Звери (гет)

На всю страну монаршим криком грянет:

«Пощады нет!» — и спустит псов войны.

Уильям Шекспир

Хогвартс била дрожь: башни тряслись, стекло в окнах лопалось, а витражи рассыпались в разноцветные осколки; несколько Пожирателей, разместившись на возвышении, направляли свои палочки на замок, применяя древнюю тёмную магию по указке Руквуда, руководившего этим процессом.

Те, кто не был задействован Руквудом, пошли на штурм: в попытках остановить их защитники замка бросали со стен мандрагоры, а отдельные группы противника во главе с орденцами старались удержать территорию замка.

Рабастан Лестранж вызвался помогать Руквуду: ему показалось, что перспектива немного потрепать школу предпочтительнее беготни в хаосе начала боя. Тем более, что одного из великанов направили рушить северную стену замка; тот радостно потопал, периодически угрожая раздавить всех, кто попадался ему на пути. Между тем, быть раздавленным великаньей ногой не входило в планы Лестранжа.

Вскоре северная стена была разрушена — замок содрогнулся, и Руквуд выдвинул предложение присоединиться к тем, кто обменивался заклятиями с орденцами: бой был жарким. Лучи, вспышки и молнии освещали тёмные фигурки, носящиеся перед стенами Хогвартса: кое-кто поскальзывался на влажной от росы траве, с трудом удерживая равновесие, а кто-то падал и больше не поднимался.

По правде говоря, Лестранж не очень стремился в бой: ему хотелось сначала найти своего брата, который был среди штурмовавших замок, и уже рядом с ним войти в Хогвартс, поэтому он решил подождать, пока все разойдутся, не желая никого "смущать" активным высматриванием Рудольфуса.

Руквуд, едва ли не подпевая себе под нос, пружинистой походкой первым спустился вниз и запустил в ближайшего защитника Хогвартса каким-то необычным заклинанием, звучащим утробно и заунывно, отчего тот сделал странный пируэт; Руквуд любил сам изобретать заклятия, но у него не всегда была возможность их как следует испытать.

"Что ж, сегодня у него есть, где развернуться."

Предпоследним ушёл Нотт, стоявший всё это время рядом с Лестранжем. Он посмотрел в небо и чуть зажмурился; простояв так некоторое время, Нотт вздохнул, надел маску, натянул капюшон и аккуратно, похрамывая, пошёл по направлению к Хогвартсу.

Предварительно наметив несколько точек, где мог бы оказаться Руди, Лестранж поразмял пальцы, вдыхая прохладный ночной воздух; маска привычно закрыла лицо, на долю секунды погрузив его в полную тьму, а затем он уже смотрел на мир сквозь узкие отверстия для глаз — такой обыденный вид для Пожирателя.

Пока он спускался с возвышения, Пожиратели Смерти ворвались в Хогвартс: визгливые вопли усилились, вспышки засверкали с особой яростью, и в их свете он мог разглядеть, как Пожиратели в чёрных мантиях с капюшонами вбегали внутрь школы.

"Игра началась".

Откуда-то сбоку выбежала одинокая фигура в пижаме, по которой Лестранж не задумываясь ударил парализующим. В нескольких метрах промчался Эйвери: маску он потерял, а выражение его лица было очень смешным, если бы не предвещало возможной потери сознания.

В высоком Пожирателе, орудовавшем одновременно и топором, и палочкой, Лестранж определил Уолдена Макнейра: у того всегда были проблемы с магией, и по этой причине он нередко отдавал предпочтения холодному оружию. Кстати, это нередко срабатывало: не все ожидают от мага бросков топором.

— Давайте, хватайте их! — громкий самодовольный голос Мальсибера донёсся до ушей Лестранжа, который тут же замер как охотничья собака, учуявшая добычу.

Мальсибер где-то раздобыл мётел: вскочив на одну из них, он легко взлетел ввысь, засвистев от переполнявшего его восторга, и направил метлу прямо в одно из разбитых окон.

— Accio, метла! — ещё не до конца понимая, что он делает, Рабастан Лестранж повторил все действия Мальсибера и влетел в то же самое окно.

Мальсибера нигде не было видно, зато по коридору были раскиданы ростки какого-то очень неприятного на вид растения, судя по всему, высыпавшиеся из двух взорванных ящиков, чьи остатки ещё слегка дымились на полу. Садиться Лестранж не рискнул и полетел в ту сторону, куда направлялись оставленные кем-то следы: видимо, у этого окна разместились защитники Хогвартса, выбрасывавшие эту дрянь на Пожирателей и при явлении Мальсибера рванувшие вон, давя ростки.

Мало кому удавалось летать на метле по коридорам Хогвартса — за такое могли если и не исключить, так наказать по всей строгости. Поддавшись опьяняющему чувству почти что детского непослушания, Лестранж, порхнув мимо портрета напыщенной пожилой леди, тут же пославшей "негодяя и подлеца" к дементоровой бабушке, с трудом удержался от того, чтобы не показать ей неприличный жест, бывший популярным среди всех старшекурсников во все времена.

