Истинное имя (джен)

— Ты же не можешь спать на голых досках, — сказал Юлиан, когда южанин расстелил свой плащ на лежаке.

— А что мне остается? — дернул плечом Крикс. Отбой застал его в растерянности стоящим над его кроватью, на которой не было ни тюфяка, ни одеяла, ни подушки. Его постель унесли сразу после того, как Крикс был исключен из Академии — и Хлорд, по-видимому, за другими хлопотами позабыл распорядиться, чтобы к его возвращению их комнату вернули в прежний вид. — Ничего, как-нибудь переживу.

— Не пори чушь. Завтра заглянешь к кастеляну. А сейчас ложись ко мне.

— Тогда уж лучше к Маркию. Он меньше. Марк, не возражаешь?

Марк не возражал. По крайней мере, до тех пор, пока «дан-Энрикс» не осуществил свое намерение. Оказалось, что узкие деревянные топчаны, служившие им кроватями, никак не приспособлены для двух лаконцев разом.

— Я сейчас свалюсь. Подвинься, — сказал Крикс.

— Куда?.. — искренне возмутился Маркий. — Здесь уже нет места. И не прижимай меня к этой стене, она холодная.

— Потерпишь!

Маркий ткнул его под ребра, и Крикс с удовольствием ответил тем же. Ему очень не хватало этих перепалок во дворце, где вечера были самым тоскливым временем. Завязалась шумная возня.

— Кончайте, идиоты. Я устал и хочу спать, — сварливо сказал Юлиан. В эту минуту Криксу показалось, что он вовсе никуда не уходил из Академии. Они с Маркием действительно перестали толкаться, но тишина продлилась всего несколько секунд.

— Лэр хочет спать. Ему, наверное, слишком просторно, — ядовито сказал Маркий.

— Да уж, разлегся, как король. Целый лежак для него одного!.. — включился в игру Крикс, стараясь придать голосу выражение праведного возмущения, но при этом с трудом сдерживая смех.

— Если сейчас же не заткнетесь, я нарочно поднимусь пораньше и позову остальных взглянуть, как вы спите в обнимку, — пригрозил им Лэр из темноты. — Над вами еще месяц будут потешаться, вот увидите.

— Подумаешь, — пробормотал Этайн. — Большое дело — «потешаться»! Если хочешь знать, меня однажды высекли за то, что я присел на кровать к двум младшим сестрам.

Крикс уже не в первый раз подумал, что, пожалуй, не хотел бы жить в семье аристократов. Но вслух он сказал совсем другое.

— И тебя стали бить из-за такого пустяка?.. Меня тогда, наверное, должны были четвертовать.

— А ты что сотворил? — спросил Лэр с любопытством, позабыв, что только что сам требовал от остальных заткнуться.

Крикс замялся. Хотя Юлиан и Маркий были его лучшими друзьями, он не был уверен в том, что может рассказать им о случае с Элиссив. Но идти на попятный было уже поздно, и он рассказал эту историю, предусмотрительно изменив в ней кое-какие обстоятельства. В рассказанной им истории принцесса, движимая любопытством, зашла ночью в его комнату, чтобы узнать, кто он такой и что делает во дворце — а мессер Ирем вошел несколько минут спустя, положив конец их разговору.

— Брешешь! — не поверил Юлиан. — Этого не может быть, «дан-Энрикс». Ты все просто выдумал.

— Ну почему же, — неожиданно вмешался Марк. — Она запросто могла сделать что-то подобное.

— Ты что, знаком с принцессой?..

— Мы были представлены друг другу. Когда мой отец привез меня в Лакон, он получил аудиенцию у Императора. И взял меня с собой. Сказал, что мне не помешает посмотреть на жизнь двора.

Юлиан выразительно присвистнул.

— Ничего себе! Не знал, что твой отец настолько важная персона, чтобы лично разговаривать с правителем!

— Меня, по крайней мере, по ночам не навещала дочь Валларикса, — пожал плечами Марк.

Крикс покраснел.

— Вы же не будете кому-нибудь рассказывать о том, что я вам говорил?..

Из темноты донесся снисходительный смешок.

— Ты что, мы завтра же распустим этот слух по всему Лакону... — сказал Марк. — Так вот. Отец недели три меня натаскивал, чтобы я вел себя, как надо, и когда мы оказались во дворце, я думал только о том, чтобы что-то нечаянно не перепутать. Но на самом деле, все закончилось за две минуты. Отец представил меня Императору, я поклонился, а потом они заговорили о Нагорье, и отец велел мне выйти и ждать его за дверью. Разговаривали они долго, я со скуки стал бродить по галерее... ну и встретил дочь Валларикса. С ней еще была женщина. Такая, с жабьими глазами. Я им поклонился и сказал, что мое имя Маркий Валерик Этайн, что я сын лорда Этайна, и мой отец сейчас беседует с правителем. Еще сказал, что для меня большая честь увидеть будущую королеву. В общем, все сказал именно так, как требовал отец. Она должна была ответить, что она тоже рада нашему знакомству и что знает о заслугах моего отца... ну или еще что-то в этом роде. А она стояла и смотрела на меня с таким любопытством, будто в жизни ничего подобного не видела, а после этого спросила: «Сколько тебе лет?». Дама на нее шикнула, но принцесса и глазом не моргнула. Я ответил, что мне скоро исполняется одиннадцать. И тут она стала смеяться. «Одиннадцать! — передразнил Этайн, изображая тонкий голосок воображаемой принцессы. — А говоришь ты так, как будто тебе девяносто. Ну не могу же я серьезно называть тебя "мессер Этайн"!..» Та жаба прямо подскочила и как зашипит: «Принцесса! Это возмутительно!..». А я тогда просто остолбенел и не знал, как мне теперь себя вести. Потом подумал, что она, должно быть, жутко избалованная. Но потом, уже в Лаконе, я взглянул на это по-другому. Мой отец, он очень... — Марк замялся — очень сдержанный. Он всегда хотел, чтобы я вел себя, как взрослый. Даже когда мне было лет семь. Когда отец был дома, я боялся лишний раз заговорить. А говорили мы все время только о моей учебе. Я все старался делать так же, как и он. Так же слушать, так же улыбаться, подражать его манерам и походке. Он был мной доволен. Но когда мы всей семьей сидели за столом, и он расспрашивал о моих успехах в фехтовании или чистописании, мне иногда хотелось закричать и разбить что-то из посуды... или нарочно сказать какую-нибудь глупость... или, например, вскочить на стол с ногами. Но я точно знал, что никогда на это не осмелюсь. А принцесса...

— Сделала бы это в ту же самую минуту, как такая мысль пришла ей в голову, — понимающе закончил Крикс.

Услышав рассказ Марка о его отце, он уже не удивлялся, что тот так сурово наказал его за незначительное нарушение приличий.

— Кажется, теперь я понимаю, почему после приезда в Академию ты поначалу был таким занудой. Никогда ни с кем не ссорился, почти всегда молчал и улыбался, будто замороженный.

— Вот уж спасибо! — саркастично отозвался Маркий. — Я не «замороженный». Просто не всем же быть такими полоумными, как ты или принцесса.

Крикс наугад лягнул Этайна. И, естественно, попал.

— Да дайте уже, наконец, поспать!.. — взвыл Юлиан.

Лэру казалось, что он только на мгновение закрыл глаза, но, когда он открыл их снова, Маркий спал один, раскинувшись на лежаке, и незастеленный топчан «дан-Энрикса» тоже был пуст. Сначала Юлиан не придал этому значения — мало ли, для чего Криксу потребовалось выйти — но через несколько минут почувствовал тревогу. Подождав, для верности, еще пару минут, он сбросил одеяло, сунул ноги в сапоги и вышел в коридор.

Крикс обнаружился на наружной галерее. Одет он был так, как будто бы только что вылез из постели — в тонкую рубашку и мягкие черные гамаши. Балансируя руками, он медленно шел по каменному парапету опоясывавшего Рейнсторн балкона. Светлая рубашка резко выделялась на фоне беззвездного зимнего неба. Это было бы даже красиво, если бы прежде всего не выглядело так безумно. Юлиан испуганно застыл.

«Может, Рикс — лунатик?..» — неожиданно подумалось ему. А в самом деле. Все эти отлучки среди ночи, в том числе и та, из-за которой Рикса исключили из Лакона... Может, он и сам не замечает, как выходит в коридор и принимается творить Хегг знает что? Пока Юлиан обдумывал, не стоит ли окликнуть Крикса и проверить таким образом свою догадку, его лучший друг дошел до середины парапета и поджал под себя одну ногу. В том, чтобы стоять так на земле, не было ничего особо сложного, но балансировать так на перилах галереи, где достаточно один раз пошатнуться, чтобы все закончилось полетом с башни и ударом о мощеный двор Рейнсторна далеко внизу!.. Крикс покачался взад-вперед, заложил руки за голову. Потом развел их в стороны, как крылья. Юлиан боялся лишний раз вдохнуть. Лунатик энониец или нет, но, если его напугать, он наверняка упадет — и обязательно переломает себе кости. Лэру показалось, что в его жизни не было ничего дольше и мучительнее этих нескольких секунд. Только дождавшись, когда побратим неловко спустится с перил на каменные плиты коридора, калариец закричал.

