Жанна (джен)

Не желая, чтобы Жанна, раздраженная, что он остался в городе, прислала своему опальному военачальнику прямой приказ вернуться в Фэрракс (а возможно, еще и конвой в сопровождение), Грейг счёл за лучшее исчезнуть. Благо, затеряться в таком большом городе было несложно.

Кайто чувствовал, что Риу что-то затевает, и рвался помочь, но Грейг сказал, что в этот раз не может взять его с собой — это слишком опасно. От вопросов встревоженного парня пришлось просто уклониться. Кайто, кажется, был на него обижен, и ещё больше испуган этой необычной для его сеньора скрытностью — но тут уж ничего не сделаешь. Пусть лучше остаётся в стороне от всей этой истории. Не для того Грейг когда-то спасал его от Ксаратаса и столько времени пытался обустроить парню нормальную жизнь в новой стране, чтобы теперь утянуть его на дно вместе с собой.

После мучительных сомнений Грейгу пришлось отказаться от идеи посвятить в свой план кого-нибудь еще и заручиться помощью со стороны — хотя соблазн, надо признаться, был велик, как никогда.

Хотя Грейга и отстранили от командования войсками Ее величества, многие из его старых солдат, прошедших с ним огонь и воду, без раздумий подчинились бы его приказу — даже если бы речь шла о том, чтобы прикончить астролога Ее величества. Достаточно было бы дать понять, что интриги Ксаратаса стали причиной того, что Риу ссылают в Фэрракс, и все эти парни с большим одобрением отнеслись бы к идее «раскроить проклятому островитянину его патлатую башку». Идея взять дом Ксаратаса штурмом, чтобы раз и навсегда покончить с ним, пришлась бы им по вкусу — о богатстве принадлежащего «королевскому астрологу» особняка в столице ходили самые причудливые слухи, и возможность разграбить эти заморские сокровища только усилила бы в его людях жажду справедливой мести за обиду, нанесенную любимому военачальнику.

Конечно, с точки зрения закона подстрекательство солдат к погрому было практически мятежом, и легко было представить, в какой гнев такой поступок приведет Ее величество… но Грейга удержало более практичное соображение. Если бы такой план увенчался успехом, то ворвавшиеся в особняк Ксаратаса солдаты могли бы узнать о маге больше, чем необходимо.

Приходя в тот дом, Грейг всегда видел только то, что сам Ксаратас желал показать своим гостям. Но он не сомневался в том, что многие из помещений, куда маг не приводил своих гостей, предназначались для его магических занятий — а его искусство, как Грейг уже многократно убеждался, выглядело впечатляюще и крайне неприглядно, и не оставляло никаких сомнений в том, что речь идет о самой гнусной темной магии. Даже в своей палатке на войне Ксаратас приносил в жертву мелких зверей и птиц и изучал их потроха, как древние имперские гаруспики, или резал себя ножом и возился с собственной кровью — обрызгивал ей пол, обмазывался ей и просто слизывал ее с длинных резанных ран, как дикий зверь, но с таким видом, словно занят важным и серьезным делом. А как-то раз, войдя в его шатер, Грейг обнаружил на земле перед Ксаратасом большой подсвечник, только без свечей. На острые шипы, которые предназначались для того, чтобы закреплять восковые свечи, Ксаратас насадил мышь-полевку, воробья, лягушку и змею, причем все они были живы и в момент прихода Грейга продолжали шевелиться, безуспешно пытаясь освободиться. Лягушка отчаянно дергалась, птица разевала клюв, словно пытаясь звать на помощь, змея конвульсивно извивалась… Сидя на земле, Ксаратас с хищным интересом наблюдал за их агонией. Не земляном полу палатки перед ним были начерчены какие-то круги и символы.

Если уж Ксаратас устроил нечто подобное в своем шатре, где его скрывал от посторонних глаз только тканевой полог, то оставалось только догадываться, что солдаты могу обнаружить в его доме…

Новость, что подручный королевы связан с подобными мерзостями, могла разлететься по столице, а затем по всей стране со скоростью летних пожаров — и тогда получилось бы, что он погубил Жанну вместо того, чтобы ее спасти. Ненавидящие Жанну клирики из Клермеса будут только рады ухватиться за историю о темной магии.

Довериться Джеймсу Ладлоу, бывшему последние несколько лет его самым надежным другом, Грейг не мог по той же самой причине — ему пришлось бы сказать Ладлоу правду и навсегда запятнать образ Жанны в глазах друга. Оставался только Кайто. Он давно знал правду и неоднократно доказывал Грейгу свою преданность. Но Грейг не забывал о том, насколько силен в Кайто давний страх перед Ксаратасом. Заставить Кайто разрываться между чувством долга и привязанностью к Грейгу — и смертельным ужасом перед бывшим хозяином было жестоко.

Значит, оставалось полагаться только на себя.

О том, чтобы проникнуть в дом Ксаратаса и попытаться раздобыть свидетельства того, что он и в самом деле совершал у них под боком человеческие жертвоприношения, нечего было даже думать. Для того, чтобы подобный план имел хотя бы призрачные шансы на успех, необходимо было подкупить кого-нибудь из слуг, а маг умел подавить в своих людях даже саму мысль о бунте.

Значит, необходимо было подойти к вопросу с другой стороны. Действуя в одиночку, Грейг никак не мог увидеть, чем Ксаратас занимается у себя дома — но мог проследить, кто входит в его особняк. Достаточно добыть свидетельства того, что слуги мага впускают в его богатый дом калек и нищих, и что эти гости там и остаются, чтобы ему было, с чем пойти к Ее величеству. В своей способности убедить Жанну, несмотря ни на что, уделить ему хотя бы четверть часа, Грейг не сомневался — если и не в память об их прежней близости, то уж, во всяком случае, из понимания, что Грейг не стал бы действовать так дерзко без серьезной побудительной причины, она его примет. И тогда, с помощью сделанных им наблюдений, он сумеет доказать, что между пропажей слепого торговца четками и маленького беспризорника Тибо и магом в самом деле существует зловещая связь, и Ксаратас причастен — минимум — к исчезновениям и похищениям людей. А дальше — пускай маг сам объяснит Ее величеству, что с ними стало…

Жанна умна. Пусть она злится на него из-за Франциска, но, если он подкрепит свои слова фактами, она не может не понять, что это не пустые домыслы, основанные исключительно на его личной ненависти к магу.

Грейг велел Кайто отвечать всем, кто станет его искать, что его господин ушел из дома, ничего не объясняя, и не сказал Кайто, когда собирается вернуться. А затем, одевшись как можно неприметнее и взяв с собой немного серебра, направился в прилегающие к реке кварталы — в ту часть города, где находился дом Ксаратаса.

