Подкидыш (джен)

Осень 1981г.

Поместье семьи Селвин приходило в упадок. Сад зарос сорняками. Наглые одуванчики пробивались сквозь песок подъездной дороги, а плодовые деревья высохли и вымерзли. Выжили только дубы и липы — этих ничто не возьмет. Вековые деревья сплетались вверху своими ветвями, и листва их образовывала как бы зеленый полог, сквозь который лучи солнца падали на землю в виде ровных золотых кружков. Колонны галереи разрушились от времени, и никто не поправлял их; беседки подгнили, упали, сравнялись с землей; прекрасные статуи, выполненные столь искусно, что лучшие скульпторы мировых столиц почитали за честь пройти обучение у их мастера, покосились, словно прокаженные страшной хворью, и насмехался над всем, что еще подавило признаки жизни; некогда великолепные лужайки оказались усеяны колючими кустарниками; и сад одичал, принял первобытный вид и, казалось, дремал, вернувшись к прежним грезам.

В самом центре сада разлилось озеро. Когда-то по гладкой поверхности бегали лодки, и в нем водилась рыба. Теперь же оно покрылось зеленой порослью, так что неопытный глаз мог бы принять его за гладко выкошенную лужайку, если бы не отвратительное кваканье целого хора лягушек, нарушавших здесь вечную дремоту запущенного парка.

Некогда роскошный двухэтажный особняк обветшал. Краска на фасаде дома, выступающим полукругом, облупилась и потеряла яркость; колонны, поддерживающие портик главного входа, были покрыты трещинами и выбоинами; ступеньки крыльца местами сгнили; изящные барельефы потеряли былой шик. Внутри тоже требовался солидный ремонт: лестницы, нуждаясь в новом ковровом покрытии, скрипели и вздыхали; а лепнина в виде огромных змеев потускнела и поблекла, местами потеряв свой истинный цвет.

Вместе с домом совсем сдал и его хозяин, Старый Макс Селвин. Справедливости ради, его еще нельзя было назвать стариком, но шуточное прозвище, придуманное кем-то по уже давно позабытой причине, закрепилось намертво. В молодости Старый Макс был чертовски хорош собой и привык ловить на себе заинтересованные женские взгляды. Даже сейчас седина и морщины казались маской, соскоблив которую, можно увидеть приютное юное лицо.

Старый Макс склонился над рабочим столом, скорчившись в неудобной позе, над бумагами и изучал их с таким воодушевлением, словно перед ним были последние сокровища мира. Это было его завещание, составленное два года назад и заверенное нотариусом, Чарлусом Поттером. Разорённое поместье, которое скоро могло уйти с молотка за долги, согласно закону, переходило дальнему родственнику по мужской линии, а вот личное имущество делилось между сестрами и племянниками в равных долях.

Старый Макс раскрыл серебряный портсигар с золотой монограммой в виде переплетенных между латинских букв «S» и «P». Его крышка оплавилась, но укрощающий ее изящный миниатюрный герб в виде треугольника, поделенного вертикальной линией с кругом по центру, почти не пострадал. Селвин вытянул из него папиросу и щелкнул зажигалкой. Весело брызнул вверх языка пламени, охотно лизнув папиросную бумагу. Затяжка получилась глубокой и дым проник глубоко внутрь, наполняя грудь теплом.

Несколько раз пробежав глазами завещание, Старый Макс тяжело вздохнул, свернул вчетверо лист завещания и медленно разорвал. Потом скомкав бумажки, он бросил ее в пепельницу, задумчиво прожигая папиросой в ней дыру. Завещание, издав рев, вспыхнуло, свернулось в черный невесомый комочек, который мгновенно раскалился докрасна и распался в серый прах.

Старый Макс откинулся на спинку кресла и, достав фляжку из кармана, сделал большой глоток скотча. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться в джентльменском клубе и пообщаться с другом, предпочтительно на шпильках и в нейлоновых чулочках. Жидкость обожгла горло и оглушительно ударила по обнаженным нервам. Алкоголь проникал вмозг, тело и душу в очень специфическом порядке, сначала давая простор защитным реакциям, потом агрессии, а затем неизбежно пробуждая чувство вины. Особенно стыдно было перед дочерью.

Старый Макс поднялся и, выйдя из кабинета, длинным рядом парадных комнат прошел в обширную галерею, освещенную высокими готическими окнами. Это огромная фамильная галерея с прекрасным сводом, как в монастырских коридорах, была выстлана косоугольными белыми и черными плитами, а на стенах, на темных панелях, размещались в два или ладе в три ряда портреты разных размеров, изображающих членов семьи Селвин.

