главное, — желание достигнуть цели. Впервые за века он горел чем-то так сильно и положил бы на алтарь своей мечты всего себя без остатка. И тогда, узнав его получше, Довакин обязательно открылась бы ему. Она доверилась бы, полюбила его — это было настолько же очевидно Мираку, как-то, что огонь горяч, а лёд холоден. И когда это случится, он и она станут двумя крылами Акатоша в Нирне, двумя поцелованными Кин героями, двумя половинками одного целого…

Смакуя своё радостное волнение, он так крепко сжал еловую веточку в руке, что она осыпалась в его перчатке сотнями зелёных иголок.

Ничего! Скоро вместо хвойного запаха этого маленького трофея он будет вдыхать её запах. Скоро!

До возвращения оставались считанные дни.

А потом она начала обрывать его связь с Камнями.

* * *

— Почему ты делаешь это?

Его трясло от обиды и ярости. Она отвернулась, пряча глаза.

— Ты причиняешь зло людям. Поэтому иначе быть не могло. А эти сны… всего лишь сны.

— Я никому не навредил, Довакин! Ни один человек не пострадал, помогая мне вернуть свободу!

Девушка мотнула головой.

— Ошибаешься: пострадали. Те, кто не желал строить твой храм днём и ночью, но не получил права выбора. И те, кто не хотел умирать от моей руки, но был вынужден на меня напасть — по твоему приказу. Ты поработил всех этих людей, как порабощал своих драконов, Мирак. Но со мной у тебя не выйдет.

Не глядя на него, она побрела прочь.

* * *

Это было равноценно удару кинжалом в узкую щель меж пластинами крепчайших доспехов. Мирак уже практически праздновал победу, и вот она своими руками разрубила нити, связывавшие его с домом.

Даэдра её побери!

Впрочем, нет. Этот даэдра бы не отказался от подобной сделки, но Мирак ни за что не обрек бы её на это. Даже после того, как она так невовремя уничтожила питавшие его потоки магии Камней. Что бы Довакин ни натворила, он уже никогда не сможет ненавидеть её.

Мираку хотелось рвать на голове волосы. Ещё сильнее хотелось убивать. Но тот, кого он так жаждал испепелить, был бессмертен. И силён: с каждым днём Мора возвращал себе всё больше контроля над отвоёванным своим зарвавшимся слугой клочком Апокрифа.

В конце концов осталась лишь Башня. И даже здесь защита Мирака слабела каждую секунду.

* * *

В их лесу её не оказалось. Мирак тщетно искал её, а затем осознал, что даже если найдёт — говорить с ней здесь бесполезно.

«Эти сны — всего лишь сны». Так она, пусть и ненастоящая, но сама сказала ему.

И тогда он решился. Открыл глаза, встал с постели и призвал магию, чтобы во плоти перенестись в план смертных. В последний раз, ибо без подпитки Камнями на большее ни хватило бы сил.

Впервые за всё это время, он пришёл к ней ночью. Крохотный лагерь встречал незваного гостя уютным потрескиванием огня. Драконорождённая время от времени подбрасывала хворост, а её приятель-данмер похрапывал в палатке чуть поодаль. Лежавшая за спиной босмерки Роза Сангвина соседствовала с тугим сталгримовым луком — бандитам и ночным хищникам сюда был путь заказан.

Остановившись в тени елей, Мирак невольно залюбовался. Отблески пламени играли на лице девушки, отражались в тёмно-оливковых глазах. Она обнимала руками ноги, уперевшись подбородком в колени, и мысли её, казалось, были отсюда далеко-далеко. В тонких складках в уголках глаз и на переносице отпечаталась тихая грусть, плечи были опущены. И даже такой, печальной и уставшей, она казалась ему прекраснее самой Нир⁽¹⁾.

Мирак застыл, наслаждаясь открывшейся перед ним картиной. Узкие смотровые щели окаймляли её грубой — совершенно лишней — рамкой из желтоватого металла, поэтому, поразмыслив пару мгновений, он снял с себя маску.

Именно так, с открытым лицом, он и вышел из-за деревьев. Довакин подняла взгляд. Мгновенное удивление почти тут же сменилось горечью.

— Надо же. Видимо, всё-таки задремала.

Не встретив сопротивления, Мирак подошёл к ней и опустился на землю, рядом.

Они сидели бок о бок и слушали, как огонь весело пожирал сухие ветви, как ухал в ветвях филин, как пели цикады. По очереди бросая прутики промеж раскалённых поленьев, в какой-то момент драконорождённые столкнулись руками. Её ладонь застыла, и он бережно сжал её своей. Пальцы переплелись. Девушка поколебалась секунду, а затем опустила голову ему на плечо и тихо всхлипнула.

— Я думала, что зелья помогут, но ты засел в моих снах даже крепче, чем в околдованных умах местных. Это несправедливо, Мирак. Все остальные обретают свободу, стоит мне очистить очередной Камень. А мне самой становится только хуже. — Она судорожно вздохнула и зажмурилась. — Видно, всё же ты и правда сумел меня поработить.

Мирак молчал, обдумывая её слова, и ему казалось, что стук удивлённого сердца заглушал все звуки ночного леса.

— Ты тоже мне снишься, — наконец тихо признался он.

Она кивнула, словно говоря, что других слов от собственной ночной иллюзии и не ждала. А он слегка склонился к ней и принялся жадно исследовать взглядом каждую — настоящую — её черточку. На лице Мирака невольно расцвела счастливая улыбка: ещё несколько часов назад он был абсолютно уверен, что её чувства пришлось бы долго и кропотливо завоёвывать, что на это уйдут долгие месяцы или даже годы. Но если каждую ночь до этого она приходила к нему на самом деле, то…

— Посмотри на меня.

Она послушно подняла на него взор. В её зелёных глазах стояла влага. А ещё там отражался он сам — взволнованный и влюблённый.

Медленно, словно опасаясь спугнуть, Мирак протянул руку к её лицу и погладил по щеке. Её кожа была такой же мягкой, как и во сне. Взгляд скользнул на приоткрытые тёмные губы. Интересно, может, и они на вкус такие, какими он их запомнил?

Поцелуй был робким, но только поначалу: Довакин очень быстро перехватила инициативу, одной рукой отбросила оружие подальше, а другой надавила Мираку на грудь, побуждая лечь на спину. Устроившись на нём сверху, маленькая босмерка овладела его ртом так пылко, что в его голове начали взрываться двемерские фейерверки. Смуглые руки юрко скользнули в разрез его робы, а её бёдра льнули к его с почти болезненным исступлением. Поначалу Мирак лишь легонько прижимал девушку к груди, охотно отвечая на ласки сладостных губ и позволяя ей делать с его телом всё, что только заблагорассудится. Но вскоре её напор опьянил его крепче тех самых вин, в которых он ещё недавно так хотел утопить все мысли о ней. Одним ловким движением мужчина поменялся с нею местами, перекатив драконорождённую на траву и глыбой нависнув сверху.

Лёгкий рывок — и ворот её кожаной брони был расстёгнут. Мирак потянул — и доспех соскользнул с плеч. Смакуя касание, он провёл пальцами по изящным ключицам — каждый шрам был ровно на том же самом месте, что и во сне. Нагнувшись к девушке, Мирак с упоением принялся целовать оголённую кожу, надолго задерживаясь на неровностях рубцов. Её руки привычно зарылись в его густые чёрные волосы.

— И’ффре⁽²⁾, как же… глупо… — с придыханием прошептала она, когда его язык нашел на её шее самую чувствительную точку.

— Не глупо, — возразил он, обжигая её учащённым дыханием. — Только это и есть правильно.

Она кивнула, не в силах спорить, и потянулась к нему для поцелуя. А когда они наконец оторвались друг от друга, закусила губу. В её голосе звенели слёзы.

— Завтра наяву я убью тебя, Мирак. Я должна, понимаешь?

* * *

На следующий день она и правда пришла в Апокриф — за его жизнью.

Мора торжествовал — старый чемпион предал его, а новый сам шагал в загребущие щупальца. Глядя на то, как Саротар тяжело спланировал на вершину его башни, Мирак прикрыл глаза.

Он вспоминал вчерашнюю ночь, пока приветствовал её.

Он представлял, как её руки вновь скользят по его обнажённому телу, когда она отпускала тетиву, метко пуская стрелы, которые он не всегда успевал отбивать оберегами.

Он думал о том, как сладки на вкус её губы, когда она использовала разрушающий ту’ум.

