Подкидыш (джен)

Средневековье

Парадный зал, предназначенный для собраний ложи «Sacra Mors» был увешан бордовыми знаменами, на которых золотыми нитями был вышит знак Даров смерти. Рыцарские штандарты⁽¹⁾ были прикреплены у самого потолка, развеваясь между свечами, освещающими комнату. Вдоль стен тянулись длинные дубовые скамьи, украшенные весьма вычурной резьбой, на которых восседали хранители. Они кутались в бесформенные черные мантии и надвигали пониже капюшоны, скрывающие лицо и личность члена ложи. Пол был вымощен темно-зеленой со светлыми разводами плиткой, на которой, заметно нервничая, переминался с ноги на ногу молодой мужчина. Его можно было назвать еще юношей, не старше двадцати лет, с густой копной каштановых волос и оливковыми глазами, которые, казалось, светились на загорелом лице. Хильдерик внимательно смотрел на едва заметную дверь, находящуюся рядом с большим каменным столом, стоящим на возвышение у окна, за которым пустовали семь стульев.

Послышался удар в гонг. Звук был низким и приятным, он проникал сквозь толстые стены и катился дальше по коридорам. Дверь отворилась, и семеро вошедших магистров стали занимать свои места за столом. Их мантии были торжественно белые, от чего казалось, что от волшебников исходил свет. Мантии шестерых были украшены серебряными узорами, а лица закрыты медными масками, в то время как одежда седьмого, сидящего по центру, была расшита алыми нитями, а маска щедро украшена драгоценными камнями.

Верховный магистр приподнял правую ладонь, призывая к тишине расшумевшихся хранителей, и, когда те уважительно склонили головы перед ним, начал свою речь.

— Сегодня мы собрались по печальному поводу, — начал он изменённым заклинанием голосом. — Наш брат, хранитель Хильдерик, предал нас, нарушив законы ложи.

Хранители возмущенно загалдели, кидая на Хильдерика взгляды, полные ненависти. Но тот даже не подумал смутиться. Страх бесследно испарился, его место заняло безграничное спокойствие. Хильдерику казалось, что он был всего лишь случайным наблюдателем разыгрывающейся драмы, а не ее виновником, и он был готов подчиниться любым капризам судьбы.

— Совет магистров принял решение о наказании хранителя Хильдерика, — продолжал Верховный, опираясь о стол. — Он будет заточен в темницу до конца своих дней без права покидать ее.

— Как Вам будет угодно, отец, — кивнул Хильдерик, склонившись на одно колено. — Я болен и не уверен, что протяну больше года в неволе. Но я буду жить в своих сыновьях, которых ни Вы, ни Ваши прохвосты никогда не найдете. Как и Вы, дорогой отец, живете и умрете со мной.

— Как жаль, что я не придушил тебя в колыбели, — выплюнул Верховный, неосознанно положив руку на сердце, которое было готово взрываться от боли несчастного родителя, обрекшего на смерть любимое дитя, и приказал. — Уведите его!

Двое хранителей, подхватив Хильдерика, неожиданно зашедшегося диким хохотом, вывели его из зала. Остальные, молча проводив их взглядами, переглядывались, не зная, как следует вести себя дальше.

— Братья, — обратился к присутствующим его отец. — Я прошу вас позволить мне передать свой чин преемнику.

Хранители и остальные магистры удивленно зашептались, боясь поверить в слова Верховного. Магистр Адальберт возглавлял ложу последние пятьдесят лет, приняв бразды правления еще совсем юнцом. Он завоевал доверие хранителей и уважение более старших магистров тем, что вовремя разгадал замысел заговорщиков, подавив только зарождающееся восстание. Адальберт искренне заботился о процветании ложи, помогая нуждающимся и соблюдая все законы. Хранители чувствовали его защиту и привыкли существовать за его могучей спиной, они были не готовы осиротеть.

— Но Верховный может уйти на покой только в случае своей смерти, — напомнил один из магистров, обеспокоено сжимая и разжимая ладони.

— И я молю вас всех об этом, — тихо попросил Верховный магистр. — Мне нет больше места в рядах хранителей равновесия между смертью и бессмертием. Проголосуйте и отпустите же меня, братья, в страну мертвых.

Один из магистров, сидящий слева, с трудом поднялся. Он был уже преклонного возраста, заставший еще отца Адальберта и считавшийся его правой рукой.

— Проголосуем, братья, — поддержал его магистр Ричард, позволив себе вольность и похлопав Адальберта по спине. — Поднимите палочки те, кто за то, чтобы исполнить волю Верховного магистра? — он принялся пересчитывать голоса, но, поняв, какой будет результат, оставил ненужное занятие и объявил. — Единогласно!

Остальные магистры спустились в зал, оставив Адальберта одного. Все присутствующие подняли палочки, целясь в Верховного, и недружным хором произнесли заклинание. Зеленые вспышки, словно стрелы искусных лучников, полетели в Адальберта, беззвучно просящего прощения у сына. Младший хранитель, непонятно откуда взявшийся, подхватил безжизненное тело Верховного, после чего быстро скрылся.

— Перейдем к следующему вопросу, — твердо сказал магистр Ричард, дав понять, что собрание не закончилось. — Верховный магистр успел расшифровать даты рождения Невинного и Проклятого.

1) Штандарт или этандар (estandart, estendart) — флаг с горизонтально ориентированным полотнищем чаще всего вилообразной (но не обязательно) формы, несущим родовую символику и «ливрейные» цвета своего владельца.

Вернуться к тексту

Осень, 1980 г.

Сентябрьская ночь выдалась поразительно ясной. На небе причудливыми мерцающими огоньками сверкали звезды, освещающие Тисовую улицу. Легкий ветер шевелил кроны деревьев, за которыми прятались аккуратные домики. Уже пожелтевшие листья, изредка попадавшиеся на дорожке и портящие картину идеального пригорода, предупреждали, что теплые деньки позади и следовало приготовить дождевики. Но перед домом номер четыре редкая листва была убрана, а лужайка с несколькими ухоженными клумбами цветов ровно подстрижена. На ней нерешительно топтались два силуэта. Первый, закутанный в черную мантию, более широкоплечий и явно принадлежавший мужчине, держал одной рукой плетеную корзинку. Он с интересом оглядывался по сторонам и удивленно качал головой, поражаясь укладу жизни обитателей Литтл Уингинга. Вторая фигура была женской, миниатюрной с копной рыжих волос. Она, в отличие от своего спутника, пряча в широком воротнике лицо, смотрела на корзинку, готовая в любой момент выхватить ее.

— Я не уверена, что мы поступаем правильно, — сдавлено сказала Лили, нервно заламывая руки.

— Мы это обсуждали, — отмахнулся Джеймс и с неприязнью сплюнул. — Ты помнишь, что мой папаша-сноб не даст и кната на «ублюдочного» внука, а что мы сами можем дать ребенку?

— Его зовут Гарри, — сухо напомнила Лили, окинув бойфренда раздражённым взглядом.

Молодые люди помолчали, думая о своем. Поттер продолжал разглядывать магловские домики, отмечая, что у многих вместо каминных труб торчали огромные белые тарелки на ножках на крышах, а под окнами висели белые ящики. Парень хотел было спросить об этих странных устройствах у Эванс, но споткнувшись об ее стеклянное выражение лица, скривился: вечно эти девчонки все усложняют.

Лили, мысленно, как мантру, повторяла доводы Джеймса, стараясь убедить себя в его правоте. Гарри появился на свет почти три месяца назад, и это время было сложно назвать счастливым. Коттедж Джеймса, доставшийся ему в наследство от бабушки, несмотря на войну, был центром веселья для золотой молодёжи. Шумные вечеринки затягивались на несколько дней, а ребенок не вписывался в богемный образ жизни. Нет, Лили, конечно, старалась быть хорошей матерью, но у нее буквально все валилось из рук: не получалось ни пеленать его, ни правильно кормить. Малыш часами, извиваясь дугой, кричал, а его мама, не понимающая его желаний, плакала рядом с ним. А после того, как Поттеры-старшие лишили Джеймса финансовой поддержки, стало совсем тяжко.

— Мы пытались, цветочек, — напомнил Джеймс, стараясь, чтобы его голос звучал максимально мягко и ласково. — Гарри будет лучше с твоей сестрой, чем с такими никудышными родителями, как мы.

— Да, да, я понимаю, — закивала Лили, стараясь сдержать слезы. — Но это же временные трудности?

— Конечно, — поспешно заверил ее Поттер и принялся перечислять их будущие перспективы, загибая пальцы на свободной руке. — Мы обязательно поженимся, когда мне исполнится двадцать один, и тогда я смогу дать ребенку свою фамилию.

— Никак не привыкну к вашим дурацким законам, — поморщилась Лили.

— Отцу придётся признать внука, и думаю, что он устроит меня в семейный бизнес. — продолжал Джеймс. — Мы встанем на ноги, у нас будет свой большой и красивый дом, и мы заберём Гарри. Если захочешь, то наймем няню, а ты сможешь заняться карьерой с протекцией моей семьи. Все будет хорошо, цветочек. Нам нужно только потерпеть.

— Ты обещаешь? — тихо спросила девушка, с надеждой смотря на парня.

— Клянусь, — ответил Джеймс, шумно вздохнув и опустив глаза, и привел последний козырь. — Тем более, сейчас идет война, а Гарри заслуживает расти в мире.

Поттер бережно поставил корзинку на крыльцо и погладил спящего малыша по щеке, стараясь получше запомнить черты его лица. Он достал из внутреннего кармана мантии конверт, обвернутый в платок, на котором ровным каллиграфическим почерком было выведено «Миссис Дурсль», и всунул его в одеяло. Джеймс легким взмахом палочки накинул на сына согревающие чары, которых по его расчету должно было хватить до утра, и вернулся к Лили, обняв ее за плечи. Девушка, не удержавшись, все же расплакалась, безрезультатно вырываясь из крепкой хватки бойфренда.

— Я хочу посмотреть на него, — попросила она, всхлипывая всем телом.

— Ни к чему эти долгие прощания, — отрицательно помотал головой Джеймс, успокаивающе поглаживая девушку по волосам. — Мы его скоро заберём.

Ночную тишину Литтл-Уингинга нарушил громкий хлопок, и на огромном табло в секторе борьбы с неправомерным использованием магии в это же время загорелось сообщение, уведомляющие, что в магловском пригороде Лондона трижды была использована магия. Еще несколько лет назад сотрудники должны были отреагировать и направить хотя бы стажеров для выяснения причин, но сейчас, когда все силы Министерства были брошены на борьбу с Пожирателями смерти и их предводителем, сообщение осталось не замечено из-за нехватки кадров.

А малыш Гарри, проигнорированный Магическим миром, беспокойно ворочался. Осенний ветер задиристо тянул на себя его одеяло, на котором было заботливо вышито зелеными нитями «Г. Дж. П.», но вскоре переключил свое внимание на листву. Гарри чихнул несколько раз и неожиданно улыбнулся. Возможно, ему снилось, как отец под слабые протесты мамы кладет его в позу тигра на ветке и начинает раскачивать в разные стороны, вызывая восторг у сына. Возможно, малыш Гарри в последний раз хорошо думал о своих родителях.

Осень, 1980 г.

Утро только начиналось. Оно наступало тихо, незаметно, с первыми лучами восходящего солнца. Осторожно переступая через живую изгородь, огибая каждую травинку, крался свет, рождая первые шорохи. Он пробирался через щели между занавесками и заглядывал в окна, сообщая жителям Литтл-Уингинга, что новый день наступил.

Петуния Дурсль, которой за ночь удалось поспать несколько часов в перерывах между кормлением, с усилием воли открыла глаза, приподняв тяжелую голову, чтобы ей открылся обзор на детскую кроватку. Дадли, привыкший к режиму дня, мирно посапывал, а это значило, что у мамы было несколько минут в запасе до его пробуждения. Петуния, накинув халат, поднялась с диванчика, который был специально для нее поставлен в детской, тихо вышла из комнаты и спустилась на первый этаж, не забыв по пути заглянуть в их с мужем спальню и убедиться, что Вернон ночевал дома.

Их брак переживал не лучшие времена и раздельные спальни вряд ли имели положительное влияния на его крепость, но были вынужденной необходимостью. Существует мнение, что девочки ищут мужей похожих на своих отцов. Вернон же был полной противоположностью доктора Джозефа Эванса. Он был старше жены на десять лет и не отличался ни мужской привлекательностью, ни чувством юмора. Зато Петуния, в отличие от своей матери, не ловила восхищенные взгляды хорошеньких медсестер на муже и не отстирывала чужую помаду от его рубашек. Вернон трезво смотрел на вещи, от него веяло уверенностью в завтрашнем дне и это компенсировало его лишний вес и безобразные усы. Петуния испытывала к мужу чувство благодарности и уважения, но полюбить так и не смогла. Впрочем, этого хватало для надежного и даже счастливого брака, но с рождением долгожданного первенца в их отношениях что-то разладилось. Вернон, чтобы покрыть кредит за дом и накопить на приличную частную школу для сына, работал без выходных и приползал домой настолько уставший, что сразу заваливался спать. А Петунии, занимавшейся целый день с Дадли, нужна была помощь. Признаться, сейчас она даже не могла вспомнить, когда именно решила переехать для удобства в детскую, чтобы не бегать каждые три часа для кормления из главной спальни. Тогда это казалось правильным решением. Но сейчас, когда они могли не разговаривать неделями, Петуния подозревала, что у мужа появилась любовница.

Миссис Дурсль зашла на кухню, безукоризненно чистую и сияющую отполированной до блеска нержавеющей сталью, и достала из ящика пустые, заранее приготовленные, стеклянные бутылки для молока, которые Вернон, севший на новомодную диету и чем вызвавший новый повод для ревности, выпивал за пару дней. Подхватив ящик, Петуния направилась к парадному входу, чтобы выставить бутылки к приходу молочника. Она открыла дверь и… Едва не споткнулась об корзинку. Ящик выскочил из ослабевших рук и кувырком полетел по ступенькам, а бутылки, будто живые, весело выпрыгивали из него, со звоном разлетаясь вдребезги, оставляя за собой маленькие осколки. Петуния на подкосившихся ногах присела на корточки и еле смогла сдержать крик, зажав рот ладонью. Из корзинки на нее смотрел младенец с ярко-зелеными глазами доктора Эванса.

Мозг, как Петуния не пыталась его заставить работать, с трудом соображал и затруднялся представить объяснения увиденного. А младенец неожиданно сморщился и завопил таким громким ревом, что мог разбудить всю Тисовую улицу. Женщина вздрогнула, приходя в себя, и, взяв ребенка на руки, принялась инстинктивно покачиваться, успокаивая подкидыша. Она подняла глаза и столкнулась с пристальными взглядами соседки и почтальона, которые о чем-то активно перешёптывались.

— Миссис Дурсль, у Вас все в порядке? — крикнула ей через дорогу миссис Ковальски.

Петуния заставила себя приветливо кивнуть и, подхватив корзинку, зашла внутрь, с грохотом захлопнув дверь. Со второго этажа уже слышался плач Дадли и недовольное ворчание Вернона, но миссис Дурсль была всецело сосредоточена на чужом ребенке. Малыш затих, елозя головой по ее груди, а Петуния, продолжая укачивать его, поставила корзинку на журнальный столик. В одеялах обнаружился конверт, адресованный ей. Петуния осторожно переложила малыша в корзинку и вскрыла письмо:

«Туния!

Прошу тебя, позаботься о Гарри. Он родился 30 июня 1980 года. С тобой ему будет лучше. Я знаю, что ты умеешь любить очень сильно.

Твоя сестрёнка,

Лили.»

— Ты что не слышишь, что Дадли плачет! — прокричал Вернон, перекинувшись через перелила, которые жалобно скрипнули под его весом, на втором этаже.

— Так покорми его! — рявкнула Петуния, неосознанно закрыв собой корзинку.

Лицо Вернона, не ожидавшего такой реакции от жены, вытянулось в изумлении. Он, удивленно пожав плечами, послушно скрылся в детской, где вскоре притих Дадли.

Петуния, затолкав письмо в карман, подхватила Гарри и прошла с ним на кухню. Пока мозг переваривал информацию, ее руки, доведенные за три месяца материнства до автоматизма, действовали машинально. Она включила чайник, сполоснула детскую запасную бутылочку и развела смесь.

— Нужно было сначала проверить твой памперс, — покачала головой Петуния, ругая себя за несообразительность.

На пороге появился Вернон, неся перемазанного в смеси Дадли. Он остановился, впившись взглядом в чужого младенца, и выжидающе посмотрел на супругу.

— Что это? — угрожающе спросил он, а его лицо опасно налилось краской.

— Не что, а кто, — спокойно поправила Петуния, словно они говорили о прогнозе погоды, и передала мужу письмо. — Это Гарри, мой племянник.

— Да хоть принц Уэльский! — взорвался Вернон, напугав детей. — Что он, черт возьми, делает на нашей кухне?!

От дальнейшего скандала семью Дурсль спас настойчивый стук в дверь. В окне супруги увидели полицейскую машину, припаркованную перед их домом, возле которой уже собралась толпа зевак, а на крыльце стоял совсем молоденький полицейский.

— Я открою, — бросил Вернон, не спуская с рук Дадли, о котором то ли забыл, то ли боялся оставлять его наедине с матерью.

Пока мистер Дурсль разговаривал с представителем закона, Петуния успела покормить, помыть племянника и поменять ему памперс, благо те были запрятаны по всему дому, только вот переодеть его было не во что. Она сама не могла объяснить или понять ни свое спокойствие, ни непонятно откуда взявшуюся привязанность к чужому малышу и полную апатию к собственному ребенку, ни четкое исполнения материнских обязанностей. Петуния пеленала малыша в его многочисленные одеяла, когда вернулся Вернон без сына в сопровождении полицейского.

— Сержант Беннет, — поздоровался тот, показав значок и внимательно рассматривая кухню.

— Дадли у соседей, — коротко сообщил мистер Дурсль.

Вблизи полицейский оказался совсем мальчишкой, на пару лет младше Петунии, высоким и ужасно худым с круглым лицом и совиными глазами, над которыми беззащитно хлопали длинные пушистые ресницы, и со смешными, похожими на карандаш тонкими усиками, которые по его мнению делали парня взрослее, но на самом деле предавали внешности комичность.

— Нам поступили сведенья, что вы нашли ребенка, — неуверенно пробормотал сержант Беннет, видимо, не совсем понимая, как должен действовать в данной ситуации.

— Да, — кивнула на малыша Петуния и спохватилась. — Присаживайтесь, пожалуйста, за стол. Чай или кофе?

— Ничего не нужно, — покачал головой полицейский, стараясь вести себя солидно, и устроился за барной стойкой, достав из папки гору бумаг. — Ваш муж уже показал мне ваши с ним удостоверения личности и письмо. Не могли бы Вы рассказать, как нашли ребенка?

— Он лежал в корзинке на крыльце, — ответила Петуния, крепко вцепившись в Гарри и исподтишка следя за Верноном, который уселся рядом с полицейским. — Это было около половины седьмого утра, но время лучше уточните у нашей соседки, миссис Ковальски, — она нервно хихикнула, попытавшись пошутить. — Знаете, с маленькими детьми сложно отличить день от ночи, так что я могу что-то напутать.

— Не волнуйтесь, у меня все зафиксировано, — ободряюще улыбнулся сержант Беннет, но глаза его остались холодными. — Значить, Вы утверждаете, что ребенок — Ваш племянник?

— Да, сын Лили, — снова послушно кивнула Петуния и, заметив насмешливый взгляд Вернона, громко добавила. — Это мой племянник Гарри, сын Лили Жозефины Эванс.

Лили, в отличие от старшей сестры, пошедшей в блеклую мать, была миниатюрной копией красавца-отца. Оба утончено стройные, чьи огненные волосы сияли словно яркое солнышко, а в ярко-зеленых глазах всегда прятались смешинки. Наверное, поэтому доктор Эванс, разглядев в новорожденной дочери собственные черты, дал ей второе имя в честь себя самого, назначив тем самым Лили любимицей всей семьи, а миссис Эванс с Петунией были вынуждены согласиться с ним, как делали это всегда.

— Как разновидность лилий? — оживился молодой человек, но сразу же стыдливо стушевался и сделал пару пометок на листке. — Извините, у моей мамы цветочный бизнес. У Вас есть доказательства родства с мальчиком, кроме письма?

— Нет, сэр, — вздохнула миссис Дурсль, чувствуя себя лягушкой, которая попала в банку с вареньем. — Понимаете, моя сестра сбежала из дома в семнадцать лет, — на этих словах Вернон выразительно хмыкнул, — и не давала о себе знать. Я не знаю, где и как она жила все эти годы, но результат ее жизни сейчас спит у меня на руках. Я знаю.

— Погодите, — перебил сдержант Беннет, нахмурившись, — Я правильно понимаю, что Ваша несовершеннолетняя сестра сбежала из дома, и ни Вы, ни Ваши родители не сообщили в полицию об этом, а потом через четыре года Вы находите племянника?

— Постойте, сэр, — вмешался в разговор Вернон, нависая над полицейским. — На что Вы намекаете?

Но Беннет даже бровью не повел на боевую браваду Дурсля, а лишь пригрозил тому пальцем.

— Спокойно, мистер, — попросил он, строча что-то в блокноте. — Я лишь озвучил, как выглядит картина со стороны. Напомню, что отказ от ребенка в возрасте до двух лет является уголовным делом. Полиция будет искать мисс Эванс и, если выясниться, что ее саму никто не видел уже три года, то миссис Дурсль будет первой подозреваемой в ее исчезновении, — сержант с сочувствием посмотрел на Петунью, после чего достал из бумажника визитку и протянул Вернону. — У моего брата юридическая фирма, а вам понадобится хороший адвокат, — молодой человек достал новые документы и снова обратился к миссис Дурсль. — Полное имя мальчика? Отец, я так понимаю, неизвестен.

— Гарри, — нерешительно начала Петуния, разглядывая инициалы на одеяле. — Второе имя — Джозеф, в честь его деда.

— Фамилия Эванс? — уточнил сержант Беннет, выжидающе посмотрев на миссис Дурсль.

— Нет, — вырвалось у женщины, отрицательно мотая головой. — Только не Эванс, пожалуйста.

Паника волной захлестнула Петунию, сметая на своем пути все доводы и логику. Если они оставят Гарри их фамилию, то эта ненормальная с легкостью найдет и заберёт сына обратно, а этого миссис Дурсль допустить уже не могла. Петуния помассировала виски, понимая, что с ней творится нечто странное. Она никогда не была добренькой феей, умиляющейся чужим детям (единственный идеальный ребенок, заслуживший ее любовь, был ее сыном) или жертвовала средства в пользу детей-сирот. Но почему ей так важно, чтобы Гарри остался с ней?

— Ладно, — с трудом согласился полицейский, переглянувшись с мистером Дурслем, и предложил. — Может, записать его под цветущей фамилией, чтобы вам было легче его потом найти? Например, Флоренс или Пейс? Есть вид лилий с похожим названием.

Петуния уложила Гарри на кресло, которое Вернон все забывал отнести в чулан, сделав импровизированный бортик из широкого полотенца. Малыш сладко спал, а его уже успевшие потемнеть брови сердито хмурились. Петуния налила себе стакан воды и залпом выпила, а на барную стойку поставила упаковку диетического печенья и села напротив полицейского, поглядывая на племянника.

— Пейсон звучит солиднее, — пробормотал мистер Дурсль, а Беннет одобрительно кивнул ему и сделал запись.

— Опека заберёт мальчика в течение часа, — извиняющимся тоном сообщил сержант Беннет. — Таковы правила, миссис Дурсль. Гарри поместят в больницу, пока не найдут временную фостерную семью.

— А я смогу его забрать? — шепотом спросила Петуния.

— У вас очень мало шансов, — сказал полицейским и пояснил. — Даже, если отбросить крайне подозрительную историю с вашей сестрой, то желающих взять младенцев хоть отбавляй. За них государство платит до двухсот фунтов в неделю.

Вернон, не удержавшись, уважительно присвистнул, чем вызвал новый недовольный взгляд от Петунии. Ей не хотелось, чтобы у столь славного полицейского, который, как казалось, мог повлиять на воссоединение тетушки с племянничком, сложилось дурное мнение о них. Разумеется, двести фунтов в неделю были бы не лишними, но если бы отказ от льготных выплат гарантировал опеку над Гарри, Петунья бы, не задумываясь, согласилась.

В дверь позвонили, и Вернон, извинившись, отправился встречать новых незваных гостей и почти сразу вернулся с двумя людьми. Первая была кореянкой с короткой игольчатой стрижкой, а второй напоминал типичного спортивного тренера, которому было ужасно некомфортно в офисном костюме. Ничего опасного в них не было, напротив — они были располагающе уставшие и невзрачные, похожие на учителей, которых вызвали на замену и никто никогда не запоминал их имена из-за ненадобности. Но, хотя лица у них были добрые, Петуния напряглась, понимая, что сейчас у нее заберут Гарри. И действительно, кореянка сразу же подхватила ребенка на руки, разбудив и напугав его. Миссис Дурсль подскочила, но соцработник, представившийся мистером Филипсом, жестом остановил ее.

— Хелен справится сама, — заверил он и стал что-то переписывать с бумаг, заполненных сержантом, в собственные документы.

Соцработники работали быстро, уточняя некоторые детали у Вернона или полицейского. Когда с бумажной волокитой было покончено, посторонние попрощались и направились вместе с Гарри к выходу. Мистер Дурсль предупреждающие обнял жену, видимо, ожидая от нее новых странностей в поведении.

— Стойте, — опомнилась Петуния, которая на несколько минут словно выпала из реальности, и повторила вопрос, который уже задавала полицейскому. — Когда я смогу забрать племянника?

— Сначала вам с мужем необходимо собрать документы и подать заявку на рассмотрение, — улыбчиво разъяснила Хелен, укачивая сонного Гарри. — Учитывая все нюансы, процедура опекунства может растянуться на год.

Когда за непрошенными гостями закрылась дверь, Вернон, заметно расслабившись, примирительно прижал к себе жену.

— Ты, правда, хочешь взять его к нам? — тихо спросил он, поглаживая ее по спине.

Петуния лишь утвердительно кивнула, не находя в себе силы на новый тяжелый разговор. То, что Гарри должен был быть с ней, стало для молодой матери аксиомой. Но как объяснить другим то, что и сам не до конца понимаешь? Дурсли, не сговариваясь, оба тяжело вздохнули, не подозревая, во что они вязались.

Осень, 1980 г.

То, что услуги адвоката Джорджа Беннета им не по карману, Вернон Дурсль понял, как только подъехал к его офису, располагавшемуся в недавно построенном небоскребе в самом центре лондонского Сити. Здание — самый высокий небоскреб не только в Англии, но и в Европе — в сорок два этажа было полностью облицовано зеркальным стеклом, в котором отражались вечерние огни большого города. Кое-где (большая часть помещений все еще пустовала) внутри небоскреба горел свет. Стены там делались прозрачными, и были видны просторные комнаты со множеством рабочих мест, где кипела деловая жизнь.

Вернон, неосознанно одёрнув пиджак, который грозился в любой момент лопнуть по шву, вошел через карусельные двери в мраморное фойе, заполненное людьми, сновавшими с важным видом или ожидавшими на многочисленных диванах и креслах, когда их встретят. Дурсль, активно работая локтями, пробрался через толпу к длинной стойке ресепшена по-космически обтекаемой формы из черного полированного гранита, за которой выстроились ослепительно красивые девушки с одинаковыми приятными улыбками в офисных костюмах.

— Я могу Вам чем-то помочь, сэр? — ангельским голоском спросила одна из секретарш.

— Мне назначено у мистера Беннета, — ответил Вернон, прикидывая на сколько ему придется поднять зарплаты своим сотрудникам, чтобы те не сбежали в этот райских офисный оазис.

Девушка склонилась над персональным компьютером, рекламу о выпуске которого крутили по телевизору круглосуточно последние полгода, и, сделав пару звонков по телефону, снова обратилась к Вернону.

— Пожалуйста, сэр, проходите в четвертый лифт, — вежливо защебетала она, но по ее улыбке, ставшей менее широкой, было видно, что Дурсль перестал представлять для нее какой-либо интерес. — Вам нужно подняться на двадцать четвертый этаж.

Вернон кивнул и зашел в лифт, находившийся справа от стойки. Он был стеклянным, непривычной конусовидной формы, с металлическим поручнем. А сама шахта имела подсветку, напоминающую взлётно-посадочную полосу, уходящую вверх. С левой стороны от дверей висел небольшой экранчик, на котором светилась цифра выбранного этажа, а под ним располагались кнопки, на одну из которых и нажал Вернон. Лифт поднимался плавно и медленно, без неприятных толчков и содроганий. Наконец, он открыл двери перед большим холлом, где стояли несколько бойлеров с водой, кожаные диваны с журнальными столиками и деревянная стойка ресепшна, за которой выглядывал молодой парень с длинными до плеч волосами (и как его только взяли в столь приличное место с такой-то прической!).

— Мистер Дурсль, мистер Беннет ждет Вас, — жизнерадостно сообщил он.

За массивной дверью оказался кабинет, сделанный в современном стиле явно с помощью дизайнера, но обставленный весьма аскетично: рабочий стол из белого дерева, за которым висели две картины в стиле авангард, два круглых кресла для просителей и книжный шкаф с фотографиями, стоящими на полках, заваленный папками. На первом фото молодой светловолосый мужчина в мантии выпускника держал диплом, счастливо улыбаясь. На другой он же, но на несколько лет постарше, держал в руках охотничью винтовку на фоне сафари-парка. На третьей сидел за штурвалом самолета, а на четвертой, стоящей на самом видном месте, жал руку принцу Эндрю.

Хозяин кабинета сидел за столом. Ему было на вид слегка за тридцать, отлично сложен, а дорогой костюм, сшитый на заказ, только подчеркивал это вместе с римским профилем и умеренно волевым подбородком. Светлые волосы были аккуратно зачесаны на пробор, а серые глаза — единственное, что роднило его — мистера Беннета— с братом — смотрели изучающе, не скрывая насмешки.

— Я ознакомился с вашим делом, — сказал мистер Беннет, не поздоровавшись, и знаком пригласил присесть. — Вы уверены, что сможете оплатить мои услуги?

— Мой доход без налога составляет сорок три тысячи фунтов в год, — произнес мистер Дурсль не без гордости, но его собеседник презрительно хмыкнул.

— Полагаю, Вы еще несколько лет будете выплачивать кредит на дом, на бизнес, — стал перечислять мистер Беннет, демонстративно поправив итонский галстук. — Возьмете ссуду на образование сына, а, может, у Вас самого остались долги за обучение? Займы на содержание родителей в хорошем доме для престарелых?

Вернон нахмурился, нервно сжимая и разжимая кулаки. Он снова чувствовал себя мальчишкой из не самого благополучного района Винздора небольшой город на берегу Темзы, недалеко от Лондона. Граничит с городом Итон, где находится знаменитый Итонский колледж, где по выходным разгуливают наглые popпрозвище старшеклассников из Итонского колледжа, обзывая местных. Эти итонские мальчики всегда передвигались дружными стайками в своей отутюженной форме, задирали детей помладше и проворачивали мелкие пакости. Однажды, они ввалились в книжный магазин, шумно разглядывая книги и болтая с продавцом. А после их ухода выяснилось, что было порвано и испорчено несколько книг, но все подозрения пали на Вернона, которому разрешали бесплатно полистать комиксы за помощь с разгрузкой товара. Тогда отец впервые познакомил его с розгами.

— У меня нет высшего образования, и я учился в публичной школе, — признался мистер Дурсль, отгоняя воспоминания и стараясь сосредоточиться на разговоре с юристом. — Мои родители погибли при пожаре в шестьдесят четвертом.

— Мои соболезнования, — сказал мистер Беннет, даже не пытаясь придать голосу хоть каплю сочувствия, и заметно посерьезнел, ткнув пальцем вниз. — В любом случае, этажом ниже есть отделение банка, где вы сможете оформить кредит на услуги адвоката.

— У вас все схвачено, — усмехнулся Вернон, пригладив усы.

Как правильно заметил щеголь Беннет, долгов у Дурсля предостаточно и кредитная кабала будет душить его следующие лет пятнадцать. Так что новые займы не сыграют большой роли. Во всяком случае Вернон надеялся на это. Пока что в идее взять сироту он видел больше плюсов, чем минусов. Конечно, у мальчишки была дурная наследственность, но он же еще совсем кроха и при правильном воспитании в нормальной семье мог вырасти добропорядочным джентльменом, не хуже детишек «белых воротничков». Трудно было бы терпеть чужого ребенка в семье, но Гарри-то родной племянник Петунии, а значит и Вернона. Кровь все же, не водица. Зато опека открывала массу перспектив. Во-первых, двести футов в неделю было бы неплохим подспорьем. Во-вторых, Гарри, как сироте, при хороших оценках могли бы предоставить стипендию в хорошей школе, куда бы за компанию взяли бы и Дадли (даже если и за полную стоимость). В-третьих, племянник-сирота добавил им пару очков рейтинга, пастор мог бы приводить Дурслей в пример добропорядочных христиан, а там дошел бы про них слух до местной элиты, и, возможно, их бы пригласили вступить в закрытый загородный клуб. Вот где бы Вернон не растерялся и завел пару полезных знакомств для бизнеса. В-пятых, появление мальчишки хоть как-то расшевелило Петунию, ставшую похожей на привидение. А, в-шестых, и в главных, у них появился бы еще один сын без тяжелой беременности и вымученных родов.

— Ваша супруга не смогла прийти? — задал вопрос мистер Беннет, пристально следя за реакцией клиента.

— Не с кем оставить сына, — поспешно соврал Вернон.

— Конечно-конечно, — многозначительно пробормотал юрист, давая понять, что с легкостью раскусил его бесхитростную ложь.

Проблема заключалась в том, что с момента находки малыша на крыльце Петуния вела себя, мягко говоря, необычно (если бы речь шла о соседке или коллеге на работе, то Вернон обозвал бы ее ненормальной). Она могла караулить мужа в гараже и, игнорируя его вопросы о Дадли, принималась расспрашивать про Гарри. А сегодня утром и вовсе заявила, что у нее нет никакого племянника. И если этот случай Вернон списал на рассеянность из-за недосыпа, то на ее безразличие к их сыну он не мог закрыть глаза. Пришлось даже созвониться с Мардж, которая лучше него разбиралась во всех женских штучках. Оказалось, что существуют мамаши, у которых после родов начинаются серьезные проблемы с головой, и они могут навредить собственным детям. Пришлось договориться с соседской девчонкой-подростком за пятьдесят пенсов в час, копящей на подготовительные курсы, чтобы она следила за Петунией, то есть присматривала за Дадли. Все-таки придется раскошелиться на этих шарлатанов-психотерапевтов, если он не хочет, чтобы жена, учитывая пример ее сестрицы, что-нибудь выкинула.

— Что ж, тогда приступим! — довольно хлопнул в ладоши мистер Беннет и потянулся к калькулятору посчитать первичный взнос, который должны были внести Дурсли, чтобы стать его клиентами.

* * *

Дорога назад заняла больше времени, чем предполагал Вернон. На выезде из Лондона он попал в пробку, образовавшуюся только в попутном направлении, встречная полоса же была абсолютно свободная, и редкие машины лихо проносились по ней. Пробке не было видно ни конца ни края, машины уныло тянулись за горизонт. К тому же, за его Vauxhall Chevette стоял малолетний идиот на стареньком фордике, который он непостижимо каким образом разгонял и в последний момент успевал затормозить, практически вплотную подъезжая к Дурслю. А после беседы с Беннетом даже ремонт машины (о смене автомобиля даже не шла речь) являлся слишком непозволительной роскошью. Юрист запросил три тысячи фунтов, уточнив, что сумма будет расти, и заверив, что он единственный во всем Соединенном Королевстве, кто возьмется решить их вопросы. Нет, Вернон, конечно, предполагал, что этот жулик в дорогом пиджаке запросит не мало, но на такую сумму он не рассчитывал. Может, отправить Дадли учится на адвоката, вместо бизнес-школы?

С тяжелыми мыслями Вернон доехал домой и припарковал машину в гараже. Он немного постоял, рассматривая накопившийся хлам и прикидывая, что из этого можно было продать, и неспешно зашел в дом, где на него сразу же накинулась девчонка-нянька.

— Вы должны мне пять фунтов, — заявила она, держа его на пороге.

— Но меня не было часов пять, а мы договаривались на пятьдесят пенсов в час, — напомнил Вернон. — Вы не умеете считать, мисс?

— Я ходила гулять с Дадли, а за прогулку двойная оплата, — злорадно заявила девчонка, требовательно смотря на Дурсля.

Вернон довольно потер руки, понимая, что нашел человека, который ответит за все его сегодняшние унижения.

— Позвольте, уточнить, мисс, — елейный тоном начал Вернон, отметив, что общение с Беннетом пошло ему на пользу. — Разве мы заключили с Вами официальный договор? Разве у Вас есть диплом о прохождении курсов няни? Разве Вы платите налоги со своей зарплаты? Разве у Вас есть законное обоснование, чтобы вымогать с меня деньги? — он расплылся в широкой улыбке, чем еще сильнее напугал юную няню. — Кажется, нет? Тогда будьте добры, вон отсюда!

— А деньги? — напомнила девочка, растеряв все свою спесь.

— Вы не получите ни пенса, и это послужит Вам хорошим уроком на будущее, — хмыкнул он и предупредил. — А теперь убирайтесь из моего дома, пока я не вызвал полицию.

— Ну, разумеется, Вам же не привыкать к полицейским, — огрызнулась девчонка, но все же ушла.

Вернон нашел жену в детской — в милейшей, по его мнению, комнате в доме. Хоть ремонт был и простеньким, но Дурсль выполнил его сам: перестелил паркет на более светлый, прибив к нему теплый махровый ковер, поклеил нежно-голубые обои с корабликами, плывущими по небесам, собрал новую мебель. Дадли уже спал, а Петуния листала женский журнал, посвящённый материнству.

— Я не слышала, как ты зашел, дорогой, — улыбнулась она мужу, отложив чтение.

— Нам нужно поговорить, — вздохнул Вернон, садясь рядом, и признался. — Я волнуюсь о тебе. В последнее время ты ведёшь себя… — он зажмурился, словно собирался произнести ругательство, и с трудом выговорил: — странно.

— Я просто устала, — пожала плечами Петуния, почему-то затравленно смотря на него. — Неделя выдалась богатой на события.

— Это точно, — хмыкнул мистер Дурсль, заметно расслабившись. — Но, Петти, я все же настаиваю, чтобы ты сходила на консультацию к психотерапевту.

— И кто же будет сидеть с Дадли? — вопросительно изогнула брови Петуния, отодвинувшись от мужа на край диванчика.

— Наймем хорошую няню с рекомендациями, — предложил Вернон, мысленно прикинув, что он может обойтись и без машины. — Мальчикам нужна здравомыслящая мать, а не тень с мутным взглядом, которая в любой момент может наложить на себя руки.

— У меня такого и в мыслях не было! — возмутилась супруга, хлопнув его по колену. Но, когда полный смысл фразы дошел до нее, она передумала обижаться и оживленно уточнила: — Ты сказал: «мальчикам»?

— У Гарри должен быть шанс на нормальную семью, — улыбнулся Вернон, взяв жену за руку. — А у Дадли должен быть еще один родной человек, кроме нас и Мардж. Так что, почему бы нам не помочь мальчишке, если по итогу все останутся в выигрыше?

Осень, 1980 г.

Поместье семьи Поттер с нелепым названием «Гончарня» располагалось среди пятидесяти акров соснового леса, равномерно спускающегося к побережью Английского канала. От огромных кованых ворот тянулась длинная аллея, обрамлённая ровными рядами вековых сосен, посаженных задолго до поселения Поттеров, с аккуратно подстриженными кронами. По обе стороны от нее раскинулись многочисленные лужайки, в центре которых имелись клумбы, покрытые разноцветными цветами и складывающиеся в некий художественный образ. Аллея, делая круг вокруг самого особняка, разветвлялась на две дорожки, вымощенные каменными плитами. Первая спускалась по склону на пляж и упиралась в резную деревянную беседку, напоминающую китайскую пагоду и увитую плющом. За ней виднелся узкий песчаный пляж, щедро усыпанный камнями всех форм и размеров, и причал, у которого покачивалась прогулочная лодка. Вторая дорожка уходила вглубь тенистого парка, где спрятался уютный чайный домик, открывающий вид на полукруглый пруд, оборудованный для купания, на прозрачную поверхность которого бросали тень раскидистые ивы, склонившиеся на его берегах. В самой чаще парка затаился лабиринт, образованный тесно посаженными деревьями и кустарниками, в закоулках которого стояли статуи и лавочки. Пройдя через него, можно было попасть к семейному склепу, представляющему собой небольшое строение из темно-синего мрамора с серебряными узорами на двухстворчатых дверях. С противоположного конца лабиринта находился, так называемый, детский городок. На могучих дубах расположились домики, соединенные между собой веревочными мостами. В тени деревьев расположились красивые кованые качели, чьи цепи крепились на нижние ветки. Рядом с ними стояла пустая песочница, а метлы-маятники раскачивались от ветра. По центру находился неглубокий фонтан со скульптурой, изображающей дракона, по которому в жаркий день можно было весело носиться под струями холодной воды, в более спокойной атмосфере запускать кораблики, а зимой заливать каток. Имелся и свой зверинец — дань моде тридцатых годов, — который сейчас практически пустовал. Единственными животными было стадо гиппогрифов, которые обитали в огромном загоне, огороженном высокими частоколами.

Но сердцем «Гончарни» был просторный трехэтажный особняк, выстроенный в георгианском стиле из красного кирпича с массивными белыми колоннами и фронтоном по фасаду. Он был относительно новым, построенный в начале девятнадцатого века Харландом Поттером. После того, как группа радикально консервативно настроенных чистокровных волшебников уничтожило родовое имение за предложение о поправках Харланда к законам судебной системы, уравнивающих права чистокровных и маглорожденных перед законодательством. Впрочем, большинство членов Визенгамота проголосовали против, а в пожаре обвинили самих Поттеров — в халатности и в нарушении Статуса Секретности.