Приятный полёт продолжался недолго: шум боя становился всё сильнее, кто-то звал какого-то Дилана, и Лестранж даже не удивился, когда впереди показалось лежащее лицом вниз тело полного мальчишки.

— Повезло тебе, парень, ты ещё дёшево отделался, — негромко сказал Лестранж и, не задерживая взгляда на теле, полетел дальше, приближаясь, насколько он помнил, к вестибюлю.

Громкий и отчаянный крик, жалобный и полный боли, заставил его ускориться и завернуть за угол; там на каменном полу скрючилась рыжеволосая девушка, прячась в мантию явно с чужого плеча, и кашляла кровью, держась за окровавленный бок, а над ней стоял торжествующий Мальсибер, забывший и о метле, и о битве.

— Какая красавица! Кого-то ты мне напоминаешь! — Мальсибера не считал нужным скрывать нотки сладострастия в своём голосе, и девушка, явно почувствовав их, заплакала.

Рыжие волосы, милое, чуть припухлое личико и аккуратный носик, большие глаза — в полутемноте хогвартского коридора черты её лица были смазаны — и её можно было принять за кого угодно, у кого были рыжие волосы, большие глаза и тому подобное. В принципе, её можно было перепутать с кем угодно, но Лестранж интуитивно понял, кого именно имел в виду Мальсибер.

Понял и моментально взбесился. В его глазах потемнело, руки затряслись, и ярость схватила его за голову и со всей силой приложила о ненависть, ослепившую его.

— Crucio,— промурлыкал Мальсибер, девушка закричала, и одновременно Лестранж соскочил с метлы. — Imperio! — бархатисто пропел Мальсибер, девушка замолчала, а Лестранж с силой отшвырнул метлу дрожащими руками, и та с треском разломилась от удара.

Мальсибер обернулся.

— О, Лестранж, ты как раз вовремя! — в его светлых глазах плясали языческие огоньки, и он, продолжая смотреть на Лестранжа и не отводя палочку от мигом отупевшей девушки, рассмеялся и приказал: — Ну, красавица, разде...

— Avada Kedavra,— прошипел Лестранж.

* * *

- Они наступают! — какой-то хогвартский студент улепётывал от своего соперника по лестнице и орал благим матом. Впрочем, и без его криков было очевидно, на чьей стороне перевес.

Внутри Хогвартса было слишком много детей и слишком мало взрослых волшебников; хаос, охвативший коридоры, вестибюль, лестницы, поглощал школу, и школьники бесцельно и беспорядочно бегали, не зная, что теперь делать с Пожирателями Смерти, прорвавшимися сквозь редких орденцев и преподавателей.

Палочки в руках Пожирателей Смерти извивались, кружились, словно горели изнутри, посылая проклятие за проклятием на испуганных школьников, чьих сил хватало только на оборону, а сами Пожиратели наступали, наступали чёрными волнами, набрасывались голодными коршунами. Лучи заклятий отражались в изломах масок: лица большей части Пожирателей были похожи на кровавое месиво, но встречались и те, чьи маски светились зелёным огнём.

Вспышки заклинаний летали во все стороны, в воздухе висела густая пыль, которая забивалась в лёгкие сражающихся и вызывала у них приступы кашля, пол покрывали кучи осыпавшейся кладки и щебёнки, осколки стекла из разбитых окон, мусор; школьники пытались оттаскивать раненых, а те кричали, кашляли, многие плакали.

Кто догадался выставить против Пожирателей Смерти детей?

Рабастан Лестранж, сбивая с ног попадавшихся на пути школьников заклятиями и расшвыривая их по сторонам, только и думал о том, в какое же глупое положение попали они все. Что Пожиратели, что защитники Хогвартса.

Семнадцатилетние ребята, с грязными и окровавленными лицами (из каменных стен то и дело выбивали щебёнку, которая хлестала людей по щекам), забыв все премудрости и всю невербальную магию, выкрикивали самые простые заклятия, очевидно спутав карты Ордену и преподавателям, понадеявшимся на то, что семикурсники уже сдали С.О.В. и активно готовились к Ж.А.Б.А., а значит прочитали много книг и выучили оттуда немало.

Но Рабастан Лестранж знал, что никакие учебники не заменят годы практики. Ты можешь вызубрить какое-нибудь залихватское проклятие, но как окажешься перед суровым мужиком и как замаячит перед тобой перспектива Азкабана, так и повылетают из головы все забойные заклятьица. Только спустя десяток не тренировочных, а настоящих дуэлей ветер в башке поутихнет. Он отлично это знал: благо сам испытал на своей шкуре.

Боевой магии учатся всю жизнь. Нельзя просто выдать парню винтовку, показать, как из неё стрелять, и отправить его сражаться против танкистов, прошедших несколько военных кампаний.

Нет, конечно, можно, так часто и делают, но это уже будет не боем, а бойней.

Тут же бойня и вовсе смахивала на избиение младенцев, и это Лестранжа откровенно выбешивало.

