Игнотус (джен)

— Ай.

— Не притворяйся, Артур, не так уж и больно. Всего лишь небольшая ссадина на затылке.

— Я безмерно удивлен, что только ссадина, — проворчал мистер Уизли, морщась, пока Молли обрабатывала его голову. — Мне показалось, что на меня налетел тролль, никак не меньше.

— Это были мы, бать, — виноватым хором отозвались Джордж, Перси и Билл.

Артур Уизли вздохнул и снова ойкнул, невольно потянувшись рукой к затылку.

— В конце концов, все не так уж и плохо, — утешающе произнесла миссис Уизли, оставив наконец голову мужа в покое. — Чуть-чуть поболит и пройдет. А вот мистеру Пондсмиту пришлось куда хуже — ему сломали нос.

— Что, тоже собственные сыновья?

— Нет, миссис Пондсмит. Вспомнила, что накануне его исчезновения они о чем-то повздорили, ну и решила до конца выяснить отношения, так сказать, не отходя от кассы. В общем, миссис Пондсмит так разбушевалась, что на всякий случай ей тоже принудительно дали противоядие.

Было не очень смешно, но в палатке грохнул взрыв смеха. Люди, чьи нервы истерзали часы томительного ожидания, а затем короткая, пусть и бескровная (но не в случае бедного мистера Пондсмита) схватка в центре Лондона, сейчас были готовы рассмеяться даже с анекдотов про гольфистов.

— Знаете, даже чуточку жаль, что наш план с парламентом сорвался, — произнес Рон, едва сумел перебороть приступ нервного хохота. — Может быть, тогда бы Грюм взял всех нас на переговоры. Я всегда хотел посмотреть на маггловское правительство.

— Грюм и без нас справится, — ответила Гермиона. — Правда, Кингсли Бруствера теперь нет… Но зато войну удалось предотвратить. И спасти всех заложников.

— А все-таки, — встрепенулась Джинни. — Ты ведь так и не рассказал, что именно там произошло. Вы же встретились с Волан-де-Мортом, да?

Вся троица обернулась и посмотрела на Гарри, который сидел чуть поодаль.

Гарри посмотрел на них в ответ.

Несколько секунд в закутке, где они сидели, было сравнительно тихо, и в этой тишине звучали вопросы, которые так и не будут заданы. Гарри переводил взгляд с одного вопрошающего лица на другое, и видел в глазах Гермионы и Джинни догадки, в которые они и сами с трудом верили. Настолько, что полуправда, которую он собирался им ответить, будет принята с огромным облегчением, а все остальное отброшено и забыто.

К тому же, Гарри и сам теперь не был уверен в том, что правда — а что нет. Разум, склонный обобщать все усвоенное, быстро разложил воспоминания по тем полочкам, что представлялись ему наиболее удобными для хранения этих сведений. И вот некоторые образы померкли, какие-то осторожно были задвинуты в самый дальний угол, а третьи ушли в категорию «до востребования», откуда, как известно, мало что извлекается на белый свет.

А еще последние два часа его жизни были полны беготни по Лондону в поисках одурманенных, и стандартная для мракоборца ситуация возымела эффект крепкого кофе, разогнав туман в голове. Гарри как будто бы проснулся, открыл глаза и оказался в своем привычном мире.

И лишь какая-то частичка его Я помнила, что открыть глаза можно дважды.

Впрочем, пока что он не торопился.

— Ага, — наконец, ответил Гарри, поправляя очки. — Но все закончилось хорошо. Больше вы его не увидите.

— Хочешь сказать, — помрачнел Рон, — он опять где-то скрылся? Как тогда, в Албании?

— Что-то вроде этого. Но обратной дороги уже не будет. И это намного дальше, чем Албания. Просто поверьте мне.

Как ни странно, других вопросов не последовало. Как будто бы все разом почувствовали, что следующий неосторожно заданный вопрос может с легкостью снести одну из стен их собственного мироздания — и что вероятно, несущую.

