Хавроша (джен)

Невилл сказал правду — Гарри ничего не пропустил.

А почему и как это случилось… Когда Гарри вошел в Большой зал, то увидел празднично одетых студентов, вместо черных повседневных мантий на них были надеты яркие, красочные одежды. Пурпурные, изумрудные, синие, серебристые…

С потолка на голову Гарри посыпалось конфетти, вырезанное в форме звездочек, ромбиков, кружочков и полумесяцев. Запели-заквакали хоровые жабы, подчиняясь дирижерской палочке профессора Флитвика. Кваканье весьма ритмично вплеталось в голоса певцов, хозяев жаб. Опешив от торжественной встречи, Гарри растерянно замигал, невольно замерев на пороге зала. И гудели стены зала от мощного эха разливающейся песни о героях:

Мы пройдем сквозь огонь,

Это наша судьба,

Меч сжимает ладонь,

И горниста, сигналя,

К нам взывает труба.

Нам не страшен оскал

Зла на нашем пути,

Жизни этой накал,

Повелел

Сто дорог нам пройти.

Рядом с нами всегда

Много добрых друзей,

Отойди же, беда,

Отойди.

Ты на нас не глазей.

Мы пройдем сквозь войну

За любимых своих,

Даже с неба Луну

Мы достанем для них.

Это наша судьба,

Защищать и хранить,

Пусть она порою груба,

Нас ей — не изменить.

Песня кончилась. Из-за профессорского стола встали преподаватели и молча зааплодировали хору и Гарри Эвансу Дурслю, маленькому герою, победившему смерть. Вот это да!.. Гарри был очень тронут — не ожидал он как-то, что его встретят с такими почестями. С понятным трепетом он смотрел на ребят и профессоров и видел их радостные и искренние улыбки. Поглядел на Северуса, тот тепло посмотрел в ответ, чуть кивнув. Ясно, старается удержать статус строгого зельевара-профессора. Гарри понимающе улыбнулся ему и перевел взгляд на других. Сияют счастьем зеленые глаза Гулливера Гранда, восторженно хлопает в ладони крошка профессор Флитвик, растекается восковой лужицей любимая деканша Помона Стебль. Спокойно и добро смотрит Дамблдор. И вопят, что-то радостно кричат студенты, перекрикивая общий гром аплодисментов. И Гарри вдруг осознал, что у него появился ещё один дом — Хогвартс, где его ждали и любили.

Начался последний семестр учебного года.

Возвращение Гарри Поттера словно влило новые силы в преподов, у тех будто второе дыхание открылось, и они со всей страстью накинулись на школяров, обрушивая на них горы заданий. Ой, как взвыли бедные дети.

Эта чрезмерная нагрузка, как ни странно, пришлась по душе двоим людям. Глядя на сверхзанятых профессоров, они всё чаще и чаще переглядывались и перемигивались. И однажды…

Гарри и Невилл пошли в библиотеку за книгой по минералогии, надо было написать эссе про свойства лунного камня. И вот, бродя среди стеллажей, Гарри вдруг услышал обрывок разговора, который быстро прервался, как только он приблизился.

— Ну что, Ли, достал?

— Ага, держите. Хватит?

— Конечно хватит! В самый раз для того, чтобы он взбесился…

— Тише! Кто-то идет…

Подошедший Гарри сквозь полки с книгами озадаченно проводил взглядом рыжих близнецов и их дружка Джордана. Что-то они неладное задумали. Жаль, что он их спугнул, кого-то они взбешивать собираются. Мелькнув, эта мысль тут же испарилась, потому что слово «взбесился» можно трактовать двояко — либо взбесить какое-то животное, либо довести кого-то до белого каления. Гарри, забыв об этом разговоре, пошел вдоль стеллажей в дальнейших поисках нужной книги.