Когда от взмаха его палочки очередной взъерошенный малец отлетал в сторону и ударялся спиной о стену, Лестранж в очередной раз морщился, втайне радуясь, что его лицо скрывала маска. Когда очередная девчонка в юбке, перевернувшейся задом наперёд, с визгом бросалась на него с палочкой в руках, а затем застывала и падала ничком, Лестранж в очередной раз проезжался по всем, кого мог только вспомнить.

Он клял Орден, которому пришло в голову использовать детей в войне, клял самих детей, у которых хватило ума согласиться на это, и даже Пожирателей, которые довели Орден до такого отчаяния, что те решились сделать мясом малолеток. Он клял и себя, совершившего такой непоправимо глупый поступок — убийство своего.

Это магглы любили устраивать массовые побоища, идти стенка на стенку, раз в несколько десятилетий выкашивать своими же руками сотни тысяч людей. Это всегда было в их стиле — штурмовать замки, калечить детей, решать политические проблемы пролитием крови и с остервенением убивать себе подобных. И это всегда было в стиле магов — сидеть, оттопырив пальчик, и попивать огненный виски, осуждая суетность и глупость магглов, тужившихся в попытках создать всё больше оружия и всё изощрённее навредить ближнему своему.

"И с каких это пор мы стали так похожи на магглов?"

С каких это пор Пожиратель Смерти убивает Пожирателя Смерти?

Рабастан Лестранж смертельно устал и был чрезвычайно зол.

Когда-то он был на месте этих ребят, пусть и по другую сторону баррикад. Когда-то и он впервые сошёлся в дуэли с орденцами, только выпустившись из Хогвартса. Он сам был когда-то сопляком, думавшим, что делает благое дело и сражается ради светлого будущего чистокровных волшебников. Но во время первой же дуэли Баста Лестранж понял одну простую истину: когда в него чуть не попало заклятие и он оказался на грани от поимки, суда и Азкабана, все идеи, все лозунги о чистоте крови и прочей гармонии — всё разом вылетело из его головы, оставив место лишь для одной мысли, мысли предельно простой, которая и заставляла его уворачиваться и отвечать. Мысли о спасении. Спасении физическом, спасении, которого он так хотел, что врубившийся на полную катушку инстинкт самосохранения вдребезги разбил выстроенный за годы политболтовни монумент, немало смахивающий на нынешний шедевр, гордо возведённый в Министерстве Магии.

Сейчас Рабастан Лестранж был зол, что тогда оказался слишком упёртым и слишком гордым, чтобы наплевать на всё и сбежать. Он смог бы это сделать, он же не Каркаров, но брат, Руди, горел идеей и готов был умереть за "мир без мугродья", все друзья, все мальчишки, с которыми он учился в Хогвартсе, напыщенно-напуганно участвовали в каждом следующем рейде, что им предлагался, и никто не сбегал. Неужели он, Рабастан Лестранж, слабак?.. Неужели он опозорит семью и своего брата?..

А дальше... Дальше он уже просто привык. А потом был Азкабан, и всё и вовсе стало кристально просто — и быть верным Пожирателем, и убивать, и не сожалеть.

Скоро Десс родит ему сына, наследника семьи Лестранжей, гордость семьи, он подрастёт, пойдёт в Хогвартс, будет учиться с другими слизеринцами-чистокровками, и наступит время, когда он станет кандидатом на вступление в ряды Пожирателей Смерти, получит Метку — и у него будет первая дуэль, первый рейд против оставшихся несогласных с режимом, первое попавшее точно в цель Убивающее.

И он когда-нибудь привыкнет.

Или он поступит по-другому? И станет отступником, как Дилан Яксли, и будет сражаться против собственного отца?

Прибежавший меньше чем через минуту парень, не смутившись увиденной картине и телу мёртвого Пожирателя, неожиданно для Рабастана молниеносно отреагировал на него и решительно наставил палочку на шею Лестранжа. В ширине его плеч и в общей крепкости фигуры было что-то яксливское — внутреннее чутьё подсказало Лестранжу, что это и был тот самый печально известный племянник Яксли Дилан, который «предал семью» и поступил на курсы подготовки авроров.

Ему ведь было примерно столько же, сколько было Рабастану, когда его посадили в Азкабан. У него тоже ведь не было выбора с таким-то дядей. Но он поступил по-своему.

— Vulnera Sanentur, возможно, это залечит рану, — прохрипел Лестранж и опустил палочку.

Молодой Яксли недоверчиво посмотрел на Лестранжа, затем на тело, затем на девушку.

— Дилан... — почти прошептала она, теряя сознание — по лицу Яксли пробежала боль, и он отступил.

Лестранж сжал палочку и пошёл в сторону вестибюля, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

Будет ли его сын среди таких вот вчерашних школьников, прыщавых пацанов и хрупких девчонок, которые нервно дёргали конечностями, рискуя выронить палочки, будто марионетки, и падали на пол, подкошенные заклятиями, разрезающими их ниточки?

И Пожиратели, строявшие из себя Карабасов-Барабасов, сдували их как осенние листья, переступали через них и шли дальше. И Рабастан Лестранж должен будет так переступить через своего сына? Или они будут переступать вместе?