А затем…

А затем побежали часы, дни, недели обычной жизни. За несколько дней удалось привести в прежнее состояние Министерство магии. Едва это случилось, после долгого простоя вышел новый выпуск «Ежедневного Пророка» с огромной колдографией, на которой было запечатлено рукопожатие маггловского премьер-министра и Аластора Грюма — и судя по вымученной улыбке первого, к делу Грюм подошел с излишней ответственностью. К своему обычному режиму вернулся Хогвартс, что вызвало огромное недовольство многих студентов, предчувствовавших незапланированные каникулы. Целых две недели тянулся каминный и портальный коллапс, но в конце концов разрешилась и эта проблема — правда, из-за того, что всей стране пришлось временно перейти на метлы и трансгрессию, понадобилось в срочном порядке провести транспортную реформу.

В один из этих беспокойных, но без всякого сомнения меняющих жизнь к лучшему дней, на пороге кабинета директора Хогвартса появился Гарри. Под мышкой он держал что-то большое, плоское, упакованное в бумагу.

Минерва МакГонагалл встретила его пронзительным взглядом поверх квадратных очков.

— Мистер Поттер?

— Да вот, мэм, принес кое-какую недостачу, — ответил Гарри, неловко топчась у самого края винтовой лестницы. — Помните, во время того пожара…

— Ага, — директор взглянула в сторону галереи портретов, где красовался пустой и слегка оплавленный кусок стены. — Да, точно. Вы вешайте пока, а я, пожалуй, выйду.

Гарри готов был поклясться, что на последней фразе МакГонагалл пришлось сделать огромное усилие, чтобы скрыть улыбку.

Как бы там ни было, он развернул упаковочную бумагу, достал портрет, и спустя несколько минут, состоявших в основном из попыток повесить картину относительно ровно, пустой участок галереи был закрыт.

Гарри отошел чуть подальше и критическим взглядом оценил работу. Первые две минуты не происходило ничего.

А затем Альбус Дамблдор вздохнул и открыл глаза.

— А, Гарри, — мягко произнес портрет и улыбнулся. — Да, ну и дела. Я многое пропустил, пока был на реставрации?

— Практически все, сэр.

И Гарри, впервые за эти недели, рассказал наконец обо всем, что случилось с ним — и не только с ним. Наверное, все дело было в том, что о некоторых вещах проще разговаривать не с людьми.

— Знаешь, я искренне тебе завидую, — произнес Дамблдор, когда Гарри наконец умолк. — В твои годы оказаться свидетелем таких чудес, до которых я не сумел добраться и за всю свою жизнь… Хотя, что-то мне подсказывает, что такие вещи реже всего попадают в руки тех, кто ищет их с безумным остервенением.

— Да, но мне-то оно зачем? — спросил Гарри. — Я никогда об этом не просил.

— Но по твоим глазам я вижу, что дело уже обстоит несколько иначе.

— Нет, я вовсе не…

Протест споткнулся на полуслове. Это было неправдой.

Гарри смутился. Последние несколько дней его преследовало странное чувство — такое, которое мог бы испытывать проживший всю свою жизнь в сумерках человек, которому лишь единожды дали взглянуть на восход солнца. И вот, когда проходит чувство страха и световые пятна перед глазами, вдруг просыпается желание увидеть нечто подобное еще раз.

Магия. Гарри никогда не задумывался о ней. Всю недолгую жизнь она была рядом с ним, как допустим собственная спина — хорошо, что она есть, о ней не нужно думать, и в принципе у тебя почти не возникает никакого интереса рассмотреть ее подробнее. Неотъемлемая часть.

Но сейчас… Идя по улице, он все чаще стал ловить себя на том, что изо всех сил прислушивается к симфонии жизни, ведь где-то там в нее вплетена странная, совершенно самостоятельная мелодия, не похожая ни на что. Совсем недавно он услышал ее целиком.