Крикс обернулся.

Сразу стало ясно, что сомнамбулизм тут совершенно не при чем. По виску южанина стекала капля пота, но взгляд был живым и вполне осмысленным.

— Ты что тут делаешь? — глупо осведомился Лэр.

«Дан-Энрикс» заметно смутился.

— Тренируюсь... Отрабатываю равновесие.

— Посреди ночи?!

— Уже утро, — возразил южанин. — Просто в это время в феврале еще темно.

Юлиан подумал о своей теплой постели и медвежьем одеяле, дожидавшемся его на лежаке. Если Рикс был прав, то поспать еще у него вряд ли получится. Лэра переполняла мутная досада и желание дать выход своему недовольству. Но отец нередко повторял, что в походе напряжение, усталость или просто голод часто приводят к ссорам, которые играют на руку только врагам, поэтому настоящий мужчина никогда не поддается раздражению. Юлиан ограничился тем, что спросил:

— А зачем ты стоял на одной ноге, как цапля?

Крикс помедлил, прежде чем ответить.

— После этого Эйслита... в общем, так уж получилось, что я стал бояться высоты. То есть не самой высоты, а именно падения. Со мной такое уже было — в детстве, когда я однажды упал с дерева, на которое залез. Потом я долго никуда не лазил, пока не решился все-таки попробовать. Ну а теперь все по-другому... Я об этом много думал во дворце, пока лежал с больной ногой. Ты помнишь надпись на стене Эрхейма? Я пытаюсь научиться не бояться высоты. И не бояться страха.

Юлиан покосился на гранитный парапет, на котором энониец балансировал каких-то несколько минут назад, а потом снова перевел взгляд на «дан-Энрикса».

— Пообещай мне кое-что.

— Ну? — вяло отозвался тот.

— Найди скамейку, если хочешь прыгать на одной ноге. Но никогда не делай так, как в этот раз. Ты должен обещать, что больше не полезешь на перила, — сказал Лэр с нажимом.

— Ты говоришь, как мастер Хлорд, — сказал «дан-Энрикс» недовольно. — Они же широкие.

— Плевать, — отрезал Лэр. — Я не хочу, чтобы однажды ночью ты свалился вниз. Если ты не пообещаешь, что больше не будешь танцевать на парапете, я... я расскажу мастеру Хлорду, что ты бродишь по ночам. Посмотрим, как тебе тогда удастся приходить сюда и заниматься своим «равновесием».

Крикс стиснул кулаки.

— Ты этого не сделаешь.

— Нет, сделаю. И ты это прекрасно знаешь.

Несколько секунд они стояли друг напротив друга с таким видом, словно собирались драться. Потом Крикс тяжело вздохнул и уступил.

— Ну хорошо. Честное слово, я больше не подойду к этим перилам.

— Но ты придумаешь что-то другое, правда? — подозрительно спросил у него Лэр, которого такая быстрая капитуляция насторожила.- Например, станешь ходить по крышам в Нижнем городе, залезешь на Хрустальный купол или просто спрыгнешь с башни?

— Нет, спасибо. С башни я уже однажды прыгал, — сказал Крикс с каким-то странным выражением. Юлиан не сумел понять, что Рикс имел в виду, а тот сказал — Ладно, пошли уже домой, а то у меня все кишки промерзнут.

Две следующих ночи, остававшиеся до отъезда в Эрхейм, Юлиан спал беспокойно, а проснувшись, первым делом проверял, на месте ли «дан-Энрикс». Но, похоже, энониец держал слово и больше не выходил из комнаты после отбоя.

В день отъезда мастера внезапно объявили, что на этот раз их ждет большая честь: в крепости остановится правитель с его свитой, собирающийся в этот раз охотиться недалеко от Перевала. Поначалу это обстоятельство вызвало радостное оживление, но вскоре стало ясно, что визит Валларикса сулит всем обитателям Эрхейма кучу новых хлопот. Мастера гоняли учеников почем зря, приводя крепость в состояние, достойное того, чтобы принять в ней императора. Даже обычно мягкого и снисходительного Хлорда будто подменили, и учения по разворачиванию походного лагеря зимой он провел в духе Вардоса, заставив младших разровнять и очистить от снега большую площадку, самим обтесать и заострить толстые колья для ограды, обнести будущий лагерь крепким тыном... а потом разобрать почти готовую ограду и выстроить ее заново. Они уже валились с ног, а Хлорд по прежнему был недоволен. «От ограды лагеря зависит ваша безопасность, — сообщил он сухо. — А в вашей щелей больше, чем в ивовой корзине. Разбирайте». Разбирайте... снова. Бедные лаконцы чуть не застонали. Мастер хладнокровно поучал: сперва надо устроить земляную насыпь, потом врыть поглубже колья... К тому моменту, как они расставили шатры и получили разрешение вернуться в крепость, над Эрхеймом уже сгустились сумерки. Давно намозоленные руки Крикса за полдня покрылись свежими нарывами — а он все-таки пользовался некоторым снисхождением наставника, как человек, недавно вышедший из лазарета. Юлиан с Марком кляли менторов, на чем свет стоит. А Дарл только посмеивался, говоря: вы им еще спасибо скажете. Мол, настоящий воин должен собирать походный лагерь в два часа. Ну и потом, нельзя же опозориться перед правителем и его свитой.

Младшие уже не спорили — только смотрели на Димара мутными от усталости глазами. Даже известие, что на время пребывания правителя в Эрхейме все занятия будут отменены, а после окончания охоты намечается торжественный обед, не помогло лаконцам оживиться. Всем хотелось только одного: вернуться в свои комнаты и спать, спать, спать...

* * *

Дожидаясь возвращения охотников, Дарнторн с удовольствием рассказывал о собственных победах. Вероятно, он не врал — Крикс знал, что дядя часто брал его с собой, когда устраивал охоту. Но вот в то, что его недруг правда в одиночку добыл кабана, «дан-Энрикс» не поверил бы ни на минуту, хотя бы Льюберт и дополнил свой рассказ самыми красочными и правдоподобными деталями.

Кроме того, Крикс не мог забыть о том, какой опасности в эту минуту подвергаются охотники, в числе которых были Ирем и Валларикс, и от этого безудержная похвальба Дарнторна становилась просто нестерпимой.

— ...А потом я поднял его на копье, — договорил Дарнторн самодовольно, победительно поглядывая на Декарра и «дан-Энрикса». Ларс Тинто уже с полчаса как отлучился, чтобы помочь накрыть столы, составленные полукругом возле шатра Императора, и Крикс успел неоднократно пожалеть, что вместо Ларса не позвали его самого. Если уж их взяли в охотничий лагерь Валларикса в качестве пажей, то почему для него не нашлось какого-нибудь дела?!

— Представляю, каким крошечным должен был оказаться тот кабан, если все было так, как ты рассказываешь, — резко сказал он Дарнторну. — Я уверен, что на самом деле было вот что: охотники твоего дяди выгнали из леса поросенка, у которого даже еще не выросли клыки, и если бы ты не успел вовремя ткнуть его копьем, ваши собаки бы его сожрали. Даже дураку понятно, что взрослого вепря тебе нипочем не удержать.

— Ого, Пастух! Да ты, оказывается, знаток охоты?.. — покривился Льюберт. — Ты и кабана-то никогда не видел. Думаешь, наверное, что он такой же, как ваш деревенский хряк, с которым ты когда-то спал в обнимку.

— Закрой пасть, Дарнторн, — процедил Крикс. Нервы его были на пределе.

Льюберт только улыбнулся.

— Кстати, в старину никто не мог считать себя мужчиной, пока не убьет своего вепря.

— Или человека, — вставил Грейд.

Дарнторн одобрительно кивнул.

— Да. Или человека. Твой приятель-калариец мог бы кое-что об этом рассказать. У них этот обычай еще действует...

Тут Льюберт осекся и внимательнее посмотрел на собеседника.

— Смотри-ка, Грейд, да он же побледнел! — воскликнул он злорадно. — Вот уж никогда бы не подумал, что ты такой неженка...

Декарр с готовностью расхохотался.

Впрочем, если Льюберт и преувеличил, то не слишком. Крикс и в самом деле побледнел, хотя подначки Дарнторна тут были совершенно ни при чем. Крик пленника, распластанного на каменном алтаре, звучал в его ушах, как наяву. Крикс вряд ли мог сказать, что видел смерть — но он ее, по крайней мере, слышал.

Крикс рванул ворот своей рубашки, словно в шатре стало нечем дышать. Не глядя, натянул на плечи волчью куртку, одолженную Этайном и поэтому заметно жавшую в плечах — и выскользнул наружу, в пасмурный и ветреный февральский день. Немного постоял у полога шатра, глотая влажный предвесенний воздух. Дыхание постепенно выровнялось, но в висках еще стучало.