Тишину, царившую на территории поместья, нарушил хлопок, и на широком парадном крыльце появился Джеймс. Он, потянув на себя дверную ручку в форме ревущего грифона, открыл дубовую дверь и вошел в дом. Внутри особняк был еще прекраснее, чем снаружи. Огромный холл с высоким потолком, с которого свисала многопудовая хрустальная люстра, был выдержан в светлых тонах. Наверх вела нарядная беломраморная лестница с позолоченными балясинами перил. Площадки украшали высокие цветные витражи. В центре холла стоял небольшой фонтан со статуей русалки, из чьих рук струились потоки воды. Джеймс невольно отметил, как четко ощущалось одиночество в опустевшем особняке. А еще во время его детства старый дворецкий грозно командовал прислугой; вымуштрованные лакеи в красных ливреях встречали гостей и прислуживали за столом; горничные, носящие серые платья с фартуком и белые чепчики, следили за чистотой и свысока относились к служанкам, а на кухне правила тучная кухарка, считающая себя вторым человеком в доме после отца семейства. Но, увы, реформы Дамблдора привели к тому, что в начале семидесятых образование на старших курсах стало доступно многим и мода на человеческую прислугу прошла.

Джеймс пересек холл и прошел в гостиную, откуда доносились звуки рояля. Гостиная представляла собой полукруглую комнату. Потолок был покрыт голубой лазурью, зачарованный под настоящие небо. В зависимости от погоды и времени суток на нем сияло золотое солнце, светилась серебряная луна, мерцали бесконечные звезды или угрожающе покачивались тучи. Стены, украшенные рельефами, были обтянуты голубым шелком с тонким серебряным узором. При входе взгляд упирался в большой портрет юноши, летящем на гиппогрифе вдоль морской глади, который висел над огромным камином, изготовленным из разных сортов цветного мрамора и украшенным живописными барельефами. Старинные рыцарские доспехи стояли по бокам от него. Застывшие рыцари держали в руках двухклинковые мечи, а на их щитах был выгравирован треугольник, поделенный вертикальной линией с кругом в центре. Возле камина располагались бархатные диваны на высоких тонких ножках, стоящие напротив друг друга, а между ними был втиснут плоский аквариум, сделанный под журнальный столик. Дно украшали прекрасные макеты старинных затонувших кораблей, между которыми быстро плавали стайки мелких рыбешек, а зеленые водоросли и разноцветные кораллы оживляли пейзаж.

В противоположном углу находился роскошный рояль из благородного дерева с ослепительно-золотыми педалями, украшенный искусной резьбой. Маленькие белые клавиши были сделаны из слоновой кости и имели идеальную высоту. За инструментом сидела хозяйка дома, миссис Поттер. Только искусный льстец мог назвать Юфимию красавицей, которой она не являлась даже в молодости, а с годами только подурнела. Темные волосы, затянутые всегда в гульку, заметно поредели, добавились узелки морщин у глаз, а когда-то веселые карие глаза потемнели и сузились. Но несмотря на отсутствие миловидной внешности Юфимия всегда пользовалась успехом в обществе, благодаря высокоинтеллектуальным способностям. В отличие от многих женщин своего времени и положения, ставших красивыми статуями в особняках своих мужей, миссис Поттер получила блестящее образование, выбрав карьеру колдомедика, что роднило ее с Лили, которая тоже выбрала медицину. После окончания школы она трудилась ассистенткой у лучших целителей Европы, а, вернувшись в Англию, стала одним из лучших специалистов в Больнице Св. Мунго. Шуточки и недоверие от мужчин-коллег, закалив ее характер, помогли Юфимии через несколько лет возглавить больницу, написав медицинский учебник и с десяток научных статей и работ.

Джеймс тихонько прокрался к матери и крепко обнял ее за плечи. Миссис Поттер вздрогнула от резкого прикосновения, с шумом захлопнула крышку и демонстративно схватилась за сердце.

— Джейми, ты напугал меня! — недовольно сказала она, вызволившись из его хватки.

Но разве могла миссис Поттер долго сердиться на единственного сына? Разумеется, нет, так что практически сразу же она расцеловала Джеймса в обе щеки, придирчиво осмотрев и поправив его галстук.

Джеймс, стоически вытерпев ее проверку, с беспокойством отметил, что мать постарела за те пару месяцев, что они не виделись. Ее лицо напоминало мятый пергамент с синевато-землистым оттенком, а вокруг глаза залегли синяки. Джеймс поспешил стыдливо опустить взгляд: сколько беспокойства он из-за ребенка доставил бедным родителям. Маленьким мальчиком, да и сейчас, Джеймс всегда купался в их любви, а взамен старался быть хорошим сыном, и, если быть честным с самим собой (к чему он всегда стремился), то справлялся он откровенно плохо.

Он помог матери встать и сопроводил к диванам, на один из которых присела миссис Поттер, облокотившись о спинку, а сын, как в детстве, улёгся, положив голову на ее колени.

— Нам пришли твои счета от портного, — с напускной строгостью сообщила Юфимия, ласково гладя сына по волосам, и заговорщически усмехнулась. — Не переживай, я успела их перехватить и оплатила. Отец об этом не знает.

— Ты самая лучшая мама на свете, — улыбнулся Джеймс, поцеловав ее руку, и извинился: — Прости меня.

— Брось, Джейми, — отмахнулась миссис Поттер, не поняв смысл слов сына. — Маленький джентльмен из приличной семьи должен хорошо одеваться.

Джеймс прикрыл глаза, наслаждаясь домашним уютом, по которому успел соскучиться. Почему в их коттедже не может царить спокойствие и умиротворение? Лили, вечно недовольная его веселым образом жизни, жаловалась на любую мелочь или изводила претензиями, а после того, как узнала, что беременная, и вовсе впала в уныние. Увы, но отказ от ребенка только ухудшил ее душевное состояние. Джеймс старался ее развеселить: звал друзей, устраивал шумные вечеринки, на которых играли лучшие музыканты, устраивал литературные вечера, приглашая начинающих писателей и поэтов, помогал организовывать выставки модным художникам и отвечал за банкеты после них, заказывал классические и экзотические блюда только в лучших ресторанах. Но с каждым днем его Цветочек все сильнее увядал и грозил совсем завянуть.

— Ты совсем о нас забыл, — обвиняюще покачала головой миссис Поттер, вздохнув. — Я и не помню, когда мы вместе музицировали или катались верхом.

— Вы сами не хотели меня видеть, — не без удовольствия напомнил Джеймс, раздражаясь.

Атмосфера родного дома, разрушенная нытьем матери, перестала казаться волшебной. Джеймс, не обращая внимание на слабые попытки Юфимии остановить его, поднялся и пересел на соседний диван. Наблюдая за вяло плавающими рыбами, он с силой стукнул ногой по аквариуму, вызывая переполох в водном мире, и мстительно отметил, как быстро рыбы попрятались в свои многочисленные башенки.

— Мы всегда тебе рады, — слегка обижено сказала миссис Поттер, брезгливо сжав губы. — Но ту девочку мы будем готовы принять, только когда она научится вести себя соответствующим образом. А судя по тому влиянию, которое она оказывает на тебя, и ее предыдущим поступкам, это произойдет не в ближайшем будущем.

Джеймс глубоко вздохнул, успокаиваясь, и напомнил себе, что пришел не ссориться, а по делу. Его родители, как и весь его род, были весьма толерантны и хорошо относились к маглорожденным. Но, чтобы принять Лили в их доме и тем самым признать ее равной, мистеру и миссис Поттер требовалось время. Пока что они не были готовы к столь радикальным, в их понимании, поступкам.

— Я бы хотел отдохнуть с Лили в Санкт-Мориц на Рождество, — сообщил Джеймс и попросил. — Ты бы не могла помочь мне оплатить поездку?

— Но от чего вы устали? -заливисто рассмеялась Юфимия, смахнув веселые слезинки с ресниц. — Вы же оба не работаете, а та девочка даже не заботится о тебе должным образом.

Джеймс изо всех сил сжал подушку, стараясь не обидеться на маму. Разумеется, его родители были достаточно прогрессивными, но, как подозревал младший Поттер, также весьма, мягко говоря, среднего мнения о сыне и оба сходились во мнении, что ему нужна не жена, а гувернантка.

— Весной мы с папой планируем путешествие, — примирительно начала миссис Поттер, от которой не укрылись изменения в настроении сына. — Я еду на конференцию в…этот, как его, — она запнулась и пожаловалась, нервно щелкая пальцами: — Я постоянно все забываю в последние время. — Юфимия махнула рукой и продолжила: — Я буду пару дней в Канаде, а город не столь важен сейчас. А папа хочет съездить в Штаты и навестить американскую родню. Ты мог бы ему составить компанию.

— А Лили тоже приглашена? — уточнил Джеймс, зная ответ, но не смог отказать себе в удовольствии подразнить маму.

— Зачем портить поездку? — искренне удивилась миссис Поттер, не расслышав издевки в голосе сына, и довольно защебетала. — Вы объедете все Восточное побережье. Погостите у Поттеров в Чикаго, съездите к Флимонтамдевичья фамилия прабабушки Джеймса в Нью-Йорк, а потом поедете в Бостон к папиным компаньонам. — Она хитро подмигнула Джеймсу: — Давно пора приучать тебя к семейному бизнесу, тем более у Татертонов две дочери твоего возраста.

— Мама, — застонал Джеймс, закатывая глаза. — К чему эти намеки? У меня уже есть любимая девушка и у нас есть ребенок.

— Мой наивный Джейми, — вздохнула Юфимия, умиляясь его словам. — Думаешь, у коротких интрижек твоего отца нет внебрачных последствий? У мужчин нашего круга есть любовницы, но они не женятся на них, — она хитро улыбнулась сыну и покачала головой. — Кроме того, ты уверен, что ребенок твой? Всем известно, что маглорожденные ужасно неразборчивы в любовных связях.

Джеймс рывком поднялся, стиснув зубы и боясь, что наговорит матери грубости. Глядя на ее самодовольное лицо, он был готов хоть сейчас вытребовать у отца разрешение на брак, лишь бы позлить миссис Поттер. Видите ли, она считает Лили человеком низшего сорта только из-за ее происхождения, что было смешно, учитывая, что мамина бабушка была полукровкой. Однако Джеймс подозревал, что и в чистокровных невестах мама нашла бы изъяны, доказывающие, что они недостойны ее сыночка.

Договорные браки среди чистокровных семей были обыденным делом. Джеймс не питал иллюзий и знал, что его родители никогда не любили друг друга, но после смерти первенца смогли найти золотую середину между любовью и дружбой, что позволило им сосуществовать в мире и спокойствии. Наверное, поэтому, учитывая слухи, ходящие о Поттерах, к браку сына они относились легкомысленно, давая ему полную свободу в выборе невесты, и даже к Лили до рождения ребенка относились с прохладной вежливостью. Но намерения Джеймса узаконить сына вызвали непонимание у родителей. Да, наличие бастардов было обычным делом среди знатных волшебников, но признаться в этом обществу считалось вершиной моветона. Считалось, что ребенок, рожденный вне законного брака и введенный в род после своего появления на свет, ослаблял семейную магию, воруя волшебство у последующих детей и поколений, что приводило к рождению сквибов.

— Пойду, поздороваюсь с отцом, — сухо сказал Джеймс, поцеловав мать в щеку на прощание.

— Только не задерживай его, — попросила Юфимия, сунув в пиджак сына увесистый мешочек с галлеонами. — Скоро подадут обед, а я хочу, чтобы он сначала послушал пластинки. Музыка всегда способствовала его пищеварению.

Отца Джеймс нашел в зимнем саду, который располагался на застекленной террасе и имел куполообразную прозрачную крышу. В центре помещения находился небольшой пруд, окруженный камнями и густой травой. По периметру были разбросаны фонарики, освещающие тропические растения и цветы немыслимых расцветок. Под самым потолком летали певчие птицы, а в глубине с искусственной скалы сходил небольшой водопад.

Флимонт Поттер с умиротворённым видом, протягивая с помощью больших щипцов мелких насекомых в клетку, кормил хищное растение, чье замысловатое название Джеймс так и не смог запомнить. Отец был подтянутым и жилистым мужчиной, который выглядел моложе супруги, хотя и был старше на пару лет. У него была очень приятная, располагающая внешность: мягкие и плавные черты лица, выражавшие спокойствие, каштановые волосы уже тронула седина, аккуратная бородка скрывала широкие скулы, а болотные глаза прятались за пенснеПрототипом Флимонта по внешности явл. А.П. Чехов, но т.к. Джеймс не знаком с русской литературой, то сравнение в тексте было бы неуместно.

— Что тебе нужно? — несколько нелюбезно поинтересовался мистер Поттер, не отрываясь от своего занятия.

— Я тоже рад тебя видеть, — усмехнулся Джеймс, похлопав отца по спине.

Флимонт, закончив с кормежкой, закрыл клетку тканью. Он смочил губку в маленькой раковине в форме ракушки и принялся протирать листья пальмы, время от времени беря флакон и брызгая на ствол.

— Мы сделали все, как ты велел, — сказал Джеймс, напоминая о своем присутствии.

— Не говори мне, куда вы дели ребенка, — предупредил мистер Поттер, оставив в покое растение.

Флимонт разулся и, вооружившись граблями, зашел по щиколотку в пруд. Он, насвистывая веселую мелодию, начал ловко возить ими по дну, чем вызвал возмущенный стон у сына.

— Речь идет о твоем внуке, — недовольно фыркнул Джеймс, закатив глаза.

— Поверь, — усмехнулся мистер Поттер, не поворачиваясь, — чем меньше я о нем знаю, тем безопасней для него. Я не стану лгать в ложе.

В детстве отец любил ему рассказывать сказки про тайную ложу, которая поклоняется смерти. Когда Джеймс вырос, оказалось, что сборище фанатиков действительно существует. Кроме того, Поттеры играли далеко не последние роли там. Признаться, он так и не смог поверить в рассказы отца про ложу, но его просьбу спрятать ребенка выполнил, восприняв ее как отличную возможность перекинуть заботы о сыне на других людей и заткнуть громадную дыру в семейном бюджете.

— Но сроки уже прошли, — нахмурился Джеймс, подозревая, что его обманули.

— Через время мальчик может понадобиться нам, — неопределенно пожал плечами Флимонт.

Джеймс поднял воротник пиджака, поежившись от холодного ветра. В саду была сложная система вентиляции, так как растения нуждались в разных климатических условиях. В некоторых зонах стояла жара, а в других же температуру искусственно делали более прохладной. Не удержавшись, парень оглушительно чихнул, громко шмыгнув носом. На это резко повернулся мистер Поттер, внимательно уставившись на сына.

— Ты опять начал баловаться? — строго спросил он.

— Что за глупости! — возмущено воскликнул Джеймс. — Я один раз попробовал в школе, а ты записал меня в наркоманы.

— Смотри мне, — угрожающие потряс пальцам Флимонт, возвращаясь к чистке пруда.

Джеймс буравил спину отца, задавливая в себе беспокойство. Он не был готов к рождению ребенка и сейчас предпочёл бы не вспоминать о его существовании, но Гарри был всего лишь малышом. Не могли же хранители навредить ему из-за старой сказки? Каждое поколение Поттеры подкупали смерть, но в этот раз отец уверял, что нашел лазейку и проклятие не коснётся детей Джеймса. Он же мог ошибаться, верно?

— Пап, они же не тронут Гарри? — тихо спросил Джеймс.

Ответа он так и не дождался.

Зима, 1980 г.

Первый снег выпал в самом начале зимы и белой фатой невесты накрыл землю. Кое-где из-под него еще торчали сухие стебли трав, а на голых ветвях деревьев висел легкой шалью, не сильно украшая природу. Но календарные дни, быстро сменяя друг друга, уже мчались к Рождеству и поэтому в воздухе витало предпраздничная атмосфера добра и надежды на чудо, делая скудные виды из окон похожими на декорации к зимней сказке.

Особенно радость грядущего праздника чувствовалась на городской детской площадке. Она была достаточно большой и новой, огороженная декоративным заборчиком. В центре был установлен огромная разноцветная крепость с горками, лестницами и канатным мостиком, соединяющим две башенки, чуть поодаль стояли качели разной величины, железная карусель и небольшой уголок для занятия спортом: турники с перекладинами и невысока стена для лазанья по канату. Вокруг были установлены лавочки, на которых сбивались родители, присматривающие за играющими детьми, в группы. Они громко делились планами касательно поездок на каникулы или весело обсуждали подарки, которые их дети попросили у Санты. Только вот к Петунии, покачивающей коляску, образовалась своеобразная граница, перешагнуть которую никто не решался.

После истории с полицией, породившей много сплетен, Дурслей стали сторонится. Нет, им не портили лужайку или не забрасывали дом туалетной бумагой, как показывали в американских фильмах про войну соседей, но давали понять, что Литтл-Уингинге им не рады. Соседи неприятно морщились, когда видели Вернона или Петуния, здоровались с натянутыми улыбками, неестественно поджав губы, а потом долго перешёптывались между собой, старались избегать их в общественных местах, ведь заговорить с кем-то из четы Дурслей приравнивалось к социальному самоубийству.

— Мне сказала миссис Андресон, а ее кузен работает констеблем, что они держали ее сестру на привези в подвале все эти годы, — донеслось до Петунии, но она только улыбнулась Дадли, разглядывающему погремушку.

— Брось, Дорис, — заспорила пожилая леди, гуляющая с тремя внуками, которые пытались сбросить друг друга с горки. — Это звучит неправдоподобно.

— Подумайте сами, миссис Стивенсон, — возразила Дорис, всегда мило улыбающаяся Петунии. — Станет ли полиция беспочвенно подозревать ее?

Петуния достала брошюру, посвящённую раннему развитию, и принялась внимательно вчитываться в текст, стараясь абстрагироваться от глупых разговоров. К сожалению, в домыслах местные сплетницы были зерна истины. Полицию смутило, что Лили с одиннадцатилетнего возраста практически не появлялась на публике, училась в несуществующей школе, а в семнадцать лет и вовсе исчезла. Как и прогнозировал сержант Беннет главной подозреваемой в деле об исчезновении Лили стала ее ближайшая родственница, которая вместо того, чтобы активно заниматься поисками сестры, делала вид, что Лили Эванс никогда не существовала. Напрашивался вывод, что раз Петуния спокойно жила все это время, то не известно ли ей о судьбе сестры чуть больше, чем она рассказывает полиции? Тут же появляются весьма законные вопросы: «А жива ли Лили?», «Как Петуния может это доказать?». На счет Гарри тоже было много сомнений у полиции. Они раз за разом спрашивали: почему Дурсли сами не вызвали их, почему уверены, что это их племянник и так по кругу. Подозревали, что Гарри был украден неадекватным Дурслями.

Одним словом, для общества Дурсли стали инфицированы опасным вирусом ненормальности. Их избегали приличные люди, у Вернона, которого все считали подпольным работорговцем, слетали контракты, что толкало его фирму в пропасть банкротства. Все сбережения уходили на оплату услуг Беннета, который, надо отдать ему должное, имел связи чуть ли не с самим дьяволом, а долги по кредитам росли. Стоила ли игра свеч? Признаться, Петуния и сама не могла ответить на этот вопрос. Ее первое помешательство на Гарри прошло. Это, как объяснил психотерапевт, от сеансов которого, как и от услуги няни, пришлось отказаться из-за нехватки средств, был ложный материнский инстинкт, сыгравший в стрессовой ситуации. Но как бы она объяснила Вернону, пошедшему на жертвы ради нее, что желание забрать Гарри было импульсивным, в котором она сомневалась? Он бы точно запер ее в психической лечебнице, отобрав Дадли.

— Не помешаю? — послышался приятный мужской голос, выдернувший миссис Дурсль из раздумий.

Петуния подняла глаза и непроизвольно улыбнулась. Перед ней стоял мистер Беннет, кутавшийся в замшевое пальто с меховыми воротником. Одной рукой он приподнял клетчатый кепарик в знак приветствия, а другой держал переноску для кофе, в котором виднелось два термостаканчика. Он выглядел на столько чужеродно на детской площадки, но тем не менее странным образом прекрасно вписывался в общую картинку, что Петуния, не удержавшись, залюбовалась им. Джордж Беннет в свои тридцать с небольшим был олицетворением успеха: знакомства с высшим светом Лондона, собственная юридическая компания с небольшим, но высокопрофессиональным персоналом, солидный счет в банке и, дополнительным бонусом шла приятная внешность. Джордж был победителем в той жизни, о которой Петуния даже не осмеливалась мечтать, а только поглядывала через телешоу. Она инстинктивно тянулась у нему, как мелкое насекомое летит на солнечный свет.

— Буду рада компании, — наконец опомнилась Петуния, уловив боковым зрением, что взгляды скучающих мамочек были прикованы к ним.

Беннет присел к ней на скамейку, оказавшись, с одной стороны, на почтительном расстоянии, но в тоже время так, чтобы показать остальным, что они вместе. Вернон же всегда плюхался вплотную, неприятно прижимаясь и нарушая ее личные границы.

— Будете кофе? — предложил он, улыбаясь ровными и белоснежными зубами (Господи, парень у тебя есть хоть один изъян или тебе сразу при рождение поставили режим «идеальный»?).

— Спасибо, — поблагодарила Петуния, беря стаканчик и делая глоток, — капучино изумительное.

— Открою секрет: мне поставляют настоящий бразильский кофе, — заговорщики прошептал Беннет, а потом обратился к Дадли, вытащив из кармана погремушку львенка в прозрачном пакетике. — Привет, приятель, у меня кое-что есть для тебя. Посмотришь дома, хорошо? — он снова повернулся к Петуньи, высучив ей подарок, — какой славный малыш! Сколько ему?

— Скоро будет полгодика, — с гордостью ответила счастливая мама и похвасталась. — Уже и ползает, и пытается садиться.

— Уже взрослый парень, — заливисто рассмеялся Беннет. — А видно по глазкам, что умненький.

Петуния, довольная, что такой серьезный человек оценил ее сына по достоинству, тоже улыбнулась, но ей в отличие от собеседника приходилось прятать лошадиные зубы. Она вытянула свою длиннющую шею, стараясь разглядеть: есть ли у Беннета обручальное кольцо на левой руке, но тут же устыдилась собственным действиям. Какая ей разница женат он или нет, если Беннет был всего лишь их юристом, а она сама была счастливо замужем за прекрасным человеком? Петутния непроизвольно сжала губы: конечно, назвать Вернона «прекрасным» мог лишь слепой или лицемер. Впрочем, как и ее счастливой.

— А как Вы здесь оказались? — запоздало спросила Петуния, которая только сейчас сообразила, что это странно, когда взрослый мужчина разгуливает по детским площадкам.

— Я оставил вам сообщение на автоответчике, что заеду, — объяснил Беннет, допив кофе, и бросил стаканчик, разумеется, попав в самый центр урны. — Дома Вас не оказалась и тогда я воспользовался дедукцией Шерлока Холмса, — он снова рассмеялся и, подражая гениальному сыщику, сделал вид, что курит трубку. — Куда может пойти молодая мать в провинциальном городишке? Только на детскую площадку.

Петуния слегка склонила голову, краснея и устыдишься за того, что такой важный человек, бросивший работу в Лондоне, вынужден разыскивать ее в их дыре. Сколько он потратил своего драгоценного времени, болтая с ней? А еще мистер Беннет был настолько любезен, что привез ей кофе, немного остывший, но очень вкусный. Когда Вернон дарил жене маленькие радости? Неожиданно Петуния испугалась, что мистер Беннет воспрянет ее смущение как нечто неприличное. Подумает, что она, обыкновенная дурнушка, флиртует с ним, как женщина легкого поведения.

— Простите, я не слышала Вашего сообщения, — извинилась Петуния, чувствуя себя ужасно глупо.

— Я даже рад, что выпала возможность прогуляться, — признался Беннет. — Все время дом-офис и опять. Так и пройдет вся жизнь за окном из-за бешенного темпа на работе.

Петуния сочувственно кивнула, поймав себя на мысли, что завидует деловым людям. Мать всегда твердила, что место работы приличной женщина на кухне. Ее предназначение создать для мужа комфортный мир. Преданно провожать и встречать его с работы, подавая пиджак, готовить вкуснейшие блюда, поддерживать в доме стерильную чистоту, а в перерывах воспитывать детей так, чтобы те не позорили доброе имя отца. Вернон разделял такую точку зрения, как и сама Петуния, но как здорово добиться чего-то большого. Ходить на встречи, выступать в суде, лечить людей, получить докторскую степень или заключать сделки на миллионы. Быть нужным обществу, а не проживать каждый день одинаково, готовя обеды и стирая пеленки, когда твой единственный собеседник — твой маленький сын.

— Нам нужно поговорить в более тихом месте, — сказал мистер Беннет, вмиг посерьезнев. — Я могу вас подвезти, как раз обсудим дела по дороге.

Мужчина поднялся, галантно подав руку Петунии. Его ладонь, в которая она вцепилась на миг, на ощупь оказалась на удивление горячей, мягкой и идеально гладкой, в отличие от мозолистых лап Вернона.

Перед площадкой был припаркованный огромный Рендж Ровер, сверкая лаковыми боками в лучах солнца, а Дурсли были вынуждены продать свою машину, взамен приобретя разваливающейся древней форд. Беннет, ловко затолкав коляску в багажник, открыл перед Петунией с Дадли на руках заднюю дверь, где располагалось детское автомобильное кресло темно-зеленого цвета с вышитым именем «Нил» на подушке. Кресло было забито крошками и повсюду виднелись пятна от сока, но оно все равно смотрелось красиво и беспорядок не вызывал недовольства, а наоборот выгладил милым и уместным. Как бы Петуния хотела купить такое Дадли…

— У Вас есть дети? — удивилась миссис Дурсль и почему-то немного расстроилась.

— Нет, — чересчур быстро ответил Беннет, словно ожидая и подгоняясь заранее к этому вопросу. — Я многодетный дядя. Постоянно помогаю сестре с ее сорванцами, вот и приходится возить с собой на всякий случай.

Он помог усадить Дадли, умело зафиксировав его в многочисленных ремнях безопасности. После чего Беннет и Петуния заняли свои места, и они тронулись. Машину не трясло, ход был плавным, а может миссис Дурсль просто привыкла к мысли, что к чему бы не прикоснулся мистер Беннет, то все происходила это на высшим уровне.

— Вы зачем-то меня искали? — напомнила Петуния, умиляясь Дадли, который с интересом разглядывал новую обстановку, и мечтая, чтобы поездка длилась вечно.

— У меня есть для Вас хорошие новости: мне удалось переквалифицировать вас из подозреваемой в свидетели, — сообщил мистер Беннет, следя за ее реакции в зеркало заднего вида. — Думаю, что к Дню Святого Патрика дело закроют и мы сможем побороться за опеку над Гарри.

— Оу, сэр, спасибо, Вы — настоящий… — растрогалась Петуния, запнувшись из-за нежелания обзывать такого хорошего человека словом «волшебник». — Вы- настоящий герой!

— Не стоит оваций, это всего лишь моя работа, — снисходительны пожал плечами мистер Беннет, не скрывая, что и сам собой восхищается. — А у Гарри есть другие родственники?

— Мой отец, — задумчиво сказала Петуния, перебрав в уме все умерших тётушек и дядюшек. — Но он не из тех, кто станет обременять себя воспитанием сирот.

— Только не говорите, что он тоже пропал несколько лет назад, — пошутил юрист, паркую машину у дома Дурслей.

— Нет, но мы не общаемся, — смутилась Петуния, понимая, что со стороны их семейка выглядела как сборище клоунов, что было не слишком далеко от истины. — У него новая семья.

Пока Петуния возилась с Дадли, отстегивая его, Беннет вытащил и отнес коляску на крыльцо, словно добропорядочный отец семейства ожидает своих жену и ребенка после веселой поездки к родственникам.

— Останетесь на чай? — предложила миссис Дурсль, убеждая себя, что ее приглашение носит исключительно рабочий характер и ничего непристойного в нем нет.

— Нет, спасибо, у меня полно работы, — отказался мистер Беннет, чем вызвал одновременно у миссис Дурсль и облегчение, и огорчение. — Может мы с Вами пообедаем в Лондоне?

— Не думаю, что это хорошая идея, — холодно заметила Петуния и напомнила, что она замужем. — Мой супруг занят на работе, так что мы давно некуда не выбираемся.

— Простите, мне не стояло переходить границы, — выставил перед собой ладони мистер Беннет и щелкнул по носу Дадлю, прощаясь. — Пока, маленький мужчина!

Петуния не стала ждать, когда он уедет, чтобы Беннет не воображал себе лишнего, а занесла капризного сына в дом. Покормив и уложив малыша на дневной сон, она принялась разбирать прогулочную сумку, открепив ее от коляски. Из верхнего кармана выпала короткая записка, где был написан номер телефона и одно единственное слово, которое заставило сердце Петунии сильнее биться:

«Жду!!!»

Зима, 1980 г.

Рождественский вечер Лили проводила в одиночестве, бессмысленно бродя по коттеджу, украшенному к празднику. Большая рождественская ель занимала весь угол гостиной, прямо под ней проворно сновал миниатюрный Хогвартс-Экспресс, с которым в детстве очень любил играть Джеймс, а над камином висели носки для подарков. На перилах лестницы переливались пышные гирлянды из еловых ветвей, перевитых красными ленточками, а на дверях виднелись большие венки с золотыми колокольчиками. Только праздничного настроения не было и в помине.

После того случая с ребенком (они с Джеймсом, не сговариваясь, перестали произносить имя Гарри), Лили стали мучать мигрени, сжимающие все внутри чувством тоски и тревоги. Казалось, что голова, не выдержав напряжение, на просто разорвется от мыслей, лезущих в нее. Лили все больше уходила в себя, пытаясь навести порядок и найти душевное равновесие, и стремительно отдалялась от Джеймса, разрывающегося между веселой жизнью и актами справедливости, так он прозвал стычки с Пожирателями Смерти.

Для золотой молодежи, вроде Поттера и Сириуса Блэка, или выпускников Слизерина, перебравших все формы досуга и нуждающимся в острых ощущениях, война стала новым развлечением, где можно было вписать себя в историю, где не нужно было скрывать жестокость или жажду по бодрящей инъекцию адреналина, когда опасное заклятие проносится рядом, едва не задев. Одни чистокровные боролись за старый мир, на который никто не посягал, другие чистокровные отстаивали права маглорожденых, о чем их никто не просил.

Лили и сама раньше составляла компанию Мародёрам в рейдах, но в последнее время политика совсем перестала интересовать ее. На происходящее она смотрела с ленцой философа, которого больше занимали собственные горести. Лили винила себя, что смогла поддаться на уговоры бойфренда и оставить сына на пороге дома сестры, и в конце концов возненавидела себя. Пару раз она порывалась наведаться на Тисовую улицу, но каждый раз сама отговаривала себя. Что Лили может дать сыну, кроме неопределенного будущего и бедного настоящего? Из-за беспорядков в их мире когда-то блестящая выпускница не могла найти ни работу, ни продолжить образование. Обстановка, несмотря на то, что Лили не пыталась жить с закрытыми глазами, накалялась и маглорожденым стало опасно появляться на улицы без сопровождения. В отличие от Петуньи, у нее даже не было собственного жилья, а Джеймс вряд ли обрадовался возвращению в его дом орущего младенца, мешающего спать по ночам и ставящем его в позорное положение перед обществом, чьи негласным законы он привык соблюдать.

Вернуться в мир простаков тоже было проблематично. У Лили не было ни документов, ни знаний, необходимых для работы. Обратиться за помощью к отцу не позволяла гордость. Слишком живы были в памяти любовные похождения доктора Эванса, которые он не скрывал ни от жены, ни от общественности. Бедное сердце мамы, натрепавшее издевательств и насмешек из-за сплетен, не выдержало, а отец поспешно женился на беременной подружке.

В гостиную через камин шумно ввалились Джеймс с Сириусом, висящим на друге и с трудом, стоящим на ногах. Лили брезгливо поморщилась: опять Блэк затащил Джеймс в паб отмечать победу в рейде, где перебрал с выпивкой.

— Цветочек, помоги мне, — попросил Джеймс, бережно укладывая друга на диван.

Лили только сейчас заметила темно-алое пятно, расплывающееся на груди Сириуса. Ей понадобилось пару секунду, чтобы угомонить панику. Рассказы отца и лекции на курсах колдомедика, которые пришлось бросить из-за беременности, сами всплыли в памяти, подсказывая, что нужно делать.

— Его надо посадить, — приказала Лили, когда к ней вернулась способность говорить, с помощью Поттера подкладывая под спину Блэка подушку.

Она заклинаем освободила Сириуса от остатков рубашки, отмечая, что рана была неглубокой, тянулась по диагонали дюйма на четыре к плечу. Всего лишь неровный разрез на коже, но медленное кровотечение пугало и представлялась картина с печальным исходом. Лили, отвлекаясь лишь на озвучивание мелких поручений для Джеймса и ожидания, когда нужные предметы прилетят к ней с помощью «Акцио», старательно обработала рану антисептиком, смазала заживляющей мазью, наложила тугую повязку и заставила Сириуса выпить лечебные и укрепляющие зелье для купирования воспалительного процесса и быстрого заживления. Возможно, это было и лишним (всем было известно, что любые царапины затягиваются на Блэке быстрее, чем на собаке), но Сириусу заметно стало лучше.

— Спасибо, красотка, — прохрипел он, стараясь держаться с обычной самоуверенностью.

— Отдыхай, — улыбнулась Лили, легонько похлопав его по здоровому плечу.

Они с Джеймсом еще посидели с Сириусом, развлекая пациента веселыми историями, пока тот не уснул. Лили поднялась на вверх в небольшую домашнюю библиотеку. Это была средних размеров комната с книжными полками, прикрепленными к стенам, передвижной столешницей, вплотную подходящей к подоконнику, двумя черными креслами из черного металлического каркаса, продавленная софа и щедро разбросанными белыми пуфиками по всему помещению. Лили, нахмурившись, принялась искать учебники с курсов, которые словно растворились среди старинных фолиантов. Вскоре к ней присоединился Джеймс, принесший бутылку вина с двумя бокалами.

— Ты отлично справилась, цветочек, — похвалил он, разлив огненными потоками вино и подал ей один бокал. — Ты же знаешь, что Сириус для меня как брат и я бы не простил себе, если бы с ним что-то случилось. — Джеймс поднял бокал и произнес тост: — За тебя, моя целительница!

Они чокнулись. Звон хрусталя отозвался, словно колокольчики задрожали в воздухе. Пригубили вино и одновременно уважительно кивнули. Вино оказалось вкусным с богатым фруктовым букетом и тонким, приятным послевкусием, но очень крепким. У Лили перехватило дыхание и глаза начали слезиться, что вызвало смех у Поттера.

— Вот что случается с праведниками, когда они вкушают запретный плод, — сказал он, расхохотавшись и успокоившись спросил. — Ты планируешь вернуться на курсы?

— Я хочу вернуться в Орден, — ответила Лили, придя в себя. — Не собираюсь больше сидеть без дела, когда другие рискуют.

— Правильно, нам нужна помощь, — кивнул Джеймс, снова наполнив бокалы, которые они опустошили сразу. — Но я бы не хотел, чтобы ты участвовала в рейдах. Пожиратели вообразили себя всемогущественными и стали применять непростительные. Это слишком опасно.

Щеки Лили раскраснелись от вина, а глаза повеселели. Она вздохнула свободно, полной грудью, не затаивая дыхание, и впервые за несколько месяцев позволила себе не вымученную ухмылку, а искреннюю улыбку.

— Но ты будешь рядом? — задала вопрос Лили, нежно погладив бойфренда по лицу. — Ты же защитишь меня?

— Я всегда буду рядом, — пообещал Джеймс с обожанием смотря на нее и предложил тост. — За нашу любовь, которая будет вечно согревать наши сердца даже в самые холодные и темные времена?

— Ого, какой ты оказывается мудрый философ, — дурашливо восхитилась Лили, выпив залпом вино.

— У меня прекрасная учительница, — засмеялся Джеймс и поцеловал ее.

Его губы были пухлыми и нежными, а от того, что только немного их приоткрыл были все еще влажными от вина. И очень вкусными. Лили ответила на поцелуй, обхватив руками крепкие плечи бойфренда. Когда Джеймс увлек ее за собой на тафту, удачно стоящую рядом, она, поддаваясь желанию и напору Поттера, почувствовала, что это их совместная ночь станет лучшей.

Зима, 1981 г.

Кабинет мистера Дурсля находился на девятом этаже, был маленьким и душным, но обставленным с претензией на безвкусную роскошь. На стенах до пояса была отделка мореным деревом, выше — шелковые обои. Тяжелые темные шторы, через которые едва пробивался солнечный свет, закрывали вид на город, делая кабинет унылым и мрачным местом. А массивный стол из красного дерева, пузатые шкафы с вензелями и солидные антикварные кресла занимали все свободное место, делая комнату похожую на набитую бочку с тухлой рыбой. Громоздкая мебель со своими запасами неиспользуемых объёмов словно вела борьбу за каждый квадратный метр, поглощая жизненное пространство, предназначенное для человека и выпихивая его из своего царства.

Сотрудникам всегда было некомфортно находится в кабинете босса из-за давления, но самого Вернона такой интерьер всецело устраивал, более того, он считал его удачной собственной дизайнерской придумкой, которая должна положительно влиять и подчинять решения компаньонов. Правда, шестое чувство, наличие, которое у себя Вернон отрицал, подсказывало, что скоро не будет ни кабинета, ни фирмы. Не состоявшаяся бизнес империя «Граннингс» была на грани исчезновения, как Римская, и должна была предаться вечному забвению. Конечно, высказываясь о своей компании так громогласно, Вернон драматизировал свои финансовые проблемы, но объявление о банкротстве стало вопросом времени. Первыми надвигающийся шторм почувствовали рабочие на производстве дрелей. Многие из них, как крысы бросились спасаться с тонущего корабля, сорвав несколько и без того вымученных заказов. Оставшейся же затребовали настолько высокую оплату, что весь доход уходил на зарплаты и едва покрывал производственные расходы, а сам Вернон был вынужден работать в жирный ноль. Офисные работники тоже оказались теми еще предателями: или переметнулись к конкурентам, или же, как и предсказывал Дурсль, неплохо устроились в недавно открывшихся компаниях, обещающих сотрудникам всевозможных благ: начиная от райских условий труда и заканчивая стремительным карьерным ростом.

Вернон, мучимый тревожными мыслями, склонился над отчетом, стараясь убедить себя, что это всего лишь временные трудности, а не надвигающаяся катастрофа. Если он не сможет удержать бизнес на плаву, то следующим ударом по их благополучию станет то, что банк отберёт дом за долги. Дурсли больше не смогут оплачивать услуги ушлого Беннета, а опека не только никогда не отдаст безработным и бездомным ребенка, но и может отобрать Дадли. Тогда получится, что все лишения и мечты были напрасными. Как и его труды вырваться из нищеты и стать уважаемым человеком.

В дверь постучали и после раздраженного «Войдите!» на пороге появился Джон Бейкер, заместитель и правая рука Вернона. Плотный и коренастый Бейкер, как и Дурсль начал свою карьеру с низов, работая посыльным в офисе и имея с десяток подработок, самостоятельно скопил на колледж, помогая престарелым родителям. Во время «Большого Блица»бомбардировка Великобритании авиацией гитлеровской Германии в период с 7 сентября 1940 по 10 мая 1941 года, часть Битвы за Британию. юный Джон был ранен осколком в ногу в первый раз, из-за чего и теперь хромал, а во второй раз оказался в эпицентре взрыва из-за чего его обезображенное лицо издевательски напоминало карту города.

— «О’Коннор и сыновья» разорвали с нами контракт, — мрачно сообщил он без лишних предисловий.

Вернон кивнул, почти не расстроившись, что последние компаньоны отказались сотрудничать с ними. Признаться, он привык к дурным новостям, которые запустились с момента появления зловредного младенца на их крыльце, и ждал, когда последний шанс сохранить компанию помашет им на прощанье.

— Фирму можно закрывать, — не то спросил, не то подытожил Вернон, задумчиво крутя ручку.

— Мне самому объявить сотрудникам? — предложил Бейкер, благородно спасая босса от позора.

— Только не сегодня, — отрицательно покачал головой Вернон. — Сегодня Дадли исполняется восемь месяцев, и я бы не хотел так провести этот день.

— Не вини себя, Верн, — жалостливо попросил заместитель.

Дурсль совсем расстроился: раз уж Джон, повидавший на своем веку немало бед, успокаивает его, значит его вид оставляет желать лучшего, а дела действительно плохи.

— Может сходим в паб после работы? — предложил Бейкер, видно, вспомнил их старую традицию иногда пропускать по пару стаканчиков вечером, и заметив, что Вернон собирается отказать, заверил. — Всего на час. Вам нужно слегка развееться.

* * *

«Крепыш Билли» был типичным английским пабом, забитым людьми и с большим выбором пива, соответствующее цене и качеству. По сравнению с фешенебельными лондонскими заведениями здесь был настоящий деревенский кабак с шумными разговорами и взрывами смеха, легко перерастающими в драки, стуком кружек и запахом сигаретного дыма. Само помещение было погружено в полумрак с прокуренной грязной мебелью из дерева, за массивной барной стойкой стояли шеренги бутылок, а стены украшали флаги страны и вымпелы футбольных команд, вперемешку с картинами местных художников, которые можно было купить при желании, но оно редко появлялось у поситителей.

Дурсль и Бейкер сидели за стойкой бара, при чем Вернон оказался между подчинённым и странным на вид пареньком, который долго не мог разобраться в выборе напитка, а потом запутался в фунтах, чем вызвал смех у бармена и, по-видимому, надолго стал героем его будущих анекдотов для гостей.

— А как твои дети? — неожиданно спросил Вернон у заместителя, устав жаловаться тому на несправедливость жизни.

— Джек ожидает суда в Ирландии из-за своей жажды к борьбе за справедливость, — ответил Бейкер, а Дурслю стало ужасно стыдно из-за того, что он, занятый собственными проблемами, даже не знал о бедах в семье сотрудника. — А у Линды курс химиотерапии, но она держится. — Джон нервно сглотнул и уверенно добавил. — Она у меня боевая, выпутается.

— А внуки с тобой? — осторожно поинтересовался Вернон.

Дурсль, разглядывая морщины заместителя, пришел к мысли, что на фоне нескончаемых горестных событиях в семье Бейкера, его собственная жизнь вполне удачно складывается. В любом случае, его родные живы и здоровы, а скоро в их команде будет новый игрок и это здорово.