Раньше Грейг думал, что островитянину, привыкшему жить рядом с морем, просто нравилось соседство с рекой и мелькавшие в небе силуэты чаек, но сейчас это тоже казалось ему подозрительным. В конце концов, с рекой соседствовали далеко не самые благополучные кварталы. Те, кто побогаче, предпочитали селиться подальше от пристаней, где было слишком людно и шумно, постоянно пахло рыбой от рыбацких лодок, и где с реки половину года дул сырой, холодный ветер. Если в таком месте жительства и было что-то удобное, так это то, что в этих вечно суетившихся и кишевших людьми кварталах никто не обращал внимания на посторонних, не интересовался делами соседей и не стал бы жаловаться в магистрат, заметив что-то странное. Почти у каждого местного жителя были свои причины избегать слишком пристального внимания властей — многие из них держали на нижних этажах своих домов тайные склады для контрабандистов или же впускали на постой приезжих, не имея ни малейшего желания платить налог в казну.

Ксаратасу подобные условия должны было понравиться. С одной стороны — не грязные трущобы, в которых нельзя было бы выстроить богатый особняк и принимать Ее величество с ее вельможами, а с другой стороны — не тихие и респектабельные старые кварталы, где нельзя обделывать разные темные дела…

Впрочем, для затеи Грейга прибрежный район тоже подходил как нельзя лучше. За пару серебряных монет он снял неотапливаемый чердак, всю обстановку которого составлял пыльный матрас в углу — впрочем, Грейг не решился бы на нем уснуть, ничуть не сомневаясь, что в недрах старого тюфяка должны гнездиться если не кровососущие клопы, то вши, и после подобного «отдыха» нужно будет бегом бежать в ближайшую публичную баню. Хозяйка помещения очень обрадовалась постояльцу — летом холодный чердак еще можно было кому-то сдать, но в остальное время охотников околеть от холода не находилось. На радостях, что кто-то соблазнился этим неуютным помещением, она готова была предложить Грейгу немного дополнительных удобств — несколько шерстяных одеял, возможность брать горячую воду у нее на кухне и немного пакли, чтобы законопатить щели в чердачном окне, из которых немилосердно дуло.

Риу согласился на все эти предложения, так как отказ звучал бы странно, но на самом деле он не собирался законопачивать окно для тепла — совсем даже наоборот. Пока он ходил по ближайшим улицам и осматривался, он не только успел заработать в шее ноющую боль — от непривычки постоянно откидывать голову назад, чтобы смотреть наверх — но и заметить, что из этого чердачного окна можно, при некоторой ловкости, вылезти на располагавшуюся ниже крышу дома, находившимся ближе других к особняку Ксаратаса — точнее, к его заднему двору.

Нищие побирушки и сироты, уж конечно, не входили в особняк островитянина по украшенной мраморными статуями аллее, по которой Грейг столько раз проходил под руку с Жанной. Они заходили через задний двор, где находились кухни, погреба и дровяной сарай.

С крыши, которую облюбовал для себя Грейг, был виден и обширный двор, и задние ворота дома. Эти ворота не предназначались для глаз знатных посетителей, поэтому Ксаратас не удосужился их заменить — рассохшееся дерево все еще было крепким, как и проржавевшие засовы, а все остальное мага не заботило. Прорезанная в воротах маленькая дверца выходила на узкую улочку, кончавшуюся тупиком.

Людным это место назвать было нельзя — Грейг быстро убедился, что за целый день здесь едва наберется десяток прохожих, не считая слуг самого мага.

Наблюдения, которые Грейгу удалось сделать в первые несколько дней, не представляли никакого интереса.

По утрам пара рабов Ксаратаса неизменно отправлялась на ближайший рынок за свежими яйцами, мясом и овощами — вскоре они возвращались с набитыми доверху корзинами.

Служанки с кухни то и дело выходили на задний двор, чтобы опорожнить в канаву очередной чан с грязной водой.

У задней стены дома вешали на обычных веревках одежду прислуги и растягивали на распялках под навесом причудливые костюмы самого Ксаратаса — бескарский шелк, расшитый золотом дамаст и местный бархат, — чтобы хозяйская одежда сохла, не сминаясь и не выцветая.

Один раз управляющий тычками выгнал во двор какого-то парня с кухни, поставил его к одному из поддерживающих навес над дровяной поленницей столбов, а потом долго и сосредоточенно лупил ремнем — явно по собственной инициативе, а не по распоряжению Ксаратаса. Маг бы точно придумал что-то позатейливее.

Ну а в целом — не происходило ничего особенного. Все, что оставалось делать Риу — это присматриваться к рабам Ксаратаса, запоминая, кто из них имеет право выходить из дома. Это было не так-то легко — островитяне, кроме самого Ксаратаса и Кайто, казались ему удивительно похожими, как будто бы у них было одно лицо на всех.

Ждать пришлось больше недели, но его решимости это ничуть не охладило — Грейг с самого начала понимал, что в таком деле глупо рассчитывать на немедленный успех, и что ему придется запастись терпением. Ни холод, ни впивавшаяся ему в ребра черепица, ни все более чувствительная боль во всем его затекшем и продрогшем теле не способны были отвратить Грейга от его замысла.

Наконец, на девятый день ушедшие на рынок за продуктами рабы Ксаратаса вернулись не одни, а в сопровождении какого-то оборванца. Сверху Грейг не мог видеть его лица, но одежда вполне подходила человеку, который ночует под забором. Бедняга нацепил на себя все, что смог достать, как делают все люди, которым приходится спать на земле и которым, к тому же, некуда сложить свое имущество.

Риу почувствовал, что нервы у него звенят от напряжения. Вот оно — подтверждение всех его прежних подозрений и догадок!..

Если бедного Жанно, похоже, похитили по пути домой, то этот нищий, как и пропавший сын пьяницы Тибо, пришел в дом мага совершенно добровольно. Грейг, впрочем, не поручился бы, что этот человек — мужчина, а не женщина или подросток. С виду он выглядел слишком щуплым, особенно по сравнению с крепкими слугами Ксаратаса. Но одно было совершенно очевидно — этот оборванный, грязный человек, во всяком случае, не принадлежит к числу рабов, живущих в доме мага. Интересно, что ему пообещали в качестве приманки. Возможность сытно поесть? Щедрое подаяние? Ненужную старую одежду?.. Что бы они ему не сказали, нищий явно им поверил. И теперь без колебаний шел навстречу своей гибели.

Грейг почувствовал, что сердце у него глухо колотится о ребра, и облизнул внезапно ставшие совсем сухими губы.

