У нас впереди целая жизнь, Северус (джен)

Прошел не один час с тех пор, как отработка Поттера закончилась. Ситуация, в которой, казалось, не было и не могло быть разрешения. Я замечал, как кидаюсь из одной крайности в другую и негодовал на себя, на Поттера и снова на себя.

Он не прав.

Нет, Северус, прав, тысячу раз прав!

Маяча из угла в угол, я разбрасывал носком ботинка рассыпанные по полу бумаги.

Абсурд. Как удобно он заблуждается! И я тоже… Или мы оба врем? Неужели нам удобней презирать и ненавидеть?

В одном я уверен на сто процентов: я так не сумею. Больше не смогу.

Но, Мерлин, как же сильно Поттер ошибается…

* * *

Мир перед глазами возник резко и сразу во всей своей полноте. Я сидел в кресле, уставившись в одну точку. Смятение сменилось оцепенением. В какой-то момент до меня дошло, что я не сплю.

Веки отяжелели от бессонной ночи, но я почти не ощущал тяжесть своего тела.

Поднявшись из кресла, я направился к двери. Я не понимал, куда иду и зачем: интуитивного знания, что я не способен больше здесь находиться, мне хватало.

В коридоре меня обдало холодом. Сквозняки в подземельях не редкость: у меня на мгновение привычно перехватило дух, и я ощутил сырость вокруг всем своим существом. Более того, она просачивалась внутрь меня, оставляя за собой неприятное ощущение болезненности.

Это пройдет.

Или нет.

Не помню, когда в последний раз чувствовал себя здоровым. В сущности, даже в детстве я ощущал эту гниль в себе, вечную усталость и недостаток физической силы. Особенно остро я нуждался в свободе от своего тела, когда выбирался на улицу. Но в своих подземельях я всегда был самим собой и не понимал, почему многие студенты воспринимают это место как тюрьму. Признаки близости к земле не бросались в глаза, но, если присмотреться, можно заметить влагу, скопившуюся у потолка, мох, пробивающийся в швах каменной кладки, безжалостный затхлый воздух, который не желал уходить отсюда ни зимой, ни летом.

Нет, общая гостиная, студенческие спальни и классы были устроены со всеми удобствами. Здоровье детей превыше всего. Хотя и тут студенты других факультетов искали повода пожаловаться на дискомфорт. Но моя любимая лаборатория, в которой я провел чуть ли не половину жизни — как студент и как преподаватель, — не была предназначена для долгого пребывания там. Я знал, что отсутствие дневного света негативно сказывается на организме, и все-таки изредка выбирался из замка, но лаборатория — мое царство. Только там я могу творить, там я реализую себя, там я чувствую себя уютно. Но это место — могила в прямом смысле, и я загнал себя туда очень давно. Но что поделать, если только в могиле я чувствую себя человеком?

Подземелья — мое укрытие. Разве это плохо? Но от кого мне прятаться, разве я кого-то стыжусь? Я люблю Хогвартс целиком, каждый закоулок и окно, но могу гулять и наслаждаться спокойствием, умиротворением и красотой только по ночам. Если подумать, одно это говорит само за себя.

Поднявшись в холл, я сразу почувствовал перемену: тепло, светло, немного пыльно. Я всегда ее замечал, я не чуждался родных стен, здесь я был свой. Но отныне я стал человеком из могилы.

Приоткрытые двери Большого зала.

Я больше не способен стоять в стороне и смотреть, как мимо летит беспощадное время. И вести этот бесцельный пуританский образ жизни. Я несу пользу кому-то, но нести благо себе не менее важно. С Дамблдором была иллюзия, что когда-нибудь я вырвусь из тупика, неприспособленность к жизни уйдет совсем, оковы, которыми меня сковал разум — мысли о том, что свет, свобода, ненаигранное достоинство недостижимы для такого человека, как я, — спадут. Я знал, что это мираж. Эти вещи так прочно засели в моей голове, что, как я ни пытался отрицать их, любое неуважение задевало меня за живое очень сильно. А Поттер сумел оскорбить меня куда сильней, чем кто-либо. Он показал мне, что я не похож на того, кто способен хоть что-то испытывать. Тем более любовь.

