Отягощенное наследство (джен)

О, как я лгал когда-то, говоря:

«Моя любовь не может быть сильнее».

Не знал я, полным пламенем горя,

Что я любить еще нежней умею.

Вильям Шекспир.

В субботу Гарри передал свой пост у постели больной Биллу. Сегодня должна была вернуться из Дурмштанга Гермиона, и они собирались встретиться, но было еще слишком рано даже для дружеского визита. Нужно было отдохнуть, поспать, привести себя в порядок, и Гарри отправился домой. Он до сих пор с трудом вспоминал, куда ему аппарировать, и не сразу находил нужную калитку. Этот дом они выбрали вместе с Джинни и собирались въехать, вернувшись из медового месяца. Он не хотел жить здесь один! Но свадьба все откладывалась, срок аренды холостяцкой квартиры закончился, оставаться в Норе, когда Джинни в больнице, ему было неловко. В октябре Гарри переехал, но так и не почувствовал дом своим. Он спал, мылся, изредка ел — пользовался им, как номером в гостинице, не пытаясь разложить вещи, обустроить быт. Все комнаты, кроме спальни оставались запертыми, окна были немыты, задняя дверь не отпиралась.

Гарри прошел в единственную жилую комнату, сбросил зимнюю мантию на стул, скинул мокрые ботинки и, не раздеваясь, упал на кровать. Он закрыл глаза и провалился в глубокий сон. Снилась ему бесконечная зима, пасмурное небо, больничный сумрак, приглушенные голоса целителей. Он сидел у постели Джинни, смотрел, как жизнь оставляет ее, и ничего не мог сделать. Ничего!

Рывком Гарри сел на кровати. Он задыхался, глаза ничего не видели в темноте. «Ночь. Сейчас ночь. Я спал, и мне приснился кошмар. На самом деле ничего этого не было! Не могло быть!» Он вздохнул с облегчением. Через мгновение Гарри сообразил, что спит на покрывале одетым, понял, что иллюзию ночной темноты создают плотно задернутые шторы, вспомнил, как сегодня утром вернулся из госпиталя.

Пора было собираться к Рону и Гермионе. Есть хотелось немилосердно, но ничего съедобного на кухне обнаружить не удалось. Гарри обманул желудок горячим чаем и отправился в душ. К стыду своему он не мог вспомнить, когда последний раз мыл голову и чистил зубы. Точно не вчера. И брился последний раз... давно. Он яростно тер кожу мочалкой, словно пытался содрать ее, извел полфлакона шампуня, долго стоял под горячей струей, смывая мыльную пену, накопившуюся усталость, тоску и тревогу.

Гигиенические процедуры освежили и взбодрили его: все-таки, он был еще очень молод и физически здоров, а значит, не мог надолго погрузиться в отчаяние. Угнетенное состояние духа не вязалось с телесными ощущениями, и, незаметно для себя, Гарри отвлекся от мрачных мыслей.

Он поспешил на встречу с друзьями, по пути заглянул в пекарню на Друрри-Лейн и купил пирог с рубленым мясом. Долго стоял перед бочонками эля старейшей на Британских островах компании: «Джон Ячменное Зерно», но решил, что об этом Рон, наверняка, позаботился.

— Привет! — воскликнула Гермиона, открыв дверь.

— Привет, ох... — Гарри вовремя прикусил язык — с порога сообщать девушке, что выглядит она ужасно — недопустимо. Но, что делать, если так оно и было? Гермиона похудела и осунулась, красные воспаленные глаза под опухшими веками глядели слегка безумно. Она посторонилась, пропуская его. По дороге на кухню Гарри сформулировал более тактичный вариант:

— Ты что, сутками в библиотеке сидела?

— На ночь ее закрывают, — ответила Гермиона без тени иронии и принялась яростно тереть глаза кулаками. — Как песка насыпали! — пожаловалась она. — Рон, кофе скоро будет? Я засну сейчас!

Рон отозвался невнятным мычанием — он сосредоточенно варил кофе.

