Регент для юного Тёмного Лорда (джен)

Том аккуратно прикрыл за собой дверь, с трудом удержавшись от того, чтоб не шваркнуть ей о косяк со всей силы. С неудовольствием отметил собственную несдержанность, мысленно выбранил сам себя и, придя в совсем уже скверное расположение духа, поплелся в сад размышлять о бренности сущего и не самой приятной перспективе оказаться в обществе Скабиора в течение ближайшей недели. Впрочем, Том догадывался, что и сам оборотень от этого отнюдь не восторге.

Снег уже почти совсем сошел, из-под мокрой черной земли пробивались первые робкие травинки. Ветви деревьев, усыпанные голубоватыми хлопьями лишайника, сплетались на фоне голубого неба в диковинные асимметричные узоры, подсвеченные рыжим закатным солнцем.

На улице было прохладно, зато свежо — уходить совсем не хотелось. Какие-то птицы перекрикивались тонкими голосками, создавая звонкий, приятный уху гомон.

Том присел на изящную садовую скамейку, осмотрелся кругом, откинулся на спинку, заложив руки за голову, и тяжело вздохнул. Думать ни о чем не хотелось, поэтому Том ограничился тем, что прикрыл глаза и вытянул ноги, наслаждаясь воздухом и царящей в нем весной, что все решительней вступала в свои права.

Чьи-то легкие шаги и шелест одежды заставили Тома встрепенуться и открыть глаза. Нарцисса Малфой стояла перед ним, скрестив руки на груди, и взгляд ее был весьма неодобрительным. Том же, разглядев ее светлый силуэт, показавшийся ему странно воздушным и невесомым на фоне сереющего неба и темных веток, невольно залюбовался и даже не сразу услышал ее слова:

— Что вы здесь делаете, Тома? — с укоризной повторила Нарцисса. — Вы ведь совсем недавно выздоровели! Хотите снова заболеть?

"Хотел бы, если бы это означало, что вы вновь придете навестить меня", — эти слова плясали у Тома на кончике языка, но озвучить их он так и не решился.

— Простите, миссис Малфой, — отозвался он, подивившись, до чего же хрипло звучит его голос. — Я не подумал... но здесь так хорошо! Вы слышите?

— Птицы, — слегка улыбнулась она. — На закате они всегда поют особенно красиво: прощаются с еще одним прожитым днем. Вам не холодно?

— Немного, но это неважно, — ответил Том, не отводя глаз от ее лица. Он начал было вставать, но миссис Малфой жестом остановила его. — Я привык к холоду.

— И тем не менее... — Нарцисса подняла на мгновение палочку, и в тот же миг теплые волны пробежали по его телу, согревая и успокаивая.

— Благодарю вас, — смущенно пробормотал Том.

— Не стоит благодарности, — миссис Малфой пожала плечами. — Вы не должны мерзнуть, если кто-то может согреть вас.

— Жаль, я не понимал этого, когда и в моих силах ещё было помочь кому-то согреться, — с неожиданной печалью проговорил Том. — Присядете?

— Некоторые вещи постигаются поздно. Иногда непоправимо поздно, — ответила миссис Малфой, осторожно усаживаясь на противоположный краешек скамьи. — Не переживайте, Тома, это происходит со всеми.

— Неужели и с вами? — неосторожно вырвалось у Тома.

Нарцисса печально и строго посмотрела на него:

— Некоторые тайны заслуживают того, чтобы оставаться тайнами вечно. Но да, многие вещи я осознала слишком поздно. Например, то, что за семью надо бороться любыми силами до конца.

— Жаль только, что иногда сама семья этого не стоит, — произнес Том, невольно вспомнив лицо Морфина, искаженное в злобной пьяной гримасе.

— Моя стоит, — твердо проговорила миссис Малфой, но после тон ее смягчился. — Однажды и вы найдете свою семью, Том. Обещаю!

— Иногда мне кажется, будто я уже ее нашел, — Том поймал её взгляд и улыбнулся; Нарцисса недоуменно нахмурилась, и он тут же отвел глаза и добавил. — Но потом вспоминаю, что это не так, и возвращаюсь к реальности.

Возникла неловкая пауза, Том молча разглядывал свои руки, Нарцисса с затаенной горечью смотрела куда-то вдаль.

