Сапфировая корона (джен)

Пора было возвращаться в Изумрудный город, но Энни снова убежала к Тому, Страшила никак не мог наговориться с Виллиной (два мудреца нашли друг друга), а Аларм просто куда-то пропал. Элли не могла найти его ни у Рохана, ни на тренировочной площадке, ни во дворце и даже начала беспокоиться. Оставалось искать в парке, а здешний парк Элли знала плохо.

Она отправилась искать Аларма и сама не заметила, как поиски перешли в собственную неторопливую прогулку — то и дело она останавливалась, чтобы взглянуть на очередной чудной куст, клумбу или дерево. В парке Жёлтого дворца как будто одновременно присутствовали все времена года, и нарциссы цвели вместе с хризантемами, а полуодичавшие жёлтые розы увивали беседки и тянулись к деревьям. Всё как будто ухожено, и при этом всё равно есть какой-то своеобразный колорит старинного парка, куда садовник редко добирается. Внезапно Элли заметила Аларма. В одиночестве он брёл, глядя себе под ноги, даже не по дорожкам, а меж далёких цветущих кустов.

Это было странным. Он в плохом настроении? Это читалось в его движениях, в походке, в том, как он резко отшиб ладонью ветку кустарника на своём пути. Элли замерла, не зная, подойти или нет. Если Аларм сейчас хочет побыть один… Она не имеет права ему мешать. Даже она.

Аларм заметил Элли, но не сделал попыток скрыться и отдалиться, сам шагнул навстречу, поэтому она неуверенно двинулась к нему. Подошла и взяла его за руку — он легко сжал её пальцы и сразу отпустил, отстранился слегка.

— А я тебя везде искала, — сказала она.

— Спасибо, что нашла, — Аларм чуть улыбнулся.

Элли осторожно взглянула ему в лицо.

— Что-то случилось?

Аларм пожал плечами.

— Нет. Просто ходил и думал.

Но Элли видела по его лицу, что думы, похоже, были невесёлые. И неспокойные. Тяжёлые, мрачные. Что могло Аларма так обеспокоить?

— Аларм, если тебя что-то мучает, ты вполне можешь со мной этим поделиться, — тихо сказала она. Разве не для того нужны любимые и любящие близкие люди, чтобы помогать в проблемах? Может, это как-то связано с Энни? Он же из-за неё в последнее время какой-то мрачный. Опять поссорились? Когда успели? — Ты снова с Энни поругался? — спросила она напрямик.

— Нет.

— А что тогда?

Аларм взглянул на неё так, словно увидел впервые. Увидел и пронзил своим странным взглядом насквозь. У него редко бывал такой взгляд — Аларм как будто одновременно и уходил куда-то очень глубоко в себя, и особенно остро воспринимал всё окружающее, не пропуская ни малейших деталей. И замкнутость, и откровенность, и невероятная проницательность, и непонимание всего. Как будто он начинал судить вещи каким-то другим измерением. У него даже глаза менялись — в такие моменты Элли видела, насколько они необычного глубокого синего цвета. И их выражение…

Но Аларм почти сразу отвернулся и снова стал обыкновенным.

— Помнишь, Виллина сказала… Если бы мы не пошли на войну… были бы мы добрее?

— О, — чуть выдохнула Элли и не знала, что ещё сказать.

Аларм сорвал с ближайшего куста лист и, не глядя, принялся его рассеянно раздирать в клочья.

— Но мы ведь не могли поступить иначе, — нашлась наконец Элли.

— Не могли, — Аларм нервно уронил обрывки листа на землю и сорвал другой. — Но я не могу отделаться от всего этого… — он в раздражении оборвал с ветки целую горсть и снова уронил листья на землю. — Понимаешь, я снова начал всё это вспоминать. Раньше не думал, а теперь оно всплыло… И что хуже всего — я всё это теперь воспринимаю по-другому. И я не знаю, как правильно.

— Что правильно? — шёпотом спросила Элли. Она тоже сорвала лист, но не разорвала и не бросила его, а вертела в руках.

— Как правильно теперь оценивать всё, что было. Понимаешь, я умирал и был на том свете. Оттуда оцениваешь жизнь совсем иначе, — Элли замерла при этих словах Аларма, он очень редко об этом говорил. — А потом я вернулся, и оказалось, что я по-прежнему ничего не понимаю. Что мне надо ещё всю жизнь пройти до конца и попытаться что-то понять. А я пока не могу… Я был воином, я сражался, я защищал других. Друзей, тебя, Волшебную страну. Но мне приходилось убивать. Я воспринимал это как само собой разумеющееся. А теперь не могу к этому спокойно относиться. Я убивал тех, кто в войне не виноват — все эти подданные Пакира, многие из них всего лишь исполняли его приказы, подверглись внушению… А хуже всего — из-за моих ошибок умирали те, кто сражался вместе со мной… И всё это ужасно.