До тех пор, пока он не увидел щуплую фигуру этого бродяжки, он как-то не отдавал себе отчета, что, согласно его плану, этот человек должен был умереть (и, надо полагать, не самой легкой смертью), чтобы обличить Ксаратаса. Но сейчас, глядя, как ничего не подозревавший попрошайка приближается к воротам, Грейг внезапно ощутил себя предателем — и почти соучастником убийства.

Как это возможно?.. Он убил Франциска, посчитав, что даже после своих преступлений узурпатор не заслуживает попасть в руки мага — а теперь готов обречь на подобную участь этого мальчишку (или вообще надевшую чьи-то обноски женщину) — всего лишь потому, что этот человек был нищим побирушкой, на которого всем наплевать. И чем это, в конечном счете, отличается от логики Ксаратаса?..

Но если он сейчас вмешается и, скажем, крикнет — «Стой!» и «Не ходи туда! Тебя хотят убить!», то выдаст самого себя и потеряет всякую возможность еще раз поймать Ксаратаса на ту же удочку.

Разыскивать для себя новых жертв Ксаратас из-за этого не перестанет, но станет гораздо осторожнее и сменит тактику. И позаботится о том, чтобы избавиться от Грейга, проследив, на этот раз, чтобы тот точно отбыл в Фэрракс. И тогда получится, что, пытаясь спасти одного человека — который, возможно, не послушает его, приняв Риу за сумасшедшего — он погубит тем самым множество других людей…

Пока все эти мысли вихрем проносились в голове у Грейга, нищий вслед за тащившими корзины с яйцами и зеленью рабами вошел в старые ворота, пересек пыльный двор и скрылся за дверями кухни.

Грейг с бессильной яростью смотрел на эту дверь, кусая губы, и пытался убедить себя, что он поступил правильно. Но на душе у него было мерзко.

Окажись на месте этой безликой оборванной фигуры неожиданно нашедшийся Жанно, которого, сбиваясь с ног, пыталась отыскать его несчастная сестра и помогающие ей соседи — он бы не промолчал. А значит, и все остальные его мысли — просто способ успокоить свою совесть. Чего стоят все его «рациональные» соображения, если в конечном счете все всё равно упирается в вопрос его сугубо личной жалости или симпатии?..

 

Завтра, — мысленно повторял про себя Грейг. Завтра, когда эти молодчики снова отправятся на рынок, я пойду к Ее величеству и сообщу, что нищий, которого они притащили в дом Ксаратаса, провел в его особняке по меньшей мере сутки, в чем я убедился лично. А поскольку совершенно невозможно допустить, что маг был так великодушен, что позволил своим слугам приводить к нему бездомных побирушек и давать им кров над головой — то пусть Ксаратас потрудится объяснить, что он с ним сделал.

Грейг очень надеялся, что подобный вопрос застигнет Ксаратаса врасплох — ведь Жанне, в сущности, будет достаточно одной заминки, исказившегося на одно мгновение лица, чтобы понять то, что уже понимал сам Риу.

А потом можно будет привлечь городской магистрат и взяться за детальное расследование _всех_ подозрительных исчезновений, случившихся в городе за последнее время.

Пока Риу размышлял об этом, на двор дома вышли четверо людей в плащах.

Сердце у Грейга екнуло, так как одним из них, похоже, был тот самый нищий, который зашел в ворота с час тому назад. Щуплая, невысокая фигура, стоптанные башмаки, нисколько не похожие на обувь, которую носили слуги Ксаратаса, и прихрамывающая походка — да, это определенно был тот самый человек!

На этот раз бродяжка шагал куда более уверенно — похоже, за то время, которое он провел в доме Ксаратаса, его успели накормить.

Грейг испытал одновременно облегчение — выходит, парень, которого он уже считал погибшим и чью смерть числил на своей совести, все ещё жив — хвала Спасителю!.. — и что-то вроде разочарования: так что же, его план разоблачить Ксаратаса сорвался?

Воистину, церковники не лгали, говоря о противоречивости и переменчивости человеческой природы и о том, что грешная натура человека вечно чем-то недовольна.

Впрочем, Риу быстро осознал, что связанная с этим нищим история ещё не окончена. Если бы тот вышел один, то пришлось бы признать — как бы невероятно это ни звучало! — что в доме у мага ему просто дали новый плащ и накормили объедками с кухни.

Но, раз с ним было трое рабов Ксаратаса — значит, главное еще впереди…

Грейг покинул свой наблюдательный пункт и поспешно спустился вниз, успев оказаться снаружи как раз вовремя, чтобы увидеть, на какую улицу свернули слуги мага вместе с нищим побирушкой. Рыцарь затруднился бы предположить, какими соблазнительными обещаниями слуги мага усыпили бдительность, обычную для столичных нищих, но жертва Ксаратаса явно шла с ними охотно и не выказала колебаний, даже когда ее спутники вывели нищего из городских ворот — тех самых, у которых Грейг когда-то, много лет назад, убил своего первого противника, спасая Жанну в ночь их бегства в Рессос.

За воротами не привлекать к себе внимания стало труднее, чем на людных улицах, и Грейгу пришлось поотстать. Тот факт, что они направляются в безлюдные места, не слишком беспокоил Грейга. Правда, отправившись следить за магом, он был вынужден оставить дома перевязь с мечом — если он не хотел привлечь к себе внимания, ему не следовало вызывающе носить оружие, которое могут носить либо знатные люди, либо солдаты. Но, несмотря на отсутствие привычного оружия, уязвимым или беззащитным Грейг себя не чувствовал. Он взял из дома длинный, наточенный до бритвенной остроты кинжал, с которым он не расставался на войне, и не сомневался, что сумеет справиться со слугами Ксаратаса, пусть даже он будет один против троих.

Во время ночных вылазок в лагерь противника Грейг рисковал несравненно больше, чем сейчас. И все же он любил эти отчаянные вылазки, когда несколько человек способны были подорвать боевой дух целого войска. Обезвредив вражеских дозорных, они неожиданно врывались в спящий лагерь, опрокидывая и круша палатки, поджигали вражеские шатры и убивали лошадей, а перед тем, как скрыться, вытряхивали привезенных в кожаном мешке гадюк, чтобы посеять панику и помешать кому-то броситься в погоню. Ещё мудрые островитяне на архипелаге поняли — одна змея пугает людей больше, чем десяток вражеских солдат. И если вид ворвавшихся в лагерь врагов может заставить солдат вспомнить о дисциплине и объединиться, то десяток ползающих под ногами змей погружает вражеский лагерь в полный хаос.

Сейчас Грейг испытывал то же азартное, щекочущее возбуждение, что и тогда — а ведь ему казалось, что он так пресытился войной, что всякие воспоминания об этом времени никогда не будут вызывать у него никаких чувств, кроме усталости и отвращения!