Переступят и пойдут дальше — чтобы подрезать ниточки ещё парочке ребятишек. Ребятишек, ставших жертвами большой политики, пешками в большой игре.

Впрочем, и орденцы, и Пожиратели — по сути те же фигуры на шахматном поле, разве что рангом повыше.

Он, вот, явно был подпорченной ладьёй: вроде бы ходит по прямой, как и велено, но мыслишки-то шальные, плутовские в голове, вроде бы ходит по правилам этой игры, но только что взял и сожрал своего же взбесившегося слона.

— Мерлинову мать, — выругался Лестранж, наткнувшись на лежащего бледного окровавленного хаффлпаффца, смотревшего стеклянными глазами на потолок. — Фенрир, вервольф тебя сожри.

Какая славная будет победа! Десятки Пожирателей Смерти одержали верх над студентами Хогвартса! Фанфары, салют, торжественный парад!

Злорадство Рабастана несколько поутихло с выросшим перед ним невысоким крепким парнем, который на удивление толково швырнул обезоруживающее. Лицо парня, покрытое копотью, светилось яростью и отчаянием, а его глаза, белые от страха, с ненавистью смотрели на маску Рабастана.

“А из этого получится неплохой боевой маг”, — подумав так, Лестранж ответил одним очень неприятным заклятием: урон от него был незначительный, лёгкий краткосрочный обморок, но зато луч гнался за жертвой до тех пор, пока та не сумеет его "поймать" палочкой. В памяти Лестранжа оставались смутные картины о юности, когда слизеринцы любили развлекаться с его помощью: избирали кого-нибудь одного из младших и били по нему, а тот был вынужден уносить ноги и с визгом бегать по гостиной.

Этот парень выставил защиту, но луч с присвистом пробил её, согнулся, но луч вернулся как бумеранг и нацелился в школьника, который охнул и рванул по коридору.

Рабастан двинулся в противоположную сторону, к входной двери.

— Avada Kedavra!— голос Яксли знающий человек узнал бы и во сне: грубый, скрипучий, полный злобы, такой до зубного скрежета стереотипный голос самого стереотипного злодея.

На Яксли маски не было, и его противником был не желторотый юнец: Флитвик, один из самых известных мастеров дуэли, использовал самые необычные заклинания, и пространство вокруг них было заполнено сиреневым светом, всполохами лазуревого, вспышками серебра. Яксли не отличался оригинальностью: его Убивающие носились с яростной скоростью, рикошетили, выбивали каменные осколки из стен, и Рабастану приходилось брать это в расчёт.

"Пожалуй, мне здесь делать нечего," — немного легкомысленно отметил про себя Лестранж и быстренько развернулся, наподдав какому-то оголтелому школяру, рискнувшему сунуться в эту часть коридора.

Внезапно прямо перед его носом пролетел Ступефай.

— Кингсли! — Лестранж с трудом сдержал недовольство: ему не очень-то и хотелось сражаться с кем-то аврористым. Сейчас ему надо было срочно найти брата; он не понимал ещё, скажет ли ему про Мальсибера, но он точно знал: ему надо увидеться с Руди, а дуэль с Кингсли обещала быть длительной.

Рабастан неохотно ответил.

Дуэль началась.

Кингсли бросал одно заклятие за другим, но ни одно из них не было Убивающим, и Рабастан, ловко уворачиваясь, отвечал ему тем же, ни разу не выкрикнув «Авада Кедавра».

Зато они оба периодически приседали или отскакивали, когда им грозил очередной шальной зелёный луч.

Неожиданно басовитый вопль отвлёк и Лестранжа, и Кингсли: выросший будто из-под земли парень разбросал ядовитую тентакулу, чьи усики схватили первого попавшегося Пожирателя, заоравшего во всю глотку.

Ярчайшая вспышка осветила лицо юного тентакулиста: круглое, улыбчивое, избитое, посиневшее от синяков; Рабастан инстинктивно вздрогнул всем телом.

— Всё кончено.

Жемчужинки, втоптанные в грязь, и нежное круглое лицо в грязи и кровоподтёках.

— Ты ответишь за то, что сделал, тварь.

Сердце пропустило удар, стены словно сомкнулись, пыль забилась в лёгкие, и он задохнулся и закашлялся. Грохнули двери, похолодало — в здание ворвался ночной ветер — близость дементоров стала ощущаться сильнее, отчаяние стало осязаемым: вдруг двери распахнулись, чтобы впустить их? Вдруг это конец?

Лестранж попытался сделать глубокий вдох, чтобы справиться с секундным приступом паники, но тут же его оглушили крики.

Двери распахнулись на самом деле, а не в его воображении. Огромные пауки, плотоядно щёлкая, заполнили всё помещение: Яксли и Флитвик забыли о дуэли и начали вместе забрасывать монстров заклятиями. Все бросились врассыпную, вспышки красного и зелёного почти скрыли за собой пауков, и Лестранж присоединился к тем, кто сдерживал пауков, будучи неуверенным в том, что эти твари в состоянии отличить пожирательское мясо от мяса защитников Хогвартса.

