Орфей (гет)

Этот день оказался длинным и трудным не только для Министра Магии. Мадам Росмерта, хозяйка самого респектабельного из трактиров Хогсмида, к одиннадцати вечера 29 декабря чувствовала себя совершенно измотанной. Дни между Рождеством и Новым Годом всегда были беспокойными. Люди — и колдуны не были исключением — в эти дни особо резко чувствуют одиночество и бремя проблем, и с большей, чем обычно, готовностью делятся ими с каждым, кто готов их выслушать. Мужчины чаще женщин страдали от праздничного одиночества и предоставлять этим несчастным плечо, в которое они могли бы выплакаться (а иногда и другие части тела, но это только если Росмерте очень нравился очередной страдалец) давно стало частью ее профессиональной деятельности. Если посчитать, оказалось бы, что она предотвратила больше самоубийств, чем любой из специалистов госпиталя Св.Мунго. Подумав об этом, трактирщица ухмыльнулась, налила себе бокал Огневиски и присела отдохнуть, прежде чем закончить с уборкой и подняться наверх.

Несколько глотков помогли ей расслабиться. Росмерта откинулась на спинку стула, прикрыла глаза и улыбнулась, вспоминая молодого человека, которого выставила за дверь минут десять назад. Он поведал ей длинную — и с каждой новой рюмкой все более запутанную — историю о ссоре с подружкой. Что ж, подумала Росмерта, делая очередной глоток, похоже ей удалось кое в чем убедить упрямого мальчишку. Паренек был очень симпатичным, но опытной ведьме показалось, что оставив его ночевать она не поможет глупышу, а только еще больше навредит. Утром он будет чувствовать себя виноватым. И к тому же он слишком молод для нее.

Покачав головой собственным мыслям — обычно Росмерта не забивала голову проблемами морали — она поднялась и достала палочку, чтобы наложить несколько заклинаний и подготовить трактир ко встрече завтрашних посетителей. Легкое изменение освещения заставило ведьму бросить взгляд в сторону камина и обнаружить, что пламя позеленело. Неужели мальчишка передумал? А вот она осталась при своем мнении, и сейчас он в этом удостоверится.

Но фигура, появившаяся в камине, была несомненно женской. Нахмурившись, Росмерта подошла ближе. Женщина не двигалась. Возможно, она ранена или сильно пьяна, но не исключено, что это хитрая уловка. Незваные гости нередко пытаются усыпить бдительность хозяев, притворившись едва живыми. Но эта женщина казалась знакомой. Волосы… Да, она узнает эту копну непокорных каштановых локонов, отливающих золотом в свете камина. Росмерта никак не могла вспомнить имени их владелицы, но уже была уверена, что может без опасения подойти к женщине.

Когда Росмерта мягко прикоснулась к плечу поздней гостьи, та застонала и подняла голову.

— Мисс Грейнджер? То есть, миссис Поттер — о, черт, я хотела сказать миссис Снейп. С вами все в порядке? — Выражение лица молодой ведьмы совершенно не понравилось Росмерте. Ей уже приходилось видеть людей в таком состоянии, но казалось, что те черные дни остались далеко позади, и ей абсолютно не хотелось их вспоминать. Слишком много потерь и разрушенных судеб.

С помощью Росмерты Гермиона уселась за один из столов. Точнее тяжело рухнула на стул. Спина заныла от удара — на деревянных стульях не было подушек — но это не имело значения. Ее ничто больше не волновало. Она чувствовала лишь пустоту, полную пустоту — даже отчаяние не заполнило черную дыру, в которую она превратилась. Она смутно помнила, что Гарри подвел ее к камину и назвал место назначения, а потом был вихрь света и запахов и облако копоти. Она знала, зачем приходила в особняк министра, но шарахалась от этих мыслей, потому что они несли с собой такую боль, такой ужас. Еще она понимала, что бывший муж стер что-то из ее памяти и ненавидела его за то, что он не решился уничтожить все. Если бы он совсем очистил ее память, пустоту было бы легче выносить, Гермиону не мучило бы ощущение, что в глубинах памяти прячутся чудовища, способные в любой момент вырваться на волю и проглотить ее.