А вот поди ж ты. Кажется, у его тела и какой-то темной, скрытой от самого Грейга части его собственной души имелось свое мнение на этот счет — и это мнение не совпадало с предпочтениями его мыслящего «я».

Наверное, Ксаратас презирал его, помимо всего прочего, за то, что Грейг считал «своим» скорее воспитание, полученное при дворе у Бьянки, и прочитанное в книгах, чем эти естественные, нутряные, никем не заложенные в него чувства и порывы. Каждый раз, когда они вступали в пикировку при дворе, Ксаратас давал собеседнику понять, что презирает лживую идею сдерживания и «окультуривания» людьми своей природы. Человек, по его мнению, не должен отворачиваться ради иллюзорных вымыслов от собственного естества — преследовать врага. Желать доступных женщин и еще сильнее — женщин недоступных. Ненавидеть тех, кто встал у тебя на дороге…

Интересно, что под лозунгом этой естественности Ксаратас в итоге дошел до вещей абсолютно противоестественных, вроде своей кровавой магии…

Так, философствуя и умеряя шаг, чтобы расстояние между ним и слугами Ксаратаса не сокращалось слишком явно, Грейг вслед за ними пробирался через мертвые зимние виноградники и поднимался на пологие холмы.

 

К северу от столицы находились старые каменоломни, где в далеком прошлом добывали камень для самого Ньевра и для того, чтобы сплавлять обтесанные блоки по реке. Но вот уже несколько веков, как эти шахты и тоннели были полностью покинуты, и в последние годы они вызывали интерес разве что у нескольких ученых путешественников вроде друзей королевы Бьянки, собирающих и изучающих всякие древности.

Грейг знал об этом месте, в основном, благодаря церковной истории — во времена расцвета ересей сектанты, которых преследовали власти Ньевра, проводили свои тайные собрания в заброшенных каменоломнях. Там же еретики устраивали разные сомнительные и отдающие изуверством ритуалы вроде Очищения Огнем, и хоронили прах своих единоверцев по обрядам, запрещенным Церковью. Вспомнив эти истории, Грейг понял, куда направляются слуги Ксаратаса.

Это, действительно, было разумно. Вместо того, чтобы совершать преступления у себя дома, Ксаратас заманивал своих будущих жертв в заброшенные шахты, где все эти бедолаги пропадали без вести, не привлекая ничьего внимания. В конце концов, сектантам тоже удавалось прятаться в старых каменоломнях более семидесяти лет подряд, время от времени меняя места своих сходок — благо, сеть подземных шахт тянулась вдоль низких, почти сглаженных временем и ветром гор на много лиг, и застигнуть там противников истинной веры было не проще, чем поймать лису в ее норе.

Про себя Грейг решил, что, если кто-то из рабов Ксаратаса заметит слежку и подаст сигнал тревоги остальным, то он заколет одного или двоих, а того, кто останется в живых, заставит говорить и вынудит во всем признаться — если будет нужно, с применением самых жестоких мер. Однако до этого дело не дошло — слуги Ксаратаса явно бывали здесь уже не в первый раз и не рассчитывали, что за ними кто-то вздумает следить. Они без лишней спешки зажгли масляную лампу и спустились в жерло шахты, вход в которую зарос вьющимся диким виноградом. Подождав немного, Грейг последовал за ними, держась на приличном расстоянии, чтобы самому оставаться в темноте.

Слабенький огонек масляной лампы позволял осветить путь всего на несколько шагов, так что, если бы кто-то из идущих впереди занервничал и обернулся, он бы не увидел ничего, кроме сгущающейся черноты — в то время как сам Грейг отлично видел и дрожащие на стенах коридора блики света, и очерченный слабым сиянием силуэт последнего мужчины.

Тем не менее, здесь, под землей, Грейг чувствовал себя гораздо неувереннее, чем снаружи. С каждым шагом его предприятие казалось рыцарю все более сомнительным. Cпускаться в шахты одному, без фонаря и без свечи, было на редкость безрассудно… но, увы, отступать было поздно. Грейг до сих пор помнил то чувство отвращения к себе, которое он испытал, позволив нищему бродяжке доверчиво войти в дом Ксаратаса, и сознавал, что поступить так второй раз за этот день просто не сможет. Если у него и в самом деле появился шанс исправить свой сомнительный поступок, вызвавший у него столько колебаний и последующих угрызений, то, возможно, сам Господь хотел, чтобы он спас очередную жертву мага от ее ужасной участи.

«…Если получится» — мрачно добавил рыцарь про себя. Кто поручится, что в конце пути троих рабов мага не будет ждать еще десяток их сообщников? И это не говоря уже про самого Ксаратаса, который был опаснее всех своих подручных, вместе взятых.

С другой стороны — не отступаться же заранее, из страха перед тем, что может ожидать его в конце пути!

Положим, что Ксаратасу не нужны лишние свидетели. Положим, что он отошлет своих помощников, прежде чем приступить к самому главному. Тогда Грейг подстерег бы их в темноте коридора и убил…

«А Ксаратас тем временем убил бы этого беднягу» — тут же мысленно напомнил себе Грейг.

Нет, все-таки, как ни крути, а все сводилось к одной мысли — во что он ввязался?!

«Если тебе станет от этого легче, — мысленно сказал Грейг сам себе — то другого выхода, как идти дальше, у меня все равно нет. Если я попытаюсь повернуть назад, то наверняка заблужусь и умру здесь от голода и жажды».

После этого ехидно упрекающий его внутренний голос поутих. Раздумывать и колебаться в самом деле было слишком поздно — слишком далеко они уже успели отойти от выхода.

А потом тусклый и колеблющийся свет, за которым следовал Грейг, внезапно и без всякого предупреждения погас.

Грейг замер, судорожно пытаясь сообразить, в чем дело — то ли фитиль лампы потух сам собой, и тогда слуги мага остановятся, чтобы снова ее зажечь, то ли они задули лампу сами, чтобы скрыть от своей жертвы последнюю часть пути — на случай, если нищему каким-то образом удастся ускользнуть и вырваться отсюда.

Кроме беспомощности человека, внезапно лишившегося главного из своих чувств, Грейг ощущал ужасную растерянность. Если он поспешит вперед, то, того и гляди, налетит на кого-нибудь из слуг Ксаратаса и собьет его с ног — а если не догонит их прямо сейчас, то потеряет их из виду…

Рассудив, что выдать себя все же лучше, чем потерять след и заблудиться в темноте, Грейг бросился вперед — но совсем скоро его вытянутая вперед рука наткнулась на стену отвала.