— Конечно, я же их единственная родня! — воскликнул Бейкер, удивленный, если не оскорблённый вопросом босса, но смягчился и объяснил. — Конечно, Джек и Линда знали, что я не их биологический отец, но мы-то давно стали родными. А когда не стало Сью, у меня осталась семья. Сейчас внуки — мое единственное спасение после того, как все рассыпалось.

Вернон ободряюще хлопнул сотрудника по плечу, восхищаясь его стойкостью, и обратил внимание, что парнишка, пододвинувшись ближе, внимательно вслушивался в их разговор. Он выглядел вполне прилично, учитывая репутацию паба, одетый в старомодные коричневые брюки и простую рубашку, вполне мог сойти за студента, отдыхающего после нудных лекций, или начинающего офисного работника. Очки-велосипеды дополняли образ ботаника, но непослушные черные, как смоль, волосы портили картину хорошего мальчика.

— Уже восьмой час, — встрепенулся Бейкер и извиняющим тоном добавил. — Няня присматривает за ребятишками до девяти, а еще нужно успеть добраться домой по пробкам. Ты идешь?

— Я еще побуду, — отрицательно покачал головой Вернон и они попрощались.

Поступок Бейкер вызывал уважение. Джон не только воспитал чужих детей, взвалил на свои плечи груз ответственности в воспитании внуков. Как он теперь, когда фирму признают банкротом, планирует оплачивать лечение падчерицы и содержать внуков? Должно быть, у Джона есть сбережения, но при наличии стольких ртов надолго ли их хватит. Вернон вздохнул, чувствуя себя виноватым еще и перед Бейкером, заказал себе еще кружку пива и поймал на себе взгляд парнишки-соседа. Он с вызовом уставился в ответ, ожидая, что очкарик извинится или просто отвернется, но тот широко улыбнулся ему.

— Джеймс, — представился наглец и протянул руку для рукопожатия, но после того, как Дурсль проигнорировал его, не отстал и уважительно сказал. — Ваш друг, судя по всему, добрый человек.

Вернон, ничего не отвечая, с притворным вниманием пытался рассмотреть этикетки алкогольных напитков у стены, рассчитывая, что до парнишки наконец дойдет все степень его невоспитанности и он оставить Дурсля в покое. Еще не хватало Вернону, взрослому и солидному человеку, завести сомнительное знакомство с каким-то студентом.

— Простите, я не местный, — извинился этот Джеймс, уловив враждебный настрой собеседника. — Там откуда я родом, практически все друг друга знают и не прочь поболтать при встрече.

Вернон презрительно хмыкнул: деревенщина приехала учиться в большой город, а вести себя не умеет. Литтл Уингинг — тоже был небольшим городком, но Дурсли смогут объяснить Дадли и Гарри правила хорошего тона. Вернон надеялся, что его-то мальчики не станут подслушивать чужие разговоры, а потом приставать к незнакомцам с глупой болтовнёй.

— И все-так не каждый поступил бы, как ваш друг, — не унимался Джеймс и в его голосе было столько искреннего подкупающего восхищения, что Вернон, убедившись, что в пабе нет знакомых, снизошел до общения с ним.

— Да, Джон — молодец, — согласился он и, не удержавшись, похвастался. — Я тоже оформляю опеку над племянником. Но, знаете, — Вернон выдержал паузу, чтобы до недоумка, который, судя по его бестолковому выражению лица, никогда не сталкивался не с какими-либо проблемами, лучше дошел смысл, — все эти бюрократические закорючки требуют времени.

— Это здорово, — кивнул Джеймс, все же уловив суть, и заметно помрачнел. — Мой сын сейчас живет у родственников, пока я…пока мы с невестой ищем работу.

Вернон брезгливо поморщился: как низко он пал, что он вынужден разговаривать с малолетним идиотом, не способным держать то самое в штанах или нести ответственность за свои действия. Яркий пример представителя инфантильного молодого поколения.

— Мы с женой никогда бы не бросили Дадли, — заявил он, наблюдая, как парнишка пристыжено прячет глаза.

— У всех разные обстоятельства, — принялся оправдываться Джеймс, стараясь убедить себя, а не случайного незнакомца из паба. — Мои родители не уверены, что это мой ребенок. Мама так и сказала, что эти маглор…простачки неразборчивы в связях. — выпалил парнишка и почему-то испугался. — Нет, Вы не подумайте, что мама имеет что-то против таких как моя невеста. Они с папой, да и я, очень лояльны даже к маг…к неполноценным. Но все же в наших-то семьях дети, особенно девочки, получают другое воспитание. Мои родители бы, — с непонятной гордостью заявил Джеймс после небольшой паузы, — приняли бы законного внука от нее, но бастарда они признать не могут.

— А чем эти дети отличались бы друг от друга? — спросил Вернон, не до конца решив запишет нового знакомого в сектанты или просто в ненормальные.

— В нашем мире все сложнее, — уклончиво ответил Джеймс и махнул рукой. — Неважно, Вы все равно не поймете. — после чего попросил совета. — Как бы вы поступили на моем месте?

— Я бы пахал без передышки, но никогда бы не выбросил ребенка, как безродного котенка, — отрезал Вернон, посочувствовав родственникам тупого Джеймса. — А вашей невесте я бы посоветовал держать подальше от такого безответственного и избалованного болвана, как Вы.

— Как будто я один во всем виноват! — взорвался парнишка, похоже обидевшийся на слова Дурсля. — Это она затянула, чтобы оставить ребенка. Я его не хотел!

— Всего хорошего, мистер, — неприятно улыбнулся Вернон, намекая, что разговор закончен.

— У вас шнурок развязался, — недовольно буркнул Джеймс, смотря на него с нескрываемой неприязнью.

Вернон опустил глаза и попытался дотянутся к ноге, чтобы не вставать. Он едва не упал, в последний момент схватившись за поручень на стойке и удержавшись, и был вынужден все же слезть с высокого стула, присев на одно колено. Руки подозрительно не слушались, а кончики пальцев тряслись мелкой, судорожной дрожью, и ему пришлось немало усилий, чтобы хотя бы с четвертого раза завязать бантик на ботинке. Когда Вернон распрямился, Джеймса, к счастью, уже не было рядом. Его слегка задело, что парнишка даже не посчитал нужным попрощаться, но в любом случае его невоспитанность была проблемой его родителей, а не Вернона. Дурсль опустошил кружку и, расплатившись, двинулся к выходу.

И тут с Верноном начало происходить нечто странное. Пол под ногами шатался, словно мужчина находился на палубе корабля в шторм. Другие посетители теряли человеческий образ, превращаясь в бесформенные пятна, музыка, едва доносящиеся из колонок, с каждым шагом становилась все громче и казалось, что его барабанные перепонки не выдержат, а сам паб озарялся ярким фиолетовым светом. Вернон, облокотившись об чужой столик, чем вызвал недовольство посетителей, с трудом отдышался. Дурсль не знал, что с ним происходит: он же пропустил всего три или четыре кружки, а когда вставал, то точно был трезвым. Картинка перед глазами быстро кружилось, как будто скоростная карусель, а внутри предупреждающе поднималась к горлу рвота. Вернон, покачиваясь, осторожно сделал шаг и фиолетовый свет заполонил все его сознание, вытеснив способность думать.

* * *

Силуэт, склонившейся над ним, с размаху ударил Вернона по щеке, пытаясь привести его в чувства. Мозг встряхивался, причиняя сильную головную больно, но соображал с трудом. Вернон, потерев руками лицо, зевнул и с трудом осмотрелся. Он не мог понять, где очутился, почему сидит на полу, а все тело болит как после хорошей тренировки.

— Верн, что с тобой произошло? — послышался вопрос откуда-то с верху.

Дурсля поднял глаза, всматриваясь в силуэт. Он казался знакомым, но вспомнить как зовут этого человека Вернон не смог. Да и душащая жажда его волновала сильнее. Мужчина попытался сглотнуть, но в горле пересохло и он, не удержавшись, зашелся в сухом кашле. Силуэт заботливо подал стакан воды, который Дурсль с жадностью сразу же опустошил.

— Джон? — спросил Вернон, разглядев шрам на лице. — Что ты здесь делаешь?

— Что я здесь делаю? — повторил Бейкер, разозлившись. — Спасаю тебя, идиот. Бедняжка Петуния себе место не находит, всю ночь обзванивает полицию с больницами, а он напился, как свинья!

— Всю ночь? — нахмурился Дурсля, ища взглядом настенные часы. — Но сейчас только начало девятого.

Заместитель молча показал ему электронные наручные часы, чьей светящийся циферблат показывал четыре часа утра.

— Пошли, — приказал Бейкер и, заметив испуганное лицо Вернона, сжалившись, пояснил. — Отвезу тебя домой.

Джон помог с трудом подняться босса. Оперившийся на заместителя, Дурсль едва доковылял до его машины, хоть смутно помнил, что они приехали на форде Вернона. Развалившись на заднем сидении, Вернон сразу же уснул под нации Бейкера, а проснулся от резкого торможения, когда они очутились возле его дома.

— Зайдешь? — с надеждой предложил Вернон, подсознательно побаиваясь реакции жены.

— Выкручивайся сам, — усмехнулся Бейкер, высадив его и вскоре скрылся за поворотом.

Вернон осторожно, стараясь не шуметь, зашел в дом. В гостиной висел здоровый плакат, сделанный Петунией самостоятельно, с нарисованным тортом и надписью «Дадли 8 месяцев!», гелиевые шарики всевозможных животных была привязаны к комоду, на котором сиротливо лежал фотоаппарат, одолженный у соседей. Петуния, нуждающаяся в радостных событиях, очень хотела устроить настоящий праздник для сына и сделать семейную фотоссесию. Сама миссис Дурсль, скрестив руки и буравя его взглядом, стояла тут же, ожидая мужа.

— Извини меня, Петти, — попросил прощение Вернон, давая понять, что ему стыдно за свое поведение.

— Тебе всего лишь нужно было прийти домой пораньше, — обвиняющее заметила Петуния. — Но даже этого ты не можешь сделать ради нас с Дадли.

— Я все делаю ради и для вас, черт возьми, — сказал Дурсль, чувствуя, что раскаяние сменяется на раздражение.

— Я так ждала праздника Дадли, — запричитала его жена, выглядя глупо. — А ты все испортил. Как всегда.

— Ах, простите, ваше величество, — издевательски поклонился Вернон, теряя контроль над собой. — Оказывается, что это я всегда во всем виноват? Знаешь, я бы тоже не отказался вместо работы развлекаться целыми днями и устраивать дурацкие праздники по пустяковым поводам!

— Значит, день рождения Дадли для тебя — пустяковый повод, — потрясённо покачала головой миссис Дурсль.

— Но ему сегодня даже не год исполняется! — взорвался мужчина, бешено стреляя глаза. — Кто вообще отмечает сколько месяцев исполнилось ребенку? Извини, но у тебя от безделья совсем повылетали шестеренки.

— Сегодня еще день рождения моей матери, — тихо напомнила Петуния. — Маме исполнилось бы всего пятьдесят. Ей бы понравилось, что мы устроили праздник для ее внука. Для меня было важно провести этот день с семьей.

— Пет, я забыл, — виновато склонил голову Вернон. — Я не знаю, что произошло со мной в пабе. Как будто бес вселился.

— Не унижай меня своими отговорками, — попросила Петуния. — Я ценю, что ты делаешь для нас с Дадли и даже для Гарри, но я не хочу с тобой сейчас разговаривать.

Жена поднялась наверх, оставив его одного со своими мыслями. Вернон понимал, что погорячился и не только своей выходкой, но и словами обидел Петунию, но и она хороша! Сегодня-завтра его признают банкротом, а она закатывает истерики, неизвестно, что, требуя, и не подозревая, как он сам нуждается в поддержки. Вернон присел на диван и не заметил, как провалился в сон.

Зима, 1981 г.

Дни складывались в недели. Зима не хотела уходить, упираясь и ворча, как старуха, цепляющая за последние месяцы жизни. Она обрушивала на Литтл Уингинг свои права в виде холода и мокрого, противного снега, но и весна показывала свой нрав, посылая пронзающий ветер и солнечные лучи. Вечером шли промозглые дожди, к утру серая слякоть замерзала, становясь опасным льдом, а днем противно хлюпала под ногами.

Погода сделалась совсем мрачной, отлично соответствовала настроению Петунии. После ссоры супруги Дурсль практически не разговаривали. Вернон упорно делал вид, что ничего не произошло: ни извинился, ни возвращался к обсуждению своего похода в паб. Он обращался к Петунии только если речь шла о Дадли или хвалил ужин, что не сильно отличалось от его обычного поведение. Но и сама миссис Дурсль не искала путей примирения. Нет, конечно, Петуния признавала, что тоже была не права, но она разучилась воспринимать Вернона как собеседника и объяснить свои тревоги не смогла бы.

Но самое отвратительное было то, что под мнимой обидой скрывалось чувство вины. Зачем-то сохраненная записка, о которой Петуния запрещала себе даже думать, делала ее нарушителем семейных ценностей. А потом пришел страх перед двумя мужчинами. Даже вероятность того, что Вернон узнает и обвинит ее в гипотетическом предательстве, то пугала Петунию до дрожи в коленях, то накрывала мучительным стыдом. Но был еще один участник драмы, чье имя она старалась не вспоминать лишний раз. Петунию испугала холодность Беннета, с которой он начал к ней относиться. Впредь он держал профессиональную дистанцию, чаще обращался к Вернону, не замечая ее и притворяясь, что злополучной записки и не было.

Петуния, засыпая и просыпаясь, прокручивала в голове номер телефона и постепенно пришло к мнению, что в ее звонке нет ничего плохого или двусмысленного. Мистер Беннет является ее адвокатом, к которому она может обратиться для решения проблем (разумеется, Петуния никогда бы не озвучила ему, что именно ее тревожит).

Миссис Дурсль, наблюдая за сыном, возившимся с игрушками на полу, несмело подошла к старому телефону, дурацкому подарку Мардж, которая уверила, что аппарат был ценным антикваром. Аппарат действительно был красивым и массивным. Не было видно ни одной спайки или винтика словно высеченный из цельного куска темного камня, с подставкой из красного дерева. Выпуклых кнопок не было, зато красовалось колесо с римскими цифрами. Трубка напоминала тонкую подзорную трубу с двумя мягкими подушечками на концах, крепилась на похожий на оленьи рожки держатель и соединялась с туловищем телефоном скрученной медной цепочкой. Петуния, не отрывая пальцев от циферблата, набрала номер. Сначала послышалось привычное шипение, появляющаяся каждый раз из-за плохого динамика, потом потянулись гудки, которые звучали угрожающе в ее голове.

— Алло, я Вас слушаю? — бодро спросил приятный мужской голос на том конце провода.

Петуния беспомощно открывала рот, но не донеслось ни звука. Она, кажется, позабыла, как произносятся слова, а все заготовленные фразы выскальзывали из головы. Они путались, менялись местами, разбегались как муравьи, выпущенные из фермы в природу. Миссис Дурсль тщетно пыталась их остановить, поймать, выстроить в логическую цепочку, но они убегали все дальше и дальше.

— Алло-алло? — настойчиво повторил мистер Беннет и до Петунии донеслась нервная дробь пальцев.

Она, обделенная воображением, четко представила Беннета, словно заглянула в окна его лондонского офиса (о то, что у адвоката был дом и скорей всего он жил не один Петуния старалась не думать, как и ограничиваться только фамилией даже в мыслях, позабыв, что у него есть имя). Мужчина в рубашке с закатанными рукавами, быстро поглядывая на наручный часы и прикидывая кому понадобилось проворачивать глупый телефоны розыгрыш, стоял у стола и, наверное, отрешено смотрел на ленивое течение Темзы. От этой картины веяло спокойствием, как и от самого Беннета, несмотря на его бешеный ритм жизни, и уверенностью в завтрашнем дне: неискусственной, которую изображает Вернон, а врожденный, заложенной в генах успешными предками.

— Миссис Дурсль? — догадался мистер Беннет, понизив голос от официально раздраженного до доверительного, доступного только его приближенным. — У Вас все в порядке?

— Угу, — смогла лишь промычать Петуния, не в силах разжать губы, ставшие свинцовыми.

— Вы хорошо себя чувствуете? — мягко уточнил мистер Беннет, явно записавший ее в психически ненормальные.

Петуния чувствовала себя отвратительно и давно сомневалась в своей адекватности, как и ее муж, соседи, и теперь вы, мистер Беннет. Начнем с того, что ее сестра была волшебницей, что уже автоматически могло оформить всю их семьи в лечебницу для душевных больных. Потом сестрёнка подкинула ей ребенка, которым миссис Дурсль была одержима. Наплевав на собственную семью и не подумав о трудностях, она решила его усыновить. Муж, наверное, держит ее за ходячую поварёшку и может спутать со стиральной машиной, потому что у них двоих одинаковые функции (только у Петунии больше спектр обязанностей). А еще она болтает с идеальным мужчиной, который никогда не посмотрит в ее сторону. А так все прекрасно, спасибо, что спросили.

— Да, спасибо, — проблеяла Петуния, не удержавшись, всхлипнула.

— Я подъеду к вам, — пообещал мистер Беннет и положил трубку.

Странно, но Петуния легко приняла тот факт, что это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. В другой любой ситуации миссис Дурсль возмутилась бы таким наглым напором, но самоуверенность Беннета подчиняла настолько, что у нее даже не промелькнула мысль, что это ее дом и она должна была пригласить, если бы захотела.

Уборка заняла у Петунии около часа времени, не считая, что ей нужно было отвлекаться на Дадли. Протерев пыль и пропылесосив полы, она успела сменить домашнее платье на более строгую блузку и брюки из темно-бежевой фланели, которые были комфортными, но имели претензию на офисный стиль, и уложить сына на дневной сон. Петуния окинула гостиную придирчивым взглядом и хаотично переставила диванные подушки, стоящие до этого с одинаковым расстоянием между друг другом. Миссис Дурсль, чуть подумав, все же тронула бледные губы помадой телесного цвета, когда раздался звонок в дверь.

На пороге стоял мистер Беннет, который чем-то неуловимым отличался от себя обыденного. Из-за освещения его волосы казались позолоченными, глаза приобрели густо-голубой, почти синий, оттенок, а костюм с расстёгнутым пальто сидели впритык, делая владельца длиннее, чем он есть на самом деле. В руках мужчина держал круглую жестяную банку дорогого печенье, что невольно удивило Петунию: как он успел, заехав в магазин, добраться до них всего лишь за час. Вернон в последнее время постоянно опаздывал к ужину, жалуясь на пробки. Или муж врал, специально задерживаясь где-то после работы?

— Проходите в гостиную, — пригласила Петуния после обмена приветствия, пропуская гостя внутрь и забирая печенье, — я поставлю чай.

Мистер Беннет улыбнулся, подчиняясь распоряжению хозяйки дома, и неожиданно замер у зеркала в коридоре. Он недовольно свел брови, но поймав обеспокоенный взгляд Петунии, которая не могла вспомнить протерла ли она стекло и подозревала, что гость рассмотрел разводы, его лицо просияло и он послушно скрылся в гостиной.

На кухне Петуния поставила чайник на плиту, не доверяя электрическому. Вода в нем закипало быстрее, но чай получается каким-то синтетическим. Да и ей нужна была передышка, чтобы подумать. События развивались слишком быстро, а ее реакция не поспевала за ними. Петунии казалось, что она стала героиней дешевого кинофильма, где режиссёр не подпускает ее к корректировке сценария. Но то, что сюжет был неправильным Петуния понимала. Принимать в гостях малознакомого мужчину, не родственника и неблизкого друга семьи, в отсутствие мужа было неприлично. Испытывать непонятную, запретную симпатию к этому мужчине было нечестно и низко по отношению к Вернону. Но жить в нелюбви было ужасным испытанием.

Чайник вскипел и засвистел, напоминая о себе. Петуния разлила кипяток по кружкам маминого сервиза из розового фарфора, по наружной поверхности которых росли лилии, переплетаясь между собой. Постепенно вода стала окрашиваться в зелено-желтый цвет, согревающий приятный травяной запах взмыл под самый потолок, заполняя собой и остальные комнаты. Петуния поставила кружки с печеньем, пересыпав его в красивую вазочку, на серебряный поднос и отнесла в гостиную, примостив его на журнальный столик.

Мистер Беннет стоял у камина, разглядывая семейные фотографии. Он выглядел как обычно и странности в его внешности Петуния списала на собственную бессонницу и игру солнечного света. Мистер Беннет держал в руках портрет Роуз Моффат в рамке, улыбающейся миру из далеких счастливых времен. На глянцевой бумаге красовалась хрупкая девушка с короткими темными волосами, покрытыми белоснежной фатой. Бедняжка, не подозревая, что уготовано ей судьбой, искренне радовалась свадьбе с начинающим доктором Джозефом Эвансом, любя этот мир и ожидая от него взаимности.

— Ваша мать? — спросил мистер Беннет, переводя глаза с портрета на Петунию и обратно, подмечая сходство.

— Да, в день свадьбы с отцом, — кивнула миссис Дурсль, протягивая ему кружку, когда он занял кресло напротив нее.

Они оба, не сговариваясь, притворялись, что телефонного позора Петунии не было, а причина внезапного чаепития слишком очевидна, чтобы говорить о ней в слух. От Беннета исходила настолько ненавязчивая, но подчиняющая энергия, что ей оставалось только принять правила игры. Петуния пришла к умозаключению, что в любом случае в их посиделки нет ничего двусмысленного и все носит исключительно дружеский характер, задавив в себе угрызение совести, вопящие, что за подобное Вернон получил бы нагоняй от нее.

— А нет карточки вашей сестры? — поинтересовался мистер Беннет, но уловив ее недоумение, пояснил. — Я столько наслышан про Лили, что было бы любопытно взглянуть на нее.

— Семейные альбомы остались у отца, — соврала Петуния, не желая делить внимание гостя с сестрицей.

— Чай восхитительный, — похвалил юрист с удовольствием делая большой глоток. — Я никогда такого не пил.

Миссис Дурсль посмотрела на круглые с черными фигурными стрелками часы, стоящие на камине. Через двадцать минут нужно было будить сына и собираться на прогулку. Но не выгонишь же гостя, который всеми силами старается поддерживать атмосферу светской беседы.

— Я рада, — пробормотала Петуния. — Так еще заваривала моя бабушка.

— Значит семейный рецепт, — уважительно покивал головой мистер Беннет. — Моя мама готовит изумительный черный чай со свежей перченой мятой и бузиной.

— Ваш брат говорил, что она флорист, — вспомнила Петуния и со стыдом поймала себя на мысли, что совсем позабыла о Гарри.

А племянник являлся стартовой точкой их несчастья. Если бы они не ввязались в аферу под названием «Опека», то сейчас у Дурслей все было по-старому: замаскированное непонимание в браке, которое они упорно игнорировали, а не разваливавшаяся семья, дружественные отношение с соседями вместо судьбы добровольных изгоев, крепкое финансовое благополучие в отличие от той долговой ямы, в которую они даже не спустились, а с разбега прыгнули. Самое ужасное заключалось, что из-за их молчаливой привычки они с Верноном даже не обсуждали их дальнейшую жизнь с Гарри и должен ли племянник в ней присутствовать, а только слушали отчеты юриста о том, как неспешно, маленькими шажками продвигается их дело.

— Мама флорист? — растерялся мистер Беннет, почесав затылок, но через секунду спохватился и затараторил. — Дело в том, что у нас с братишкой разные матери. Мачеха действительно обожает цветы, а моя финансовый консультант, — он немного помолчал, поставив кружку на столько и, слегка подавшись вперед, проникновенно сказал. — Не хочу показаться бестактным, но, если Вам нужен собеседник или друг, я готов им стать, — заметив ее замешательство, мужчина заверил, не отрывая зрительного контакта. — Я не навязываюсь, но нас роднит одиночество, только проявление его разные — Вы словно живите на необитаемом острове, где нет достойных слушателей, я же нахожусь в эпицентре людских душ, но все они настолько прогнили, что не с кем поделиться, — он приблизился к ней настолько, что их лица оказались на расстояние пару сантиметров к друг другу, и перешел на шепот. — Нас же обоих никогда не понимали и не принимали. Во мне видели идеального воспитанника своей классовой принадлежности и семейных традиций. Вы же всегда были недооценены родителями, мужем. Вы же как настоящий бриллиант, затерянный и заваленный щебнем.

Мистер Беннет закончил речь, восхищенно смотря на Петунии, и перевел дыхание. Он не торопил ее с выводами, а лишь, гипнотизируя впившимся серыми глазами, ждал реакцию. Петуния, не выдержав давление, сходившего от собеседника, инстинктивно откинулась на спинку дивана. В его словах были зерна истины, перемешанные с лестью, которая пришлась ей по душе. Но и были сомнения, пугающие ее. Петуния никак не могла отыскать их, понять, что именно насторожило ее, но вместо вежливого повода для отказа ей заботливо чертили трапу, ведущую к согласию.

— Наверное, Вы правы, — неуверенно выдавила она, смущаясь. — Извините меня за мой звонок.

— Ничего страшного, — мягко улыбнулся мистер Беннет, напоминая врача, который разговаривает с неизлечимо больным пациентом. — У каждого могут случится срывы, — он рассмеялся и признался. — Когда я нервничаю или злюсь, то могу колотить боксерскую грушу. У кого-то взрывается бомба из негативных эмоций, — на этих словах Беннет развел руками, изображая взрыв. — А кто-то нуждается в беседе. Нужно научиться доверять людям, Петуния.

Мужчина настолько плавно, никак не выделив интонацией и не сбросив темп, перешел на ее имя, что хозяйка дома не сразу заметила это. Петуния вопросительно уставилась на собеседника, понимая, что ее только что мягко подоткнули к правильному ответу.

— Я же могу называть Вас по имени, — запоздала уточнил мистер Беннет, изображая невинность и получив ее молчаливое согласие, предложил. — А Вы зовите меня просто Джорджем, идет?

— Я подумаю над Вашими словами, — выкрутилась Петуния, но зачем-то добавила, сдав позиции. — Джордж.

Со второго этажа раздался детский плач, свидетельствующий, что Дадли проснулся. Петуния, извинившись, подорвалась и заспешила к сыну. Малыш уже сидел, недавно научившийся этому навыку без посторонней помощи. Дадли, увидев маму, перестал всхлипывать и улыбнулся. Петуния поцеловала его в макушку, взяв на руки, и принялась собирать ребенка на прогулку.

Когда они спустились вниз, мистер Беннет уже ждал их. Он широко улыбнулся Дадли, а тот, не привыкший к посторонним, смущенно отвернулся.

— Я оставил машину за углом, — сообщил мистер Беннет и предложил. — Так что могу составить компанию.

Петуния кивнула, и они втроем вышли из дома. Беннет, даже не спросив, спустил коляску с крыльца и помог усадить Дадли, щекоча его, чем завоевал расположение малыша. Они медленно шли по дорожке, ругая погоду и умиляясь, как внимательно Дадли рассматривал окружающий мир. Ловя любопытные взгляды соседей, Петунии впервые в жизни было все равно на то, что она станет главной звездой сегодняшних сплетен. Миссис Дурсль была совершенно спокойна даже не из-за того, что ее репутации уже ничего не могло навредить, а потому что рядом с Джорджем она чувствовала себя свободной и от слухов, и от Вернона.

Весна, 1981 г.

Утро, пожалуй, самое важное время суток. Именно в первые минуты после пробуждения можно определить, насколько хорош будет сегодняшний день. Возможно, если первое, что вы увидели, когда открыли глаза, был красиво сервированный завтрак, приготовленный личным поваром, с добротными столовыми приборами и любимой чашкой кофе, то можно смело поставить пятьдесят фунтов на то, что сегодня, как и вчера, Вам улыбнется удача. Если Вы просыпаетесь в жарких объятиях красотки, прокручивая в голове сумасшедшую ночь, то скорей всего ваш день будет прекрасен.

Утро Вернона началось с противного писка будильника, который звонил уже не в первый раз за сегодня. Не хотелось ни вставать, ни думать, ни тем более собираться на работу. Он с трудом открыл глаза, пошарил рукой в поиске нужно кнопки и едва не свались с кровати, когда разобрал цифры на электронном дисплеи — половина десятого. Вернон протер глаза и снова уставился на экран, надеясь, что усталость, которая уже давно переросла в хроническую форму, сыграла с ним злую шутку. Но нет… Остатки сна с треском разбились о суровую реальность: он впервые проспал и уже опоздал к началу рабочего дня. Вернон скривился, представляя, как повеселится и позлорадствует по этому поводу офисный планктон. Впрочем, пусть сплетничают, пока они с бывшим боссом не пополнили ряды лондонских безработных.

Отбросив тяжелое одеяло, Вернон поднялся и быстро принял водные процедуры, пытаясь взбодриться. Последние несколько недель его состояние напоминало жуткое похмелье, но было гораздо хуже по двум причинам. Во-первых, обидным было то, что приходилось страдать ни за что, поскольку не пил. А во-вторых, голова не была пустой, как это случается при классическом похмелье. Мысли про проблемы кружились в ней без остановки и доставали неприятные ощущения даже во время сна, превращаясь в кошмары. Они душили до признания собственной беспомощности и заглушали, заставляли не замечать все светлое, что происходило рядом и могло спасительно отвлечь. Отвратительная жизнь.

— Черт! — тихо выругался Вернон, удравшись мизинцем ноги об комод, когда лихорадочно натягивал свежую рубашку.

Дурсль не привык собираться в такой безумной спешке. Он неспешно поднимался с постели, под настроение, которого чаще всего не было, делал легкую утреннюю разминку, заключающуюся в пару наклонов, приседаниях и мысленных отжиманиях на кулаках, и варил себе кофе. Кофе, сваренный в турке, был не таким вкусным, как у Петунии, которая уже давно перестала провожать его на работу. Напиток получался отвратительным и напоминал жижу в ведре после мытья полов, чью горечь Вернон тщетно пытался компенсировать щедрыми ложками сахара. Все так же неторопливо он разогревал омлет, с вечера приготовленный женой, и просматривал новости в газете, которую приносил себе до завтрака. Вернон любил эти утренние часы, помогавшие настроиться на рабочий лад, но сегодня он был лишен даже этих мелких радостей.

Не став тратить время на завтрак, Вернон заглянул в детскую. Петуния крепко спала, согнувшись и сжав ноги, на узком диванчике. Несмотря на неудобную позу, сон придавал ее чертам лица умиротворение, стерев с них недовольную гримасу, к которой мужчина успел привыкнуть. Вернон невольно залюбовался женой и аккуратно поправил ей съехавшее одеяло. Дадли беспокойно завозился и Вернон, не дожидаясь, пока тот окончательно проснется, бережно взял на руки сына и покачал его. К счастью, малыш снова уснул и Вернон ретировался из дома.

Кутаясь в теплое пальто и переступая непросохшие лужи, проделки вчерашнего не по-весеннему скучного дождя, Дурсль забрался в машину и выехал на дорогу. По радио рассказывали об армейском восстание в Боливии, но Вернон быстро потерял нить повествования, практически сразу запутавшийся в череде событий и незнакомых фамилиях, и переключил на другую станцию. Радиоведущие обсуждали ситуацию в Ирландии, высмеивая Бобби Сэндсаирландский активист, член Временной Ирландской республиканской армии и депутат Парламента Великобритании, зачинщик Ирландской голодовки 1981 года, в ходе неё умерший.. Вернон одобрительно закивал: давно пора приструнить пэддиоскорбительное название ирландцев у англичан. Эх, будь у Вернона полномочия, то он бы навел порядок в стране! Но вскоре его политический запал исчерпался, а шуточки перестали казаться смешными. Теперь он слушал незнакомую балладу Дункана Макклишавымышленный исполнитель, исполняющего свои песни под старинный мотив, о трудной судьбе мальчишки-сироты. Вернон, внимательно вслушиваясь в слова, невольно подумал о Гарри.

В последнее время Дурсль все чаще приходил к мысли, что идея взять подкидыша была легкомысленной и ошибочной. Ну какие из них с Петуньей опекуны, стремившиеся выпендриться своей добротой перед соседями и заслужить их одобрения? Супруги Дурсль, если посмотреть правде в глаза, по умственным или внешним данным всегда принадлежали к среднему уровню социальной лестницы (разумеется, с потенциалом на будущее победы) и на поиск большей популярности не имели право рассчитывать. Ведь со старта было очевидно, что темная история появления мальчишки только испортит их репутацию, а заслуги не будут оценены.

Сам Вернон без подготовки и без точного плана бросился за помощью к проходимцу Беннету, не стеснявшемуся поднимать цену за свои услуги. Причем юрист делал это ежемесячно и нагло вписывал в чек любые траты: начиная от его членства в элитном гольф клубе, где состоял очень важный чиновник, чудесным образом влияющий на рассмотрения заявки Дурслей, и заканчивая расходами на бензин или на ланч (а Джордж Беннет оказался еще тем гурманом). Самое обидное, что контракт позволял Беннету вытворять подобные фокусы весьма на законном основании. Для Вернона оставалось загадкой то, что он смог проглядеть подобные пункты, если всегда дотошно изучает документацию.

Но главное, что не учли Дурсль, это был сам подкидыш. Никто не мог гарантировать, что расходы принесут высокие дивиденды. Они с Петунией даже не знаю личность отца Гарри, а наследственность от Лили, мягко говоря, смущала. Неизвестно какой образ жизни она вела, будучи беременной, и как это отразилось на здоровье или развитии малыша. Кроме того, была высокая вероятность, что мальчишка вырастет другим. Не сказать, что Вернон верил в сказочки Петунии про волшебство, но это не могло не пугать.

С тяжелыми мыслями Дурсль оставил машину на парковке фирмы «Граннингс» и поднялся на девятый этаж. Его офис, деливший этаж со страховой компанией, представлял собой вытянутое в длину помещение со стеклянными перегородками, где сотрудники имитировали рабочий процесс за столиками, и коридор, ведущий в приёмную и кабинет босса. Сам офис имел строгий интерьер: стены, выкрашенные в серый цвет, минимальный набор мебели и никаких постеров с жизнеутверждающими надписями. Ничего лишнего или отвлекающего от работы. Приемная, как и роскошный кабинет, совершенно не сочеталась с тоскливой обстановкой. Это была маленькая, но светлая комната за счет кремовых обоев и больших окон, выходящих на солнечную сторону. Кроме овального стола, за которым сидела сурового вида секретарша пенсионного возраста, здесь находился диван из местами потертого кожзаменителя и крохотный журнальный столик — более ничего в это ограниченное пространства втиснуть не получилось. У любого посетителя, оказавшегося здесь впервые, складывалось впечатление, что он находился в двух разных вселенных, которые никак не соприкасались с друг другом.

Вернон поздоровался с миссис Браун и уже хотел спрятаться в кабинете, как она его окликнула.

— Сэр, Вас ждут джентльмены в кабинете, — предупредила секретарша, но заметив, как побледнело лицо босса, поспешно объяснила. — У них крупное производство дрелей в Уорикшире, и они бы хотели расширить бизнес. Мистер Бейкер взял на себя смелость побеседовать с ними, пока Вас не было.

Вернон кивнул ей, нахмурившись: не много ли на себя берет Бейкер в последнее время? Он понимал, что друг пытался помочь, но его активная инициативность вызывала подозрения. Да и признаться, Дурслю было стыдно общаться со свидетелем той унизительной выходки в пабе.

В кабинете, кроме заместителя, в креслах сидели двое мужчин, поднявшиеся, когда Вернон зашел. Первый представился мистером Фицджеральдом и был настолько стереотипным ирландцем, что Вернон, не удержавшись, позволил себя брезгливо сморщиться, когда ответил ему на рукопожатие. Крепкое телосложение, рыжие с сединой и жесткие, как трава, волосы и красноватое, слегка обветренное лицо с веснушками как нельзя лучше указывали на его происхождение. Второму с коротким ежиком темных волос едва исполнилось тридцать лет. Загорелое приятное лицо портили белые пятна на щеке, похожие на следы от ожога. Вернон поспешил отвести взгляд и встретился с его карими глазами, которые тоже оценивающе изучали хозяина кабинета. Гость вопросительно приподнял соболиные брови, насмешливо покачал головой, словно ожидая циркового представления от Дурсля и демонстративно скрестил руки за спиной.

— Ivankotov, — настолько быстро выговорил он с сильным акцентом, что Вернон не успел разобрать была ли это такая причудливая и длинная фамилия или что-то иное.

Ирландец слегка скривился и с явным осуждением посмотрел на своего сурового друга, но, заметив, что Друсль наблюдает за ним, сразу просиял и затараторил, словно малыш, который боится забыть плохо выученный стих. С полчаса он расписывал красоты Уорикшира, без перехода начал сыпать профессиональными терминами, показывая, что ему известны все нюансы производства дрелей, после чего принялся хвастаться новейшим оборудованиям и планами по расширению бизнеса. Котов, его фамилия несколько раз называлась во время монолога Фицджеральда, напротив, предпочитал помалкивать и только подсовывал Бейкеру все новые документы, подтверждающие слова его компаньона.

— Вы хотите предложить мне партнёрство? — прямо спросил Вернон, невежливо перебив пустую болтовню ирландца.

-Можно и так сказать, — уклончиво ответил мистер Фицджеральд. — «Граннингс» станет нашим филиалом, но Вы оставите за собой право голоса. Наш главный офис находится в Нанитоне, и мы бы хотели, чтобы Вы сохранили свои обязанности.

— А я думал, что в Уорикшире производят только Land Rover, — пошутил Вернон и все, кроме русского, рассмеялись.

— С Вами мы сможем конкурировать с ними, — льстиво произнес ирландец, продолжая смеяться.

— Мы должны подумать, — сказал Вернон, намекая, что следует отложить их странные переговоры.

— Конечно, конечно, — неожиданно подал голос Котов, на этот раз старательно выговаривая каждую букву, и протянул визитку. — Наш контакт.

Бизнесмены из Уорикшире попрощались и наконец откланялись. До конца рабочего дня Вернон и Бейкер обсуждали их предложения, проверив существования завода в Нанитоне и его владельцев, просчитали риски и после небольшого спора пришли к положительному ответу. Учитывая их долговую яму, появления этой парочки было настоящим подарком свыше.

Всю дорогу домой Вернон продолжал думать о сегодняшнем дне, слабо веря в реальность происходящего. То, что пэдди и русский спасли англичанина от банкротства, звучало как начало избитого и несмешного анекдота, но на самом деле было чистой правдой. Он задумчиво забарабанил пальцами по рулю, вспоминая утро. Мужчина невольно пришел к следующему выводу: стоило ему лишь засомневаться в решении забирать племянника, как удача снова широко улыбнулась Вернону. Разумеется, Дурсль не верил в предсказания или другую подобную чушь, но не было ли это, если не знаком, то подсказкой судьбы. Подкидыш уже принес им столько проблем, и ничего хорошего от него не стоило ждать в будущем. Так почему бы не отказаться от этой авантюры с опекой, пока не стало поздно. Главное, чтобы Петуния поняла его правильно.

Вернон был вынужден бросить фордик на дороге, так как парковочное место заняла машина Беннета, перекрыв въезд в гараж. Лишь бы старшая по улице не успела заметила и не накатала жалобу. Добрый настрой духа заменило раздражение. И что только юрист забыл у них в нерабочие часы? В последние время у Вернона складывалось впечатление, что Беннет специально сократил их общение до оплаты счетов, предпочитая вести все дела с Петунией. С одной стороны, это было вполне логично, потому что инициатором их проблемы была именно миссис Дурсль, да и у полиции или у опеке вопросы возникали в основном к ней. Но, разве, женщина может разобраться во всей документации и судебных делах?

Вернон невольно замер, войдя в гостиную. Перед ним открылась настолько по-домашнему уютная картина, что он почувствовал себя лишним в собственном доме. Беннет, на котором вместо привычного костюма-тройка были одеты серые брюки и бежевый джемпер с замысловатым темно-синим узором, и Петуния склонились над фотоальбом и пили ароматный чай. Расстояния между ними было неприлично близкое, но Вернон быстро нашел этому объяснение: альбом был довольно увесистый, но небольшого размера, и его пришлось положить на журнальный столик.

Дурсль деликатно кашлянул, обращая на себя внимание. Беннет и Петуния подняли глаза и поспешно отодвинулись друг от друга чуть ли не на два противоположных конца дивана. Это инстинктивное движение показалось Вернону неправильным. Зародыши подозрения больно царапнули душу, но он сразу предпочёл задавить их, не давая прорости в корень ревности.

— Нашу заявку одобрили! — оживленно сообщила Петуния, вставая. — Как только Джор…мистеру Беннету позвонили из опеки, он сразу же приехал к нам.

— Хотел обрадовать лично, — вставил довольный Беннет, объяснив свое присутствие в доме, и отчитался. — Самый трудный этап мы прошли. Теперь осталось получить оценку от соцработника и рекомендации судей. У меня есть пару знакомых, но придется раскошелиться. Дипломы по окончанию курсов для опекунов уже делаются.

Вернон замялся, не зная, что предпринять. Петуния светилась неподдельной радостью, предвкушая победу с системой и возвращение к счастливой жизни. Казалось, что эта новость стало первым солнечным лучикам в ее пасмурной повседневной жизни и отобрать столько чистую надежду на светлое будущее, маячившее совсем близкое, было равносильно преступлению. Вернон позволил ситуации зайти слишком далеко и сейчас рушить воздушные замки Петунию было слишком опасно и для их душевного равновесия, и для их брака.

— Чудесная новость, — сказал он, выдавив подобие улыбки.

— Сколько уже времени! — спохватился Беннет и кивнул им на прощение. — Мистер Дурсль, был рад встречи. До свидания, Петуния!

Вернон без особого желания вызвался его проводить, но юрист заверил, что он сам найдет выход. Когда за Беннетом закрылась дверь, Вернон нахмурился, наконец поняв, что его смутило последних словах адвоката.

— С каких пор он называет тебя по имени? — спросил он, буравя жену тяжелым взглядом.

— А ты что ревнуешь? — улыбнулась Петуния, все еще пребывая в хорошем настроении.

— Тебя? Господи, конечно, нет! — фыркнул Вернон, но заметив, что ее улыбка дрогнула, осекся, и запоздало догадался, что жене было бы приятней услышать другой ответ.

