Истинное имя (джен)

Выйдя за порог, Фила со смутным беспокойством огляделась — и сейчас же успокоено вздохнула. Темноволосые затылки Близнецов, возившихся за домом, были хорошо видны за покосившимся, рассохшимся плетнем.

Фила уже в который раз подумала, что следует напомнить мужу подновить расшатанную изгородь. Хотя прекрасно знала, что в очередной раз не решится это сделать — потому что Валиор наверняка вернется к вечеру таким же раздраженным, как обычно.

Если вдуматься, не так уж много изменилось в Приозерном за последний год. Недавно овдовевший староста Карен женился снова, криворогая соседская корова Минка принесла теленка, энмеррийский городской совет повысил озимую подать на две медьки, а двенадцатилетний Барл — ровесник Безымянного — в начале лета утонул, купаясь в озере. То ли всему виной был никогда никем не виденный холодный ключ, который по рассказам старожилов Приозерного бил где-то в камышах, то ли незадачливый мальчишка просто зацепился ногой за корягу. Фила с ужасом представляла, что на его месте мог быть кто-нибудь из Близнецов, и, несмотря на все негодование последних, запретила им даже смотреть в сторону озера. По счастью, ни один из Близнецов не обладал таким непредсказуемым и независимым характером, как Безымянный. Вот уж кому было бесполезно что-то запрещать... только успеешь отвернуться — только вы его и видели. И уж можете не сомневаться, что он как раз там, куда ему не велено ходить. А нет — так возвращается домой с подбитым глазом и красноречивыми царапинами на костяшках кулаков.

Фила еще раз вздохнула и потрогала висящий поверх платья деревянный амулет.

Безымянный вырезал его из дерева, когда ему было лет девять. А перед уходом положил на самом видном месте, намотав шнурок от оберега на ее любимый гребень.

Фила поняла, что он пытался попрощаться — как умел.

Их дом притих и опустел без перепалок Вали с Безымянным. Теперь Фила склонна была верить Валиору. Высокий светловолосый рыцарь с холодными, насмешливыми серыми глазами, который руководил рекрутским набором, в самом деле был тем самым незнакомцем, который за десять лет до этого привез им Безымянного. Поэтому он и забрал его с собой, когда приехал в Приозерное с отрядом стражников.

Нашлись свидетели, который рассказывали, что светловолосый рыцарь пресерьезно толковал о чем-то с мальчиком, стоя с ним рядом у ворот.

Частенько, замерев над недостиранной рубашкой или замешивая тесто, Фила пыталась представить, куда незнакомец увез "ее мальчика", как она по привычке называла Безымянного, чем несказанно раздражала мужа. Валиора мало волновало, куда делся Безымянный. Зато пропажа денег и утрата ранее обещанного рыцарем вознаграждения до сих пор выводила его из себя. Когда он увидел, что его тайник разграблен, то немедля свалил всю вину на каларийца. Он не сомневался в том, что этот человек — виновник всех его несчастий, и по вечерам, нацедив себе пива, раз за разом вспоминал все причиненные им беды:

Навязал ему на шею байстрюка, не то чужого, не то своего собственного, посулив за это золотые горы. И ладно бы обыкновенного мальчишку, но ведь хуже этого чумазого южанина могла быть только моровая язва. Даром, что ли, вся деревня до сих пор косо смотрит в его, Валиора, сторону, за то, что тот пригрел у себя это фэйрово отродье? Но и это можно было бы стерпеть, сдержи проклятый калариец свое слово. А что получилось вместо этого?.. Не только не привез обещанного золота, а еще и украл у Валиора честно заработанные деньги! Да впридачу ко всему забрал с собой их первенца, лишил его с женой единственной надежды и опоры! И исчез!!! Поедешь в крепость, начнешь спрашивать об этом Иреме, а на тебя все смотрят странными глазами — и молчат. Молчат, собаки!..

Распалившись, Валиор со стуком опускал на стол пивную кружку, так что пена перехлестывала через край. Раскрасневшееся и оплывшее лицо бывшего стражника дышало злобой.