Когда Росмерта поставила перед Гермионой стакан Огневиски, она обхватила его плохо слушающимися пальцами, попыталась улыбнуться и одним глотком выпила виски. Она не ела с самого завтрака, поэтому алкоголь мгновенно ударил в голову. Зрение затуманилось, по телу разлилось тепло, и веки отяжелели. Милое круглое лицо Росмерты плыло перед глазами, и Гермиона протянула руку, чтобы дотронуться до него. Это было приятное, дружелюбное лицо. Лицо приятной, хорошей женщины, которая хочет ей лишь добра. Гермиона кивнула сама себе и улыбнулась счастливой улыбкой ребенка, нашедшего наконец маму в толпе незнакомых людей. — А можно… можно мне еще немного? — Невнятно пробормотала она, шаря в карманах в поисках мелочи. — У меня есть деньги, честное слово, я только… я просто никак не могу их найти…

Потолок ей тоже нравился. Он колыхался и струился, как шелковый полог под легким ветерком. Он хорошо к ней относился, почти так же хорошо, как эта милая ведьма, которая только что вернулась и поставила на стол еще один стакан восхитительной волшебной жидкости, которая согревала и прогоняла боль. — Такая ласковая… как… мама, — пробормотала Гермиона, осушив и второй стакан.

Когда молодая ведьма опустила голову на стол, Росмерта кивком отметила, что все идет так, как она и ожидала. Судя по всему, бедняжка прошла через нечто ужасное и вред от двух стаканов виски — мелочь, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить. Трактирщица наложила на обмякшее тело молодой ведьмы заклинание Mobilicorpus, вышла вместе с ней из трактира, направилась к сараю для метел, взяла свою старую, но еще крепкую "Комету 750" и перекинула безвольное тело через метлу. Подумав, что сейчас она напоминает сама себе благородного рыцаря, спасающего девицу, лишившуюся чувств от переживаний, Росмерта взмыла в воздух и растворилась в темноте.

— О, дорогая моя! — Минерва МакГонагалл, тоже выглядящая не лучшим образом, прикрыла рот дрожащей рукой. — Ох, Мерлин, бедная девочка! Розмерта, я в большом долгу перед тобой. Спасибо, что помогла ей добраться.

Розмерта махнула рукой и улыбнулась. — Да какой разговор. Я же очень давно ее знаю, как можно было не помочь. Но что случилось? — Несмотря на темноту — ночь выдалась безлунной, а свет из замка почти не попадал на лицо Минервы — Розмерта заметила странный блеск в глазах пожилой учительницы. Минерва МакГонагалл плакала? Сурового заместителя директора видели в слезах только один раз — после Резни на Вручении Дипломов, и Розмерта была уверена, что сейчас МакГонагалл выбило из колеи нечто не менее ужасное. — Это же не… — Она помедлила в нерешительности. — Это же не Альбус.

— Нет, это… — Минерва попыталась свободной рукой — во второй была палочка, удерживающая Гермиону в метре над землей — вытереть глаза не снимая очков. — Боюсь, я пока не могу рассказать тебе всех подробностей. Мне очень хотелось бы поделиться, поверь, но…

— Не бери в голову. Надеюсь, все повернется к лучшему.

— Я тоже, — хрипловатым голосом ответила МакГонагалл.

— Ну что ж. Скажите, если чем-нибудь смогу помочь. — Росмерта поднялась в воздух. — Счастливо, Минерва. Оставляю ее в надежных руках. — Ведьма махнула рукой и исчезла в темноте.

— Толку-то от надежных рук, — прошептала МакГонагалл, глядя на безвольное тело Гермионы. — Хотела бы я хоть чем-нибудь тебе помочь, дорогая девочка. Но боюсь… — Она постаралась взять себя в руки, распрямила плечи и осторожно направила Гермиону через дверной проем, а потом к своим комнатам. Минерва не хотела ни на секунду оставлять ее одну.

— Она ранена?