Их шатер был крайним в ряду, и неподалеку соблазнительно темнел край леса. Крикс задумчиво посмотрел на него. Потом на лагерь. Ловчие, прислуга, свита Императора — все были заняты каким-то делом, и в сторону Рикса никто не смотрел.

Скорее всего, здесь его не хватятся до возвращения охотников.

Он в последний раз взглянул на их шатер — и быстро зашагал в сторону леса.

Если Крикс надеялся, что на его уход никто не обратит внимания, то он ошибся. Льюберт, удивленный странным поведением «дан-Энрикса», заметил, что тень, заслоняющая выход из шатра, исчезла, и сообразил, что тот ушел. Только куда? Бродить по лагерю — или...?

Что «или», Льюберт не додумал даже про себя.

— Я ненадолго, — сказал он Декарру, поднимаясь на ноги. По счастью, Грейд едва ли понял, что отлучка друга как-то связана с «дан-Энриксом». Во всяком случае, он даже бровью не повел.

Выйдя наружу, Льюберт сразу понял, что не ошибался. Крикс шел к лесу — быстрой и решительной походкой человека, замыслившего какую-то глупость.

Несколько секунд поколебавшись, Льюберт пошел следом.

— Куда это ты собрался? — хмуро спросил он. Крикс не ответил. Да ответа, в общем, и не требовалось — было очевидно, что «дан-Энрикс» хочет спрятаться в лесу и посмотреть, как будет проходить охота.

Льюберт рассердился уже не на шутку. Идиот, нашел же место для бравады!.. Он нагнал южанина и пошел рядом с ним.

— Фэйры тебя возьми, Пастух! Ты что, уши дерьмом замазал? Нам приказали оставаться в лагере.

— Тебе приказали — ты и оставайся, — отозвался энониец вызывающе. — А я пойду прогуляюсь. А то надоело слушать, какой ты великий воин и охотник. Возвращайся в лагерь и выделывайся сколько влезет перед Тинто и Декарром. Только за мной не ходи. А то еще встретим кабана... ты до Адели добежишь быстрее Фэйро.

— Сам-то из штанов не выскочи от страха, — процедил Дарнторн, остановившись. И подумал: «Да чего я, в самом деле? Пусть себе идет. Сломает шею — мне же лучше... Надоел»

— Спасибо, постараюсь, — хмыкнул Крикс, не замедляя шага. И демонстративно затянул потуже пояс.

Оттого, что он не разозлился, Льюберту ужасно захотелось крикнуть ему вслед что-то обидное и резкое, что бы взбесило Пастуха и вынудило его обернуться.

— Трус, — сказал он в спину Криксу. — Болтун несчастный. Постоишь где-нибудь за ближайшей елкой — а потом будешь трепаться, что все видел.

Крикс неторопливо обернулся. Льюберт сам не понимал, что с ним случилось. С той минуты, как Пастух необъяснимо побледнел и вышел из шатра, его словно подменили. Все подначки Льюберта, которые бы раньше обязательно задели его за живое, сейчас бессильно падали, как стрелы на излете. Южанин смотрел на Дарнторна с нахальной, приглашающей улыбкой:

— Может, хочешь убедиться?.. Я не возражаю.

«Пропади он пропадом... — подумал Льюс. — Начнет потом болтать, что звал меня с собой — его дружки по всей Адели раззвонят, будто я струсил. Ну так что теперь, из-за подобной дури пропадать с ним за компанию?!»

— Пошли, — кивнул он Криксу, пожалев, что нож остался в лагере.

Пастух тоже был без оружия, и было невозможно просить подождать, пока он сбегает обратно за своим.

Идя след в след за Криксом и проваливаясь по колено в рыхлые сугробы, Льюберт изумленно спрашивал себя, как он позволил Пастуху втянуть себя в такую глупость. Да и самого «дан-Энрикса» — какая муха укусила? Ну, повздорили немного, так ведь в Академии бывали между ними ссоры много хуже этой. Так с чего он так завелся, спрашивается?

А вообще, со времени своего возвращения в Лакон Крикс стал какой-то странный, если не сказать — припадочный. Льюберта он то совсем не замечал, то вдруг, без всякой видимой причины, грубо огрызался в ответ на сравнительно невинную подначку. Бешеный, как его конь.

Вступать в беседу с Пастухом Льюберту не хотелось, так что оставалось только идти следом и смотреть то на сверкающий на бледном солнце снег, то на заснеженные ели, то на своего попутчика. Дарнторн сам не успел толком одеться, когда выскочил за Криксом, но его голову все-таки закрывал обшитый мехом капюшон плаща, а на руках были удобные перчатки из добротной кожи. Крикс красные от холода руки прятал в рукавах, а шапки не носил совсем. Вот куртка на нем была неплохая, из пушистой волчьей шкуры, но «дан-Энриксу» она явно была мала и коротка. От этого ноги южанина казались длинными, будто у журавля. И в том, как он, прихрамывая, перешагивал через сугробы, тоже было что-то журавлиное.

Дарнторн угрюмо шел за ним, жалея, что нельзя дать Пастуху хорошего пинка.

Крикс между тем как будто позабыл о своем спутнике. Он так уверенно прокладывал дорогу через лес, как будто они были не на Перевале, в нескольких часах езды от Деревянной крепости, а где-нибудь неподалеку от Петли, где каждый мог найти дорогу хоть с закрытыми глазами.

— Эй, Пастух, ты точно знаешь, куда мы идем?.. — спросил Дарнторн на всякий случай. Уж чего-чего, а заблудиться здесь с «дан-Энриксом» он не хотел бы ни за что на свете.

Крикс повел плечом — нетерпеливо, словно Льюберт не задал ему один-единственный вопрос, а ныл и жаловался всю дорогу.

— Знаю, не волнуйся.

И действительно — всего лишь через несколько минут деревья поредели, и впереди открылся заснеженный обрыв, напоминавший русло высохшей реки, а сразу же за ним — поляна, на которой можно было разглядеть несколько мужских фигур. Льюберт сразу же узнал мессера Ирема в простом темном колете, Валларикса в куртке, отороченной песцовым белым мехом, присланным из северных земель, а чуть поодаль — собственного дядю в теплом меховом плаще. Пожалуй, даже слишком теплом и тяжелом, не вполне удобном для охоты — а тем более такой охоты, как сегодняшняя. Там же был мессер Ван Ре — придворный егермейстер, Филомер Финн-Флаэнн с сыном Эймериком, и Фессельд — всего семь человек.

Прямо над обрывом наклонился выворотень — старое, сухое дерево с корнями, наполовину вырванными из земли какой-то страшной бурей, прокатившейся над Перевалом много лет назад. А чуть подальше рос его двойник — кряжистый, мощный дуб с такими же раскидистыми узловатыми ветвями. С той только разницей, что дуб-близнец был жив. Наверное, он был наследником погибшего.

Крикс указал на ветки, простиравшиеся над обрывом, и деловито пояснил:

— Залезем на него. Оттуда все будет отлично видно. Не стоять же прямо на краю; заметят.

Льюберт посмотрел на дуб — и покосился на попутчика то ли насмешливо, то ли сердито.

— «Будет видно»! — передразнил он «дан-Энрикса» — Ты долезь сначала хоть да нижней ветки. Или ты намерен на нее запрыгнуть?..

Крикс пожал плечами.

— Дай-ка мне свой пояс.

— Что?..

— То самое. Ремень сними, Дарнторн, — доходчивее разъяснил южанин, подавая Льюберту пример. — Или боишься — штаны свалятся?..

Льюберт злобно покосился на него и расстегнул ремень.

— Ты что, и на деревья никогда не лазил?.. — продолжал «дан-Энрикс», связывая пояса. — Плевое дело, сейчас переброшу наши пояса через ту ветку — а дальше подняться будет проще, чем по лестнице в Рейнсторне. Понял?

Льюберт решил не ронять достоинство, вступая в перепалку с Пастухом. Впрочем, следует отдать Криксу должное — на сей раз он оказался прав. Через пару минут они уже устроились на облюбованной южанином развилке двух ветвей, каждая из которых могла бы, пожалуй, выдержать троих таких, как Крикс с Дарнторном.

«Может быть, не так уж глупо было с ним пойти» — подумал Льюберт. — «Нас никто не видел, в лагерь мы тоже вернемся раньше, чем охотники. Зато дома все от зависти умрут, когда узнают. Если... если вообще поверят, что все это правда»

— Да поверят, куда они денутся, — негромко хмыкнул Крикс. А потом посмотрел на Льюберта уже серьезно. — Слушай, почему тебе так хочется, чтобы тебе все завидовали? Это что — приятно?..

Дарнторн осознал, что несколько последних фраз произнес уже вслух, и покраснел от злости.

— Не твое собачье дело, Рикс, — процедил он.

Пастух пожал плечами и замолк. На этом разговор угас, едва успев начаться.