И забыл бы насовсем, но происшествие на одном из уличных уроков заставило Гарри вспомнить тот случайно подслушанный разговор. Профессор Кеттлберн показывал ученикам крапов, тех самых двухвостых собачек, так смутивших Гарри на перроне прошлой осенью. Ему помогали Хагрид и Гранд. Всё-таки трудно удержать на месте стайку юрких и подвижных терьерчиков Джека Расселла. Вот и понадобились профессору помощники с лишними парами рук, держащих на спаренных сворках белых пёсиков. Почему и зачем стайку, нельзя ли ограничиться одной-двумя? А по оказии. Хогсмид послужил перевалочным пунктом для партии крапов, перевозимых из пункта А до пункта Б. Ну а профессор Кеттлберн, услышав об этом, попросил одолжить собачек на пару часов для урока и просил он как раз двух, а не всю стаю. Но, как это обычно бывает, его, видимо, не расслышали или не так поняли…

Но никто не пожалел, со стайкой жизнерадостных тявкающих собачек урок прошел веселее. Очарованные дети с восторгом гладили симпатичных пёсиков и смеялись, глядя, как забавно и вразнобой виляют парные хвостики. А Гарри и вовсе повезло, его «атаковали» два щеночка, до того умилительных, что он прямо заходился счастливым и заливистым смехом и тискал-тискал-тискал до упоения этих очаровательных малюток со смешными пятнышками на головках.

Краем глаза Гарри заметил движение со стороны хижины Хагрида. Посмотрев туда, он успел увидеть, как от домика удаляются близнецы Уизли, но не придал этому значения — удаляются так удаляются. И переключился на звонко тявкающих Джеков.

Далекий звон разбитого стекла застопорил урок. Все выпрямились и, притихнув, вопросительно смотрели, как от дома Хагрида к ним тяжелым галопом несется огромный черный пёс. В зловещем молчании он пронесся через луг и с разбегу обрушился на Гулливера Гранда. Распластавшись в длинном прыжке, Клык пролетел по воздуху, целясь в горло профессору, но тот рефлекторно загородился рукой, и клыки мастино сомкнулись на ней. В следующий миг лагун исчез под громоздким телом итальянского дога.

Веселый и добрый урок превратился в кошмар — ласковый тихоня и ленивый увалень Клык напал на профессора…

Один только Гарри не впал в ступор вместе со всеми — моментально связав одно с другим, он и действовал так же молниеносно — выхватив из чехла на поясе мамину палочку из ивы, нацелил на голову Клыка и, четко представив точку соприкосновения, твердо скомандовал:

— Хуко!

Мощный удар Воздушного кулака отшвырнул пса, и, обезопасив профессора таким образом, Гарри моментально нанес ещё один удар, на сей раз серьезный:

— Плио!

И пса словно накрыло тяжелым одеялом, неведомая и невидимая сила прижала его к земле, не давая шелохнуться. А Гарри бросился к профессору Гранду, упал рядом с ним на колени и с тревогой заглянул ему в лицо. В ответ сверкнули удивленные и ставшие желтыми глаза. Гарри облегченно выдохнул:

— Как вы, сэр?

— Жив, — коротко отозвался профессор Гранд.

Подошли растерянные Кеттлберн с Хагридом, дети скучковались поодаль, держа на сворках крапов. Сильванус оглянулся на прижатого к земле Клыка и неодобрительно покачал головой:

— Хагрид, Хагрид… твой пёс пересидел взаперти, почаще бы ты его выгуливал.

— Ну, дык… — недоуменно прогудел Хагрид, ломая ручищи. — Я и того… выгуливаю. Сам не пойму, чего с Клыком стряслося…

— Его те двое взбесили, чем-то отравили… — сообщил Гарри дрожащим голосом, в его крови всё ещё гулял адреналин от испуга за профессора Гранда. — Я слышал, как они планировали кого-то взбесить.

— Кто? — спросил Гранд, продолжая лежать на земле, но приподнявшись на локтях.

Гарри быстро ответил:

— Уизли. А Ли что-то достал для них… для их бешеной отравы.

Гулливер задумчиво потер грудь и хмуро буркнул:

— Мою шерсть он достал. Целый клок выдрал, когда на лестнице со мной столкнулся. Артист. Покачнулся, руками замахал, как только лесенка под нами поехала, ну я-то профессор, кинулся его поддержать, а он, как и следует в таких случаях, в меня вцепился, чтоб не упасть… М-да-а-а, не знал я, что он нарочно.