Элли почти физически ощущала, как нелегко даётся Аларму этот разговор и как он в то же время ему необходим. Ей очень хотелось чем-то помочь, поддержать какими-то нужными словами. Но она растерялась. Слишком сложная тема — и неожиданная. Элли не знала, что сказать. Оставалось слушать.

— Если бы мы не сражались, то погибла бы Волшебная страна, — продолжал Аларм, напоминая слова Виллины. — Но почему иногда для того, чтобы кто-то жил, должен умереть другой? Даже если это какой-нибудь каббар. У него тоже есть душа, он тоже хочет жить. Да взять любую войну… Получается, нет правых и виноватых. И те, кто убивал, и те, кого убили, они в целом равны. Просто кто-то начал первым. А второй вынужден был ответить, иначе погиб бы не только он сам, но и кто-то ещё. Путаница какая-то, — Аларм провёл рукой по лбу, по волосам. — Герой тот, кто убил больше всего людей? В обычной жизни его бы посадили в тюрьму, а на войне — прославляют. Нелепость. Если бы я не хотел убить, то я бы не освободил отца, не помог бы тебе и не помог бы Волшебной стране. Но я хотел быть воином и понимал, что придётся убивать, и я шёл к этому, а теперь не знаю, как мне с этим разобраться. И как с этим жить.

Аларм замолчал, опустив руки. Элли тоже молчала. Аларм редко был таким… Обычно он все переживания держал при себе. Видимо, прорвало. Нельзя же копить всё в себе бесконечно. А он говорил быстро, как будто торопился выплеснуть…

Элли попыталась представить на месте Аларма себя. Наверное, она относилась к этому проще. Старалась запихнуть все неприятные воспоминания подальше, потому что, если всё это перебирать — будешь только мучиться. Она ведь тоже шла на эту войну. Шла и понимала, что её там ждёт.

«Выходит, ты можешь даже убить?» — вспомнился потрясённый вопрос Страшилы в городе Теней. «Да», — с ужасом поняла она тогда.

Ради своей сестры, ради друзей, ради своей страны, она смогла бы убить. И это страшно.

«А когда-то я даже своими руками убила Бастинду», — подумала она. Хотя на самом деле осознанной цели «убить» в её жизни никогда не было. С Бастиндой и вовсе произошла трагическая случайность. Элли до сих пор помнила свой шок.

Но Аларм прав. Тут действительно невозможно понять, что правильно и что неправильно. Убивать — плохо. Но убивать на войне, чтобы не убили твоих близких — оправданно. Получается, так?

— Убивать тоже страшно, — тихо проговорил Аларм, словно услышав мысли Элли. — Знаешь, говорят, главное — не смотреть в глаза тому, кого убиваешь…

Элли участвовала в последней битве, но там она в основном руководила войсками и сдерживала магией звёздных легионеров Пакира. Некогда было терзаться моралью. Надо было спасать своих друзей и свою страну. А потом ей и вовсе было не до того, тогда все с ног валились, пока лечили раненых. Получается, у Элли скорее был мотив всё-таки спасти жизнь, а не отнять её.

Но у Аларма всё по-другому. Он воин. Он сражался с мечом в руках. И не единожды.

— На войне надо хотеть убить, — со злостью продолжил Аларм. — Иначе ты не воин. И неважно, каковы мотивы такого желания. А чтобы стать хорошим воином, ты заранее тренируешься, отрабатываешь движения, меткость, ловкость, выносливость… Владение разными видами оружия… Делить всех на друзей и врагов легко, и для кого-то ты делаешь добро — защищаешь, охраняешь, спасаешь от врагов. Но для кого-то это — зло, потому что он умирает от твоей руки. Но ты не чувствуешь угрызений совести, не мучаешься, не переживаешь, ты знаешь — иначе он убьёт тебя и твоих друзей. Насколько это правильно?

Аларм замолчал — Элли по-прежнему не знала, что тут сказать. Ей уже было неловко от этого. Она только смотрела Аларму в лицо.

— Я думаю: начнись сейчас снова война, я ведь не смогу устраниться, — продолжил он после паузы. — Хоть с Кориной, хоть с кем бы то ни было. На войне не до таких рассуждений, когда на кону жизнь моих друзей, которых я, со своими навыками, мог бы защитить. Но относиться к войне по-прежнему я всё равно не смогу. — Аларм почему-то пожал плечами. — Другие могут. Для них война хотя и страшна, но таких вопросов, как я, они себе не задают.