Захрустели ветки. Шум катился через лес — все ближе, ближе, прямо на людей, стоявших по колено в рыхлом, чуть подтаявшем снегу. Среди многоголосого, отчаянного лая было слышно, как внезапно жалобно и тонко взвизгнула собака. Понимая, что ждать остается всего несколько секунд, вставшие полукругом на поляне люди застыли в предвкушающем, нетерпеливом ожидании.

В следующую секунду появился ОН.

Лорд Ирем вздрогнул. Ловчие, исследовавшие кабанью тропку, накануне объявили им с Ван Ре, что зверь, по их расчетам, должен быть огромным, и сказали невообразимое — шестнадцатипудовый. Ирем тогда промолчал, поморщившись на явное преувеличение. А теперь ясно видел, что охотники действительно ошиблись — но не так, как он считал еще сегодня утром. Не шестнадцать, а все восемнадцать пудов мог бы весить зверь, который вылетел из леса на поляну.

Этот вепрь был гораздо больше всех, каких Ирему доводилось видеть до сих пор. Пожалуй, даже знаменитый одинец, клыки которого хранились в Гобеленном зале в память об охоте Наина Воителя — и тот был куда меньше. В голове у рыцаря мелькнуло, что в заснеженных предгорьях Галахарра, где охотился народ Ван Ре, такого монстра не могли даже вообразить. Иначе бы не выдумали эту чушь про то, чтобы ходить на вепря в одиночку.

Кабан был старый — с жесткой, как наждак, щетиной, длиннорылой мордой и чудовищными, загнутыми вверх клыками. Маленькие, налитые кровью глаза вепря, вероятно, в тот момент были затянуты багровой пеленой, словно у воина-дайни, Одержимого-в-бою.

Он мчался прямо на Валларикса, как к будто с самого начала подгадал выскочить на поляну в точности напротив Императора.

Король всех вепрей на десятки, даже сотни стае возле Перевала, он, бесспорно, выбрал для себя достойного противника — другого короля.

Взметнулась легкая поземка, отмечая бег, который не смогла бы задержать даже стена — что говорить об одном человеке, вставшем на дороге кабана. Поднять такого на копье — даже и думать нечего, проще уж было бы взвалить себе на плечи кованные ворота Деревянной крепости и попытаться унести. Одна надежда — выбрать правильный момент и отшатнуться в сторону, а то и откатиться по земле, чтобы секач не смог ни растоптать, ни разорвать охотника кривыми, как ножи, клыками.

Но Ирем уже видел — а прежде всего и чувствовал — что сейчас ждать от Императора благоразумного поступка бесполезно. Валларикс с готовностью пригнулся, поудобнее перехватив копье... Его глаза сверкали, на губах блуждала отстраненная улыбка — словно он опять был на турнире, с белой лентой Элики, пришпиленной к плечу.

И не было, не оставалось ни у одного из остальных охотников даже секунды броситься наперерез — оттолкнуть или просто заслонить собой от смерти. Да Император этого и не хотел.

Сшиблись!

Ирему почудилось, что это он держался за копье, когда оно вонзилось в шею зверя. Напружинилось и затрещало крепкое древко, которое сейчас определяло судьбы государства и Династии. Переломись копье — и Императору не жить.

Но — обошлось. Валларикса вместе с копьем приподняло и потащило по сугробам.

Ирем сам не помнил, как он оказался рядом и перехватил древко копья чуть ниже, чем держал Валларикс. «Вдвоем — удержим!» — пронеслось у него в голове.

Но он ошибся.

В грудь как будто бы ударило бревном от стенобитного тарана. Ирем хотел что-то крикнуть Валлариксу — зубы звучно клацнули, едва не отхватив ему пол-языка. И их — обоих! — потащило дальше. Правда, медленнее и теперь уже — с натугой.

Подоспел Ван Ре, вонзил в бок вепря свой хольмарн — кабаний меч с особой, прочной и широкой контргардой, заменявшей втулку на охотничьих легелионских копьях.

Что делали остальные лорды, Ирем знать не мог. Но, вероятно, не у одного из них мелькнуло в голове, что вот сейчас они могли бы раз и навсегда избавиться от них обоих. И от Императора, и от его телохранителя, так сильно досаждавшего Совету.

Может, оттого никто из них и не спешил на помощь.

...Когда Дарнторн увидел, что на чудом не переломившемся копье повисли уже двое — Валларикс и коадъютор — первая вспышка радости сменилась каким-то тревожным, непонятным ощущением. Льюберта как будто укололо что-то острое, холодное... чужое. Только что он был почти счастлив и от всей души желал, чтобы Валларикс, наконец-то, поплатился за свой приговор его отцу. И вот — уже хотелось вовсе здесь не быть, остаться в Академии и ничего не знать об императорской охоте.

Лорд Бейнор, приглашенный поучаствовать в «забаве», находился здесь же. Льюберт видел дядю очень хорошо. И уж тем более отлично видел, что тот не намерен бросаться на помощь Императору. Его не спросят, почему он этого не сделал. А если и спросят — что ж, ему случалось с блеском выходить и из гораздо более щекотливых положений.

Например, когда Совет судил его родного брата...

Каларийский выскочка был враг. А уж Валларикс — тот тем более был враг, и в другое время Льюберт только презирал бы коадъютора за верность Императору. Но Ирем, не задумываясь, бросился правителю на помощь, и в груди гадюкой шевельнулась мысль — а сделал бы лорд Бейнор то же самое ради отца? Или он точно так же, как теперь, стоял бы в стороне и выжидал, чем кончится? А про себя уже придумывал уверенные, гладкие ответы, что сказать, если кто станет приставать с расспросами?..

Льюберт сам ужаснулся своим мыслям. Но остановить их — был уже не в силах.

Внутри как будто поднял голову кто-то чужой — и, не слушая запретов, бил, бил, бил наотмашь по больному. «А достойно ли — есть с кем-то за одним столом, поехать вместе на охоту и дорогой вести самую непринужденную беседу, а в момент опасности припомнить, что вчерашний сотрапезник тебе враг, и защищать его не стоит?» — заходился голос. И, не дав ответить на вопрос, уже шипел: «А чего еще ждать от человека, который предал родного брата?»

Льюберт вздрогнул.

Предал?.. До сих пор он никогда, ни разу, даже в мыслях не обвинил дядю в том, как тот повел себя во время разбирательства по делу заговорщиков. А сейчас, глядя на неподвижную фигуру лорда Бейнора, внезапно понял — предал.

В самом деле, предал.

О чем думал Крикс, сидевший рядом с ним, Дарнторн не знал. Но когда тот вдруг перекинул ногу через ветку, на которой они кое-как устроились, и, обдирая руки, соскользнул вниз по стволу, Льюберт, наблюдавший за развитием событий словно в полусне, очнулся. И сообразил, что его враг тоже увидел, что, кроме Ван Ре, никто из лордов не намерен помогать правителю. И бросился на помощь — сам.

Один. И без копья. Туда, где не справлялись трое сильных, опытных в бою мужчин.

Да кто бы сомневался, что у Рикса в голове — солома. И притом — трухлявая...

Додумывал эту идею Льюберт на ходу, прыжками настигая полоумного «дан-Энрикса». Тот и без того опередил его, слезая с дерева, а теперь бросился вперед так быстро, что Дарнторн уже испугался — не догонит. Но «дан-Энрикс» так спешил, что налетел на выворотень, наклонившийся над склоном, чудом удержался на ногах — и Дарнторн успел-таки остановить его у самого обрыва.

Дотянулся, ухватил за меховой рукав, рванул к себе.

«Дан-Энрикс» обернулся. Глаза у него были дикие.

— Пусти!

Дарнторн, с трудом переводя дыхание после головокружительного спуска и прыжков через сугробы, только отрицательно покачал головой.

...Крикс почувствовал, что зацепился рукавом, и со всей силы дернул, но рукав не поддавался. Тогда он повернулся — отцепить. Да хоть и с мясом оторвать — не жалеть же о паршивой куртке, когда там, внизу...

Но это оказался не сучок от выворотня и не ветка дерева.

Это был Дарнторн, который тоже, выходит, не захотел дальше сидеть на дереве и бросился за ним. А теперь собирался ему помешать. Еще бы. Ведь Дарнторн хотел, чтобы с Валлариксом произошло несчастье. Крикс еще в начале, когда вепрь вылетел из леса и сразу направился к правителю, увидел на лице Дарнторна отблеск торжества. И радостного предвкушения.

Надо было быть дураком, чтобы не понимать, насколько велика опасность. Льюберт это понимал — и даже не скрывал злорадства. Тогда Крикс едва сдержался, чтобы не сшибить его на землю, и решил на Льюса больше не смотреть. Тем более что и происходившие внизу события не оставляли времени следить за тем, какие еще рожи корчит Дарнторн.

И вот теперь Дарнторн опять ставил ему палки в колеса. Пока внизу лорд Бейнор Дарнторн безразлично наблюдал, чем кончится страшная схватка с кабаном, его племянник тоже решил внести свою лепту. И полез, куда его не просят.

— Пусти! — выдохнул «дан-Энрикс».