МакГонагалл вздрогнула и развернулась. — Боже, как ты меня напугал, — выдохнула она, слабо улыбнувшись Сириусу. — Нет, не думаю. Обессилена и достаточно сильно опьянела. Я уложу ее у себя. Ты не мог бы…

— Конечно. Мы поделим время. Сейчас подойдет Аластор, и Альбус, конечно, тоже захочет помочь. Так что ты сможешь отдохнуть.

— Не то, чтобы я надеялась уснуть, — поморщилась Минерва. — Сириус, — она вгляделась в лицо Гермионы, желая убедиться, что та еще не пришла в себя, — … я очень боюсь. Я не знаю, что делать — это хуже, чем во время войны, потому что тогда всегда находилось полезное дело. Нужно было заботиться о защите студентов, разрабатывать планы…Но что можно сделать теперь, если даже у Альбуса ничего не вышло? Я никогда не чувствовала себя такой старой и беспомощной.

Сириус обнял ее за плечи. — Понимаю. Меня мучает то же самое. А что касается пользы… я думаю, что мы должны сделать все, чтобы защитить Гермиону. Она может… — Он прикусил губу. — Это не просто потеря. Она винит во всем себя, и может… сделать что-нибудь…

— Если с ней что-нибудь случиться, — нахмурилась МакГонагалл, — я имею в виду что-нибудь худшее, чем уже произошло, я убью Поттера. Придушу голыми руками. — Она направила Гермиону в свою гостиную и закрыла дверь. Потом повернула к Сириусу влажное от слез лицо. — Как такое могло случиться, Сириус? Как? Поттер… Гарри, он же был таким милым мальчиком… Когда он превратился в такого… в такое бесчувственное чудовище?

В ответ Сириус рассмеялся коротким безрадостным смехом. Придерживая открытой дверь в спальню, он ответил. — Сам не знаю, Минерва. И если быть абсолютно честным с тобой, даже не хочу об этом думать. Потому что подобные мысли могут привести меня к выводу… — он наблюдал за тем, как МакГонагалл укладывает Гермиону на кровать, где к ней тут же присоединились оба лазиля, и придвигает поближе два кресла. — К выводу, что в этом есть солидная доля моей вины.

— Тебя не было рядом с ним, Сириус. Сначала Азкабан, потом ты был вынужден скрываться. Сколько раз ты видел Гарри за время между твоим побегом и Победой? Я имею в виду, больше пяти минут.

— Два или три раза. Но я не совсем об этом. После Победы я просто обязан был им заняться.

— К тому времени Гарри было уже девятнадцать. В любом случае, было уже поздно.

— Не уверен. Я должен был проводить с ним больше времени…

— Ты делал, что мог. Вы часто бывали вместе.

— Ну да, кто отрицает. Выпивали и болтали о девочках и квиддиче. Точнее, я говорил о девочках, а он о Гермионе. Мы избегали действительно важных тем, Минерва, за это-то я себя и ругаю.

— А был ли ты сам готов к обсуждению важных тем? После двенадцати лет в тюрьме и шести в бегах? Подозреваю, что тебе нужно было сначала разобраться в самом себе.

— Ты сегодня слишком снисходительна ко мне, Минерва. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Думаю, Альбус и Аластор уже в замке.

* * *

Той ночью никто из них не спал. Они сидели, временами разговаривали, но в основном молча слушали тиканье часов, отсчитывающих секунды жизни Северуса Снейпа.

Гермиона проснулась около трех. Она покорно позволила приподнять себя и выпила заранее подготовленное зелье для снятия последствий похмелья. Потом она выпила стакан воды, но от еды отказалась.

— Ты должна постараться съесть хоть что-нибудь, — сказал Дамблдор, сидящий на краю ее кровати. — То, что ты уморишь себя голодом, не поможет Северусу.

Гермиона еще не произнесла ни единого слова с тех пор, как проснулась. Теперь она остановила взгляд на усталом лице старого колдуна и покачала головой. — Северусу больше ничего не поможет. Ничего. Ничего не будет. Только пустота. Конец. И ничего больше.