Словно сумасшедший, он улыбался ей — пусть девушка, раунд за раундом одерживавшая верх, и не могла никак этого видеть.

Хермеус Мора наблюдал за поединком. Мирак чувствовал душную волну его радости — Принцу даэдра неимоверно нравилось то, что юная драконорождённая казалась сильнее его прежнего Чемпиона. Первый Довакин лишь крепче сжимал в руках посох.

Запасов магии осталось совсем немного — истощённый сложными чарами возвращения, иллюзии и защиты от Моры, и лишённый столь необходимой подпитки Камней, он вынужден был пожертвовать собственными драконами, чтобы восстановить магику⁽³⁾. И всё же, зная природу их душ, Мирак подавил скорбь — старые союзники не пропадут бесследно⁽⁴⁾. К тому же верным ему Дова всё равно было не жить, проиграй он эту битву.

Однако жизненной мощи драконьих SIL⁽⁵⁾ не хватало и на бой, и на поддержание чар. В конце концов силы покинули Мирака, и он опустился на колено, тяжело дыша. Будто сквозь толщу воды он слышал скрип натягиваемой тетивы — Довакин вот-вот выстрелит, и всему наступит конец. Но конец пришёл совсем иным образом: чёрное острое щупальце пробило трещину в ослабевшей защите Башни и насквозь пронзило уже практически поверженное тело.

С трудом удерживая свой разум в сознании, Первый Довакин на последнем дыхании прохрипел своему бывшему хозяину полные презрения слова прощания. А затем пришёл огонь, и Мирак провалился во тьму.

1) Нир — одно из трёх протобожеств, согласно «Детскому Ануаду». На заре мира она была создана игрой света и тени, и являлась прекраснейшим из существ, живших во вселенной с тех пор. Из вышеуказанного источника следует, что именно Нир считается матерью всего насущного. Исходя из книги «Сказания Тамриэля: ЛОР», Нир считается предтечей Мары, известной в Тамриэле как богиня любви.

Вернуться к тексту

2) Одно из главных божеств босмеров.

Вернуться к тексту

3) Название маны в The Elder Scrolls Skyrim.

Вернуться к тексту

4) Лютый авторский хэдканон — душа дракона, чью силу использует Довакин, не погибает, а отправляется в «драконий Этериус».

Вернуться к тексту

5) Духовный аспект души, которую поглощает Довакин.

Вернуться к тексту

Жизнь тем и интересна, что в ней сны могут стать явью.Паоло Коэльо, «Алхимик»

Она впервые увидела его во сне в свою первую ночь на Солстейме. Высокий, черноволосый, с удивительно яркими глазами, он показался ей героем древних нордских легенд, которых ей довелось вдоволь наслушаться в Коллегии бардов. Он очень удивился ей, а она, смелая, как и каждый спящий, подошла к нему и дотронулась до покрытых густой щетиной скул.

Тогда, не зная, кто перед ней, она была смущена и очарована тем, что видит: величавая осанка, мощная — до дрожи в коленках — аура мага и воина, открытое лицо, в котором, несмотря на горделивый взгляд, она различила черты, присущие людям справедливым и благородным.

Благородным! Уже потом, поняв, кто это был, она с горькой иронией посмеялась над своей наивностью. Видно, её дар распознавать людскую суть по глазам и манерам начал подводить, ибо о каком благородстве могла идти речь, когда дело касалось Мирака? Узнав о своём несостоявшемся убийце побольше, Довакин осознала, что симпатизировать такому, как он, мог только последний безумец.

Тем не менее, чёртов жрец продолжал сниться ей каждую ночь, и каждую ночь гнев проходил, словно его изгоняли чарами. «Ничего,» — думала она, невольно прикрывая глаза в упоении от его поцелуев, — «это всего лишь сны, а они тем и отличаются от яви, что здесь можно немного посходить с ума — и это никому не навредит».

Но вскоре ей пришлось убедиться, что вред всё же был. Ведь в реальности она помнила всё — их объятия, долгие разговоры, глубокий волнующий тембр его голоса, красивые, как у сиродильской статуи, руки, которыми она могла любоваться бесконечно… А то, как её бросало в жар от одного взгляда на его оголённый торс… Среди меров она никогда не встречала таких крепких мужчин, а ложиться с нордами до сей поры ей не приходилось, оттого, впервые увидев Мирака без робы, девушка застыла в удивлении. И это удивление мгновенно трансформировалось в желание, стоило ей провести рукой по бугристым мышцам. С тех пор после каждого пробуждения она обречённо понимала — наяву эта тяга никуда не исчезала, сворачиваясь поутру болезненно пульсирующим узлом внизу живота. И сколько бы драконорождённая ни старалась сбросить мучительное напряжение самостоятельно, худо-бедно у неё получалось, лишь когда она, закрыв глаза, представляла его.

— Может, попробуешь подыскать себе нормального мужчину? — как-то за завтраком предложила Дженасса.

Довакин смутилась и залилась краской.

— Ты же знаешь, что по ночам зовешь этого Мирака, да? — продолжила данмерка, отправляя в рот кусочек запечённого батата. — И, судя по тону, ты там с ним точно не дерёшься. Ну разве только горизонтально…

— Ты что! — смущённо выдохнула девушка и ткнула свою смеющуюся подругу локтём в бок. — Ты что, подслушиваешь?

— Я же не виновата, что стены в поместье тонкие, а за пределами Вороньей скалы мы делим палатку на двоих, — иронично заметила Дженасса. — Ну пóлно тебе, я не осуждаю… Клянусь бородой Шеогората! Вы же оба носите в себе эти драконьи души. Вот тебя и тянет к подобному — просто закон природы. Но, daeljuhnyi⁽¹⁾, он же нордский полудраугр и к тому же…

— Никакой он не полудраугр! — возразила драконорождённая и тут же прикусила язычок, поймав лукавый взгляд спутницы. — И вообще — всё это просто глупая фантазия. У всех бывают странные сны, Джен!

— Особенно на этом острове, да, — примирительно согласилась данмерка, протягивая Довакину булку хлеба и сыр. — Но, честно сказать, мне было бы спокойнее, если бы ты крутила… да хоть с дреморой из этой штуки. — Дженасса кивнула на Розу Сангвина⁽²⁾. — Ведь этот Мирак… Когда моя подруга мечтает о подобном… gahmal⁽³⁾, я начинаю переживать, знаешь ли.

— Ничего я не мечтаю! — горячо воскликнула Довакин, разрывая булку так яростно, словно та была коварной поджигательницей священных лесов Валенвуда. — И я помню, что он gahmal! — она ткнула пальцем в сторону входной двери из-за которой днём и ночью доносился мерный стук кирками о камень. — Я, Джен, при всём желании не смогу этого забыть!

* * *

Его храм пугал и отвращал. То тут, то там она натыкалась на сожжённые и искалеченные тела.

— Я даже думать боюсь, что тут происходило! — в ужасе восклицала Фрея, когда они проходили мимо очередного истерзанного трупа. — Что сделали ему эти несчастные? Каким пыткам подвергал их Мирак? Делал ли он это по своей воле или по приказу драконов?

У Довакина от каждого этого вопроса голова шла кругом. Она просто не знала, что ответить дочери скаальского шамана. Впрочем, даже если бы и знала, всё равно даже рта открыть бы не посмела: стоило лишь попытаться, как её бы точно вывернуло — так сильно тошнота скручивала внутренности.

«Смотри!» — говорила она себе, глядя на древние каменные балки, с которых на ржавых цепях свисали клетки с запертыми внутри сгоревшими людьми. Тело в центральной клети было слишком маленьким даже по босмерским меркам. Девушка поняла, что видит труп ребёнка, и прижала руку к губам. — «Смотри, что он творил! Смотри и запоминай, бестолочь!»

Может, хоть так она сумеет сопротивляться этим сумасшедшим снам? Помня увиденное здесь, всю эту застарелую кровь, удушливый запах гари и смерти, успевший пропитать её саму насквозь, она обязана была пересилить себя, и впредь не кидаться в его распахнутые объятья всякий раз, стоило лишь закрыть глаза. Отныне она не должна была позволять себе целовать губы, некогда отдававшие настолько жестокие приказы. Ей нельзя было более позволять рукам, сгубившим ребёнка, дотрагиваться до своего тела. Нельзя!