В глазах Льюса промелькнула тень сомнения, но он все-таки решительно мотнул темноволосой головой. Оттуда, где они стояли, невозможно было различить, что происходит на поляне. Может быть, правителя уже...

Крикс понял, что он — вообще-то — никогда по-настоящему не ненавидел Льюберта Дарнторна.

До сегодняшнего дня.

Крикс размахнулся и ударил Льюберта в лицо, вложив в этот удар всю свою злость. Он метил в нос, но Льюс успел отдернуть голову, и удар пришелся в челюсть. Зато следующий попал именно туда, куда назначено.

Предатель. Сын предателя.

Льюберт успел-таки прийти в себя и наконец ответил. Боли Крикс не ощутил. Он сгреб Дарнторна за грудки, чтобы приложить спиной о выворотень, но тот свалил его подсечкой под колено — и, увлекая Льюса за собой, Крикс покатился по неровному, крутому склону.

Под снегом тут и там скрывались камни, а по пути нередко попадались хилые, кривые деревца, но разозленные лаконцы их едва ли замечали. Снег забился им за шиворот, мокрые волосы лезли в глаза. О кабане они уже забыли. Не помышляли и о том, что скатятся живым заснеженным клубком чуть ли не под ноги охотникам.

Все это сейчас было не так важно.

Склон закончился и, ощутив под собой ровную землю, Крикс столкнул с себя Дарнторна, навалился на него и крепко стиснул горло своего противника.

Дарнторн почти перестал отбиваться — только вяло копошился на снегу, придавленный к земле всем весом Крикса. Становилось все труднее сделать вдох, а жесткие, мозолистые пальцы нажимали все сильнее, словно Крикс и впрямь решил его убить. Сперва Дарнторна окатило ужасом — задушит ведь! — но он гораздо раньше самого «дан-Энрикса» сообразил, что — не задушит. Даже не пытается, если на то пошло. Хотя, если судить по бешеным глазам — наверное, хотел бы...

Ерунда. И искаженное лицо, и яростно оскаленные зубы — тоже ерунда, на самом деле Крикс уже опомнился. Просто уму непостижимо, как при всей своей запальчивости — и, как ни обидно это признавать, успехах в обращении с оружием — южанин умудрялся быть таким слюнтяем.

«Фэйров идиот! Кретин безмозглый...» — думал Льюберт.

Было бы неплохо поделиться этими соображениями с Криксом, но сквозь стиснутое горло проходил только чуть слышный сип.

А потом какая-то неведомая сила оторвала от него Крикса и швырнула его в сторону.

— Это еще что? — рявкнули сверху — как померещилось Дарнторну, прямо с блеклого зимнего неба.

Льюберт не ответил — он ощупывал шею, которой предстояло к вечеру покрыться синяками, и давился кашлем, лежа на земле.

— Ничего, мессер Ван Ре, — бодро ответил Крикс. Над тем, что говорить, он не задумывался — слишком въелась в каждого из них привычка точно так же отвечать любому из Наставников, заставшего учеников на месте преступления, будь то кража пирожков и вяленого мяса с кухни, драка или же попытка смазать салом лестницу, ведущую в каморку мастера Ратенна. Но все-таки наставник в Академии — это одно, а лорд Ван Ре, распорядитель императорской охоты — совсем другое...

Вскочив на ноги после толчка Ван Ре, Крикс убедился, что и император, и лорд Ирем были живы. Более того, ни один из участников охоты не был даже ранен. Сделав это важное открытие, Крикс с облегчением вздохнул. И запоздало удивился: как он мог подумать, что с ними и вправду может что-нибудь случиться? Или что кому-нибудь из них — смешно сказать! — могла понадобиться его помощь?.. Коадъютор и правитель вместе с остальными охотниками стояли над гигантской черно-бурой тушей кабана, и обернулись лишь теперь, привлеченные внезапным появлением лаконцев. Крикс чувствовал, что взгляды шестерых мужчин устремлены на них с Дарнторном — в лучшем случае с недоумением. О том, какие чувства выражал бесстрастный взгляд мессера Ирема, «дан-Энрикс» предпочел не думать. Вместо этого он задался вопросом — а случалось ли еще когда-нибудь такое, чтобы два лаконца ненароком помешали развлекаться Императору?..

— Что значит «ничего»? — рыкнул Ван Ре, опять напомнив Риксу мастеров из Академии. — Как вас сюда занесло? Вы что, пришли сюда из Деревянной крепости?

Взгляд егермейстера уперся в Льюберта, как будто Ван Ре ждал ответа именно от него. Конечно, было бы совсем не обязательно опять выскакивать, куда не просят, но Дарнторну Крикс не доверял. Надо было вмешаться, пока его недруг не начал вываливать собравшимся, как было дело. Энониец твердо знал, что после этого он никогда в жизни больше не заставит себя посмотреть в глаза язвительному коадъютору.

К тому же, самого Дарнторна тоже нужно было выручать. Хотел он, чтобы Валларикс попал в беду, или же нет, но Валларикс остался жив, и сейчас это уже не казалось Криксу таким важным.

Может быть, если бы не отец Дарнторна, а его отец участвовал когда-то в заговоре против Императора, Крикс тоже наблюдал бы за охотой с жадным нетерпением, надеясь, что с правителем произойдет несчастье. Арклесс говорил, что это очень глупая привычка — все пытаться мерить на себя. Может быть, и правда. Но Крикс знал, что по-другому у него вряд ли когда-нибудь получится.

Да и потом, если уж быть честным до конца, то Льюберт потащился на обрыв из-за его подначек.

— Простите, лорд, — сказал «дан-Энрикс» егермейстеру. Голос, ставший хриплым и чужим от холода, упорно не желал звучать просительно. — Это моя вина. Дарнторн хотел остаться в лагере. Он бы не пошел сюда, если бы я не предложил ему. Мне просто захотелось хоть издалека взглянуть на вепря, о котором говорил загонщик.

— Издалека? — повторил егермейстер, вытаращившись на наглого лаконца. Крикс подумал, что наставники в Лаконе, привыкшие к подобным заявлениям, на месте Ре и бровью бы не повели. Зато халаррский лорд смотрел на Крикса так, как будто бы тот плеснул ему за ворот шайку ледяной воды.

Крикс опустил глаза, изображая запоздалое раскаяние, но почувствовал, что получается не слишком убедительно. Да, по правде говоря, ему сейчас было не до Ван Ре с его расспросами. Взгляд лаконца не задерживался на утоптанном снегу — его так и тянуло посмотреть в ту сторону, где в десяти-пятнадцати шагах от них стояли Валларикс и Ирем.

Ван Ре чувствовал, что начинает закипать. Он еще не вполне пришел в себя после опасности, которой — по его вине! — подверг себя Валларикс, и меньше всего хотел сейчас возиться с этими двумя лаконскими щенками.

Лорд Ван Ре с удовольствием дал бы по шее им обоим. Но один — тот, что возился на земле, пытаясь встать — был родственником Бейнора Дарнторна, и из вежливости следовало предоставить наказание племянника на усмотрение главы Совета. А второго, слизывающего кровь с разбитых губ и безо всякого стеснения таращившего глаза на Императора, сразу окликнули. Причем не кто-нибудь, а сам лорд Ирем.

— Рикс, поди сюда.

При этом глава Ордена, страдальчески нахмурясь, посмотрел на смуглого лаконца так, словно хотел сказать — «Глаза бы мои тебя не видели!».

— Сбегай к роднику, — велел он, леденящим взглядом останавливая мальчика, понявшего слова «поди сюда» слишком буквально и остановившегося в трех шагах от Императора. — Я забыл там свой плащ и флягу. Сюда не возвращайся, мы дождемся здесь загонщиков и вернемся к лагерю. Там и отдашь. А ты, — лорд перевел взгляд на Дарнторна, — что разлегся?.. Марш за ним.

«И верно, — рассудил Ван Ре. — Раз уж эти два сопляка все равно здесь, пусть приносят хоть какую-нибудь пользу»

Спустя несколько дней после их возвращения из крепости Лэр вместе с остальными первогодками сидел в скриптории, слушая, как наставник, мэтр Хайнрик, рассказывает об аварцах. Чтобы младшие ученики не заскучали, Хайнрик разбавил повествование о географии и государственном устройстве Авариса рассказом о тайном клане политических убийц, служащих Ар-Шиннору и названных Призраками за свою способность незаметно подбираться к своей жертве. О Призраках и о горной цитадели под названием Айн-Рэм, где обучали членов клана, слагали легенды, тем более, что большинство этих историй в самом деле больше походили на страшные сказки, чем на правду. Первогодки слушали наставника, приоткрыв рты — на этот раз никто не перешептывался и не рисовал на грифельной доске, закрывшись локтем от соседа. Когда Хайнрик перешел к следующей теме, Крикс нагнулся к уху Юлиану и шепнул, что после окончания занятий будет ждать его на внутреннем дворе. Предчувствуя неладное, Лэр все-таки пришел в назначенное место — и увидел, что Крикс позаимствовал у Кэлринна его щегольский белый шарф. А кроме того, прихватил два тренировочных меча.