— Магически копировать книги нельзя — приходиться переписывать. Магией в библиотеке пользоваться запрещено, а там половина — на кириллице или руническим письмом... Я перерисовывала, не вникая, потом уже дома накладывала чары перевода и пыталась разобрать нужно это или нет. Хорошо Виктор помог и прабабка его, — Гермиона устало махнула рукой. — Все нужно пересмотреть, привести в систему, разобрать.

— Я помогу. И Рон, и... — Гарри отдал ей пирог и открыл толстую тетрадь, которая лежала на обеденном столе. — А может быть, и нет. Что это?

— Сокращения. Мои. Условные обозначения. Не бери в голову, сама разберусь.

Гермиона развернула бумагу и облизнулась.

— Рон иди к столу — есть еда!

Они ели пирог и пили кофе, в который Гермиона щедро добавила нечто алкогольное, пахнущее травами — подарок прабабушки Виктора.

— Самое плохое, я понятия не имею, есть ли среди этих записей то, что нам нужно или нет. Сказки, легенды, воспоминания — множество похожих случаев и разные способы избавления от недуга. Их все проверить — жизни не хватит! А неверный способ может оказаться смертельным.

— Ты справишься, — произнес Рон с глубокой убежденностью. — Ты же разобралась с Дарами Смерти!

— Тогда я точно знала: в этих сказках что-то есть, — глухо отозвалась Гермиона. — И мантия-невидимка была под рукой. Нужно было просто поставить кусочки на место, как сложить паззл. Сейчас у меня детали из разных наборов перемешаны. А может, это и не части паззла, просто обрывки разноцветного картона.

Рон щедро налил ей в чашку настойки, Гермиона отхлебнула и продолжила с горячностью:

— Я просто не представляю, где искать, что искать? Если разгадка прячется в старой сказке или в обрядовой песне, или в путевых заметках, как я пойму, что это она?

— Олдкастл говорит, что темный маг разобрался бы, — сказал Гарри.

Рон негодующе фыркнул, показывая, как он относится к темным магам и тем, кто предлагает прибегнуть к их помощи.

— Он считает, — Гарри имел в виду Олдкастла, — что лучшими целителями были слизеринцы, те, кто познал Тьму и научились ею управлять. И даже у магглов эмблемой медицины служит змея.

— Что, правда? — удивился Рон.

— Насчет эмблемы — правда, — ответила Гермиона.

— У магглов медицинская эмблема — символ Слизерина?!

— Правда, правда, змея. Только не от Салазара Слизерина, а от древнегреческого Асклепия — бога медицины. Он был сыном Аполлона и великим врачом, но, когда начал воскрешать мертвых, Зевс разгневался и убил его молнией. А знаете, это очень слизеринская история! Здесь и власть над смертью, и гнев ревнивых богов, и наказание тому, кто дерзнул нарушить установленный порядок. Олдкастл не так уж не прав.

— Найтингейл думает, что он фантазирует. Она считает, мы просто должны ждать, пока причина болезни не проявится.

— А Гарденер, что говорит?

— Что тут думать — прыгать надо! — ответил Гарри любимым присловьем начальника следственного отдела.

— Олдкастл прав — нам нужна помощь человека, разбирающегося в темных искусствах, — решительно заявила Гермиона. — И не просто разбирающегося, а того, кто сам практиковал их.

— Гермиона, подумай, — Рон обеспокоенно наклонился к ней. — Это не шутки! Тьма порабощает тех, кто воображает, будто подчинил ее себе. А ты у нас умница, ты сама разберешься!

— Мне нужен не ум, а опыт, — поджала губы Гермиона. — Помните пропавшего астролога? Сколько вы любовались на последний составленный им гороскоп? Два месяца! Пока его случайно не увидела Лаванда Браун. Она сразу определила, что эти записи не имеют смысла.