Её совесть мало-мальски успокаивало лишь то, что эти сны были обычной шуткой сознания и к настоящему Мираку имели лишь самое косвенное отношение. Нет, она не настоящего убийцу детей видела во снах! То были просто глупые иллюзии и ничего более. Долгое отсутствие стабильных связей с мужчинами наложилось на желание изловить этого гада — только и всего. Да и разум мог банально сдать: она чересчур многое повидала, на собственной шкуре познав и коварные игры даэдра, и чары могучих заклинателей — это тлетворное воздействие драконорождённая испытала куда в бóльших объёмах, чем хотелось бы. Чем выдержал бы обычный человек. Оттого девушка просто не могла не столкнуться в конце концов с печальными последствиями — пусть и такими… странными. Но ничего! Она не позволит своим больным фантазиям помешать ей помочь жителям Солстейма! А когда закончит, то тут же уедет отсюда как можно дальше, чтобы заняться собой и своим здоровьем, в том числе и душевным. Так, всячески укрепляя в себе воинственный настрой, Довакин упрямо шагала вперёд.

В конце пути, за огромным уродливым изваянием Хермеуса Моры, её ждала Чёрная книга.

И Мирак за порталом из хрупких страниц. Впервые во плоти.

На мгновение мир застыл, а затем взорвался перед глазами миллионом осколков, каждый из которых попал ей точно в грудь. Довакин закусила губу, едва сдерживая горестный стон.

Та же роба. Те же наплечники. И даже маска, которую ни с чем не перепутать.

Но как же так?

Либо игры воспалённого воображения каким-то несусветным образом подобрали в голове чересчур точный образ совершенно случайно, либо…

Девушка так растерялась, что сама не поняла, как оказалась на коленях, скованная мощными чарами паралича. Она слушала, как до боли знакомый голос спесиво разглагольствовал о скором возвращении, смотрела, как человек, облачённый в те же одежды, что и её ночной гость, седлает дракона и улетает прочь, а по щекам катились тихие слёзы.

Так вот оно что. Выходит, с ней играл не её собственный разум, а сам Мирак — так же, как и со всеми остальными солстеймцами. Только если местных жителей драконий жрец милосердно заставлял всего лишь строить, лишая их тела ночного отдыха, то у неё он забрал куда больше.

Покой. Смех. Уверенность в своих целях и желаниях. Собственное — такое глупое! — сердце.

Ненавижу!

Чары отпустили, лишь когда её выкинуло из Апокрифа. Девушка осела на пол, уткнулась носом в холодный камень и зарыдала в голос, не слыша и не чувствуя, как её успокаивала перепуганная Фрея.

* * *

В ту ночь он был особенно нежен, а она — непривычно молчалива. Как и прежде не сумев заставить себя оттолкнуть Мирака, она словно оцепенела в его руках.

— Я не хотел пугать тебя, — шептал он, бережно целуя ее в лоб, словно она была малым дитя. — Пойми, если Садовод⁽⁴⁾ узнает, что я тебя…

— Перестань! — В её охрипшем голосе звенели слёзы. — Прошу тебя, хватит…

Он не стал спорить - лишь понимающе кивнул, умолкая. А она, ненавидя себя за это всей душой, прижалась к его груди и расплакалась.

* * *

Когда драконорождённая «очищала» первый Камень, то ей казалось, словно её раздирает надвое. Разум твердил, что она поступает правильно, но вот сердце… Чёртово сердце рвалось и металось в груди, крича, чтобы она немедленно остановилась, чтобы…

— Не дождёшься! — стиснув зубы, погрозила она зеленоватому сиянию его магии. — Я не дам тебе овладеть моим разумом, ты меня слышишь?

Сразить огромного чёрного луркера, появившегося возле Камня, было куда проще, чем унять дрожь в теле после боя. Довакин тяжело опёрлась на Розу, не в силах сделать и шага, чтобы не рухнуть оземь.

Двое очнувшихся данмеров дожидались исхода битвы за большим валуном и, увидев, что опасность миновала, устремились к спасительнице, взяли её под руки и проводили до Вороньей Скалы. По пути они не уставали рассыпаться в благодарностях за то, что девушка сумела их освободить.

— Ты что-то совсем плоха, — заметила женщина, доведя Довакина прямо до дверей поместья и вручив её из рук в руки взволнованной Дженассе. — Если нужно какое-нибудь зелье или настойка, ты только скажи. Я Милора, единственная здесь, кто смыслит в алхимии.

— Всё хорошо, Милора. Мне надо просто отдохнуть. Да и вам тоже. — Драконорождённая сочувственно указала на вздувшиеся мозоли на ладонях у данмеров.

— Пустяки, — улыбнулась Милора и обняла своего спутника. — Мы с Гарином живём вон в том доме. А ты обращайся, если что.

Той ночью Довакин предпочла не спать, а следующим утром, шатаясь от усталости, отправилась очищать Камни дальше.

Вернувшись домой, она просто на минуточку присела на ближайшую лавку — стянуть обувь с гудящих ног — и против своей воли провалилась в забытье.

* * *

Его глаза горели такой горечью, что у драконорождённой свело дыхание. Она отвернулась, не в силах выдержать этот взгляд.

— Почему ты делаешь это?

«Я не хотела, я правда не хотела…»

Девушка ущипнула себя — не хватало ещё начать перед ним оправдываться! Она тряхнула головой и заговорила: о том, что так было нужно, что он причиняет людям зло. Говорила, а сама с каждым словом всё больше понимала, что вовсе не отвечает Мираку, а скорее напоминает эти простые истины самой себе. Чтобы не сдаться и не дать слабины. Снова.

Тем более, пути назад всё равно уже не было.

Сжав волю в кулак, Довакин сделала шаг в сторону, показывая, что разговор окончен.

— Ты поработил всех этих людей, как порабощал своих драконов, Мирак. Но со мной у тебя не выйдет.

И драконорождённая ушла. Медленно, словно к каждой ноге привязали по двемерской балке.

Ушла! Ей дóлжно было радоваться: она смогла, устояла! Одержала верх над Мираком в насланных им же снах, которыми тот, словно паук, опутывал её до сих пор!

Но радости не было. Была лишь боль — в её опустошённой груди не осталось ничего, кроме боли. И немудрено. Она только что собственными руками вырвала оттуда сердце, чтобы оставить его истекать кровью на той лесной поляне.

* * *

Проснувшись, Довакин принялась тренироваться, и махала мечом, пока не расколотила два манекена в щепы и не испортила меч. Рыкнув раненым зверем, она отбросила ставший бесполезным клинок, кинулась к стойке с оружием и сдернула с неё зачарованный топор — давний подарок от ярла Балгруфа. Когда-то правитель Вайтрана вручил ей это оружие в награду за победу над драконом. Что ж, теперь она тоже в каком-то смысле одержала верх над драконом — над первым из драконорождённых! А ведь это оказалось куда сложнее, чем отрубить голову самому́ чёртову Алдуину! Так не стоит ли «отпраздновать» новое достижение столь памятным оружием? Лезвие топора раскроило деревянный «череп» третьему манекену — тот рассыпался, покрытый корочкой магического льда, — а потом ломануло по столешнице, которая тут же раскололась надвое. Хохоча, как безумная, Довакин точным ударом снесла уголок у сундука, потом разрубила стоявшую рядом бочку на мелкие доски, чудом не попав по стоявшему у стены посоху, а затем… Она крушила бы дом и дальше, если бы не Дженасса, вовремя вернувшаяся из «Пьяного Нетча» с корзиной, полной еды.

Данмерка мигом оценила обстановку, метнулась вперёд, ловко перехватила древко, выдрала из рук подруги оружие, крепко обхватила её, отбивающуюся и кричащую, и держала в объятьях до тех пор, пока тело драконорождённой наконец не обмякло, перестав дёргаться.

— Что, во имя Азуры, на тебя нашло? — тихо спросила Дженасса, когда протесты Довакина наконец смолкли.

И босмерка, давясь слезами, поведала ей всё — не в силах более держать разворошенные чувства и эмоции в себе.

Дженасса молча выслушала, хмыкнула, а затем аккуратно, но твёрдо усадила подругу на чудом уцелевший стул и устремилась к сундукам с вещами.

— Что ты делаешь? — икнув, поинтересовалась зарёванная драконорождённая.

— С тебя хватит, — отрезала спутница не терпящим возражения тоном, ловко сортируя одежду по кучкам. — Пусть кто-то другой разбирается с полудраугром. Воинов в Скайриме много, а подруга у меня одна! И разум у неё тоже один, а нового никто не выдаст!

