Лучше снимите портрет (джен)

Я внимательно рассматриваю колдографию, запоминаю мельчайшие детали. Удерживая картинку в памяти, закрываю глаза и аппарирую на порог дома. Я знаю, что прямо передо мной дверь, я ее вижу, ясно, отчетливо. Протягиваю руку — чувствую гладкое теплое дерево, холодный металл. Поворачиваю в замке ключ, дверь отворяется, я шагаю через порог.

И оказываюсь в узкой тесной каморке. Единственный источник света — тусклая лампочка под потолком. Половину помещения занимает кровать, пригодная лишь для невысокого и очень тощего подростка. Между ней и стеной чудом втиснулся громоздкий сундук. На оставшемся пространстве можно стоять по стойке смирно. Поттер сидит на кровати в пижаме, подтянув колени к груди. Лицо у него измученное, растерянное. Волосы взлохмачены. Он безразлично скользит по мне взглядом и возвращается к созерцанию своих босых ступней.

— Поттер, вы не собираетесь поздороваться?

Подбородок у него дергается, губы упрямо сжимаются. Значит, все не так уж страшно.

— Вы лишились дара речи, Поттер?

Он с явным усилием сохраняет неподвижность и бормочет своим коленям:

— Глупо спорить с галлюцинацией. И, вообще, вы умерли.

Ну, вот, а говорил, что глупо спорить.

— Я не умер. И я — не галлюцинация.

— Дамблдор тоже так говорил! — заявляет Поттер. «И обманул», — остается непроизнесенным.

Я сажусь рядом с ним, на кровать, застеленную каким-то ветхим не то пледом, не то одеялом, вылинявшим до полной потери цвета.

— Есть хотите?

Поттер удивляется так искренне, словно я пообещал вытащить из кармана живого кролика. Кивает, уставившись на меня круглыми, совершенно детскими глазами. Мне становится неловко и даже стыдно от того, что кролика у меня нет. Предложенную флягу Поттер берет с недоумением и разглядывает ее, точно музейный экспонат, пока я не теряю терпение.

— Пейте!

Поттер сразу подбирается и делает глоток. Его лицо розовеет, выражение тоскливой усталости исчезает,словно круги на воде. Он умиротворенно вздыхает и облизывается. В глазах вспыхивает азарт:

— Что это?

— Нектар.

— Тот, который пчелы собирают?

Ну, а чего я ждал от Поттера? Сказал бы, что это — волшебное зелье, он бы и удовлетворился, а теперь придется объяснять.

— Нет, тот, которым на Олимпе угощаются. Или вы греческих мифов не читали?

— Мифы?! Они же о богах!

Поттер хлопает ресницами. Чему, спрашивается, учил их Биннс? Нет, не так. Чем Поттер занимался на лекциях и как потом использовал пергамент со списком литературы для самоподготовки?

— На самом деле, все языческие боги, по крайней мере, антропоморфные, это маги, — сообщаю упрощенную и приглаженную версию. — И скандинавские, и кельтские, и олимпийцы. Магглы почитали их богами, и сильно преувеличивали их возможности, но в мифах сохранились и достоверные сведения. Я воссоздал рецепт нектара — напитка, насыщающего, утоляющего жажду, возвращающего силы.

Поттер сидит тихо, непривычно задумчивый. Неужели, размышляет о богах? Это — одна из самых обсуждаемых проблем: все-таки существовали боги-творцы, как вариант, единый Бог, или нет? Быть может маги — это младшие боги, помощники Творца, который оставил их присматривать за своими творениями? Или же маги являлись жрецами, служителями богов, которых те наделили магическим даром? Некоторые верят, что маги прежде сами были богами, но сотворив все сущее, они смешались с людьми и, отказавшись от божественных полномочий, стали смертными, лишились значительной части своего могущества. Сама идея создания крестражей основана на вере в то, что можно вернуть божественную сущность и связанное с ней бессмертие, если избавиться от человеческих ограничений. Жертвоприношение здесь — акт провозглашения себя Богом.

— Сэр, а вы можете меня ущипнуть? — жалобно просит Поттер.

— А зачем? Вы же ощущаете эти стены, как настоящие, значит, и мое прикосновение почувствуете.

Это соображение явно его обескураживает, но ненадолго. Через секунду он предлагает другой, столь же эффективный метод проверки:

— Тогда расскажите что-нибудь, о чем знаем только мы.

— Как плод вашего воображения, я могу рассказать лишь то, что знаете вы.

Поттер сжимает челюсть, на его лице отчетливо мелькает тень былой ненависти.