— Когда люди не могут найти себе семьи, они создают свою, — наконец, произнесла она. — Мой муж поступил именно так.

— Ему действительно повезло, ведь у него были вы, — откликнулся Том. — Вы умеете создать уют даже там, где, казалось бы, это невозможно.

— Вы меня переоцениваете, Тома, уверяю вас, — грустно улыбнулась Нарцисса. — Но за комплимент благодарю.

— Я лишь говорю то, что вижу, — заверил Том. — И сожалею, если неосторожными словами расстроил вас.

— Вы меня вовсе не расстроили. Наоборот, вы — приятный собеседник, Том. Беседа с вами помогла мне отвлечься от дурных мыслей.

— Я очень рад этому, — вежливо ответил Том. — Отныне я всегда к вашим услугам, миледи, если пожелаете отвлечься от неприятных мыслей!

— Ну, насколько мне известно, ближайшие пару недель вы будете довольно заняты, — не без лукавства глянула на него миссис Малфой. Том тут же помрачнел.

— Верно, буду. Как и велел мне мистер Малфой, — серьезно произнес он. — Хоть я ничего и не понимаю в лесах, но все же постараюсь оправдать его ожидания!

— Хотите, открою секрет? — таинственно понизила голос Нарцисса. — Мой муж ждет от вас не инвентаризации каждого дерева, а кое-чего посерьезней. Скорее всего, он даст вам карту, где отмечены несколько мест, которые необходимо найти и посмотреть, что там вообще осталось. И не бойтесь заблудиться, лес вас признает: если что, попросите, и он сам выведет вас к нашему дому.

— Это такая магия? — спросил Том, заинтересованно повернувшись к ней всем корпусом.

— Магия, — улыбнулась Нарцисса. — И, кстати, все-таки постарайтесь не задирать оборотней! Мне больше нравится, когда собеседник пребывает в добром здравии, а после стычки с ними этого едва ли можно ожидать.

— Разве они могут безнаказанно нанести мне вред? — Том вопросительно приподнял брови.

— Нет, но это вряд ли кого-то остановит. Оборотни — вспыльчивый народ, уж поверьте, — миссис Малфой вздохнула, оглянулась и вдруг спешно поднялась на ноги. — Ох... надо же как быстро за разговором пролетело время! Смотрите, уже сумерки собираются! Пойдемте в дом?

— Идите, конечно, — кивнул Том. — Я вас сейчас догоню!

Миссис Малфой кивнула и пошла по направлению к дому, Том же остался сидеть на скамейке и озадаченно хмуриться: его не покидало стойкое ощущение, что его где-то ловко обвели вокруг пальца, но где и как именно, он пока понять не мог.

* * *

Под вечер ощутимо похолодало, и Скабиор зябко передернул плечами и покрепче закутался в куртку. Он шел быстро, стараясь избегать освещенных мест, словно не желал столкнуться с кем-либо. Встретившийся ему по дороге Струг что-то спросил, но Скабиор отделался неопределенным хмыканьем в воротник. Ему хотелось поскорее нырнуть в относительное тепло палатки, скинуть сырую одежду, вытянуть ноги и, наконец, как следует подумать.

Хотя уж чего-чего, а раздумий Скабиору за эти два месяца хватило с головой, зато средства на существование быстро подошли к концу. Он, скрипя зубами, все ещё кое-как сводил концы с концами, но было ясно, что долго он так не продержится. Да, он питался из общего котла, жил на попечении стаи, отрабатывая пропитание обучением волчат и помощью в хозяйственных работах, но, судя по подозрительному хлюпанью ботинок, Скабиор мог заключить, что ещё месяц-другой этого домашнего ареста, и с легкой руки Торфина потешаться над ним будет весь лагерь.

Сам Торфин теперь ходил гоголем: прежде его то и дело задерживали в лагере из-за его свойства задирать кого ни попадя и с завидной частотой нарываться на неприятности. Вспомнить хоть тот случай, когда он связался с шайкой — назвать это стаей у Скабиора язык не поворачивался — Грэма и загремел в аврорат по подозрению в соучастии в ограблении какой-то лавчонки в Косом переулке. Вытаскивать его пришлось с молниеносной быстротой: если бы вскрылось, что Торфин — оборотень и член стаи Фенрира, то всю стаю ждала бы незавидная участь. А в том, что Торфин расколется и сдаст всех, стоит его лишь слегка поприжать, Скабиор и Бальдр, коим и выпала почетная миссия вызволять Торфина, практически не сомневались. С той поры Торфин при Бальдре лишь прижимал уши и обычно помалкивал, зато к самому Скабиору проникся искренней — и, к слову, совершенно взаимной — неприязнью.