Довакин благодарно улыбнулась. Ах, как здорово было бы и впрямь — просто взять и уехать! Постараться забыть глупые мечты о нём, словно ночной кошмар! Перестать думать о людях, которых он мучает! Выкинуть из головы и Мирака, и весь треклятый остров…

Но она так не умела. Девушка утёрла текущий нос ладонью и подошла к данмерке, положив той на плечо руку.

— Спасибо тебе за заботу, Джен, но я никуда не поплыву, пока Ми… — «Да почему же так сложно произносить его имя!» — пока он представляет собой опасность для Солстейма. Понимаешь, если он вернётся, будет только хуже. Всем — и местным, и Скайриму, и нам с тобой.

Дженассе оставалось лишь бессильно смять в руках домотканую рубаху и в сердцах бросить её обратно в сундук. Ей было прекрасно известно, что коли упрямая босмерка чего решила, то переубедить её невозможно.

— Daeljuhnyi, объясни мне, почему это всегда должна делать ты?

Драконорождённая горько рассмеялась, подняла топор с покрытого щепками и подтаявшим льдом пола и аккуратно укрепила его обратно на стойку.

— Если бы я знала.

* * *

Она запаслась у Милоры таким количеством зелья, что спать без сновидений можно было ещё целый год. И исправно пила его на ночь, пока они с Джен продвигались вглубь острова.

И всё же, в конце концов, зелье дало осечку. Довакин сидела у костра — была её очередь дежурить, — и, как видно, в какой-то момент она просто задремала. Иначе никак нельзя было объяснить, что именно Мирак делал здесь, на опушке, где девушки разбили маленький лагерь.

Она обречённо выдохнула: хотелось злиться, но вместо этого в груди разливалось тепло. Она была искренне рада ему, и ничего не могла с этим поделать.

От Мирака пахло огнём, жидкими чернилами и хвоей. Драконорождённая глубоко вдыхала его запах и понимала, что сдаётся. За эти несколько дней без ночных грёз она слишком по нему соскучилась, чтобы просто взять и прогнать незваного, но такого долгожданного гостя.

— Посмотри на меня.

Её ресницы затрепетали. Ауриэль, какой у него был голос… Глубокий, поставленный, бархатный, с едва уловимыми рычащими нотками. Такой, в который, будь это возможно, она бы тотчас нырнула с головой.

Повинуясь просьбе Мирака, Довакин подняла на него взгляд. В его глазах отражались звезды и её собственное, ошеломлённое лицо. Дыхание перехватило и пришло осознание — она ничего в жизни не желала сильнее, чем этого мужчину.

Ей вдруг стало поразительно плевать, что это всё очередная манипуляция — сегодня ей до рези в груди хотелось дать слабину, поддаться, закрыть глаза на все «но». Она знала, что он пришёл к ней в последний раз. Там, в реальности, её ждали лишь битва, боль и слёзы. Возможно, и смерть, если проиграет ему. Оттого ценнее было утекавшее сквозь пальцы время, потому здесь и сейчас она будет делать то, что ей действительно по сердцу…

Когда их губы встретились, его борода слегка покалывала нежную кожу, но девушке было всё равно. Она впилась в него всем своим существом, а он, удивительно податливый, охотно ловил каждое её движение, разрешая босмерке вытворять всё, что только взбредёт в голову.

Драконорождённая застонала, ощущая под пальцами горячую, как плавленый воск, кожу. Руки заскользили по его телу, то поглаживая налитые, изредка пульсирующие мускулы на его плечах, то забираясь под одеяние, чтобы пройтись по широкой груди и опуститься по тёмной дорожке волос, прямо до расшитого золотыми нитями пояса. И ниже — туда, где доселе не решалась его дотронуться. Каждый предыдущий сон она хотела — и всякий раз отступала. Но не теперь.

Её глаза предвкушающе вспыхнули, когда она поняла, что норды отличаются от её сородичей не одним лишь ростом. Пальчики изучающе заскользили по его окрепшей плоти. Да уж, Дженасса не шутила, говоря, что нордским членом можно ненароком и пришибить, словно дубинкой. Довакин закусила губу. Размер и пугал, и радовал одновременно, но, судя по ощущениям, радовал всё же больше.

Когда она только коснулась его там, Мирак замер, и даже его дыхание, казалось, затихло. А потом он открыл глаза, и девушка увидела в них пламя. Что-то хищное, почти драконье зарокотало в его груди, и через мгновение Довакин оказалась на земле, а Мирак устроился сверху.

Она не удержалась от восторженного вздоха: тело норда было много массивнее её хрупкой фигурки, и он, казалось, закрыл собою всё небо. В глазах босмерки заплясали игривые искорки: разгорячённый, слегка растрёпанный Мирак сейчас казался ей куда притягательнее, чем сияние далёких светил Аурбиса. Обхватив его ногами, она почувствовала его эрекцию сквозь одежду и подалась вплотную, чтобы непроизвольно подразнить, нетерпеливо потеревшись о него промежностью. Мирак шумно выдохнул, резко опустил нижнюю часть тела, пригвоздив её к земле, и, крутанув бёдрами, повторил её движение, но куда более откровенно.

И тогда все звуки разом смолкли, а в голове взорвалась тысяча ярких вспышек. Девушка не знала, как назвать то чувство, что забурлило под кожей, волнами обжигая низ живота — от простого возбуждения оно отличалось так же разительно, как солнце от свечи. Но это нечто ощущалось настолько правильным, настолько замечательным, что Довакин, не сдержавшись, звонко засмеялась. Мирак улыбнулся ей и приподнял бровь. Она же невольно залюбовалась его лицом.

«Не останавливайся», — попросила она без слов.

«Никогда», — ответили ей его глаза.

Один рывок рукой — и кожаная кираса расстегнулась, оголяя её плечи и верхнюю часть груди.

Драконорождённая едва успела подумать, что несколько обнажившихся шрамов могли показаться ему чересчур уродливыми, как Мирак припал к самому грубому из них и жадно поцеловал. И снова. И ещё раз.

Сердце клокотало как бешеное, пока он скользил губами и языком вдоль пульсирующей венки — от ключиц до чувствительной зоны под ухом. Девушка закрыла глаза. Даже эта простая ласка приносила ей больше наслаждения, чем всё, что она познала с мужчинами до него. Тело пронзила пьянящая истома. Его движения, дыхание на её коже, звуки, что рождались в его груди — это сплеталось в неистовый ураган, который переворачивал в ней все мысли и эмоции, обнажая дрожавшую в эйфории душу, словно преподнося ту Мираку в дар.

Прежде близость никогда не ощущалась настолько ярко.

И это больше не повторится. Ведь завтра…

Память окатила её душной волной, сминая под собой всё — и негу, и желание, и радость. Их с Дженассой лагерь располагался невдалеке от деревни скаалов. Всего несколько часов назад, придумав невнятную отговорку, Довакин сбежала оттуда, как обычная трусиха. На деле она просто не смогла себя заставить разделить скорбь от потери Сторна с кем-то из его родных — вряд ли после всего она бы нашла в себе смелость обмолвиться с Фреей и словом. Шаман отдал жизнь, чтобы драконорождённая выучила третье слово Силы и смогла наконец добраться до Предателя, а она…

Под рёбрами мучительно заныло.

— И’ффре, как же… глупо…

Довакин заглянула в глаза Мирака, и в её собственных заблестела влага, а горло словно сдавило незримой удавкой. Всё, что она делала на Солстейме, все её потери и битвы были нацелены лишь на одно — победить его. Сторн верил, что это под силу только ей — и погиб за свою веру. А теперь надо было, чтобы умер ещё один человек, чьей смерти она так не хотела…

Она потянулась к Мираку, взяла его лицо в ладони и с чувством поцеловала. Так, словно пыталась без слов поведать ему о той буре, что терзала её изнутри. Жаждая поделиться своей тоской и любовью…

Любовью?

Её глаза в удивлении распахнулись. Довакин никогда не смела называть свою тягу к нему так, но сейчас лишь это слово казалось единственно правильным. Шокирующее откровение на секунду парализовало, но оцепенение слетело почти моментально, и она лишь плотнее прижалась к Мираку, обхватив его тело руками и ногами. Веки вновь сомкнулись, уронив с кончиков ресниц две тяжёлые слезинки.

Поцелуй был терпким, пылким, с надрывом — драконорождённая вложила в него всю свою горечь от предстоящего прощания. Учитывая то, что она собиралась сказать, это действительно было прощанием. Порой ей казалось, что поцелуй затихает, что нужно отпустить, и тогда приникала к губам Мирака с новыми силами, в отчаянной попытке оттянуть неизбежное.