К счастью, Петуния предпочла сделать вид, что не услышала его. Она охотно пересказала ему сегодняшние новости: Дадли научился показывать глазки на плюшевом слоненке, а внуки миссис Стивенсон столкнули с горки соседского мальчика. Беднягу увезли в больницу прямо с детской площадки. Вернон вставлял нужные фразы, но слушал невнимательно из-за приятной атмосферы согласия, редко царившей в их доме.

— Джордж, то есть мистер Беннет посоветовал отдать мальчиков, когда они подрастут, в садик при церкви, — рассказала Петуния и защебетала, приведя аргумент в пользу своих слов. — Во-первых, это совершенно бесплатно. Ты же знаешь, что частные требуют сумасшедшие деньги. Восемьдесят фунтов в день! А в государственные берут всех подряд. Даже детей из неблагополучных семей, — она презрительно скривилась и шумно вздохнула. — В детстве Лили дружила с мальчиком из Паучьего тупика, а я бы не хотела, чтобы и у Дадли были подобные знакомства. Во-вторых…

— Погоди, — перебил ее Вернон, вспоминая жалобы жены на ее жизнь в Коукворте. — А этот мальчик не мог быть, эмм, — он слегка замялся, не зная, как этично озвучить догадку. — Ну, он же не отец Гарри?

Петуния замерла, поражённая услышанным. Она смерила мужа внимательным взглядом, пытаясь понять: он шутит или нет. Оценив всю серьезность, с которой говорил Вернон, Петуния не удержалась и прыснула от смеха.

— Это был бы перебор даже для Лили, — сказала она, прейдя в себя. — Северус тоже был из этих, но они сильно поссорились в выпускных класса. Не знаю, что между ними произошло, но Лила перестала с ним общаться, когда приезжала на каникулы. Мама уже болела и мне было не до детских проблем Лили.

Вернон крепко задумался о неожиданной информации, которая могла оказаться полезной. У Петунии, окрыленной приятными новостями, будет сложно отобрать долгожданную и дорогую игрушку, но если все правильно обставить… Если вдруг появится отец Гарри и захочет его забрать, то не станет же она препятствовать воссоединению семьи?

— Во-вторых, — продолжила Петуния, возвращаясь к первоначальной теме. -Мальчики вырастут добропорядочными протестантами, а это необходимый штрих в воспитании истинных джентльменов. В-третьих, я бы смогла выйти на работу с мягким графиком.

— Кто ж тебя возьмет? — насмешливо спросил Вернон.

Петуния изменилась в лице, на котором смешались обида и разочарование. Глаза опасно сощурились, а губы вытянулись в тонкую ниточку, обезображивая ее, а потом задрожали из-за попытки что-то сказать. Вернон старался на не смотреть на расстроенное лицо жены, прекрасно понимая, что ляпнул глупость.

— Ты меня неправильно поняла, — нерешительно начал мужчина, но Петуния замотала головой, давая понять, что не нуждается в его извинениях.

-Мне нужно проверить Дадли, — сказала миссис Дурсль и быстро поднялась на второй этаж.

Вернон беспомощно смотрел ей вслед. Сегодня Петуния словно ожила, а он неосторожной фразой все испортил. Дурсль же всего лишь хотел объяснить жене, что сейчас трудно найти работу, а цели задевать ее у него не было. Вернон направился на кухню и вытащил из своих запасов бутылку джина. Он наполнил фужер, достал банку тоника, затерявшегося в холодильнике, и, сделав не хитрый коктейль, отсалютовал им своему отражению в зеркале.

— Чтоб Беннету племянника подкинули под дверь! — произнес он импровизированный тост и залпом выпил фужер.

Сверху донесся плач Дадли и Вернон ужаснулся от мысли, что скоро у них будет двое детей. Он невесело усмехнулся, утверждаясь в утренней теории. Стоило подкидышу замаячить хотя бы в разговоре, как жизнь Дурслей снова пошла под откос. Избавиться от племянника — это будет единственным выходом для семьи Дурслей, а иначе страшно представить, как Гарри еще может им насолить. Особенно, если выяснится, что мальчишка, как и его мамаша, другой. Ненормальный.

— Прости, Петти, — прошептал Вернон в пустоту, делая себе второй коктейль.

Весна, 1981 г.

То, что его день рождения, которое именинник решил отпраздновать с родителями в фамильном поместье, обречено на провал, Джеймс понял сразу. День не заладился с самого утра. Пожалуй, даже точнее будет сказать, что первые предупреждающие звоночки поступили еще вечером из-за их ссоры с Лили из-за ее очередной депрессии, от которых, честно признаться, Поттер устал. Он надеялся, что «Гончарня» сможет очаровать Лили, а новоиспеченная чета Блэков не даст празднику превратиться в поминки.

Джеймс мерил шагами гостиную, ожидая, пока Лили соберётся. Сам Поттер не стал наряжаться, желая продемонстрировать отцу их бедственное положение. Он накинул поверх голубой рубашки вязаный кардиган и натянул старые брюки. Портил образ скромного министерского работника среднего звена замшевые ботинки ручной работы, сделанные специально по его стопе, но в других ноги быстро уставали и начинали болеть.

Наконец-то спустилась Лили в нежно-розовом платье из шифона. Платье одновременно было красивое и элегантное, но в тоже время и выглядело не вычурно, просто и идеально подходило для домашнего праздника. Оно было скромным с закрытым лифом, расшитым мелкими бусинками. С правой стороны на плече был среднего размера бутон розы, сделанный из материи, на некоторых лепестках размещались мелкие драгоценные камни, создавая эффект росы. Наряд подчеркнул миниатюрность и хрупкость девушки. Лили, довольная реакцией бойфренда, покружилась перед ним.

— Не чересчур шикарное? — боязливо спросила она, осматривая себя. — Может лучше надеть брючный костюм? Или это будет…слишком современно для твоих родителей?

Джеймс обнял ее со спины, прижав к себе, и поцеловал в шею. Платье, за которое он отдал сумасшедшую сумму, было один из многочисленных подарков, задариваемыми им в последнее время. Джеймс, стараясь экономить на себе, выписывал Лили лучшие наряды из мировых столиц мод. Тем самым сделав ее негласной иконой стиля среди промагловской золотой молодежи. Сириус, смеясь, обзывал друга транжирой и сетовал, что Сохатый оказывает себе дурную услугу, избаловывая девушку, которой, кажется, было все равно и на вещь, и на ее стоимость. Джеймс в ответ отшучивался, но даже названному брату не признался, что готов скупать все украшения, одежду, да хоть магических зверей, лишь бы заслужить редкую улыбку Цветочка.

— Ты прекрасна и без одежды, — нежно прошептал он, обнимая ее и заработав удар локтем в бок. — Но многого не жди от знакомства с родителями.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Эванс, освобождаясь из его хватки.

— Без разницы в чем ты будешь, — покачал головой Джеймс, объяснял ей простые истинны, о которых девушка должна была догадаться сама. — Все равно им не понравиться.

— Прекрасно, — фыркнула Лили, от хорошего настроения которой не осталось и следа. — А зачем тогда знакомиться?

— Не переживай из-за них, — отмахнулся Джеймс, попытавшийся погладить девушку, но Лили отшатнулась от него, как от прокаженного. — Главное, что ты мне нравишься.

Эванс смерила бойфренда недоверчивым взглядом, но комментировать его слова не стала. Джеймс подал ей мантию, и они, взявшись за руки, вместе зашли в камин.

— «Гончарня»! — крикнул Джеймс, кинув щепотку пороха.

Вихрь пламени закружил их и понес вверх по каминной сети, пока не остановил у нужной решетки. Поттеры, как и было принято у состоятельных волшебников, использовали специальную комнату для гостей, передвигавшихся с помощью летучего пороха. Для того, чтобы прибывшие могли привести себя в порядок, почистить костюм от золы или передохнуть, служила небольшая комната, в которой располагался непосредственно сам полукруглый камин, украшенный лепниной, чей рисунок напоминал листья деревьев. Благодаря его размерам гостям не приходилось горбиться или тесниться, и складывалось впечатление, что из его зева при необходимости мог бы выехать магловский легковой автомобиль. Впрочем, камин казался больше, чем был на самом деле, из-за топки, покрытой сложнейшим витражом из прозрачного цветного стекла. Решетка, отполированная до блеска, представляла собой переплетавшиеся массивные медные прутья. Большую часть стены занимало зеркало в раме бронзового оттенка, на которой были вырезаны амурчики. Под ним стояла статуя в виде горгульи, которая выполняла роль своеобразной подставки для множества губок и щеток. От комнаты веяло домашним уютом, и это ощущение не портили бархатные бордовые обои. Они напротив будто обволакивали гостей теплом и безопасностью.

— Хозяин Джеймс, — радостно пропищал домовик, дежуривший и встречающий гостей. — Гости и хозяева ждут вас у чайного домика.

Лили побледнела и едва не упала, теряя равновесия. Джеймс вовремя подхватил ее за руки и помог присесть на мягкий диван, обитый шелковой тканью с разводами. Сам он опустился на лакированный деревянный столик, за малым, не сбив бедром вазу из холодного граненого стекла, устроившись так, чтобы быть напротив девушки.

— Все в порядке? — обеспокоенно спросил Поттер и приказал домовику. — Принеси нюхательную соль и воду.

— Голова кружиться, — вздохнула Лили и слегка улыбнулась. — Прислуга, поместье, нюхательная соль — мы точно еще находимся в двадцатом веке, а не в романе Шарлотты Бронте?

Джеймс наигранно рассмеялся, не любивший, когда Лили называла фамилии знаменитых маглов, о которых он никогда не слышал. Поттер среди знакомых считался большим специалистом по миру и особенно культуре простаков (не помешанным чудаком, как, например, Артур Уизли, а эрудированным либералом) и в такие моменты, даже при отсутствии зрителей, чувствовал себя глупым выскочкой.

С хлопком появился домовой эльф и Джеймс протянул Лили стакан воды. После того, как она пришла в себя, молодые люди спустились к пруду, где на лужайке перед чайным домиком шла фотосессия. Дело в том, что Сириус недавно увлёкся колдофографией и не упускал случая продемонстрировать это. Ему позировали Флимонт и Чарлус Поттеры, которые то неловко обнимали друг друга за плечи, то делали вид, что обмениваются рукопожатием. Комичность картины добавляло еще и то, что кузены были совершенно разных габаритов и вместе смотрелась достаточно нелепо. Чарлус был настолько высоким и толстым, что каждый его приятель считал своим долгом отпустить пару шуточек по поводу сходства Поттера с великаном. А из-за пышных рыжеватых бакенбард, которые частично скрывали нижнюю часть недовольного породистого лица, и вовсе прозвали за спиной мандрилом. Единственное, что говорило о родстве кузенов, были одинаково круглые глаза болотного цвета. Только Флимонт смотрел обреченно, словно отчитывая секунды до конца ненужного ему балагана, а Чарлус все время кидал на супругу вопросительные взгляды, прося ее о помощи.

— Я не уверен, — пробормотал он, делая шаг в сторону, где под навесом на лавочках сидели женщин. — Ты же не против, дорогая, если мы сначала сделаем эту фотографию? Или лучше нам сфотографироваться вдвоем? Что скажешь, дорогая? — растеряно спросил он и, так не получив ответ, пришел к следующему выводу. — Или сейчас не самое удачное время для фотографии? Возможно, это изначально была плохая идея.

Его «дорогая», Дорея Блэк-Поттер, в свои юные годы слывшая первой красавицей и со времени постарела ровною, здоровой старостью: ни болезненных пятен или нависших над глазами или ртом морщин. Она оставалась миниатюрной волшебницей с копной блэковских кудряшек, умело маскируя седину, с красивыми голубыми глазами, которые обладали свойством становиться серыми в солнечном свете. Казалось, что ее великанообразный супруг с легкостью мог свернуть ей шею, задействовав только пару пальцев, но Чарлус был всего лишь «мандрилом», которого отменно выдрессировала хозяйка.

Дорею посадили между Юфимией и молоденькой Милдред Блэк, урожденной Макмиллан, к огромному недовольству последней. Дело в том, что миссис Блэк была беременной, а Дорея курила даже не элегантные слимсы, а дымила толстые сигары, выпуская крепкий дым ядовитого запаха, который, как казалось, шел не только из рта и ноздрей, но даже просачивался через уши. Милдред недовольно качала головой, но сделать замечание не решалась. Она всегда была тихой, неконфликтной и даже блеклой (особенно на фоне яркого Сириуса). Милдред с натяжкой можно было назвать миловидной из-за тонких, но незапоминающихся черт лица, а светлые волосы были настолько тусклыми, что казались, серыми, внешность бы скрасила бы задорная, искренняя улыбка, но и она терялась в общей невзрачности.

— А вот и именинник! — радостно воскликнул Флимонт, первый заметивший сына и его спутницу.

Вихрь по имени Сириус, едва не сбив друга с ног, сгреб Джеймса в объятия и не запел, а будучи лишённым каких-либо музыкальных способностей, начал выкрикивать слова песни, путая строчки:

— They say it's your birthday⁽¹⁾

I'm glad it's your birthday

Happy birthday to you

Yes, we're going to a party, party

Yes, we're going to a party, party

Woo, dance! Dance!

Джеймс демонстративно закрыл руками уши и состроил мучительную и очень смешную гримасу.

— Прекрати! — взмолился он, освобождаясь из хватки Бродяги. — Ты убиваешь меня своим пением!

— Только потому, что у тебя сегодня день рождения, — великодушно пожалел друга и за одно всех присутствующих Сириус, отходя и тем самым передавая эстафету поздравления родственникам.

Родители, видимо, из-за гостей вели себя сухо: мать расцеловала сына и ласково погладила по щеке, отец шутливо взъершил ему волосы и выразил надежду, что теперь-то наследничек научиться самостоятельно отвечать за свои поступки. Карлус сухо пожал руку, а Милдред и Дорея, не вставая, лишь приветственно кивнули и улыбнулись. Прохладный прием полностью соответствовал бесполезным подаркам, доставленным накануне. Юфимия прислала новый дорожный костюм, Флимонт выписал чек на сто галлеонов (американские родственники и то больше прислали!), а дядя и тетя, известные своей скупостью, передарили набор пепельниц в форме свертывающихся змей, который был рождественским подарком для Дореи от отца. Только мародеры и Милдред подарили стоящую вещь — фолиант из хорошо выделенной коричневой кожи с тиснением и золотым обрезом. Переплёт украшен барельефами из слоновой кости с изображением четырех зверей: оленя, собаки, оборотня и крысы; и с гордым названием: «Хроника Мародеров».

Эванс кашлянула, привлекая к себе внимание.

— Это Лили, — представил Джеймс девушку, опомнившись. — Моя…моя, — под строгим взором матери он замялся и не смог выговорить «возлюбленная» или тем более «невеста», пришлось неудачно выкрутиться. — Моя хорошая подруга. — и принялся представлять остальных. — Это мои любимые родители, Флимонт и Юфимия Поттер. — отец слегка приподнял краешки губ, пытаясь изобразить подобия улыбки, а мама, делая вид, что ужасно занята, пригладила воротник мантии Сириуса. — Мой дорогой дядя Чарлус. — Толстяк слегка поклонился, удостоверившись перед этим, что его супруга занята нравоучениями для бедняжки Милдред. — А там, — Джеймс кивнул в сторону лавочки, — моя тетя Дорея. Сириуса и Милдред ты знаешь.

Лили наградила его красноречивым взглядом, предупреждая, что несколько дней или даже дольше (в зависимости от ее настроения и его умения извиняться) их отношения будут носить исключительно «дружеский» характер.

— Я счастлив видеть Вас в добром здравии, мадам, — рассмеялся Бродяга, сбивая градус напряженной обстановке.

— Мне очень приятно со всеми вами познакомиться, — приветливо кивнула девушка.

— Почему бы нам не прогуляться по саду? — на удивление дружелюбно предложил Флимонт и подал Лили руку. — Устроим экскурсию по владением для новенькой?

Дорея, не любившая быть сторонним наблюдателем, а не главным действующим лицом, направилась к ним.

— Я бы с радостью присоединилась к вам, — чересчур скорбно сообщила она, глядя на мужа, который, казалось, стал на пару дюймов ниже. — Но мои туфли не предназначены для этой погоды. Здесь ужасно грязно.

Флимонт тяжело вздохнул и демонстративно потоптался на месте, после чего приподнял левый ботинок и продемонстрировал подошву.

— Но здесь сухо, — возразил мужчина, даже не пытаясь скрыть неприязнь в голосе.

— Я шагу не ступлю в этих туфлях, — заспорила Дорея и, капризно надув губы, как делают маленькие избалованные дети, сказала. — Я уверена, в нашем доме найдется пара галош. Чарли, отправь кого-то за ними.

— Отличная идея, дорогая, — похвалил Чарлус, обрадованный тем, что проблему, которая расстроила его жену, можно с легкостью решить. — Монти, тебя же не затруднит принести галоши? — вальяжно спросил он, обращаясь к кузену, словно проверяя его нервы на прочность, и впервые за день держался уверенно. — Ты лучше всех должен знать, где что находиться, раз приглядываешь за поместьем.

Кузены схлестнулись взглядами, споря без слов. Ни один мускул не дрогнул на лице Чарлуса, в то время как Флимонт в бессильной ярости заиграл желваками и нервно хрустел пальцами. Это было не унижение, а скорее напоминания о том, что поместье принадлежит старшей ветви Поттеров, которая в силу своих причин и решений предпочитала жить в Лондоне. Джеймс мысленно хихикнул: отец уверял его, что для Дореи была оскорбительна сама мысль о том, что основным загрязнителем воздуха в городе является не она. Юфимия попыталась взять за руку мужа, но тот одернулся.

— Я с удовольствием помогу моей любезной невестке, — раскланялся Флимонт и удалился.

Джеймс покачал головой, прекрасно зная, что последующий месяц общение с отцом будет проходить на пороховой бочке и любой разговор будет сводиться к его злой тираде в адрес любимых родственников.

— Джейми, золотце, составь отцу компанию, — попросила Юфимия под одобрительные кивки Дореи. — А мы пока посплетничаем на девичьи темы. Чарлус, займите юного мистера Блэки, — она улыбнулась кузену мужа и шутливо пригрозила пальцем, — и не подслушивайте. Наши разговоры не для мужских ушей.

— И в мыслях не было, — заверил Чарлус, рассмеявшись и, потянул за плечо Сириуса в сторону.

Джеймс замялся: он не хотел оставлять Лили одну после семейной сцены, но по взгляду матери было понятно, что свободу выбора ему никто не предоставил и общество тетушки Дореи всегда быстро утомляло. Да и Лили будет полезно пообщаться с новыми, более умными и опытными, людьми.

— Не скучай, — шепнул Поттер девушке и ретировался.

Джеймс догнал отца в парке, представлявший собой сплошной и вечнозеленый торжественный зал под открытым небом. Эвкалиптовые деревья несмотря на то, что росли густо, поражали громадными размерами и роскошными кронами. Среди них встречались каменные статуи, которые стояли, опустив головы или устремив глаза вдаль, будто погрузившись в далекие мечты. В раннем детстве Джеймс часто забрасывал камнями, надеясь расшевелить их молчаливые фигуры. Воздух был по-весеннему свеж, даже прохладен, но наполнен легкими ароматами цветов, разбросанные словно невзначай по лужайкам. Флимонт брел по дорожке, яростно жестикулируя, и без остановки бормотал:

— Это просто смешно! Там абсолютно, черт возьми, сухо! — раскатывались его слова, словно гром, по парку.

Флимонт остановился, подождав сына, и поднял с земли улитку, потрусив ей у лица Джеймса.

— Ненавижу, — процедил мужчина сквозь зубы, не уточняя речь идет о несчастном моллюске или одной скандальной даме, которые в списке его недругов стояли в одной графе, уступая, разве, червям, питавшемся листьями. Он с силой сжал кулак и не разжимал, пока не послышался характерный треск ломающегося панциря.

Они немного прошли молча. Джеймсу всегда нравилось наблюдать за быстроменяющейся мимикой отца, которая оживала, когда тот был в гневе. Флимонт сводил и приподнимал брови, поражаясь чужой невоспитанностью, или начинал что-то зло шептать одними губами, накручивая себе еще сильнее.

— Старая крильмар⁽²⁾! — выругался Поттер-старший, доведя себя до того особенного уровня внутреннего бешенства, когда эмоции требуют взрыва во внешний мир. — Когда она наконец помрет — это будет самый счастливый день в моей жизни.

— Ты старше тети на десять лет, — напомнил Джеймс, не скрывая улыбки.

Противостояние отца и тетушки была его излюбленным домашним спектаклем, который никогда не заканчивался, а лишь прерывался на акты из-за длительных контрактов, когда эти двое, разобидевшись, не разговаривали месяцами, но вспыхивал с новой силой стоило Флимонту и Дорее пересечься. Что не являлось трудной задачей, потому что оба крутились в одном обществе, имели одинаковый круг общения и не имели привычки заводить новых знакомств.

— Тогда, — глубоко задумался Флимонт и его глаза мстительно блеснули. — Я не приглашу ее на свои похороны, — вынес он вердикт, чрезвычайно довольный собой. — Представляю, как штырехвост⁽³⁾ надуется от обиды. — Флимонт даже мечтательно улыбнулся, окончательно успокоившись, но сразу же посерьезнел и с жалостью признался. — Не могу простить, что не отговорил Чарли от женитьбы на этом демоне. Запомни, люди с возрастом меняются только в худшую сторону, а Дорею и в молодости трудно было назвать: «Милейшим ангелочком». Блэки избаловали Дорею до невозможности, а устав от ее капризов, подсунули бедняге Чарли под видом джекпота.

Поттеры зашли в дом, но к недоумению Джеймса, вместо кладовки отец направился в противоположную сторону, поманив его рукой за собой. Парадная или «Лесная», как ее прозвал Корнелиус Поттер, столовая была просторная и светлая комната с видом на террасу, утопающей в розах. Ее освещала приятным для глаза светом многоярусная позолоченная люстра со сверкающими шандальерами, тонко звенящая хрустальными нитями. Она угрожающе качалась на массивных бронзовых цепях, прикрепленных к потку, расписанному изображениям цветов и растений. Узкая горизонтальная планка, украшенная серебряными листочками, отделяла нижнюю часть стены, отделана деревянными резными панелями, от верхней с изображений джунглей: в зарослях скрывался красавец-тигр, обучающий своих детенышей охоте, на ветвях раскачивалось забавное семейство обезьян и сидели яркие попугаи. Джунгли постепенно переходили в зеленую равнину, населенную тщательно прорисованных в мельчайших подробностях животных. Были здесь и слоны, гладящие хоботами слонят, быстроногие газели весело скакали вдоль стадо буйволов с огромными рогами, а павлины невероятной раскраски хвастались своими хвостами перед боязливыми страусами. Посреди располагался обеденный стол из беленного дуба с витыми ножками, окруженный плотно задвинутыми стульями, которые были обиты шелковым штофом с узорами, повторяющие рисунок на потолке. На столе уже были празднично расставлены элегантные серебряные приборы, переливались голубые фарфоровые тарелки с неброским орнаментом в китайском стиле, а хрустальные бокалы на тонких ножках ждали своего часа. По центру стояли тарелки со свежим хлебом, наполнявшим своим ароматом всю комнату, блюдца с закусками и медные графины с напитками. Вдоль стен тянулись банкетки, обитые темно-изумрудным вельветом, кованые столики, украшенные букетами ярких цветов, а в самом углу находилась огромная клетка с канарейками, которые без умолку распевались веселыми мелодиями и звонко щебетали.

— Давай переставим таблички? — предложил Флимонт, по-мальчишески подмигнув сыну, и кивнул на карточки с именами, которые стояли рядом с тарелками. — Посадим милую Дори отдельно? Вот она разобидится и не будет с нами разговаривать полгода.

Джеймс, не удержавшись, приобнял отца за плечи. После рождения ребенка их отношения стали прохладными. Они оба не стремились преодолеть пропасть из разочарования с одной стороны конфликта и обиды с другой. Теперь, когда отец вновь был похож на прежнего доброго папу, который любил катать на спине маленького сына и исполнять любой его каприз, Джеймс признался себе, что ужасно скучал по тем временам. Если бы не проклятый ребёнок, все было на своих кругах: он бы с родителями снова были бы лучшими друзьями и не пришлось бы выпрашивать то, что по праву принадлежит любому сыну: проявление любви и ласки. Это мысль сразу же устыдила Джеймса, и он поспешно задавил ее, не давая развиться. За ней сразу пришла другая, намекающая на его инфантильность и избалованность, от которой стало скверно на душе.

— Чего ты, Джейми? — обеспокоено удивился Флимонт, но не оттолкнул. — Боишься расстроить тетушку?

— Боюсь, что тебе влетит от мамы после праздника. — отшутился Джеймс, ясно ощущая отцовскую защиту, и он, наслаждаясь этим чувством, боялся отпустить Флимонта.

— Нагоняй от нашей мамы или полгода тишины, — задумался Поттер-старший, взвешивая невидимый груз на руках. — Выбор действительно сложный. — он тяжело вздохнул, сжалившись. — Ты прав: риск слишком большой перед неоднозначной победой в мелкой битве.

— И ты еще дразнишь дядю Чарлуса подкаблучником? — легко засмеялся Джеймс и вспомнил. — А как же калоши?

Флимонт, подхвативший смех сына, лишь махнул рукой, отметая его несущественный вопрос. Джеймс усмехнулся, изумляясь своему простодушию: как он мог не догадаться, что папа использовал каприз вражеской стороны, как повод для побега. Один — ноль, тетушка.

— Сколько ты использовал зелья на для той маглы? — неожиданно спросил Флимонт, и, заметив замешательства сына, напомнил. — Я сварил зелье для сестры Лили, а ты должен был вылить его на конверт, когда вы подкинули ей ребенка.

— Кажется, — нахмурился Джеймс, не сразу поняв, о чем речь. — Кажется, флакон? А какая разница?

— Ты сказочно глуп, — обвиняюще покачал головой мужчина, отстраняясь от него. — У зелья психотропное действие, ты хоть представляешь какая будет побочка у маглы? У нее до сих пор проблемы с головой.

— Какая разница? — повторил Джеймс, закипая и не замечая повысил голос. — Погоди, — он резко замолчал, обдумывая услышанное, — ты откуда знаешь? Ты следишь за маглами? — это прозвучало не как вопрос, а скорее, как ответное обвинение: всем известно, что лучшая защита — это нападение.

— Мне не нравится твой тон, — обманчиво спокойно сказал Флимонт, угрожающе сверкая глазами.

Джеймс, у которого уже вертелось пару колкостей на языке, не успел ответить. Их разговор, имевший благоприятное начало и стремительно перераставший в ссору, был прерван появлением остальных.

— А мы вас успели потерять, — усмехнулся Чарлус, отдвигая стул жене и помогая ей устроится.

Другие тоже принялись рассаживаться. Лили, оказавшаяся между Сириусом и Милдред, сравнила свою табличку, единственную написанную небрежно от руки, с остальным и передала бойфренду, сидящему напротив, в качестве улики пренебрежительного отношения к ней. Джеймс, все еще буравивший отца тяжелым взглядом, лишь развел руками, призывая не обращать внимание. Домовые эльфы, наряженные в праздничные наволочки, подали первое блюдо — филе ягненка под медовым соусом. За ним следом последовали нежный куриный бульон, одно из любимых блюд Сириуса, и крем-суп из цветной капусты.

— Я сейчас переписываюсь с юным Лестрейнджем, — сообщил Чарлус, поставив сразу три чашки с коктейлем из креветок подле себя. — Мне очень понравилось его статья про отличия нашего и магловского законодательства, но мы не сошлись во мнениях о мерах наказаниях. Я считаю, что дементры — это пережиток прошлого, Родольфус, напротив, пишет, что нужно ужесточить охрану в Азкабане.

— Поразительно, какой умненький мальчик, — поддакнула Дорея, следя, чтобы супруг не сильно налегал на морепродукты. — Мы с его матерью были соседками по спальне. Покойная Сесилия не блистала в учебе, но была добрейшим созданием.

— Ваш «мальчик» — Пожиратель смерти, — выплюнул Сириус, опустошив очередной фужер.

— Родольфус? — удивленно посмотрел на него Чарлус. — Уверен, что это лишь сплетни. Я бы поверил про их бесноватого младшего, но Родольфус — извольте, не верю. Очень талантливый юноша. Пару недель назад мы дискутировали с Монти, — он перевел взгляд на кузена, который согласно закивал, подтверждая его слова, — из-за его статьи про восстание гоблинов. Даже разругались из-за разных точек зрения. Здесь я согласен с Лестрейнджем, что волшебники сражались неумело и не добились уверенной победы, а Монти протестует, утверждает, что министр Гор отлично себя зарекомендовал в те сложные времена и, не удивительно, что его переизбрали на последующие сроки. Господа, — Чарлус обратился к остальным, — у кого есть мысли по поводу восстание?

Подали основное блюдо, вызвавшее восхищенные вздохи. Эта была запеченная говядина, доведенная до совершенства: говяжье филе обложили толстым слоем нежной и жирной гусиной печени, завернули в сдобное слоеное тесто и в таком виде отправили в печь. От мяса исходил такой завлекающий, кружащий голову аромат, что столовая невольно погрузилась в тишину. Все, ловко орудуя столовыми приборами, были заняты невероятно вкусной говядиной, но только Лили кидала неодобрительные взгляды в сторону Чарлуса, что не укрылось от внимания Флимонта.

— Вы с чем-то не согласны, дитя, — спросил он, располагая к себе мягким тоном.

— Вам показалось, сэр, — опустила глаза Лили.

— Не стесняйтесь, милочка, — попросила Юфимия, неожиданно для других принимая участие в разговоре. — Поделитесь с нами вашим мнением. Хотя погодите, — она приподняла указательный палец, — я сама догадаюсь — Вам не нравится Лестрейндж?

— Вы правы лишь отчасти, мэм, — уклончиво ответила Эванс, поправляя локон. — Я не вижу смысла в споре: про восстание гоблинов уже достаточно сказано в учебниках истории и бессмысленно ворошить эту тему особенно сейчас, когда у магического общества есть более насущные проблемы.

— А как же научный интерес, дорогая Линда? — возразила Юфимия.

Взрослые загалдели и заулыбались, найдя слова миссис Поттер невероятно остроумными и принялись восхищаться ее умению сглаживать неловкие повороты в разговоре. Джеймс тоже оживился — он насмешливо смотрел на мать, выжидая подходящий момент для шутки про ее забывчивость, но перехватив обеспокоенный взгляд отца, устыдился. Проблемы Юфимии с памятью, которые все старались игнорировать, были поводом для беспокойства и тайного страха Джеймса, о котором он не признавался даже себе,: родители в равной степени служили для него спасательным кругом, за который можно было схватиться во время шторма, и без них Поттер неспроста боялся захлебнуться, зная, что никто не вытолкнет с дна.

— А как поживает малыш Мопси? — спросил Флимонт, задавая новую тему разговора, любимую для семейства кузена.

Мопси — это было домашнее прозвище единственного сына Чарлуса и Дореи, которое он получил из-за любви к собакам. В детстве он придумал целый город — Мопсифорд-апон-ЭйвонМопси вдохновился названием города Стратфорд-апон-Эйвон, жители которого вместо лиц имели мордочкиВ детстве Александра III нарисовал город Мопсополь, где у жителей были лица, похожие на морды мопсов собак одноименной породы. У города была своя история и карта, нарисованные в альбоме, а каждый горожанин имел не только фамилии и имя, но и весьма захватывающую биографию, записанную в блокноте. Имелся и злодей в этой истории — левретка Жужу, захватившая власть и провозгласившая себя бургомистром. Жужу, существо пугливое и вечно трясущиеся, не стремилась быть узурпаторшей и при любой возможности сбегала от мальчишки к хозяйке. Игры и истории про город постепенно закончились, когда Мопси отправили в Дурмстранг, да и Жужу к тому времени уже не стало, а заводить нового любимца Дорея посчитала предательством к любимой левретке. Но прозвище за кузеном закрепилось, вытеснив настоящее имя.

— Они с Аурелией планируют пожениться в конце августа, — объявила Дорея и пожаловалась. — Девочка отказывается менять фамилию, а Мопси слишком хорошо воспитан, чтобы настаивать. Видите ли, у них, в Америке, так принято!

— Дорогая, ты сама сохранила девичью фамилию, — аккуратно напомнил ее супруг, вступая за детей.

— Но я — Блэк! — возмутилась Дорея, округлив глаза так, словно поражалась его тупостью. — А кто она? Разве, есть повод для гордости, что ты одна из Смэкхаммеров?

— Да, дорогая, ты права, — затараторил Чарлус, приняв виноватый вид. — Я совершенно не подумал о том, что это неуместное сравнение.

Сириус, переклонившись через стол, поманил рукой Джеймса.

— Спорим на галлеон, что она его бьет? — предложил он, благоразумно перейдя на шепот.

Джеймс отрицательно покачал головой: смысл делать заведомо проигрышную ставку? Тем временем на столе появился традиционный десерт — шоколадный пудинг с орехами, поверхность которого украшали изюмины, напоминающие кошачьи глаза, свидетельствующий, что трапеза наконец-то подходит к концу.

— Как тебя «Аурелия»? — тихо спросила Милдред, в чей способности разговаривать многие сомневались, обращаясь к Сириусу.

— Слишком вычурно, — отмахнулся Бродяга и громко заявил, делая ставку на то, что его слова будут переданы в дом на площади Гриммо через одну общую с Поттерами родственницу. — Мне нравятся простые имена, вроде, Джона или Сары. Не хочу ломать жизнь ребенку из-за имени Миаплацидус или Виндемиатрикс.

— С возрастом, мой мальчик, все мы начинаем ценить семейные традиции, — нравоучительно сказал Флимонт, параллельно щёлкнув пальцем домовому эльфу, который сразу же поставил перед хозяином вторую порцию пудинга. — Если бы речь шла о моем внуке, я бы настаивал на семейном имени. В этом есть некая магия — преемственности поколений. Мне, например, нравятся такие имена как Ралстон или Линфред.

— От Линфреда несет нафталином, — скривился Джеймс, сморщив нос. — Ты бы еще предложил Игнотуса.

— Моего внука будут звать Квентин, — твердо заявила Юфимия, остальные гости, кроме Лили, почтительно закивали, успев позабыть, что изначально речь шла о будущем малыше Блэков, а не Поттер.

— Это в честь вашего отца, сэр? — неуверенно спросил Сириус, обращаясь к Флимонту.

— В честь нашего старшего сына, — глухо отозвался Флимонт, поправив пенсе и помрачнев.

Джеймс скривился, стараясь не поднимать взгляда от тарелки и успокаивающе стиснул под столом руку Лили, мысленно умоляя ее промолчать. Разговор зашел в слишком опасное русло. Ему самому бы не хотелось, чтобы его гипотетического ребенка звали, как умершего брата, которого Джеймс не застал и не мог по-настоящему скорбеть по нем, хоть этого и требовала мама. Джеймс никогда бы не решился спорить или возражать на подобную тему, понимая какие душевные страдание это доставит родителям, но гарантировать подобного сочувствие от Лили не мог. Да и проскальзывал намек на их первенца в речах отца, что могло задеть девушку.

— Мисс Эванс, не сочтите за грубость, но это правда, что ваши родители — маглы? — неожиданно спросил Чарлус, разглядывая девушку так, словно смотрел на диковинного зверька из далеких стран.

— Да, сэр, — кивнула Лили, заметно напрягаясь.

— Ах, милочка, как это интересно! — хищно подобралась и неестественно улыбнулась Юфимия, как будто повстречала что-то гадкое, но слишком опасное, чтобы открыта демонстрировать свою неприязнь. — И чем они занимаются.

— Моя мать мертва, — холодно отзывалась Лили, не отводя взгляда от миссис Поттер, но ее слова не вызвали у той и тени сочувствия. — А отец — доктор, как и Вы.

В комнате повисла тяжелая тишина. Джеймс боязливо сглотнул, наблюдая за тем, как глаза матери постепенно расширяются от осознания услышанного и начинают быстро моргать. Никто еще не позволял себе таких хамских шуточек в адрес Юфимии Поттер, и она явно находилась в замешательстве, не зная, как реагировать. При чем, самое обидное, что Лили не хотела ее обидеть, а скорее, наоборот, пыталась набрать себе пару очков ее одобрение, показав, что у них есть общие нити. Но вместо этого, получился намек, который даже был озвучен не наедине, а перед гостями, на то, что Юфимия Поттер, уважаемый целитель и чистокровная волшебница, стоит на одной социальной ступени с неизвестным маглом.

— Как Вы! — повторил Чарлус, громко захохотав.

Остальные тоже с готовностью подхватили его смех, кидая благодарные взгляды на Чарлуса, который, видимо, из-за солидарности рыжих, неумело попытался сгладить ситуацию. От улыбки матери Джеймсу стало жутко, а ее глаза, пытавшиеся испепелить гипотетическую невестку, светились ненавистью, которую Юфимия больше не старалась скрыть. Кажется, Лили только что была объявлена война.

* * *

Единственная спальня в коттедже была светлой, несмотря на низкий балочный потолок. Луна вливалась сквозь мансардные окна, где вместо стекла красовался цветной витраж, рассыпающий радужные искорки по постели большой двуспальной кровати с ореховой спинками под атласным покрывалом кофейного цвета, на дубовых ножках. У стены разместился изящный комод из старинного гарнитура с медными изогнутыми ручками, над которым красовалось зеркало в фарфоровой раме. На полу перед кроватью были разбросаны белые пушистые шкуры, которые выполняли роль декора, чтобы сделать комнату чуть уютней и компенсировать недостаток в мебели, оставшейся от прошлых хозяев.

Несмотря на поздний час обитатели комнаты не спали. Лили перечисляла согрешения бойфренда за день, выдвигая все новые претензии. Джеймс тщетно пытался уснуть пол бубнеж девушки, который не убаюкивал, а только мешал и раздражал. Он ворочался и мял подушку, перекладывая ее, с одной стороны, на другую, и сам укладывался то на спину, то переворачивался на живот, и в конце концов навалился всей тяжестью тела на левый бок, оказавшийся спиной к возлюбленной.

— Ты даже ни разу не заступился, — подвела итог обвинений Лили.

— Я предупреждал, что ты им не понравишься, — вздохнул Джеймс, не открывая глаз.

Поттер хотел добавить, что Лили сама могла, не замечая того, наговорить матери кучу гадостей и тем самым настроить ее против себя, когда женская половина решила посекретничать, но он слишком устал за день и полномасштабную ссору не выдержал бы. Джеймс начал мысленно считать овечек в надежде наконец уснуть, не сильно веря в удачный исход своего занятия. На полсотне кроткие создание в его воображении стали превращаться в горластых монстрах с усатыми мордами и когтистыми лапами. Пришлось перейти на снитчи, оказавшиеся куда эффективней, чем глупые и занудные животные, которых пастух загоняет в стойла. Когда Джеймс дошел до тысячи (правда, он пару раз сбивался), нелепые мысли стали плавно перетекать из яви в сновидения, переплетаясь и впитывая в себя признаки псевдореальности. Появились неровные очертания горизонта, где небо сливается с морем, сквозь шум прибоя и криков сварливых чаек донёсся смех и громкие голоса помолодевших родителей, устроивших пикник на песочном берегу «Гончарни». Их лица были размыты, но сами фигуры, как и все вокруг, казалось, выше и больше, чем было на самом деле. Наверное, потому что сам Джеймс во сне был еще совсем маленьким мальчиком.

— Джей, — позвала Лили, сильно толкнув его.

Джеймс пытался зафиксировать внимание на образе пляжа, но, несмотря на его усилия, изображение стало ускользать, пока не сменилось картинкой чертовым комода.

— Джей, — повторила Лили и, не дождавшись его реакции, прошептала. — Я, кажется, беременная.

Остатки сонливости противно смыла невидимая волна, своей мерзостью напоминающая брызги из лужи, которые долетели в глаза, вымазав все лицо. Первой его мыслью было вскочить с кровати, но Джеймс с усилием приказал себе продолжать притворяться спящим. Он не мог найти подходящие слова, которые были необходимы для Лили, которую он неожиданно для себя назначил виновной в их новой очередной беде. Разве, женщины не должны контролировать подобные вещи, сам-то Джеймс о существовании критических дней узнал, когда они съехались с девушкой. Увы, но вся наука о половой жизни юношам его поколения преподавалась через журналы с неприличным содержанием, а пробелы в знаниях они закрывали с помощью практики. Идею с абортом парень сразу отмел: официальные были запрещены из-за демографического кризиса, подпольные, разумеется, делали, но процент выживаемости женщин после них был слишком низким и рисковать Лили Поттер был не готов. Джеймс не был готов к первой беременности, а сейчас себя чувствовал полным дураком, упавшим в грязь лицом во второй раз. Это напоминало проклятье, которое он лично на себя наложил, а способ снять его был утерян и позабыт.

В ту ночь Джеймс так и не смог уснуть как следует. Лишь иногда он проваливался в хрупкую дремоту, возвращавшую его в сентябрьское утро на Тихой улице. Под утро Джеймс с тревогой всматривался в рассвет на небе, заметил уловимые лучи восходящего солнца, пришедшего на смену тьмы, но нащупать решение не смог.

1) "Birthday" — песня "Битлз"

Вернуться к тексту

2) примитивное животное 10 дюймов в длину, состоящее из гибкого рыльца и сумки с ядом

Вернуться к тексту

3) демоподобное существо.Похож на поросенка с длинными ногами, коротеньким толстым хвостиком и узкими черными глазками

Вернуться к тексту

Весна, 1981 г.

Торговый центр представлял собой гигантский лабиринт из стекла и светло-серого гранита с бесконечными этажами и сияющему повсюду рекламными вывесками. Настоящий многоярусный блестящий мир, состоящий, преимущественно, из коридоров, вдоль которых тянулись магазинчики, просторного холла в центре каждого этажа, и фудкортов в конце. Повезло и с выгодным расположением — он был неотъемлемой частью развлекательного комплекса, но находился поодаль от основных зданий, зато поблизости к городскому трафику. Что являлось значительным плюсом, как и отношении горожан, которые оставив детей в развлекательной зоне могли часами бродить вдоль магазинов, и естественно для продавцов, которые получали высокий доход и от туристов, заехавших в распиаренное место.