Развилка!.. Ну разумеется! Именно этого ему и не хватало… Рыцарь напряг слух, пытаясь различить шаги, но вокруг было совершенно тихо. Секунды проходили за секундами, а он не слышал ничего, чтобы могло ему помочь. Бьянка, кажется, что-то говорила по поводу того, что звуки под землей распространяются неравномерно — иногда можно услышать, как где-нибудь в полумиле от тебя течет вода, а иногда, наоборот, не слышно голоса, зовущего тебя по имени в соседнем коридоре. Именно поэтому так трудно бывает найти людей, попавших под завалы или по неосторожности отправившихся в катакомбы и пропавших там…

Ну, значит, оставалось только сделать выбор наудачу и пойти… скажем, направо. Грейг решительно свернул в ближайший к нему коридор и пошел вперед быстрым шагом — за то время, которое он потратил, выжидая и прислушиваясь, слуги мага могли отойти довольно далеко.

Держась за стену, Грейг прошел, должно быть, шагов сто — а потом почва подалась у него под ногами, и Риу, не успев даже вскрикнуть от удивления, съехал по глинистому откосу вниз, оказавшись на дне зловонной и, по ощущению, глубокой ямы. Под ногами что-то глухо хрустнуло, и Грейга обдало душным и сладковатым запахом тухлятины.

В первый момент ему почудилось, что под его ногами — чей-то разлагающийся труп. Должен же маг и его присные где-нибудь прятать тела своих жертв…

С трудом одолевая отвращение, рыцарь заставил себя наклониться. Его пальцы наткнулись на что-то мокрое, податливое и настолько мерзкое, что Грейг инстинктивно отдернул руку. Но со второй попытки он определил, что падаль, которой он только что коснулся, не была, во всяком случае, человеческими останками — гниющий труп был покрыт шерстью, и Грейг понял, что у него под ногами — не убитый человек, а мертвое животное.

Риу брезгливо вытер руку о штаны. Конечно, хорошо, что это просто зверь, приползший в катакомбы умирать, а не тело какого-то несчастного, убитого Ксаратасом. Но все равно, в том, чтобы трогать подобную дохлятину голыми руками, приятного было мало.

...И, как будто бы в ответ на эту мысль, откуда-то издалека раздался крик — пронзительный, полный ярости и испуга вопль человека, который сражается за собственную жизнь, но уже чувствует, что у него не хватит сил спастись.

Сердце у Грейга словно обварило кипятком. Вот оно!..

«Господи Боже мой, почему Ты не подсказал мне повернуть налево?» — вихрем пронеслось у него в голове.

Следом за первым воплем раздался второй, а потом третий. Оказавшийся в ловушке человек явно не мог смириться с мыслью, что случившееся с ним — действительно непоправимо, и что для него все кончено.

Грейг бросился на штурм глинистого обрыва, скребя по откосу сапогами и цепляясь за скользкую глину пальцами — и, конечно, очень скоро съехал вниз на животе, рыча от ярости и позабыв от потрясения все бранные слова, которые сейчас были бы как нельзя кстати. Но это его не остановило, и он тут же снова ринулся вперёд.

Человек продолжал кричать — только теперь уже иначе, чем в начале. Грейг часто слышал такие крики, когда кто-то из его товарищей хватался за отрубленную руку или зажимал распоротый живот — когда боль, изумление и ужас смешивались воедино, образуя непередаваемую смесь.

Риу несколько раз свалился в темноте прямо на скользкую, вонючую тухлятину. Его мутило — от своих отчаянных усилий, от звеневших в ушах воплей, от всепроникающего запаха гниения… Если бы несколько последних дней он не провел на самом скромном рационе, чтобы лишний раз не покидать своего наблюдательного пункта, то сейчас его желудок, вероятно, вывернулся бы наизнанку от отвращения.

Только через несколько десятков напрасных попыток выбраться и нескольких минут отчаянной борьбы Грейг, наконец, почувствовал у себя под руками ровную поверхность и буквально выполз на нее на животе. Кровь бешено стучала у него в ушах, и он не сразу осознал, что крики прекратились.

В подземелье было совершенно тихо. Эта тишина внезапно поразила его больше, чем недавние отчаянные вопли.

Когда Риу, наконец, сумел подняться, ноги у него дрожали от недавних бешеных усилий — но зато сознание у Грейга снова стало ясным, почти противоестественно спокойным.

Он коснулся рукояти своего кинжала, чтобы убедиться, что не потерял его, из раза в раз сползая вниз по скользкому откосу, и, не утруждаясь отряхивать налипшую на одежду глину, двинулся назад.

 

Ксаратас, как и следовало ожидать, обнаружился в конце ведущего налево коридора — узкого, извилистого, но, в конечном счете, не особо длинного. Риу еще издалека увидел свет — не жалкий огонек маленькой масляной лампы, а гораздо более отчетливый и яркий свет, наводивший на мысли о факеле или даже жаровне.

Помещение в конце коридора было квадратной комнатой из тех, которые бы обязательно понравились сектантам — здесь было достаточно просторно, чтобы при необходимости в этой комнате могло поместиться пятьдесят, а может быть, и семьдесят еретиков за раз.

Стены комнаты были изрисованы причудливыми символами. Буквы неведомого Грейгу алфавита стекали по стене кровавыми потеками. Ксаратас рисовал такие надписи и в прошлом, для каких-то своих ритуалов — но тогда он использовал свиную или бычью кровь.

Маг был один — его помощники, по-видимому, уже удалились, забрав с собой и тело нищего бродяжки. На дурно обтесанном квадратом камне, возле которого спиной к нему сидел Ксаратас, были видны брызги крови и мозгов — похоже, под конец жертве Ксаратаса разбили голову, поэтому крики и прекратились так внезапно. Грейгу показалось, что он видит на измазанном кровью крае камня несколько прилипших темных волосков.

Стараясь ступать как можно бесшумнее, Грейг подошел почти вплотную к магу. К счастью, тот был слишком сильно занят, мысленно читая свои заклинания или же просто углубившись в созерцание (ведь для него потеки крови и вытекший мозг наверняка должны были иметь такое же значение, как внутренности жертвенных животных), чтобы заметить постороннее присутствие.

Оказавшись за спиной Ксаратаса, Грейг обнаружил, что на плоском камне, словно в мясной лавке, разложены мокрые от крови шматки мяса — внутренние органы того, кто доверчиво спустился вместе со слугами Ксаратаса в эту могилу.

Грейг беззвучно вытянул кинжал из ножен. Мысль о том, чтобы изобличить Ксаратаса перед Ее величеством и обвинить его в убийствах, больше не казалась ему такой важной. Нужно просто положить этому безумию конец.

Сегодняшнее жертвоприношение Ксаратаса будет последним.