— Хайнрик сказал, что Призраки тренируются с завязанными глазами. Я хочу понять, как у них это получается. Поможешь?.. — спросил Крикс, и, не дожидаясь ответа, туго завязал шарф Кэлрина у себя на глазах. Плотная белая повязка резко выделялась на фоне смуглого лица. Крикс протянул Юлиану один из мечей. — Приступим? Бей.

— Ты что, сдурел? — тоскливо спросил Лэр. После того, как «дан-Энрикс» занимался «отработкой равновесия», Юлиан думал, что друг уже ничем не сможет его удивить. Но увы — «дан-Энрикс» просто фонтанировал идеями. А если они вдруг случайно иссякали, всегда находился кто-то вроде Хайнрика, кто ненароком наводил южанина на очередную потрясающую мысль. — Слушай, ну зачем тебе все это?..

— Мне просто хочется попробовать, — пожал плечами Крикс. Он стоял в трех шагах от Юлиана, направив на него острие своего деревянного меча. Поза и крепко стиснутые на рукояти пальцы выдавали напряжение "дан-Энрикса". Лэр попытался представить, что чувствует человек, не знающий, в какой момент и с какой стороны последует удар. Должно быть, ощущение не слишком-то приятное. Крикс облизнул сухие губы и сказал:

— Без поддавков.

Юлиан пожал плечами и ударил.

Крикс неловко отмахнулся, но меч Лэра без труда обошел неуклюжую защиту и ударил Крикса по плечу. Если совсем «без поддавков», удар можно было направить в локоть и надолго вывести «дан-Энрикса» из строя, но, в конце концов, друг не просил его калечить.

А хоть бы и попросил...

Южанин отступил на шаг, вернувшись в строгую оборонительную стойку.

— Еще раз!

Юлиан опять атаковал. Крикс снова пропустил удар, зато секундой позже сам достал противника, забывшего закрыться от контратаки.

— Как ты догадался?.. — буркнул Лэр, лизнув разбитые костяшки и тряся рукой.

— Я просто подумал, что не стал бы много думать о защите, если бы противник ничего не видел, — отозвался Крикс и предложил — Надень перчатку, если хочешь.

— Да катись ты к фэйрам! — возмутился Лэр. — Кем ты себя вообразил?.. Дерешься без защиты и еще с повязкой на глазах, а мне советуешь надеть перчатку. Сам сперва парируй хоть один удар!

Не дожидаясь, пока Рикс попросил его продолжать, Юлиан ударил его под колено, «рассекая» сухожилие, легко отбил ответную атаку и в довершение всего чиркнул «дан-Энрикса» по шее самым кончиком меча.

Крикс кивнул, признавая свое поражение. Юлиан не обольщался, что на этом несуразная тренировка завершится — энониец был слишком упрям, чтобы так просто отказаться от своей затеи. Так что они пробовали раз за разом, пока колокол не известил их, что пора идти на ужин. Крикс вздохнул и стянул с головы влажный от пота шарф. Несколько ударов, все-таки отбитых им за время тренировки, правильнее всего было отнести на счет случайности и чистого везения.

— По-моему, это пустая трата времени, — заметил Лэр, приняв у друга меч. Он обратил внимание, что руки у южанина дрожат от напряжения, как будто бы все это время он махал утяжеленным тренировочным мечом, а не обыкновенной деревяшкой.

— Наверное, я не с того начал, — признал Крикс. — Хайнрик же говорил, что прежде, чем начать сражаться таким способом, Призраков долго учат просто двигаться вслепую. Пользоваться остальными органами чувств. Плюс Внутреннее зрение...

— Ну, ты еще начни вдыхать люцер, — заметил Лэр сварливо. — Призраки ведь так и делают! А если ты начнешь ходить по Академии с повязкой на глазах, то только зря расквасишь себе нос.

Его побратим дипломатично промолчал, но Юлиан понял, что идея уже глубоко запала в голову «дан-Энриксу». Этим же вечером он, завязав глаза шарфом, раз за разом поднимался в спальню — и опять спускался в общий зал. Ученики Талгвира со смехом спрашивали, с кем это Крикс играет в жмурки, и не упускали случая дернуть «слепого» за рукав или, затаившись в арке у стены, внезапно хлопнуть по плечу. Крикс вздрагивал, отшатывался от очередного шутника и под громоподобный хохот остальных шел дальше. Впрочем, когда Талли Мартейн в очередной раз шагнул ему наперерез, Крикс ловко уклонился от его руки, что вызвало насмешливый, и в то же время восхищенный гул.

— Ты так сопишь, что тебя слышно с того конца зала, — сказал Крикс пренебрежительно. И проскользнул на лестницу мимо растерянного Талли.

Так продолжалось больше двух часов. В последний раз сбегая по ступенькам лестницы перед отбоем, Крикс с восторгом чувствовал, что неуверенность, сопровождающая каждый шаг еще в начале вечера, рассеялась, и двигаться стало гораздо легче. Конечно, это была всего-навсего их башня, и он знал здесь каждый поворот и каждую ступеньку почти так же хорошо, как если бы сам строил Рейгенстурм, но все-таки упрямое сопротивление своего тела, ежеминутно ожидавшего падения и боли, победить было непросто.

Крикс услышал, что какой-то человек поднимается по лестнице ему навстречу, и сдвинулся к стене, чтобы дать ему пройти.

Но, увидев Крикса, прыгающего через ступеньки с плотной шелковой повязкой на глазах, человек тоже поспешил посторониться, и «дан-Энрикс» буквально влетел в его объятия. Окажись на месте невидимки кто-то из его отряда или даже старший ученик, для них обоих это столкновение, наверное, закончилось бы у подножия башенной лестницы. Но попавшийся навстречу человек удержал равновесие и, решительно отстранив от себя Крикса, голосом их мастера спросил:

— Рикс, что еще за шутки?..

Крикс неловко сдернул с головы повязку и пробормотал положенные извинения. Наставник Хлорд нахмурился.

— Нет уж, оставь себе свое «мне очень жаль», и объясни, какого лешего ты носишься по лестнице с повязкой на глазах.

Крикс покосился на шарф Кэлрина, который он по-прежнему сжимал в руке, и попытался быстро подыскать какое-нибудь удовлетворительное объяснение. Но мастер перебил его, сказав:

— Во имя Альдов, мальчик, прекрати. Мне твое выражение лица «что-бы-еще-соврать?» уже смертельно надоело.

Крикс почувствовал, что краснеет. В последнее время ему приходилось скрывать так много всего, что он теперь сначала врал, а потом уже спрашивал себя, была ли в том необходимость. Правда, раньше ему никогда не приходило в голову, что это так заметно.

— Мэтр Хайнрик рассказал нам про Айн Рэм. Про то, как тренируют Призраков, — уточнил он. — И я подумал...

— А-а, — негромко отозвался Хлорд. — И как? Что-нибудь получается?

Крикс объяснил, что из его первой попытки ничего не вышло, и он решил для начала приучить себя без страха двигаться с повязкой на глазах. Хлорд кивнул.

— Понятно... Но носиться сломя голову по башне и бросаться на людей не стоит. Зайди ко мне завтра утром перед тренировкой, я расскажу тебе об упражнениях, принятых в Айн Рэме. Я только хочу предупредить тебя — не огорчайся, если ничего не выйдет. Внутреннее зрение — это как магия. Не каждому дано.

Но глаза Крикса уже заблестели. Вряд ли он воспринял предостережение Наставника всерьез.

— Спасибо, мастер. Может быть, я поднимусь и принесу то, что вам нужно?..

Хлорд усмехнулся углом рта.

— Я догадываюсь, что тебе в твои двенадцать менторы должны казаться просто стариками, но среди нас пока нет таких, кого бы затруднил подъем по лестнице. А поднимался я как раз затем, чтобы поговорить с тобой. По-видимому, выслушав рассказ о Призраках, ты был так увлечен, что совершенно позабыл о том, что у тебя сегодня вечером был урок музыки?..

Крикс сразу же почувствовал ловушку. Если бы наставник Хлорд считал, что он и в самом деле пропустил урок случайно, по забывчивости, он бы ограничился коротким замечанием, сделанным утром на разводе или даже в трапезной. А раз уж он пришел сюда, чтобы спросить об этом, значит, ментор знал, как обстоят дела на самом деле. И безопаснее всего было ответить честно.

— Нет, наставник. Я ничего не забыл. Просто я уже пару месяцев не посещал эти уроки.

Хлорд кивнул.

— Вот именно. Мэтр Эттар сказал, что остальные по твоему наущению врали ему, что ты все еще лежишь со сломанной ногой.

— Нет! Я просто... не особенно хотел туда ходить. И попросил, чтобы ему не говорили, что я уже выздоровел.

— А, ну это, разумеется, меняет дело, — вздохнул Хлорд. — И сколько ты еще рассчитывал «лечиться»?..

— Не знаю, мастер. Мне бы не хотелось больше заниматься музыкой.