— Подумайте, разве я ничем не отличаюсь от ваших галлюцинаций?

— Ну, они же разные были, — старательно морщит лоб Поттер. — И такими, какими я их помню, и совсем другими. А то, что вы через стену прошли, так от вас и не такого можно ждать.

— А как приходили остальные?

— Через дверь, — для наглядности он указывает на нее пальцем.

— Скажите, Поттер, это у вас такой дизайн, суперсовременный?

— Нет! — возмущается он. — У меня прекрасный дом! Просторный, светлый! А это чулан Дурслей.

Поттер не совсем прав: не могло быть в чулане такого высокого потолка. Видимо, высота помещения соотнесена с ростом 11-летнего ребенка, а остальные параметры — нет. Шутка подсознания.

— Воображаемые гости входили через несуществующую дверь, а я вошел через настоящую, которая кажется стеной.

— А почему вы? Где Рон, где все остальные?

— Они не могут войти, Поттер, вашего дома в реальности больше нет.

Он широко открывает глаза и еще шире рот, а у меня от острого нежелания читать лекцию о свойствах пространства, сводит скулы. Быть может, удастся обойтись наглядностью?

— Смотрите...

— А я ничего не вижу, — поднимает на меня наивные глаза. Я пытаюсь поймать расфокусированный взгляд.

— Вы потеряли очки?

— Да, — признается он, заливаясь малиновой краской, — и палочку.

— О палочке я догадался. А вот очки... Признаться, подумал, что вы сделали операцию или носите линзы. Так видно?

Поттер радостно кивает и внимательно разглядывает пергамент. На его лице отчетливо проступает недоумение.

— Это — ваш дом, это — соседние, — говорю я и складываю пергамент. — Пространство свернули, и ваш дом остался внутри. В кармане.

Несложная трансфигурация, и пергамент становится однослойным. Поттер тщетно пытается его развернуть.

— Именно так обстоит дело. Нет никаких щелей, через которые могла бы проскользнуть сова или Патронус, не говоря уже о человеке.

— А вы? — спрашивает Поттер испуганно.

— А я — окклюмент.

Почему-то эти слова его совершенно успокаивают, он принимает расслабленную позу и, кажется, готов слушать и воспринимать услышанное.

— С помощью окклюменции можно создать субъективную реальность, — начинаю я, — то есть, такую реальность, в которой все не совсем так, как на самом деле.

О, Мерлин! Я не знаю, как объяснить еще проще! Меня вновь охватывает чувство беспомощности, как в тот день, когда Дамблдор потребовал в кратчайшие сроки обучить Поттера окклюменции. Ментальной магии не учат детей! Да и взрослые, далеко не все, способны ее освоить. Проблема — не столько магическая, сколько философская: «Что первично: бытие или сознание? Существует ли объективная реальность, или все — субъективно?» Как, скажите, как обучать манипуляциям с сознанием, того, кто не имеет понятия, что такое «сознание»?! Все равно, что обучать Защите от темных искусств, не объясняя, что такое эти «темные искусства». Дамблдор тогда отмахнулся от моих возражений по вопросу об обучении окклюменции, как всегда отмахивался от предложений изменить курс Защиты.

Я мысленно закатываю глаза и вздыхаю, мне ясно, что я не смогу за полчаса вложить в голову Поттера содержание тысячелетних споров магов и философов. Придется обойтись наглядным примером.

— В реальности, в которой я жил, был мудрый и могущественный маг, превзошедший своего великого предка, вредный старик, прячущий за фальшивым добродушием коварство, зарвавшийся самодовольный щенок, которому неоправданно везет...

— Ой! — перебивает меня Поттер, — На самом деле, вы же так не думали?!

— Я так жил.

Я возвращал себе самые болезненные воспоминания, вновь и вновь переживал обиду и унижение. Я шел к Темному Лорду с той ненавистью, что и привела меня к нему много лет назад. В моей реальности не было ни теплых чувств, ни светлых воспоминаний, лишь бессильная ярость, злость на свое положение, желание любой ценой отомстить, отплатить, взять реванш. А еще в моей реальности была вздорная девчонка, насмеявшаяся надо мной, и она должна была ответить за это, должна была стать моей, умолять меня о любви, как о величайшей милости для нее, презренной грязнокровки. С точки зрения Волдеморта, это и было любовью — желание обладать, подчинить себе. Увы, она умерла, лишив меня заслуженной награды, желанной игрушки, но за ее насмешки, за ее своеволие должен был ответить поттеровский выродок, из-за кого я потерял ее навсегда.

Поттер о чем-то спрашивает, кажется, о том, что говорил Дамблдор.