Дамблдор вздохнул. — Может, ты лучше расскажешь нам о разговоре с Гарри?

Упоминание о бывшем муже по крайней мере добавило немного краски ее бледному лицу. Конечно, это был не здоровый румянец, а два чахоточных пятна на щеках. — Мой разговор с Гарри… c этой самодовольной, лицемерной свиньей… — даже браные слова получались у нее тусклыми, лишенными эмоций. — Я не знаю, зачем старалась вести себя в рамках приличий. Нужно было проклясть его прямо с порога. Он ужинал — представляете? Он сидел там, спокойный и невозмутимый, и ел курицу. Как будто ничего не произошло, как будто он не решил убить Северуса, хладнокровно убить, отнять у меня, возомнив себя Господом Всемогущим…

Ее голос сейчас становился все выше, и она говорила все быстрее и быстрее, начиная задыхаться. МакГонагалл подошла к ней с бокалом успокоительного зелья в руке. — Пожалуйста, Гермиона, выпей это. Тебе станет…

— Нет! — Резким ударом руки Гермиона выбила бокал из пальцев МакГонагалл. — Я не хочу успокаиваться! — Закричала она. — Я не желаю спать, потому что он пока еще жив, и я могу думать об этом. А через двадцать четыре часа его не станет! Он уйдет! Навсегда! Я никогда… — Она замолчала и упала на подушку. — Как я буду жить? — Прошептала она. — Знать, что я никогда больше его не увижу…Его голос… мне уже так не хватает его голоса… и его улыбки…

МакГонагалл отошла на несколько шагов и остановилась рядом с Хмури, чье мрачное лицо слегка смягчилось, когда он приобнял Минерву за плечи, пытаясь успокоить. Сириус оставался на месте, но его лицо побледнело настолько, что почти не отличалось цветом от белоснежного постельного белья, а на виске отчаянно билась жилка.

Дамблдор взял Гермиону за руку. — Тебе позволили увидеться с ним…

— Да. Только один раз и всего на час, зато в любое удобное для меня время. Он на редкость великодушен, наш замечательный Министр.

— В таком случае ты обязательно должна постараться поспать.

Гермиона открыла глаза и посмотрела на Альбуса. — Зачем? Вы что, думаете… — она приподнялась на локте — … что для него будет иметь значение, как я выгляжу?

— Он будет огорчен, если ты будешь выглядеть больной и измученной, моя дорогая.

— А чего еще он ждет? Если я приду туда свежая и улыбающаяся, он сразу поймет, что я просто притворяюсь.

— Конечно, поймет. Но ты ведь сама говорила, что у тебя всего лишь час. Потом ты будешь ругать себя за то, что затуманенный усталостью рассудок не позволил тебе запомнить каждую секунду…

— Да, — прошептала она. — Да, вы правы.

— Тогда спи, дитя мое. — Он мягко прикоснулся к ее лбу. — Somniferus!

* * *

Дорогой дедушка,

Люцертола.

— Да, — Драко положил письмо на стол и посмотрел на портрет отца. — Боюсь, я ничем не смогу ей помочь, как бы мне этого ни хотелось.

— Боишься? — Фыркнул Люциус. — Ты, должно быть, шутишь. Эта мразь получит наконец то, что ему причитается, а ты расстраиваешься?

— Я расстраиваюсь не из-за него, а из-за моей дочери, — резко возразил Драко. — Если ее чувства зашли настолько далеко, она может наделать глупостей. Она будет уверена, что во всем случившемся только ее вина.

— Кстати, о чувствах, — улыбнулся Люциус. — Она позволила себе слишком увлечься этим человеком. Это будет для девочки полезным уроком. Она должна понять, и чем раньше, тем лучше для нее, что позволять чувствам брать верх над разумом — глупо и слишком рискованно.

Драко нахмурился. — Отец! Мы говорим о моей дочери, и …

— Ты уверен? — Язвительно уточнил Люциус.