— А мне бы не хотелось слушать, как наставники приходят жаловаться на моих учеников. Но иногда приходится. И знаешь, почему?.. Потому что некоторые ученики считают себя исключением из правил, — хмуро сказал Хлорд. — Ты должен был знать, что занятия музыкой в Лаконе так же обязательны, как тренировки и чистописание. Пока ты здесь, ты будешь делать все, что тебе скажут. И постарайся сделать так, чтобы наставник Эймерик больше не приходил ко мне со своими жалобами.

— На что ему-то жаловаться?.. — не сдержался Крикс. — С тех пор, как я пришел к нему впервые, он только и делал, что твердил, что я бездарен, что у меня пальцы кузнеца и проще было бы учить играть медведя. Мне казалось, что он должен радоваться, если я не стану больше к нему приходить.

— Это не оправдание, — сухо заметил ментор. — Эймерик же не обязан сделать тебя менестрелем. Он обязан научить тебя тому, что полагается знать образованному человеку рыцарского сословия. И независимо от того, как ты — или он сам — относитесь к этим урокам, они будут продолжаться. И ты больше никогда не станешь пропускать их без уважительной причины. Ясно?

Крикс подумал, что финальные вопросы типа «Ясно?» или «Ты все понял?» служат мастерам Лакона для того, чтобы надежно пресекать любые возражения и замечания со стороны учеников. Ответить на такой вопрос иначе, чем «Да, мастер» было просто невозможно. А ответив, уже невозможно было не исполнить отданный приказ. И хотя говорил ты вроде бы о том, что просто услышал и правильно понял сказанное, само собой получалось так, как будто ты со всем согласен. Порой это ужасно выводило из себя.

Одна беда — сказать «Не ясно!» было бы не просто дерзко, но вдобавок прозвучало бы довольно глупо.

— Да, наставник. Я все понял, — хмуро согласился он. — Вы назначите мне отработку?

— Я уже договорился с Эймериком. Он любезно согласился посвятить тебе свои свободные часы.

Крикс едва не задохнулся от негодования. Кто же мог знать, что Эймерик окажется настолько подлым типом?.. Он ведь его тоже выносить не мог — а тут вдруг согласился заниматься с ним в три раза чаще, чем положено! Неужели правда, что люди способны наступить себе на горло, лишь бы посильнее досадить другому?

— Пойдешь к нему завтра, — подытожил Хлорд. — И не забудь сначала извиниться за свое неуважительное поведение.

«Нет уж, — мрачно подумал Крикс. — Если мне все равно придется убивать каждый второй свободный вечер на Эттара с его деревяшкой, то без моих извинений он как-нибудь обойдется».

* * *

Придворный менестрель Феррен Малик нечасто заходил в Лакон, но в этот раз один из его бывших учеников просил его зайти и оценить написанную им канцону. И сейчас Малик сидел в удобном кресле, развернув его к камину, и внимательно смотрел на желтоватый лист, исписанный столбцами букв и цифр. Новомодной нотной грамоты, придуманной в Бейн-Арилле, Эттар не признавал, Как, впрочем, и большая часть столичных музыкантов.

В просторной комнате с высоким потолком висела тишина, подобная слишком туго натянутой струне. Эймерик сидел, как на иголках, ожидая, пока гость произнесет свой приговор. Мэтр Малик не торопился. Время от времени он тянулся к небольшому столику, на котором стоял поднос, два узких кубка и тарелка с сухофруктами, и отпивал чуть-чуть оремиса, не отрываясь от листа. В конце концов Фаррен кивнул и отложил исписанный пергамент.

— Что тут скажешь... Безупречно, как всегда.

— Благодарю, — Эттар польщенно улыбнулся. — Я очень рад, что вам понравилось. Ничье мнение не значит для меня так много, как ваше.

Мэтр Малик поднял глаза на бывшего ученика и тяжело вздохнул.

— Боюсь, что ты неверно меня понял, если посчитал мой отзыв похвалой. Придраться здесь и правда абсолютно не к чему. Но это не канцона, а математическая формула.

Эймерик надулся, на мгновение напомнив своему учителю высокого и тощего подростка, с которым они когда-то часто спорили на эту тему.

— Вы же знаете, Canon Musica — это та же алгебра. Так учит нас великий Болдуин.

— Но сам-то Болдуин был музыкантом, а не математиком. А ты всегда слишком много внимания уделял форме, — сказал старший менестрель устало. — Спору нет, твои канцоны идеальны, твои элегии изящны, а хоретты выверены до последнего аккорда. Но они, ты уж прости меня — мертвы. Ты мог бы стать прекрасным музыкантом, если бы хоть иногда позволял себе отступать от правил ради чувства. По твоему произведению легко понять, что ты писал его, не выходя из комнаты. Развейся, Эйк! Сходи на берег моря. Посиди, послушай, как шумит прибой. Уверен, ты не помнишь, как трубят рожки на императорской охоте или как кричат ночные птицы в Мирном. Вот и освежи воспоминания. Или хотя бы просто поброди по улицам, послушай, как звучит и дышит город. Тогда ты начнешь писать живую музыку.

— Вам легко говорить, — Эттар досадливо поморщился. — Если бы я делал то же, что и вы, учитель — я хочу сказать, если бы я играл перед ценителями, достойными моего искусства, а все остальное время слушал шквал восторженных похвал, то я бы мог позволить себе и сидеть на берегу, и любоваться на закаты, и все что угодно. Но вместо того, чтобы искать источник вдохновения, или, как вы выразились, «слушать город», я должен возиться с дюжиной ленивых неучей в неделю. И приходится немало потрудиться, чтобы вколотить в их головы хотя бы самые элементарные понятия о музыке.

— Да, это непросто, — согласился Малик, вспоминая, сколько он промучился с самим Эттаром. — Но у меня тоже есть ученики, мой друг.

— Конечно... Только ваши, вероятно, отличают терцию от квинты. А эти лаконские балбесы щиплют струны жесткими негнущимися пальцами — да еще с таким видом, словно делают мне одолжение. Сегодня, кстати говоря, как раз придет один из худших. Врун, бездельник и тупица. Из той категории людей, кто оскорбляет инструмент одним своим прикосновением. Вообще-то он нечасто удостаивал вниманием мои занятия, но в этот раз наверняка надумает прийти, — сказал наставник не без яда.

— Почему? — полюбопытствовал Феррен.

— Едва ли из желания чему-то научиться. Он не появлялся здесь с Эйслита. Но вчера мое терпение иссякло и я побеседовал с его наставником, а тот... Хотя зачем вам все эти подробности? Я просто хотел объяснить, что в Академии не скоро наберешься вдохновения.

Эйк тяжело вздохнул, всем своим видом демонстрируя, что от такой тяжелой ноши, как наставничество в Академии, любой менее стойкий человек стал бы негодовать и жаловаться на судьбу, но он намерен, не ропща, нести ее и дальше. Глядя на исполненное благородной скорби лицо бывшего ученика, Ференн почувствовал себя заинтригованным.

— Любопытно. Ты позволишь мне взглянуть на этого лаконца?

Это предложение заставило Эттара позабыть о своем меланхолическом позерстве и уставиться на бывшего наставника во все глаза.

— Зачем?..

Мэтр Малик неопределенно взмахнул рукой.

— Даже не знаю, — сказал он беспечно — Ты так красочно его расписывал... К тому же я хотел бы оказать тебе услугу и позволить хоть немного отдохнуть. Так что, если ты не против, я на один вечер заменю тебя, а ты сможешь заняться чем-нибудь другим.

— Вы очень любезны, мэтр, — пробормотал Эймерик. — Но, честное слово, это неудобно...

Малик отмахнулся.

— Хватит, Эйк. Не будем тратить лишних полчаса на никому не нужные любезности. Выматывайся-ка отсюда. В город, в парк, к Морскому змею — куда пожелаешь... Только скажи, как зовут твоего «тупицу и бездельника», чтобы я, по крайней мере, знал, как к нему обращаться.

Эймерик растерянно ответил:

— Крикс, — Малик вопросительно приподнял брови, и Эттар поправился — Крикс из Энмерри по прозвищу «дан-Энрикс».

— Хорошо, теперь иди. Удачи, Эйк.

— И вам, учитель, — мрачно кивнул тот. — Альды мне свидетели — она вам еще пригодится.

Крикс по прозвищу «дан-Энрикс» оказался энонийцем. После раздраженной речи Эймерика менестрель рассчитывал увидеть юношу постарше — одного из тех, что шляются по городу компаниями по пять-шесть человек, кутят в тавернах и цепляются к прохожим. Но темноволосому и смуглому лаконцу, появившемуся в дверях комнаты со своей лютней — он держал ее за гриф, как будто инструмент был птицей, которой он собирался свернуть шею — с виду было лет двенадцать. Мальчик вошел с видом осужденного на казнь и в недоумении остановился, обнаружив в аулариуме незнакомца.

— Проходи, — вежливо пригласил лаконца музыкант. — Меня зовут мэтр Феррен Малик, и сегодня я заменяю твоего наставника.