Сейчас же все переменилось: провинившимся оказался Скабиор, и Торфин в кои-то веки восторжествовал. Теперь он кормил стаю, он гулял на свободе и мог делать, что хотел и как хотел, что и подчеркивал в каждом рассказе, от чего Скабиора порой нещадно воротило.

К сожалению, сегодня Торфин решил провести ночь под родным кровом, заявившись, когда уже начало темнеть. Струг же обмолвился, что до драных, поросших неопрятной шерстью, но все ещё слишком чутких ушей того уже дошел слух об успехах Скабиора в области преподавания, и Торфин, естественно, немедленно взбеленился. Не то чтобы Скабиора сильно интересовало его мнение, но портить и без того не самый приятный вечер пустой перебранкой и мериться остротой языка, за неимением возможности без помех помериться остротой когтей, не хотелось.

Ноздри защекотал знакомый резковато-прелый запах, и Скабиор с досадой понял, что все-таки придется. Скрыться в тени палаток он уже не успевал, да и смысла в том уже не было: Торфин тоже его учуял.

— О, какая встреча! — как-то даже чересчур громко воскликнул Торфин, приближаясь. — Скэбби, что же ты прячешься? Не рад меня видеть? Или нервирует запах свободы?

— Нет, — очень спокойно ответил Скабиор. — Но запах правда нервирует. Не знал, что помойка теперь символ свободы!

Торфин пренебрежительно дернул углом рта.

— Скэбби... — издевательски протянул он. — Бедняга! Неужто тебе совсем нос заложило? Чем же ты тут занимался? Заведовал здешней помойкой и выгребной ямой?

— Да нет, твою халтуру исправлял, — Скабиор почувствовал, что начинает заводиться. — Торфин, отцепись! Знаешь же, за мной не залежится — в той же выгребной яме притоплю, раз она тебе так мила!

— От дерьма отмыться можно, а вот нарастить новую шкуру тебе вряд ли удастся, — осклабился Торфин, но уже без прежнего запала. — А старую вожак за такие штучки с тебя живо снимет!

— Ну, беги-беги, жалуйся мамочке! — презрительно хохотнул Скабиор.

— Скэбби, ты же знаешь, что я не один, — Торфин развел руками. — У меня есть несколько верных ребят, а вот у тебя... один старик и один мальчишка, верно? А ты у нас натура тонкая, сентиментальная!

Скабиор почувствовал, как вся кровь отлила от лица, и понадеялся лишь, что в полутьме не заметно, что он побледнел.

— Эх, Скэбби-Скэбби, тебя же учили, что привязываться к слабым опасно, — усмехнулся Торфин. — Наш вожак уже подрастерял хватку, размяк и распустил стаю. Однако через несколько лет он ослабнет, и с его смертью порядки изменятся, уж поверь мне!

— Тронешь Сара или Феликса, тебя убью первым, — глухо пообещал Скабиор. — И плевать, что со мной сделает вожак! И я бы на твоем месте так сильно не надеялся на смерть Фенрира и собственные лидерские потуги!

— Это мы ещё посмотрим, — хмыкнул Торфин. — Но на твоем месте я бы не стал дерзить — в полнолуние всякое случается... Слышишь, Скэбби? Не надо переходить мне дорогу!

— Пресмыкаться я перед тобой не стану, и не надейся, — едко отозвался Скабиор, усилием воли взявший себя в руки. — Вначале выучись шантажировать толково, а то так мелкой паскудой и останешься!

Торфин беспокойно задвигал нижней челюстью. Он всегда так делал, когда кому-то удавалось задеть его за живое, но сам этой привычки не замечал.

— Я тебя предупредил! — пафосно возвестил он. — Лучше не связывайся со мной, Скэбби!

— С дерьмом вообще лучше не связываться, оно вонять начинает, — фыркнул Скабиор и шагнул мимо Торфина по направлению к палатке, оттерев его плечом. — Отвали! Я спать!

