Песок и пепел (джен)

Через несколько дней подобного размеренного существования они нагнали делегацию. Гаара даже мимолетно пожалел об окончании этого этапа их путешествия — он только вошел во вкус. Впрочем, окончание одного этапа означало начало следующего, и поэтому Гаара не сильно расстроился: перед ним лежал новый-старый мир во всем его великолепии, и он собирался насладиться им в полной мере.

С делегацией они встретились во время стоянки. Группа монахов в характерной одежде с удобством разместилась в небольшой чайхане, ведя негромкую беседу, несколько человек разминалось во дворе, а остальные, возможно, разместились в гостинице, находившейся на верхнем этаже здания.

Может быть, кому-то покажется странным расположение гостиницы посреди пустыни. Однако, в действительности, это обычное явление. Впрочем, чтобы объяснить его, нужно сначала рассказать об устройстве путей сообщения в стране Ветра.

Дело в том, что на большей части страны Ветра не было дорог в привычном понимании этого слова, что, в общем, очевидно, потому что эта самая большая часть страны представляла из себя ничто иное, как пустыню. Поэтому вместо дорог с лагерями для караванов и разного рода отелями в стране Ветра были лишь всевозможные стоянки и перевалочные пункты, представляющие из себя естественные и искусственные оазисы, с кое-какими запасами еды, а также горючего материала, в основном — верблюжьего кизяка. На самых оживленных маршрутах предприимчивые аборигены часто ставили разного рода гостиницы, кафе и чайханы. В одной из таких и разместилась делегация от Храма Девяти Путей.

Их появление сразу привлекло к себе внимание со стороны делегатов. Они заоборачивались, несколько человек помахали руками. Разминающиеся бросили свое занятие и неторопливо двинулись навстречу их группе. Почти одновременно с этим из-за стола встал один из монахов и тоже направился к ним.

Тем временем приблизившиеся монахи с почтением поприветствовали Масамунэ и вежливо поздоровались с остальными. К этому моменту подошел делегат от чайханы, и, не тратя время на приветствия, тусклым, полным печали голосом сказал:

— Мы ожидали вас раньше. У вас есть час на отдых, после выдвигаемся, мы и так изрядно задержались, дожидаясь вас, — судя по интонациям, все это едва ли не разрывало его сердце на части, кислотой разъедая душу и разрушая все представления о глубине человеческого грехопадения. Казалось, в день ужасной смерти всей его семьи его предал лучший друг, оказавшийся тайным биджу-людоедом.

Впрочем, было бы странно слышать иной голос из уст этого человека. Весь его вид, от глубоко запавших печальных темных глаз, блестевших мертвенными отблесками множества потерь и разочарований, до бледной, как у сильно больного человека, кожи, от глубоких мешков под глазами до длинных темных волос и печально опущенных уголков губ говорил о полной безысходности и трагичности его нынешней судьбы и положения.

— Как скажете, Нодзому-сан, — с достоинством ответил Акияма.

Когда они уже начали устраиваться в тени чайханы, Гаара не удержался и шепотом спросил у Яшамару, ожидая услышать, как минимум, интересную, полную потерь и разочарований, историю:

— А этот Нодзому-сан, должно быть, глубоко несчастен?

Яшамару рассеянно потер переносицу, очевидно, погруженный в свои мысли, и задумчиво ответил:

— Мм, не уверен… Кажется, у него просто такая внешность…

* * *

Светлая громада Суны неторопливо вырастала на горизонте и вместе с ней рос маленький тяжелый пульсирующий комочек в глубине черепа Гаары. Пока это было не слишком больно, не та ужасающая мигрень его первого дня в новом мире, но что будет дальше?

Когда они проходили через темное ущелье главного входа (в Суне нет ворот), его голова взорвалась особенно сильной вспышкой боли, настолько, что он покачнулся, держась рукой за лоб.

— Все нормально, — ответил Гаара на обеспокоенный взгляд дяди.

Впереди маячил просвет, молчаливо обещающий больше воспоминаний из прошлой жизни, больше боли.

Увиденные им улицы Суны, с их каменными однообразными домами с плоскими и округлыми крышами, с утоптанной почвой дорог, песчаными кучами у стен, знакомыми одеждами горожан — все это едва не взорвало его мозг.

— Потерпи, Гаара-кун, — сказал Яшамару. — Мы уже близко от гостиницы.