«Лучше бы Франциск убил нас всех — лишь бы я никогда тебя не знал!» — подумал Грейг, вгоняя острие кинжала под лопатку мага.

Ощущение ножа, входящего в чужое тело, было ему хорошо знакомо. Рука Риу знала, с какой силой надо бить, чтобы нож вошел глубоко, не оставляя врагу никакого шанса уцелеть — и потому, когда удар не встретил ни малейшего сопротивления, Грейг пошатнулся и чуть не упал.

Его кинжал сломался, когда острие ударило в край каменной плиты.

— …Очень неосторожно нападать подобным образом на мага, Риу, — произнес голос Ксаратаса откуда-то из-за его спины.

Грейг яростно оскалился. Сейчас ему было плевать, как именно Ксаратас сумел его обмануть. Может, это была иллюзия, которая заставила его видеть то, чего не было. А может быть, Ксаратас был достаточно могуществен, чтобы развоплотиться в одном месте и, перенесясь за спину к своему врагу, снова возникнуть там, как плотское живое существо. Грейга это не волновало. Ему было плевать, что у него нет ни малейших шансов справиться с врагом, который обладал подобной силой.

Он просто должен это сделать — или умереть. Одно из двух.

Грейг резко развернулся к магу, собираясь нанести еще один удар — и, уже завершая разворот, почувствовал, что его тело застывает, словно превращаясь в камень. Древние легенды постоянно говорили о каких-то людях, превращающихся то в скалу, то в дерево, то в замшелый валун, но Грейг никогда не задумывался, что они должны при этом чувствовать. Теперь он это знал — все его тело ниже шеи сделалось мертвым и неподатливым, словно чужое, и Грейг ощутил, что он больше не в состоянии им управлять.

Грейг был почти уверен в том, что знает, для чего Ксаратас оставил ему возможность говорить. Ему хотелось, чтобы Грейг кричал — кричал от ужаса и боли точно так же, как тот нищий, которого он распотрошил, как кролика, прежде чем позволил своим рабам его убить.

Грейг стиснул зубы, чтобы не доставить магу подобного удовольствия прямо сейчас. Нелепо было обещать себе, что он выдержит предстоящие ему мучения без звука — но, во всяком случае, вопить от одного только испуга он не станет.

Ксаратас задумчиво смотрел на Риу. Его лицо, как обычно, ничего не выражало, так что Грейгу оставалось лишь гадать, о чем он сейчас думает. Прикидывает, с чего следует начать свои забавы с пленником?..

Грейг, по правде говоря, тоже не мог отделаться от наводнивших его мысли образов того, что может его ждать.

Однако, когда маг все же нарушил затянувшуюся паузу, то он повел себя совсем не так, как ожидал от него Грейг.

— Вы меня удивили, Риу, — сказал он, прищурившись. — Сначала просили меня о помощи, а теперь, после победы, решили, что бывшего союзника вполне можно убить?.. Это как-то не рыцарственно.

— Думаю, мы оба знаем, почему я хотел вас убить. К нашему прежнему… союзу это не имеет никакого отношения, — возразил Грейг, с трудом заставив себя выговорить отвратительное слово.

— В том-то и дело, сир, что я — в отличие от вас — не понимаю, почему вы вдруг решили от меня избавиться. Я ещё понял бы, если бы вы захотели убить меня тогда, когда узнали, что королева предпочла меня. Но почему сейчас? Это как-то бессмысленно, особенно если учесть, что вы и так уже сорвали мои планы на Франциска. В сущности, это не вы, а я должен был злиться и стремиться отомстить — но я все-таки не пытался воткнуть нож вам в спину.

«Он хочет выяснить, как много мне известно о его занятиях» — подумал Грейг. А вслух сказал:

— К чему все это пустословие?.. Ее величества, перед которой вам нужно выставить себя правым, здесь все равно нет. Так что давайте уже, наконец, покончим с этим. Быстро или медленно, как вам будет угодно — только бы без лишних разговоров. Вы мне, если честно, уже страшно надоели…

В этот момент Риу чувствовал себя таким уставшим, что мысль о смерти его почти не пугала. С тех пор, как чувство долга привязало его к Ньевру и Ксаратасу, заставляя Грейга испытывать ответственность за зло, которое тот причинил и еще причинит, он чувствовал себя, как каторжник, который обречен до самой своей смерти таскать на ногах тяжелые колодки.

И что только Жанна нашла в Ксаратасе? — подумал Грейг. — По мне, так и он сам, и его магия в конечном счете ужасающе скучны. Как только действия Ксаратаса перестают шокировать, то в них не остается ничего, что бы заслуживало интереса и внимания. Все равно, что ради развлечения ходить на скотобойню или ковыряться в разлагающемся трупе…

— «Покончим»?.. — насмешливо повторил Ксаратас. — Нет, Риу, я вас не убью. Пусть вашу участь решит королева.

В первый момент Грейг изумился — неужели Ксаратас действительно упустит случай от него избавиться, да заодно и отыграться на своем враге за все те случаи, когда Риу переходил ему дорогу? Это было совершенно не в его характере.

А потом Грейга осенило.

Магу было почему-то важно, чтобы Жанна казнила Грейга сама. Когда-то Риу ломал голову над тем, зачем Ксаратас всячески подталкивал Ее величество к расправе над солдатами из войска узурпатора — но именно сейчас он с чувством внутреннего содрогания подумал, что он понимает цель Ксаратаса.

Маг хотел сделать Жанну инструментом тех сил, которым служил сам. Это было так просто, что впору было удивиться, как это он не понял этого гораздо раньше.

Связанный присягой на крови, Ксаратас зависел от Жанны, как могущественный дух из сказки — от хозяина какого-нибудь волшебного кольца. Дух мог поднимать в воздух горы и подчинять целые народы — но природа его магии вынуждала его служить простому смертному. И Ксаратас вполне логично полагал, что лучший выход из этой дилеммы — это постепенно, шаг за шагом и уступка за уступкой, — превратить Жанну в свою единомышленницу и союзницу.

И когда у него это получится — а последние события давали основания подозревать, что у него, в конце концов, получится, — та Жанна, которую знал и любил Грейг, исчезнет. Ксаратас оставит от нее одну лишь оболочку — ее красоту, ее улыбку, даже ее острый ум — но навсегда убьет ту искреннюю, пылкую, не отступающую перед трудностями девочку, которая так страстно жаждала справедливости, что готова была пожертвовать для нее всем на свете. Даже жизнью. Даже собственной душой.

— Не смей, — пресекшимся от ненависти голосом выдохнул он в лицо Ксаратасу.

— Не знаю, о чем вы сейчас — и, если честно, не желаю это знать, — пожав плечами, сказал маг. — Спокойной ночи, Риу…

Перед глазами Грейга сгустилась темнота — более черная и непроглядная, чем темнота подземных галерей. И мир померк.