Матерную тираду, разразившуюся ему вслед, Скабиор уже не слушал. Ничего нового Торфин все равно сказать не мог, а переплюнуть цветистые обороты Бальдра, которые тот выдавал, когда они продумывали план по вызволению Торфина, ещё не удавалось никому.

Скабиор откинул полог и вошел в палатку, оставив брызжущего слюной Торфина позади, и мстительно приложил ладонь к специальной бляшке на пологе, которая активизировала защитные чары, наложенные Ниддлом. Чары были слабенькие и работали больше на отпугивание, но если кто-то подходил к палатке непозволительно близко, то его могло чувствительно шибануть миниатюрной молнией. Сар говорил, что похожими заклинаниями иногда защищают дневники и прочие личные мелочи, а Ниддл ухитрился это же заклинание применить совсем с другой мощностью.

Судя по тихому повизгиванию, донесшемуся снаружи, месть удалась на славу. Но совесть Скабиора не мучила — с Торфина сталось бы подговорить своих ребят под покровом ночи незаметно испортить палатку, а на новую ни Скабиору, ни Феликсу было не заработать и за год.

Феликса, к слову, в палатке не оказалось, что для него было несколько странно, но Скабиора в этот вечер вполне устраивало.

Осуществив свою мечту и пристроив отсыревшую одежду на неком подобии обогревателя, сооруженного из жестяной бадьи, в заслонках которой весело поблескивали волшебные синие огоньки, что грели, но не обжигали, Скабиор вытянулся на кровати и заложил руки за голову. Пружины скрипуче заворчали, возражая против такого небрежного обращения.

Желтоватая ткань стен и крыши слегка прогнулась под дуновением ветра, и Скабиор сообразил, что забыл погасить свет, но вылезать из-под покрывала уже не стал. Так и лежал с открытыми глазами, бессмысленно вглядываясь в полутьму, клубком свернувшуюся под потолком.

Хотелось бросить всё, сбежать, уйти так далеко, чтобы никогда больше не вернуться. И, наверное, это стало бы неплохой идеей, если бы не волк, беспокойно ворочающийся где-то там внутри. И если бы не боль. К этой боли Скабиор готов не был.

Однажды он попытался выпить зелье из аконита, что продавалось в Лютном (дорогущее было, зараза, три месяца на него копить пришлось); по слухам, оно позволяло во время обращения сохранять свой собственный разум и не подчиняться вожаку. Вот только никто не упоминал, что платой станет боль, такая, что впору было потерять сознание, лишь бы не слышать хруст собственных ломающихся костей, не чувствовать, как разрываются суставы, как перекраивается и перестраивается все тело. То, что прежде происходило быстро и естественно, стало пыткой столь изощренной, что ни один палач не изобрел бы лучше. Однако сознание не спешило покинуть его, и Скабиор тогда всю ночь провел, не в силах пошевелиться, под каким-то деревом в лесу, то тихо скуля, то проваливаясь в какое-то странное забытье.

Наутро его полуживого обнаружил ни кто иной, как Сар. Как удалось пятнадцатилетнему мальчишке незаметно, ни разу не попавшись никому на глаза, дотащить Скабиора, застрявшего между человеческим и волчьим обличьем, до лагеря, находящегося за несколько миль от того места, что они выбрали для обращения, так и осталось загадкой.

Сам Скабиор почти ничего не запомнил, помнил только, что в какой-то момент вцепился в мальчишку мертвой хваткой и приказал молчать об увиденном, даже грозил чем-то, тем самым окончательно выдав себя, а потом уже и вовсе начался бессвязный бред.

Едва ли Сар испугался невнятных малоосмысленных угроз, но он не проболтался, даже сумел наврать что-то остальным. И видно, складно соврал — Скабиора пожурили за небрежность при трансформации, но никто не заподозрил истинной причины его состояния.

Тогда-то Скабиор впервые обратил внимание на новообращенного волчонка. Сар был упертым, нелюдимым мальчишкой, он не знал законов стаи, не понимал ее правил, был ошеломлен и напуган изменениями в самом себе. Его, как часть традиции, привел один из старших волков, Корвин. Отдал сына в дань стае, обратил и сам погиб через несколько недель на поединке с волком из другой стаи. Шокированный, растерянный Сар остался совсем один. Против воли выдернутый из привычной среды в дикий мир оборотней, мальчик из благополучной волшебной семьи был совсем не готов к суровой жизни стаи. Однако возвращаться ему уже было некуда: укус оборотня навсегда отрезал его от прежней жизни, сделал изгоем для волшебного и маггловского миров.