Небо колоссальной чёрной дырой нависло над полем битвы.

Древний замок бился в конвульсиях: из окон вырывалось пламя, облизывавшее подоконники, башни вздрагивали, поливая землю и крыши корпусов шрапнелью из осколков камней, каменные гаргульи с грохотом валились со своих постаментов, вспышки заклятий вылетали из дыр, образовавшихся в стенах; а дым поднимался ввысь, и его клубы были так похожи на уродливые морды каких-то неведомых чудищ.

Утробно ревели великаны: они колошматили друг друга, и земля сотрясалась под их ногами. Гигантские пауки, сверкая бусинами глаз, быстро перебирали своими сильными ногами, утаскивая кричащих и сопротивляющихся жертв.

От Запретного леса неспешно плыли дементоры, жадно всасывая весь воздух, подпитываясь жизнью, замораживая свежую майскую зелень, — и будто счастья никогда и не существовало в этом мире, полном войны.

Что это такое — счастье? Это больно?

Маленький гриффиндорец с волосами мышиного цвета сделал последний вдох, его окровавленные руки отпустили горло, безвольно упав; зрачки удивлённых карих глаз расширились, будто поглотив в себя всё ночное небо.

Не успевший вовремя дементор притормозил и сменил направление, отправившись искать кого-нибудь живого.

* * *

Приближался рассвет, но тьма всё ещё полноправно властвовала над Хогвартсом.

В Запретном лесу стояла неестественная тишина, давившая на барабанные перепонки; между хилыми деревьями скользили скучавшие дементоры: им было приказано не приближаться пока что к Хогвартсу и при этом держаться подальше от костра, разожжённого посреди лесной поляны, некогда служившей жилищем для гигантского паука Арагога и его потомства, следы пребывания которых всё ещё были видны: истоптанная сотнями лап земля, остатки огромной паутины, поломанные ветви деревьев.

Пожиратели Смерти разместились вокруг костра, едва освещённые дрожащим светом; многие не стали снимать капюшонов и масок, и все — молчали. Сидевшие чуть поодаль два великана также не издавали ни звука и не шевелились, будто колоссальные, но очень грубо выполненные статуи.

Все они смотрели на Вол-де-Морта, стоявшего близко к костру: он медленно крутил в своих белых длинных пальцах Бузинную палочку, а над его головой в сияющей зачарованной сфере плыла, свивая и развивая кольца, огромная змея. Подобострастно смотрела снизу вверх Беллатрикс, затравленно и осторожно — Люциус Малфой, а во взгляде Нарциссы Малфой читалось предчувствие чего-то недоброго.

Все смотрели на Вол-де-Морта, но не все его видели.

Рабастан Лестранж сгорбившись сидел на какой-то коряге чуть в стороне от костра; никто не мог знать, на что он смотрит, из-за глубокой тени, отбрасываемой маской на его глаза. Никто не подходил к нему, все старались не обращать на него излишнего внимания.

Рабастан Лестранж потерял своего брата.

Он узнал это случайно: когда Тёмный Лорд объявил о часовом сроке, в течение которого Поттер должен был прийти к нему, Пожиратели стали покидать замок, забрав своих погибших.

Рабастан Лестранж, смотревший по сторонам в попытках найти своего брата, шёл вместе со всеми. По пути ему попались Гойл и Роули, нёсшие тело одного из молодых Пожирателей.

— Шея сломана, — мрачно буркнул Роули. — Второй, кто был с ним, поломал ноги. Они спустились с какой-то горки и врезались в каменную стену.

Звучало слишком причудливо, чтобы быть правдой, но в эту ночь всё было ненормально, это Лестранж знал. Например, в эту ночь он показал себя ненормально отличным артистом, разыграв удивление при виде мёртвого мальсиберовского тела.

Мальсибера положили на носилки, трансфигурированные из штор. Его лицо было мистически прекрасно: заострившиеся черты лица, мраморная бледность и широко раскрытые почерневшие глаза придавали ему сверхъестественной красоты, красоты почти демонической.

— Нынче вновь они начали грязно играть, — Долохов, управлявший носилками, криво усмехнулся. — Надо же, Орден Феникса — и Авада.

Жалел ли он? Нет, он не жалел.

Более того, Лестранж, как следует разглядев тело Мальсибера, лишь утвердился во мнении, что это убийство было одним из самых правильных и закономерных, что он совершил; на мгновение он даже почувствовал, что это было едва ли не лучшее, что он сделал в своей жизни.

Да, Мальсибер был безумен. Но Лестранж не считал это достаточной причиной для сохранения жизни этому ублюдку. Просто Рабастан Лестранж категорически был не согласен со всем, что олицетворял собой Мальсибер: насилие, извращения, принуждение, унижение. Просто Рабастан Лестранж устал убивать измученных пытками жертв Мальсибера: он уже и не помнил, против скольких из них он использовал Убивающее заклятие. Просто Рабастан Лестранж ненавидел, когда кто-то угрожал его семье: а извращённая пытка девушки, похожей на Десс, с учётом-то всех предыдущих намёков Мальсибера, была очевидной угрозой.