Мистер и миссис Дурсль проходили один роскошный магазин за другим в поиске хорошего подарка на юбилей нового компаньона, а точнее босса, Вернона. Мистер Фицджеральд, в отличие от своего русского друга, принял решение задержаться в Лондоне, контролируя работу нового филиала. Но как бы громогласно это не звучало, в самой фирме ничего не изменилось: по-прежнему Вернон выполнял свои старые обязанности, потому что новый шеф оказался обыкновенным наследным толстосумом. Мистер Фицджеральд плохо разбирался и в дрелях, и в финансовых вопросах, и тем более не лез во сложности управления фирмы, не глядя подписывая всю требующую документацию.

Петунья в дела мужа предпочитала не вникать, а его просьбу с выбором подарка восприняла с обреченной досадой, чем вызвала очередные разочарованные взгляды от Вернона. Конечно, еще пару месяцев назад она с радостью восприняла возможность выбраться из дома, но, когда у нее наконец-то появился хороший собеседник, перспектива сходить куда-либо с мужем перестала быть заманчивой.

За короткий срок Джордж смог стать ее другом, чего Вернон не добился за четыре года брака. Он часто оставался на чашечку чая, когда привозил документы необходимые для опеки над Гарри, но они редко говорили о деле, а больше поболтали на посторонние темы. Оказалось, что Джордж учился в Европе, свободно читал на языке читимачаизолированный язык, ранее распространённый среди племени читимача в штате Луизиана, США. и неплохо разбирался в Скальдической поэзииразновидность поэзии древней Скандинавии.

Но самое главное, он был отличным слушателем: внимательно воспринимал любую информацию, никогда не перебивал, не торопил, а уточняющими вопросами наталкивал на интересные размышления. Петуния и сама не заметила, как стала рассказывать ему не только истории из своей биографии или новости Литтл Уингинга, но делиться с ним своими мыслями, страхами и сомнениями. Неловко признаться, но их беседы, протекающие неторопливо и тепло, стали потребностью для душевного равновесия Петунии, заставляя ее расти в интеллектуальном плане. А как было иначе, если ей так хотелось допрыгнуть до уровня Джорджа?

Например, Петуния даже начала брать книги из городской библиотеки, глотая их за пару вечеров, потому что Джордж был ценителем классической литературы. Иногда он пересказывал понравившиеся книги или зачитывал хорошие моменты из произведений, играя интонацией и обращая ее внимание на конкретные места или диалоги. Словно находясь под гипнозом, Петуния ловила каждое слово и реплику, которые под воздействием хорошо поставленного голоса превращалось в ее воображении в невероятно красивые пейзажи, выразительных героев или яркие события, и при необходимости могла цитировать целыми абзацами. Порой слушая чтение или речи Джорджа, Петуния восхищалась про себя, как простые слова, если их правильно преподносить, могут обладать такой властью, заставляя думать или мечтать.

— Сделай лицо попроще, — грубо попросил Вернон, прерывая ее размышления. — Все-таки ты находишься в магазине, а не на военном совете, — заметив, что после его реплики Петуния обиженно сжала губы, мужчина неуклюже улыбнулся и попытался перевести все в шутку: — Если ты планировала сброситься с экскаватора, то я придумал для тебя отличный повод.

Петуния демонстративно закатила глаза и быстро посмотрела по сторонам, надеясь, что глупые реплики Вернона остались без внимания прохожих и растворились в шуме торгового центра. Его нелепые шутки, ставшие очередным пунктом в списке минусов мужа, при отсутствии чувства юмора начали раздражать до волны злости на саму себя. На то, что согласилась стать «миссис Дурсль». Петуния сразу же стало стыдно за свою антипатию к Вернону, но спрятать брезгливость по отношению к нему с каждым днем становилось все сложнее.

Проходя мимо детского магазина, Петуния невольно остановилась, разглядывая яркую витрину, залитую светом разноцветных лампочек. За широким стеклом раскинулся пестрый и многообразный мир миниатюрный парк аттракционов. В центре возвышались «американские горки»: по извилистым рельсам с бешенной скоростью проносились тележки. Они мчались вниз по склону, делая мертвую петлю, а после медленно поднимались на самых верх, время от времени останавливаясь у будочки, где толпилась нарядно одетая толпа разнообразных животных. Стеклянные кабинки, откуда приветливо махали оловянные фигурки, медленно вращались по часовой стрелки, замирая в начале каждого часа. Куклы катались на разномастных карусельных лошадках, которые кружились на дощатой бирюзово-золотой полосатой платформе. Между аттракционами сверкали огнями торговые палатки, фургоны и огромный шатер цирка, из которого доносилась веселёная музыка.

— Зайдем? — предложил Вернон, заглядывая ей в глаза.

Петуния пожала плечами, но ответить не успела. Она почувствовала толчок и опустила взгляд: в ее ноги с разбегу врезался маленький ребенок, едва не упав. Мальчик был прехорошенький с пшеничными волосами, вьющиеся еще так по-детски на концах, и ясными серыми глазами, которые были готовы вот-вот наполниться слезами. Малыш с испугом смотрел на Петунию и, судя по его гримасе, собирался закричать.

— Ты потерялся? — ласково спросила женщина, наклоняясь над ребенком.

Малыш не оценил ее доброжелательность. Он обхватил себя руками, настороженно переводя взгляд с супругов Дурсль, не решаясь завопить или спастись бегством.

— Нил! — окликнула его белокурая девочка лет восьми, приблизившись к ним.

Малыш заулыбался и прижался к старшей сестре. Теперь он с интересом разглядывал взрослых, предусмотрительно спрятавшись за девочку. Девочка же оттолкнула от себя брата и поудобней схватила его за руку.

— Ну и влетит тебе от мамы! — мстительно пообещала она и обратилась к Петунии: — Извините моего брата, мэм. Ему всего три года, и он ужасно глупый.

Не дождавшись ответа, девочка потащила малыша в магазин. Петуния, отгоняя плохое предчувствие и не обращая внимание на бубнеж Вернона, следила за детьми через витрину. Они поравнялись с ухоженной женщиной, которая, придерживая свой округлившийся живот, стал ругать их. Дети были совсем не похожи на мать, но являлись маленькими копиями отца, в личности которого Петуния не сомневалась. Подтверждая ее догадку, наконец появился сам Джордж Беннет. Юрист подхватил сына, усаживая малыша себе на плечи, и погладил по волосам дочь, перебрасываясь с женой, которая, судя по его взгляду, не могла быть сестрой, веселыми фразами.

Петуния будто приросла к месту, хотя больше всего на свете ей хотелось бы убежать от сюда, вырваться из этого проклятого торгового центра, ставшего ловушкой. В душе поселилась обида, которая обычно появляется после осознания того, что стал жертвой мошенника, позволив себя легко обмануть. Справедливости ради, Беннет ей ничего не обещал, в вечной любви не клялся, руки и сердца не предлагал и вряд ли помышлял об этом. В их отношениях не было ничего двусмысленного, и они имели только дружеский характер, но почему внутри стало так пусто и холодно? Даже сердце стало стучать как-то неприятно, словно царапаясь об острые края ребер. Разве, прикосновение Беннета, казавшиеся на первый взгляд случайными, были плодом разыгравшегося воображения, а его теплые улыбки ей привиделись? Но если все это происходило в действительности, то не являлась ли Петуния и сама предательницей? Их литературные вечера, если бы продлились еще пару месяцев, легко могли бы перерасти в полноценную измену мужу, ни в чем не повинным детям, обрекая их на незавидное существование в двух разрушенных семьях, и женской солидарности. Но самое ужасное Петуния едва не предала собственные убеждения, подставив маленькую Тунни, чей папа никогда не был верным супругом.

— Мы долго еще будем здесь торчать? — неторопливо спросил Вернон, выводя Петунию из оцепеней, и тщетно пытался рассмотреть что-то в витрине. — И что тебя так заинтересовало?

Миссис Дурсль вздрогнула и, быстро посмотрев вглубь магазина, облегченно вздохнула: семейство Беннет успели затеряться в толпе других посетителей. Она покачала головой, приходя в себя, и постаралась естественно улыбнуться мужу.

— Засмотрелась на фигурки, — соврала Петуния, неловко беря Вернона за руку и больше не чувствуя к нему отвращения, и делано бодро предложила: — Пойдем уже выбирать подарок?

Мужчина подозрительно покосился на жену, но комментировать перед ее настроение не решился. Они обошли несколько магазинов, пока не остановили свой выбор на подарочном наборе кухонных полотенец. Конечно, мелочь, но и не ставящая юбиляра в неловкое поведение: все-таки они не были друзьями и не собирались нарушать общепринятые правила.

Дурсли еще немного побродили по торговому центру и, когда они уже собирались уходить, Вернон неожиданно настоял на том, чтобы зайти в ювелирный магазин в элитный ювелирный магазин «Tiffany & Co.». Внутри было очень светло, а классические колонны, облицованные зеркалами, предавали месту роскошный шарм. Невозможно было оторвать взгляд от элегантных украшений, каждое из которых являлось произведение искусства и стояло целое состояние.

Вернон уверенно подошел к прилавку и подозвал продавца-консультанта. Когда к ним подошла девушка, приветливо улыбаясь, он показал на широкое кольцо на витрине.

— Можно посмотреть? — попросил Вернон, стараясь держаться очень важно, и, получив коробочку, обратился к жене: — Померяй, если нравиться.

Кольцо было настолько восхитительным, что Петуния не смогла сдержать улыбку. Оно было из белого золота с небольшим, но чистым бриллиантом, удачно оправленным совсем крошечными камешками. Они завораживающе сверкали и переливались живым, холодным огнем. Петуния посмотрела на ценник и расстроенно вернула кольцо консультанту.

— Мы берем, — твердо заявил Вернон, следивший за реакцией женой, и, давая понять, что возражений он не потерпит.

— Спасибо, — поблагодарила Петуния, пристыженно отвернувшись, и тихо попросила: — Прости меня.

Вернон, расплачиваясь, непонимающе уставился на жену. Он настолько привык вызывать у нее лишь недовольство, что не совсем понимал: в чем она-то успела провиниться.

— В последнее время я вела себя несправедливо по отношению к тебе, — объяснила Петуния, чувствуя себя ужасно неловко.

— Да я сам был еще той занозой в заднице, — усмехнулся Вернон, за бравадой плохо пряча смущение, и добавил. — Ты тоже прости меня.

Домой Дурсли вернулись в отличном настроение, даже ни разу не поссорившись по дороге. Пряча кольцо в шкатулку, Петуния невольно пришла к мысли, что последняя фраза Вернона оказалось куда дороже, чем само украшение. Самое удивительное, что в его простых словах было намного больше смысла, чем в пустых и искусственных речах Беннета.

* * *

Следующая неделя запомнилась Петуния грандиозным открытием Дадли. Малыш научился играть со выключателем и отныне свет в гостиной мигал в такт детских песенок, доносившихся из пластмассового паровозика с разноцветными вагонами. Сначала миссис Дурсль, конечно, пыталась переключить внимание сына на всевозможные развивающие игрушки, но малыш поднял той рев, что пришлось сдаться. Дадли рос ужасно крикливый, и его мама была готова пойти на любые уступки, лишь бы побыть хотя бы десять минут в тишине, и запретила Вернону отключать гостиную от блока питания.

Как обычно, Дадли, за спиной которого были разложены подушки на всякий случай, придерживаясь за спинку дивана, щелкал выключателем. Свет зажегся на короткое время, а затем погас и так по кругу. Петуния листала кулинарный журнал в поиске подходящего рецепта, поглядывая на сына. Мелькали картинки и описания хаггисанациональное шотландское блюдо из бараньих потрохов, порубленных с луком, толокном, салом, приправами и солью и сваренных в бараньем сычуге, кисельного супа— традиционное английское блюдо, которое имеет свои корни в средние века. Он сочетает в себе элементы сладкого и кислого, что делает его уникальным вкусом. и трайфлаблюдо английской кухни, представляющее собой десерт из бисквитного теста с заварным кремом, фруктовым соком или желе и взбитыми сливками.. Наконец остановившись на пастушьем пироге— блюдо британской кухни. Представляет картофельную запеканку с фаршем (ранее из рубленого мяса), Петуния принялась мысленно перебирать продукты в холодильнике, как до ее слуха донеслись звуки подъезжающего автомобиля, а через несколько минут послышался настойчивый входной звонок.

Посадив Дадли в манеж, что вызвало у ребенка недовольное кряхтение, Петуния открыла дверь. На пороге стоял Беннет, которого она неохотно пропустила в гостиную. Отсутствие приветливой улыбки не открылось от внимания юриста, и он сразу же начал рассказывать веселые истории из практики, стараясь ее рассмешить. Петуния, внимательно рассматривая гостя, с удивлением подметила, что его вовсе нельзя было назвать красавчиком: светлые волосы выглядели тонкими, напоминая кукурузные рыльца, и с возрастом могли попрощаться со своим хозяином навсегда, в идеальной улыбке неестественно блестела керамика, неудачно подобранная по цвету, а само лицо потеряло свежесть и стало заурядным. Вот уж по истине: «Красота — в глазах смотрящего».

— Я звонил, но все время попадал на автоответчик, — пожаловался Беннет, которого немного задело, что его истории не имели привычного успеха. Он присел на диван, взяв на руки Дадли, и начал его щекотать. — У вас перебои с электричеством? Когда я подъехал, свет мигал.

— Перебои устроил вот этот джентльмен, — сказала Петуния и кивнула на сына. Юрист с таким удивлением уставился на Дадли, что пришлось разъяснить. — Он полюбил нажимать выключатель, — после небольшого раздумья она все же мстительно добавила, вложив в свои слово намек. — Ты же знаешь, что многие дети его возраста любят подобные вещи.

— Ну да, ну да, — задумчиво кивнул Беннет и усмехнулся. — А я уже подумал…- он резко замолчал и закашлялась. — Ладно, это не столь важно.

Разговор явно не клеился. Мужчина недоуменно оглядывался, словно пытался понять, что именно изменилось в атмосфере их встречи. Петуния не собиралась приходить ему на помощь и изображать из себя радушную хозяйку. Если явился без приглашения, то выкручивайся сам. Поразительно, как сцена в магазине смогла заставить ее трезво смотреть на Беннета и находить в нем черты ее отца. Бедная его жена, как ее мать, небось целыми днями занимается детьми и пытается соответствовать уровню муженька, когда тот развлекается в чужих домах.

— Я отменил встречи после ланча и решил заскочить на чай, — сообщил Беннет, намекая, что для миссис Дурсль он всегда находит свободное время.

— А твоя жена не против? — не удержавшись, спросила Петуния, опрометчиво выкидывая козырь, который планировала поберечь для более громкого удара.

Беннет настолько искренне удивился, что миссис Дурсль даже засомневалась не привиделось ли ей сцена в магазине. Его лицо вытянулось и застыло в изумлении, а глаза беспокойно забегали и в них промелькнула паника. Женщина разочарованно подумала, что не зря он был талантливым адвокатом, а его актерской игре можно было аплодировать стоя.

— Но у меня нет жены, — жалко соврал Беннет, чем подписал себя окончательный приговор.

— Значит Вы просто весело болтали с незнакомой беременной женщиной и обнимали чужих детей, как две капли похожих на тебя? — издевательски уточнила Петуния, с наслаждением следя, как мрачнеет юрист и, решив, что его жена отомщена, указала на дверь. — Тебе лучше уйти.

Мужчина подчинился без спора, чувствуя, что силы были не на его стороне. Он замялся в дверях, явно хотя что-то сказать, но не решился и молча вышел.

Несмотря на будущие попытки Беннета помириться, Петуния больше старалась не оставаться с ним наедине, перебросив обязанность вести дела с юристом на мужа. Это общение нельзя было назвать приятным ни для Вернона, ни для Беннета, но это уже были не женские проблемы.

Весна, 1981 г.

Вестибюль больницы Святого Мунго гудел, напоминая переполненный и потревоженный улей, где с утра до поздней ночи сновали взад и вперед посетили и деловито проходили целители в лимонных халатах. Многие пациенты сидели на шатких деревянных стульях, издавая очень оригинальные звуки или пряча неприятные уродства. Другие безнадежно стояли в очереди к стойке информации. Очередь продвигалась медленно, а время ожидания тянулось издевательски долго. Казалось, что оно и вовсе остановилось, превращая минуты в часы.

Уже около получаса Джеймс простоял, перечитывая объявления на стенах и разглядывая других людей. Пожилая леди, стоявшая перед ним, ругала маленького внука, который только кивал, и Поттер успел ему посочувствовать. Вскоре выяснилось, что молчаливость мальчика была вызвана не строгим воспитанием, а тем, что он выпил неизвестное зелье (тут Джеймс поменял сторону конфликта, разделяя позицию старушки). А за его спиной два джентльмена сокрушались, что мягкая политика БагнолдМиллисента Багнолд — 31-й министр магии Великобритании, занимавшая эту должность с 1980 по 1990 год. не справлялась с ситуацией в стране, в которой вот-вот вспыхнет самая настоящая гражданская война: Пожиратели смерти, уже давно терроризировавшие население, планировали, судя по всему, насильственный захват власти. Эх, жаль Барти Крауч, требующий разрешить аврорам применять непростительные заклинания при исполнении служебных обязанностей, проиграл выборы в восьмидесятом…

Джеймс, заметив знакомую фигуру на входе, поспешно отвернулся, разглядывая свои ботинки. Вестибюль быстро пересек Северус Снейп и исчез в коридоре, ведущему на лестничную площадку. Джеймс облегченно выдохнул: не сказать, что он боялся Нюнчика, но обмениваться с ним оскорблением не было никакого желание. Это не было связано с тем, что Джеймс вырос из их соперничества, просто он понимал, что его последние достижения были весьма сомнительными. Они вряд ли бы выдержали критику и не могли принести победу. Конечно, можно было обозвать Нюниуса «Пожирателем», но Поттеру впервые в жизни было нечем похвастаться перед бывшим однокурсником.

Наконец подошла его очередь. За стойкой сидела молоденькая волшебница, чье раздражение исчезло с лица, стоило Джеймсу обворожительно улыбнуться. Она бегло осмотрела парня, задержав взгляд на его руках, и Джеймс мысленно похвалил себя за то, что догадался спрятать обручальное кольцо в карман.

— Здравствуйте, — вежливо начал парень, облокотившись об стол. — Вы не могли бы проинформировать целительницу Поттер, что ее ждет сын?

Волшебница сразу помрачнела, теперь смотря на него с плохо скрываемым презрением. Джеймс с трудом задавил в себе желание закатить глаза. Видимо, обиженная Юфимия пожаловалась на него коллегам, которые с радостью ухватились на отличный повод посплетничать. Даже страшно представить в каком виде дошли слухи в приемное отделение. Подтверждая его догадку, девушка разочарованно сообщила:

— Целительница Поттер предупредила, что ее будут досаждать «противные мальчишки», — девушка с наслаждением следила, как недовольно вытянулось лицо Джеймса, и кивнула на входную дверь. — А если они будут ругаться и требовать пройти, то я могу вызвать охрану.

Джеймс выдавил из себя улыбку, показывая, что он настроен весьма мирно. Он послушно побрел к выходу, поражаясь коварству и обидчивости матери. Когда Флимонт потребовал от него немедленной женитьбы на Лили, то Юфимия пригрозила, что перестанет с ними обоими разговаривать. И если отца вполне устроила эта угроза, то Джеймса, уверенного, что мама блефует, уже стало тяготить ее игнорирование. Что он только не делал, чтобы заслужить ее прощение! Парень посылал цветы и сыпал извинениями, не совсем понимая в чем заключается его вина, но Юфимия осталась непреклонна.

Джеймс, выйдя из больницы, вздохнул свежий воздух, не наполненный запахом микстур и антисептика. Сириус прогуливался по улице, ожидая его. Заприметив друга, Блэк в два прыжка оказался рядом и требовательно уставился.

— Вы поговорили? — сразу спросил он, но уловив мрачное настроение Джеймса, обнадеживающе стукнул его по плечу. — Не парься, миссис Поттер и сама жутко переживает.

Сириус пристыженно опустил глаза, поняв, что сболтнул лишнего. Джеймс подозрительно нахмурился. Кажется, мама уже успела найти себе нового сыночку на замену старого. Небось играют вместе сонеты и устраивают чаепития, обсуждая непутевого Джейми, который не только заделал второго ребенка маглорожденной, но еще умудрился и жениться на ней. В глазах Юфимии поступок был равносилен предательству Родины и заслуживать пожизненную ссылку из сердца матери.

— Видел Снейпа? — поменял тему Бродяга, желая растормошить друга, и дождавшись отрицательного кивок, пожаловался. — Нюниус на столько быстро залетел в больницу, как самая настоящая летучая мышь, что я даже не успел наколдовать подножку.

— Давно пора запретить Пожирателям заходить в общественные места, — хмыкнул Джеймс, давая понять, что больше не обижается на Бродягу.

Они побрели в сторону Косого переулка, где несмотря на сложные времена царила радостная атмосфера всеобщей суеты. Торговцы зазывали в лавки и магазины, кафе и рестораны были переполнены посетителями в приподнятом настроение, а улицы шумели и пестрели разодетой толпой. Люди устали боятся надвигающейся войны и из последних сил хватались за осколки привычной счастливой жизни, ускользающей от них. Однако, при длительном пребывании чувствовалось, что весёлость была напускной и во взглядах людей, готовых в любой момент трансгрессировать прочь, проскальзывала насторожённость и тревога.

Сириус вытащил из кармана список покупок, начал озираться по сторонам, выстраивая их дальнейший маршрут и направился в магазинчик «Sunny». Магазин был небольшим, но зато мог похвастаться красивыми детскими вещами и большим ассортиментом игрушек. Учитывая, что из-за беспорядков детей оставляли дома, основными его посетителями были взрослыми, снующие между прилавками с товаром.

— Нужно так много всего купить к встрече с мистером Блэком, — извиняющее сказал Бродяга, пробираясь через толпу в отдел для самых маленьких, и восторженно сообщил: — Ждем Альфи уже на следующей неделе!

Джеймс, которого уже успели утомить вечные напоминания про малыша Блэков, лишь угукнул. Следя за тем, как Сириус придирчивая перебирает бодики, проверяя их на ощупь, Поттер пытался вспомнить, что они с Лили покупали для их первого ребенка. Если он не ошибается, то Лили заказала по каталогу какие-то вещи, а Джеймс с помощью Ремуса собрал кроватку. На этом их родительская подготовка закончилась. Точно не было никакого радостного ожидания, которым светился Бродяга, а только витала неизбежная обречённость из-за рождения ребенка. Похожие чувство Джеймс испытывал и сейчас.

— А когда должен «прибыть» ваш парень? — поинтересовался друг, переключив внимание на соски.

— Осенью, — хмуро отозвался Джеймс, чье и без того плохое настроение портилось все сильнее. Удивительно, как может бесить чужое счастье. — Я не уверен, что будет мальчик.

— А кто еще должен родиться у мародера? — искренне удивился Сириус и застыл. Он, видимо, только сейчас понял, что и его Альфи может оказаться женского пола. — Знаешь, у меня три кузины и племянница и я бы точно сошел с ума, если бы у нас с Милли родилась девочка. Не представляю, как я должен себя вести с дочкой. Что мне с ней делать? Ты просто не знаешь насколько скучными могут быть кукольные чаепития! — Бродяга перевел дух и решительно потянулся за синей пустышкой, уверенно заявив: — У меня точно родится Альфред Хэмишшотландский вариант имени Джеймс Блэк.

— А я бы хотел дочь, — задумчиво пробормотал Джеймс.

— Ты серьёзно? — уточнил Сириус, посмотрев на него как на умалишённого. — Это странно, учитывая, что у тебя уже есть опыт воспитания сына.

Джеймс неопределённо пожал плечами, не решаясь объяснить. Он не входил в ту группу мужчин, которые мечтают о своей маленькой папиной принцессе, которая в ответ на потакания ее капризам дарить детскую ласку и любовь. Джеймс понимал, что в их с Лили случае рождение девочки было бы идеальным вариантом, подарившим возможность начать все с начало. Кроме того, дочь можно было назвать Юфимией. Это был беспроигрышный прием, способный заставить его мать капитулировать и забыть все старые обиды (при условии, конечно, что девочка будет копией своего папы). Мальчик же стал вечным напоминаем о Гарри, пробудив в своих родителях чувство вины перед первенцем.

— Если твой парень успеет родится в августе, то пойдет с моим вместе в школу, — жизнерадостно сказал Сириус, чьей позитивный настроен не смог бы разрушить и конец света. — Как думаешь, Хогвартс выдержит новое поколение мародеров?

— Про Хогвартс не знаю, — усмехнулся Джеймс, мастерски маскируя беспокойство: беременность Лили оказалось сложная и целители не спешили обещать, что они протянут до тридцать седьмой недели. — А вот Филча точно удар хватит.

Блэк с готовностью рассмеялся и, схватившись рукой за сердце, стал пошатываться, изображая сердечный приступ. Он едва не завалил стенд с обувью, из-за чего волшебницы, проходившись мимо, наградили их неодобрительными взглядами. Джеймс помог другу удержать равновесия и, состроив сердитую гримасу, укоризненно покачал пальцем, вызывая новый взрыв хохота.

— Жаль, что их будет всего двое, — вздохнул Сириус, прейдя в себя. — Хотелось бы собрать целый квартет, но Хвост и Луни не спешат заводить подружек или потомство.

— На счет Пита поспорил бы, — возразил Джеймс, закидывая в их тележку, заполненную товаром, плюшевого медведя. — Про детей не знаю, но девчонка у него точно появилась. Иначе, где Пит пропадает все время, а если спросишь, то краснеет, как девица, и начинает юлить.

— Неужели наш малыш стал мужчиной! — трогательным голосом воскликнул Сириус и, сверившись со списком, посерьезнел. — Хотел у тебя узнать, раз ты в детской теме, где продается детская еда?

— Ты имеешь в виду детское питание? — переспросил Поттер, слабо припоминая чем они кормили Гарри. Ах, да, подобными вещами занималась только Лили.

— Ну, новорождённым нельзя давать еду с общего стола, — неуверенно протянул Бродяга, на всякий случай снова перечитав список. — А я никогда не видел, чтоб в продуктовых, продавался специальных хлеб или бекон для маленьких детей.

Теперь пришла очередь смеяться Джеймс. Горе-папаша, сообразив, что ляпнул глупость, насупился и покатил тележку к кассе. Поттер, не скованный в движениях из-за груза детского хлама, обогнал друга и протянул продавцу увесистый мешочек с галлеонами.

— Не надо! — заспорил Сириус, попытавшись расплатиться самостоятельно.

— Это подарок не тебе, а моему крестнику, — безапелляционно заявил Джеймс и попросил: — Лучше замолви за меня словечко перед мамой.

Бродяга сразу растерялся, потом несколько неуверенно улыбнулся и протянул руку в знак благодарности.

— Спасибо, — с чувством сказал он и признался: — Твоя мама помогает нам с подготовкой к ребенку. Она иногда заходит в гости, проверяет детскую, учить Динки и нас обращаться с малышом и дает советы, — он повернул список к другу, чтобы тот смог разобрать почерк Юфимии.

— А на родного внука ей плевать, — зло выплюнул Джеймс и мстительно пообещал: — Родится сын, назову Квентином. Посмотрим: сможет ли она тогда его игнорировать.

— Миссис Поттер не виновата, что ты выбрал Лили, — неожиданно заступился за нее Сириус, сделав вид, что пристально следить за упаковкой вещей.

— Ты на чей стороне? — опасно сощурился Джеймс, стараясь сдерживать себя. Все-таки ссора с лучшим другом не входило в его планы. — Когда ты сбежал от родителей, я был с тобой.

— Не только ты, — тихо возразил Блэк и, немного помолчав, и как-то беспомощно попросил: — Не сравнивай maman с миссис Поттер. Я бы никогда не сбежал, если бы твои родители были бы моими.

Джеймс, не найдя, что возразить, примирительно стукнул друга по плечу. В конце концов, Сириус был не виноват, что оказался подкаблучником. Это было даже удивительно, что Бродяга, высоко ценивший и стремившийся к полной свободе, так легко угодил под женское влияние, позволив сначала тихоне Милдред, а потом и Юфимии запудрить себе мозги. Не хотелось ссориться еще и потом, что Джеймс, который был всегда центром всеобщего внимания и душой любой компании, обнаружил, что без друга очутился бы практически один. Из-за то, что Лили не встает с постели, им пришлось отказаться от шумных вечеринок и многочисленные знакомые позабыли об их существовании, родители не желали видеть сына, а Луни и Хвост были сильно заняты свои делами и проблемами. Рядом преданно оставался Сириус, готовый вместе развеяться в любой момент. Жертвовать им ради минутного удовольствия от демонстрации собственной правоты было опрометчивым и неудачным решением. Нет, конечно, их дружба была закаленная годами учебы и выдерживала любые конфликты, но сейчас Джеймс из-за предполагаемого одиночества боялся даже маленького скола в ней.

— Зайдешь на чай? — предложил Сириус, когда они вышли из магазина. — Втроем мы точно придумаем, как тебе помириться с миссис Поттер.

Джеймс согласно кивнул и уцепился за спасительную мысль, оправдывающую друга. Сириус был не предателем, а его верным шпионом в войне за мир с мамой, да и помощь Милдред не будет лишней. Так что его ссору с Юфимией можно считать успешно разрешенной. Возможно, и Лили когда-нибудь заслужит снисхождение.

Лето, 1981 г.

Плотная повязка не пропускала ни единого проблеска света. Не имея возможность видеть, Адальберт, которому было сложно привыкнуть к новому имени, закрыл глаза и сконцентрировался на своих ощущениях. Он чувствовал свой путь, ступая босыми ногами по холодным каменным плитам. Адальберт никогда прежде не бывал в такой пронзительной тишине, когда слышно, как бешено стучит собственное сердце, да и звуки их шагов отскакивали от камня гулким эхом. Провожатые лишь изредка нарушали ее, предупреждая о ступеньках, открывали двери и подхватывали под локоть, если требовалось свернуть, но делали это с опозданием, как будто хотели зло подшутить над кандидатом.

Повязка все сильнее давила на глаза, вызывая дикое желание почесать нос и щеки, и ужасно мешала. Адальберт, не выдержав, опустил голову и, исхитрившись, осторожно подвинул ее плечом на лоб. Брови остались закрыты, но теперь он мог видеть ступеньки и не бояться, что свернет себе шею. Провожатые оставили его действия без комментариев. Они, видимо, решили сделать вид, что не обратили внимание или, что вероятней, им было запрещено с ним разговаривать. Осмелев Адальберт пошевелил пальцами связанных рук, разгоняя кровь в затекших запястьях.

— Стой! — приказал один из провожатых и придержал за ворот рубахи.

Адальберт инстинктивно повернулся на голос и едва сдержал себя, чтобы не прыснуть от смеха. Он успел разглядеть магловские кроссовки, которые мелькнули под мантией мужчины. Было забавно, что несмотря на все строгие правила и соблюдение вековых традиций, которые превращали ложу в театрализованное представление, современная мода проникла даже в этот склеп, запертым замком из древних законов.

По звукам стало ясно, что перед Адальбертом распахнули дверь. Потом чьи-то проворные руки развязали узел и грубо толкнули его в спину, заставляя перелететь через порог. Повязка спала и Адальберт сразу же зажмурился от ярких солнечных лучей, ослепивших его и пробивающих через витражные окна в форме щитов. Он очутился в просторной и светлой комнате. Выцветшие фрески, изображавшие трех братьев, которые принимали дары от Смерти, украшали потолок. Его поддерживали гладкие мраморные колонны, стоящие скорее для декора, чем выполняющие прямое значение. В центре, на небольшом возвышении, располагался круглый монолитный стол, выполненный из единого куска гранита с синим отливом, а за ним на удобных кожаных креслах сидели семеро магистров, одетые в торжественно белоснежные мантии. Каждая мантия была украшена золотыми вензелями, которые причудливо переплетаясь, тянулись по краю и создавали узор треугольника. Лица были закрыты медными масками, инкрустированными агатами.

Адальберт запоздало склонился на одно колено и опустил голову. Он с удивлением отметил, что руки были свободны и, не в силе отвести глаза, принялся рассматривать магистров, гадая кто из них окажется Верховным. Дед рассказывал, что раньше его можно было определить по одежде, которая отличалась от остальных: мантия была расшита алыми нитями, а у остальных были мантии с серебряными узорами и маски без украшений. Но убийство Верховного магистра Годфрида в начале двадцатых заставило ложу ужесточить охрану и более тщательно скрывать личности высокопоставленных хранителей.

— Господа, сегодня мы собрались здесь, чтобы осудить проступок этого молодого человека, — заговорил магистр, который казался намного ниже по росту остальных. — Мы обещали, что примем его в наше братство, если он пройдет испытание.

Так начался совет, на котором решалась судьба Адальберта. Он чувствовал это душой, понимал разумом, но беспокойства не испытывал. Адальберт, уставший бояться не только за здравый рассудок, но и за собственную жизнь, взирал на происходящие словно со стороны, как на пьесу за толстым стеклом или на сценку на дне глубоко пруда сквозь мутную воду.

— Он не прошел его, — напомнил другой волшебник, в чьем неприятном голосе было невозможно не узнать вечно истерические нотки, принадлежавшие магистру Юстусу.

Адальберт виновато вздохнул, понимая, что от него ждут раскаяние, но поднялся и смотрел теперь прямо, плохо пряча вызов во взгляде. Старик был прав: он действительно завалил задание, которое изначально складывалось идеально. Он, неплохо разбирающийся в психологии, легко сумел завоевать доверие глупой маглы, которую даже не пришлось поить зельями. Она, загипнотизированная его сладкими речами, как мотылек послушно летела к огню, который с готовностью согреет, окутает лаской и теплом, пока в нужный момент не сожжёт до пепла. Адальберт аккуратно начал переходить во вторую фазу их плана, настраивая глупышку против мужа, когда случилась катастрофа, в причине которой его вина была весьма спорная. А если учесть, что он заработал себе язву желудка из-за постоянного приема оборотного зелье, да и сколько потратил нервов, когда учился водить машину или тренировался застегивать многочисленные ремни безопасности детского автокресла, то именно Адальберт был пострадавшей стороной. Хранители, отвечающие за местоположение настоящего Беннета, допустили его встречу с маглой. К счастью, их беседа не состоялась, но дело все равно рухнуло.

— Его вина условна, — заступил третий магистр, чей голос был совсем молодым. — Это люди Октавиуса упустили объект.

— Мы ведем расследование и уже добились кое-каких результатов, — промямлил в свое оправдание магистр Октавиус. — Если бы молодой человек действовал шустрее, то мы бы не попали в столько неловкое положение.

Остальные магистры продолжали молчать, видимо присоединяясь к уже высказанному мнению. Адальберт обвел взглядом присутствующих, жалея, что их лица были закрыты масками и догадался, что именно его кандидатура идеально подходила для роли козла отпущения. Никто всерьез не посмеет обвинить Октавиуса или заступиться за Адальберта, который даже не был хранителем. Не был своим. Оставалось надеяться только на то, что времена, когда тайны ложи ценились намного выше, чем человеческие жизни прошли и ему сотрут память, а не казнят.

— Проголосуем, господа, — предложил магистр Юстус, нетерпеливо щёлкнув пальцами. Было видно, что ему хотелось побыстрее закончить собрание. — Кто за то, чтобы принять "мальчика" в наше братство?

Результат голосования оказался неожиданным. После небольшой паузы молодой магистр поднял вверх палочку, его примеру последовало еще двое молчавших волшебников. Магистр Октавиус, поколебавшись и издав тяжелый вздох, тоже проголосовал «за».

Адальберт нервно сглотнул, не веря в свою удачу. Несмотря на недовольные взгляды и прохладный прием, магистры все еще верили в него. Они были готовы дать ему второй шанс и Адальберт мысленно поклялся, что больше не подведет их.

— Большинство, — хмыкнул магистр Юстус, не скрывая разочарование. — Кто возьмет на себя обязанности наставника? Может быть Вы, Бальтазар?

— С удовольствием, — ядовито кивнул молодой магистр. — Приступим к посвящению?

Волшебники поднялись со своих мест и сомкнули кольцо вокруг Адальберта, уперев палочки в его спину и шею. Бальтазар крепко взял его за правую ладонь, а маленький ростом магистр встал к ним вплотную и коснулся волшебной палочкой их сплетенных рук.

— Какое имя ты выбрал? — уточнил он, глядя на виновника собрания.

— Адальберт, — тихо ответил тот.

Послышалось одобрительное перешептывание, а магистр Юстус выразительно фыркнул, но комментировать не стал.

— Отрекаешься ли ты от имени, данного отцом? — торжественно заговорил Бальтазар, и тонкие сверкающие языки пламени, вырвавшиеся из волшебных палочек магистров, связали их руки. — Отрекаешься ли ты от своих богатств, владений и должностей? Отрекаешься ли ты от крови, которая текла в венах поколений твоей семьи?

— Отрекаюсь, — твердо сказал Адальберт, чувствуя, как светящиеся оковы сжимают его шею.

— Клянешься ли ты почитать магистров, как почитал родного отца? — продолжал его будущий наставник. — Клянешься ли ты любить хранителей, как любил кровных братьев? Клянешься ли ты хранить баланс между жизнью и смертью?

— Клянусь, — сдавленно произнес Адальберт, боясь, что его голова разорвется от невыносимой боли.

— Ложа "Sacra Mors" предоставит тебе защиту, кров и знания, которые собирали и хранили наши братья столетиями, — пообещал молодой магистр и спросил: — Что ты готов предложить взамен?

— Я готов отдать свою свободу, жизнь и душу, — прохрипел кандидат, задыхаясь.

— С принятием наших правил, законов и традиций, ты берешь и новое имя, — удовлетворено кивнул Бальтизар. — Отныне ты хранитель Адальберт!

Из волшебных палочек вспыхнуло новое пламя, которое обжигающим вихрем закружилось вокруг них. Не выдержав, Адальберт согнулся и присел на одно колено. Огонь давил на сознание со страшной силой, во рту появился металлический привкус крови, от которого к горлу подкатила тошнота. Тело ударил жар, пугающий горячий силой и готовый сжечь дотла его душу.

Магистр Бальтаз резко потянул Адальберта за руку, вырывая его из круговорота боли. Пламя послушно успокоилось, отпустило и превратилось в теплую массу, унося за собой все неприятные ощущения и оставив лишь небольшую черную точку, отдаленно напоминающую треугольник, на запястье.

— Ты молодец, — одними губами сказал молодой магистр.

Адальберт не смог скрыть улыбки, осознавая, что последнее испытание он прошел с честью. Теперь и он стал членом древнейшей ложи "Sacra Mors" и никто теперь не посмеет сомневаться в хранителе, заслуженно носящего имя Верховного магистра Адальберта. Человека, который смог расшифровать Великое Пророчество.

Лето, 1981 г.

21 июня вошло в историю Великобритании как день, когда родился будущий король⁽¹⁾. Праздничный звон Вестминстерского аббатства и артиллерийские залпы торжественно сообщили о его появление на свет. Папарацци, которых едва сдерживали полицейские, сутками дежурили у входа в госпиталь Святой Марии в надежде запечатлеть чету Уэльских с новорождённым сыном. Британцы праздновали рождение принца, молили бога о здоровье ребенка и матери и несли подарки с цветами к дворцу. Вся Англия ликовала и радовалась в этот счастливый день.

21 июня вошло в историю семьи Дурсль, как день, когда они наконец получили опеку и ожидали приезд племянника. Но праздничная атмосфера, царившая в стране, обошла стороной дом номер четыре на Тисовой улицы. Настроение Петуния после бессонной ночи, из-за режущихся зубов Дадли так и не дал ей поспать, вполне ожидаемо было отвратительным, а осознание того, что после появление второго малыша ей станет еще тяжелей, только добавляло нервозности. Петунии было тошно от всеобщего веселья, к которому они были не достойны присоединиться, наблюдая за королевской семьей сквозь экран телевизора, и от мысли, что ее минутная прихоть практически разрушило идеальную жизнь Дурслей. Женщине было ужасно стыдно, что она так и не нашла в себе силы признаться Вернону, который потратил тысячи фунтов, что желание оформить опеку было ее избалованным желанием, непонятно откуда взявшемуся и быстро улетучившемуся из ее глупой головушки. Не смогла Петуния рассказать и про причины своей неприязни к Беннету, да и Вернон, привыкший к резким переменам ее настроения, молча смирился с обществом юриста.

Женщина обвела взглядом комнату сыну, которую он будет вынужден делить с кузеном. Вторая кроватка, купленная за смешную цену на распродаже, была втиснута между диванчиком и комодом, поглощая единственное свободное пространство. Теперь детская казалась маленькой из-за нагромождения мебели и душной, словно свежий воздух посчитал себя здесь лишним. Но зато здесь, как и во всем доме, было идеально чисто: вымытый пол сверкал, на махровом ковре, по которому ездили нарисованные машинки, нельзя было обнаружить ни пылинки или крошки, детская одежда аккуратно висели на вешалках, а игрушки убраны в корзину. Петуния заглянула в каждый угол дома, заставив Вернона разобрать гараж, выбросила старые вещи, хранившиеся со времен переезда на чердаке, и несколько раз проверила остальные комнаты. Ей хотелось, чтобы они с мужем предстали перед социальными работниками людьми положительными, солидными, благонадёжными и аккуратными, которые готовы дать детям все самое лучшее. Она хотела быть хозяйкой их незавидного положения.

Петуния спустилась в гостиную, где ее уже ждала мужская часть их семьи. Вернон, которому для встречи с опекой был куплен новый костюм-двойка с солидным двубортным пиджаком, с умилением наблюдал за возней Дадли с кубиками. Сначала малыш с задумчиво разглядывал их, а потом начал кидаться игрушками в отца, чем вызвал улыбки у родителей. Все-таки их сын рос настоящим маленьким мужчиной, способный бросить вызов любому. Этому качеству, по мнению Дурслей, нельзя было научить, только сам человек с рождение мог быть лидером или неудачником.

— Ух, какой боец! — с гордостью протянул Вернон и кивнул Петунии на окно. — Беннет приехал.

