Путешествие на Восток (джен)

Костиан, сын Костатты, очень гордился своим происхождением. Происхождением в общем и целом — папаша-то его был обычный лесоруб, и мамаша недалеко ушла, бортничала. Но племя — племя у него было лучшее из возможных. Даже эльфы это признавали — говорили, что Беоринги ближе всего к ним. Почти так же хороши, то есть.

Костиану этого было, конечно, недостаточно.

Что толку быть сыном лесоруба, освоившим тенгварскую грамоту и книги об устройстве Вселенной? Что толку говорить с теми, кто видел мир до прихода Солнца? Только страдать от собственного несовершенства. Нет, по-настоящему мудрый человек — а Костиан был весьма мудр даже в юности, бабка не даст соврать — не станет подбирать крохи за другими. Он будет расширять горизонты!

Оставалось найти то, в чём эльфы уступали людям — а лучше, в чём они вовсе не разбирались.

И он нашёл.

И какова была награда за труды? Стать нянькой у прихвостня Чёрного и терпеть его презрительное «Эй, Шарки». По крайней мере, отец этого волчонка всегда называл Костиана по имени, со всем уважением. Даже когда пытал — сразу видно хорошее воспитание, нолдор, те вроде у того же бога учились...

— Ном, и всё-таки, почему нельзя их просто притравить? Они даже мучаться не будут!

Это была большая жертва с его стороны — отказаться от подобающей мести за унижения и таскание в вонючей слюнявой пасти! Но ради Нома любой Беоринг поступится своими мелочными интересами. Ном всегда был больше богом, чем те, о ком он рассказывал. Те сидели за морем и ничего не делали — а Ном откликался на любую мольбу, приходил, помогал. Учил добру, охранял от зла. Увлекался иногда, конечно — но Костиан был не в обиде.

По слухам, так и Беора Старого он... как богу положено, и Баран с Беленом несли в себе божью кровь — как подобает истинным вождям, а не всяким там Златоглавым.

Выяснить бы, раз случай представился, да врождённая деликатность не давала.

— Ты у них в плену, они тебя мучают. Зачем ты их защищаешь?

Ном промолчал. Видно, и ему было нелегко объяснить, зачем так странно себя вести.

— Нет, ты ответь! Ты наш бог, ты должен знать ответ! — его разбирало.

Он предложил богу выход, а бог кобенится! Куда это годится?

— Но я не знаю, — клятая эта эльфийская кротость! — Я только знаю, что если так поступлю — не смогу больше петь. А если не смогу петь, то и жить смысла не будет. Они дети, Ко Бессмертный из народа Беора. Как можно убить детей и пойти своей дорогой?

— Хороши дети. Такой ребёночек сожрал твоих спутников и не подавился!

— И я убил его, потому что должен был спасти друга. Но кого я спасаю от этих четверых, Ко Бессмертный?

— А свобода как же?

— Да какая же это свобода?

Боги. Всё у них не как у людей!

Костиан только сплюнул сердито.

Вечером опять было пение.

Ном пел, волки пытались подтягивать, уши вяли. Волчонок пялился в пустоту, словно там было, на что смотреть, и рисовал палочкой по земле какие-то узоры. Нет, не узоры — буквы северной речи, проклятое письмо, от которого люди сходят с ума и начинают верить, что Чёрный их любит, а боги — ненавидят. На Костиана, в силу его мудрости и преклонного возраста, оно не действовало.

Ну, и разговоры. Конечно, разговоры — бессмысленные, как всё безумное.

— А что, по-вашему, бывает после смерти? — спрашивал Ном. — Вот мы вернёмся в Аман, хузды — те верят, что попадут в чертоги Аулэ и будут там работать над основой Обновлённого Мира, а волки?

А волки отвечали наперебой — кто про возвращение на Север и новые тела, а кто — про тёплый бок вселенской мамки, которая когда-то родила Волчонка и теперь ждёт всех его детей. Наивные, дикарские воззрения.

— А что такое Обновлённый Мир? — Волчонок, конечно, не мог не задавать дурацких вопросов.

То про свободу, то про Обновлённый Мир... философы, даже эльфийские, веками копья ломают — а ему подай ответ, и прямо сейчас!

— Ну, ты ведь согласен, что всё на свете немножко неправильно? Как будто можно было бы и лучше? Так вот, однажды... — понёс Ном своё любимое.

И только Костиан заметил, что раны-то его не заживают.

Тело не гнило, нет, и душу не отторгало — воля Волчонка была сильна, куда сильнее, чем воля человечишки из народа Беора. Но дело её не сильно отличалось: так же вот он сам поднимал покойников на кладбищах, чтобы они ему служили, покуда не испортились.

Ном был, конечно, куда более совершенным творением. Но может быть, иррациональное нежелание вредить хозяину вот этим и объяснялось?

* * *

А Волчонок слушал про Обновлённый Мир, где каждый голос будет услышан.

— А мама? — спросил он. — Мама там будет? Шарки говорит, у зверей нет души.

Эльф посмотрел на него своими наивными глазами и спросил в ответ:

— Скажи, если бы ты мог — разве ты бы не спел о ней и для неё?

— И он, и мы! — как всегда, поперёд батьки ответил Быстрый. — У нас много песен про Мать! Хочешь послушать?

Эльф кивнул.

А потом — потом он вплёл свой голос в их хор, и Волчонок почувствовал, как снова он совсем малыш, и мама рядом, и лижет ему загривок горячим языком против шерсти. И там, рядом с мамой — кто-то больше, горячее, такой же любящий. Которому он почему-то тоже родной, и мамка родная, и даже отец, хоть он и прихвостень врага всех эльфов.