— Когда он это говорил?

— В ваших воспоминаниях. Вы обо мне разговаривали. Я думал, он имеет в виду, что вы заблуждаетесь, сравнивая меня с отцом. А речь, наверное, шла об окклюменции.

— Может быть, — понятия не имею, что имеет в виду Поттер, тем более, что имел в виду Дамблдор. — Окклюменции не обучают легально, слишком велика вероятность потери связи с реальностью.

Только освоив окклюменцию и легилеменцию, я осознал, что мама жила в своем собственном мире, где у нее был миленький домик, чудесный муж и умный, воспитанный сын. Наверное, отцу было жутко. Он пытался докричаться до нее, сам погружался в алкогольные грезы. Но безумие разделить невозможно: он просыпался с похмельем, а она улыбалась не ему. А я верил маме, верил, что в Хогвартсе меня встретят с распростертыми объятиями, и магический мир распахнется передо мной. В том, что этого не случилось, я винил отца. Это из-за него я чужой в магическом мире, из-за него у нас нет денег, и мы ютимся в промерзшем, рассыпающемся доме, без горячей воды и часто без электричества, из-за него мама меня не слышит.

Вырваться из плена субъективной реальности — непросто, осознать, что она необъективна — еще сложнее. Я до сих пор вспоминаю чудесную, несчастную маму и холодного равнодушного отца, который сломал ей жизнь. Я до сих пор вспоминаю жестокого и лицемерного Джеймса Поттера, который злонамеренно портил жизнь мне , хоть и понимаю: он — просто был самодовольным избалованным маменькиным сынком и пытался доказать свою крутизну, не понимая до конца, какой эффект производят его действия. Мой мир был мрачен, жесток и несправедлив. Только Патронус связывал меня с другой реальностью, той, в которой существовали и дружба, и любовь, и надежда...

— Вы меня этому не учили, — тихо произносит Поттер.

— Я учил вас обнаруживать чужое сознание, не путать его со своим собственным.

— И научили.

Это сильно сказано. Скорее, натаскал, выработал рефлекс, который соотносится с окклюменцией, как слюноотделение при звуковом сигнале у собак Павлова с ощущениями эксперта, дегустирующего коньяк под звуки струнного оркестра.

— Я создал реальность, в которой ваш дом находится на прежнем месте, и она совпала с реальностью, объективно существующей. В дом я вошел.

Поттер смотрит на меня недоверчиво. Все еще считает галлюцинацией?

— Вы хотели, чтобы я рассказал что-то известное нам обоим?

— Не надо. Я верю, что вы настоящий.

— Как хотите. Тогда я расскажу то, о чем вы не знаете.

Поттер смотрит с нескрываемым любопытством, и я рассказываю историю Дайаны Мердок. Реагирует он вполне предсказуемо:

— Но ритуал ненастоящий!

Я пожимаю плечами:

— Сектумсемпра была просто набором звуков, пока я не вложил в нее свою ярость, тогда она стала темным заклятьем.

А Лили обошлась без ритуалов и заклинаний. Она всей душой пожелала защитить своего сына, свою кровиночку.

— Дайана Мердок вложила в призыв всю силу своей любви, и в наш мир явилось то, что для простоты можно назвать демоном. Ее любовь, ее вера придали ему облик умершего жениха Дайаны. Она отдала ему всю свою нежность, все силы своей души, — я криво усмехаюсь, — наверное, умирая, она была счастлива.

— А тело? — вскидывается Поттер. — Тела не было!

— Тело он, скорее всего, съел. Не пугайтесь так. Он не обгладывал ее кости, словно бродячий пес. Демон впитал всю энергию живого существа. Возможно, в квартире еще обнаружат горсть иссушенного праха. Покинуть место проведения ритуала он не мог, демон не взаимодействует с материей. На его счастье в квартиру мисс Мердок пришли авроры, и пока они возились в прихожей, он просмотрел их воспоминания. Когда вы вошли в комнату, увидели точную копию вашей совы...

— Хедвиг!

— Вы забрали белую полярную сову, забыв об этике должностного лица и о благоразумии. Вы принесли ее домой, — я чувствую, что начинаю заводиться, — и, сказав «Теперь это — твой дом!» подарили демону жилище. Ночью он свернул пространство, и вы проснулись в кошмаре.

— Джинни разбудила меня и сказала, что мы в Тайной комнате.

Я замираю, пытаюсь осмыслить его слова.

— Она была с вами? Она была с вами, когда вы проснулись? Вы были вдвоем?