Действительно на дороге перед домом затормозил знакомый белый внедорожник. Петуния со слабой надеждой наблюдала за тем, как юрист вылез из машины и потянулся, разминая шею. Неужели в последний момент сделка с опекой сорвалась и Гарри останется в приюте или где он жил все это время. Но, нет, разумеется, Дурслям не могло так повезти: пассажирская дверь открылась и на улицу вышла смутно знакомая кореянка, держащая на руках Гарри. Малыш был намного меньше Дадли, хотя у них и была совсем смешная разницы в возрасте. Слишком строгая одежда явно из благотворительного фонда для такого маленького мальчика, неаккуратная короткая стрижка и совершенно пустой взгляд выдавали в нем никому ненужного ребенка Системы.

Вернон встретил гостей и проводил в гостиную. Беннет извлек из своего портфеля целую стопку документов, нудным голосом отчитываясь перед мистером Дурслем за каждый лист. Соцработник, представившаяся Хелен, опустила Гарри на ковер к Дадли, который с подозрением смотрел на кузена и на всякий случай отполз поближе к своей маме.

— Гарри повезло, что он будет жить в таком красивом доме, — сделала комплемент хозяевам Хелен, не скрывая зависти в голосе. — Знаете, сейчас из-за рецессии⁽²⁾ детские центры и фостер-семьи переполнены, и мы всегда рады, когда у детей находятся родственники.

— Сейчас действительно сложные времена, — кивнула Петуния и неожиданно осознала, что Вернон совершил настоящие чудо, выведя свою фирму из долговой ямы, когда более крупные предприятия⁽³⁾ массово закрывались по всему Королевству, а численность безработных⁽⁴⁾ пугающе быстро достигала рекордных отметок.

— Знаете, все равно стало куда спокойнее после того, как поймали Йоркширского Потрошителя⁽⁵⁾ и Лэмба⁽⁶⁾, — доверительно сообщила Хелен, которой, видимо, очень хотелось поболтать с новыми людьми.

— Таких как они нужно повесить, а не кормить в тюрьме за счет наши налоги, — влез в разговор Вернон, ставя очередную подпись в документе.

Петуния прекрасно понимала, что причина в резких высказываниях мужа кроется в его беспокойстве за сестру, которая жила в получасе езды от Тонтона, но все равно наградила Вернона выразительным взглядом. Ей не хотелось, чтобы у Хелен сложилось плохое впечатление о них (например, она могла подумать, что они были из тех радикалов, поддерживающих беспорядки в Брикстоне⁽⁷⁾, даже если бы это негативно отразилось на ее решение передать им на воспитание Гарри, который начал жутко раскачиваться в разные стороны.

Дадли подполз вплотную к кузену и, интересом рассматривая его, задумчиво взял Гарри за шею. Тот не заплакал и даже не пытался вырваться, а извернулся и по-звериному вцепился зубами в руку Дадли. В гостиной молниеносно раздался пронзительный детский рев, который, как казалось, способен перебить все стекла в доме. Дадли плакал, размахивая ручками и требую утешений. Петуния сразу же подхватила сына на руке и стала его покачивать, надеясь успокоить. Вернон тоже вскочил на ноги и попытался осмотреть место укуса, а по его решительному виду было ясно, что он готов самостоятельно оказать первую помощь, если скорая задержится. Но осмотреть извивающегося Дадли оказалась сложной, практически невыполнимой задачей и Дурсль, получив пару ударов от сына, перевел свое внимание на Гарри. Тот продолжал пугающе раскачиваться, словно и не он стал причиной драмы, развернувшейся в гостиной. Вернон, наградив племянника брезгливым взглядом, немного постоял, не зная, чем мог бы помочь жене, и вернулся к документам.

— Мальчики обязательно подружатся, — одобряюще улыбнулась Хелен, в которой Петуния с жалостью разглядела в ней женщину, смертельно уставшую от нервной работы. Наверное, ей самой не терпеться сбагрить Гарри, покинуть «красивый» дом Дурслей и провести хоть немного времени со своей семьей.

— Нельзя зат…успокоить ребенка? — раздражённо бросил Беннет, потирая виски.

Хоть адвокат и выглядел не лучшим образом, его жалеть Петуния не собиралась. В конце концов, Беннет — многодетный отец и должен был привыкнуть к детским истерикам. А если плач ребенка вызывает у него такую негативную реакцию, значит слишком мало внимание уделяет семье. Петуния мстительно улыбнулась: пусть лучше кривиться от громкого воя малыша и поймет какого его жене, которая вынуждена становится свидетельницей подобных сцен каждый день, чем заигрывает с клиентками. Миссис Дурсль уже подумывала нагрубить юристу, но ее отвлекла Хелен.

— Давайте Вы попробуйте уложить ребенка, а мы пока закончим с бумагами? — предложила соцработник.

Такой вариант устроил всех, кроме Дадли. Он продолжать вопить и брыкаться на лестницы. В какой-то момент Петуния, пытавшая поудобнее перехватить его, едва не уронила сына вниз. Она испуганно прижала сына к груди, ругая себя за спешку и неаккуратность, а тот ущипнул ее за плечо. В детской настроение Дадли не улучшилось, несмотря на все попытки Петунии его успокоить. Она предлагала ему на выбор все имеющиеся игрушки и погремушки, подносила к выключателю и торжественно разрешила грызть ножку кроватки и вырвать страницы из книг. Ничего не помогло и Дадли не перестал капризничать (как только у него хватало сил после бессонной ночи!).

Петуния тяжело вздохнула и решила прибегнуть к военной хитрости. Миссис Дурсль, про себя сетуя о том, какая она ужасная мать, если не только чуть не угробила ребенка, но и портит ему зрение и превращает в идиота, посадила Дадли на кровать в их с Верноном спальне и включила детский канал по телевизору, по которому как раз шел «Magic Roundabout»⁽⁸⁾. Дадли сразу же затих, увидев ребятишек, катающихся на карусели под простую мелодию. А появление барабанщика, которого показали крупным планом, и вовсе вызывало у него смешок.

Петуния пристроилась рядом с сыном, не вольно вспоминая, как они с Лили смотрели это шоу в детстве. Сложно было сказать, что они хорошо ладили, но до появления мальчишки Снейпа их отношения были сносные. Они ссорились, как все сестры, но быстро мирились не из-за привязанности к друг другу, а потому что было скучно: в их приличном районе было мало детей их возраста, а уходить далеко от дома сестры в силу возраста еще не решались. Вот и приходилось играть вместе, но Петуния тогда уже завидовала сестре. Их папа любил подкидывать младшенькую высоко-высоко, всегда разрешал садиться на переднее сидение своего длиннющего темно-зеленого мерседеса, напоминающего аллигатора Дейзи⁽⁹⁾, или покружиться на его огромном офисном кресле в домашнем кабинете, и не отказывался поиграть с ней в кукольное чаепитие или почитать на ночь. Маленькая Туни не была удостоена всех этих привилегий и ее только иногда скупо гладили по волосам за отличные оценки или примерное поведение. Эту несправедливость в положении сестер могла выровнять мама, но она едва ли могла оторвать внимание от похождений мужа и сконцентрировать его на детях.

Петуния устало потерла глаза, гадая как сложилась судьба ее родных. Доктор Эванс все еще живет в их старом доме и ведет прием? Когда-нибудь нужно будет съездить в Коукворт, чтобы хотя бы разузнать жив ли еще отец. Да и мальчикам будет полезно посмотреть на родину их мам. А если и Петуния найдет в себе силы, чтобы простить отца, то они смогут познакомиться с дедушкой. Забавно будет посмотреть на его реакцию, когда он узнает, что его любимая и драгоценная доченька бросила ребенка на крыльце сестры и сделала это не от хорошей жизни. Не на ту поставил, папочка.

— Они ушли, — сообщил Вернон, входя в спальню и прогоняя из мыслей жены призраком прошлого. Он держал на руках Гарри таким образом, чтобы тот не соприкоснулся с его одеждой. — Беннет так нахваливал нас, что Хелен поверила ему на слово и не стала осматривать дом. Думаю, что она с ним в сговоре. — ее муж покосился на Гарри и вытянул руки, стараясь держать племянника максимально далеко от себя. — Я бы написал на ее жалобы в опеку, но тогда нас совсем замучают проверками, которые и так будут пару раз в год. Ты же знаешь, что госслужащие ужасно мстительные. Только тронь одного и обрушится все племя.

— Надеюсь, что мы больше никогда не увидим Беннета или эту Хелен, — произнесла Петуния, а Вернон энергично закивал. — Видел, как она все время косилась по сторонам? Не удивлюсь, если хотела что-нибудь украсть.

— Я с нее глаз не спускал, когда ты ушла, — заверил мужчина и посадил Гарри на край кровати.

Петуния с подозрением следила за племянником, ожидая от него очередной гадости. Она неожиданно поймала себя на мысли, что малыш был неуловимо чем похож на Беннета и станет вечным напоминаем в ее несовершенной измене. Как будто призраков отца и сестры, живущих в Гарри, ей было мало.

Дадли, заметив приближение кузена, снова поднял крик и проплакал целый день. Вечером Петуния оставила попытка уложить мальчиков спать в детской, и кроватка вместе с Гарри отправилась в гостевую, добавив миссис Дурсль новые неудобства.

21 июня запомнился Петунии Дурсль, как день, когда он едва не уронила сына с лестницы, за что будет ругать себя еще многие годы, и, скорей всего, нанесла ему психологическую травму из-за появления в их доме чужака. Она была виноватой перед родным малышом, которому из-за ее глупой прихоти теперь вечно придется делить маму и папу с кузеном. Только вот миссис Дурсль в отличие от своих родителей не позволит, чтобы сын чувствовал себя нелюбимым и ненужным. Единственное, что порадовала женщину сегодня — это то, что Джордж Беннет навсегда исчез из ее жизни. Во всяком случае Петуния надеялась на это, пытаясь уснуть на неудобном диванчике.

1) принц Уильям родился 21 июня 1982 года, но я специально допускаю эту ошибку в фанфике, которая нужна была для начала главы

Вернуться к тексту

2) Рецессия начала 1980-х годов была серьезной экономической рецессией, которая затронула большую часть мира примерно в начале 1980-х и 1982 годов. Считается, что это была самая тяжелая рецессия со времен Второй мировой войны до финансового кризиса 2007-2008 годов. Как и в большинстве остальных развитых стран, рецессия поразила Соединенное Королевство в начале 1980-х годов. В 1981 году инфляция упала до 11,9%, что является вторым самым низким годовым уровнем с 1973 года, что в значительной степени было достигнуто массовым закрытием объектов тяжелой промышленности.Массовая безработица и социальное недовольство, вызванное рецессией, широко рассматривались как основные факторы широкомасштабных беспорядков по всей Великобритании в 1981 году в некоторых городах, включая Токстет, Ливерпуль, а также в ряде районов Лондона

Вернуться к тексту

3) Борьба Тэтчер с инфляцией повысила обменный курс, что привело к закрытию многих заводов и угольных шахт. Так, например, закрылся автомобильный завод "Talbot" в Линвуде, Лондонский универмаг "Whiteleys" после 107 лет работы, штаб-квартира "Midland Red"

Вернуться к тексту

4) 23 июня 1981г- Безработица достигает 2 680 977 человек (один из девяти сотрудников)

Вернуться к тексту

5) Питер Сатклифф — британский серийный убийца, известный как «Йоркширский потрошитель»,который был осужден за убийство 13 женщин и попытку убийства еще 7 в период с 1975 по 1980 год. Он был пойман и арестован 2 января 1981 года за небольшое правонарушение,22 мая 1981 года приговорён к пожизненному лишению свободы.Скончался в 2020г

Вернуться к тексту

6) Джон Лэмб — водитель грузовика, в 1981 г. приговорен к пожизненному заключению за изнасилование двенадцати женщин менее чем за 4 года в районах Бристоля и Тонтон, прилегающих к автомагистрали M5 на юго-западе Англии.

Вернуться к тексту

7) 10 — 11 апреля 1981 года в одном из южных районов Лондона прошли массовые столкновения между лондонской полицией и темнокожим населением, проживавшим в этом районе. Всего в столкновениях принимало участие свыше 5 000 местных жителей, которым противостояло 2 500 работников столичного управления полиции; в ходе конфликта было травмировано 280 полицейских и 45 гражданских, сожжено 117 автомобилей (в том числе и 56 полицейских), также уничтожено огнём 30 зданий, а ещё около 150 повреждено, а многие магазины были разграблены.Это стало результатом расистской дискриминации в отношении чернокожего сообщества со стороны в основном белой полиции, особенно более широкого использования полицией остановки и обыска в этом районе, а также продолжающейся напряженности в результате гибели 13 чернокожих подростков и молодых людей в подозрительном пожаре в доме New Cross в январе 1981-го

Вернуться к тексту

8) «Magic Roundabout» — британская детская телепрограмма 1964-1995гг

Вернуться к тексту

9) аллигатор из британского фильма "Аллигатор по имени Дэйзи", 1955г.

Вернуться к тексту

Лето, 1981 г.

Пустынный коридор для ожидания родильного отделения казался Джеймсу бесконечно длинным и абсолютно одиноким. Он был узкий, пустой с удручающим освещением и слишком белыми стенами, которые резали глаза. Поттер нервно мерил коридор шагами, неосознанно считая плитку на полу и стараясь не наступать на черные половинки квадратиков, спускался и поднимался по лестницы, смотрел в окно на медленно опускавшееся солнца, и маялся на одном из многочисленных диванах с низкими прямыми спинками. Роды у Лили начались преждевременно и по обеспокоенным и побледневшим лицам целителей Джеймс догадался, что дела были совсем плохи. Тридцать недель хоть и звучали солидно, но до положенного срока малыш не дотянул.

Джеймс забрался на широкий подоконник, снял очки и обхватил руками голову, не находя себе места. Ему никто ничего не объяснил, а только приказали ждать здесь. От одиночества и неизвестности время тянулось ужасно медленно, а монотонный стук настенных часов приводил в бешенство. Сумасшедшие мысли носились в голове с ужасной скоростью: они дрались между собой, кричали и скандалили, обвиняя друг друга в глупости и самонадеянности. Джеймс ругал себя последними словами за свою беспечность и наплевательское отношение к несчастному ребенку, чье появление на свет так не хотел. Теперь в наказание за свою легкомысленность он мог потерять и Лили.

В начале коридора появился расплывчатый силуэт, который быстро приближался к нему. Джеймс прищурился, напрягая зрение, и смог разглядеть знакомые черты. От Флимонта Поттера исходили почти физически ощущаемые настолько мощные волны уверенности в себе, что его сын был буквально окутан ими. Эти ощущения не напрягали или подавляли, а успокаивали и вселяли веру в наш измученный и нерешительный мир, и с каждым шагом передавались Джеймсу, заставляя высоко держать голову и распрямлять спину.

— Никто не выходил? — деловито спросил Флимонт, словно он вернулся после короткого перекуса, а не виделся с сынами в последний раз несколько месяцев назад.

— Нет, — мотнул головой Джеймс и заглянул за спину отца, словно ища кого-то там. — А мама не придет?

— Ты пошел упрямством в нее, — фыркнул Поттер-старший, поправляя пенсе, и, заметив, как расстроенно вытянулось лицо сына, усмехнулся. — Но кто, по-твоему, прислал меня? — он достал из кармана папиросу, задумчиво покрутил в руках, боязливо посмотрев по сторонам, и так не решившись закурить, убрал ее обратно.

— Ты же не переносишь табачный дым, — осуждающе напомнил парень, следя за манипуляциями отца.

— Я не переношу Дорею Блэк, — поправил Флимонт, отмахнувшись от замечания Джеймса, и доверительно рассказал: — Юфимия хотела попросить целителя Браунлоу, который принимал тебя и Мопси, но я отговорил, и мы договорились с целителем Дервент. А старик еще лет…- мужчина замолчал, наморщив лоб, и уточнил: — Тебе же сейчас двадцать один, да? — он дождался кивка сына и продолжал: — Так вот, старик еще двадцать один год назад уже соображал с трудом и едва ли не перепутал тебя с фикусом, который стоял на тумбочке у кровати. Впрочем, на мой взгляд, разница между вами заключалась лишь в том, что цветок молчал, — на этих словах он рассмеялся, крайне довольный своей шуткой, и взлохматил сыну волосы. — А вот от мантикоры тебя было не отличить.

Джеймс демонстративно закатил глазами и тяжело вздохнул. Парень уже собирался поспорить с отцом в том, что упрямства досталось ему от матери (в том, что это наследственная черта у него сомнений не было), как открылась одна из дверей и к ним подошла тучная медсестра в длинном платье с лимонной косынкой.

— Мистер Поттер? — позвала она, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

Флимонт взглядом приковал сына к месту и, взяв под руку даму, как будто они были давними знакомыми, отошел с ней к противоположной стене. Они тихо разговаривали несколько минут, но Джеймс, словно находясь под гипнозом, не смог разобрать ни слова. Лишь последняя громкая и отчаянная фраза отца, которую было сложно не расслышать, донеслась до него:

— Но жизнь этого ребенка бесценна!

Парень хотел подняться, догнать уходящую даму, но Флимонт уже перегородил ему дорогу, сверив время наручных часов с настенными.

— Надо же, все точно по графику, — с придыханием прошептал он, обращаясь к самому себе и, восхищенно покачав голов, задумчиво пробормотал. — Нет, я не верю. Это просто невероятно!

Джеймс с подозрением посмотрел на отца, который сейчас напоминал безумца. Каждую секунду он проверял часы, нервно кусал губы и в какой-то момент, ведя спор самим с собой перешел на древнегреческий. От былой уверенности не осталось и следа. Спустя минут десять Флимонт, видимо, вспомнил, что не один и оглянулся на сына.

— Расходы на ребенка мы берем на себя, — торжественно пообещал он, протянул невзрачный ключи, кое-где покрытый ржавчиной, и подмигнул. — Можешь тратить без отчётности. Я не потребую никаких чеков или расписок.

— С чего такая щедрость? — подозрительно сощурился Джеймс, начав серьезно беспокоится за рассудок отца, и тихо попросил: — Пусть ребенок сначала родится, а потом уже обсудим финансы.

— Можешь не волноваться, — уверенно заверил Флимонт и опустил ключ в карман мантии сына. — С этим малышом ничего не случится.

Джеймс оперся головой на прохладное стекло, почувствовав неимоверную усталость. Снаружи промозглый ветер, нехарактерный для конца июля, набирал силу. Начался дождь, который стремительно превратился в бурный ливень. Ветер рвал зеленую листву, бросал ее на землю, кружил, будто танцевал с нею, и снова бросал, оставляя промокшие, отяжелевшие, испуганно сбившиеся в кучу беспомощные листы умирать на мокрой земле, пропитанной летней пылью. На небе черными клоками метались тучи, перекрывая луну. Сверкали яркие стрелы молний, сопровождаемые громом, который разрывался с такой силой, что отдавался в голове, и его эхо разносилось по больничному двору. Казалось, что небеса вот-вот рухнут, придавив своим весом все человечество.

Джеймс отскочил от окна, переводя дух. В непогоде было что-то пугающие, словно природа, воя по-звериному и грозя громогласным воплем великана, предупреждала о готовящейся несчастьях, надвигающихся на волшебников. В подтверждении этой гипотезы коридор неожиданно ожил, становясь похожим на потревоженный муравейник. Начали хлопать многочисленные двери, из которых выходили целители и медсестры с взволнованными лицами. Они быстро пересекали коридоры, раздавая друг другу команды, и исчезали на лестничном проеме. В воздухе запахло горем, окутавшим всю больницу. Большим человеческим горем вперемешку со страхом. Джеймс испуганно побледнел, но малодушно подумал, что случись нечто ужасное с Лили, что целители не бросали бы родильное отделение. Значит, беда пришла из внешнего мира. Пусть это звучало ужасно и эгоистично, но в то же время дарило ему небольшую надежду на благополучный исход — слабую, но все же надежду.

Словно услышав его мысли, к Поттерам подошел целитель, чьи глаза гордо сияли. Он был еще довольно молодым человеком, но принадлежность к известной медицинской династии придавала ему веры в собственные силы.

— Целитель Дервент, — представился он, пожав руку Флимонту, и знаком попросил следовать за ним.

Он проводил их к стеклянной стене отдельного бокса, где в прозрачной изолированной капсуле, к которой были подключены провода, лежал крошечный младенец. Новорожденного почти не было видно за множеством дыхательных трубок, зондов, приспособлений для головы и пеленок.

— Роды были тяжелыми, но этот мальчик так отчаянно цеплялся за жизнь, что произошло настоящее чудо, — цинично сказал целитель Дервент и, заметив затравленный взгляд Джеймса, сжалился и улыбнулся. — Ваша жена отдыхает, мистер Поттер. Магия ребенка спасла жизни им обоим.

— В первый раз ребенок тоже родился раньше срока, — отстранённо вспомнил Джеймс, до которого медленно доходил смысл сказанного колдомедиком.

— Ребенок не прожил и двух дней, — быстро вставил Флимонт, следя за реакцией сына. — Большая утрата для нашей семьи.

Джеймс, не обращая внимание на слова отца, вытянул шею, пытаясь получше разглядеть ребенка. Младенец выглядел таким хрупким, почти фарфоровым, способный разбиться вдребезги от малейшего порыва ветра, не говоря уже о прикосновении. Малыш подергивался и активно дышал, с жадностью вдыхая очищенный кислород. Глядя на него, можно было с уверенностью заявить, что младенец не собирается умирать в ближайшем будущем.

— Ваша жена мне говорила, — кивнул целитель Дервент. — Но этот ребенок — другое дело. Это удивительно, но посмотрите на приборы: его показатели стремительно приходят в норму. Думаю, что скоро переведем его в обычную палату, — он замолчал и ткнул пальцем в новорожденного. — Знаете, я бы написал про него диссертацию, но ученые выставят меня на смех, не поверив в ваше чудо. — мужчина потрясённо покачал головой и усмехнулся: — Не знаю, как это работает, но он — мальчик, который выжил. — он еще раз внимательно посмотрел на младенца, сделав отметки в своей блокноте, и попрощался: — Извините, меня ждут внизу.

— А что-то произошло? — кинул ему вслед Флимонт.

— Пожиратели напали на Косой переулок, — ответил целитель Дервент, остановившись уже у самого выхода, и устало оперся на дверь. — Авроры отразили атаку, но раненых доставляют без остановки. Здесь я не нужен, а внизу каждая пара рук на счету.

Колдомедик исчез с поля зрения, а Джеймс позволил себе облегченно вздохнуть. Если он все правильно понял, то все разрешилось хорошо. Даже погода наладилась. За прошедшее время тучи исчезли, растаяв в воздухе. Вместо них засверкали звезды, а серебристые отблески луны светили так ярко, что могли заменить собой солнце. Все тревожные мысли, мучавшие Джеймса неделями, растворялись в ночной красоте. Уже скоро небо, потеряв свое грозное могущество, начнет бледнеть и проснется солнце. А вместе с ним встанут лучи счастья, окончательно прогнав недавние переживания и тревоги.

— Жизнь за жизнь, — пробормотал Флимонт, посмотрев на часы, и наиграно весело предложил: — Пойдем найдем Лили и поздравим ее с рождением маленького волшебника.

Слова целителя Дервент оказались пророческими. Маленький Квентин с легкостью научился дышать самостоятельно, быстро набирал вес и чувствовал себя превосходно, что нельзя было сказать о Лили. Ее организм восстанавливался с трудом и колдомедики намекнули молодой чете Поттерам, что больше детей у них не будет. Почти с месяц продержав в больнице под постоянными наблюдениями мать и ребенка, к концу августа целитель Дервент наконец разрешил Джеймсу забрать их домой.

* * *

Августовское утреннее солнце заливало столовую в коттедже Поттеров. Сама комната была небольшая, но уютная и имела полукруглую форму. Стены, обтянутые тканью теплого песочного цвета, хорошо сочетались с круглым столом из светлого дерева, а старинная люстра с гранеными подвесками удивительным образом вписывалась в современный интерьер. Рядом с высоким мозаичным камином висели картины в серебряных рамках, избежавшие природную тематику: невероятной красоты восходы и закаты, высокие и отвесные пики горных вершин, кристально-чистые озера и великолепные леса «Гончарни». Из французских окон открывался вид, который мог посоперничать с нарисованными пейзажами, на зеленые холмы с редкими разбросанными деревьями, напоминающими часовых.

Джеймс сидел за барной стойкой из цельного среза бука и разбирал почту. Он с сожалением ответил отказом на приглашение на костюмерную вечеринку Тесея Маклаген, оплатил счета и с недоумением крутил в руках тонкий треугольный конверт с американскими марками. Джеймс подумывал «нечаянно» потерять его, но любопытство взяло вверх, и он вскрыл конверт. На белоснежной бумаге каллиграфическим почерком с, по мнению Поттера, девчачьими завитушками было написано:

''Кузен!

Поздравляю с рождением первенца! 31 июля теперь светлый праздник в нашей семье. Надеюсь, что маленький Квентин унаследовал лучшие качества своего дедушки Флимонта, а гены его бестолкового отца не испортят характер малыша.

Не знаю, когда смогу вырваться и приехать в Англии, но всегда жду тебя с семьей в гости, в Нью-Йорк.

С братским приветом,

Крепко жму твою руку,

Ф. П. Поттер.''

— Мог что-то и прислать, жмот, — резюмировал Джеймс, который выписал чек на круглую сумму в качестве свадебного подарка для кузена. — Надеюсь, что еще долго не увидимся.

Поттер не считал себя виноватым в том, что у них с Мопси были натянутые отношения. Несмотря на то, что он недолюбливал людей, на которых был вынужден смотреть снизу вверх, а кузен был выше на семь дюймов, хоть и проигрывал в росте громиле Чарлусу, то Мопси всегда относился к Джеймсу, как к глупому младшему брату. Между кузенами была пропасть в целых девять лет и Джеймс всегда занимал второе место в их молчаливом соперничестве. Только младший научился летать на метле, так старший уже разучивает сложные заклинания. Только Джеймс поступил в Хогвартс, так Мопси уже давно закончил Дурмстранг. Перевес в возрасте, в знаниях, в конце концов, в положение в обществе позволяли Мопси подчеркивать свое превосходство, раздавать ненужные советы, поучать жизни или выставлять Джеймса дураком. Позволяли делать жизнь младшенького невыносимой. К счастью, они всегда редко виделись, а последнее шесть лет кузен жил в Штатах, изучая магию индейцев.

Раздался громкий хлопок и в камине загорелось зеленое пламя. Джеймс вскочил, наведя палочку (все-таки тревожные времена требовали повышенных мер безопасности) и мысленно перебирая список возможных гостей: Сириус, превратившись в заботливую мамочку, был не в силах оторваться от своей доченьки, Хвост совсем пропал, а Луни с трудом отходил от новолуния. Кроме мародеров, доступ был только у родителей, которые не сильно стремились к общению с ними.

Какого же было удивление Джеймса, когда дым рассеялся и он увидел перед собой Юфимию в окружении двух домовых эльфов, которые держали вместительный огромный саквояж.

— Нужно будет вызвать мастера, — задумчиво сказала миссис Поттер, делая себя пометку в голове, и возмущённо пожаловалась. — Никуда не годится, что камин дымит! Так и задохнуться можно! — она перевила сердитый взгляд на сына и высказала ему свое недовольство: — Я, разумеется, знаю, что в этом доме давно позабыли правила приличия и не рассчитывала на теплую встречу, но, Джеймс, ты не мог бы опустить палочку? Или ты собираешься проклясть собственную мать? — она придирчиво осмотрела сына и недовольно поинтересовалась: — Чем же ты был так занят, что до с сих пор не переодел пижаму? К твоему сведению, уже девятый час.

— Мама, рад тебя видеть, — наклонил голову парень, спрятав палочку и пропустив ее последние фразы мимо ушей. — Что-то случилось?

Юфимия лишь выразительно хмыкнула, следя за тем, как эльфы очищают ее и багаж от золы. Не давая никаких комментариев, она пальцем провела по камин, наигранно чихнула и показала сыну слой пыли. Остальная столовая тоже подверглась молчаливой, но тщательной инспекции, результат которого, конечно же, не удовлетворил миссис Поттер. Она перешла с проверкой в гостиную, а Джеймсу ничего не оставалось, как поплестись следом.

— Что-то с «Гончарней»? Папа в порядке? — тщетно допытывался Поттер, пытаясь узнать причину визита матери.

— Дугги, поставь багаж в библиотеку и начинай там уборку, — приказала Юфимия и обратилась к сыну. — Где у вас детская?

— В доме одна спальня, — напомнил Джеймс, почему-то не удивляясь тому, что мать с порога стала раздавать команды.

— Значит, сделаем рокировку, — решила Юфимия. — В библиотеке поставим кроватку, а мастерскую передаем в гостевую, которую займу я.

— Это бабушкина художественная мастерская, — буркнул Джеймс, который не попытался бунтовать против захват власть в коттедже.

— Бабушке она уже давно не нужна, — отмахнулась от него миссис Поттер и, отправив домовиков с заданиями, повернулась к сыну. — Твоей жене, — эти два слова она произнесла с большим трудом, — назначен постельный режим. И как бы я не относилась к вашей свадьбе, теперь она — член нашей семьи. Что подумают о нас с отцом люди, — Юфимия театрально всплеснула руками, а затем быстро собрала их воедино под остреньким подбородком, — если наш сын овдовеет меньше, чем через год! Позволь тебе напомнить, что ты, как мужчина, несешь ответственность за свою жену и должен заботиться о ней. Кроме того, Квентину нужен специальный уход, который вы и вдвоем-то не сможете обеспечить, — женщина перевела дух и устало посмотрела на парня. — Поэтому я беру на себя заботу о внуке, пока его мать поправляется. Дугги — мой личный домой эльф, Рамси — эльф Квентина, а ваша парочка заботиться о себе самостоятельно. Даже не думаю эксплуатировать их, — грозно заявила она и покачала указательным пальцем. Юфимия уже начала подниматься по лестнице, как резко остановилась и бросила, не поворачиваясь. — Только не думай, Джеймс, что я тебе простила или что-то измениться в наших теперешних отношениях. Ты меня очень обидел, и я здесь только ради Квентина.

Джеймс, так и не проронив ни слова, наблюдал, как мать исчезает из поля зрения на втором этаже. Несмотря на ее холодный тон, он был рад ее приходу, хоть никто и не признался бы в этом вслух. Им с Лили действительно нужна была помощь, и Юфимия оказывала им ценную услуга. А ее сварливый характер можно было потерпеть. Главное, чтобы Лили спокойно отреагировать на появление в доме свекрови. Впрочем, как бы парень не гнал тревожные мысли, Цветочку не становилось лучше, а забота о ребенке отнимала все силы.

Джеймс непроизвольно вздрогнул, как от удара, поражённый опасной догадкой. Возможно, они с Лили расплачивались за то, что так легкомысленно бросили первого ребенка, подсунув мальчика, как безродного котенка, на крыльце тем маглам?

Осень, 1981 г.

Наш сон — это не только одна из самых приятных и расслабляющих сторон жизни, но и привилегия, о которой практически позабыл Вернон Дурсль с момента переезда племянника. Проблема заключалась в том, что Гарри привык жить по своему собственному расписанию, несмотря на все попытке опекунов отучить его от этого, и любое отклонение от внутреннего графика воспринимал как личное оскорбление. Малыш плохо спал ночью, начиная плакать от любого шума и будя весь дом, и сделал жизнь остальных невыносимой. И если Петуния еще сопротивлялась маленькому чудовищу, пытаясь поспать хоть пару часов, то Вернон, скрепя сердце, принял правила игры. Бессонница, проникнув и захватив сознание мужчины, стала его ночной подругой в огромном потоке документации. Вернон, воспользовавшись отсутствием сна, максимально увеличил продолжительность своего рабочего дня, надеясь погасить долги (хотя бы за услуги прохвоста Беннета).

Сегодняшнюю ночь, как и предыдущую, Вернон посветил подготовки отчета. Он оторвался от своих записей, устало потер лицо и глаза, заболевшие от напряжения, и посмотрел на часы — половина шестого. Он откинулся на спинку кресла, повернулся к окну и привстал, заметив движение на улицы. К соседнему дому подъехал грузовой фургон, за котором припарковался знаменитый бордовый «Ford Cortina»⁽¹⁾, вызывающе рыча и ярко освещая фарами спящую улицу. Вернон усмехнулся и довольно потер руки, представляя, как расстроенные новички будут выплачивать штраф, когда он подаст жалобу старшему по улицы. Носильщики, выпрыгнув из фургона, стали вынимать мебель, тяжелые ящики и вносили в дом. Вернон вытянул шею, пытаясь разглядеть новых жильцов. С одной стороны, он жалел, что рядом не было Петунии, чье умение следить за прохожими сейчас очень пригодилось бы, но, с другой, Дурсль с предвкушением думал о том, что первый расскажет жене свежие сплетни про новых соседей. Наконец-то дверцы автомобиля распахнулись, и супружеская пара вошла в дом. Вернон удовлетворённо кивнул сам себе, довольный тем, что их соседями стали британцы, а не какие-то пакистанцы. Мужчина искренне верил, что все расистские высказывания были плодом воспитания, чем его мировоззрения (в конце концов, мужчина свыкся с мыслю, что работает на кикимору болотную и, тот оказался весьма неплохой парень), но после поджога в Уолтемстоу⁽²⁾, это был скорей вопрос безопасности. А дома в Литтл Уингинге стояли практически вплотную и, если в одном вспыхнет — не дай Бог, конечно, — то огонь сразу перекинется и на соседний.

Из гостевой спальни раздался плач. Вернон, мысленно выругавшись, поднялся и вышел в коридор, где столкнулся с замученной женой, которая спросонья едва переставляла ноги. Из детской сразу же послышались обиженные всхлипы, быстро переросшие в громкие рыдания. Петуния замерла, не решаясь кого первого успокоить.

— Ты нужнее Дадли, — тихо подсказал Вернон, уступая жене, тяжело вздохнул, набираясь терпения, и зашел в гостевую.

Гарри забился в угол и прижался к поручням, раскачиваясь, но уже хотя бы не плакал. Это была еще одна его отвратительная привычка, от которой Дурсли тоже не смогли отучить племянника. Вернон протянул руки, а маленький монстр тут же цапнул его за палец и немедленно затолкал этот бедный палец, активно работая челюстями. Надо ли говорить, что и это действие стало уже традиционным и входило в тот самый длинный список под названием «Вредные привычки», который рос на глазах? Вернон недовольно покачал головой, в который раз приходя к выводу, что племянник состоял из одних только пакостей, а все хорошее, присущие детям его возраста, обходило Гарри стороной. Чудовищу надоело его занятие, и он сморщился, готовясь снова поднять крик.

— Ты самый отвратительный ребенок из всех детей, каких я видел, — вынес свой вердикт Вернон, разглядывая племянника, и все-таки взял его на руки, вытерев об штанину обслюнявленную ладонь.

Вместе с Гарри мужчина, держа в свободной руке папку с отчетом, спустился на кухню, где уже суетилась Петуния, которой все-таки удалось упросить Дадли поспать и не нарушать его распорядок дня. Вернон, усадив Гарри на стульчик для кормления, с нежностью наблюдал за женой. Нет, нужно признаться, что кое-какая польза от племянника была: из-за того, что он будил весь дом, Петуния снова начала готовить мужу вкуснейшие завтраки, поджаривая бекон, тосты и яйца до хрустящей корочки, которая так нравилась Вернону, и заваривая крепкий кофе с бодрящим ароматом.

— Покорми его, пока я закончу с яичницей, — попросила миссис Дурсль, ставя перед Гарри тарелку с детской кашей.

Вернон без особого энтузиазма взял ложку и стал запихивать еду в племянника. Сначала монстр ел с угрюмой покорностью, а потом начал отворачиваться и недовольно мычать.

— Тебе не кажется… — задумчиво сказала Петуния, старательно подбирая слова, — стр…необычным, что Гарри совсем не говорит?

— А тебя только это в нем смущает? — фыркнул Вернон, стараясь поймать и зафиксировать ноги племянника, которыми тот все время брыкался.

— Я думаю, что он отстает в развитии, — вздохнула женщина, открывая банку с бобами. — Дадли уже во всю болтает и все понимает, а этот не всегда на свое имя отзывается.

Вернон уже собирался поспорить на счет речевых способностей сына, но так и не решился. Жена становилась ужасно обидчивой, если кто-то имел наглость усомниться в умственных или физических способностях Дадли.

— Знаешь, я жалею, что мы, — продолжила Петуния, но сразу жу замолчала и испугано оглянулась по сторонам, словно боясь, что их могут подслушать посторонние, — мы купили курсы приемных родителей, а нужно было хотя бы послушать лекции, которые там проводили.

— Я бы это делал вместо работы? — нахмурился Вернон, стараясь не повышать голос. — Или мы бы тратились еще и на няню для Дадли, чтобы ты выслушивала идиотские бредни от людей, у которых и своих детей-то нет?

Когда уже оставалась почти половины порции, Гарри задумчиво пожевал, затем сморщился и выплюнул кашу прямиком на белую рубашку дяди. Зеленое пятно медленно растекалось, грозясь заляпать и брюки. Раздосадованный Вернон вскочил, бестолково елозя салфеткой по одежде и только еще больше размазывая пятно.

— Иди лучше переоденься, — посоветовала Петуния, выключив плиту и отбирая у мужа ложку. — Я сложу тебе завтрак с собой.

Вернон смерил племянника сердитым взглядом, но выражать недовольства не стал, отбросив вредность Гарри и списав все на неосознанный возраст. Он поднялся наверх и сменил рубашку, продолжая размышлять о способности племянника портить их жизнь. Как же все-таки ужасно, когда тебя лишают мелких радостей! Когда Вернон спустился, Петуния отдала ланч-боксы и пожелала хорошего дня.

— Помнишь какой сегодня день? — спросила она, хитро улыбаясь и придерживая входную дверь.

Вернон честно перебрал в памяти все даты. Он с трудом вспомнил, что, когда они познакомились, стояла невыносимая духота и они с Петунией, прежде чем утром разойтись по офисам, постоянно сталкивались в очереди у булочной, где покупали охладительные напитки. А в день их свадьбы у будущей миссис Дурсль началась ужасная весенняя аллергия на пыльцу. Всю церемонию невеста чихала, сморкалась и вытирала слезы, лившиеся градом из покрасневших глаз, чем вызывала подозрения к жениху у регистратора. День рождение Петунии только прошел, а Дадли родился в июне. Ничего не подходит. Вернон виновато уставился на жену, ожидая ее подсказки.

— Ровно год назад, — торжественно начала Петуния, поправив мужу галстук. — Десятого сентября я нашла Гарри на нашем крыльце.

— Вот уж великая радость! — всплеснул руками Вернон, но увидев, как дрогнула ее улыбка, смягчился. — Не обещаю, но постараюсь прийти пораньше.

Попрощавшись с женой, Вернон подошел к машине, когда заметил, что за ними все это время наблюдали. На крыльце соседнего дома, вальяжно оперевшись на перила, стоял незнакомый пожилой джентльмен и держал утреннюю газету в руках. Он был невысокого роста, но несмотря на свой солидный возраст находился о отличной физической форме, да и на его голове неуверенно пробивались седые волосы сквозь каштановую шевелюру, а прямоугольные очки в тонкой дорогой оправе сразу делали его лицо интеллигентам.

— Здравствуйте, сэр! — приветливо усмехнулся он и представился: — Уильям Грейнджер, мы с женой только переехали.

— Вернон Дурсль, — коротко кивнул мужчина и, не желая продолжать знакомства, быстро запрыгнул в автомобиль, но ради приличия все же любезно объяснил: — Извините, я спешу.

— Был рад знакомству, — помахал Грейнджер, но быстро исчез из зеркала заднего вида.

Вернон сердито тряс головой, но бережно и аккуратно вел свою старенькую машину в сплошном потоке, стараясь не обращать внимание на поскрипывания «дворников», которые были готовы отвалиться в любой момент. Он скучал по своему новенькому «Воксхоллу», который был обменял на этот драндулет из-за нехватки денег. Чем дальше Вернон отъезжал от дома, тем сильнее разыгралось его воображение. Он уже был готов поклясться, что видел самодовольную ухмылочку и презрительный взгляд у Грейнджера, когда тот под видом знакомства сравнивал их автомобили. Вернон въехал на парковую и, выходя с машины, со злостью захлопнул дверь, потому что, как ему казалось, мужчина вспомнил, что сосед отчётливо прошептал «неудачник» ему в след. Ну, ничего, Вернон устроит новичкам счастливую жизнь на Тисовой улицы. Не дай бог, Уильям оставит машину на дороге или будет слишком громко слушать музыку…

Заходя в лифт, Вернон успел немного успокоиться и теперь пытался спихнуть свою разыгравшуюся фантазию на бессонные ночи. Мужчина признавал, что зависть — это отвратительное, низкое и грешное чувство. И все же он ничего не мог с собой поделать. Его раздражало в Уильяме Грейнджере все: его открытая улыбка, хорошая машина, уверенность в завтрашнем дне, не зависевшая от двух странных джентльменов из Нанитона, и даже умению так доброжелательно общаться с незнакомцем, который был беднее его.

Миновав коридор, Вернон невольно замер у входа приемной, прислушиваясь. Там шел напряжённый спор на неизвестном Дурслю языке, собеседники говорили на повышенных тонах, едва не срываясь на крик. Русский что-то яростно бормотал и метался по комнате, как загнанный лев по клетке. Вдруг он обессиленно рухнул на диван и схватил себя за волосы. Фицджеральд, который занял кресло, старался, видимо, вразумить своего компаньона, ругая его и выговаривая последними словами, судя по лицу русского.

— Mon frère écrit l'histoire pendant que je végète dans ce foutu pays!⁽³⁾ — возбужденно прорычал Котов.

Вернон не собирался подслушивать чужие разговоры, да и все равно ничего не понял из сказанного, но ноги словно приросли к полу. В комнате сам воздух был настолько наэлектризован из-за поднявшегося уровня напряжение между собеседниками, что вот-вот должен произойти взрыв из гремучей смеси эмоций, а Дурсль своим появлением мог его только спровоцировать.

— Laisse-moi te rappeler, mon cher agneau⁽⁴⁾, — издевательски протянул ирландец, угрожающе сверкая глазами. — Vous avez juré de ne pas participer à des intrigues ou à des complots politiques⁽⁵⁾. Et même dans notre grand travail, nous ne pouvons que corriger les événements, mais pas influencer leur cours⁽⁶⁾

— Ne m'appelle pas comme ça⁽⁷⁾, — то ли попросил, то ли приказал Котов. — Seulement nous respectons cet accord stupide, et l'autre côté…⁽⁸⁾

— Fermez-la!⁽⁹⁾— грубо перебил Фицджеральд, заметив свидетеля их ссоры, и приподнялся, переходя на английский. — Мистер Дурсль, а мы Вас уже заждались.

