Хроники профессора Риддла (джен)

13 июля 1969 года

Летом Хогвартс приобретает свой настоящий вид, избавившись от галдящих студентов. Здесь тихо, пустынно и пахнет временем. Раньше я стремился остаться здесь на лето из чисто эстетических побуждений, и вот добился своего и могу наконец бродить по пустынным коридорам, сидеть в тишине библиотеки наедине с книгами и решать интересные задачи.

Однако, по выражению очередного гениального маггла, покой нам только снится. Не успел я вернуться после обеда к себе, распахнуть окно и усесться по детдомовской привычке с пергаментом на подоконник, как мой камин полыхнул фиолетовым, сигнализируя прибытие кого-то из Блэков.

К моему удивлению, из пламени в камине вышла Андромеда. Я незаметно вздохнул, предчувствуя, что в ближайшие пару дней мне опять придется восстанавливать мир в благородном семействе, расколотом желанием Андромеды выйти замуж за Тонкса. В прошлый раз мне это настолько надоело, что я дал Андромеде опрометчивый совет обвенчаться с Тонксом, как только им исполнится семнадцать, чтобы не резать Друэлле хвост по частям. Жду не дождусь этого дня.

— Милорд, — предсказуемо произнесла Андромеда. — Мне нужна ваша помощь.

— Я постараюсь повлиять на вашу матушку, — обреченно пообещал я. — Хотите печенья? На кухне есть миндальное.

— Дело не в ней, милорд, — ответила Андромеда и запнулась. — Помощь нужна не совсем мне. Скорее Тэду...

— Ну если вы отказываетесь от миндального печенья, то я вижу, что дело серьезное, — с улыбкой сказал я, и Андромеда слабо улыбнулась в ответ. — Садитесь и рассказывайте.

Из сбивчивого рассказа Андромеды я понял, что у Тонкса возникли довольно серьезные проблемы с местными маггловскими хулиганами, которым что-то в нем не понравилось. Тонкс оказался не робкого десятка, и в первый раз сбил одного с ног, а второму вывихнул палец. Но мой детдомовский опыт подсказал мне продолжение: в следующий раз ливерские гопники ждали Тонкса впятером, и с тех пор ему стало непросто выходить из дома. Палочкой Тонкс не мог пользоваться до совершеннолетия, и вчера ему досталось так сильно, что он не смог скрыть это от Андромеды.

— Возможно, сестра смогла бы вам помочь, — предложил я, рассчитывая, что в ходе совместного боя с магглами сестры Блэк смогут лучше понять отношение друг друга к этой группе населения.

Вместо ответа Андромеда молча трансфигурировала пуговицу на своем рукаве в осу и наставила на нее палочку. Оса свернулась в шарик под ударом безмолвного и сильного Круциатуса и вскоре испустила дух. Скорее всего, подумал я, Андромеда уже вполне разделяла отношение Беллы по крайней мере к некоторым группам магглов.

— Да, вмешательство Беллатрикс могло бы повлечь некоторые осложнения, — признал я. — Вы сможете меня проводить?

16 июля 1969 года

Андромеда и Тонкс договорились встретиться в четыре, но я прибыл на улицу Тонксов к половине четвертого и, как оказалось, вовремя: Тонкс уже удалялся от меня по направлению к перекрестку, а навстречу ему, растянувшись во всю улицу, шли пятеро молодчиков с короткими стрижками.

— Что же это вы, ребята, — сказал я, быстрым шагом догоняя Тонкса и не давая его обидчикам сомкнуться вокруг него в кольцо. — Пятеро на одного, что ли? Когда пятеро одного бьют, это неинтеллигентно получается.

— Ты, дядя, валил бы отсюда по-скорому, — посоветовал стоящий рядом со мной, но я уже положил руку на палочку.

— Поклонись лорду Вольдеморту, ублюдок, — ласково посоветовал я, и бритоголовый детина упал на землю и стал целовать мои ботинки.

Следующим движением палочки я трансфигурировал несколько ножей в карманах в мышеловки и, судя по двум вскрикам, сделал это вовремя. Впрочем, болваны с мышеловками на пальцах вскоре осознали, что закричали они рано: некоторые авторские модификации Круциатуса представляли не только теоретический интерес.

Еще двое драчунов ждали своей очереди внутри Протего, свернутого в сферу. Я начал входить во вкус и только немного опасался, что Тонкс попытается меня остановить. Заключенные беззвучно открывали рот, и я догадался, что вместе с Протего от избытка чувств наложил и Силенсио.