— Втроем, — отвечает Поттер, как ни в чем не бывало. — Джеймс тоже был с нами. Он обычно спит в своей кроватке, но иногда просыпается, я ночью его укачивал, и вместе с ним заснул.

Я сжимаю кулаки, чтобы не придушить Поттера тут же. Ногти впиваются в ладонь.

— Вы были с женой и ребенком, Поттер! — я не узнаю своего голоса, он звучит как скрежет заржавевшего механизма. — Где они?

— Я...я не знаю, — Поттер смотрит на меня непонимающе. Невинно. Я его убью!

— Вы превзошли самого себя! Вы потеряли очки, палочку и жену с ребенком! Вы превзошли даже своего безмозглого отца!

— Причем здесь мой отец?! — вскрикивает Поттер срывающимся мальчишеским фальцетом. Он сидит на земле, а за его спиной черной глыбой возвышается Хогвартс.

— Притом! Вместо того, чтобы защищать свою семью, он со своим безголовым дружком решил поиграть в казаков-разбойников. Ах, как это весело — улепетывать на мотоцикле от Пожирателей! Этот глупенький Лорд никогда не догадается, кого мы взяли Хранителем! Не зачем ставит чары обнаружения на порог, сигнальные — на дверь! Не зачем держать под рукой метлу, а тем более палочку! Даже ваш дядя-маггл в минуту опасности схватил ружье, а великолепный Джеймс Поттер покорно подставился под Аваду!

— Как вы смеете?! Вы! Из-за вас! Из-за вашего длинного языка! — Поттер захлебывается словами. Ненависть, самая настоящая, жгучая ненависть, такая привычная, почти родная, выплескивается из него. Краем сознания отмечаю, что мы уже на площадке Астрономической Башни.

— Он погиб из-за вас!

— Туда ему и дорога, — я растягиваю слова, глядя в, слепые от ярости, глаза мальчишки. — Поттеру очень повезло: от Сектумсемпры он умер бы не так быстро и легко.

— Заткнись! Заткнись!

Он кидается вперед отчаянно и предсказуемо, как 16-летний подросток, на глазах которого только что убили наставника. Все его движения легко просчитываются, я спокойно отступаю в сторону, перехватываю правую руку и заламываю за спину. Толкаю его к парапету, подсекаю, Поттер падает на бок. Прижимаю его левую руку собственным телом, наваливаюсь сверху, лишая возможности двигаться. Поттер еще пытается барахтаться, но я надавливаю локтем на его шею, и он застывает сжатой пружиной.

— Джеймс Поттер не сумел задержать Волдеморта, хотя бы на несколько секунд! Несколько секунд! Ваша мать успела бы вызвать помощь, схватить ребенка и выбежать из дома! Она бы осталась жива! Если бы Джеймс Поттер думал о безопасности своей семьи, а не об экстремальных развлечениях!

— Как вы смеете! — хрипит Поттер.

— Смею, — шепчу ему прямо в ухо. — Именно я, смею! Я хотел исправить то, что натворил, я пытался спасти Лили, но ее безмозглый муж свел все мои усилия к нулю. В ту ночь, Поттер, я стал убийцей! Я потерял свою честь, свою волю! У меня больше не было собственной жизни! — я выплескиваю злость и отчаяние, все, что копилось в душе и мучило меня больше двадцати лет, не находя выхода. Все, что я не мог сказать Джеймсу Поттеру, уже мертвому, все, что я не мог сказать его сыну, еще ребенку, я говорю сейчас. — Все мои действия, мысли, чувства были с той ночи посвящены одной цели — защитить вас! А вы с упорством самоубийцы лезли во все ловушки, да еще тащили вместе с собой друзей! Или вы до сих пор не понимаете, что в Отделе Тайн только чудом никто не погиб?

— Сириус! — задушенно хрипит Поттер.

И что Сириус?

— Ах, да, поправка! Чудом погиб самый никчемный из членов Ордена!

Поттер пытается дернуться, но я удерживаю его.

— Могли погибнуть Рон, Гермиона, Невилл, Джинни, Луна, любой из них, или все они. Прямо у вас на глазах. Из-за вас. Потому что вы привели их прямо к Пожирателям Смерти, — я останавливаюсь перевести дыхание. — Единственное, что вы смогли сделать правильно — реализовали свой крохотный шанс выжить! Для чего? Скажите, Поттер, для чего вы вернулись с Того Света? Чтобы привести в свой дом демона и скормить ему жену и сына? Сколько, по-вашему, продержатся беременная женщина и годовалый младенец?

Поттер перестает напрягать мышцы, силясь вырваться, обмякает. Я его отпускаю, и он сползает на пол. Смотрит на меня безумными глазами.

