Песок и пепел (джен)

Страх и нерешительность — этими двумя словами можно было полностью описать состояние Гаары. Во время неспешной прогулки-экскурсии их нашел один из монахов и сообщил Яшамару о каком-то важном и наверняка "взрослом" деле (о котором мальчику знать ещё рано и неинтересно и вообще: иди-ка ты в гостиницу), в котором срочно требуется участие именно его дяди.

Так что, спешно вернувшись в гостиницу Яшамару, кратко переговорил с Нодзому и ушел, сообщив перед этим племяннику, что к Расе они пойдут вечером, а пока он может остаться в комнате или пойти погулять по окрестностям, при условии, конечно, что не будет далеко уходить без сопровождения и сообщит старшим о своём намерении.

И теперь Гаара маялся, то меряя комнату шагами, то валяясь в кровати и смотря в потолок, неспособный сосредоточиться на одном занятии, одной мысли. В его голове быстро сменялись воспоминания — какие-то фразы, сцены, идеи. Впрочем, надолго они не задерживались, в конце концов всегда возвращая Сабаку но к одному вопросу: как примет его отец? Что скажет, как отреагирует? Будет ли он рад или зол, отнесется ли тепло или холодно? Мальчик вспоминал то свои отношения с отцом в другом мире, его неизменно властные манеры и холодный взгляд, то давние мечты обеих жизней о мягком и добром отце, то виденные им мельком проявления отношений между родителями и детьми вокруг. Гаара задавал себе вопросы, на которые не знал ответа вовсе, или наоборот, имел слишком много возможных ответов.

Словом, мальчик мучился от разного рода сомнений и переживаний.

Он не знал, что будет делать при встрече, что говорить, как себя держать, и потому раз за разом продумывал свои фразы и представлял диалоги.

Взгляд Гаары снова пробежался по потолку, плавно перешел на стену, зацепился за оконный проем и из памяти на поверхность его разума, прежде засоренную пустыми сомнениями, всплыли воспоминания о начале прогулки и изумительном чувстве единения с деревней.

"То, что нужно", — понял Гаара. Небольшая прогулка наверняка поможет успокоиться.

Недолго думая, он, полностью захваченный идеей, как это может быть только с детьми да фанатиками, решительным шагом вышел из комнаты и отправился на поиски кого-нибудь из старших. Он не знал, где расположились остальные члены делегации и потому решил просто стучаться во все комнаты подряд.

В первом номере ему никто не ответил, во втором — тоже. В третьем же Гааре улыбнулась удача — дверь открыл мужчина, которого он мельком видел в составе группы.

— Простите, а вы не знаете, в каком номере остановились Масамунэ-сенсей или Нодзому-сама? — выпалил мальчик, и тут же смутился от своей напористости.

Монах, сейчас, впрочем, одетый в цивильную одежду, посмотрел на него нечитаемым взглядом, каким обычно смотрят на мир люди, глубоко погруженные в себя, или же опытные дознаватели. И ответил, не высказав ни удивления, ни раздражения:

— Масамунэ-сан в двенадцатом номере. Нодзому-сама отсутствует.

Гаара звонко — так, как и сам от себя не ожидал — поблагодарил его, и, почти бегом, отправился в указанном направлении.

На мгновение замешкавшись перед двенадцатым номером, он глубоко вздохнул и решительно постучал.

Открывший дверь сенсей смерил Гаару абсолютно невыразительным, стеклянным взглядом. У мальчика мелькнула мысль, что если бы видеокамера имела человекоподобный вид, то у нее были бы похожие глаза, просто фиксирующие происходящее, не более.

Стоит ли говорить, что Сабаку но разом растерял весь запал? Он тут же вспомнил и недавнее происшествие в номере, и извечную строгость Масамунэ, и многое, многое другое, включая собственные страхи и догадки. Словом, вместо того, чтобы бодро отчитаться о своих намерениях, Гаара не уверенно начал:

— Прошу прощения за беспокойство, Масамунэ-сенсей, — протянул он, пытаясь придумать что-нибудь, чтобы половчее подвести разговор к нужному исходу. Взгляд учителя уверенности тоже не добавлял. — Дело в том, что… — тут Гаара замялся, но переборол-таки свое желание еще раз извиниться за беспокойство, — что мне хотелось бы попросить разрешения покинуть гостиницу, — и, выдохнув, добавил, — вот.

— Недалеко, — после паузы безразлично ответил тот. То есть, может в душе он разрывался от противоречивых желаний, хотел одновременно уберечь ученика от возможных неприятностей и притом дать ему развлечься, прогуляться, просто Акияма не умел выражать своих эмоций… Но мальчик сильно в этом сомневался.

Сбивчиво поблагодарив и вновь извинившись, ученик поспешил поскорее скрыться с глаз своего учителя.

* * *

Бурлящие улицы Суны не принесли ему ожидаемого покоя. Все так же тек пестрый людской поток, гудели разговоры, но деревня оставалась деревней, а не фантасмагоричным ульем. Уличное движение было результатом стечения множества людских воль, а не накрепко забитой программой поведения. Сколько бы мальчик не бродил, он не мог вызвать в себе прежнего чувства сопричастности, не мог вновь ощутить себя частью деревни.

Это даже немного расстраивало его.

Никем не замеченный, Гаара потерянно бродил по улицам. Просто ребенок. Конечно, это лучше, чем если бы от него шарахались, но сейчас ему хотелось, чтобы кто-нибудь отвлек его от мрачных мыслей, оттеснил на задний план сомнения и неуверенность.