— Сейчас неподходящий момент для того, чтобы вдаваться в тонкости. Моя она дочь или твоя — это не имеет мало значения по сравнению с тем, что может произойти, если она узнает о Снейпе. Поттер планирует открытое слушание — все газеты будут писать только об этом. И я не хочу, чтобы она узнала новости из "Ежедневного пророка". У персонала школы много дел и без того, чтобы внимательно следить за настроением и поведением учеников, особенно тех, кто носит нашу фамилию.

Люциус поднял бровь и слегка покачал головой. — Ну, ну. Похоже, ты слишком невысокого мнения о … своей дочери. Но в любом случае… — он жестом помешал Драко продолжить спор — …может и правда безопаснее наблюдать за девочкой самим. До конца каникул еще больше недели — почему бы тебе не написать ей письмо и не попросить ее провести оставшиеся несколько дней дома? Тогда ты сможешь лично сообщить ей новости и смягчить их насколько сочтешь нужным.

— Да, — Драко посмотрел на письмо, которое машинально смял в руке. — Я напишу ей. — Он расслабился и откинулся на спинку кресла. — Ни в чем нельзя быть уверенным — вдруг кто-нибудь заподозрит ее. А еще я напишу МакГонагалл, что Чоу плохо себя чувствует и хочет, чтобы дочь была дома.

— Делай, как считаешь нужным, — Люциус нетерпеливо барабанил пальцами по подлокотнику кресла. — И давай перейдем к более важным вопросам: ты уже пытался найти контакт в Министерстве?

— Я подумал, что в сложившейся ситуации будет благоразумней сначала поговорить с Роквудом. Он может точно сказать, кому можно доверять.

— Ну и? Что он говорит?

— Он посоветовал попытаться связаться с Шоу и Фэрчайлдом. Выбор вполне очевидный, но я все же хотел убедиться в правильности своих предположений.

— Забудь Шоу. Он может и согласится, но его должность слишком незначительна для наших целей. Или он все же получил повышение?

— Нет, он по-прежнему в Комиссии по вампирам.

— Совершенно бесполезен. А Фэрчайлд? Все еще в Экспериментальных Чарах?

— Да, но он теперь заместитель Финли.

— Это звучит многообещающе. Если он все такой же помешанный…

— По мнению Роквуда — еще более, чем раньше.

— Прекрасно. Тогда он скорее всего почти все время проводит вместе с коллегами из отдела Экспериментальных Зелий. И получить формулу Глотка Жизни будет для него проще простого. Фэрчайлд наш человек, Драко. Однако будь осторожен — он один из самых алчных людей, которых я когда-либо встречал.

— Шантаж?

— Возможно. Он никогда не пытался угрожать лично мне, но убежден, что к скоропостижной кончине МакНейера он имеет непосредственное отношение. — Люциус ухмыльнулся. — Бедный МакНейер, он никогда не понимал, когда можно и нужно быть щедрым.

— Я бы предпочел не демонстрировать свою щедрость, а избавиться от него при первой же возможности.

— Весьма похвальное намерение. Я полагаю, что после нашего возвращения ты немедленно встретишься с ним?

— Да, постараюсь сделать это как можно быстрее. Мне бы хотелось сначала самому присмотреться к обстановке прежде чем предпринимать решительные действия. Не то, чтобы я не доверял Роквуду, но личные впечатления всегда лучше чужого мнения.

— Вижу, что не все мои уроки прошли даром, — насмешливо протянул Люциус.

* * *

— Ты уверена, что сможешь это выдержать? — Спросил Сириус, когда они с Гермионой материализовались перед зданием Министерства.

Уверена… нет, она не была уверена. Увидеть Северуса она хотела больше всего в жизни, но то, что их последний час они должны будут провести здесь, в этом здании, которое она никогда не любила, а после суда над Колином Криви начала ненавидеть, еще больше давило на нее. Она чувствовала отвращение от одного только вида этого огромного серого сооружения, от характерного запаха, царящего в его коридорах — запаха пыли, пота и плохо приготовленной еды. Она хотела, чтобы каждый миг последнего свидания с Северусом навечно остался в памяти, но прощальный поцелуй в каменном мешке с решетками на окнах…. Почему не в саду? Не в заснеженном лесу? Чтобы потом, посмотрев на первый снег, она вспомнила…

— Да, — ответила она. — Я уверена. Я хочу быть с ним и… Ох, Сириус! — Она уткнулась ему в плечо. — Я так хочу, чтобы тоже смог поговорить с ним… может мне удастся уговорить охрану пропустить тебя со мной, хотя бы на десять минут!

