Истории, рассказанные шёпотом (джен)

Горетобер, день двадцать восьмой: механизация тела, протезы

Ему нравилось ловить ветер и парить в воздухе, не затрачивая лишних усилий, нравилось ощущение обманчивой лёгкости, словно его тело ничего не весило. Вниз Аруна предпочитал не смотреть. Тогда легче становилось забыть о собственном уродстве: на свет он появился безногим, и радость полёта была одним из немногих доступных ему удовольствий, ведь он не мог не то, что бегать — просто ходить.

Жаль, нельзя летать бесконечно. Аруна хотел бы никогда не возвращаться домой. Его раздражали вечно виноватый взгляд матери, брезгливый — тётки и ухмылки нагов, тёткиных сыновей.

— Тебе следовало родиться земляным червяком, — смеялись они. — Только и умеешь, что ползать. Хотя и это у тебя получается с большим трудом.

Аруна огрызался, обидчики жаловались отцу, мудрецу Кашьяпе: мол, тётя Вината совсем братца распустила, не научив его элементарным правилам этикета. Отец не ругался, лишь грустно вздыхал, но потом вёл Аруну на прогулку, учил его ориентироваться по звёздам, рассказывал истории о богах и сотворении мира. Повиснув на отцовской спине, Аруна был счастлив. Почти. О, если бы Кашьяпа перестал повторять, что не стоит обращать внимания на злые речи родичей, потому что базарные склоки — удел недостойных.

— Помни: в тебе скрывается великая сила. Эта сила — большая ответственность, сынок.

«Толку с неё, — думал Аруна, — раз у меня тело калеки». Однако вслух ничего не говорил, не желая расстраивать отца и показывать, насколько не даёт ему покоя несправедливость. Почему боль преждевременного рождения выпала ему, а не его младшему брату? Белоснежная скорлупа яйца без единой трещины воспринималась как издевательство, а слова «стечение обстоятельств» и «роковая случайность» не приносили утешения.

День неумолимо клонился к закату. Аруна упрямо летел вверх, за облака: там солнце ещё дарило свет трём мирам. Он понимал, что тянет время. Но как показаться матери на глаза после того, что он натворил?

— Не улетай далеко, — попросила Вината. — Тревожно у меня на душе — вдруг что-то случится?

Наверное, в то утро смех братьев-нагов ранил особенно сильно, и Аруна взорвался:

— Я очень прошу тебя не тревожиться, мама. Из-за твоей тревоги я уже остался без ног, и мне страшно представить, чего я лишусь сейчас по твоей милости.

Вината вздрогнула, по побледневшим щекам покатились слёзы.

— Прости. Я не знала, что так выйдет. Я лишь хотела убедиться, что внутри яйца есть кто-то живой!

— Ну как, убедилась? Ненавижу тебя! Может, если ты будешь служить своей сестре и её детям как рабыня, это научит тебя терпению! — выкрикнул Аруна и устремился ввысь.

Теперь он чувствовал раскаяние и стыд. Мама любила его — нежно, отчаянно, как умеют любить только матери; и прав был отец: обстоятельства сложились не лучшим образом, вот и всё. Никто не виноват. Действительно, роковая случайность.

Аруна поднимался всё выше, не глядя по сторонам, и чудом избежал столкновения с колесницей Сурьи — громко зафыркали кони. Он едва успел отлететь в сторону практически из-под колёс.

— Мои поклоны, о светлоликий! Прошу прощения за беспокойство! — Аруна сложил ладони в молитвенном жесте и зажмурился, ожидая наказания.

— Воистину, сегодня удачный день! — неожиданно услышал он. — Я искал тебя, сын Кашьяпы.

— М-меня?! — пробормотал Аруна.

Сурья улыбнулся:

— Дело моё — освещать путь всем созданьям Творца, гнать прочь тьму и хмарь. Да отвлекают меня кони резвые. Кому бы поручить мою упряжку? Править ею — задача сложная, не всякий справится. Ты же силён и вынослив. Пойдёшь ко мне колесничим?

~*~

Не было известно Аруне: накануне его отец воззвал к трём богам, которые, по сути, одно, и они откликнулись на искренние мольбы.

— Что привело тебя к нам, о мудрец? — вопросил Брахма.

— Сердце болит у меня за моего сына, Аруну, — ответил Кашьяпа. — Сокрушаясь об увечье, не позволяющем ему передвигаться подобно остальным живым существам, он позволил гневу расцвести в своём разуме, и я не ведаю, как ему помочь. Потому нуждаюсь я в вашем совете, великие духом!

Вишну покачал головой:

— Ноги из дерева или из золота не приживутся — нет у твоего сына нужных жил, чтобы привести их в движение. Суждено ему остаться таким, каким он родился.

— Ощущает себя Аруна ненужным, неспособным приносить пользу вселенной, — изрёк Шива.— Оттого множатся в нём горе и ярость.

— Ему необходимы смысл жизни и цель, — добавил Вишну.

Брахма кивнул, соглашаясь.

И кинули боги клич: кто из дэвов примет Аруну, даст ему работу на благо трёх миров?

— Я бы взял его в свою свиту — он умён и силы в нём много, — сказал Индра, — но боюсь, мои воины начнут над ним насмехаться. Горячи они и в шутках неудержимы.

— Я приму его, — вызвался Сурья. — Чтобы управляться с моими конями, ноги не надобны, достанет и сильных рук.

~*~

Так стал Аруна возницей Солнца. Но прежде чем слился он в единое целое с чудесной колесницей, и сделалась она продолжением его тела, послушная мысли, отпустил его Сурья: попрощаться с матерью и вымолить у неё прощение за нечаянное проклятье.

Обняла Аруну Вината:

— Благословляю тебя, сынок. О проклятии не беспокойся: ведомо мне, что не со зла те слова тобою сказаны были.

— Я забрал бы проклятье назад, если бы мог! — всхлипнул Аруна. — Так пусть же освободит тебя брат мой Гаруда, когда наконец придёт ему время родиться!

Долго смотрела Вината вслед старшему сыну, а после часто обращала взгляд в вышину: где-то там, гордо восседая на золотом сиденье, подгонял Аруна коней, и небеса окрашивались нежным красноватым светом, предвещая скорый восход.