И всё же рано или поздно ей пришлось отстраниться. Довакин легла лопатками на траву, удерживая его плечи, чтобы он не нагнулся следом, и ощутила, как под кожей заструился колючий холод.

Возбуждение на его лице сменилось тревогой: он заметил, что она плачет. Опередив вопрос, она выпалила на одном дыхании:

— Завтра наяву я убью тебя, Мирак. Я должна, понимаешь?

И зажмурилась, не в силах смотреть ему в глаза после сказанного.

Когда до шеи дотронулась его прохладная ладонь, она решила, что он её сейчас задушит. Как ни странно, эта мысль не испугала, а лишь принесла горькое облегчение.

Поделом ей, глупёхе, выложившей свой план врагу! Если, погибнув от его руки во сне, она умрёт и наяву, то наконец перестанет разрываться между долгом и сердцем…

Она поняла, что ошиблась, когда Мирак лишь аккуратно застегнул её доспех под горлом, а затем склонился к заплаканному лицу и поцеловал в лоб. Так же нежно, как и всегда.

— Думаю, тогда сегодня нам стоит многое обсудить.

1) подруга (данмерис)

Вернуться к тексту

2) Даэдрический артефакт Сангвина (покровителя радости и разгула), призывающий дремору (аналог чёрта), который сражается на стороне призывателя как напарник.

Вернуться к тексту

3) злодее (данмерис)

Вернуться к тексту

4) «Садовод людей» — одно из прозвищ Хермеуса Моры. Не желая кликать его имени или называть «хозяином», Мирак называет его так, одновременно демонстрируя и протест, и осторожность.

Вернуться к тексту

— Скрыт мой путь от меня.— Он уже раскинулся под твоими ногами. Ты не можешь сейчас отступить.— Арвен…— Если ты ничему не веришь, поверь в нас.Арвен и Арагорн, «Властелин Колец»

Вокруг маленького лагеря пузырём подрагивали чары — разговор мог пойти не так, как он ожидал, а привлекать внимание целой деревни скаалов жрецу не хотелось. Довакин сидела напротив Мирака, скрестив руки на груди, и с недоверием смотрела на своего недруга.

— Ты хочешь сказать, это не сон?

Он покачал головой из стороны в сторону.

Её кожа пунцовела на глазах, а во взгляде зарождалось нечто такое, отчего Мирак на всякий случай приготовился призвать оберег.

— Я хотел сказать сразу, но тогда ты…

— Но тогда я не стала бы вести себя как… как… — Она осеклась, а щёки окончательно приобрели недобрый, багровый румянец. — Ты… треклятый манипулятор!

Мирак выставил защиту, прежде чем до него долетело… нет, не заклятие, а первое, что Довакину попалось под руку. Походный котелок, жалобно звякнув, покатился по земле.

— Лжец!

Следом полетела поварёшка.

— Пробрался сюда под покровом ночи! Всё это время лез мне в голову! Да ещё и… — Она явно смутилась, пытаясь подобрать слово, которое могло бы описать то, чем они только что занимались, лёжа на траве.

От необходимости произносить это её спасла заспанная Дженасса, выбравшаяся из палатки.

— Почему ты так голосишь, daeljuhnyi, что слу…

Данмерка замерла, широко распахнув глаза. Уже через секунду она рывком нагнулась, схватив не пойми откуда взявшиеся гномий лук и стрелы, и натянула тетиву, целясь Мираку точно в голову.

— Что это за n'wah ⁽¹⁾?

Её взгляд скользнул по взлохмаченным волосам мужчины, по его распахнутому одеянию, по практически оголённой груди и шее, покрытым характерными овальными гематомами, по его неровно застёгнутому поясу, за которым не было оружия, по валявшейся под ногами посуде…

Остриё стрелы чуть опустилось, а в глазах загорелся озорной огонёк.

— О-о… Кажется, я помешала?

Весь её вид говорил о том, что она сейчас улизнёт обратно в палатку, но наутро вытрясет из драконорождённой абсолютно все подробности, вплоть до мельчайшей детали. Начиная с того, кем был загадочный ночной гость, конечно.

— Да, — сухо подтвердил Мирак.

— Нет! — взвизгнула Довакин, ещё больше разозлённая неуместным предположением подруги. — Это — он! Это Мирак, Джен!

Лицо данмерки изменилось, остриё вновь взлетело вверх, чёрные глаза опасно прищурились.

— Одно твоё слово, halberag⁽²⁾.

Мирак посмотрел на девушку в упор и кивнул на оружие в её руке.

— Tatavanye, Jenassa ⁽³⁾.

— Откуда ты… — начала было данмерка, но драконорождённая её перебила.

— Две не отобьёшь. — В глазах босмерки полыхал огонь возмездия. Скрипнула тетива: драконья стрела легла на изящный сталгримовый лук. Оружие поблескивало знакомыми лиловыми чарами урона магии.

— Отбил бы, — спокойно ответил норд и… погасил оберег. — Но я сюда не драться пришёл, Довакин.

Момент был идеальным. Стрела смотрела прямо ему в грудь, более не защищённую магическим барьером. Драконорождённая знала, что он не успеет отразить удар: для призыва нового щита было нужно время, а она не зря считалась лучшей лучницей Гратвуда⁽⁴⁾ — промахнуться с такого расстояния было просто невозможно. Неприкрытое даже собственной робой, его сердце было чересчур лёгкой мишенью, и именно эта его уязвимость оказалась самым эффективным оружием против неё — босмерка просто не могла отпустить тетиву. Бессильно рыкнув, она отбросила лук в сторону.

— Тогда что тебе от меня нужно???

— Я уже сказал: поговорить.

— Опять будешь ей мозги задуривать? — прошипела Дженасса. Её стрела по-прежнему была направлена Мираку в лицо.

Мирак покачал головой. А потом поморщился и потёр рукой шею, словно его тянуло арканом.

— Я не влиял на тебя сильнее, чем на других, Довакин. Единственное, что ты делала по моей воле — укрепляла сваи вокруг Храма.

— Лжёшь!

— Зачем мне это?

— Ну не знаю, — ядовито протянула босмерка и в сердцах пнула собственный посох. — Может, чтобы вот так втереться в доверие, подкрасться и убить втихаря?

— Если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это много раньше, — спокойно парировал Мирак. — Например, когда ты лежала подо мной с закрытыми глазами.

Довакин тотчас пожалела, что выкинула лук. Вот сейчас она бы точно выстрелила в эту самодовольную рожу!

— Ну да, видно, в твоей пыльной библиотеке тебе стало скучно, и ты решил сначала со мной поразвлечься…

Мирак хмыкнул.

— Поразвлечься? В Культе достаточно женщин, драконорождённая. Половина из них прямо или косвенно намекали мне, что не против. Только вот мне… — Он на мгновение сомкнул веки, а затем посмотрел на неё. — Знаешь, я бы хотел, чтобы дело было лишь в похоти. Тогда, утолив её с ними, я бы просто устранил проблему и вернулся бы в Нирн без помех.

Босмерка сглотнула. Что-то в его лице говорило ей, что он не врёт.

— А то ты не пробовал «устранить проблему»! — подала голос Дженасса. — Не мыши же из шеогоратовых закромов отправляли за её головой убийц! И не они же наслали на нас того дракона!

Довакин ткнула пальцем в сторону подруги, молча соглашаясь с её словами.

Мирак одним движением откинул полу робы и опустился на траву, скрестив ноги.

— Я не буду скрывать: в Айварстеде на тебя действительно напали мои люди. Айлен и Этиас, совсем ещё юные — они очень хотели помочь… Я скорблю о них, но тогда я был уверен, что они вернутся. Ведь всё указывало на то, что ты — всего лишь фальшивка, марионетка в руках имперцев…

— Марионетка? Хотя, знаешь… Даже если это было бы так! Убивать за такое?

— В мои времена убивали, Довакин. Драконья душа — дар богов, иногда — наследие благословлённых предков, которого ты удостаиваешься по праву рождения. Но, как бы то ни было, это не только честь, но и большая ответственность. Такие, как мы, всегда вели за собой. Так было со мной, так было с каждым Довакином после. Путь драконорождённого осенён тем, кого вы ныне зовёте Акатошем. Самозванцев же за историю хватало, и они всегда сеяли хаос — ведь этих лжецов направляли не боги, а их собственные эгоистичные желания. Великие жертвы, которые приносили настоящие избранные, были опорочены подобными людьми. Мало того, не раз целостность всего мира была под угрозой из-за действий таких лже-Довакинов. Они — пятно на имени всех истинных драконорождённых. Так что в случае с тобой, я… Тогда я верил, что поступаю правильно.