Его дикий крик вновь зазвучал в моей голове, и я стиснул зубы, чтобы унять боль.

Он знал, куда бить. Только тот, кого сильно ранили, способен ответить на это тем же. Или тот, кто слишком остро чувствует вину.

Поттер считал себя виноватым передо мной, я давно это подозревал. Может быть, еще с тех пор, как он залез в Омут памяти. Он старался заглушить это в себе. Я отлично помню, как Поттер прятал глаза тогда, на пятом курсе. И с тех пор, разве он когда-нибудь мог смотреть на меня прямо, как когда искренне ненавидел? И можно ли ненавидеть до конца искренне, если стараешься злобой вытеснить свою вину?

С тех пор он всего однажды посмотрел мне в глаза открыто, не прячась за своей ненавистью. Перед моей смертью.

Но я не умер. Я ужасно живой. Вот это тело, в котором колышется душа. От накопившихся тяжелых эмоций оно разваливается на куски, а я сам, наверное, давно уже рассыпался.

Из Большого зала потянулись студенты, поглядывая на меня с опаской. Они не боялись преподавателя, вдруг осознал я, они испугались мертвеца.

Но я дышу, я злюсь, я люблю своих студентов, разве этого мало?

Достаточно того, что ты убил, а значит, ты убит.

Как же так? Ведь я здесь.

Лица студентов мелькали передо мной: улыбчивые, озабоченные, усталые, обиженные, мечтательные. Одного меня словно заморозили со вчерашнего вечера. Невероятно, что я тоже способен испытывать все это. Я могу. Никто не лишит меня права чувствовать.

Оказавшись в Большом зале, я сразу принялся искать глазами гриффиндорский стол.

Поттера не было.

Может, я опоздал? Я взглянул на часы: время завтрака подходило к концу.

Профессора вели неспешную беседу, не обращая на меня внимания. А вдруг меня нет, и на самом деле мое тело лежит на кровати в больничном крыле, а оживающие во мне надежды — всего лишь предсмертная агония? Такого не бывает! После стольких лет вновь почувствовать всю неправильность своей жизни, всю ее неустроенность.

Когда-то я грезил о том, чтобы меня не стало. Потому что теперешнее существование, хоть и заслуженное мной, было слишком тяжким. Но я смирился с этим, я не делал попыток что-либо исправить. Да, мечтал иногда, не скрою. И только. С чего вдруг теперь я пугаюсь? Может, я слишком устал быть собой. Я загнал себя в рамки, но почему-то только теперь рамки казались мне надуманными. Их создала моя совесть, поэтому я не пытался сопротивляться. Однако они во многом правильны, и между тем они заставляют меня притворяться не тем, кто я есть. «Но кто я?» — вяло, с тоской спрашивал я себя, занимая привычное место за столом. Не предполагал, что снова вернусь к этому.

Отчего-то в данные момент неопределенность, сумбур в голове были для меня лучшим лекарством. Я медленно поднял глаза. Потолок в Большом зале никогда не поражал меня настолько своей бесконечностью. А небо — своей кристальной чистотой.

Странное ощущение накатило на меня.

Не важно, что происходит сейчас.

Будущее есть. Но стану ли я его полноправной частью?

* * *

Последние полгода прошли для меня, как в тумане. Под знаком возвращения к прошлой жизни. Ненастоящие полгода, кружение на месте. Теперь мне казалось, что словно и не я согласился на работу в Хогвартсе, словно и не я пытался эпатировать преподавателей, словно и не я готовил свою команду к матчу. А какая-то отжившая часть меня.

Я давно знал, что живу по инерции, но никогда не считал это недостатком. Ну а как иначе? Теперь же я чувствовал, что это сплошной самообман.

Остаток дня я сидел в своих комнатах и пытался привести в порядок свои чувства.

Когда я выходил на обед, то отметил про себя одну странность: большая часть студентов осталась в Хогвартсе. За столом Гриффиндора отсутствовали всего несколько человек. Пустые места Поттера, Уизли и Грейнджер были бельмом на глазу.