И тут, как просвет в темной чаще леса, как трещина в скале, за которую можно зацепиться в момент падения, мальчик услышал детский смех и веселые крики. Повинуясь скорее какому-то инстинкту, или, может быть, привычке, чем осознанному решению, он свернул во двор, откуда слышались манящие звуки, обещавшие забвение в игре.

А там, почти в четырех стенах окружающих домов, несколько мальчишек весело гоняли мяч, с хохотом, руганью, спорами и криками — вроде обычная картина, но Гаара застыл глядя на нее.

Нет, конечно ему приходилось прежде играть с другими детьми, не совсем уж в изоляции он жил… Но это было до вселения в него духа или еще чего-то мертвого (хотя он не был уверен в судьбе своего прошлого обиталища), Казекаге. И сейчас в нем пробуждались не самые лучшие воспоминания, полузабытые страхи и комплексы. Иначе говоря, он просто боялся подойти поближе, окликнуть детей и присоединиться к их игре, как делал это прежде. Мальчику казалось, что, заметив его, они, закричав, разбегутся, проклиная монстра.

Неизвестно, чем бы закончилось это стояние. Может, он бы пересилил себя, может, молча развернулся и ушел, а позже корил себя за нерешительность… Но история, в отличие от искусства, не терпит сослагательных наклонений и поэтому случилось то, что случилось. Его заметили.

— Эй, ты что здесь делаешь? — окликнули его. Дети прекратили свою игру и с интересом уставились на незнакомца.

— А можно с вами? — вместо ответа быстро выпалил Гаара. Конечно, это не было ответом на заданный ему вопрос, но, не спроси он этого, он, наверное, просто бы сбежал.

— О! — воскликнул один из подошедших поближе детей, с длинными, каштанового цвета, волосами, собранными в хвост. — Можно конечно, будешь в моей команде.

— Это почему ты тут решаешь?! — тут же вскинулся другой, кучерявый. — И почему в твоей, а, Каши?

— У меня меньше! — нахохлился Каши. Конечно, в нем не было ничего даже просто птичьего, но сейчас он почему-то напомнил Гааре разозленного петуха. Даже руки в пояс упер.

— У тебя Томари! — обвиняюще ткнул пальцем еще один мальчик, с выбритыми на висках и излишне длинными на макушке волосами. Несколько других мальчишек его поддержали. Темноволосый, коротко постриженный мальчик, стоящий позади хвостатого, самодовольно улыбнулся и задрал подбородок. Это, очевидно, и был Томари.

— И что? В командах должно быть одинаковое количество участников! Такие правила, — Каши с превосходством посмотрел на своего приятеля.

— Я не против сыграть в команде Каши, — решил вмешаться Гаара. Вся его неуверенность испарилась, будто бы ее и не было. В самом деле, чего он так? Сто раз играл, в том числе и с незнакомцами и ничего, а сейчас — на тебе — смущается, боится.

— Вот! — обрадовался Каши. — Он тоже не против!

Его противник досадливо сплюнул, очевидно, надеясь выглядеть круто. У него не получилось.

— Ладно, мы все равно вас разделаем, — и попытался мрачно ухмыльнуться. Тоже не получилось.

— То-то вы проигрываете, — хмыкнул хвостатый. Последнее слово осталось за ним.

* * *

— Томари, иди домой! — истошно закричала какая-то женщина, надо полагать, мать этого самого Томари. Этот крик будто разбудил Гаару: он понял, что и так очень задержался и что вскоре за ним наверняка придут. Поэтому, сразу же после этого крика он сообщил своим новым приятелям:

— Извиняйте, ребята, но мне тоже пора, — и поспешил скрыться, сопровождаемый недовольным ворчанием оставшихся, чьи ряды неумолимо редели. Не то чтобы этот побег был так необходим — очевидно же, что вряд ли его оставили совсем уж без присмотра, но ему не хотелось открывать свое не совсем обычное происхождение, принадлежность к храму и, тем паче биджу в брюхе. Практика показывала, что возвысившись над остальными — как же, сын Казекаге, да еще и имеет невероятную скрытую силу! — можно очень легко рассориться с друзьями. Конечно, он недостаточно знал их, чтобы это действительно могло расстроить юного джинчурики… Но все равно не хотелось.

Выходя из двора, Гаара заметил мелькнувшую на ближайшей крыше тень. Интуиция шиноби, опыт, а, быть может, и простая мнительность подсказали ему, что это и был его соглядатай.

Довольный общением со сверстниками и своей наблюдательностью мальчик шел по родному селению в сторону гостиницы — суррогата настоящего дома. Удивительно, как повернулась его судьба: несколько недель назад какая-то часть его сознания полагала себя правителем этой деревни, чувствовала себя хозяином, а теперь он был здесь гостем, незнакомцем. А место, именуемое им домом находилось в другой стране и принадлежало к совершенно иной политической силе. Казалось бы, почти ничего не изменилось в нем: все тот же человек, только помладше, все тот же демон в нём, но как же изменилась окружающая его действительность! В какой-то миг судьбы обоих Гаар — и будущего карающего меча в руках Храма Девяти Путей и прошлого изгоя, нынешнего правителя — свернули куда-то в сторону от намеченной канвы событий и объединились в одну, как дитя, сочетающее в себе как черты своих родителей-судеб, так и совершенно новые.

Интересно, куда дальше новая судьба заведет нового Гаару?