Девушка топнула ногой.

— Если ты думаешь, что это тебя извиняет…

— Нет, я так не думаю. Я говорю тебе, что было, прямо. Каждый человек, сколь умным бы он ни был, склонен время от времени принимать абсолютно идиотские решения. Это было оно. Мои эмоции взяли верх над разумом, а поспешность — над рассудительностью. — Он покачал головой. — Жалею ли я? Да. Я жалею. Узнав тебя, я понял, что хочу видеть в тебе не врага. Осознай я это раньше — и мои последователи были бы живы. Так что ты была права — именно я виновен в их смерти. Не хотелось этого признавать, но так и есть. Знаешь, ведь в день моего возвращения Айлен и Этиас хотели разделить со мной радость и сыграть свадьбу.

Мирак опустил взгляд, перед его глазами явно пролетали картины прошлого. Помолчав несколько секунд, он продолжил.

— Может быть, поступи я иначе, спасся бы и тот старик-шаман, который, наслушавшись баек обо мне, отдал жизнь и тайны впустую. Но только, как бы я ни хотел, время назад я повернуть не могу. — Он вновь посмотрел на неё. — Могу лишь говорить с тобой откровенно. Я намеревался убить тебя один раз. Ты попыталась устранить меня в ответ. Теперь вновь моя очередь, не так ли? Но я больше на тебя не нападу, Довакин. Я свой урок усвоил.

— А как же дракон? — выдохнула босмерка.

— Кросулах? — Норд невесело усмехнулся. — Самый горячий и самый безрассудный из моих Дов. Он полетел к тебе по своей воле. Понимаешь ли. — Мирак вырвал из земли несколько травинок и принялся растирать их в ладонях. — Я не мог быть откровенным с моими последователями насчёт тебя, Довакин. Пусть Садовод и не был в состоянии помешать, пока сила Камней меня питала, но пока я остаюсь в стенах его Плана, он всегда меня слышит. Узнай он о моих истинных желаниях, тебе бы действительно грозила опасность. Дженасса, — внезапно обратился он к данмерке, — руки ещё не затекли?

Воительница насупилась, но лук опустила. Мирак вновь повернулся к драконорождённой.

— Я не хочу с тобой враждовать. Я здесь, чтобы предложить мир.

— А я думаю, что ты просто понял, что проигрываешь, и решил использовать меня!

Мирак сморщился и вновь провёл рукой по шее и плечам.

— Без Камней я действительно лишился мощной магической подпитки и стал слабее. И я правда не отказался бы от твоей помощи, Довакин. Но не потому, что хочу использовать.

— А ПОЧЕМУ?

— Я ведь уже сказал. Ты тоже мне снишься.

В лагере стало тихо. Мирак продолжил.

— До сегодняшнего дня я был уверен, что это просто… нелепые фантазии. Отголоски прежних желаний, тяга к чему-то человеческому… тёплому. Ты несёшь в себе то тепло, которого никогда не было в Апокрифе, Довакин. Я многое узнал о тебе, пока ты жила здесь, на Солстейме. Ты сумела меня удивить… очаровать… покорить — я не знаю, какое слово будет здесь уместнее. Но эти сны казались лишь снами, пока сегодня ты не сказала, что и ты тоже… Сейчас я понимаю — это не иллюзия, не бред и не простая жажда заполнить пустоту. Это — что-то большее.

Босмерка затаила дыхание, казалось, даже её сердце перестало биться на несколько долгих секунд. Мирак улыбался, глядя на неё. Да так, что у девушки пересохли губы.

— Довакин, у тебя на спине, под лопаткой, есть родимое пятно в виде кролика. Ты любишь, когда я целую тебя вот сюда. — Он коснулся точки за ухом. — С тех пор, как переехала в Скайрим, ты жить не можешь без сладких рулетов и настойки снежноягодника. Твой первый лук тебе подарил отец, но никто об этом не знает, ведь влиятельный отчим не позволял вам видеться. Когда ты дотрагиваешься до моих волос, ты часто приговариваешь, что я «твой норд-медведь». Пять ночей назад я показывал тебе любимое созвездие своей матери. В прошлый Турдас ты призналась, что со мной ты счастливее, чем наяву. За два дня до этого я…

— …сказал, что хочешь поселиться со мной в маленьком домике на опушке леса и завести мохнатую собаку с вислыми ушами.

Его улыбка стала ещё шире.

— До тебя хотелось переделывать, исправлять, перекраивать слетевший с катушек мир, которым правят глупцы. Ещё совсем недавно меня прельщало всё это безумие, но знаешь… За то время, что мы провели вместе, я… — Он опёрся подбородком на руку и заскользил потеплевшим взглядом по её лицу. — Я понял, как соблазнительна мысль просто наконец пожить для себя… и для кого-то, кто мне дорог, Довакин. И да, собаку завести тоже.

Девушка закусила губу: её щеки полыхали, а в глазах отчего-то невыносимо защипало. В звенящем безмолвии повисло нечто такое, что драконорождённой почудилось, что весь мир вокруг замер. И единственный, кто сейчас существовал, сидел напротив и, кажется, говорил ей: то, что она чувствовала, было взаимным…

— Ты заставлял нас строить, — напомнила о себе Дженасса. Пусть оружие она убрала, но сдаваться так легко не собиралась. — Ты хоть день в своей жизни работал вот так, против своей воли?

— Да. Три эры успели завершиться с тех пор, как я начал «работать» на кого-то вопреки своему желанию. И я искренне предпочёл бы стучать киркой о камень тому, что мне приходилось делать, — спокойно ответил норд, продолжая при этом неотрывно смотреть в лицо Довакина. — Не думай, что услуга местных, пусть и недобровольная, была бы мною забыта. Как бы то ни было, иначе я поступить не мог: время поджимало. Я нашёл брешь в Плане Садовода, я вывел формулу новых чар, о которых он не знал — пока не знал, и мне надо было спешить. Помощи культистов и даже драконов не хватило бы. Поэтому и пришлось взять сил взаймы у людей — но лишь у тех, кто мог их одолжить. Больных, немощных и детей мои чары не затронули.

Драконорождённой словно обухом по голове дали. Сладкое оцепенение слетело, а в горле встал ком.

— Детей не трогал, значит! А как же ребёнок в твоём храме? Сожжённое детское тело в клетке? Сколько оно там пролежало, Мирак? Ты…

Что-то в лице Мирака заставило её замолчать. Он закрыл глаза.

— Оно пролежало там четыре тысячи сто восемь лет, шесть месяцев и пять дней, Довакин. И поверь мне, будь на то моя воля, малышка была бы давно предана земле со всеми почестями, как и тела тех, других, что закованы рядом. Но в Храме, воздвигнутом для Садовода, действуют лишь его законы. Драугры, при жизни бывшие моими друзьями и соратниками, теперь служат ему. То, что ты увидела там, было сделано по его воле. В наказание мне. Чтоб погибшие всегда оставались перед моими глазами как напоминание. Всё это время его чары не дают мне и моим людям приблизиться к тем клеткам и…

Его голос надломился. Драконорождённая поколебалась мгновение, а затем, ведомая чем-то непонятным, но настолько же мощным, как её собственная драконья суть, устремилась к Мираку. Маленькая подрагивающая ладошка осторожно легла на его плечо. Он тут же накрыл её руку своей.

— Я перестраиваю храм не просто так, Довакин. Когда он станет по-настоящему моим… правила игры изменятся. Магия подчинится. И я смогу наконец достойно похоронить свою дочь.

1) Чужак (данмерис)

Вернуться к тексту

2) Глава, босс (данмерис).

Вернуться к тексту

3) (о стреле) Я её отобью, Дженасса (данмерис).

Вернуться к тексту

4) Регион на юго-востоке Валенвуда. Здесь расположена столица Валенвуда — город Элден-Рут.

Вернуться к тексту

Давай начистоту? Я не всегда продумываю свои решения. Но ты… ты много путешествуешь. Может, чуть-чуть помощи от дядюшки Сангвина — и твой курс слегка изменится…Сангвин, «Skyrim»

Ей никогда не было так страшно: ни до, ни после. Даже в тот момент, когда громадная пасть Алдуина щёлкнула в дюйме от лица, ошпарив её адским жаром, даже когда острое костяное крыло Харкона Волкихара вонзилось в грудь, каким-то чудом не задев сердце, даже во время бессонных ночей у постели Лидии, её первой спутницы, которая чуть не отдала богам душу, восемь дней проведя на грани жизни и смерти в храме Кинарет. Всё это меркло в сравнении с тем ужасом, что плескался в груди сейчас.