Гарри вздрогнул, а Рон поморщился. Два месяца Аврорат искал астролога, сбежавшего с уникальным бриллиантом, а он был мертв! Его убийца — метаморф — принял облик жертвы и оставил следы специально для авроров. Он допустил единственный промах — составил гороскоп для назойливого клиента, не зная, что все записи архивируются. От выговора авроров Поттера и Уизли спасло только то, что их шеф сам изучал предсказания у Треллони и ничего странного в бумагах астролога не замечал, пока его собственная секретарша не объяснила что к чему.

— Ну, хорошо, — Рон смирился, видимо. — Где мы будем искать практикующего темного мага? Сразу в Азкабане или обойдем всех слизеринцев с просьбой о помощи? Представляю, как они ринутся нам помогать!

— Далеко не все слизеринцы нас ненавидят, — сказал Гарри. — Ты же сам же ходишь с Флинтом на квиддич.

Отношение к Маркусу Флинту оставалось более чем прохладным даже после того, как он женился на Кэти Белл. Все изменилось в ходе эпопеи с портретом директора Снейпа. Гарри тогда с удивлением обнаружил, что далеко не все относятся к его затее с пониманием, и даже те, кто ему помогает, делают это из уважения лично к нему. Поэтому искренняя поддержка Маркуса и Кэти оказалась очень ценна — чуть ли не единственные, они считали делом чести повесить портрет последнего директора в Хогвартсе.

— Ага, Флинт! — отозвался Рон. — Ты прав, отношения с ним нормальные, но какой из него знаток темных искусств? И с Гойлом то же, и с Забини... Все, кто спокойно живет, легально работает, темной магии чураются, а те, кто ее тайком практикует, тебе об этом не доложат!

— Слагхорн! — воскликнула Гермиона. — Чем не знаток?

Гарри едва не взвыл от досады. Конечно же, Слагхорн! Как он мог не подумать о нем? Наверное, потому, что всегда относился несколько свысока — не мог забыть, как толстяк трясся от страха перед Волдемортом, как легко он велся на лесть. Да, Слагхорн — не герой, но он многое знает, и не откажется помочь.

Оставив преподавание, Гораций Слагхорн жил уединенно и место пребывания не афишировал. Связаться с ним удалось через Блейза Забини, который передал Гарри приглашение посетить виллу «Белая башня», вручил координаты для аппарации и план местности с нарисованным маршрутом. Рон был на дежурстве, и в гости Гарри отправился вместе с Гермионой.

В Южной Англии снега на земле уже не было, но деревья стояли голые, и живая изгородь имела довольно-таки жалкий вид. Гарри и Гермиона шли по главной улице курортного городка, почти безлюдного, неприветливого. Некоторые дома пустовали, в других часть окон была наглухо закрыта ставнями.

— Что это? — удивился Гарри.

— Не сезон, — отозвалась Гермиона. — Дома и комнаты сдаются отдыхающим на лето. Сейчас жизнь замерла: и отели закрыты, и половина магазинов.

Сильный порыв ветра швырнул волосы ей в лицо и едва не сорвал с Гарри очки.

— Тьфу! — Гермиона выплюнула попавшую в рот прядь и взглянула на карту. — Кажется, нам наверх.

На холме виднелись останки римской крепости, и небольшой аккуратный храм, видимо не так давно восстановленный. «Построили заново неоязычники, для колорита», — ехидно заметила Гермиона — подъем привел ее в дурное расположение духа. Мощеная камнем тропа оказалось не слишком пологой и очень длинной — она извивалась, как змея, и Гарри показалось, что они прошли путь, раз в пять больше, чем, если бы дорога была прямой. С высоты открывался вид на море — свинцово-серое сейчас, и, наверное, нежно бирюзовое летом.

Виллу «Белая башня» от ветра и любопытных взглядов скрывали развалины крепости. Не будь у Гарри в руках плана местности, он ни за что не стал бы плутать по лабиринту каменных стен, поросших колючими кустами. Наконец, путешественники выбрались на террасу и увидели перед собой аккуратный белый дом. «Особняк? Слишком маленький... Особнячок? Небольшой особнячок — интересно, так можно сказать?» — бормотала Гермиона. Гарри дернул за шнурок колокольчика — раздался мелодичный звон, и двери распахнулись.