Гаара поднял на него взгляд. Даже затуманенному болью сознанию было ясно, что не могли они так быстро дойти. И тут он понял, что они идут по другой улице, что они уже ближе к центру. Более высокие и ухоженные здания, изукрашенные магазины — все это могло бы указать ему на то, что они уже далеко отошли от входа в Суну, если бы он был способен на подобные умозаключения. Но сейчас Гаара ощутил это скорее каким-то седьмым чувством.

— Чт…? — моргнул он, и, открыв глаза, обнаружил что поднимается вслед за Акиямой по лестнице. Позади его поддерживали чьи-то руки.

На его губах было что-то теплое. Он медленно, двигаясь, как в желе, поднял руку и коснулся лица. Отняв ее он увидел на своих пальцах кровь.

Сзади кто-то выругался знакомым голосом.

Когда он снова смог осознавать реальность, его уже заносили на руках в комнату.

Потом он как-то сразу, без перехода, оказался сидящим на кровати и пьющим какую-то масляную жидкость из кружки, которую подносили к его рту чьи-то руки.

После он не видел ничего, кроме бесконечных несвязанных между собой воспоминаний, обрывков звуков и ощущений, каких-то зеленых и красных отблесков

* * *

Пробуждение было на удивление безболезненным. Настолько безболезненным, что Гаара некоторое время даже размышлял: может не стоит открывать глаза? Он не хотел потерять это удивительное чувство безмятежности. Но увы, как и почти всегда в таких случаях, реальность справилась сама — сонное облако спокойствия было развеяно скрежетом голоса Масамунэ-сенсея:

— Полагаю, ты уже проснулся, — как всегда, сух и безэмоционален.

Нехотя открыв глаза Сабаку но обнаружил себя в знакомой компании: напротив него сидел бесстрастной статуей Акияма, и, будто в противовес ему, беспокойный Яшамару, с тревогой смотрящий на него. Гаара подумал, что просыпаться в обществе кого-то из этих двоих становится привычкой, вроде пробуждения по будильнику или утренней зарядки.

Яшамару, кажется, собирался что-то сказать: беспокойство во взгляде несколько поутихло, он уже даже открыл рот, чтобы что-то произнести, но Масамунэ не глядя остановил его жестом. Дядя послушно закрыл рот. Это несколько покоробило Гаару — ему неприятно было видеть такую бессмысленную покорность со стороны Яшамару.

— Итак, полагаю, ты хочешь нам что-то объяснить, — не вопрос, утверждение. Это даже немного раздражало. Акияма вел себя так, будто Гаара обязан его слушаться молча и беспрекословно. Будто мальчик изначально был на более низком положении по сравнению с ним, был должен во всем подчиняться и докладывать обо всем сенсею. Конечно, строго говоря, это так и было, однако Гаара-Казекаге внутри него был против. Гаара-Казекаге никогда никому не подчинялся. Даже будучи лишь оружием, он выполнял приказы и задания только ради себя и своей жажды крови… Став же Казекаге, он тем более не склонялся ни перед кем, наоборот, все склонялись перед ним и подчинялись ему. Иное положение дел было непривычно и унизительно для него. Впрочем, Гаара понимал, что сейчас не время демонстрировать характер и потому покорно и тупо спросил, затаив, однако, по отношению к нему некоторую злость:

— Что именно, сенсей?

— О причинах твоего недомогания. Что с тобой случилось при входе в Суну? — Масамунэ неотрывно и пристально смотрел ему в глаза. В пустом блеске глаз Акиямы не было ничего, кроме искаженного отражения комнаты и самого Гаары. Просто стекляшки, убогий протез.

— У меня болела голова, — мальчик решил отвечать по возможности честно. Все равно вряд ли Акияма поймет истинную причину боли, особенно когда Гаара сам ее не до конца понимал.

— Когда это началось? Как сильно? — продолжал допрос сенсей.

— Когда я увидел стену, тогда совсем слабо… Потом все сильнее и сильнее, а когда вошли — очень сильно, — и добавил, для весомости, — очень!

— То есть, при виде Суны? — уточнил Масамунэ. Сабаку но кивнул. — Вставай.

— Что? — опешил Гаара.

— Вставай, — повторил Акияма. И сам подал пример.

Мальчик послушно встал. Сенсей взял его за плечо и рывком потянул к окну.

— Нет! — воскликнул Гаара, стараясь уцепиться за что-нибудь, лишь бы не видеть деревню, лишь бы не было снова боли. Яшамару вскочил.