Хагрид и Сильванус одинаково побагровели и… рёв полувеликана перекрыл вопль человека:

— Ишь, гады, чего вытворяют!!! И собаку мою, собаку мою отрави-и-или! Мерзавцы! Клыка ж того… пристрелить придется!..

— Погоди, Хагрид, погоди, не спеши… — Гулливер сел. — Действие-то отравы может пройти, а нет, то профессор Снейп антидот сварит. Главное, чтобы в миске что-то осталось для анализа.

Потом он посмотрел на собаку, так и придавленную к земле чем-то тяжелым, и перевел заинтересованный взгляд на Гарри.

— Кстати, Гарри, а чем ты его так приложил? Я таких заклинаний не слышал.

Мальчик мило покраснел и застенчиво заколупал почву носком ботиночка, спрятав руки с палочкой за спину.

— А это я сам придумал. Профессор Флитвик же сказал, что мы можем придумать свои собственные заклинания, вот я и сочинил. Потому что Секо не так страшно, если по глиняной собаке резать, а живую — как? Ей же больно будет… А эту комбинацию я в больнице придумал — я там долго лежал, и у меня было много времени на всякие размышления — так вот, надо сначала шарахнуть по собаке воздушным хуком, а потом накрыть чем-нибудь. Я сперва хотел сеткой, но не нашлось подходящего заклинания. Правда, потом я нашел хороший вариант — Плио, плита-одеяло. Это как будто плита, только мягкая, она может придавить, но не убить.

Дети, давно окружившие скромного героя, удивленно переглянулись, и Рон спросил:

— А Инкарцеро не годится, что ли?

— Инкарцеро только человека удобно вязать, а собаке таким способом можно лапы сломать, это во-первых, — резонно возразил Гарри. — А во-вторых, слишком длинное слово, долго выговаривать.

Лаванда Браун жалостливо ойкнула и залилась слезами:

— Профессор, вам больно?

Все спохватились и со страхом уставились на прокушенную руку Гулливера Гранда. Рон опомнился первым и взревел:

— Подождите, я сейчас позову мадам Помфри!

И умчался. Тут и Гарри опомнился и сдернул с шеи галстук. Сильванус забрал у него импровизированный жгут и, опустившись на колени, принялся перетягивать руку выше раны. Гулливер смущенно сопел и бросал робкие взгляды на всех окруживших его, явно непривычный к такой заботе о своей персоне. Ничего, привыкай, Зверь, дети любят тебя…

Прибежал Рон, волоча за руку целительницу из больничного крыла. Он был бледен и просто в ужасе от поступка своих братьев. Взбесить добрую собаку и с её помощью совершить нападение на профессора… ну очень «гениально».

И наказуемо. Все трое вылетели из школы с волчьим билетом. Дамблдор смерил их каким-то разочарованным взглядом, покачал головой и вынес окончательный приговор — исключить. Потому что так уже нельзя. И если мальчиков могли запереть в башне случайно или потом сказать — где они, то это было явным преступлением. Покушение на преподавателя. Надо было видеть офигевшие лица рыжих, когда им сообщили об отчислении. А их реакция была выше всех «похвал».

— Чего? Нас отчисляют?

— За что?!

— Он же зверюга, не человек!

— Мы думали, нам за это ничего не будет…

Ну, зверюга не зверюга, а учитель он — в первую очередь. И живое существо, как и двое первокурсников. Не прошли близнецы испытательный срок — не удержались от проказ, решили отомстить зверюге за урезанную свободу.

Гарри, маленького изобретателя новых и гуманных антисобачьих заклинаний и спасителя профессора, представили к награде грамотой и медалью за особые заслуги перед школой. Клыка вылечили, как и Миссис Норрис в свое время, отравы в миске оказалось достаточно, чтобы по ним Северус смог сварить противоядие от навеянного бешенства.

Так много зависит от случайности… Не подслушай Гарри тот разговор, Клыка бы застрелили, как бешеного пса, Хагрид мог потерять добрую собаку и пострадал бы профессор Гранд, растеряйся Гарри вместе со всеми…

Невилл написал бабушке письмо, в котором помимо школьных новостей, задал и главный вопрос о маме и папе. И Августа прислала ответ.