Внутреннее убранство виллы представляло образец викторианского жилища. В обстановку замечательно вписывался сам хозяин, облаченный в бархатную мантию гранатового цвета. Он радушно встретил гостей, осведомился о дороге, посетовал, что римляне наложили на местность мощные антиаппарационные чары, изрядно осложнив ему жизнь. Гарри не поверил, что Слагхорн путешествует по пересеченной местности, спускаясь в город, но благоразумно промолчал. Гости расположились в креслах у камина, Гораций Слагхорн разлил по фарфоровым чашечкам душистый чай, себе щедро плеснул сливок. Как ни хотелось Гарри скорее приступить к беседе, разыгравшейся на свежем воздухе, аппетит требовал свое. Какое-то время они с Гермионой дружно работали челюстями, уничтожая пирог с ревенем, овсяное печенье и медовые пряники. Слагхорн глядел на них с добродушной улыбкой.

— Позвольте предложить вам десерт.

На столе возникла фарфоровое блюдо с клубникой. Сочные, ярко-красные ягоды источали умопомрачительный аромат лета. Гарри едва не застонал — съесть хотелось все! А Слагхорн призвал еще и корзину со спелыми вишнями.

— Из моего сада, — сказал он с гордостью. — Сегодня утром сорвал.

— Они же не созревают одновременно? — удивилась Гермиона, не донеся клубнику до рта.

— Сад зачарован, — самодовольно отозвался Слагхорн. — Когда на одной аллее май, на другой в разгаре лето.

— О! — глаза Гермионы загорелись фанатичным огнем.

— Если желаете, мы можем совершить прогулку.

— Простите, — Гарри поспешил вмешаться. — Мы сегодня по делу. Понимаете, случилось несчастье — Джинни... — у него перехватило дыхание. Слагхорн сочувственно закивал:

— Да-да, я слышал. Такое горе! Юная, яркая — настоящая звездочка! Смерть и болезнь никого не щадят.

— Целители не могут определить, что с ней: никакой патологии — она должна быть здорова, но ее силы уходят. Просто в никуда! Никаких следов постороннего воздействия.

— А кто ее целитель?

— Гарденер, профессор Адам Гарденер.

— Знающий специалист, — кивнул Слагхорн, — очень дотошный и ответственный.

— Целитель Олдкастл говорит, что им не хватает знаний темных искусств. И опыта в этой области, — медленно и осторожно произнес Гарри.

— Олдкастл? Ах, Бенедикт! Да, он имеет обыкновение говорить то, что думает, — Слагхорн неодобрительно покачал головой.

— Разве это плохо? — спросил Гарри.

— Не всегда уместно. Однажды он едва не лишился работы: обнаружил, что один из подопечных Альбуса — тогда декана Гриффиндора — пристрастился к опиуму. Мальчика поймали на воровстве, в Аврорате ему стало плохо, отправили на обследование в Мунго. Бенедикт настаивал на лечении в специализированной клинике, Альбус был против. Тогда Олдкастл выступил в Совете Попечителей, требовал расследования, но его слово против слова победителя Гриндевальда... Мальчик вернулся в Хогвартс, а коллеги объявили Бенедикту бойкот.

— Дамблдор не мог так поступить! — воскликнула Гермиона.

— Альбус считал, что мальчик должен сделать собственный выбор, — пожал плечами Слагхорн. — Кстати, вы должны его знать, некто Флетчер.

— Вот почему Олдкастл сказал, что гриффиндорцы отстаивают право наркомана на зелье, не желая видеть истинную проблему! — сообразил Гарри.

— Есть у вашего факультета такая тенденция, — улыбнулся Слагхорн. — Проблема наркомана — не отравленный зельем организм, а стремление одурманить себя.