— Ну, — поинтересовался я, возвращая пленным голос и с тщательностью шеф-повара следя за тем, чтобы подопытные под Круциатусом помучились подольше. — У вас есть собственное мнение о том, с какой стороны вас лучше вывернуть наизнанку?

— Трусливый выродок, — презрительно бросил мне парень из прозрачного кокона. Краем глаза я заметил, как вздрогнул от этих слов Тонкс, и почувствовал, что теряю над собой контроль.

Много лет назад, прощаясь с Тайной Комнатой, я признался себе, что притворялся в Хогвартсе чистокровным в том числе потому, что не смог бы принять судьбу чужака и в волшебном мире. С тех пор я уже привык к своему праву на спокойное и немного презрительное отношение правящего класса к безродным выскочкам, и, пожалуй, не мог бы обидеться на оскорбления от грязнокровки. Но ливерпульская шпана вернула меня в мое безрадостное детство, и я почувствовал, что есть долги прошлому, которые я еще не отдал.

Одним движением палочки я снял Протего, тут же сделал шаг вперед, и вместе со вторым шагом ударил стоящего напротив меня чуть пониже уха. Его голова мотнулась на шее, и он завалился набок, простояв полсекунды с пустыми глазами.

«Не оскудела еще рука», — с удовольствием подумал я и убрал палочку.

— Ну что, рвань ливерская, — сказал я, дав моим противникам несколько секунд на то, чтобы осмыслить ситуацию. — Подходи по одному.

К моему сожалению, из последующей драки я не запомнил почти ничего, кроме того, что она доставила мне большое удовольствие, но слишком быстро кончилась.

— Я не думал, что вы настолько сильны, милорд, — выдохнул Тонкс, который был настолько потрясен моим поведением, что буквально прирос к месту. — В смысле, против Кассиуса Клея Англия должна была выставить вас, а не Купера.

— Этот удар называется кросс навстречу, друг мой, — поделился я, критически осматривая свою распухшую правую руку. — Это очень сильное колдунство.

Но я не успел поделиться с Тонксом боксерскими премудростями.

— Зафиксируем, — спокойно произнес за моей спиной Аластор Хмурый, освоивший по моим запискам беззвучную аппарацию. — Курсант Тонкс в расстроенных чувствах почесал в затылке палочкой, отчего с другого конца палочки полетели Непростительные Проклятия. Во всем виноваты природные аномалии и сила Кориолиса. Дело закрыто за отсутствием состава преступления. Кстати, здравствуйте, Риддл.

— Здравствуйте, Аластор, — ответил я, поворачиваясь к нему, и Аластор с интересом посмотрел на мое лицо, поскольку несколько ударов я все-таки пропустил.

— Ступайте, юноша, а то опоздаете, — обратился Аластор к Тонксу, поймав его взгляд. — В следующий раз трансфигурируйте эту мразь в крыс и сыграйте ими в футбол. Я вам еще одну липу напишу.

— Благодарю, — сдержанно ответил Тонкс, и по его лицу я понял, что в свое время он заставит Блэков себя уважать. — Мне и так скоро исполнится семнадцать, — Тэд повернулся ко мне и уже другим голосом добавил: — Я ваш должник, милорд.

— Послушайте, Риддл, — сказал Хмурый, когда Тэд скрылся за поворотом, — не стойте как немой укор платной медицине.

— Ыу? — промычал я, затягивая зубами носовой платок на костяшках левой руки, из которых сочилась кровь.

— Господи, Риддл, — покачал головой Аластор, подходя ко мне. — Носовой платок! Перевязки! Эти же заклинания каждый чистокровный ребенок знает.

— «Господи!» говорят только грязнокровки, — язвительно ответил я. — Настоящие маги говорят «Мерлин!»

— А я так и не переучился, — признал Аластор. — Ловко ты их, Риддл: только-только встают. Завидую. Мне ведь тоже иногда — так хочется морду разбить сволочи какой. Палочкой это ж не то совсем, ну ты-то понимаешь, — Аластор немного помолчал, мечтательно разглядывая копошащуюся на тротуаре шпану и вдруг огорошил: — Ты в каком приюте срок тянул?

— В Лондоне, в «Кресте», — ответил я, решив, что правду говорить легко и приятно, а последствия излишней откровенности всегда можно загладить Обливейтом.

— А я в «Аннушке».