Вернон виновато кивнул, чувствуя себя шпионом, который провалил особо важное задание. Он поздоровался с мужчинами за руку, ища глазами секретаршу. Миссис Браун, надев наушники, из которых доносились мелодичные итальянские песни, была занята заполнением ряд важных анкет сотрудников. Так как ее занятие входило в обязанности Дурсля, тот, поразмыслив, решил, что будет правильным не отвлекать старушку, которую полностью устраивала ее смешная зарплата, и продолжать делать вид, что не знает об ее музыкальной слабости.

— Ждем с самый утро, — нервно выдавил из себя полуулыбку, которая больше напоминала оскал, русский, наделав ошибки в фразе из-за переизбытка эмоций. Он глубоко вздохнул, успокаиваясь, и объяснил: — Мы спороли из-за одной второстепенной пьесы про одного глупого…

— Иван — большой любитель театр, — влез Фицджеральд, снова не давая договорить компаньону. — Он и сам ставит неплохие драмы.

— Eto vse moi gruzinskiye korni, — тихо пробормотал Котов, который и сам, похоже, не заметил, как перешил на родной язык.

Джентльмены прошли в кабинет бывшего директора фирмы. Компаньоны расположились в креслах, смотря на Дурсля с ожиданием. Ирландец демонстративно поднял руку, смотря на часы и намекая, что они с Котовым спешат. Вернон, поставив свой портфель на стол, расщелкнул замок и начал перебирать документы. Папка с отчетом была расстёгнута, что уже свидетельствовало о недобром предзнаменованием. Задавив в себе непонятно откуда взявшуюся, но быстро нарастающую панику, Вернон аккуратно вытащил документ и, не веря в происходящие, уставился перед собой. Первая страница была слегка пожёвана с уголка, но относительна цела, что нельзя было сказать об остальных. Они слиплись от утренней каши и стали нечитаемые, а кое-где можно было увидеть отпечаток детской ладошки, подтвердивший догадки мужчины. Он оставил открытую папку с отчетом без присмотра на столе, когда ходил переодеться. Петуния отвлеклась на складывания завтрака, а перемазанный монстрик успел облапать важные документы, над которыми Вернон работал несколько недель. Но то, как Гарри удалось засунуть их обратно оставалось загадкой, которую мужчине совсем не хотелось отгадывать.

— Извините, — расстроенно сказал мужчина, думая за какие такие прегрешение Господь наказал его. Он же всегда вовремя платил по счетам, имел хорошую кредитную историю и не нарушал закон. Да Вернон Дурсли в сравнение с большей частью подданных Ее величества был идеальным и законопослушным гражданином, но кара настигла именно его, а ни пройдоху Беннета или кого-то из соседей, что являлась высшей степени несправедливости. — Мой племянник поиграл с документами.

Морально готовясь к ужасным последствиям, которые начинались от большего штрафа за невыполненное вовремя задание (это, к слову, была придумка самого Дурсля) и заканчивались увольнением, Вернон показал компаньонам результат работы Гарри, но, к его огромному удивлению, те отнеслись с пониманием.

— Мой сын, когда был маленьким, обожал складывать кораблики из моих документов, — поделился Фицджеральд, а по его мягкой улыбке стало понятно, что сейчас мысли мужчины заняты его ребенком. — А племянник живет с вами?

— К сожалению, — ответил Вернон, горестно вздохнув, и, не удержавшись, пожаловался: — Сестра моей жена оказалась не готова к роли матери и подки… — он осекся, стыдясь поступка Лили, и постарался выставить все в более благоприятном свете, — передала сына нам на воспитание, — Вернон замолчал, но заметив, что слушатели ждут предложение, хлопнул в ладоши, выкручиваясь и соврав лишь на половину.- Так что теперь у меня растут двое шустрых и славных мальчуганов.

— Вы совершили благое дело, — уважительно сказал ирландец и уточнил: — А отец, я полагаю, неизвестен? — он дождался кивка Дурсля и осуждающе покачал головой. — Вот уж нынешняя молодежь.

— Мой брат тоже растит нашу племянницу, — рассказал Котов, хитро усмехнувшись и при этом смотря на Фицджеральда. — Только вот отец нам отлично известен, а личность матери — тайна.

— Как это? — удивлённо приподнял брови Вернон, но его вопрос остался без внимания.

Компаньоны стали прощаться, заверив, что подождут с отчетом сколько нужно. Вернон, проводя их до лифта, вернулся в кабинет и засел за работу. Он, отказавшись от попыток разобрать свои старые записи, принялся заполнять новые, запрещая себе отвлекаться на посторонние мысли. Настроение выровнялось, а работа шла быстро.

Ближе к обеденному перерыву Вернон решился немного размяться и купить себе пудингимеется в виду Пятнистый Дикс заварным кремом и изюмом в булочной напротив. Выходя из здания, он собирался быстро перейти дорогу, а потом вернуться в офис прежде, чем его отсутствие заметят, но не увидел мимо проходящего человека и врезался в него.

— Простите, — извинился Вернон и уже хотел поспешить к пешеходному переходу, как удивленно застыл, разглядев прохожего. — Сержант Беннет?

Молодой человек, стоящий перед ним, лишь отдаленно напоминал того юного полицейского. За год, что они не виделись, парень заметно повзрослел: мягкие, еще детские черты лица затвердели, а серые глаза больше не светились наивностью. Вернон нахмурился, теперь отлично видя сходства братьев Беннет. Ему казалось, что он вновь встретился с юристом, который прошел курс омоложение за деньги Дурслей.

— Я оставил службу, — растерянно пробормотал бывший полицейский, сбитый с толку. — А мы, разве, знакомы?

— Год назад Вы приезжали на вызов из-за оставленного ребенка на нашем крыльце, — напомнил Вернон и, поняв, что его узнали, хмыкнул. — Ваш брат помог нам оформить нам опеку за очень щедрый гонорар.

— Грешно так шутить, сэр, — осуждающе покачал головой Беннет-младший, по-своему истолковав слова собеседника. — Джорджи не виноват, что из-за лечения был вынужден бросить практику и клиентов.

Вернон вопросительно уставился на молодого человека, не понимая разыгрывают его или говорят серьезно. Когда они виделись с юристом в последний раз, в июне, тот был пышущий здоровьем и уверенностью в себе быком, который точно планировал пережить всех Дурслей вместе взятых. Да и сделать это с комфортом, наслаждаясь богатой и сытой жизнью. Такие люди верят, что имеют иммунитет против всех опасных болячек и отказываются просто не проснуться однажды утром, подчиняя судьбу своей самонадеянностью.

— А что случилось с вашим братом? — спросил Вернон, не представляя юриста тяжело больным человеком.

— Осенью Джорджа начали мучать мигрени, — с неохотой ответил Беннет. — Да и вел он себя очень странно, стал ужасно подозрительны и утверждал, что на него напали типы с прутиками в руках. Сначала Джорджу прописали курс успокоительных, а когда стало ясно, что они не помогают, посоветовали сменить обстановку, — юноше замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего, но искренний ужас, отразившийся на лице Вернона, который Беннет принял за сочувствие, подкупил его. — Брат с семьей переехали в Барселону, где ему действительно стало лучше. Весной они попробовали вернуться, но все началось сначала, — юноше развел руками и прощался. — Я бы еще поболтал, но опаздываю на работу.

Вернон, молча смотря его в след, пытался вспомнить как дышать. Несмотря на солидный и серьезный вид младшего Беннета, все сказанное им звучало как полнейший бред душевнобольного с воспалённой фантазией, которому не поверит ни один здравомыслящий человек. Дурсль, мысленно рассуждая, медленно побрел обратно, есть ему совершенно перехотелось. Если в порядке исключения допустить, что парень не врет, то неужели их юрист был самозванцем? Но Вернон же лично был его в офисе, видел фотографии и дипломы. В конце концов, лже-адвокат был очень похож на бывшего сержанта, а такое сходства между чужими людьми невозможно. Это нонсенс!

Когда наш мозг не способен принять услышанное или увиденное, он довольно быстро подсовывает вполне логическое объяснение, которое устроит человека. Зайдя в свой кабинет, Вернон пришел к выводу, что наглый мальчишка зло пошутил над ним. Дурсль, игнорируя параллели своего поведение с утренним, даже смог припомнить, что малыш Беннет издевательски усмехался, когда рассказывал про брата. Было неприятно признавать, но в тоже время Вернон почувствовал, как его сердце стало спокойно биться, но сегодня он стал наивной жертвой глупого розыгрыша. Мужчина потянулся к телефону и уже набирал предпоследние цифры домашнего номера, желая поделиться с женой глупой шуткой, которую с ним сыграли, но резко передумал и положил трубку. Нечего беспокоить Петунию по такому пустяку, а Беннетов нужно просто выбросить из головы. Оба брата оказались не достойны такого внимание, которого им уделили Дурсли.

После похода в булочную Вернону было сложно сосредоточиться на отчете. Мысли в голове издевательски отбивали чечетку, кружась и путаясь. Отправной точкой их бед был Гарри, из-за которой Дурсли были втянуты в водоворот странностей с Беннетом, испортив себе репутацию и отношения с соседями. Вернон уже давно признал, что его план по избавлению от подкидыша был глуп и технически невыполнимый. Он не подпольный миллионер или режиссер второсортного сериала, чтобы разыгрывать душераздирающую драму — счастливое воссоединение отца и сына. И как только нелепость пришла в его голову?

Сдавшись, мужчина сложил папку с документами в стол, больше не решаясь брать работу на дома. Мало ли что чудовище выкинет в следующий раз. Вернон обреченно откинулся на спинку стула, признаваясь себе, что они с Петунией не справлялись с опекой над годовалым ребенком. А дальше станет только хуже, сложнее и труднее.

Когда настенные часы спасительно пробили пять часов вечера, Вернон с огромным облегчением покинул офис фирмы, которое он до недавних пор считал своим надежным убежищем. Заводя машину, Дурсль мог думать только об одном — как бы поскорее упасть в кровать и, выпив снотворного, отключится на несколько часов. Свинцовая усталость навалилась вдруг тяжко и страшно, сковав тело так, что даже поворачивать руль стало трудной задачкой. Веки казались неподъемными металлическими створками, которые будто намертво склеивались между собой. Вернон, не выдержав, моргнул и столкнулся с новой проблемой: отпустить глаза было легко, поднять снова практически невыполнимо. Машина, набирая скорость, вильнула влево, заработав возмущенные сигналы у других участников движения. Вернон вздрогнул, прогоняя сонливость, но среагировать не успел: его развалюха, потеряв управление и перелетев через газон, врезалась в ближайший фонарный столб.

Подушка безопасности прижала Вернона к спинке сиденья, словно игла коллекционера пришпиливает к картонке диковинного и редкого жука. Он отрешенно наблюдал, как лобовое стекло разрасталось сетью трещин, сотканными сотней невидимых лап. С улицы доносились голоса людей, которые были свидетелями аварии. Кто-то призывал вызвать скорую, кто-то, готовый оказать первую помощь, дергал за ручку дверь. Вернон непроизвольно отвлекался на внешний мир, непроизвольно подмечая мелкие детали, но глаза все равно следили за стеклом. Он не мог заставить себя пошевелиться и выбраться из машины, оставалось только ждать помощи.

* * *

На Тисовую улицу Вернон вернулся уже затемно. Все, начиная от случайных прохожих и заканчивая инспектором, твердили, что ему ужасно повезло: автомобиль был разбит, а на водитель не имел ни единой царапины, отделавшийся только испугом и большим штрафом. Неприятно, но зато не смертельно.

Вернон, расплатившись с таксистом, боязливо зашел в дом. Петуния с детьми нашлись в гостиной, где каждый был занят согласно его интересам. Миссис Дурсль вязала красно-золотой шарф, ловко орудуя спицами и наблюдая за мальчиками, возившихся на ковре. Дадли, подозрительно поглядывая на кузена, катал машинку, Гарри же с задумчивым видом складывал игрушечные овощи в корзинку, но потом ему, видимо, надоело и он надел ее себе на голову, чем вызвал смешок у двоюродного брата.

Первым возвращение Вернона заметил Дадли. Малыш, широко улыбнувшись, поднялся на ноги и с радостным, но нечленораздельным криком подбежал к отцу, требовательно подняв руки. Дурсль подхватил сына, подкинул Дадли несколько раз вверх под его восторженный визг и, поймав, усадил к себе на плече.

— Совещание затянулось? — саркастически подсказала Петуния, но, отложив вязание, внимательно осмотрела мужа и встрепенулась. — Господи, что с тобой произошло?

— Я едва не заснул за рулем, — признался мужчина, присаживаясь рядом с женой и спуская малыша на пол, который тут же начал лупить его по ноге. — Сам не пострадал, а машину разбил.

Вместо ожидаемого потока претензий Петуния взяла мужа за руку и мягко погладила большим пальцем тыльную сторону его ладони. От ее прикосновения сразу стало легче и как-то тепло на душе, а все тревоги и переживания мгновенно попрятались.

— Не расстраивайся, — попросила Петуния и обняла его за плечи, расщедрившись сегодня на ласку. — Главное, что ты цел, а машина — это всего лишь груда металла. Тем более страховка все покроет.

— Я решил на ней сэкономить, — покачал головой Вернон и пожаловался: — А в итоге пришлось заплатить за ее отсутствие⁽¹⁰⁾, превышение скорости⁽¹¹⁾ и за небрежное вождение⁽¹²⁾. Да и еще баллов⁽¹³⁾ заработал.

— Не расстраивайся, — повторила Петуния, отобрала у Гарри корзинку и вынесла странный вердикт, к которому мужчина не был готов. — Ох, если бы он давал спать тебе ночью, ничего бы не произошло.

Вернон задумчиво посмотрел на ползающего племянника. Обвинение в аварии Гарри стало очень простой, не лишенной смысла и очень удобной возможностью защитить собственную совесть. По сути, если бы Вернон вместо того, чтобы бороться с бессонницей, нормально высыпался, то ничего плохого бы сегодня не произошло. Дурсль уже хотел было бы ухватиться за спасительную соломинку, нечаянно брошенную женой, но тут же устыдил себя. Прятаться за маленького ребенка было как-то не по-мужски.

— Не говори так, — поморщился Вернон и, сменив тему, спросил: — С чего ты занялась рукоделием?

— Хочу связать Гарри шарф, как у Лили, — неохотно, будто стыдясь своего порыва, призналась Петуния и нерешительно предложила: — Может поставить ее фотографию в гост… — он неуклюже споткнулась об слова, но все же исправилась: — в комнате Гарри?

— Почему бы и нет, — легко согласился мужчина, пожав плечами.

Племянник, почувствовав, что речь идет о нем, повернулся к взрослым и впервые не искались, а вполне приветливо улыбнулся. Вернон, почему-то не боясь быть укушенным, потянулся к мальчику и погладил того по волосам. Больше он не позволял себе даже мысленно обзывать малыша «монстром» или «чудовищем», интуитивно зная, что они все сегодня переросли подобные вещи.

1) «Ford Cortina» — самая популярная машина в Великобритании в 1981г

Вернуться к тексту

2) 2 июля 1981г — Четверо членов (3 из них дети, 11,10 и 2лет) мусульманской семьи азиатского проихождения погибли в результате поджога их дома в Уолтемстоу, Лондон. Считается, что пожар начался из-за

бензиновой бомбы, подкинутой в почтовый ящик и преступление было совершенно на расовой почве, но дело так и осталось нераскрыто.Инцидент вызвал широкомасштабные беспорядки по всей Великобритании

Вернуться к тексту

3) Мой брат творит историю, пока я прозебаю в этой проклятой стране! P.S. переводил гугл, так что не судите строго

Вернуться к тексту

4) Позвольте вам напомнить, мой дорогой ягненок

Вернуться к тексту

5) Вы поклялись не участвовать в политических интригах и заговорах

Вернуться к тексту

6) И даже в нашем великом деле мы можем лишь корректировать события, но не влиять на их ход.

Вернуться к тексту

7) Не называйте меня так

Вернуться к тексту

8) Только мы соблюдаем этот дурацкий договор, а другая сторона.

Вернуться к тексту

9) Замолчите!

Вернуться к тексту

10) штраф до £ 2,500

Вернуться к тексту

11) штраф

£ 100-1,000

Вернуться к тексту

12) штраф £ 5,000

Вернуться к тексту

13) Для оценки водителей в Великобритании используется балльная система, при которой виновным в нарушений ПДД, помимо денежного наказания, назначаются штрафные очки, которые действительны от 4 до 11 лет. Так, 3 балла могут назначить за использование мобильного телефона за рулем, неосторожное вождение или вождение автомобиля с неисправными тормозами, а за оставление места аварии водителю светят от 5 до 10 баллов.Получив 12 баллов за 3 года, нарушитель лишается водительского удостоверения

Вернуться к тексту

Осень, 1981 г.

Коттедж, понемногу разваливаясь, определенно требовал немедленного ремонта. Крыша обветшала и стала протекать, потому в спальне всегда было сыро и холодно. В дождливые дни приходилось ставить тазы и ведра, но вода, просачиваясь сквозь разбитую черепицу и прогнившие под ней доски, каплями стекала по разным углам, где грозилась развестись плесень. Полы стонали от малейшего движение, издавая пугающее потрескивание, и, как скоро выяснилось, пропускали все звуки на первый этаж. Весь дом превращался в пожилого человека со скрипящими суставами и скверным кашлем.

Джеймс, накинув плед на плечи, любовался женой. Лили сидела за туалетным столиком, шепотом жаловалась на Юфмию и методично расчесывала гребнем свои рыжие волосы. Длинные зубцы легко скользили по львиной гриве, ловкие пальцы накручивали пряди, напоминающие змей Медузы Горгоны, и собирали их на затылки. В эту минуту Цветочек был совершенным для Джеймса. Поттер любил ее яркую красоту, ее упрямства сначала в учебе, а потом в перевоспитание мужа. Ему нравилось, как Лили подразнивает его, нравятся ее шутки и смех. Джеймсу нравилось, что Цветочек принадлежит только ему.

— Она меня все время критикует, — едва слышно сказала Лили, поймав его взгляд в отражении. — Постоянно говорит, что я не так держу Квентина, не так кормлю, не так пеленаю. И самое обидное, что с бабушкой ему действительно лучше. Он сразу успокаивается у нее руках и, — девушка замолчала и, немного подумав, призналась: — и мне кажется, что он думает, что Юфимия — это его мама.

— Глупости, — отмахнулся Джеймс и обнял ее за плечи.

Сам он испытывал к сыну смешанные чувства, ведь даже в родильном отделении парень волновался в первую очередь за Лили, а не за ребенка. Джеймс понимал, что должен любить малыша, как всякий нормальный отец сына, но, когда появилась возможность дистанцироваться от Квентина, Поттер с готовностью ей воспользовался. Джеймс, в отличие от жены, которая пыталась разгадать скрытые мотивы Юфимии, был благодарен матери, что та взяла на себя все заботы о ребенке, позволив его родителям не мучатся с ним. С другой стороны, Джеймсу не мог не нравится его родной малыш. Квентин казался таким крошечным и слабым, но в тоже время с такой жадностью впивался в бутылочку или с упорством учился держать голову (как бы нелепо это не звучало). А когда Юфимия повторяла, что малыш — копия отца, Поттер не мог удержать гордую улыбку.

— Вы даже назвали его без меня! — обижено сказала Лили, отложив гребень и повернулась к мужу.

— Ты была тогда без сознания, — пожал плечами Джеймс, который так и не решился признаться, что его мнение на счет имени тоже никого не волновало. — И сейчас тебе нужно больше отдыхать и меньше нервничать.

— Может хватит из меня делать неизлечимо больную? — недовольно свела брови девушка и поднялась, но сразу резко побледнела и покачнулась.

К счастью, Джеймс успел подскочить к ней и помог Лили дойти до кровати. Он заботливо взбил подушку, устроив жену в полулежащем положении, укрыл ноги пледом, сбросив его со своих плеч, и всучил стакан со слишком сладким напитком, специально стоящим на тумбочке для таких случаев.

— Тебе нужна помощь специалистов, — тихо произнёс Джеймс, склонишься над ней, и поцеловал лоб, потом щеку, носик и нежно прильнул к губам, немного задержавшись.

— Мне нужны мои дети, — беспомощно прошептала Лили, едва сдерживая слезы и попросила: — Пожалуйста, Джей, давай заберем Гарри и уедем отсюда, — она обвела руками комнату, задержав взгляд на наполняющихся ведрах. — Мы же сгнием заживо вместе с этим домом! — Лили схватила его руку, и, умоляюще заглянув в глаза, затараторила: — Да, ты старался, чтобы здесь было много смеха и улыбок и мне это, правда, нравилось, но мы повзрослели и коттедж стал настоящим склепом. Джей, не надо оставаться под завалами воспоминаний, нужно двигаться дальше, — она замолчала, переводя дыхание, и повторила просьбу: — Давай заберем Гарри и вчетвером переедем куда-то. Наших сбережений должно хватить, чтобы снять небольшой дом в пригороде, — Лили мечтательно вздохнула, представляя их идеальную жизни, и нерешительно предложила: — Я могу попросить денег у отца на первое время, а там мы что-нибудь придумаем.

Последние ее слова прозвучали настолько унизительно, что Джеймс словно получил удар под дых. Парня унижала сама мысль, что он будет вынужден раболепствовать перед ее отцом, выпрашивая у него денег. Волшебники, всегда находясь на более высокой ступени классовой системы, благородно помогали маглам, но идти на поклон к простаку было даже не стыдно, а просто невозможно! Это противоречило всем традициям и негласным законом Магического мира и грозило молчаливым, но вечным позором человеку, допустившему эту оплошность. Зачем тебе волшебная палочка, если ты просишь магла о помощи?

— Ты обещал, что Гарри временно поживет у Петунии, -напомнила Лили, так и не дождавшись от него ответа. — А уже больше года прошло!

— Я и не отказываюсь от своих слов, но тебе сначала нужно поправиться, — недовольно отозвался Джеймс, чье настроение портилось каждый раз стоило вспомнить о первенце. Он уже хотел перевести все в шутку, но предложение жены все еще оскорбительно отдавалось в голове и, не сдержавшись, Джеймс издевательски поинтересовался: — Как ты будешь справляться с двумя детьми, если и с одним не получается?

Лили опустила глаза, пытаясь сдержать обиду, накатывающуюся на нее тугим комом в горле и жжением в глазах. Джеймс стыдливо нахмурился, почувствовав неприятный укол в душу после брошенной им грубой фразы.

— Прости, — жалобно извинился парень, погладил жену по лицу и, выкручиваясь, соврал: — Я хотел пошутить, что я — твой самый проблемный ребенок, а…- Джеймс замялся, мысленно ругая себя за свой длинный и злой язык, выдавил из смешок, показывая, что ситуация несерьезная и не стоит даже обсуждения, и наконец-то сообразил, куда свернуть, — а много…многомужье? — он притворно задумался, театрально складывая брови домиком, чем все-таки смог вызвать подобие улыбки у Лили, и уточнил: — Вообще есть такое слово? Многомужество, наверное, правильно, да? Так, о чем я? — Джеймс почесал затылок, состроив дурашливую мордочку, и приподнял указательный палец вверх. — Вспомнил, многомужество у нас-то запрещено! Так что тебе, mon amour, придётся вечно терпеть меняяя! — он пропел последнее слово писклявым голосом и изобразил книксен.

— Дурак, — вынесла свой вердикт Лили, покачав головой. — С каких пор ты знаешь хотя бы одно слово на французском?

— Дорея с Мопси всегда шушукались на французском, вот я от них и нахватался, — рассказал Джеймс, картавя, и начал перечислять, загибая пальцы. — Вот слушай: maman, héritier, chien, Mon cher, balai, le seul espoir, scélérat⁽¹⁾. Переводом никогда не интересовался.

Лили рассмеялась, а Джеймс залюбовался ее улыбкой, которая что-то приятное зажигала в его груди. Он всегда так скучал по этим ямочкам на щеках и лучистыми огоньками, играющих в зеленых глаз. Джеймс мог долго рассуждать о том, что он любит в жене, но почему-то стеснялся признаться, что в первую очередь его подкупила ее умение искренне улыбаться миру.

Их идиллию разрушил хлоп, свидетельствующий о появление домового эльфа.

— Мистер Джеймс, — обратился Дугги, поклонившись. — Хозяйка велела передать, что прибыл мистер Флимонт, а профессор Дамблдор задерживается.

— Я думала, придет только директор, — нахмурилась Лили, а ее муж только пожал плечами. — Поможешь мне спуститься? — спросила она тоном, не допускающим возражений. Все-таки она неосознанно впитывала в себя привычки Юфимии.

Записка Дамблдор, где он просил о встрече, пришла сегодня утром и стала сюрпризом для всех. Нет, молодые Поттеры всегда были рады увидеть столь уважаемого ими профессора, но у них не осталось общих дел с директоров. Рождение Квентина и восстановление Лили вытеснили борьбу с Пожирателями и здания Ордена из первоначальных задач, застав переложить участие в спасение Магической Британии от террора Волдеморта на чужие плечи. Джеймсу, который чувствовал себя трусом, не сильно нравилось такое положение дел, но и он соглашался с доводами Лили, что они имеют право на передышку, учитывая их предыдущие победы в схватках и вклад в общее дело. Поэтому просьба директора не только застала их врасплох, но и вызвала тщательно скрываемое раздражение: неужели они не заслужили немного отдыха от войны?

Они вместе спустились по лестницы в гостиную, где их ждали родители Джеймса. Юфимия, сидя на диване, держала на руках Квентина, который внимательно следил за своим дедом. Флимонт, закрывая лицо руками и время от времени приоткрывая ладони, пытался играть с внуком в прятки, но никакого восторга от малыша не смог добиться. Он, оставив свои попытки рассмешить ребенка, заметил появление сына и невестки и приветственно кивнул им.

— Вы слышали, что творится в мире? — спросил он, беря и размахивая газетой в несколько дюймах от лица Квентина, за что заработал недовольный взгляд от Юфимии. — В Российской империи произошел дворцовый переворот! — он надел пенсе, нашел нужную строчку в статье и зачитал: — «Сообщается, что император Александр скоропостижно скончался от хронического заболевание, находясь в Ропшинском дворце», — Флимонт обвел взглядом присутствующих, разочарованный отсутствием у них бурной реакцией на эту новость, и усмехнулся. — Только он сначала отрекся в пользу жены, которой уже успела присягнуть вся местная знать. Забавно, что в Империи женщины постоянно совершают подобные выходки и почти всегда все сходит с рук, но в то же время они не могут законным путем прийти к власти!

— А что наша Багнолд? — изобразил заинтересованность Джеймс, пытаясь поддержать увлечение отца в геополитике.

— Собралась на коронацию, пока в стране черт знает, что творится, — возмутился Поттер-старший, который предпочитал переждать волнения в Британии, помалкивая о них и не высовываясь без особой надобности из поместья, но зато с лихвой кидался на амбразуры в обсуждении и решении чужих или исторических проблем.

Лили потянулась к Квентину, чтобы взять его на руки, но это, видимо, не входило в планы Юфимии. Джеймс заметил, как его мама больно ущипнула малыша. Обиженный Квентин хлебнул воздуха и заревел во всю силу легких. Лили отдернула руки и расстроенно посмотрела на сына, не понимая, чем его испугала. Юфимия, бросив осуждающий взгляд на невестку, помотала головой и вышла из комнаты, укачивая плачущего ребенка.

— И так каждый раз, — растерянно пожаловалась Лили, тяжело вдохнув и присаживаясь.

— Меня малыш тоже не признает, — пожал плечами Флимонт, похлопав ее по спине в знак поддержки.

Джеймс заставил себя промолчать, не желая становиться инициатором нового конфликта между супругой и матерью, в отвратительные отношения которых он предпочитал не вмешиваться, а лишь выслушивал претензии обеих сторон. Он трусливо радовался, что перестал быть причиной их ссоры и семейная драма начала разыгрываться вокруг малыша. Это освобождало самого Джеймса, сняв с него всю ответственность, от совершения подвигов в этой войне ради жены или мамы.

Из камина посыпались искорки, превращаясь в изумрудно-зеленое пламя. Клубок дыма, поднимаясь на дыбы, заполнил комнату, а устаревшая вентиляция не успевала и с трудом справлялась с таким объёмом, вяло вытягивая по трубам спертый воздух.

— Когда Юфимия просила вызвать мастера, я был уверен, что она преувеличивает, — сказал Флимонт, откашливаясь, и задумчиво пробормотал: — Нет, все-таки этот дом легче продать, чем привести в порядок.

Дым медленно осел и перед ними возник Сириус Блэк, который не был бы собой, если бы не превратил свое появление в представление. Он, проигнорировав удивленные взгляды, тепло поздоровался с каждым, шутливо раскланявшись перед мужчинами и вытребовав ручку девушки для церемониального поцелуя. Лили, покачав головой, взмахом палочки очистила мантию Бродяги от залы, за что получила поток комплиментов и благодарности от Сириуса.

— Что ты здесь забыл? — наигранно ревниво спросил Джеймс, поспешно задавая тон разговору, чтобы еще и у друга не возникло возможности порассуждать про неисправный дымоход или поругать весь коттедж.

— Юфимия написала мне, что Дамблдор хочет поговорить с вами на счет малыша, — ответил Блэк и по-хозяйски плюхнулся в свободное кресло, гордо надув щеки. — А я — крестный отец Квентина и имею право присутствовать во время подобных разговоров, если речь идет о нем.

Пару недель назад торжественно и благочестиво прошли крестины Квентина, несмотря на то, что ему едва исполнилось два месяца, в домашней часовне в «Гончарне». Седовласый и уважаемый епископ, согласившийся провести церемонию только из-за давнего знакомства с Чарлусом, своим благолепным образом внушал трепет и почтение всем присутствующим. Этим духом проникся даже маленький Квентин, наряженный в парчово-кружевную сорочку, со смирением приняв троекратное орошение водой, налитой в фамильную купель из позолоченного серебра в форме лилии, что оказалось весьма символично, и даже не пискнул ни разу, а лишь смешно отфыркивался.

Из Сириуса получился отличный крестный отец, который всю церемонию сетовал на сквозняк и коршуном следил за манипуляциями епископа, готовый в любой момент подхватить младенца и трансгрессировать с ним в более безопасное место (Джеймс был вынужден выслушать длинную лекцию от друга о том, сколько опасностей подстерегают маленького ребенка в часовне). А после совершения обряда преподнес в качестве подарка необыкновенный набор, стоимостью в целое состояние: кольцо из слоновой кости для режущихся зубов; клубок крохотных шапочек; изящная серебряная погремушка форме пузатого дракона с гравированными рисунками по всей поверхности, украшенная маленькими круглыми колокольчиками; несколько бледно-голубых вязаных кофточек и золотой снитч, на котором виднелись переплетенные инициалы «К.Л.П.». Сириус с удовольствием наблюдал за тем, как меняется крестник, терпеливо ждал, когда тот подрастет до «настоящего веселья» и любил строить планы о совместных проказах с детьми.

— Она проверяет нашу почту, — обвинительно, но почему-то шепотом возмутилась Лили, по лицу которой было ясно, что ей неприятно даже озвучивать подозрение свекрови в подобном деле.

Джеймс втянул голову в плечи, тщетно надеясь стать невидимым. Надвигался грандиозный ураган семейной ссоры, способный снести все на своем пути, а укрыться в надёжной пещере, пережидая непогоду, не удастся.

— Думаю, я могу все объяснить, — влез Флимонт, миролюбиво улыбаясь. — Я переписывался с директором по одному… — мужчина замялся, видно боясь сболтнуть лишнего, но выкрутился, — по одному философскому вопросу и профессор написал мне, что хотел бы встретиться с членами нашей семьи, а я уже рассказал жене.

Лили смущенно опустила глаза и, судя по тому, как жаром залило ее щуки, чувствовала себя ужасно глупо. Джеймсу стало жаль жену, но не воспользоваться ее ошибкой он не мог.

— Ты всегда говоришь о маме только плохо, — прошептал жене Поттер-младший, понимая, что это прозвучало жестоко по отношению к Лили, но ему нужно было обезопасить себя от ее дальнейших выпадов против Юфимии.

Неловкое молчание повисло в воздухе. Стало слышно, как за стеной Юфимия напевает колыбельную, убаюкивая малыша. Джеймс напряг слух, но ничего разобрать так и не сумел. Поначалу он даже не улавливал мотив и слышал лишь что-то непонятное и монотонное, но по мере вслушивания мелодия ожила и становилось все более знакомой. Детская память подсказала строки:

«Колыбельная звучит,

Слова укрывают.

Пусть сны твои летят

И счастье обещают».

Джеймс понуро отвернулся. Ему стало стыдно перед мамой за то, что подвел Юфимию и оказался невнимательным, непослушным и даже неблагодарным сыном, подвергая ее душевным терзаниям. Джеймс скучал по тем временам, когда они были близки с матерью, играя вместе этюды, совершая конные прогулки или просто болтая обо всем на свете, но он понимал, что его примирение с Юфимией было бы расценено Лили как предательство. Было неприятно осознавать, что он оказался заложником в молчаливой войне двух женщин: с одного фланга — молодая жена, которая справедливо хотела автономии и любила его, а с другого — престарелая мама, посветившая ему все свою жизнь. Незавидное положение, которое унаследует и малыш, став камнем преткновения в конфликте.

— Вы знали, что злость — это естественная реакция человека, — невпопад сказал Флимонт, поправив пенсе. — А вот доброта — это осознанный выбор, идущий из души человека. А если ее нет, то можно воспитать человека хорошим?

— Кого «нет»? — не понял Джеймс, занятый собственными мыслями и прослушав слова отца.

Флимонт лишь отмахнулся, призывая молодежь не обращать на него внимание. Дальнейшие философские размышления были прерваны вспышкой зеленых искр в камине. Снова повалил белый дым, который на этот раз быстро и послушно рассеялся, а на его месте стоял сам Альбус Дамблдор.

— Добрый вечер, — тепло поздоровался он.

— Пожалуйста, профессор, присаживайтесь, — радушно предложил Флимонт, указывая на кресло и изображая из себя гостеприимного хозяина, что немного задело Джеймса, привыкшего считать коттедж — своим домом. Мужчина щелкнул пальцами, призывая домика и поинтересовался: — Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, не стоит беспокоиться, — попросил Дамблдор, сканируя присутствующих своими живыми голубыми глазами, и улыбнулся. -А где же вторая половина мародеров? Замышляет новые шалости?

Джеймс неопределённо передёрнул плечами, не выдерживая пристального взгляда директора. У Альбуса Дамблдора, помимо всех его прочих достижений и талантов, была редкая и удивительная способность — ему в отличие от других учителей не нужно было читать нотации, вызывая раскачивания, а было достаточно просто посмотреть и все дурное, что тяжело давило на сердце, пристыженно затихало. Только однажды Джеймс прочел в глазах профессора разочарование, когда тот вызвал его в своей кабинет, чтобы обсудить инцидент у озера, который был замят совместными усилиями Макгонагалл и Слизнортом, выставивших гриффиндорцев героями и защитниками маглорожденных. Директор даже не стал ругаться на пятикурсника, а лишь осуждающе покачал головой и этого было достаточно, чтобы Джеймс еще долго не осмеивался дразнить или обзывать Нюниуса.

— У них свои заботы, — ответил Сириус, ведя себя куда раскованнее, чем закаменевший Поттер.

Бродяга почти не соврал, озвучив лишь часть правды. Хвост, совсем позабыв старых друзей, ухлёстывал за некой дамочкой, упорно сохраняя ее имя в секрете. А вот с Лунатиком вышло некрасиво. Юфимия наотрез отказалась допускать оборотня к Квентину, пригрозив, что в случае необходимости обратится к аврорам. Джеймс чувствовал себя ужасным виноватым перед Римусом за то, что еще в школьные годы выболтал чужою тайну родителям, но продолжал скупо отвечать на письма друга, который, к счастью, и сам не напрашивался в гости.

— Вы просили нас о встрече, — напомнила Лили, не настроенная к долгим светским беседам, особенно, когда речь шла про ее ребенка.

— Вашему сыну грозит опасность, — прямо сказал Дамблдор, обойдясь без долгих прелюдий, и заметно помрачнел.

Джеймс, лихорадочно сжав руку супруги, переглянулся с отцом. Флимонт нахмурился, задумчиво отбивая такт по подлокотнику кресла, но удивленным отнюдь не выглядел.

Лили, похолодев, даже не побледнела, а пошла зелеными пятнами. Девушка забила мелкая дрожь, но страха в ее глазах не было, а только решимость защищать своего ребенка.

— Что за чертов бред?! — воскликнул Блэк, не стесняясь в выражениях и первым придя в себя после слов директора, но сразу же виновато склонил голову. — Простите, профессор.

— Ничего страшного, мой мальчик, — заверил его Дамблдор и предупредил: — Разговор будет очень серьезным и рискованный для тех, кто станет его свидетелем, — он замолчал и вопросительно посмотрел на присутствующих. — Флимонт, Сириус, может вам будет лучше оставить нас?

Поттер-старший отрицательно покачал головой, внимательно наблюдая за профессором, ловя его каждым жест и слово. Реакция Бродяги была более бурной.

— Это мой крестник! — заявил он, вскакивая на ноги. — Если малыш в опасности, я должен быть рядом.

— Мой шпион передал сообщение, что Волдеморт объявил охоту на вашего сына, — уклончиво рассказал директор Хогвартса, не планируя посвящать остальных в нюансы. Но увидев молящий взгляд Лили, все же добавил: — Было сделано предсказание о мальчике, рожденном в конце июня, и чьи родители трижды бросали вызов, который будет способен одолеть Волдеморта.

Флимонт, улыбнувшись краем губ, едва сдержал смешок. Джеймс списал его реакцию на защитный механизм, не зная как он сам должны реагировать на информацию. Слова профессора звучали нереально и парню казалось, что смысл сказанного издевательски ускользал от него, словно Дамблдор говорит на неизвестном ему языке.

— Нам нужно будет уехать заграницу? — спросила Лили, которая сориентировалась куда быстрее мужчин.

— Поздно, — мотнул головой Флимонт, получив одобрительный кивок от профессора. — Я уверен, что на границе вас будет ждать западня.

— Подождите, — нервно усмехнулся Джеймс и расстегнул верхние пуговицы на воротнике рубашки. — С чего все решили, что речь идет о Квентине? Разве, нет других…претендентов?

— Не только ваш сын подходит под Пророчество, — мягко сказал директор, смотря на Поттера с жалостью. — Я не знаю, какую семью выберет Волдеморт, но дополнительные меры безопасности не будут лишними.

Джеймс, не найдя, что возразить, сердито уставился перед собой. Он понимал, что ведет себя глупо, но хотелось упрямо спорить с учителем, пусть и выставляя себя круглым болваном, но лишь бы не принимать реальность, в которой его ребенку грозит смертельная опасность. Происходящее напоминало ночной кошмар, который режиссировала сама судьба, решившая издевательски пошутить над беспечностью Поттеров.

— Это просто невероятно! — начал было возмущаться Сириус, но его сразу же перебила Лили, на удивление сохранившая полное спокойствие.

— У Вас есть план, профессор? — спросила девушка, высвобождая ладонь из хватки мужа, и скрестила руки на груди.

— Вам нужно будет затаиться, — кивнул Дамблдор и, порывшись в кармане мантии, достал конфеты. — Не хотите ли лимонную дольку?

Джеймс неосознанно подался вперед, чтобы лучше разглядеть манипуляции директора, и разочарованно откинулся на спинку дивана. Он с подозрением посмотрел на сладости, прикидывая вероятность того, что они окажутся замаскированными портключом, но заметив простодушное выражение лица у директора, не смог сдержаться и страдальчески простонал: старик нашел «подходящее» время для шуточек!

— Спасибо, но нет, — холодно ответил за всех Флимонт и обвиняюще указал на сына. — Боюсь, благодаря кое-кому каждая вторая сова знает их адрес. Я могу предложить на выбор пару домов, но даже если они переедут, разве, мы сможем обеспечить им безопасность.

— Бойся своих желаний, — прошептала Лили, закрыв лицо руками.

Джеймс обнял жену и успокаивающе провел ладонью по ее шелковым рыжим волосам. Буря из эмоций внутри него успокоилось и теперь Джеймс, вспомнив, что он был мужчиной в их паре, старался поддержать Лили, понимая, что она была напугана не меньше, чем он. Хоть в его душе стремительно прорастали семена беспокойства и чувства, что грядет нечто ужасное, неподвластное объяснению, Джеймс поднял подбородок Лили средним и указательным пальцем правой руки и широко улыбнулся.

— Мы справимся, — уверенно пообещал он, поцеловав девушку в щеку.

— Заклятие «Фиделиус» может скрыть новый адрес, — подсказал Дамблодор, упорно протягивая Сириусу лимонную дольку. Тот, сдавшись, все-таки взял конфету, закинул ее в рот и сразу же скривился. — Я бы мог стать хранителем.

У дверей послышался шорох и в гостиную зашла Юфимия, радушно поприветствовав гостей. По ее решительному виду стало понятно, что миссис Поттер слышала часть разговора и она не собирается это скрывать.

— Я не брошу Квентина, — твердо заявила она, занимая свободное место.

Джеймс выразительно посмотрел на отца, но тот проигнорировал, сделав вид, что его чрезвычайно заинтересовал натюрморт. Тогда парень пнул его ногой по колену, стараясь не задеть при этом профессор Дамблдор.

— Это не лучшая твоя идея, — наконец слабо возразил Флимонт, не скрывая безразличная к супруге, и махнул рукой, показывая, что сделал все, что мог, и проявить большего участие был не в состояние.

— Хранителем буду я, — принял решение Сириус, давая понять, что вопрос закрыт. — Вы, профессор, итак мишень номер один для Того-кого-нельзя-называть.

— Ты, мой мальчик, всегда казался мне достаточно, а, возможно, через-чур смелым юношей, чтобы называть его по имени, — покачал головой Дамблдор и напомнил: — Насколько мне известно, у тебя есть семья, где подрастает маленькая мисс Блэк, неужели ты готов подвергнуть себя такой угрозой, защищая меня?