В некотором роде, оно и к лучшему.

* * *

Большой зал. Утомившись от непрерывного внутреннего монолога, я пришел, чтобы увидеть вечер, наполненный покоем, мирной радостью. В кои-то веки я захотел зайти сюда при зажженных свечах. При кучке студентов, наряжающих замок к праздникам.

Суета хоть и была, но приятная. Не та, что на переменах и на обеде.

Терпкий аромат хвои бил по ноздрям — только это и напоминало о предстоящем празднике. Единственная ель, да и то небольшая, ютилась в углу. Я не видел венков омелы на потолке и студентов, вернувшихся из Хогсмида с шумом и гамом. Или я в очередной раз пропустил все это?

Такое невзрачное Рождество. Оно словно боялось оскорбить чью-то память.

Однако затаенный восторг витал в воздухе. Мы свободны от угрозы, мы выжили — говорили стены, это же читалось и в мимолетных улыбках студентов. Праздник прятался по углам, в кабинетах, в гостиных факультетов, в Зале Почета, и так он становился значимей.

Не хватало только одного человека.

Флитвик поднимал стеклянные шары на елку при помощи магии. Поймав мой взгляд, он спросил, отвратительно изображая комедианта:

— Не желаете помочь?

— Воздержусь, — лаконично ответил я.

Хагрид приволок в зал еще пару елей, намереваясь украсить школу торжественней.

— Нет-нет! — запротестовал Флитвик, кинувшись к нему.

Флитвик громко противился просьбам Хагрида установить больше елей, но смущенно поглядывал на окружающих. Каждый житель Хогвартса ждал праздника втайне от остальных.

Бедное Рождество.

* * *

— Самому не надоело? — Кровавый Барон, заунывно звенящий цепями, стал действовать на нервы. — Сгинь отсюда.

Призрак удалился, демонстративно производя ужасающий скрип.

Прекрасно. И этого обидел.

На моем столе лежала записка от Макгонагалл с приглашением пожаловать к ней, которое я проигнорировал. О, я надеюсь, она как следует оскорбилась и не будет донимать меня.

Я не пошел туда отчасти потому, что не хотел лицезреть портрет Дамблдора. Не хотел видеть его, не имея возможности обстоятельно побеседовать, как прежде. Кабинет больше не принадлежал ни мне, ни ему.

Несмотря на то, что меня тянет поговорить с портретом, я не удовлетворюсь этим. Альбус ушел; насколько бы живым ни было его изображение, это всего лишь отголосок Дамблдора, а не он сам.

Тем более, разобраться в произошедшем с Поттером я обязан сам. А в голову не пришло ни единой идеи, как исправить ситуацию. В этот раз ее нужно исправить.

Пользоваться чужой мудростью в отношении Поттера будет нечестно. Это только мое дело. Наше дело.

* * *

Наступил сочельник.

Большой зал утопал в ослепительном сиянии солнца. Я остановился как вкопанный, любуясь пейзажем за окном. Вот зачем Дамблдор завел себе привычку гулять по утрам. Он умел наслаждаться сиюминутной красотой.

Так много студентов осталось в Хогвартсе, а Поттер уехал. Неужели ему сейчас настолько неловко на меня взглянуть?

Впрочем, и я тоже не горел желанием его видеть.

Во второй половине дня повалил снег. Я засел в учительской с книгой, притворяясь, что полностью поглощен ею. Но мысли мои витали в совершенно иной сфере.

Намеки преподавателей и их попытки узнать, как прошла отработка Поттера, ничуть не трогали меня. Макгонагалл, которая, видимо, с той же целью столь настойчиво зазывала меня к себе, в учительской не появлялась. В сущности, я не был против ее присутствия: все-таки Минерва реальный человек, не призрак. Но ее любопытство утомляло.

За окном смеркалось. В какой-то момент я понял, что остался в учительской один. Всего лишь отодвинутые стулья и смятая подушка в кресле говорили о том, что преподаватели здесь были. Несколько толстых рождественских свечей горели на столе. Я испытал отвращение к себе за этот уют и тепло.