Она дрожала всем телом, когда дракон Саротар пошёл на снижение. И лишь его руки, крепко обвившиеся вокруг талии, дарили ей крупицу спокойствия. А потом не стало и их.

«Настоящее безумие…» — звенело у неё в голове, когда ватные ноги медленно ступали на каменную круглую площадку.

«Я сошла с ума!» — думала она, общаясь с высокой фигурой в жреческих одеяниях и натягивая тетиву.

«Это сон?» — спрашивала она себя, видя, как драконы погибали один за другим.

Несколько раз ей казалось, что вот-вот — и всё пойдет прахом. У Мирака не оставалось сил. А силы были нужны, иначе…

Жаль, но сама она помочь ничем не могла. Она просто не владела необходимыми знаниями и навыками. И при всём желании не успела бы их освоить.

Драконорождённая до крови искусала губы. Она знала, что всё сложится именно так. Знала, что будет страшно, что будет тяжело смотреть, как трое Дов отдают свои жизни за их безумный и отчаянный план, что… Но иначе быть не могло. Не после вчерашнего.

* * *

Они проговорили до рассвета, не заметив, что Дженасса давно оставила их наедине. Обнимать его по-настоящему, зная, что это — реальность, было так странно, так волнующе, так… правильно. И всё же где-то глубоко в душе жили сомнения. А что, если это хитрость? А если…

— Ты не веришь мне?

Она смотрела ему в глаза и не могла ответить на столь простой вопрос. Довакин и верила, и не верила. В голове стоял такой кавардак, что легче было промолчать. Мирак всматривался в её лицо, а затем, приняв какое-то решение, горько улыбнулся. Ловким движением он отстегнул с её пояса эльфийский кинжал и вложил рукоять в её ладонь.

— Я не лгал. И, как и сказал, я не буду больше драться с тобой. Даже если ты…

Мирак не договорил, прислоняя лезвие к горлу. Видя, что она не шевелится, он сам подался вперёд.

Его шёпот обжёг ей ухо.

— Лучше здесь, на свободе, чем там, Довакин. Я не хочу чтобы План Садовода был последним, что я увижу.

Драконорождённая, словно зачарованная, смотрела на то, как остриё вонзается в кожу, как жёлтый кончик погружается в податливую плоть. Ступор спал, когда по ножевищу потекла тонкая струйка крови. Охнув, девушка отбросила кинжал.

Её магия залечила рану. Её глаза сияли гневом.

— Больше никогда так не делай, слышишь меня? Если дашь мне повод, я и правда убью тебя. Сама! Но завтра… — Она воинственно покачала головой. — Я не оставлю тебя там, Мирак. Никто не заслуживает вечности в Обливионе. Даже… даже…

Так и не сумев подобрать подходящего слова, она подалась вперёд, решительно притянула его за ворот и поцеловала.

В другое время принятое решение могло показаться по меньшей мере спорным, но теперь что-то внутри говорило, что лишь оно было единственно верным. Даже если все его слова и впрямь были обманом, она поняла, что не простит себе, если не даст Мираку шанса. Если сделает то, что собиралась ещё вчера.

Хватит с неё потерь. Сторн, Кодлак, Скьор, Алвор — их она спасти не смогла… Но больше никого отнять у себя она не позволит. Хватит.

* * *

Апокриф душил едкими зелёными испарениями, тяжёлым отравленным воздухом. Без Розы сражаться было непривычно. Ещё непривычнее было драться так — когда от её меткости зависело куда больше, чем победа. Две жизни на кону — его и её собственная.

А ведь магия Мирака была почти на исходе…

Глупец!

Он сказал ей, чего стоила каждая минута в Нирне, только когда она заметила выступившие на его плечах глубокие порезы от незримых пут Апокрифа. Узнав, какое колоссальное количество энергии он потратил на эту ночную вылазку, она чуть не взвыла от бессилия. И всё же в глубине души драконорождённая понимала, почему Мирак не хотел уходить до последнего. Он не мог знать, поверит ли она ему на самом деле. И не мог быть уверен в том, что их безумный план сработает. А надышаться воздухом свободы было так соблазнительно…

В груди кольнуло: если бы не она сама, уничтожившая его связь с Камнями, то всё могло бы сложиться иначе.

Когда пал первый дракон, Довакин зажмурилась. Она знала, что иначе Мора не поверит, знала, что драконы были обречены в любом случае, и всё же…

Пару раз ей казалось, что «садовод» догадается. Мирак сразу предупредил, что обыграть старого даэдра сложно. Даже если с этим помогает сила другого даэдра.

И всё же пока у них получалось.

Если бы ещё несколько дней назад ей кто-то сказал, что она попытается провернуть нечто подобное, девушка бы покрутила пальцем у виска. Мора был умнейшим из живших в Аурбисе существ, а ей предстояло хитростью отобрать у него то, что он считал своей собственностью. И при этом не попасться.

Ладони потели, а лук время от времени подрагивал. И лишь воспоминания о том, как играло в его глазах пламя полночного костерка, разгоняли леденящий страх, который колючей коркой сковывал задубевшие пальцы. Тетива слушалась её — драконорождённая била точно в цель, то ломая стрелы о его обереги, то пробивая его робу меткими выстрелами.

Вчера — а, казалось, вечность назад — они нашли самый безумный и самый невообразимый способ вытащить Мирака из Апокрифа. Живым бы его Мора не отпустил. А, значит, надо было…

Довакин сглотнула и послала в укрытого маской противника ещё одну стрелу.

Надо было, чтобы он умер.

Прошлой ночью они вместе придумали, как.

* * *

Роза сделала в руках Мирака изящный пируэт, и на поляну ступил служитель Сангвина, дремора-Валкиназ⁽¹⁾. Он внимательно осмотрел маленький лагерь налитыми кровью глазами и приподнял кустистую бровь.

— Я не вижу здесь битвы, призыватель. С кем мне нужно драться?

— Битва будет, но не сейчас и не здесь. — ухмыльнулся Мирак. — И для неё тебе нужно будет переодеться, DeyRA⁽²⁾.

Дремора с непониманием взирал на протянутую ему золочёную маску.

— Ах да, — добавил Мирак. — Мой высокомерный хозяин — любитель огненных шоу. Его чары разъедают плоть и часто оставляют от жертвы лишь обезображенный огарок. Так что, случись подобное, будь любезен, оставь после себя подходящий по росту скелет.

* * *

Облачённый с головы до ног в одежды первого драконорождённого, Валкиназ кружил напротив вспотевшей от напряжения босмерки, время от времени получая стрелой то в плечо, то в ногу. И всякий раз в глазах Довакина вспыхивало облегчение. В отличие от Мирака, который не сомневался в том, что слуга Сангвина, Принца хохота и разгула, с удовольствием пойдёт на такую авантюру, она опасалась разоблачения каждую секунду.

И всё же Мирак и правда продумал всё. Облекшись в невидимость и направляя Валкиназа Розой, он тенью следовал за ряженым дреморой, время от времени призывая ту’ум или чары, рыча и выкрикивая, стоило очередной стреле пронзить не чувствовавшее мучительных уколов тело призванного помощника. Глядевшие со стороны россыпи глаз гигантского спрута видели лишь то, что желали, а голос Мирака рассеивал любые возможные сомнения Хермеуса Моры. Когда дремора или же сам заклинатель выбивались из сил, Мирак перемещал демона в центр площадки и напитывал энергией драконьих душ и его, и самого себя. И так — пока не полегли все Дова, а его собственная магика⁽³⁾. не истощилась практически досуха.

В какой-то момент он почувствовал такую слабость, что не смог удержаться на ногах. Опустившись на колено, Мирак отозвал чары, защищавшие Башню от Моры. Единственное, что он мог сейчас — поддерживать заклинание невидимости и крепко держаться за Розу, не дававшую утыканному стрелами дреморе пропасть.

Хермеус не заставил себя долго ждать. Чёрное щупальце со звуком влажного хлыста появилось не пойми откуда, пропороло остатки защитных чар и пробило живот переодетому Валкиназу.