— Готов, — упрямо кивнул Бродяга и объяснил: — Мистер и миссис Поттер приняли меня как родного сына, а Сохатый всегда относился ко мне как к брату. Это меньшее, что я могу сделать для этой семьи, — Сириус замолчал, а растроганная Юфимия взлохматила ему волосы. Флимонт сощурился, пытаясь разобрать подпись на картине, но Блэк, по-своему истолковав его взгляд, с жаром добавил: — Я скорее умру, чем брошу или предам своих друзей!

Джеймс с уважением посмотрел на друга, не зная, как выразить признательность, но чувствуя, что слова благодарности только обидят Бродягу. Мародеры, не сговариваясь, обменялись улыбками — тайными улыбками заговорщиков, с которых начинались все их проказы и приключения.

— Джеймс, на пару слов, — позвал Флимонт, поднимая и подал знак следовать за ним.

Они вышли на крыльцо, и отец кивнул на сверток, лежащий на кресле-качалке с плетеными сиденьями. Джеймс, нахмурившись, развернул его и увидел воздушную, серебристо-серую мантию, поблескивающую складками. Не удержавшись и соскучившись по детскому восторгу, парень спешно накинул ее на плечи и с восхищением, словно делал это впервые, проследил в окно за тем, как его тело становится невидимым. Как же здорово было позволить себе поиграть в детство.

— Я предполагал, что Дамблдор не станет нас радовать благими новостями, — заговорил Флимонт, угрюмо наблюдая за паясничеством сына. — Поэтому мы с Чарлусом решили отдать тебе мантию. Разумеется, только на время.

— Спасибо, — радостно поблагодарил Джеймс, надев мантию так, чтобы только его голова парила в воздухе.

— Будь осторожным, сынок, — мягко, но одновременно с этим серьезно предупредил Поттер-старший, облокотившись руками об перила и глядя вдаль. — Твоя мама до сих пор винит себя в смерти нашего Квентина. Когда его не стало, мы сильно отдалились друг от друга. Я сбежал в «Гончарню» к Чардусу и Дорее, которые только тогда поженились, бросив Юфимию в лондонском особняке, где все и случилось, — он тяжело вздохнул, впервые посвящая Джеймса в подробности той трагедии. — Мы так любили Тино, все ему разрешали и именно это сыграло с нами злую шутку. Когда меня не было дома, Юфимия разрешила Тино поиграть в моей лаборатории и не уследил за ним. Мальчик опрокинул на себя зелье и стал задыхаться, — Флимонт замолчал и по его исказившемуся лицу было видно, что воспоминания так же больно режут по сердцу, что и тридцать один год назад. — Юфимия пыталась его реанимировать, но было бесполезно. Тино умер у нее на руках, а Мия чуть не свихнулась от горя. Она совсем сдала, став ходячим привидением. Не знаю, что помогло ей выжить.

Флимонт достал увесистые карманные часы и открыл крышку с неизвестным вензелем. Джеймс с недоумением разглядывал искусный циферблат, украшали два ангела, музицирующие на флейтах и порхавшие крошечными крылышками, а стрелки с цифрами отливали золотом, пока не догадался надавить на одинокий рубин, который одиноко стоял на цифре «двенадцать». Циферблат откинулся наверх, а под ним оказался портрет мальчишки лет семи. Тино был некрасивым ребенком с взлохмаченными темными волосами и со сплющенным носом. Он смотрел недовольно, плотно сжав губы, словно надулся от обиды на весь свет из-за того, что ушел так рано.

— Юфимия не переживет, если и со вторым сыном случится беда, — продолжал мужчина, перевел взгляд на парня и попросил: — Помни об этом, когда нужно будет сделать выбор.

Джеймс промолчал, не решаясь обнять отца. Поттер поднял глаза на небо и обнаружил, что там уже загорелись звезды, а вместе с ними в груди зажглась надежда. С ними все же будет хорошо, правда?

1) мама, наследник, собака, дорогой, метла, единственная надежда, мерзавец

Вернуться к тексту

Осень, 1981г.

Комната ожиданий у кабинета профессора Грейнджера была полна разноцветных строительных кубиков и потрепанных мягких игрушек, а синий пластиковый стол был завален книжками-раскрасками, которые привлекли внимание Гарри и Дадли. Петуния задумчиво перелистывала журнал и поглядывала на часы. Уже целых полчаса они сидели в приемной детского психиатра, ожидая, когда подойдёт их очередь. Ассистентка, ровесница миссис Дурсль, с круглым несимпатичным лицом раздраженно смотрела на посетителей и возмущенно морщилась, не в силах сосредоточиться на работе. Петуния понимала ее недовольство, вызванное враньем из-за возраста племянника при телефонной записи. Но что ей прикажите делать, если доктор принимает детей от трех лет, а Гарри нуждался в консультации знаменитого профессора и их соседа по совместительству?

Конечно, сначала, Петуния пыталась поговорить с доктором во время его прогулок по Литтл Уингингу, но тот лишь улыбался на ее жалобы на племянника и советовал концентрировать внимание на позитивных вещах. Миссис Дурсль, прочитав медицинский справочник, была вынуждена пойти на хитрость, потому что боялась запустить странности в поведении племянника (и сейчас речь идет не о слове на букву «в»). А Гарри действительно вел себя ненормально: он упрямо играл только со шнурком, отказываясь с ним расставаться и игнорируя игрушки, не слушался и весь его лексических запас состоял из трех слов, если их можно было так назвать: не, на и мым. Последнее не имело точного перевода на человеческий и сигнализировало о том, что мальчик был разозлен не на шутку и грандиозная истерика вот-вот начнется.

Петунии было тяжело справиться с двумя детьми, которые в присутствии Вернона превращались в ангелочков. Мальчики не всегда ладили между собой. Дадли, не смотря на ранний возраст, ревновал маму к кузену, от которого ему не приходилось ждать ничего хорошего. Стоило Петунии погладить по волосам племянника или взять его на руки, как сын начинал заливаться слезами, рыдая взахлеб, и только мамино внимание, единолично принадлежавшее ему, могло успокоить ребенка. Гарри — здесь нужно было отдать ему должное — с философским безразличием относился к подобным сценам, но стоило двоюродному брату завладеть шнурком, как подкидыш пускал в ход зубы и включал режим сирены. Петуния разрывалась между двумя плачущими детьми, не зная, кого нужно успокоить первым, чтобы не нанести обиду второму. Практическим путем было выяснено, что любой выбор оказывался неправильным.

Правда, иногда выпадали хорошие мирные дни, как сегодня, когда мальчики были заняты совместными проделками. В данный момент Гарри пытался откусить страницу из раскраски под одобрительное хихиканье Дадли.

Петуния с трудом отобрала у упирающегося племянника книжку, но прежде, чем он успел поднять крик, сунула ему в руки плюшевого медвежонка, грудь которого была расшита пайетками. Маленькая хитрость сработала: оба мальчика с восхищением уставились на блесточки, не решаясь их потрогать.

— Профессор вас не примет, — уверенно фыркнула ассистентка, всем своим видом показывая, что она до сих пор обижена из-за лжи миссис, но, судя по ее любопытным взглядам, которые девушка бросала на мальчиков, готова начать переговоры, чтобы выяснить степень родства в их семье и пополнить своей запах слухов новыми сплетнями. — Мой совет: не тратьте время на ожидание.

— Спасибо, но мы сегодня никуда не спешим, — любезно улыбнулась Петуния, отложив журнал. — Скажите, пожалуйста, а сколько обычно длится сеанс?

— Около часа, — ответила девушка и, понизив голос, доверительно сообщила: — Но Маршманы — это отдельный случай. Понаберут приемышей с дурной наследственностью ради пособия, а потом не могут с ними справиться! Будь моя…

Петуния мысленно сделала пометку о том, чтобы не делиться с ассистенткой личной информацией, а девушка мгновенно осеклась и густо покраснела, смутившись от понимания того, что случайно наговорила лишнего. От дальнейшего неловкого разговора их неожиданно спас Гарри. Мальчику надоел медведь и он не придумал ничего лучшего, как стукнуть кузена кубиком. Разумеется, Дадли, застигнутый врасплох и не ожидавший от кузена такой подлости, захныкал и через пару секунд к нему на всякий случай присоединился и сам виновник их ссоры.

— Не ребенок, а наказание, — покачала головой Петуния, усаживая сына на колени и обнимая племянника за плечи.

Гарри, подозрительно быстро успокоившийся, вырвался и полез к ней на руки, пытаясь спихнув при этом Дадли, к огромному недовольству последнего.

— Нельзя, — строго сказала миссис Дурсль, смотря на племянника, но тот проигнорировал тетю, тщетно цепляясь за ее ноги, пока не свалился на пол и расплакался уже по-настоящему. — Невозможный ребенок! — в сердцах воскликнула она, сразу же устыдившись своей реакции, и запоздало поняла, что за ней наблюдают.

Профессор Грейнджер стоял, прислонившись к двери и держа в руках томик ВинсентаВ память моего йорка Винсента(15.10.08 — 19.03.24) Холлидея. Он улыбался лишь самыми уголками губ, а в глазах играли веселые искорки, но Петунии все равно стало неуютно под его пристальным взглядом. У нее появилось неприятное чувство, словно ее поймали на воровстве конфет у детей-сирот из церковного приюта. Миссис Дурсль машинально кивнула ему в знак приветствия и обеспокоено вспомнила, что из-за истории про исчезновение Лили они находятся на контроле у опеки. Одного подозрения будет достаточно, чтобы соцработники забрали Гарри. Такого вредного, непослушного и противного мальчишку, который иногда крепко-крепко прижимался к тете и смотрел на нее глазами младшей сестрёнки и их отца. Бесстыжими глазами людей, предавших Петунию.

— Сеанс закончился, но Маршманам нужна минутка тишины без свидетелей, — развел руками доктор, словно извиняясь за свое неожиданное появление. — Знаете, я очень удивился, что вашим мальчикам уже есть три года. Или Вы сказали их общий возраст по телефону?

Хоть профессор Грейнджер не выглядел рассерженным, а в его голосе вместо недовольства четко слышалась усмешка, Петунии все равно стало неловко от его слов. Уж лучше джентльмен вел себя подобно его помощницы, чем с удовольствием потешался над ней.

— Я предупредила миссис Дурсль о том, что Вы ее не примите, — подала голос ассистентка, заискивающе смотря на доктора и украдкой приправив выбившуюся из прически соломенную прядь.

— Не нужно было, Мэри, — мягко сказал профессор, но по его закаменевшему взгляду Петуния догадалась, что скоро девице придется искать новое место работы. — Если люди идут на обман, чтобы записаться на прием, то беседа со мной им действительно необходима.

Петуния уже собиралась благодарно кивнуть мужчине, но вовремя сообразила, что его красивая фраза звучит немного двусмысленно. С одной стороны, выходило, что профессор благородно меняет свои правила ради нее и признает, что Петуния не только имела право так поступить, но и все сделала правильно. Но, с другой стороны, проскальзывал намек, что патологический лжец нуждается в помощи психиатра. Хитрый лис продолжал невинно улыбаться, делая вид, что не замечает замешательства миссис Дурсль, которая так и не смогла понять: ее только что все-таки поддержали или оскорбили.

Дверь кабинета распахнулась и разноцветное семейство Маршман с шумом валилось в приемную. Пока взрослые прощались с доктором, их дети успели устроить настоящий кавардак: маленький мальчик-латинос лупил пластиковым трактором своего приемного брата с азиатской внешностью, вокруг них пританцовывала чернокожая девочка с длинными африканскими косичками, громко подразнивая братьев, смуглый подросток восточного происхождения «незаметно» засунул калькулятор, стоящий на столе ассистентки во внутренний карман куртки, а юная индианка делала вид, что незнакома с остальными детьми.

Петуния, прижав к себе мальчиков, поймала себя на мысли, что с двумя детьми еще можно было справиться, но пятерых ее психика точно не выдержала бы. Миссис Дурсль, не удержавшись, издала нервный смешок с ужасом представив свою реакцию, если через год сестрица снова подкинет ей на крыльцо младенца. Как минимум, их с Верноном бы хватил сердечный удар или еще что-то похуже. Петуния непроизвольно вздрогнула, запрещая себе даже думать о подобных кошмарных вещах.

Когда наконец Маршманы ушли, профессор Грейнджер пригласил Петунию с мальчиками в своей кабинет, оказавшийся удобным и уютным. Бледно выкрашенные стены украшены детскими рисунками домиков, животных и человеческих фигур, и аппликациями из листьев, засушенных трав и шишек, а полу красовался толстый ковер с изображением города на нем. У одной стены примостился широкий рабочий стол и книжный шкаф, заставленный толстыми томами, папками и альбомами, а у противоположной стояли с виду очень мягкий диван и пара пухлых кресел, обитых светлой тканью. Над ними висели деревянные полки, щедро заставленные игрушками. Петунию почему-то обрадовало то, что здесь не было никакой массивной кожаной кушетки, которая является обязательным атрибутом в кабинете врача-психиатра в фильмах и сериалах.

Устроив детей, которые с любопытством смотрели по сторонам, на диване, миссис Дурсль невольно улыбнулась, разглядывая чьего-то корявого, но милого бегемотика. Отец утверждал, что у Лили талант к рисованию, и любил хвастаться детской мазней младшей дочери перед гостями, заставляя их подолгу разглядывать и неловко восхищаться рисунками, и превратил их гостиную в художественную галерею. К счастью, любовь к искусству быстро прошла у сестры, сменившись на увлечение кулинарией. Надо ли говорить, что ни одно из хобби Петунии никогда не получило хотя бы долю такого внимания?

— Так что приключилось с вашими карапузами? — весело спросил профессор Грейнджер, высыпая перед мальчиками пластиковых зверей и занимая кресло.

— Проблемы только у племянника, — быстро выпалила миссис Дурсль, испугавшись, что ее сыночка могли принять за отсталого. — Дадли было не с кем оставить.

Возможно, Петунии показалось, но уголки губ у доктора дернулись, и его улыбка стала неестественной, словно восковой, а потом и вовсе стерлась с лица. Вместе с ней исчезла доброжелательная энергия, исходящая от профессора Грейнджера, которую миссис Дурсль ощущала на внутреннем уровне.

— Я думаю, что у Гарри есть нарушения в развитии, — продолжила Петуния, погладив Дадли по спине и внимательно следя за реакцией мужчины. Она ожидала, что врач будет записывать ее жалобы или проявить хотя какой-то интерес, но профессор лишь рассеяно кивал и было видно, что его мысли витали сейчас где-то далеко. — Да, он реагирует на мои слова, откликается на имя, но сам не говорит, а только издает звуки. Разве нормально, что ребенок совершенно безразличен к игрушкам, а только таскается со шнурком?

— Но сейчас Гарри играет, — возразил доктор, но у Петунии был заготовлен напоследок козырь, который гарантировал ей победу в дискуссии с недоврачом.

— А его приступы агрессии? — картинно приподняла брови миссис Дурсль, проигнорировав замечание мужчины. — Гарри все время кусается. Только посмотрите какие синяки на руках у бедного Дадли!

— Синяки, — отстранено повторил за ней профессор Грейнджер, тяжело вздохнув, и сказал, обращаясь даже не к Петунии, а скорее озвучивая свой монолог, который вел мысленно. — Забавно, что если учитель или врач заметит синяк у ребенка, который живет с родными родителями, то репутация семьи победит его подозрения, хоть это и неправильно. А с детьми из системы сложнее. Мы обязаны сообщить о подобных вещах, о признаках насилия. Но так уж устроен человек: ему свойственно отказываться верить в плохое и придумывать оправдания, эгоистично защищая себя от ответственности за принятое решение, — мужчина снял очки, задумчиво наклонив к плечу голову и протерев линзы, вернул очки обратно на переносицу и грустно усмехнулся. — Мол, ведь этот ребенок такой активный! Он мог неудачно спрыгнуть с турника, свалиться с велосипеда или подраться с лучшим другом. В таких ситуациях и действовать страшно, и молчать — преступление. Страшно, потому что можно легко оболгать хорошего человека, который любит чужих детей как своих. Всегда мучает вопрос: «Что будет с детьми, когда их заберут из любящей семьи и опять отправят в очередной чужой дом, — доктор замолчал, затем доверительно добавил: — Поверьте, жизнь во временном центре — это не сахар даже для совсем крошек, вроде Вашего племянника. Пусть и придумали новомодное название, но уклон все-равно остался старый — приютский. Каждое возращение в подобные места забирают частичку сердца, — профессор снова замолчал, переведя дух, и устало закончил: — А бездействовать тоже страшно, потому что каждая лишняя минута для раздумья может стоит ребенку жизни.

Петуния, недовольно поджав губы, уже собиралась напомнить о своем присутствии, но доктор Грейнджер сам словно ожил, хлопнув в ладоши.

— Хотите, проведем эксперимент? — предложил он и, не давая опомниться миссис Дурсль, быстро поднялся и присел к ним на диван. — Гарри, — мягко обратился профессор к мальчику и, когда тот посмотрел на него, попросил: — Покажешь мне, пожалуйста, собачку. Где здесь «гав-гав»?

Гарри глазами прошелся по животным и верно ткнул в игрушку. Петуния, не удержавшись, завистливо хмыкнула: просто поразительно, что племянник беспрекословно слушается постороннего мужчины, а на ее просьбы в лучшем случае реагирует через раз.

— Молодец! — похвалил профессор и погладил его по волосам, чем вызвал улыбку у мальчика и привлек внимание Дадли. — Пожалуйста, покажи мне, где у собачки глазки?

Гарри потянулся к фигурке и указал на нарисованные черные точки, чем вызвал аплодисменты у доктора.

— Какой умный мальчик, — покачал головой мужчина. — Дай мне, пожалуйста, собачку.

Стоило племяннику взять фигурку, как Дадли вырвал игрушку у него из рук. Гарри состроил грустную мордашку, словно извинялся за поведение кузена. Петуния, желая поддержать малыша, потрепала племянника по щеке, пока сын был занят своей «добычей». Ей стало неудобно перед Гарри за свои слова про него. Словно она обвиняла милого и невинного щеночка в гнусном преступлении против человечества.

— Дадли, — позвал профессор Грейнджер, — покажи мне, пожалуйста, корову? Где здесь «му-му»?

Маленький Дурсль не отреагировал и затолкал отобранную фигурку наполовину в рот, активно работая челюстями и пытаясь раскусить ее. Петуния вдохнула и была вынуждена признать, что на фоне кузена он выглядел…откровенно глупо. Даже мысленно это прозвучало неправильно и несправедливо по отношению к Дадли, который по развитию вообще-то дотягивал до двухлетки, просто сейчас стеснялся незнакомца, что, как раз, было абсолютно нормально.

— Вот видите, все развиваются по-разному, — многозначительно сказал профессор Грейнджер, мерзко усмехнувшись, словно вывел мошенницу Петунию на чистую воду. — Кажется, что проблема в ребенке, а он всего лишь адаптируется к новым условиям среды, — доктор говорил дружелюбно, но последняя фраза прозвучала обидно и складывалось впечатление, что он завуалированно обозвал Дадли. — Не переживайте, Ваш Гарри — абсолютно нормальный ребенок. Я бы посоветовал Вам расширить круг общения мальчиков. К нам на выходные приезжает в гости невестка с внучкой и мы будем рады, если Вы приведете Гарри и Дадли к нам поиграть. Или мои девочки могут составить вам компанию на прогулке.

Петуния лишь возмущённо фыркнула, намекая, что не станет общаться с родственниками шарлатана, который приписывает диагнозы совершенно нормальному Дадли. Она мстительно улыбнулась, представляя, как человека, оскорбившего ее ребенка, с позором уволят. Да Петуния даже не удивится, если выяснится, что диплом Грейнджера окажется поддельным, а его покажут в криминальной хронике по новостному каналу. Поделом ему!

— Думаю, что нам уже пора, — вежливо сказала миссис Дурсль и поблагодарила: — Спасибо, что уделили время.

Они мирно попрощались, и Петуния с мальчиками прошли в приемную. Уже на выходе за столом ассистентки запиликал селектор и нечеткий голос профессора Грейнджера, прерываясь из-за помех, сообщил:

— Мэри, нужно будет отправить мой отчет в соц. службу по поводу жестокого обращение с ГариНе ошибка…

Петуния, застыв, едва не задохнулась от разочарования. Слабый голосок разума уверял, что здесь произошла ошибка, но это не остановило волну паники, в которой можно было легко захлебнуться. Новый страх, что у Дурслей из-за подобного обвинения могут забрать не только племянника, но отнять и сына, тяжело навалился и безжалостно давил, будто пытался загнать на тот свет.

Внимание Петунии привлекла больно знакомое лицо на фотографии в открытой газете, которую держала в руках ассистентка Мэри. Черно-белый Джордж Беннет со самодовольной улыбкой победителя смотрел в объектив, не догадывается, что статью про него напечатают с таким печальным заголовков:

"Известный юрист умер от сердечного приступа в гостиничном номере в Нанитоненапоминаю, что из этого города приехали компаньоны Вернона!"

Петуния почувствовала, как внутри все похолодело. Теперь ее обида на Грейнджера казалась пустячной, не заслуживавшей внимания, по сравнению с реальной бедой. Да, Джордж Беннет оказался еще той скотиной, но он не заслуживал такого раннего конца. Такой энергичный, уверенный и еще молодой человек с внешностью кинозвезды не мог так легко уйти, когда он плыл по волнам успеха. Петуния с шумом вдохнула воздух, вспоминая как дышать, и покачала головой: поразительно, что, когда подобные будничные вещи случаются с баловнями судьбы, становится еще страшнее за простых смертных. Нет, это было невозможно

Эта трагическая новость, напоминающая неожиданный выстрел из пистолета, стала финальным аккордом в песне, посвящённой одному из самых кошмарных дней в жизни Петунии Дурсль.

Осень 1981г.

Погода, как в День рождения Квентина, была отвратительной. В хмуром небе сверкали молнии, напоминающие смертоносные лезвия, и слышались угрожающие раскаты грома за облаками. За окном барабанил дождь, мелкими каплями рисуя на стекле паутину узоров при каждом порыве взбешенного ветра, который завывал, словно одинокий волк, посвистывал в щелях, грозил своими ледяными пальцами сорвать и унести все, что попадалось ему на пути, и нагонял еще большую тоску. Казалось, что сама природа предупреждает об грядущей опасности, нависшей над семьей Поттеров.

Джеймс, сидя в гостиной, играл в шахматы с достойным противником, с которым было не грех помериться силами. То есть с самим собой. Партия тянулась уже пару дней, успела надоесть и зайти в тупик: обоям сторонам для победы не хватало пару ходов, и кто-то один должен был сглупить, закрыв глаза на простые уловки соперника. Джеймс задумчиво покрутил в руках пешку, вспоминая шумные партии в гриффиндорской спальне: Бродяга всегда жульничал, воровал с доски чужие фигуры и разыгрывал целое представление, громко возмущаясь и картинно обижаясь, когда его обвиняли в пропаже коня или королевы; Лунатик был хорошим соперником, щедро делившийся своими приемами, но делал это не с высока, а в своей обычной виноватой манере, что обижаться на него за проигрыш было бы свинством; а Хвост…верный Хвост, ставший хранителем вместо Сириуса, просто преданно смотрел на Сохатого, ловя каждое слово и позволяя друзьям потешаться с его нелепых ходов.

Джеймс отбросил пешку и перевел взгляд на календарь, стоящий на каминной полке. Еще несколько месяцев назад жизнь, сотканная из ярких нитей радости, была простой и понятной, а сегодня…сегодня было тридцать первое октября — день, в который они всегда устраивали шумные костюмерные вечеринки в честь Хэллоуина и именины Квентина. Целых два праздника, но только вот настроение похоронное.

Парень поднялся и прошел в столовую, где застал мать. Она была занята письмами, которые им передавал раз в несколько недель Питер, ставший их единственной связью с внешним миром. Необходимые меры безопасности сделали их затворниками, заставляя довольствоваться обществом лишь друг друга, а редкие и короткие визиты Хвоста едва ли вносили разнообразия. Джеймс любил повторять, что еще ни один заключенный не вел такую суровую, ограниченную и скучную жизнь, как он в своим лучшие годы. Он задыхался от одиночества, тщетно пытаясь задавить в себе растущее раздражение к виновнику их заточение — к маленькому Квентину. Понимая все нелепость своих обвинений, Джеймс чувствовал себя жалким эгоистом, но поделать с собой ничего не мог.

— Твой отец пишет, что Мопси и его американка ждут пополнение в семье к Рождеству, — сообщила Юфимия, недовольно поджав губы. — Ах, бедная Дорея! Пару лет назад было невозможно представить, что потомки Блэков будут говорить с ужасным акцентом и вырастут настоящими янки.

Джеймс усмехнулся, представив кузена в окружение слюнявых щенков Мопса. Парень, заняв место рядом с матерью, не без удовольствия отметил, что и к жене двоюродного брата в их семье относятся не лучше, чем к Лили. Конечно, это было ужасно, неправильно и все такое, но почему-то такое одинаково плохое отношение выглядело справедливым: никому не было обидно. Признаться, Джеймс был даже готов заключить перемирие с матерью на выгодных для него условиях, чтобы иметь возможность наблюдать в первых рядах за падением кузена с пьедестала идеального сына.

— Дорее уже так легко с этим браком не разделаться, — продолжала миссис Поттер, не скрывая злорадства. — Вся эта новомодная суматоха, весь шум вокруг свободного выбора — это, знаешь ли, всего лишь признак тщеславия, замаскированный под вызов обществу. Мальчишеская попытка доказать близким свою самостоятельность, при этом будучи зависимым от них, а подобные вещи никогда хорошо не заканчиваются. Возьмем, к примеру, тебя, — Юфимия с жалостью посмотрела на Джеймса и обвела руками комнату. — Сколько раз я тебе предупреждала? Но ты не захотел прислушиваться к моим советам и куда тебе это привело? -Парень поднялся, собираясь возразить, но мать жестом попросила его помолчать. — Я знаю, ты будешь твердить, что зато у тебя есть чудесный сын. Малыш, действительно, очень милый, но уж поверь моему опыту: ничего, кроме хлопот, неприятностей и разочарований, ребенок не приносит, — изменившейся выражение лица сына, должно быть, испугало Юфимию, потому что она сразу же сдала позиции и миролюбиво предложила: — Впрочем, если ты попросишь прощение, я готова забыть все обиды.

— Мило поболтали, — фыркнул Джеймс и, направляясь к лестнице, бросил: — Лучше займусь более полезным делом — проведаю жену.

За время их заточения Лили настолько ослабела, что не могла встать с постели. Состояние ухудшалось с каждым днем: температура сбивалась на пару часов, а затем росла вверх; за ней бешено скакало давление, вызывая страшные головные боли; мучал сильный кашель, раздирая слизистую до крови. Юфимия лишь разводила руками, сетуя на «магловское» здоровье и варила невестке бесполезные зелья, которые не помогали, а лишь вызывали рвотные позывы.

— Твое поведение меня очень расстраивает, — покачала головой миссис Поттер, не остывая, последовала за ним.

Когда они вместе поднялись на второй этаж, мощный толчок магии сбил Поттеров с ног. Коттедж охватила непрерывная вибрация и раздался сильный нарастающий треск, исходящий от входной двери. Джеймс, жадно хватая воздух, вскочил, вжимаясь спиной в стену, и помог встать матери. Второй толчок оказался слабее, и они смогли удержаться на ногах. Сверху посыпалась штукатурка, лампочки сорвались с креплений и со звоном разлетелись опасной стеклянной пылью. Юфимия прижала сына к себе, закрывая его голову от дождя осколков в попытке защитить.

Вдруг все как будто замерло, лишь время от времени звякало — отдельные осколки еще падали на пол. Такое бывает перед жуткой грозой, когда над миром властвует тишина и безмолвие. Неожиданная передышка подействовала на Джеймса отрезвляюще, вернув способность осмыслить происходящее и действовать. Его тошнило: естественная реакция на тот кошмар, в котором они были заперты. На мгновение сердце остановилось, показалось, что кровь сгустилась и перестала двигаться по венам. Сглотнув, Поттер подавил неприятные позывы и выпрямился. Сердце, словно заведенная механическая игрушка, бешено застучало, и в горле засвистело дыхание. Он, отправив патронус директору, отстранился от матери и подтолкнул ее в сторону детской.

— Бери малыша и бегите, — прошептал Джеймс, не понимая, что его голос дрожит.

— Джейми, золотце, — беспомощно пробормотала Юфимия, вцепившись в его руку. — Я тебя не брошу.

— Позаботься о Квентине, — припросил он, освобождаясь, и соврал: — Я возьму мантию и догоню вас, — и, видя сомнения на лице матери, грубо толкнул ее и прикрикнул: — Ну, живо! Иди же!

Юфимия, вздрогнув, подчинилась, а Джеймс, больше не тратя драгоценное время попусту, влетел в их спальню с Лили и кинулся к жене. Лили было совсем плохо. Она металась по постели в бреду, горела огнем, с трудом дышала, а жестокий кашель сотрясал худенькое тело кашель.

— Цветочек, цветочек, — затряс ее Джеймс, пытаясь привести жену в чувства.

Никакой реакции не последовало. Тогда парень бережно подхватил Лили, как пушинку, на руки и бережно отнес в гардеробную, где устроил ее в встроенный чулан, служивший для хранения чемоданов. Слабое убежище, но другого нет. Джеймс, достав заранее приготовленную мантию, поцеловал на прощание жену.

— Моя самая сильная девочка, ты только дождись подкрепление, — ласково сказал он, накидывая на Лили мантию-невидимку. — Только не завянь, цветочек, а я выиграю для вас время.

Джеймс заклинаниями запер двери и, вернувшись в коридор, кубарем свалился в гостиную, встав в боевую позу и приготовив палочку. И только теперь, когда парень остался один, стало по-настоящему страшно. Разумные мысли начали покидать под нашествием животного страха, который липкими осадками начал садиться на дно его души.

Гнетущая, невыносимая тишина неприятно давила на психику. Джеймс на миг пожалел, что не залег в засаду на лестничном пролете, но сразу же отбросил эту идею. Попытка увести врага подальше от спален, тем самым дав возможность спастись остальным, стоила куда дороже, чем его бестолковая жизнь. Поттеру все время казалось, что сзади кто-то затаился, кто-то время следить за ним, и только ждет удобного момента, чтобы резко броситься ему в спину. Хотелось обернуться, развеять глупые опасения, но он, словно загипнотизированный, не мог отвести глаз от входа. Перед лицом смерти Джеймсу вдруг отчаянно захотелось жить. Трудно, невыносимо трудно в двадцать один год осознавать, что сегодня ты умрешь.

Раздался оглушительный взрыв. Входная дверь разлетелась в щепки и холод ледяным плащом окутал коттедж. В комнату, словно паря по воздуху, вошел Монстр. Тот-чье-имя-нельзя-называть. Лорд Волдеморт.

— Здравствуй, Поттер, — прошипел он, издеваясь.

— Секо! — крикнул Джеймс, кидаясь в атаку.

Тёмный Лорд легким движением руки, даже не доставая палочку, развеял в воздухе его заклятье.

— Ну-ну, разве так встречают дорого гостя? — безгубый рот Водеморт искривился в усмешки, а сам он осуждающе покачал головой.

— Остолбеней Триа! — предпринял еще одну попытку парень.

— Круцио! — поднял палочку Темный Лорд, которому уже успела наскучить разыгрывать из себя добряка.

Боль стремительным потоком овладела телом, заставив Джеймс скорчиться на полу. Казалось, что внутри него вспыхнуло пламя, которое уничтожало души и расплавляло кости. Во рту отчетливо ощущался мерзкий металлический вкус крови, рождающий страх, а перед глазами встала пелена красного тумана. Хотелось одного — умереть.

— Не так быстро, — произнес Волдеморт, прочитав его мысли. — Мы с тобой еще поболтаем, но сначала я хочу взглянуть на твоего щенка.

Сама мысль о том, что этот монстр прикоснется к его сыну, заставила Джеймса вскочить, вытянув перед собой палочку. Силы были неравны, тело ломало и каждое движение давалось с трудом, но Поттер был готов к любым пыткам, лишь бы выиграть время. Лишь бы Квентин остался жив.

Темный Лорд раздраженно щелкнул пальцами, и неведомая сила с шумом отбросила Джеймса к стене. Он прижал руку к затылку и почувствовал влагу под ладонью. Кровь небольшой струйкой текла по волосам и капала на рубашку. В глаза начало стремительно темнеть, а рука с палочкой бессильно опустилась. Уходя из сознания, Джеймс почувствовал, как по спине и конечностям прошлась запоздалая режущая боль, будто тысячи лезвий вспороли кожу…

* * *

Семейный склеп представлял собой небольшое строение из темно-синего мрамора с серебряными узорами на двухстворчатых дверях из стекла и стали, через которые можно было увидеть, что происходит внутри. По стенам, расписанным фресками, были выбиты ниши: некоторые уже прикрытые гранитными плитами, из открытых, ожидающих своего пассажира для путешествия в вечность, гостеприимно приглашала непроглядная тьма. По центру возвышалась статуя двух ангелов с изящно сложенными крыльями, достававшими до каменного пола. В руках они держали табличку, на которой были указаны имена тех, кто здесь погребен, с датами их рождения и смерти. Последней в списке значилась Юфимия Поттер.

Похороны подошли к концу, и гости постепенно начали расходиться, покидая обитель мертвых. Они подходили к членам семьи, неловко обнимая их, и каждый спрашивал, чем может помочь. Джеймс, кусая губы, лишь бесконечно кивал, скорее догадываясь, а не слыша, что ему говорят. Он чувствовал себя отвратительно: голова трещала, глаза болели от усталости, мозг работал бессмысленно и безостановочно, как испорченная пластинка, противно повторяющая одно и то же. Ты ее убил. Это было невыносимо. Джеймс подумал, не сходит ли он с ума, если только уже не сошел. Все было хуже, во много раз хуже, чем прежняя каждодневная рутина в заточении, когда он просто осознавал опасность и старался как можно быстрее выкинуть ее из головы. Джеймс ощущал себе солдатом в окопе, когда лишь пять минут отделяют от перемирия, то было ожидание актера перед занавесом, бег наперегонки со временем, когда все уже сделано и больше ничто не может помочь. Юфимия уже погибла, защищая его сына, и уже ничего нельзя было изменить.

— Интересно, что ты такого нашел в этой девчонке, — тихо сказал Флимонт, указав глазами на Лили, которая разговаривала с Лунатиком, — что выбрал ее, а не мать?

Это прозвучало совсем не как вопрос, а было больше похоже на обвинение. На гвозди, которые забивают в крышку его, Джеймса гроба.

— Жизнь за жизнь, — едва разборчиво пробормотал Флимонт, на этот раз обращаясь к самому себе.

Парень, чувствуя, что больше не выдержит и секунды в этой громадной могиле и задохнется духотой горя, вышел на воздух. Он, закрыв лицо руками, присел на корточки у стены и беззвучно заплакал, наплевав на окружающих. Слезы, словно раскаленный свинец, обжигали щеки, а страшные спазмы душевной боли сжимали грудь и горло, куда сильнее, чем Круцио от Волдеморта.

Джеймс тяжело задышал, пытаясь успокоиться, и полез в карман в поисках салфеток, но, не найдя ничего, едва не взвыл от нового приступа рыданий: в детстве, в подобных случаях, мама давала ему свой платок, пропитанный успокаивающим запахом лавандой. Парень наскоро вытер лицо рукавом, размазывая слезы, и поднялся, направляясь к особняку.

— У Юфимия были серьёзные проблемы с головой, — догнали его слова отца. — Я не специалист, чтобы ставить диагнозы, но ослабленная психика может творить удивительные вещи. Думаю, она действительно верила, что Квентин — это наш сын и материнская…

Джеймс обернулся: за ним медленно шли отец и профессор Дамблдор, о чем-то оживленно беседуя. Флимонт не был похож на измученного и скорбящего вдовца, напротив, выглядел хорошо отдохнувшим, а его едва заметно загорелое, посвежевшее лицо резко отличалось от того бледного и осунувшегося, которое парень видел при их последней встречи. Джеймс схватился за мысль, что отец мог часами работать в саду, но сразу же почувствовал себя дураком: откуда взяться солнцу в конце октября в Англии?

— Мама находилась в здравом рассудке, — твердо заявил Джеймс, смерив их враждебным взглядом.

Полуулыбки, которыми обменялись мужчины, ему очень не понравились. Было в них, что-то неправильное, даже подлое по отношению к Юфимии. Складывалось впечатление, что Флимонт, пользуясь ее беспомощностью, пытался оклеветать память жены. Джеймс сжал кулаки и со свистом втянул воздух, стараясь побороть неприязнь к отцу, неизвестно откуда возникшую. Он, не желая закатывать скандал в день похорон матери, молча побрел домой, понимая на уровне подсознания, что основной винтик в механизме их отношений с отцом только что выпал и потерян навсегда.

* * *

Джеймс нашел Лили с малышом в новой детской, под которую отдали главные покои (и как дядя Чарлус только позволил?) и что было странно успели сделать ремонт. Квентин, как настоящий наследный принц, занял все восточное крыло, а из его окон открывался вид на Английский канал. Наверное, поэтому морская тематика преобладала в интерьере. Так, например, стены громадной спальни делились на две части: нижняя часть была отделана деревянными резными панелями, а верхняя расписана причудливым образом: солнце косыми лучами освещало разноцветные кораллы и причудливые губки, а вокруг сотни различных трилобитов шевелили усиками и перебирали десятками мохнатых ножек; сиренами и дельфинами прыгали в волнах среди стройных водорослей; прозрачными зонтиками висели медузы; акулы обыскивали в поисках добычи песчаное морское дно, по которому ползали причудливые улитки и важные осьминоги; возвышался затонувший корабль, чьи паруса были изорваны, мачты сломаны, но пушки грозно охраняли сундуку со сверкающими сокровищами.

Огромная колыбель, украшенная затейливо вырезанными коньками, располагалась напротив окна, полупрозрачный кружевной балдахин плавными струящимися волнами опускался до самого пола. Рядом находился пеленальный столик и комод с ракушками вместо ручек. На столе громоздилась целая коллекция бутылочек, шампуней, присыпок и кремов.

Пушистый ковер был завален многочисленными разноцветными коробками с подарками с благодарственными письмами от близких и незнакомых людей. Их было столько, что с трудом можно было пройти. Чего здесь только не было! Набор шахмат из слоновой кости от министра магии, а ее заместитель⁽¹⁾ расщедрился на миниатюрный Хогвартс; посвящённый Квентину сборник стихов от союза магических поэтов, лошадка-качалка ручной работы с президентской печатью от Уинстона Фишера⁽²⁾; браслет из восемнадцати кратного белого золота и боевой шлем от гоблинов; именная форма британской сборной, набор для игры и последняя модель Кометы с автографами всей команды; золотой котел от профессора Слизнорта; настоящий вредноскоп от Международной конфедерации магов…и эта была только малая часть подарков. Весь магический мир, израненный войной, чествовал и боготворил своего героя.

А что он сам? Квентин, в силу возраста не осознавая, что стал объектом всеобщего внимания, вопил на руках матери. Лили пыталась хоть немного успокоить малыша, укачивая и уговаривая поспать. Квентин, весь красный и сморщенный, не унимался, продолжал кричать и заливаться плачем.

Джеймс подошел к ним и сзади уткнулся сзади в плечо жены. Рыжий завиток ее волос мягко коснулся его лица. Но прикосновение вызвала не привычный прилив нежности, а едва ощутимое раздражение, словно надоедливый комар тоненьким голоском напоминал ему: «Если бы не твой выбор, твоя мама была бы жива!».

— Ремус сказал, что Сириуса арестовали, — сообщила Лили, пытаясь перекричать малыша. — Нужно что-то предпринимать, но я даже не могу связаться с Милдрид. И учитывая весь этот ужас с Питером, я не знаю…

Осознание предательства обжигало нервы изнутри, как кипяток, и прокатилось по желудку жгучим спазмом. Оно, грязное и мерзкое, накрывало Джеймса, заставляя сжимать кулаки, бесноваться и яростно кричать в душе, испытывая мучительное разочарование в том, кого считал другом. Это был нож в спину по самую рукоятку, который получил от того, к кому привык доверчиво поворачиваться спиной. Самое ужасное, доставляющее дополнительные страдание, заключалось в том, что Джеймс так и мог назвать имени этого человека. Сириус и Питер. Хвост и Бродяга. Эти имена смешались в воспалённом от боли рассудке Джеймса, смешав их воедино и не давая понять, кто из них оказался тайным соратником Того-кого-нельзя-называть. Мог ли предателем оказаться Сириус, считавший Сохатого братом? Нет, конечно, нет. А Питер, который всегда благотворил Джеймса? Тоже нет… Но преступление против дружбы свершилось и один подозреваемый был мертв, второй же стал убийцей. Нужно было сделать выбор, сохранив себе душу.

— Мне так плохо, — признался Джеймс, возвращаясь мыслями к Юфимии. — Мама хотела помириться, а я…я, — он беспомощно замолчал, глотая слезы на вдохе.

От собственных обид, теперь казавшиеся ничтожно мелкими и несущественными, стало противно. Юфимия его любила, любила больше всех на свете, а ее ласка и поддержка были надежным щитом против любой опасности, исходящей из враждебного мира. Чем оплатил ей сын? Оказался неблагодарной свиньей, думающей только о себе.

Квентин, измотанный плачам, уже не кричал, а только разочарованно кряхтел. Джеймс невольно улыбнулся, встретившись с зелеными глазами ребенка. А Квентин, продолжая внимательно смотреть на него, вдруг потянул ручки к отцу и улыбнулся ему.

— Дай мне его, — просил Джеймс, забирая и прижал к себе малыша.

В душе появилось новое чувство — это было самое трепетное, светлое и непередаваемое ощущение, когда он впервые взял на руки ребенка. Нет, не просто ребенка, а родного сына, который жив благодаря подвигу его матери. Джеймс с удивлением отметил, что снова может спокойно дышать, а сердце сжималось от незнакомой волны нежности, когда он смотрел на беспомощного малыша, нуждающегося в новом защитнике. Стало ясно — ничего уже не будет как прежде. Потому что с этого момента жизнь приобрела новый, совершенно особенный и правильный смысл.

1) имеется в виду Корнелиус Фадж

Вернуться к тексту

2) президент Магического Конгресса США

Вернуться к тексту