Дорогой Невилл!

Мы в какой-то мере родственники Блэкам. Моя мать — Каллидора Блэк, вышла замуж за Харфанга Долгопупса, твоего прадеда. Мы с ними в родстве боковой ветвью. Это нужно знать, чтобы понимать, за что твои родители получили откат от магии. Когда Белла, Родольфус и Рабастан Лестрейнджи с Барти Краучем-младшим напали на Алису и Френка, то свои страсти они сдерживали, то есть избегали трогать тебя, младенца. Ведь дети — неприкосновенны. Но Френк и Алиса оказались не настолько сдержанны. Более того, Френк, как мракоборец, был самоуверен и беспринципен, считал, что ему, военнослужащему, все промахи так или иначе спустят с рук. И запустил Непростительным в беременную Трису. Его Круцио оборвало зарождающуюся жизнь, Беллатриса потеряла ребёнка. Когда Белла упала, сраженная проклятием, ей ещё можно было помочь, взбешенные Руди и Басти набросились на Френка и запытали тем же заклятием. Пока они были заняты, у Беллы неожиданно началось кровотечение. Любая сострадательная женщина, по идее, должна помочь женщине, попавшей в беду. Но Алисе было не до неё, она боялась за нас — меня, тебя и мужа, которого пытали. И конечно же, она ввязалась в бой, бросилась защищать мужа, вместо того чтобы заняться сыном и свекровью… Я кричала, чтобы меня кто-нибудь развязал, в свалке боя меня услышал только Барти. Он меня освободил, и я попыталась помочь Трисе, хоть и видела, что уже, вообще-то, поздно…

Таким образом, Алиса и Френк получили неслабый откат от магии за гибель нерожденного малыша. На следующий твой вопрос о долге я отвечу так: не все долги можно отдать. Бывают долги неоплатные, долги, которые ничем нельзя компенсировать. И это жизнь, отнятая насильно.

Вот такая грязная история, Невилл, прости за эту жуткую правду, но ты спросил, и я не вижу смысла в том, чтобы лгать тебе и сочинять какую-нибудь красивую и благородную сказочку. Была война, люди гибли. В этих битвах ни за что ни про что погибли родители Сьюзен Боунс, Гарри Поттера, Билли МакКиннона, братья Прюэтт… и многие-многие другие.

И благодаря твоему другу Гарри мы теперь знаем, что виноват во всем этом Геллерт Грин-де-Вальд, превративший в собственную марионетку Волан-де-Морта и взявший в плен самого Альбуса Дамблдора.

С любовью, бабушка.

После прочтения письма Невилл долго и беззвучно плакал, спрятавшись за пологом своей кровати — вот что с вами случилось, мои дорогие мама и папа, вы всё ещё расплачиваетесь за свои ошибки… И будете платить вечно, до самого последнего конца. Мне так жаль, но я все понимаю.

В течение следующих дней время неспешно ползло к экзаменам, а оттуда к долгожданным летним шестинедельным (шесть недель, вы только вслушайтесь в чудесные, изумительные и желанные слова!) каникулам. Где Невилл, приехав домой, получит нежданное разрешение от бабушки погостить у друга всё лето и, конечно, согласится и уедет к Гарри. А Гарри в свою очередь поедет с отцом, дедушкой и Дадли к морю, забрав с собою и Невилла. И будет у мальчишек счастливое лето, полное солнца, ветра и морского простора, и взвеется у них над головами треугольный белый парус маленькой яхточки.

Примечания:

Стихи Владарга Д. С. моего замечательного соавтора и друга, с некоторыми моими правками.

Черепаха Дадли, а теперь и Невилла, похоже, так и осталась безымянной, простите автора, никогда не держала черепах, только лягушку по имени Чарли. Люси не в счет.

Теперь к вопросу о Лили-Талии. Она прожила долго, весь кошачий век — восемнадцать лет, а потом, да, ушла на Радугу, как и все кошки. И до самого конца она оставалась с ними, с Гарри, Северусом и Тоби, всю свою кошачью жизнь веселила и смешила своих любимых домочадцев. Она ушла любящей и любимой.