— Сидеть! — рявкнул Масамунэ на дядю и рывком отцепил мальчика от спинки кровати. Увы, физически он на порядок превосходил от природы слабого, и, к тому же, совсем маленького Гаару, а песок почему-то не отзывался на мысленный зов, не защищал своего хозяина. Яшамару, меж тем, растерянно застыл, не зная, что предпринять.

Сабаку но обреченно зажмурился.

— Открой глаза, — тихо и как-то даже ласково сказал Гааре сенсей. Это был первый раз, когда он проявил какие-либо эмоции, и от этого мальчик испугался еще больше.

Из глаз потекло что-то теплое и он приглушенно ответил:

— Нет, — сейчас он больше всего боялся увидеть давно знакомую деревню. Свою деревню.

— Может не надо, Масамунэ-сан? — робко спросил Яшамару.

— Надо, молчи, — жестко ответил тот.

И уже Гааре, мягко:

— Ты же не хочешь меня злить? Ты же не хочешь, чтобы я заставлял тебя?

На этом моменте его голос совсем преобразился, стал каким-то даже мечтательным. И это напугало Гаару больше собственной смерти, больше любой боли. Напугало настолько, что он раскрыл глаза и испуганно оглянулся на Акияму.

На его голову тяжело легла рука и с силой повернула его к окну.

Ничего не произошло.

Все так же солнце заливало деревню, все так же гудели голоса, все так же блестела резиденция и трепетало на ветру сохнущее белье. Все так же текли слезы из его глаз. Все так же твердо держала его чужая, каменная рука.

Ничего не изменилось, хотя должно было.

— Что чувствуешь? — спокойно спросил Масамунэ.

— Ничего… — пораженно ответил Гаара.

Тяжесть с головы исчезла, зазвучали шаги. Скрип двери и ее же хлопок.

Мальчик стоял у окна, захлебываясь слезами и осознанием свободы. Свободы от боли.

— Гаара… — Яшамару мягко положил руку ему на плечо.

— Прочь! — закричал, как сумасшедший, Гаара. — Уйди, предатель!

Песок, тихо шелестя, выбирался из всех щелей, вихрями собираясь вокруг него.

— Гаара-кун, я… — начал было он.

— Прочь! — завизжал мальчик, захлебываясь слезами и соплями, медленно оседая на пол.

— Я позже зайду, ладно? — сказал, прежде чем сбежать, Яшамару.

Но Гаара его не слышал. Да и не хотел слышать, ведь он предал его. Снова. И снова ради каких-то аморфных целей и идей.

* * *

— Итак, что с ним? — темные, глубоко посаженные глаза Нодзому Бундо внимательно и требовательно смотрели на Акияму.

— Ничего, — спокойно ответил Масамунэ. — Сейчас ничего, по крайней мере. Могу предположить, что Гаара либо преодолел влияние, либо оно было рассчитано именно на однократное воздействие.

— Вы полагаете, Масамунэ-сан, что это результат действия Шукаку? Весьма не похоже на это животное, тонкие воздействия не его профиль, насколько мне известно, — заметил, подперев голову рукой и чуть наклонившись вперед, Бундо.

— Скорее всего, — кивнул его бесстрастный собеседник. — Весьма маловероятно, что это результат нарушений в психике — мне не известно о подобных симптомах. К тому же, не стоит забывать, что биджу, в большинстве своем, способны на самообучение и развитие своих навыков. Не забывайте, Нодзому-сан, что процент психических расстройств, самоубийств и предательств наиболее высок именно среди джинчурики и псевдоджинчурики Однохвостого. Даже его чакра имеет наркотическое воздействие, неоднократно вредившее псевдоджинчурики.

— Может быть, может быть… — в задумчивости пробормотал глава делегации. — Но разве наш юный тануки не должен был выработать иммунитет? К тому же, насколько мне известно, его чакра изначально была схожа с чакрой нашей ручной зверушки, разве нет, а? Мне кажется, у его недомогания несколько… иное, я бы сказал, происхождение. Я думаю, оно пришло извне.

— Полагаете, ментальное воздействие? Исключено, он всегда был на виду.

— Скажем так, — протянул Бундо, сверкнув глазами из-под челки, — меня беспокоит верность нашей дорогой няньки, Яшамару. Приглядите за ним, Масамунэ-сан.