Самое почетное и выигрышное место занимало генеалогическое древо. Это был мощный раскидистый дуб, в зеленых ветвях которого были изображены стилизованные цветы с именами и датами жизни. Старый Макс быстро нашел собственное имя, больше напоминающее скороговорку: «Максентиус Октавиус Селвин». Он опустил глаза, пропустив ветвь с дочерью, и уперся взглядом на внука. Что же ты такое, Максанс Селвин? Дикая и опасная зверушка, на которую нацепили ошейник и пытаются приручить? Магловская бомба замедленного действия, способная тихо и незаметно уничтожить мир?

Старый Макс покачал головой. Лишь одно он знал твердо: Максанс Селвин был маленьким мальчиком, которого он при других обстоятельствах любил и носил бы на руках. Бедному малышу просто не повезло — он родился не в той семье и не в то время.

Сзади послышались всхлипы, и Старый Макс быстро обернулся. В нише стояла Лаодика, вытирая платком красные, опухшие от слез глаза. Отцовское сердце сжалось от жалости к дочери и от собственной беспомощности, невозможности защитить родного ребенка от беды. На Лаодику было тяжело смотреть — она совсем исхудала, и кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок, а на лице лежала печать недавнего тяжелого горя матери, потерявшей ребенка. Мягкие и густые, цвета воронова крыла волосы прядями падали на слегка дрожащие плечи, а в темных глазах виднелось глубокое отчаяние, терзавшее ее душу.

— Тебе давно пора спать, Лу, — мягко сказал Старый Макс, словно они оба вернулись в ее детство.

Бедное, бедное его дитя. Если бы Лаодика не отвергла ухаживания Троя Сейра из-за любви к этому мерзавцу, чье имя Селвин даже брезговал произносит, то все случилось наилучшем образом: денег американского зятя с лихвой хватило бы на оплату долгов, но главное, что там, за океаном его девочка была бы в безопасности.

— Почему ты не ищешь его?! — выпалила Лаодика, едва не срываясь на крик. — Почему его никто не ищет?!

— Пойдем я провожу тебе в спальню, — предложил мужчина, осторожно беря дочь за локоть. — Ты сегодня принимала витамины?Это Макс так пытается скрывать от дочери, что пичкает ее успокоительными

Лаодика вырвалась и враждебно посмотрела на отца, готовая исцарапать ему лицо. Старый Макс непроизвольно отшатнулся, стараясь сохранить спокойствия. Вспышки агрессии появились недавно и чертовски пугали Селвина. Приходилось напоминать себе, что перед ним стоит его маленькая принцесса Лу, а не дикая гадюка.

— Не надо говорить со мной, как с сумасшедшей, — яростно прошипела девушка, но сразу же сдала позиции, всхлипнув и с трудом задавив в себе новый поток слез. — Прости, папа, я не хотела пугать тебя, — она замолчала, судорожно переведя дыхания, словно ей не хватало воздуха и, пытаясь собрать взбудораженные мысли, призналась: — Я все время думаю о Макси. Это же ужасно, что мы дома, а Макси где-то держат совсем одного.

— Милая, — тяжело вздохнул мужчина, притягивая дочь к себе и крепко обнимая. — Но ты же знаешь, что ребенок прожил всего несколько. Макси родился слишком слабым и…

— Но он светиться на древе, — перебила Лаодика, попытавшись отшатнуться от него, но Селвин держал крепко. — Я чувствую, папа, что Макси жив.

Появление бастардика на фамильном древе было загадкой. Видимо, сама магия, как будто бы насмехаясь над несбывшейся мечтой Старого Макса — увидеть имя своего сына-сквиба на ветви, признавала мальчишку. В будущем для нового хозяина поместья это станет неприятным и щепетильным сюрпризом, а для хранителей очередной проблемой, для решения которой они предпримут любые меры. Ситуация вырисовывалась крайне опасная для Лу, а позволить себе подставить ее во второй раз Старый Макс не мог. И так выходило, что виноватым во всем был он, а страдала бедная девочка. От этого было особенно паршиво на душе.

— Раз его цветок распустился, значит Макси вырастет очень сильным волшебником, — задумчиво сказала Лаодика, словно прочитав его мысли. — Единственное, на что я могу надеяться это то, что магия защитит его.

Старый Макс молча кивнул. В отличие от дочери, его собственные надежды, связанные с мальчиком, были иными. В малыше Максансе соединилась кровь трех братьев, и подобное сочетание было уникальным. И хоть его магический потенциал вызывал у Селвина не восхищение, а опасение, он все равно верил, что мальчик разорвет те оковы, которые братья добровольно надели на себя.

— Я люблю тебя, Лу, — прошипел мужчина, неосознанно переходя на парселтанг.

Старый Макс поднял глаза, отыскав на древе Антиоха, и осуждающе покачал головой. Откуда этому глупцу было знать, что у подарков Смерти всегда есть цена.