— Постой... это ж через два квартала?

— Ну, — Аластор хитро глянул на меня из-под своих кустистых бровей. — У нас про тебя легенды ходили.

— Жалко, что тогда не встретились, — признал я, подавая Аластору руку, и Аластор бережно ее пожал.

— Ну, встретились же все-таки, — резонно заметил Аластор. — Наклони сюда свою мятую будку, подлечу тебя.

— Спасибо, у меня другие мысли на этот счет, — ответил я, потому что мне пришла в голову одна авантюрная идея.

— Отец Иероним назначил бы тебе епитимью, — проницательно заметил Аластор, улыбаясь своей кривой ухмылкой, которая делала его похожим на питбуля.

— Все мы грешники, — ответил я, подражая голосу нашего, по всей видимости общего, приютского священника. — Заходи ко мне когда-нибудь вечерком.

17 июля 1969 года

Домовой эльф перенес меня в мою комнату в Хогвартсе и замер, ожидая, пока я отпущу его или поручу ему новую работу.

— Можешь доставить меня в дом Сигнуса Блэка? — спросил я.

— Я не могу сказать точно, господин, — ответил эльф. — Вы позволите мне поговорить с их домовым эльфом?

— Поговори, — я пожал плечами. — В первый раз вижу, чтобы домовой эльф отвечал «Сомневаюсь», а не исполнял желаемое.

— Все приказывают, господин, — эльф, видимо, смутился и опустил глаза. — А вы всегда спрашиваете.

Пока домовик бегал за своим коллегой, я думал об Аласторе. Он был несколькими годами младше меня, и, вероятнее всего, мы некоторое время вместе учились в Хогвартсе, хотя я тогда не обращал на него внимания. Также вместе нас отправляли в ненавистные приюты на лето и гоняли там в Петров день к обедне, за которой служил отец Иероним, наш приютский священник, имевший пагубную страсть к дешевому виски. Когда отец Иероним временно справлялся со своим недугом, он бывал трезв и зол, накладывал на всех на исповеди епитимьи и распекал прилюдно любого, кто зевал во время службы. Когда же недуг брал верх, отец Иероним служил с покаянными слезами на глазах и на исповеди, обдавая кающегося перегаром, проникновенно уверял, что все мы грешники, а первый грешник он сам, и заменял епитимью отеческим внушением, а порой даже совал в руки малышам грязные леденцы. Меня никогда не покидало ощущение, что если Бог есть, то запойный отец Иероним стоит к нему куда ближе, чем отец Иероним трезвый, и много лет спустя я нашел этому подтверждение, прочитав у Лютера: «Самомнение праведности, которая не хочет быть грешной, нечистой, жалкой и осужденной, а справедливой и святой, — и есть то отвратительное чудовище, не убив которое, человек не может жить».

Аластор видел меня в Хогвартсе и несомненно узнал меня в приютской церкви, но все эти годы хранил мою тайну, несмотря на то, что нас разделяли как его служебное положение, так и многие его взгляды. Теперь мне действительно было жаль, что тогда я недостаточно внимательно смотрел по сторонам и упустил такого друга.

Мои размышления прервал домовой эльф, вернувшийся вместе с эльфом Блэков.

— Это Кричер, господин, — представил он и отступил назад.

— Здравствуйте, Кричер, — сказал я и подумал, что я нахожусь в ситуации, в которой мало кому из волшебников доводилось бывать: я разговариваю с домовым эльфом, которому я не могу ничего приказать.

— Здравствуйте, милорд, — с достоинством ответил Кричер, и мне показалось, что он стал немного выше с тех пор, как появился в моей комнате.

— Ты смог бы перенести меня в комнату Беллатрикс Блэк и никому не говорить об этом? — спросил я напрямик.

— Хозяйке это не понравится, милорд, — ответил Кричер и замолчал.

— А понравится ли это мисс Беллатрикс?

— Мисс Беллатрикс будет счастлива видеть вас, милорд, — согласился Кричер.

— И это недостаточная причина, чтобы помочь мне?

— Кричер должен выполнять свой долг, — сухо сообщил Кричер. — Я очень уважаю мисс Беллатрикс за ее верность своим убеждениям и дому Блэков. Но я должен выполнять свой долг.

— Выходит, преданности хозяевам недостаточно, чтобы отступить от своих правил ради одного из них, — задумчиво сказал я. — Чего же не хватает Беллатрикс, чтобы ради нее ты нарушил свои обеты?