 

Открыв глаза, Грейг обнаружил, что лежит на чем-то мягком. Балдахин над его головой казался удивительно знакомым — но ему все же потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он находится в своей прежней комнате во дворце.

От этого открытия Риу почувствовал себя совершенно сбитым с толку. На мгновение он был почти готов поверить в то, что все последние события ему просто приснились. Он не был в подземных катакомбах и не убивал Франциска, Жанна не стала любовницей Ксаратаса, а он все еще не переехал в новый дом и живет во дворце… Но потом Риу понял, что ошибся. Комната была практически пустой — в ней отсутствовали все его вещи, которые Кайто позаботился отправить в его новый дом. Все тело у Грейга болело, словно накануне его здорово избили — результат долгих часов, которые он пролежал на крыше. К тому же, Грейг чувствовал зверский голод. Судя по свету за окном, со времени его беседы с магом в подземелье прошел целый день — а значит, он не ел уже больше двух суток…

Грейг поднялся на ноги, напился из оставленного у окна кувшина и собрался выйти в коридор — но обнаружил у своей двери солдат.

— Простите, мессир Риу, вы не можете покинуть эту комнату, — немного виновато, но все равно твердо сказал возглавляющий охрану офицер. — Мы сообщим Ее величеству, что вы пришли в себя. Возможно, она пожелает видеть вас.

— Как я сюда попал? — помедлив, спросил Грейг, надеясь, что хотя бы разговаривать с ним его страже не запрещено.

— Точно не знаю; это было не в мое дежурство. Но я слышал, что вас доставили во дворец в ужасном виде — очень грязного и без сознания. А еще говорят, что вы… — офицер замолчал, явно жалея об излишней откровенности.

— Что «я»? Да говори как есть, я не обижусь, — подбодрил Риу. Надо думать, в прошлом, когда он был членом королевского совета, его собеседник предпочел бы ничего не отвечать. Но опальный вельможа вызывал гораздо меньше пиетета, и, помедлив, офицер вздохнул.

— Ребята говорили — от вашей одежды пахло так, как будто бы вы занимались труположеством.

Грейг хмыкнул.

— Образно, — безрадостно похвалил он.

Хорошо хоть, прежде чем приставить к его дверям охрану и бросить его бесчувственное тело на кровати, его удосужились переодеть и, кажется, даже обтереть влажной губкой — во всяком случае, сейчас от него падалью вроде не пахло.

— Вернитесь в комнату, мессир, — то ли попросил, то ли приказал глава его охраны. — Я не должен держать дверь открытой…

Грейг кивнул и, отойдя от двери, снова повалился на кровать.

Ему не пришлось долго томиться ожиданием. По-видимому, когда Жанне доложили, что Риу пришел в себя, она сейчас же отложила прочие дела, чтобы распорядиться под конвоем привести его в свой личный кабинет.

Когда Риу вошел, Жанна быстро взглянула на него, и где-то на дне ее темных глаз Грейгу почудилась тревога.

— …Я же говорил, Ваше величество — Риу в полном порядке, — лениво и вместе с тем насмешливо сказал Ксаратас, стоявший возле высокого окна. — Я не сделал с ним ничего дурного — просто погрузил его в глубокий сон, чтобы он снова не сбежал. В конце концов, спросите его самого!.. Уверен, он прекрасно себя чувствует.

То, что Его величество — оказывается! — переживала за него, пока он находился без сознания, вызвало у него удивление — и радость. Грейг даже не смог сдержать расплывшуюся по губам дурацкую улыбку.

Королеву это явно рассердило.

— Вы, видимо, полагаете, что ваши прежние заслуги ставят вас выше закона?.. — звенящим от гнева голосом спросила она Риу. — Я послала вам приказ немедленно уехать в Фэрракс. Но вы, очевидно, ожидали этого, поскольку предпочли скрываться где-то в городе, никому не сказав, где вас можно найти.

— Мне кажется, история с Франциском убедила лорда Риу, что можно демонстративно нарушать ваши приказы, — с мрачной улыбкой предположил Ксаратас.

— У меня были серьезные причины задержаться, — резко парировал Грейг. — Я обнаружил, что Ксаратас пользовался вашим покровительством, чтобы похищать и убивать людей!.. За день до моего отъезда в Фэрракс я узнал, что слепой юноша, который продавал четки возле церкви Элоизы Исповедницы, пропал при очень странных обстоятельствах. Сразу же после этого я случайно услышал ещё об одном исчезновении — на этот раз речь шла о беспризорнике, который совершенно точно бывал в доме у Ксаратаса. Он хвалился увиденным перед соседскими детьми и собирался пойти туда снова... Я вспомнил, что Ксаратас просил вас позволить ему проводить магические ритуалы над приговоренными — и заподозрил, что, когда вы ему отказали, он решил использовать людей, чья смерть не привлечет внимания властей — сирот, калек и нищих.

Брови Жанны поползли наверх. Она медленно обернулась к магу.

— Бред больного, — холодно прокомментировал Ксаратас.

— Ты еще скажи, что ты не заманил нищего побирушку в катакомбы как раз перед тем, как притащил меня сюда. Я видел на полу его дымящиеся внутренности!

Ксаратас внимательно смотрел на Грейга.

— Успокойтесь, Риу. Я действительно просил — и получил — у королевы позволения использовать старые катакомбы для своего дела. Но все жертвоприношения, которые там совершались, касались только животных. Вы тут обвиняете меня, что я якобы убил человека — хотя единственным, кто пытался убить человека, помнится, были вы сами. Вы пытались ткнуть меня ножом, и, если бы не моя магия, я сейчас был бы мертв. Не так ли?

— Безусловно так. И, если я о чем-то и жалею — то только о том, что вы все еще живы, — согласился Грейг, с трудом проталкивая воздух через стиснутое ненавистью горло. — Но я, в отличие от вас, не привык убивать людей ради забавы и из мести. Я в самом деле хотел вас убить — но только потому, что вы вымазали все стены кровью того несчастного парня, которого вы выпотрошили заживо, и сидели там, таращась на его печенку с таким видом, как будто бы это свиной ливер в мясной лавке…

— Давайте рассмотрим противоположную возможность, — хладнокровно перебил Ксаратас. — Может, вы, лорд Риу, убедили себя в том, что свиной ливер — это человеческая печень, потому что вам очень _хотелось_ найти оправдание для своей мести? Люди очень любят делать из своих врагов чудовищ. Так гораздо проще и приятнее их ненавидеть.

— Я слышал человеческие крики.