— Я только хотел взглянуть, что в туннеле, я думал, мы как-то оказались в Хогвартсе. Я оглянулся — а их не было! И комнаты не было! Только поляна в Запретном лесу! — он роняет голову на грудь и шепчет:

— Я не должен был их оставлять ни на миг.

— Хватит. Вы не должны были ничего брать с места происшествия. В этом суть. Все остальное — следствие неверного поступка.

А суть моего падения — принятие Метки. Даже если бы Лили осталась жива, клеймо с моей руки никуда бы не делось. Мне все равно пришлось бы расплачиваться за свои грехи. Я корчился от боли и проклинал себя, когда она умерла, но не случись этого, разве смог бы я жить спокойно? Зная, что варил яды и зелья похуже ядов, зная, что мои заклинания используют для пыток и садистских забав? Принять этого я не мог, бежать и скрываться — не хотел, значит, мне все равно пришлось бы идти к Дамблдору и работать на Орден Феникса. И, скорее всего, в том же качестве. Я сам определил свою судьбу, когда принял Метку. Я вычеркнул себя из человеческого общества, и все остальное было следствием: и подслушанное Пророчество, и смерть Лили, и обещание защитить ее сына.

— Даже если бы жена и ребенок остались с вами, вы бы ничем не могли им помочь сейчас, лишь продлили агонию.

Поттер подтягивает колени к груди и, съежившись, баюкает руку. Не мог же я сломать ему запястье?

— Что с вашей рукой?

— Затекла. Отходит сейчас.

— Пейте.

Поттер жадно прикладывается к фляге, его лицо светлеет, и, одновременно, меняется обстановка. Мы сидим в просторной, чисто прибранной кухне. В очаге потрескивают дрова, на полках блестит начищенная посуда, стол застелен белой скатертью, на окнах легкие занавески. Интересно. Поттер смотрит куда-то за мое плечо.

— Вы ведь можете уйти? — спрашивает он.

— Нет.

— Почему? Вы же говорили, что создали реальности и вошли...

— И оказался в вашей реальности. В той, которую демон создает из образов вашего сознания. И подсознания.

— А зачем он это делает?

— Чтобы получить ваши эмоции: страх, ярость, отчаяние...

— А вы говорили, что Дайана Мердок умерла счастливой, — разочарованно произносит Поттер.

— Она отдала все свои душевные силы добровольно, а вас ему приходиться обманывать, вытягивать их насильно.

— А из вас?

— А я для него закрыт.

— Так он не знает, что вы здесь?

— Поттер! Он знает все, что знаете вы, чувствует, как вы реагируете на меня, и помогает вам переживать более интенсивно. Заметьте, как меняется картинка: когда вы разозлились, мы оказались на Астрономической Башне, когда успокоились — на кухне.

— И вы поэтому на меня накинулись? — изумляется Поттер. — Теорию проверяли?

Я молчу. Лгать не хочется, говорить правду, что я сорвался и, наверное, просто воспользовался поводом высказать все свои претензии к Поттерам, тем более. И, потом, я же, действительно, наблюдал и анализировал, разве нет? Пусть думает, что хочет.

— Проблема в том, Поттер, что, пока я закрываюсь от демона, не только он меня не чувствует, я тоже его не ощущаю. Понимаете? Чтобы как-то с ним взаимодействовать, мне нужно открыться, но тогда он будет чувствовать себя в моем сознании,так же свободно, как в вашем.

— Понятно. И что делать?

— Вам придется закрыть глаза и взять меня за руку.

— Зачем?

— Чтобы не потерять друг друга. Демон будет показывать нам разные картинки.

Поттер кивает и послушно закрывает глаза. Лицо у него серьезное и сосредоточенное.

— Возьмите меня за руку.

Он водит пальцами по воздуху. Я беру его кисть, и глаза тут же распахиваются.

— Поттер!

— У вас просто руки холодные, — оправдывается он.

Когда я выкручивал ему запястье, он что-то не жаловался, а теперь придирается. Со вздохом я снимаю шарф — придется им пожертвовать.

— Что вы делаете?

— Глаза вам завязываю. Нет у меня веры в гриффиндорскую выдержку.

— Туго!

— Потерпите.

Я кладу его ладонь на свой локоть. Он держится за одну ткань, так деликатно, словно воспитывался в пансионе для благородных девиц.

— Держите крепче, — его пальцы нерешительно обхватывают мою руку, — и не отпускайте, чтобы не случилось.

Вроде бы все, пора. Я закусываю губу, чтобы не попросить Поттера пожелать мне удачи.