Довакин выдохнула: даже зная, что дреморе не было больно, она ощущала жалость. По спине пробежался холодок. А ведь на месте демона-скомороха мог быть он…

— Надеюсь, она получит такую же награду за верную службу, как и я, — прохрипел Мирак, играя свою роль до последнего. Пламя объяло призванного помощника. Прикрытый огнём, дремора исчез, оставив после себя, как и было оговорено, лишь чьи-то обугленные кости.

Мора брезгливо отбросил останки в сторону. И произнёс это — слова отречения от своего павшего Чемпиона, предложив освободившееся место драконорождённой. Сквозь пелену Мирак видел, как девушка отрицательно мотает головой из стороны в сторону.

Мирак упал на спину. Он чувствовал, что впервые за тысячелетия может дышать полной грудью: цепи Апокрифа, которые, казалось, давно вросли в его кожу, рассыпались в прах.

Свершилось! Даэдра отказался от прежнего слуги, по собственному недосмотру признав его погибшим. А потому, согласно условиям клятвы, Мирак честно отслужил своё и был отпущен. Пусть и «посмертно».

Лишь старые северные боги знали, каких трудов Мираку стоило не расхохотаться в голос.

Надёжно спрятанный магией от гроздьев раздвоенных зрачков Моры, жрец лежал на холодном камне и глядел вверх. Медленно моргая, он рассматривал прореженные чернильными сгустками щупалец ненавистные свинцовые облака, зловонным маревом раскинувшиеся над этим проклятым местом. Сердце радостно тарабанило: больше он их не увидит! Не будет отныне дышать смрадом чёрной плесени и трухлявых книг! Не станет повиноваться приказам опостылевшего Принца! Всё закончилось!

С трудом обновив чары невидимости подрагивающей рукой, Мирак понял, что силы окончательно иссякли и сознание заволакивает тьма.

Но напоследок, на самой границе между явью и забытьем, он успел услышать её осторожные шаги и довольно улыбнуться: теперь у них обоих наконец-то появился шанс на всё, что прежде могло лишь только сниться.

1) Тип дремор, призываемых посохом Сангвина для игроков высокого уровня.

Вернуться к тексту

2) Общее название даэдрических сущностью на языке драконов.

Вернуться к тексту

3) Мана в мире TES

Вернуться к тексту

— Хотел бы я знать, зачем звезды светятся…— Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою.Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц»

Закатные лучи окутывали небольшой домик и раскинувшуюся вокруг лесную опушку янтарным тёплым светом. На крыльце сидели темноволосый мужчина в простой белой рубахе и облачённая в доспехи данмерка. Огромный косматый пёс растянулся на спине и с удовольствием подставил пузо под почёсывающую его хозяйскую руку.

— А потом выяснилось, что этот Эбонитовый воин, который так мечтал о Совнгарде и вовсе редгард. Редгард, Мирак, понимаешь! Мы с Телдрином словно паралич словили, как узнали! — с хохотом подытожила рассказ воительница, прихлёбывая тёмно-коричневый настой из глубокой кружки. — Слушай, а что ты добавляешь в этот чай? Вкусно так, что аж скулы сводит.

— Тёртый с мёдом снежноягодник и сушёный джазби, — улыбнулся Мирак. — Помимо обычных трав, конечно. Между прочим, твои предки, кимеры, такой чай очень любили. В моё время снежные ягоды отправляли в Ресдайн целыми караванами.

Дженасса причмокнула губами и вновь приложилась к кружке, всем своим видом давая понять, что предков в их пристрастиях целиком и полностью поддерживает. Дверь скрипнула, и на порог вышла невысокая босмерка в зелёном платье. Даже свободный крой в талии не скрывал то, как сильно драконорождённая раздалась в области живота. Собака радостно завертела хвостом и подбежала к хозяйке, принявшись вылизывать той руку.

— Люсия⁽¹⁾ зовёт вас к столу, — объявила Довакин, ласково потрепав пса за ухом. — Она впервые испекла рулеты, Джен, но, скажу по секрету, я попробовала кусочек и готова поспорить: скоро сам Гурман снимет перед дочкой свой поварской колпак.

Мирак поднялся на ноги и приобнял женщину, любовно уткнувшись носом в её макушку.

— Это у неё от папы, — уверенно протянула Дженасса, спешно допивая напиток. — Пусть твой муж и полудраугр, но чай готовит так, будто его руки поцеловала сама Меридия. Не в обиду, daeljuhnyi, но даже ты так не умеешь…

— Ой, да какие тут обиды, — заулыбалась босмерка, глядя на то, как Мирак картинно возводит руки к небу на слове «полудраугр». Эта шутка в их кругу не устаревала, хотя ему самому казалась куда менее смешной, чем эльфийкам. — Мне же лучше, сама знаешь, я кашеварить не очень люблю. А он и правда стряпает хорошо, и не только чай. Шутка ли, просидеть сорок столетий в своей затхлой библиотеке, и иметь доступ ко всем рецептам Тамриэля?

Мирак рассмеялся.

— В таких местах скучаешь по простым мелочам вроде вкусной еды. Только вот я читать — читал, а попробовать не мог. Зато часто думал, что съел бы в первый день на свободе. Вариантов было масса…

— В первый день ты даже воды отпить не мог, этого я хорошо помню, — фыркнула Джен. — Выворачивало тебя знатно, мы боялись, что всю душу выблюешь. Бедная Милора, мы ведь у неё только в тот вечер выпросили пинт шесть укрепляющих настоек! Она, поди, решила, что нам надо на ноги поднять целый отряд имперских легионеров.

— Зато как немного адаптировался, так набросился на еду, что я думала: вот-вот перестанет в дверной проём помещаться, — хохотнула Довакин и чмокнула мужа в плечо. — Никогда не забуду, как в «Нетче» приходилось выкупать почти всё подчистую, чтобы прокормить своего «нежданного гостя Фенрика»⁽²⁾! А какой несчастный вид был у Гелдиса, когда я в очередной раз сметала с его прилавка все окорока! Только вот, как помнишь, Мирак всё ворчал, что в его время было вкуснее.

— Потому что так и есть, — усмехнулся норд, погладил щёку жены и завёл выбившийся из свободной чёрной косы локон за ухо. — Готовить сейчас совсем не умеют. Так что пришлось взяться за дело самому. И оказалось, что это весьма увлекательно.

— Они с Люсией в этом деле доки. Так что скоро уже я сама перестану помещаться в двери, — резюмировала драконорождённая, пожимая плечами.

— Но не по этой причине, дорогая. — Рука Мирака скользнула по её круглому животу. — Просто наш сын аппетитом пошёл в своего отца.

— Немудрено, что дитя лесного эльфа и древнего норда ест как медведь, — улыбнулась Дженасса. — А вот у нас с Телдрином, судя по всему, всё будет куда скучнее — никакого видового разнообразия…

— Мама, папа, тётя Джен, Мико, ну вы где? — раздался из-за двери нетерпеливый возглас Люсии. — Остынут ведь!

Мико тявкнул и первый бросился на зов. Улыбаясь, остальные последовали за ним.

В домике пахло сдобой. За широкими окнами раскинулся хвойный лес: промеж елей виднелся крохотный холмик, который венчала каменная статуя маленькой девочки в старомодном нордском платье. Уютная трапезная звенела весёлым смехом, песнями и радостным лаем. Над очагом, на почётном месте, висела отслужившая своё увядшая Роза.

Заметив на носу жены пятнышко от крема, Мирак протянул руку и стёр сладкий след мизинцем, чтобы уже через секунду отправить палец в рот. Драконорождённая рассмеялась, глядя на мужа.

— Ты точно мне не снишься? — тихо спросила она, пока Джен и Люсия увлечённо разглядывали подарок от Телдрина Серо: золотое колечко, которое солстеймец, заливаясь краской, вручил Дженассе в знак своей самых серьёзных намерений.

— Если даже и так, то это хороший сон, — улыбнулся Мирак.

— Самый лучший, — согласилась босмерка и обняла его.

Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как Хермеус Мора и его проклятый Апокриф был вычеркнут из их жизней. Всё было хорошо.

1) Люсия — девочка-сирота из Вайтрана, которую можно удочерить. Когда родители девочки умерли, её ферму заняли дядя и тётя, которые выгнали Люсию, считая её бесполезной.

Вернуться к тексту

2) Так как возвращение первого Довакина должно было оставаться в тайне от Хермеуса и прочих, настоящее имя Мирака при посторонних не называлось. «Фенрик» — отсылка на имя Мирака из сериала «A Skyrim Tale».

Вернуться к тексту