Стальная тревога том 13 (гет)

Как можно подготовиться к тому, о чём его попросили? Соске, если честно, не представлял; спросить кого-то? Подобное казалось ему самым банальным предательством, да и какой совет ему могли бы дать? Какой-нибудь заядлый не особо искушённый бабник сказал бы, как в той похабной перепевке, растянуть её на подушке и… И откуда только вспомнилось-то, ведь точно не слушал же отродясь и тем не менее, видимо, где-то всё-таки услышал. А вот кто-то навроде Мардукаса, скорее всего, просто бы наорал, такие, как он, попросту не способны понять; и нет, это не значит, что он бездушная сволочь и скотина. Просто если ты не шепчущий, то и не поймёшь, просто не сможешь, и, как следствие, то, что для шепчущего фатально, для обычного человека попросту, как сказали бы многие, черная полоса. Ведь мыслимо ли это представить себе, что в какие-то неполные восемнадцать можно вот так вот ни с того ни с сего угасать. И тем не менее она угасала, он это видел и сам не понимал почему, но при этом понимал. И именно поэтому и согласился, просто почувствовал её отчаяние и не сумел отказать, кому угодно другому — скорее всего, но не ей.

Раздосадованный Соске встряхнул головой и, порадовавшись тому, что сейчас с Тессой осталась Мелисса, выкрутил холодный вентиль на полную. «Как, как можно сделать нечто подобное?» — думал невольно содрогающийся под ледяными струями парень и в то же время прекрасно понимал, что не столько можно и не сколько нужно, сколько попросту надо. Просто потому что пообещал, дал слово, а слово надо держать. Именно поэтому ровно в девять он, несмотря на весь свой раздрай и так и не успевшие просохнуть до конца чуть влажные волосы, стоял у её двери. Про фен он просто позабыл, не до него было. Открывшая ему Мелисса скептически хмыкнула и лишь тихо сказала, что ему придётся уговорить её поесть. Они оба уже знали, что в итоге это получается только и исключительно у него. Как, почему — сплошная загадка, факт которой в том, что, когда он рядом, она как бы слегка оживает иногда даже улыбается. Всё реже и реже и тем не менее.

Спустя пятнадцать минут они остались одни, Мелисса прекрасно понимала, что не знает и не хочет знать о том, какими путями Соске уговаривает девушку на то, что она в итоге для него делает; ни ей, ни Курцу и в голову бы не пришло, что он может сделать ей хоть чтобы то ни было плохое. Это было попросту непредставимо, не в исполнении Соске, и именно поэтому большая часть экипажа наградила посмевшего напоминать парню о правилах хорошего тона Мардукаса такими взглядами, что тот с тех пор даже и не заикался, и вовсе не потому, что так и не понял, что же именно между ними произошло. Просто осознал то, насколько сильно он ошибся. И вот сейчас Соске собирался сделать именно то самое, о чём тот ему и говорил… да, по её просьбе, но любой здравомыслящий человек сказал бы, что это не так, любой, но не шепчущий, а он… он столько времени провёл среди них, что уже даже и не задумывался. Иногда ему самому начинало казаться, что, быть может, он тоже один из них. Эта мысль приходила к нему раз или даже два, отметалась и вот вернулась опять. Почему-то вспомнилось о том, как Тесса рассказывала ему о Резонансе, вот сказал бы кто, истекающий кровью, а поди ж ты, запомнил.

Уговорить на стакан воды не составило труда, а затем ещё около часа просто обнимал, тихо вдыхая запах её волос, и, сам того не замечая, давал волю рукам. Когда успел оказаться у неё под футболкой? И только теперь осознал, насколько у неё приятная и такая горячая кожа и нет, не потому что жар — его-то как раз у неё нет, он бы почувствовал. Просто вдруг со всей ясностью, на которую только мог быть способен, осознал, насколько сильно она его хочет. Не кого-то другого, не некоего абстрактного парня, который удовлетворил бы это её со стороны такое странное практически иррациональное желание, а именно и исключительно его. Казалось, что руки у него живут будто бы своей собственной жизнью, по крайней мере, он был уверен, что не просто не знал, а и представить не мог, и тем не менее просто доверился словно бы подсказывающему чему-то, и, что интересно, более чем получалось, о чём более чем чётко возвестил её едва слышимый стон, такой сладкий и первобытно-понятный. Спустя миг едва ощутимо сжал её такую идеальную грудь. И кто сказал, что она должна быть большой? Вот эта более чем идеальна, словно созданная для того, чтобы уместиться в его ладони. Нежно ласково и поцеловать везде, где только удастся.

Как оказались на кровати, как-то не запомнилось — просто скинул футболку и одним движением подхватил на руки. А затем, не прерывая поцелуя, уложил на кровать и, не давая опомниться ни себе, ни ей, стянул последнее, что осталось из одежды. И, бережно отведя её руки вверх, припал к её болезненно похудевшему животу. Здесь и сейчас ему было вовсе не важно, что из-за того, что она почти ничего не ест, её и так имевшая более чем утончённые формы фигурка приобрела некоторую болезненность. Нежно — всего на миг — припал к открывшемуся треугольничку всего на оттенок темнее её прекрасных и таких манящих сейчас рассыпанных по подушке волос и в одно движение, не задумываясь, надавил коленом, тем принуждая развести такие очаровательные ножки, после чего приник к её губам и, поймав момент, вошёл. Её слабый полустон-полувсхлип стал его самой большой наградой.