— Кричер не должен отвечать на этот вопрос, — бесстрастно отозвался Кричер.

Я помолчал, обдумывая ситуацию. Предлагать эльфу деньги или любое другое имущество было бессмысленно. Угрожать, судя по всему, тоже. Две пары огромных глаз среди морщинистой кожи следили за мной — выжидая? С надеждой? С любопытством? Надо признать, что я никогда не мог понять этот древний народец, относясь к нему столь же поверхностно, сколь и все остальные, и считая эльфов просто предметом быта.

— Что ж, Кричер, — произнес я наконец. — Я не вижу способов попасть к Беллатрикс, не оставшись у тебя в долгу. Если тебе угодно, перенеси меня в комнату Беллатрикс, а я в свое время помогу тебе.

К моему удивлению, Кричер протянул мне свою маленькую лапку.

— Я помогу вам, милорд, — торжественно сказал он. — Вы действительно тот, о ком рассказывают эльфы.

В мгновение ока я оказался в комнате Беллатрикс, и Кричер молниеносно исчез, едва появившись рядом со мной. Белла сидела в кресле с книгой, и я не смог не заметить про себя, что ее распущенные волосы и легкое домашнее платье действуют на меня намного сильнее, чем ее прически и короткие парадные мантии.

— Милорд! — удивленно-радостно воскликнула Белла, вставая мне навстречу, и ее взгляд тут же упал на знаки отличия, которыми меня наградила ливерпульская шпана и которые становились все ярче с каждой минутой. — Но что с вами случилось?

— Я подрался, — прямо и без обиняков ответил я.

— Подрались? — недоуменно повторила Белла. — Как?

— Старинным маггловским способом, — пояснил я и продемонстрировал свои разбитые руки. — Я же детдомовский.

— Ох, — вздохнула Белла, — полагаю, заклинаний от синяков вы тоже не знаете?

— Совершенно верно, — подтвердил я, — в книгах эти заклинания не пишут.

— Пишут иногда, — улыбнулась Белла, постепенно приходя в себя. — Там, где про Старшую Палочку и прыгающий горшочек. Я вам дам почитать.

— Я чувствую, что я много упустил, — признался я и начал стаскивать носовой платок с левой руки.

— Милорд, — укоризненно сказала Белла, рассекла платок заклинанием и склеила его обратно, прежде чем он коснулся пола. — А я еще считала дядю Альфарда чудаком. Дайте руку.

— А что дядя Альфард? — спросил я, стараясь поддерживать непринужденную беседу, чтобы не выдать свое непонятно откуда взявшееся волнение.

— Дядя Альфард большой поклонник бокса, — ответила Белла, немного понизив голос, и это вовсе не добавило мне непринужденности. — Я думаю, он бы оценил ваши подвиги.

— Для англичанина у него вполне достойные увлечения, — заметил я. — Не подскажете, он предпочитает крикет или скачки?

— Можно я позволю себе фамильярность? — спросила Белла, придвинувшись ко мне почти вплотную и залечивая мою разбитую губу приятным прохладным заклинанием.

— Я думаю, что мы находимся в достаточно неформальной обстановке.

— Риддл, вы цирк, — улыбнулась Белла. — Я никогда не знаю, чего от вас ожидать. Будьте уверены, два года назад я представляла вас совсем другим.

— Каким же был ваш лорд Вольдеморт? — спросил я, улыбнувшись в ответ, и чувствуя, как какая-то стихийная магия, разлитая в воздухе, наполняет меня непонятным бесшабашным весельем.

— О, — Белла закончила с моими ссадинами, с которыми она замечательно справилась, и немного отступила назад. — Мой Лорд был, наверное, даже не совсем человеком. Могущественным. Бессмертным. И уж конечно, он не играл на скачках и не дрался с магглами.

— Я не играю на скачках, — уточнил я. — Но в целом, когда я был студентом, я представлял себе лорда Вольдеморта примерно таким же. Собственно, таким он и был создан.

— Что же случилось с ним потом? — спросила Белла, и я увидел в ее глазах отражение моего бесшабашного веселья.

— О, — ответил я, передразнивая ее интонацию, — он оказался таким занудой!

— А знаете, что я никогда бы не посмела сделать с тем Лордом? — спросила Белла, искоса глядя на меня с озорной улыбкой.

— Вы меня пугаете, — откликнулся я с вызовом. — Что же?

Вместо ответа Белла обняла меня за шею и поцеловала.