— Это называется — «принцип подобия». Когда крестьянский знахарь наводит порчу на врага, он делает его фигурку или глины или из соломы. Когда нужно принести важную жертву, человек кричит, делая вид, что он переживает муки и смерть.

— Я видел, как твои рабы привели с рынка нищего, а потом этот нищий пошел вместе с ними в катакомбы! Куда делся этот человек?

— Поскольку я не знаю, о ком идет речь… — Ксаратас сделал неопределенный жест, показывая, что не видит смысла отвечать на подобный вопрос. — И это — повод обвинять меня в убийстве? Слабо, Риу. Слишком слабо.

— Замолчите оба, — резко приказала Жанна.

Мужчины умолкли, развернувшись к королеве. Грейг смотрел на ее холодное, суровое лицо — и пытался понять, кого из них она сочтет виновным.

— Риу, — полный ледяного негодования взгляд Жанны уперся в него. «Что бы она не думала насчет Ксаратаса, но меня она невиновным точно не считает» — пронеслось у Грейга в голове. Что, впрочем, и понятно… — Вы не знали — и не могли знать — что я позволила Ксаратасу использовать старые штольни для необходимых ему жертвоприношений. Но вы совершенно точно _знали_, что не вправе оставаться в Ньевре, когда я велела вам уехать. И вы совершенно точно знали, что Ксаратас служит мне и составляет главную опору моей власти. Тем не менее, вместо того, чтобы сообщить мне о своих подозрениях и удовлетвориться этим, вы опять, как в случае с Франциском, посчитали, что вам лучше знать, что будет правильно и справедливо. Вы признались, что пытались заколоть Ксаратаса — а я напоминаю вам, что любой человек, который собирается лишить кого-то жизни не по приговору королевского суда, а по своему личному решению, является убийцей. Причем вы — убийца дважды, потому что до этого вы самовольно казнили Франциска… Я пыталась быть с вами милосердной, принимая во внимание ваше участие в войне, но это уже слишком. Раз потери места в государственном совете и изгнания недостаточно, чтобы вас образумить и научить вас уважать королевские приказы — значит, вы отправитесь в Бриссье и останетесь там до суда. Молитесь, чтобы совет не приговорил вас к смерти. Но к мысли и потери всех ваших земель и титулов вам стоит привыкать уже сейчас.

Грейг низко склонил голову.

— Вашему величеству наверняка известно — я никогда не желал этого титула…

— Даже если и так, на вашем месте я не стала бы сейчас этим бравировать, — прищурилась Ее величество. — Если, конечно, вы во что бы то ни стало не желаете, чтобы вас обезглавили. Охрана!.. — кликнула она. Дверь приоткрыл дежурный офицер. — Возьмите десять человек, отвезите сира Риу в Бриссье и передайте коменданту, чтобы его поместили в одиночной камере.

Грейг слегка покривился. Быть объектом для злорадства коменданта, которому пришлось выпустить Риу из Бриссье после того, как он убил Франциска, ему не особенно хотелось. Хотя, безусловно, по сравнению со всеми прочими его проблемами это можно было считать булавочным уколом.

 

Когда отряд почти добрался до Бриссье, сопровождающий его конвой нагнал всадник, скачущий во весь опор. Сопровождавшие Риу гвардейцы заметно напряглись. Предположить, что кто-то собирается отбивать арестанта в одиночку, было невозможно, но слишком уж быстро и решительно двигался этот человек. Впрочем, когда он поравнялся с их отрядом, и охрана Грейга, и он сам узнали Алессандро Моллу.

— Приказ Ее величества, — коротко сказал Клинок королевы, вручая командовавшему отрядом офицеру узкую записку с восковой печатью. Развернув бумагу, тот быстро прочел ее, недоуменно вскинул брови — а потом, помедлив, повернулся к ехавшим рядом с Грейгом солдатам.

— Развяжите лорда Риу.

Судя по его нейтральной интонации, он сам не очень понимал, что должен означать этот новый приказ. Может быть, Грейга сейчас восстановят в роли королевского советника, а завтра королева вообще решит, плюнув на мужа, снова сделать Риу своим фаворитом?.. Бросив последний растерянный взгляд на арестанта, гвардеец отсалютовал Алессандро Молле, слегка кивнул Грейгу — то ли попрощался, то ли нет — и развернул коня, уводя за собой своих людей и оставляя Риу, дурак дураком, торчать посреди улицы в паре кварталов от внешней стены Бриссье.

Грейг разделял его недоумение.

— Что происходит? Ты решил устроить мне побег?.. — спросил он бывшего наставника по-тальмирийски.

Молла качнул головой.

— Не обольщайся. Я всего лишь выполняю приказ королевы.

— Но зачем она велела посадить меня в Бриссье, если хотела потом отпустить? — не понял Грейг.

Молла смотрел на Грейга так, как будто бы жалел, что Риу больше не мальчишка, которому он свободно может надавать по шее.

— Она велела посадить тебя в Бриссье, потому что ты преступник. И она поручила мне тебя спасти, поскольку, если ты окажешься в Бриссье, Ксаратас найдет способ от тебя избавиться. И его даже невозможно будет обвинить в твоём убийстве, потому что ты, в конце концов, первым решил его прикончить. Если бы не его магия, Ксаратас был бы уже мертв.

Грейг вытаращил на него глаза. Среди всех удивительных событий этого дня это, пожалуй, было самым удивительным.

Молла, свободно рассуждающий о магии!..

— Давно ты знаешь, кто он?.. — тихо спросил Грейг.

Алессандро пожал плечами.

— Я догадывался, зачем Ульрик посреди войны отправился на Острова. Но ты можешь заметить, что я никому и ничего не говорил. Даже потом, когда у меня уже не осталось никаких сомнений в том, что за "астролога" взяла на службу королева. Я служу Ее величеству и предпочитаю не лезть не в свое дело. В отличие от тебя.

В последней фразе ясно слышался упрек.

— Ее величество велела передать, что это был последний раз, когда она проявляет к тебе снисхождение, — сказал он жестко, словно пытаясь вернуть беседу в подобающее русло. — Ты уже исчерпал лимит ее терпения, когда убил Франциска. И, по правде говоря, тебя и в самом деле стоило, по справедливости, отдать под суд — но, зная мстительность Ксаратаса, ты до него не доживешь. Ее величество сказала, что спасет тебя в последний раз — в память о том, что твой отец пожертвовал собой ради Алезии. Она велела мне предупредить тебя, чтобы ты не задерживался здесь. Ксаратас не такой человек, чтобы забыть о том, что кто-то пытался его убить — даже если ему и вздумалось изображать, что его это совершенно не заботит.

Молла помолчал, прежде чем, отбросив официальный тон, негромко и почти сочувственно сказать:

— Беги отсюда, Грейг.