— Я понимаю, — поторопился Гарри. — Это, как с Петтигрю. Он же не в одночасье стал предателем, что-то росло в его душе, долго росло, разрушало все хорошее, что у него было, а никто не заметил.

Слагхорн кивнул:

— Чудесно, что вы это понимаете. Тьма не врывается в наш мир сама по себе. Ее можно призвать и направить. Для этого мало произнести заклинание, нужно в какой-то степени пожертвовать собой, впустить в свою душу Тьму, слиться с ней. Потому и возможно обнаружить источник темномагического воздействия — само проклятие является частью мага. Хотя, конечно, многие темные маги хорошо умеют запутывать следы, но они все равно есть.

— Да, я знаю, — Гарри еле сдерживался, чтобы не перебить собеседника. Все-таки он был аврором, и профессионально занимался распутыванием следов. Правда, в Аврорате и Министерстве говорили о характерном магическом почерке или ментальном отпечатке, но разница лишь в терминологии, не так ли?

— Мы не обнаружили никаких следов темной магии. Ни целители, ни наши эксперты. Все говорят, что воздействия не было.

— Если Адам уверен в этом, стоит к нему прислушаться. Будь у него хоть тень сомнения, он бы не успокоился, пока не разобрался, — уверил Слагхорн. — Однако я хотел сказать, что не всегда Тьму призывают сознательно для какой-то цели. Представьте себе, что наш мир — это сфера, — Слагхорн прикоснулся палочкой к фарфоровой чашке, и прозрачный радужный шар завис в воздухе. — Ее оболочка хрупкая, но пластичная, способная восстанавливаться, — он щелкнул по шару ногтем, поверхность пошла было трещинами, но оболочка словно поглотила их. — Мы с вами находимся внутри сферы, а снаружи — Хаос, мы видим его образы во сне и в мечтах. Должен сразу сказать, что внешняя Тьма постоянно просачивается к нам, преображается, становится частью нашего мира, и, наоборот, что-то уходит от нас. Но некоторые поступки как бы раскалывают оболочку изнутри, и тогда в этот разлом устремляется Тьма, завладевает преступником и разрушает его. Я не случайно сказал «преступник», речь идет о нарушении основополагающих законов, таких, как «не убий». Вы знаете, что убийство раскалывает душу, и для этого не нужно ни суда, ни палача, ни мстителей, это всего лишь естественное следствие самого деяния. И в этом случае, разумеется, никто не найдет никаких следов темномагического воздействия.

— Но Джинни никогда никого не убивала!

— «Не убий!» — не единственный закон, я упомянул о нем лишь для наглядности.

— А какие еще есть законы? — Гермиона приготовила блокнот.

— Каждая религиозная система предлагает свой собственный список, но, к сожалению, до нас дошли сильно отредактированные версии. Так, прелюбодеяние во многих культурах считается преступлением только для женщин. Для иудеев и христиан содомия — страшный грех, а для человека античности — вариант проявления дружеских чувств. Кто-то отказывается от вина и свинины, кто-то — от любой пищи животного происхождения, а некоторые племена считают деликатесом человечину.

— Получается, только «не убий» — универсальный закон, — задумчиво произнесла Гермиона.

— Не совсем. Например, убийство самого себя — для японцев достойный конец земного пути, а для христиан — страшный грех. Многие культуры одобряют кровную месть, и, наоборот, отказ от нее считают преступлением. Законы мироздания нигде не зафиксированы, люди издавна пытаются сформулировать их, но... Возможно, они меняются во времени и пространстве, или вовсе неподвластны человеческому разуму.

Гарри отчаянно хотелось вернуть разговор в более конкретное русло, он взглянул на Гермиону. Она слушала Слагхорна так же, как на втором курсе внимала Локхарту, ждать от нее помощи было бесполезно.

— Сэр, вы поможете нам? — Гарри отбросил деликатность. — Мы просим вас о помощи!

— О! — Слагхорн всплеснул руками. — Чем я могу вам помочь? Я же не целитель.