Несколько дней мне не давала покоя мысль: если я пойду к той, которая точно мне подскажет, что я должен сделать, будет ли это преступление против самого себя? Ее могила, ее дух всегда заставляли меня быть предельно откровенным с самим собой. Ее незримое присутствие наделяло меня силой видеть правду, отделять добро от зла. Но мои визиты на могилу Лили приносили мне почти столько же боли, сколько счастья: вещественное доказательство ее смерти пробивало бреши во мне. Но ради нескольких мгновений света я был готов сносить все муки. Я был забыт ею, а забыт — не значит прощен.

Но без нее я был не я.

* * *

С наступлением темноты я погасил огонь под котлом в своей лаборатории, накинул теплую мантию и вышел на улицу. В первое мгновение у меня заложило уши от необъятной тишины. Медленно кружил снег, сапоги по щиколотку проваливались в сугробы. Свет из широких окон заставлял снег наливаться золотом.

Добравшись до ворот, я аппарировал.

Годрикова впадина тоже была укрыта снегом. С козырьков свисали сосульки, приглушенный свет фонарей освещал улицу. Эта деревушка разительно отличалась от окрестностей Хогвартса. Всюду теплилась жизнь, веселье и звон посуды доносились из каждого дома довольно явственно. Улицы были почти пустынны, лишь несколько прохожих спешили домой. В окнах домов за занавешенными шторами мелькали темные силуэты на фоне разноцветных огней. До полуночи оставалось около часа, но деревня не прикидывалась спящей.

Мороз покалывал кожу. Я огляделся и с удивлением обнаружил, что аппарировал не в привычное место у калитки кладбища, а на площадь перед церковью.

Несколько минут я стоял неподвижно, ожидая сам не зная чего.

Тихо запел хор в церкви. Нестройные детские голоса поразили меня. Разумеется, я и раньше слышал рождественские хоры, но в этом месте впервые. Если задуматься, я никогда не приходил к ней, чтобы встретить сочельник. Молодые, открытые, чистые голоса. Они пели не для меня, не для такого человека, как я. Но я вслушивался и всей душой жаждал приобщиться к этому.

Сердце защемило. Как все это неверно! Я жажду того, чего недостоин. Я верю, я думаю о том, что обязано быть забыто. Моя судьба решилась давно. В этом месте. С тех пор я не живу для себя.

Неведомая сила направила меня туда, где все закончилось. К их дому.

С того ужасного дня я решился побывать здесь всего один раз. Пару лет назад я подошел к дому, но не выстоял и пяти минут. А теперь он призывал меня.

Я пойму, что со мной творится в последнее время. Само это место подскажет.

Окраина деревни была совершенно глухой и неживой по сравнению с площадью и пабом.

Все спали или все умерли. Я не вдавался в такие пустяки. Я целиком и полностью был сосредоточен на разрушенном доме. Первосортная глупость — говорило мне сознание. Куда ты идешь? Ты просто очередной раз хочешь поизмываться над собой, тебе доставляет удовольствие трогать свои раны.

И вот уже была видна изгородь, обвитая плющом, и то, что отдаленно напоминало коттедж.

Приструнив голос рассудка, я замер. В окружившей меня тишине было слышно только мое прерывистое дыхание.

Дом был совсем не похож на то, что помнил я. Не верю, что это действительно их дом. Гнилая древесина, щели, в которые пролезла бы и собака, разбитые окна, покосившиеся двери, правая часть снесена начисто. Должно быть, борясь за свое тело, Лорд разрушил полдома еще тогда. Я был в таком состоянии в тот Хэллоуин, что с трудом осознавал, где я.

На всю жизнь я запомнил в деталях только одну комнату.

Я посмотрел наверх. В крайнем окне из тех, что уцелели, горел свет. В том самом окне.

Только один человек придет туда в эту ночь.

Сомнения, уязвленное достоинство, непроходящая обида, сотни страхов вспыхнули разом и угасли. Испуг быть неправильно понятым гулял где-то на поверхности, не завладевая мной. Не было ни уверенности, ни представления о том, что я скажу, что сделаю, где выход, какое будет наказание за этот поступок и насколько я опоздал.

Ноги сами понесли меня к дому.