— Люблю тебя, малыш, пожалуйста, не уходи, — прошептал он ей на самое ухо и сделал первое поступательное движение, очень быстро перешедшее в такой сладкий наполненный желанием и нежностью ритм. Все его действия были инстинктивны, и он совершенно не представлял того, откуда он всё это знает, просто позволял своему телу действовать и ни о чём не думать, ни о чём, кроме неё и своего желания сделать так, чтобы ей было более чем хорошо с ним. Хотя бы сейчас, здесь, всего на миг забыть почему.

Её тихое «люблю тебя» обожгло, словно удар плети, а быть может, это её впившиеся в его спину ноготки? Здесь и сейчас это было совершенно не важно, именно поэтому он сделал ещё несколько толчков и вместе с ней отдался этому чувству без остатка и уже в полусне услышал тихое:

— Виктор, мой хороший, наконец-то ты только мой…

Эти слова, словно бы вмиг обрушившийся на него ледяной душ, заставили очнуться, и он, по-прежнему лежащий на ней, глухо зарычал. Ещё секунду назад наполненные нежностью глаза вспыхнули настоящей совершенно не передаваемой ненавистью, и он прохрипел:

— Ты, я должен был догадаться, что это всё ты, убирайся прочь, София, оставь её, я не позволю тебе! — спустя миг мир исказился, и её каюта сменилась на эфемерное молочно-белое ничто. Ничто, в центре которого, задыхаясь, трепетал крохотный почти угасший огонёк, что словно щупальцами был оплетён чем-то неприглядно смолянисто-черным, вязким и даже на вид более чем отвратительным, будто бы пропитанный дёгтем полуразложившийся спрут.

— Не смей!!! — не задумываясь и единой секунды, закричал провалившийся в резонанс парень и, не задумываясь, бросился на помощь, одним движением сметая эти практически сгнившие то ли щупальца, то ли отростки.

— НЕТ, ВИКТОР, НЕТ, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ, НЕТ.

— Мразь!!! Убирайся, я не отдам её тебе, НЕНАВИЖУ.

— ВИТЯ!!! — её полный отчаяния и злобы крик захлебнулся, когда из его груди родилась волна сияющего света и, словно плеть звёздного протуберанца, стегнула начавшую приобретать очертания более чем знакомой девушки тьму.

— ПРОЧЬ!!! ПОШЛА ПРОЧЬ!!! — практически прорычал парень и, рухнув на колени, прижал к себе едва трепещущий огонёк. — Не уходи, малыш. Не сдавайся, я не позволю ей. — В следующий миг во все стороны от него разошлась ещё одна сияющая волна. Она вызвала новый душераздирающий вопль, на этот раз уже полный ненависти и гнева.

— НЕТ, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ, ТЫ МОЙ, ТЫ ТОЛЬКО МОЙ…

— НИКОГДА, Я НИКОГДА НЕ БЫЛ ТВОИМ, СОФИЯ. ВСЁ ЭТО ТОЛЬКО И ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТВОИ ФАНТАЗИИ. Я ЛИШЬ ВЫПОЛНЯЛ ПРИКАЗ.

— ТЫ ЛЖЕШЬ, ЭТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРАВДОЙ.

— Я НИКОГДА НЕ БЫЛ ТВОИМ, Я НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ ТЕБЯ, Я ПРОСТО БЫЛ ТВОЕЙ ПАРОЙ И ДЕЛАЛ ТОЛЬКО ТО, ЧЕМУ НАС С ТОБОЙ ОБУЧАЛИ. НИКАКИХ ЧУВСТВ, ИХ НИКОГДА НЕ БЫЛО.

— ТОГДА ТЫ СДОХНЕШЬ, ВЫ ОБА СДОХНИТЕ, — в безумной ненависти прокричала та, что некогда была для него всем и вовсе не потому, что любил. Просто потому что ему так сказали, а он, Виктор, всегда был послушным ребёнком. Вот только тот ребёнок давно умер.

— СЕГОДНЯ УМРЕТ ЛИШЬ ОДИН, И ЭТО БУДЕШЬ ТЫ, СОФИЯ. ТВОЯ НЕНАВИСТЬ ПЕРЕШЛА ВСЕ ГРАНИЦИ. Я ДОЛЖЕН БЫЛ ПОНЯТЬ ЕЩЁ ТАМ, В ЯНСКЕ. ТЫ СУМАСШЕДШАЯ, ЕСЛИ ВЕРИЛА, ЧТО Я ПРИМУ ВСЁ ЭТО. УБЕРАЙСЯ, ИСЧЕЗНИ НАВСЕГДА. МЕРТВЫМ НЕ МЕСТО СРЕДИ ЖИВЫХ.

— ТОГДА ЧТО НАСЧЕТ ТЕБЯ?

— А меня и так нет, — совершенно неожиданно успокоившись и едва заметно усмехнувшись, произнёс русоволосый парень, прикрывший собой всё ещё не так чтобы уверенный, но уже не грозящий погаснуть в следующий миг огонёк и, поднявшись на ноги, собрав все силы, инициировал ещё одну сметающую всё на своём пути волну света. — Я умер там, в Янске, и, в отличие от тебя, не принял того, что они сделали. Лишь тень, не более чем воспоминание, я не ты, я никогда в жизни не причинил бы вреда безвинному чаду.

— НЕ-Е-Е-Т-Т-Т-Т…… — надрывно в последний раз взвыла та, что некогда была Софией, и выдохшийся парень из последних сил вновь упал на колени.

— Всё будет хорошо, просто засыпай, ты проснёшься, и вы будете вместе, считай, что это мой вам прощальный подарок, — одними губами прошептал парень и окончательно отрубился.