Никому не было дела до еще одного волчонка, который ничего не умел и только путался под ногами, и Сар постепенно совсем замкнулся в себе, тем более что с остальными волчатами он не сошелся. Те, чувствуя беззащитность, задирали его все чаще. Сар по возможности старался избегать прямого столкновения, но когда у него это не получалось, он дрался с мрачным отчаянным озлоблением. Впрочем, что мог противопоставить юный волшебник, практически лишенный волшебства, диковатым, но во много раз превосходящим его по силе волчатам?

И почему-то Скабиора неожиданно привлек этот мальчишка. Что-то было в нем, что-то давно забытое и почти убитое стаей.

Однажды Скабиор, сам ещё не понимая, зачем это делает, все же вмешался в драку, разогнал волчат, помог Сару подняться с земли, пресек слабую попытку бегства и насильно отвел в свою палатку, не слушая возражений, прямо как сегодня. Умытый, накормленный и намазанный целебными снадобьями волчонок оказался не таким уж и нелюдимым. Но гордым. Просто так помощи он принимать он не пожелал: боялся показаться слабым. Скабиор тогда с трудом придумал ему какое-то несложное задание. Потом другое, третье... Так постепенно и зародилась эта странная дружба, над которой так любил издеваться Торфин.

Обретя поддержку и старшего друга, одновременно с этим наставника, Сар вскоре заметно преобразился: из мрачного молчаливого подростка он быстро превратился в изобретательного, веселого, немного нахального и донельзя шебутного паренька, каким он, вероятно, и был до попадания в стаю. Теперь его было не удержать на месте никакими силами. Даже сам Скабиор порой дивился его энтузиазму и жажде жизни.

И насколько Сар ничего не понимал в законах стаи, настолько и сам Скабиор порой бывал совершенно невежественен в законах волшебства, чем приводил Сара в тихий — а иногда и вполне себе громкий — ужас. Сар часто пытался научить Скабиора хотя бы основам чародейства, но тот хоть с интересом и внимал, однако брать в руки палочку отказывался наотрез. Почему? Он и сам не знал, жило в нем какое-то инстинктивное недоверие к магии, как к необузданной, почти первобытной, никому неподвластной силе.

Магия... сила...

Скабиор досадливо скривился. Волшебников он не любил. А полусквибов-легилиментов, особенно.

Свалилось же счастье на голову! В том, что этот чертов Риддл-Беркли станет той ещё обузой и головной болью, Скабиор не сомневался. Так бы он прихватил с собой Струга, Спэрроу да Джаспера с Саром, и впятером они изучили бы этот лес за день. Благо, для оборотней не составляло труда сориентироваться в любом месте, где присутствовали запахи и звуки.

Теперь об этом можно было забыть: ни Сара, ни Джаспера Скабиор отныне не подпустил бы к Беркли и на милю. Как, впрочем, и Спэрроу: она всегда была слишком задириста и остра на язык, в стае к этому давно привыкли. Но если она заденет этого полусквиба, и он решит повторить с ней то же, что и со Скабиором в лавке Борджина? Беркли после этого не жить, Скабиор его сам убьет, но... тогда и всей стае — жить останется недолго. Малфои не прощают неповиновения.

По этой же причине отпадали и все молодые волки стаи. Если уж сам Скабиор еле сдерживался, когда Беркли открывал рот, то о младших волках и говорить нечего: и так понятно, драки не миновать. Старшие, куда более опытные и сдержанные оборотни с начала весны почти все покинули лагерь, ушли на заработки — из мужчин на месте остались лишь Скабиор, Ниддл, да Струг с Феликсом. А кроме них в лагере теперь жили только женщины и волчата.

Струг на днях тоже собирался уходить, по крайней мере, вслух размышлял об этом.

Поразмышляв еще немного, Скабиор с мрачным смирением пришел к выводу, что нянчиться с Беркли ему придется в одиночку. Лучше так: за собой следить все же проще, чем за другими. В конце концов, достаточно будет денек помотать сквиба по лесу, на всякий случай держась подальше от подозрительных мест, чтобы отбить у того всякую охоту продолжать это занятие. Едва ли изнеженный волшебник продержится долго.