И теперь жаждал услышать еще раз.

Гарри беспомощно посмотрел на Дамблдора. Изображение понимающе кивнуло головой.

— Знаешь, мне кажется, — синие глаза блеснули с хитрецой, — Игнотус Певерелл неслучайно так подробно рассказал тебе все. Кто знает — может быть, однажды ему понадобится подмастерье. И ученик, которому можно будет передать свое дело.

— То есть, где-то в этом времени могу быть и я, только гораздо старше? Живущий на том маяке? — спросил Гарри.

— Может быть. И вероятно, принимая во внимание все недавние события, не ты один можешь впоследствии обрести такую судьбу. Но конечно же, все зависит только от выбора.

— Ну, знаете… — Гарри почесал затылок и достал из кармана что-то блестящее, что на свету превратилось в цепочку с подвеской в виде снитча. Он посмотрел на нее, поднял взгляд на портрет и улыбнулся. — Пока что у меня много незаконченных дел, так что думаю, с этим можно и подождать. Сначала я хотел бы по-человечески прожить свою жизнь. А там уже посмотрим.

* * *

Миллисента Багнолд, опираясь на трость, стояла у развалин своего дома.

Несколько минут старая ведьма потратила на то, чтобы обойти кругом разгромленное здание и пару раз стукнуть концом костыля об отдельные куски кладки. Еще она заглянула на кухню, у которой теперь не хватало половины четвертой стены. Однако беглый осмотр вызвал у миссис Багнолд лишь довольную усмешку.

Да, специи, конечно, занять уже не у кого.

А еще буквально пару дней назад ей сделали предложение, от которого — как ей доходчиво намекнули, — невозможно отказаться. Впрочем, бывший министр, а теперь уже исполняющий обязанности министра, отказываться и не собиралась.

Тем более, опыта в восстановлении страны у Миллисенты Багнолд было хоть отбавляй.

А что до пострадавшего дома…

Она уже давно планировала расширить первый этаж под коллекцию гоблинской клинописи и тролльих ритуальных дубинок.

* * *

Игнотус Певерелл сидел за рабочим столом и что-то быстро строчил на листе пергамента. Через несколько минут он отложил перо, дождался, пока высохнут чернила, и еще раз перечитал написанное:

«Все, что Вам нужно знать о происшествии в министерстве, Вы найдете в кабинете на первом этаже. Третья полка сверху второго шкафа слева, в небольшом ларце. На переплете известный вам символ».

Старый волшебник хмыкнул, довольный работой, и убрал письмо в конверт. Все, как Гарри ему и рассказал. Осталось только отправить, но это пока подождет.

Неподалеку от рабочего стола на жердочке сидел феникс. Игнотус Певерелл поднялся с места, подошел к птице и осторожно подсадил ее на предплечье.

— Тебе тоже пора отправляться в свое время, — произнес Певерелл, направившись к винтовой лестнице маяка. — Кстати, знаешь ли, что ты — первый в своем роде?

Птица равнодушно покосилась на него желтым глазом, распушилась и оставила кляксу на полу. А затем принялась перебирать перья на грудке. Известие ее не впечатлило.

— Мда, — волшебник усмехнулся, — для тебя это точно не имеет никакого значения.

* * *

Где-то в это же время — по крайней мере, отчасти, — по Годриковой Впадине семенил маленький лысоватый волшебник, увешанный часами. Его разум пребывал в настоящем, а тело — где-то в прошлом двухлетней давности.

Вот он дошел до кладбища.

А затем остановился перед недавно установленным надгробием с инициалами «Темпус К. Наратив».

— Гм, — произнес Темпус Наратив в прошлом и вчитался еще раз. — Гм-м…

Он еще немного постоял у надгробия, которого пока что не было. А затем пробормотал:

— Ну, по крайней мере, это, м-м-м, не станет для меня неприятной неожиданностью. Но надо бы не забыть записать дату…

И удалился прочь.