— Какая красавица! Кого-то ты мне напоминаешь!

Это стало последней каплей.

Впервые Рабастан Лестранж направил палочку не на жертву, а на самого палача. Впрочем, это было в последний раз. Рабастан Лестранж никогда не промахивается.

Что до последствий, то он со спокойным душой постановил, что подумает об этом позже. Сначала ему надо было найти брата.

Запретный лес был совсем близко, когда, обойдя вереницу Пожирателей Смерти от начала до конца, Лестранж обнаружил, что к процессии наконец присоединились ещё двое, один из которых нёс тело, завёрнутое в мантию.

Поначалу его хватило на лёгкую, шальную мысль о том, что Рудольфус пошёл на поправку, раз помогает другим.

Потом мысли закончились.

Тело нёс Крэбб, а рядом с ним понуро шагал без маски на лице Нотт, хромая больше прежнего.

— Я был недалеко, в том же коридоре. Он был с Тикнессом, там были Поттер с друзьями и много Уизли. Они его оглушили, но потом... Это было какое-то мощное заклинание, вся стена в секунду взорвалась, пол вздыбился, люди полетели во все стороны, взрывная волна и до меня дошла, — негромко заговорил Нотт. — Видимо, я неудачно приземлился на больную ногу и отключился. Когда очнулся, дополз. Стена вдребезги, камня на камне не осталось, весь коридор в щепки. В нише видел одного из Уизли, с проломленной головой. Руди я не нашёл сам, он был под завалами, и мне Крэбб помог его откопать.

Рабастан слушал Нотта очень внимательно, запоминал каждое слово, словно оттягивая тот момент, когда он будет разматывать мантию.

Но вот Нотт замолчал, и они остались одни, в полной тишине. Из Хогвартса донёсся женский одинокий крик, истошный, полный муки.

Рудольфус в смерти не был прекрасен, как Мальсибер: он был залит кровью, весь в пыли и грязи, изломан, как выкинутая ребёнком старая надоевшая кукла. Камень проломил ему голову, и Рабастан даже не мог взглянуть ему в глаза.

Он вернул мантию на место и посмотрел на Нотта и Крэбба.

— Спасибо.

Тело Рудольфуса положили в лесу, вместе с остальными погибшими. Беллатрикс, растрёпанная и исцарапанная, с секунду глядела на мёртвого мужа, а потом отвернулась и ушла сидеть в ногах у Тёмного Лорда. Долохов постоял у тела несколько минут, крепко пожал руку Рабастану и вызвался с Яксли патрулировать лес. Селвин неловко обнял Лестранжа и пожелал ему чего-то, во что сам мало верил.

Больше же никто не решился подойти к нему.

Рабастану было тяжело думать, почти что больно. Его брат умирал уже давно, умирал постепенно, изнутри, за своими свечками, в своём собственном страшном мире, построенным Азкабаном. Но он не мог поверить в то, что Руди умер вот так, в битве за Хогвартс, в битве против школьников, раздавленный взорванной неведомым заклятием стеной.

Он убил сегодня Мальсибера, Пожиратель Смерти убил Пожирателя Смерти, и вот, по злобной иронии сволочной судьбы, его брат, Пожиратель же, погиб от руки Пожирателя.

Он даже не сомневался в этом.

Поттер и Уизли, оглушившие уже соперников, в хогвартском коридоре одни, определённо тёмное заклятие, ведь светлая магия не обладает такой мощью, способной взорвать насквозь пропитанные волшебством многовековые стены Хогвартса, — всё складывалось в очевидную и простую картину. Это был кто-то свой.

Думать было больно, а пустота в душе мешала дышать, но Лестранж упрямо думал и дышал. Дышал ненавистью.

Он смотрел с ненавистью на Пожирателей, столпившихся вокруг костра, — любой из них мог оказаться тем, кто убил его брата. Он смотрел с ненавистью на Беллатрикс, рассевшуюся как заправская шлюха у ног Тёмного Лорда, с почтительным обожанием во взгляде, с томным томлением в позе. Он смотрел с ненавистью на Тёмного Лорда, плохо осознавая почему, как затравленный дикий зверь, неспособный анализировать свои эмоции. Он ненавидел даже Руди в этот момент, за то, что тот посмел умереть, за то, что оставил его одного именно тогда, когда он убил Мальсибера и нуждается в его совете.

Он был переполнен ненавистью и с головой погрузился в неё. Он вновь, как и тогда перед Мальсибером, захлёбывался яростью, но теперь несколько иной: не исступлённой яростью, похожей на пылающее Адское пламя, а скорее яростью ледяной, более спокойной, менее заметной, но замораживающей само сердце, саму душу.

Поэтому поначалу он даже не обратил внимания на худого черноволосого паренька, вышедшего на свет костра из леса. Из транса его вывел только негромкий ясный голос Вол-де-Морта и вспышка зелёного.