— Кто — они? — наконец неловко спросила Элли. Хотя тут же подумала, что она-то в число «их» входит в первую очередь. Она не хотела мешать Аларму выговариваться — он, может быть, пока и не нуждался в диалоге, но не спросить не могла.

— Все, кого я знаю со времени войны, и кто тоже сражался. Даже наши друзья. Я не спрашивал, но это видно. Хотя, может, они слишком хорошо всё прячут… — Аларм помолчал — Элли ждала — и снова продолжил: — Чтобы быть воином, надо быть в определённых вопросах совершенно равнодушным. Чтобы уметь равнодушно отнять жизнь… Тем, кто с детства спокойно к этому относится, хотя бы к тому, чтобы убивать животных, — им проще. Я тоже относился спокойно. Но… Одно дело — стрелять по мишени, а другое дело — по живым людям. Или — рубить мечом чучело или живого человека… — Аларм потёр лицо обеими руками. И взглянул на Элли каким-то отчаянным взглядом: — Понимаешь меня?

Элли быстро кивнула.

— Я всё равно должен буду защитить, если понадобится, но… — Аларм безнадёжно махнул рукой. — Думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.

Элли снова часто-часто закивала.

— Я никогда не боялся и не буду бояться войны, — Аларм всё не мог остановиться в рассуждениях. То ли пытался Элли что-то объяснить, чтобы она не поняла его неправильно, то ли просто сам пытался разобраться и сформулировать мысль. — Но… Иногда там приходится творить такое… Когда лучше вообще не думать, что ты делаешь. Ударил — уклонился — ударил, — Аларм с размаху рубанул рукой воздух.

— Но ведь не ты виноват в этой войне, — осторожно заметила Элли. — Не ты её начал.

— Не я, — мрачно согласился Аларм. — И тем труднее понять. Если бы все наши воины не стали участвовать в боях, потому что убивать — это неправильно и страшно, то погибла бы вся страна, потому что враг бы всё равно напал. Ему всё равно, что мы думаем. Хорошо было бы, если бы можно было остановить врага без убийств. Но так не получается.

Он издал нервный смешок, лицо исказилось в болезненной гримасе.

— Вот мы ведь не убили Пакира, а только изгнали. Или он сам решил уйти, неважно. Мы не уничтожили Зло и Тьму, позволили ему уйти живым. Хорошо ли это? С одной стороны, мы вроде как представляли собой силы Света и Добра. С другой стороны, чем это может аукнуться в будущем, для каких-нибудь других миров? Разве, чтобы бороться с Тьмой, чтобы уничтожить её, нужно самому стать немножко тёмным? Ведь Свет не может убивать. Но если ты сам немножко Тьма, то это значит, что Тьма не погибает. Разве можно оставлять Тьму в себе? Разве можно считать это правильным? Будь немножко тёмным, главное, чтоб не совсем? Элли, я ничего не понимаю.

Элли пыталась осмыслить.

— Может, не всегда получается что-то хорошо и правильно в целом, — осторожно заговорила она, сама не очень представляя, что пытается сказать. — В смысле, вот, знаешь… общая картинка. Но можно рассудить по деталям… Как бы… судить каждый момент по тому, как было правильно поступить именно тогда. Ты не мог не воевать. Не мог оставить отца в рабстве, не мог оставить друзей в беде… Для тебя это было в приоритете, и ради этого ты, возможно, жертвовал чем-то другим…

— И продолжаю жертвовать сейчас, своим душевным спокойствием, — пробормотал Аларм.

— Может быть, и так. Но ведь и ты, и я — мы не могли бы поступить иначе.

— Не могли, — с тяжёлым вздохом согласился Аларм. — Я бы не поступил иначе, потому что не мог не защитить то, что мне дорого. Просто мы все заплатили высокую цену за мир и покой.

— Да, — кивнула Элли. — Но не всё в мире можно чётко разделить на правильное и неправильное…

— Нет, — резко перебил её Аларм с хмурым видом. — Это опасные рассуждения.

Элли озадаченно взглянула на него.

— Почему?

— В мире обязаны быть чёрные и белые тона, — сердито объяснил Аларм. — Просто все поступки каждого человека — это постоянный переход с одной стороны на другую. Только не так, как это Корина делала, по крайней мере раньше. Когда всё серо и единственный критерий — насколько что-либо хорошо лично для себя. Я имею в виду, что человек в любом случае должен оценивать свои поступки, как правильные и неправильные. Как хорошие и плохие. Не с личной точки зрения, а с объективной. Понимаешь?

С этим Элли не спорила.

— Это я понимаю, — подтвердила она. — Но что есть объективность в данном случае? С какой точки зрения судить?

Аларм ссутулился.