Надежда, промелькнувшая было на лице лаконца, погасла так же быстро, как и загорелась.

— Твое имя Крикс?

Южанин стиснул лютню — разыгравшейся сверх меры фантазии Малика немедленно представился предсмертный хрип — и коротко кивнул. Музыкант указал южанину на стул.

— Сядь и сыграй то, что вы разучивали с Эйк... с мэтром Эттаром.

Мальчик сел и заиграл. Наверное, это была Estansa — в большей мере упражнение, чем настоящая мелодия. Ее играли почти все, кто начинал учиться музыке, и мэтр Малик разбирал ее со многими учениками. Но на этот раз Феррен бы не рискнул побиться об заклад, что слышит именно «Эстанцу». Разобрать это по исполнению южанина не представлялось никакой возможности.

Понаблюдав, как энониец дергает за струны, менестрель махнул рукой.

— Так, хватит. Хватит!.. Это отвратительно. Скажи, ты вообще практиковался перед тем, как прийти сюда?

— Н-не... немного, — сказал Крикс.

— Значит, нет, — кивнул Малик. — Если бы ты попробовал играть, ты бы заметил, что твой инструмент расстроен. Дай-ка, я поправлю...

Ученик охотно отдал ему лютню и сцепил руки на коленях, безучастно наблюдая, как Феррен настраивает каждый лад и возится со струнами. Менестрель полностью погрузился в свое дело, и вспомнил о присутствии лаконца только через несколько минут, когда лютня наконец-то зазвучала так, как ей положено.

— Вот... уже гораздо лучше. Видишь? — Малик пробежался пальцами по струнам.

На лице «дан-Энрикса» читалась смертная тоска.

Феррен вздохнул.

— Не видишь... Что ж, возможно, лютня тебе просто не подходит. Как считаешь, может, подыскать тебе какой-нибудь другой инструмент?

— Не знаю, — сказал мальчик, отводя взгляд в сторону — как понял Малик, в вежливой попытке скрыть обуревающую его скуку. — Может быть.

— Дай подумать. Арфа тебе вряд ли подойдет... для виолины нужен очень тонкий слух... быть может, флейту? Или гарму? Как ты полагаешь?

Крикс повел плечом, как будто отгоняя надоедливое насекомое.

— Может быть. Я в этом ничего не понимаю.

«Любопытно, — сказал себе мэтр Малик. — Очень любопытно».

Менестрель отложил лютню в сторону и присел на край стола — жест, больше подошедший бы двадцатилетнему Эттару, чем этому невысокому, седому человеку. А вместе с тем представить, чтобы Эймерик решился сесть на стол в присутствии ученика, было практически немыслимо — так сильно он боялся уронить свое достоинство. Подумав так, Крикс посмотрел на Малика с невольным интересом.

— Я смотрю, тебе не очень хочется заниматься музыкой, — заметил менестрель. — Ведь так?..

Странно, но его тон не выражал неодобрения. Возможно, именно поэтому у Крикса вырвались те самые слова, которые крутились в его голове на протяжении бессмысленных и вязких, как кисель, часов с Эттаром.

— Да. Мне кажется, это пустая трата времени.

— Почему?

Южанин дернул подбородком.

— Разве не понятно?.. В Академии из нас готовят воинов, но при этом заставляют заниматься музыкой, поскольку так положено. Я думаю, что это глупо. Если не считать Кэлрина Отта, я не знаю никого, кто научился хорошо играть. Все остальные просто дергают за струны и фальшивят.

— Стало быть, ты можешь отличить, когда фальшивят? — улыбнулся менестрель. — Уже неплохо.

Но «дан-Энрикс» не ответил на его улыбку и упрямо повторил:

— Я не хочу учиться музыке.

Крикс хмуро наблюдал за менестрелем, ожидая, как тот отреагирует на такой неприкрытый бунт. По опыту он знал, что попытки возражать против порядков Академии ничем хорошим не кончаются, и даже мог предположить, что сделал бы любой из мастеров после такого заявления. Эймерик бы раскричался и начал махать руками так, что его можно было бы принять за ветряную мельницу. Наставник Вардос бы, наверное, пожал плечами и отправил его выгребать навоз в конюшнях до конца зимы. А мастер Хлорд снова сказал бы, что правила Лакона обязательны для всех, и его мнения никто не спрашивает.

Мэтр Малик задумчиво смотрел на Рикса, потирая подбородок. А потом сказал:

— А не попробовать ли нам с тобой гаэтан?

— Что?.. — удивленно переспросил Крикс.

— Это такой старинный струнный инструмент. Первый гаэтан создали Альды. Они называли его Haen Gaetan, «Поющее сердце». А люди стали называть китаной, — объяснил Феррен.

Малик отметил, что что южанин встрепенулся, когда он упомянул об Альдах, и подумал, что, возможно, попал в цель. Но, ничем не выдав этой мысли, он как ни в чем ни бывало продолжал:

— Гаэтан — довольно сложный и капризный инструмент. До того, как люди научились их копировать, они считали, что в китане скрыты фэйры, позволяющие ей издавать звук такой чистоты и силы. Китаниров обвиняли в черной магии, при помощи которой они околдовывают своих слушателей. Вряд ли можно точно подсчитать, сколько гаэтанов было уничтожено из-за человеческого страха и невежества. По счастью, триста с чем-то лет назад Веньену из Эледы удалось создать свой гаэтан, тем самым доказав, что это просто музыкальный инструмент, а не артефакт, наполненный опасной магией... Вот я и подумал — не попробовать ли нам с тобой гаэтан. Возможно, он придется тебе по душе несколько больше, чем простая лютня или флейта. Подожди, сейчас я принесу свою китану.

На лице «дан-Энрикса» была написана растерянность.

— Но... вы же сами говорите, что китана — сложный инструмент... а у меня пока что даже с лютней плохо получается. Я вам что-нибудь испорчу.

— Это вряд ли, — безмятежно отмахнулся Малик. — Я просто хочу, чтобы ты на него взглянул. Играть буду я сам.

Энониец с удивлением смотрел на собеседника.

— Как, на моем уроке?

— Почему бы нет?.. Мэтр Эттар когда-нибудь играл тебе?

— Н-ну, он показывал мне гаммы.

— Гаммы! — Малик беззаботно рассмеялся и повторил, как будто бы не веря собственным ушам. — Гаммы!.. Да, это похоже на Эттара! Подожди минуту, я сейчас вернусь.

Инструмент был красивым — цвета дикого меда, с длинным, изогнутым грифом. Дерево казалось теплым, как будто впитавшим в себя солнечный свет, который теперь пробивался из-под покрывавшего китану лака. В этом теплом янтарном сиянии было что-то завораживающее. Криксу даже захотелось попросить у менестреля разрешение подержать гаэтан в руках. Но такая просьба слишком смахивала бы на капитуляцию, поэтому он упрямо отвел глаза. Не хватало только, чтобы менестрель вообразил, что, только из-за того, что ему нравится цвет лака, он готов забыть свои слова и попусту потратить столько времени на возню с дурацкой деревяшкой.

— Так, с чего бы нам начать?.. — задумчиво сказал Малик, усаживаясь напротив своего «ученика». — Ты изучал тарнийский?..

— Нет, — ответил Крикс.

— Прекрасно, — кивнул Малик, опуская пальцы на струны китаны. Крикс уже хотел спросить, что тут прекрасного, но менестрель запел, и мальчику пришлось оставить вопрос при себе. Голос у музыканта оказался неожиданно глубоким и на удивление подвижным — Криксу никогда не приходило в голову, что у одного и того же человека голос может звучать то мягко, даже нежно, то хрипло и грубо. Малик пел по-тарнийски, так что Крикс не понимал ни слова, но мелодия была печальна, и «дан-Энрикс» нахмурился. А голос менестреля, набирая силу, зазвучал настойчиво и почти гневно, срываясь в безысходную, мучительную скорбь — скорбь человека, потерявшего что-то безмерно дорогое. Песня говорила о невыносимости утраты, пахла гарью погребального костра, и, оставаясь все такой же непонятной, все-таки вмещала в себя все — от нежности до крика, от бессильного проклятия судьбе — до светлой и прозрачной, как вода, печали. Крикс внезапно понял, почему Малик выбрал песню на тарнийском — он как будто хотел показать, что сила музыки — в ее способности передавать самое главное от сердца к сердцу, без посредства слов. Южанин сдавленно вздохнул. В нем поднималось что-то темное, тяжелое, горячее, чего он сам в себе не подозревал — разве что в тех кошмарных снах, которые будили его ночью во Дворце. Как будто плавился и таял мерзлый ком из грязного затоптанного снега, льда и копоти, который он все время ощущал в своей душе после событий прошлого Эйслита. Криксу показалось, что его ресницы стали влажными, но Феррен Малик, закончив исполнять балладу и взглянув на слушающего его лаконца, увидел только широко распахнутые и блестящие, как будто бы светившиеся изнутри глаза.

— Сыграйте что-нибудь еще... пожалуйста, — чужим, охрипшим голосом попросил Рикс.