Гарри Поттер, надежда всего мугродского мира, рухнул замертво, но вопль Беллатрикс возвестил всех, что не всё оказалось так просто.

Тёмный Лорд покачнулся и мешком повалился на землю: Беллатрикс свалилась за голову и принялась испуганно и при этом как-то интимно звать повелителя, несколько Пожирателей, в том числе Долохов и Яксли, торопливо подбежали к ним, остальные предпочли остаться в стороне, тревожно перешёптываясь и качая головами.

Рабастан равнодушно посмотрел на лежащие тела, но всё же встал со своей коряги: пока ещё до конца не осознавая свои действия, он затаился и начал следить за всеми: за хмурым Руквудом, внимательно разглядывавшим лицо Тёмного Лорда, за Малфоями, стоявшими сбоку и с самым подозрительным видом разговаривавшими друг с другом, почти не разжимая губ, и за Долоховым, который с озабоченным видом обошёл не подававшее признаков жизни тело Тёмного Лорда и с некоторой опаской быстро бросил взгляд на Поттера, ничком лежавшего в отдалении с неестественно вывернутой рукой.

Тёмный Лорд жив, в этом Лестранж был уверен: это подсказывала ему интуиция, какое-то звериное шестое чувство, он жив, и ничего ещё не закончилось.

Всё это вовсе неважно, важно было совсем другое.

Ему нужно забрать тело брата и похоронить его, это раз. Ему надо подумать, как быть с Мальсибером: наверняка среди погибших защитников Хогвартса найдётся хотя бы один орденец, на которого и свалят гибель Мальсибера, но Дилан Яксли и его подружка всё ещё оставались проблемой, и ему придётся их навестить для серьёзного разговора, это два. Ему необходимо забрать с собой Десс и на время смотаться из страны под предлогом горя и скорых родов, это три. Он должен понять, кто убил его брата, это четыре.

Лестранж лихорадочно продумывал всё до мельчайших деталей, цепляясь за них как за спасательный круг. Он видел ту же умственную работу в глазах Малфоев, но только в их плане был очевидно один-единственный пункт: найти Драко.

"Я тоже искал своего брата и нашёл," — с неожиданной злобой подумал Рабастан.

Справа от него что-то щёлкнуло: Лестранж оглянулся и заметил в руках одиноко стоявшего Нотта тяжёлый огромный медальон со створками. Он знал этот медальон: на одной створке была нарисована прекрасная женщина с роскошными волосами и мягкой улыбкой, а в другую была вставлена колдография смеющегося лопоухого мальчишки; Нотт всегда носил его с собой, помимо сложенных в кармане колдографий. Селвин нередко за глаза называл Нотта "ходячим колдоальбомом", и не все Пожиратели понимали, зачем тому при себе столько изображений мёртвой жены и подростка-сына.

На лице Нотта застыла странная решимость, и внезапно Лестранжу остро захотелось тоже иметь такой медальон: с одной стороны — улыбающийся Руди, такой, каким он был до Азкабана, а с другой — напыщенная Эридес, недовольная тем, что располнела из-за беременности. А потом он добавит перегородку, и там будет его сын.

— Довольно, — холодно произнёс Вол-де-Морт, вынудив сгрудившихся вокруг него почти бегом вернуться на свои места, и поднялся на ноги, прервав попытки оставшейся на коленях Беллатрикс помочь ему. — Мальчишка мёртв?

Все в полной тишине уставились на тело Поттера, но никто не решался приблизиться к нему. Лестранж вдруг успокоился: его голова расчистилась, и пустота в душе въелась и в его мозг — он забыл и о Нотте с его медальоном, и о деталях своего плана, и о всём сегодняшнем дне.

Тёмный Лорд вызвал Нарциссу Малфой проверить, действительно ли мальчишка мёртв: он ударил по ней коротким болезненным заклинанием, от которого она вскрикнула. Нарциссы, медленно вдыхая и выдыхая, стараясь справиться с болью, подошла к телу и опустилась рядом с ним. Её длинные блестящие волосы и спина, затянутая в тёмную мантию, частично закрывали обзор, но всё же было видно, как она приподнимает веко мальчика, как отыскивает его сердце.

Нарцисса Малфой выпрямилась и громко постановила:

— Он мёртв!

Пожиратели Смерти торжествующе закричали, засвистели, затопали ногами, многие вытащили палочки и принялась запускать в небо красные и серебряные вспышки, озарившие Запретный лес и категорически оценённые дементорами.

Под сияющие вспышки и радостные крики Нарцисса возвращалась к Люциусу, проходя мимо Лестранжа, и на какое-то мгновение их взгляды встретились: пустой взгляд Нарциссы стал очень осмысленным и отчаянным, решительным и каким-то фаталистским.

Люциус взял Нарциссу за руку, и они вдвоём нетерпеливо следили за телом Гарри Поттера, которое подкидывал один Круциатус за другим, будто больше всего на свете сейчас они хотели покинуть эту поляну.