— Не знаю. Возможно, личная совесть. Но её ещё тоже надо как-то настроить, — он снова как-то болезненно усмехнулся. — Всё очень непонятно…

— Относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе? — предложила Элли избитую истину. Аларм поморщился.

— Возможно. В этом хотя бы есть понятный смысл…

— Ты воевал и убивал не потому, что хотел убить, а потому, что хотел освободить отца и помочь друзьям, — снова принялась размышлять вслух Элли. — Знаешь, как иногда останавливают лесные пожары? Пускают встречный контролируемый огонь. А врачи при операциях? Вырезать у человека больной орган, но спасти жизнь. Или как та же Виллина со своим заклинанием против урагана Гингемы. Так и против вражеской армии мы выставляем свою…

— Зло остановить другим злом? — недовольно скривился Аларм.

— Нет, — быстро мотнула головой Элли. — Не это. Не так. Тут просто вынужденная мера. Контролируемая, это главное. Что у тебя при этом в душе? Желание убить или желание защитить? Это главное! Ты убивал в крайнем случае, когда иначе не мог. Если бы ты мог выбирать, неужели ты бы выбрал чужую смерть? Вспомни свой поединок с Тогнаром. Ты до последнего надеялся, что не убьёшь его, и не убил — он сам ошибся и упал в Усыпительный источник.

Теперь, кажется, прорвало Элли. Слова сами лились из неё, с трудом поспевая за мыслями:

— А я? Чем я лучше? Я Хранительница, на моей совести не меньше тяжестей, чем на твоей. А может, и больше, потому что я посылала воинов в битвы, зная, что они могут не вернуться. Ты убивал чужих, а я посылала и вела в битвы своих! А потом видела, что с ними стало, и это было ужасно, особенно когда я уже ничем не могла им помочь. Я, конечно, тоже не стояла в стороне, но могла я не вести их в битвы?

Элли тоже говорила торопливо, выплёскивая наболевшее. И теперь Аларм молча слушал, понимая, что ей не нужен диалог.

— Был ли у меня выбор? Был. Отдать всё Пакиру без боя. Или отказаться от должности Хранительницы. Уйти от проблемы, спрятать голову в песок, как страус! Виллина права: самоустранение в данном случае — и есть зло, потому что оно — подлость и трусость. Добро — это не беспомощность и бесхарактерность. Оно должно уметь защищаться и защищать других.

Элли видела, что Аларм, может быть, не до конца с ней согласен, но молчал. То ли не знал, что возразить, то ли не хотел мешать, сбивать с мысли.

— Мы оказались в условиях, когда выбор был только таким, — продолжала она. — И я считаю, что это испытание мы прошли достойно. Да, не без ошибок. Возможно, если бы мы что-то сделали по-другому, погибло бы меньше людей. Но из прошлого надо извлечь урок и отпустить его, а не терзаться всю жизнь. Этим мы не поможем ни себе, ни погибшим. К тому же ты не сможешь перестать быть воином, а я не перестану быть Хранительницей. Мы же не ради себя это делаем, мы должны ими оставаться ради других, ради близких, ради своей страны. Это тяжёлый крест, но если бы он нам был не по силам…

— Крест? — переспросил Аларм.

— В одной из религий Большого мира есть такое выражение — «нести свой крест». Это как судьба или предназначение. Считается, что каждому человеку даётся крест по его силам, и не даётся сверх них, — объяснила Элли. — Возможно, мы тут многое не понимаем, — сдалась она. — Это слишком сложный вопрос. Только глупые люди считают, что могут сходу решить глобальные этические проблемы и объяснить всё в двух словах. А мудрейшие философы мира говорят «я знаю, что я ничего не знаю».

— И кто мы с тобой? Мудрейшие философы? — слегка улыбнулся Аларм с лёгкой иронией. Элли обрадовалась, что он «оттаял».

— К сожалению, нет, — со смешком сказала она. — Но может, когда-нибудь станем… С таким-то настроем. Хотя главный мудрец у нас всё равно Страшила.

— Боюсь, даже когда я что-то пойму, легче не станет, — снова помрачнел Аларм, опуская голову.

Элли шагнула к нему и обняла. Аларм сначала просто стоял неподвижно, но потом обнял её в ответ — благодарно, и как будто просил прощения. Элли не могла бы объяснить это словами, но чувствовала.

— Спасибо, — шепнул он. Так они и стояли минут пять. Неподалёку мелькнула любопытная морда единорожицы Сильвии и исчезла. Потом вдалеке прозвенел весело голос Энни:

— Эй, я, конечно, понимаю, в парке много романтических уголков!..

— Пойдём, — засмеялась Элли, отстраняясь и беря Аларма за руку. — Нам и правда пора лететь.