— Нет, Гермиона. Час — это очень мало. Не думай обо мне. Я подожду тебя здесь, договорились?

Она кивнула и повернулась, чтобы пересечь разбитый перед министерством скверик с редкими деревьями и несколькими скамейками. Там было почти пусто, только несколько человек спешило в наступающих сумерках ко входу, засунув руки в карманы или прижимая к груди свитки пергамента. Гермиона шла медленно, стараясь не упускать ни малейшей подробности, потому что это уже было частью ее будущего воспоминания. Легкий туман, желтоватый свет редких фонарей. Несколько листьев — буро-коричневых, мокрых и скользких. Ступеньки, ведущие к двери — одна, две, три, четыре, пять, шесть… Она остановилась, чтобы вдохнуть холодного воздуха и оглянуться назад, на Сириуса, темная фигура которого четко выделялась на фоне белого фасада здания, расположенного напротив. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать. Она подняла голову. Высокая темная стена, несколько освещенных окон, за которыми видны силуэты людей, людей которые ничего не знали о ней, о ее беде, о том, что ее мир завтра будет разрушен. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Парадный вход — огромная темная бронзовая дверь, созданная для того, чтобы производить впечатление. Дверь в ад. Около нее стоял молодой Аурор — губы юноши посинели от холода, но это никак не повлияло на профессиональную вежливость.

— Я пришла, чтобы увидеться с мужем.

— Министр… — замешательство, потом смущение. — Извините. Конечно же, миссис Снейп. Сюда, пожалуйста.

— Просторный вестибюль, свет множества ламп, отражающийся от мраморного пола. Черная клетка, белая, черная, белая. Конторка. Глуповатая на вид молодая ведьма, разглядывающая ее сквозь очки.

— Извините, миссис Снейп, но у меня есть распоряжение не пропускать вас…

— Вот письменное разрешение. От Министра, лично.

Очки странной формы, напоминающие те, что носит Вритер, но оправа слишком темная. Очень резкий контраст с растерянным бледным лицом. — О, извините, мадам. Я… Гермиона?

Да… — Не мешай мне. Я запоминаю каждую секунду и не хочу, чтобы своими вопросами или своей ненужной жалостью портила мне воспоминания. Тебе показалось, что мы знакомы? Кем бы ты ни была, мне все равно, мне не интересно, просто уходи, иди, зови дежурного…

Удивленные глаза, кажущиеся большими из-за очков, недоуменное движение плеч. Звук каблуков, постукивающих по мрамору. Тишина, почти магическая. Снова шаги. Еще один Аурор — гораздо старше, чем его коллега у входа.

— Вашу палочку, пожалуйста, миссис Снейп.

Слишком много света — часть светильников закреплена на стене, остальные парят в воздухе.

— Я должен воспользоваться заклинанием для обнаружения магических объектов… это требование безопасности, вы должны понимать.

Что тут понимать или не понимать, если самое главное, зловещая ухмылка Судьбы, остается неразгаданной и нечитаемой? Если у нее через несколько часов отнимут все. Не будет больше улыбок, ласкового прозвища "Ежик", произнесенного глубоким мягким голосом, руки, сжимающей ее руку под прикрытием Учительского стола. Не будет больше шутливых пререканий о том, кто пустил кошек в спальню и шепота "Я люблю тебя" в ночной темноте…

Коридоры и ступени, все дальше и дальше вниз, через двери и по новым коридорам. Вниз. Тонны серого камня над головой, как надгробье над ее разбитой жизнью.

— Я приду за вами через час, миссис Снейп.

Час. Так много крошечных секунд. Три тысячи шестьсот. Она сказочно богатая женщина.