— Нам не нужен целитель! Вы сами говорили, что Гарденер свое дело знает. Нам нужен тот, кто разбирается во всех этих материях, тот, кто поймет, что с Джинни.

— Я работала в библиотеке Дурмштанга, — Гермиона достала из сумочки толстую тетрадь и положила ее перед собой на стол. — Я думаю, искушенный человек сможет найти в этих записях путеводную нить.

— Искушенный человек! — Гораций Слагхорн сложил ладони домиком и внимательно посмотрел на гостей. — Увы, но вы пришли не по адресу: я не практикующий темный маг. Я заглянул в бездну и отпрянул в ужасе, встретив ее ответный взгляд.

Сердце Гарри ухнуло куда-то в желудок:

— Как же так? — жалобно спросил он. — Вы столько всего знаете!

Слагхорн тяжело вздохнул:

— Знать и уметь — не одно и то же. Вы не могли не заметить, что снимать проклятие с той девочки Альбус позвал не меня, а Северуса. Да и свою руку он доверил ему.

Гарри не знал, что на это ответить. Промолчала и Гермиона.

— Позвольте, прибегнуть к сравнению, — Слагхорн вытянул губы трубочкой, подбирая подходящий образ. — Допустим, у меня есть превосходная коллекция музыкальных инструментов, оригинальные нотные записи, письма композиторов, я неплохо играю на фортепиано, знаю историю создания великих произведений и малоизвестные факты из жизни музыкантов. Однако я не могу по нескольким нотам восстановить потерянный шедевр и сыграть его.

— И Олдкастл сравнивал магию с музыкой, — заметил Гарри, просто, чтобы не молчать.

— Магия — искусство, как музыка, живопись, стихосложение, — Слагхорн с видимым удовольствием развивал тему. — В Хогвартсе вы разучиваете гаммы, знакомитесь с нотной грамотой, узнаете произведения. Большинство выпускников остается на этом уровне, некоторые становятся выдающимися исполнителями, шедевры создают единицы.

— Но вы знаете, кто сможет помочь нам? — спросила Гермиона. — Среди ваших учеников, наверняка, найдется кто-нибудь достаточно искушенный в темных искусствах.

— Темные маги, которых я знал, либо мертвы, либо в Азкабане, — ответил Слагхорн.

— Надо поговорить с Кингсли, он должен знать хоть одного темного мага. Пусть, даже из тех, кто сидит в Азкабане. Гермиона, как ты думаешь, он согласиться на амнистию? Гермиона! — Гарри остановился, не услышав ответа подруги. До сих пор он был уверен, что она идет рядом и слушает его рассуждения. Покрутив головой, он увидел, что Гермиона замерла неподвижно, словно ее поразило заклятие оцепенения. Рефлекторно пригнувшись и выхватив палочку, Гарри бросился к ней.

— Законы! — Гермиона уставилась на него широко распахнутыми глазами, и он с облегчением вздохнул — никаких заклинаний.

— Слагхорн говорил про законы, которым подчиняется наш мир, изначальные законы! Древнейшие законы охраняли род, свою кровь! Понимаешь, Гарри? Уизли называют предателями крови. Тебе известно почему?

— Они хорошо относятся к магглам и магглорожденным.

— Нет, нет, нет! Этого недостаточно! Дамблдора называли магглолюбцем, но не предателем крови, и Лонгботтомов... Твоего отца не называли предателем крови, хотя он женился на магглорожденной ведьме. И про Паркинсон я ничего такого не слышала. Предательство крови — это какой-то серьезный проступок против рода!

— Почему тогда пострадала только Джинни!

— Она — последний ребенок, она — девочка, наконец, она родилась седьмой. Или же, — Гермионо прикусила губу. — Или же с нее все только начинается, братья будут следующими.

— Ты уверена?

— Я ни в чем не уверена! — Гермиона схватила его за руку и потащила вперед. — Нам нужно к мистеру Уизли!

Какой тоской душа не сражена —

Быть стойким заставляют времена.

«Король Лир», Вильям Шекспир.