Пожиратели же ликовали, торжествовали, были на седьмом небе от счастья и постоянно смеялись, словно выпили по бутылке огненного виски на каждого; в особенности бурный хохот и всеобщее веселье вызвало падение круглых очков с носа Поттера, ставших уже знаменитыми.

Тёмный Лорд, словно тамада на свадьбе, был необычайно говорлив, сыпал шутками и перебегал с одного места на другое; и именно он придумал нести мёртвого Поттера бывшему лесничему Хагриду. Громадный, неловкий, Хагрид открыто горевал посреди этого праздника жизни: его плечи тряслись от рыданий, а большущие слёзы сыпались градом, что ещё больше веселило Вол-де-Морта.

Лестранж не мог веселиться: та пустота не умела смеяться. Он был один на необитаемом острове посреди мёртвого океана, и весь смех едва доносился до него.

Хагрид осторожно поднял тело мальчика на руки, будто бы это было главным сокровищем мира, которое может вот-вот рассыпаться, и мальчишка казался на фоне лесничего совсем крошечным.

Лестранж сделал шаг назад. Маленький такой шажочек.

Рудольфус Лестранж всегда отличался грузной фигурой, но Азкабан действует лучше всяких диет: он осунулся, похудел, сгорбился. Но в руках почти двухметрового Крэбба он, завёрнутый в пожирательскую мантию как в саван, как-то сжался, ссохся, и казался совсем крошечным.

Процессия двинулась через Запретный лес в сторону Хогвартса. Рабастан Лестранж, смешавшись с другими, стал последним, кто присоединился к ней. Он сделал несколько шагов вместе со всеми, но затем он запнулся, пропустил один шаг, потом второй, третий, остановился.

Хохот и свистки доносились издалека, спины в пожирательских мантиях скрылись в лесу, и Лестранж остался один посреди утоптанной дороги.

Он постоял так с минуту, развернулся и пошёл в противоположном направлении. Он шёл на небольшую полянку в сотне метров от костра.

Там лежали мертвецы.

Полянка была спрятана от диких животных и посторонних наколдованным защитным куполом, но Лестранж, будучи волшебником и имея Метку, легко прошёл сквозь него.

Рудольфуса, скрытого мантией, положили рядом с Мальсибером, на которого Рабастан даже не взглянул.

Рабастан Лестранж всё же нашёл сегодня своего брата.

* * *

Белёсый едкий рассвет поднимался над Лестранж-Холлом.

Семейный склеп, господствовавший на возвышении в нескольких десятках метров от его стен, в этот рассвет ожил. Фигура скорбного ангела, вот уже столетие молившегося у входа в склеп, на старости лет стала вешалкой: на кончике искусно вырезанного крыла повисла маска, а через ангельское плечо был перекинут чёрный капюшон.

Кованые двери склепа были распахнуты: внутри, на одном из надгробий, стояла масляная лампа, освещавшая раскрытую древнюю книгу. На потемневших от времени страницах всё ещё можно было рассмотреть рисунки гробов, могил и надгробий. Магия специфическая, и мало кто из волшебников знал заклинания, необходимые для создания всего этого.

В углу склепа высилось только что возведённое надгробие. Рабастан Лестранж убрал палочку, закатал рукава мантии и, поддавшись какому-то особому порыву, сам вручную задвинул плиту.

Он вновь достал палочку и долго держал её в кулаке, глядя на плиту, пока наконец не решился вывести:

Рудольфус Рейнер Лестранж.

Лестранж никогда не понимал всех этих стихотворений и вычурных фраз на могилах.

Поэтому после имени брата он просто выжег год его рождения и год его смерти.

Необитаемый остров сотрясло. Прежде спокойный океан забурлил, и Рабастана, стоявшего в воде, снесло девятым валом. Волна принесла с собой всё: печаль, горе и боль.

Страшную боль.

И тут он заплакал.

Он не умел плакать по-настоящему, поэтому то, что происходило с ним, было похоже не столько на плач, сколько на подвывания раненого животного, умирающего в одиночестве.

Самое жуткое, когда плачут люди, не умеющие плакать. Их плач пугает, от их плача убегает сама надежда.

Последний Лестранж плакал над могилой своего брата, самой простой из всех, что были в склепе — могила Рудольфуса Лестранжа не шла ни в какое сравнение с двумя соседними. Это были их родители.

У отца могильная плита была из самого дорогого мрамора, а надписи были золотые, изящные и выверенные до последней завитушки на буквах, и особенно сильно выделялась среди них эта, нанесённая на мрамор под датами жизни:

"Последний же враг истребится — смерть".

Старый лозунг Пожирателей Смерти. Если бы Рабастан Лестранж попробовал вспомнить, что ему было обещано по получении Метки, он бы не нашёл среди всех тех обещаний хоть что-то вроде бессмертия. Они не за это сражались. Вовсе не за бессмертием десятки таких разных магов пошли в Пожиратели. И как иронично, что именно это им и будет даровано: память о Пожирателях Смерти переживёт века.

Люди склонны путать злое и великое. А великому ниспослана вечная жизнь в памяти потомков.