Несмелые возражения жены, что рекрутский набор касался всей деревни, а не только их семьи, а Ирем даже не мог знать, где спрятан кошелек с сорока полумесяцами, Валиор и слушать не желал. Сперва Фила надеялась, что он со временем остынет и забудет думать об этих деньгах, но, судя по всему, досада разнимала Валиора даже ночью — он стал плохо спать, ворочался и бормотал себе под нос какие-то неясные угрозы, когда думал, что она его не слышит. Потом, отодвинувшись от Филы, поднимался на ноги, шумно пил воду из щербатой кружки и, вернувшись, снова принимался ерзать, вздрагивать и бормотать. Никому в особенности эти смутные угрозы не предназначались, но их главный адресат был ясен безо всяких уточнений. Филу утешало только то, что шансов снова встретиться с тем каларийцем, Иремом, у ее мужа было меньше, чем у Тена и Тиренна — утонуть в мутной тинистой луже за забором, где они "рыбачили" с тех пор, как она запретила им ходить на озеро.

И все же Филе было неспокойно. Прислушавшись к себе, она почувствовала, что неясная тревога относилась не к возившимся у самого забора Близнецам, а к ее старшим сыновьям. У Вали, жившего в казарме «Четырех дубов», все было как будто неплохо — ездивший недавно в город Сур привез от него весточку. О том, что сталось с Безымянным, не было известно ничего. На всякий случай Фила призвала милости Всеблагих на них обоих.

Пусть у ее мальчиков все будет хорошо.

* * *

Когда в день столь долгожданного турнира орденские рыцари выехали на площадь Трех колонн, где их отряду полагалось дожидаться появления Валларикса, наметанный взгляд принцепса сразу же выхватил какую-то тревожную неправильность происходящего. Движение процессии, направлявшейся за город, к расчищенному для турнира полю, должно было начаться в противоположном конце площади. Но, несмотря на это, большинство зевак, явившихся с утра пораньше, чтобы занять лучшие места, толпилось у грубо сколоченной трибуны, предназначенной для коадъютора. С этой трибуны Ирем, выполнявший роль распорядителя на торжествах, должен был следить за праздничным кортежем.

Направив коня к толпе, принцепс почти сразу увидел, что стало причиной общего веселья.

Роль распорядителя торжеств играло пугало.

Насаженное на длинную палку, оно было закреплено над аркой Трех колонн и с этой высоты гордо взирало на заполнивших Малую площадь горожан. К одной из растопыренных рук был привязан деревянный меч, и пугало, слегка пошатываясь на ветру, салютовало им толпе. Помимо деревянного меча те же заботливые руки снабдили чучело соломенными волосами, серыми заплатками на месте глаз и светлой курчавой бородкой из белесых стружек. А чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений в том, в кого на самом деле метили неведомые шутники, на плечах чучела болтался темно-синий плащ. Судя по цвету и размерам, абсолютно подлиный. Многие из горожан не перестали фыркать и показывать на арку пальцами даже тогда, когда отряд Галларна, растолкав зевак, приблизился к трибуне коадьютора вплотную.

Принцепс вспомнил, что сэр Ирем, проверяющий дозоры у ворот, должен появиться здесь с минуты на минуту.

— Лестницу! И веревку, — враз осипшим голосом велел Галларн.

Кто-то бросился за лестницей. Подъехавший поближе к принцепсу Ралькон негромко предложил:

— Убрать этих болванов?..

Ларн угрюмо дернул подбородком. Горожане собрались на площади, чтобы приветствовать Валларикса. Если рыцари станут их разгонять, всеобщая досада неизбежно обратиться против Императора. Такое допускать было нельзя. Сам Ирем часто повторял, что у хранителей престола не должно быть самолюбия. Другое дело, что Галларн не представлял себе, чтобы лорд Ирем кому-то позволил насмехаться над собой — или, устроив что-нибудь подобное, остаться безнаказанным. Но меньше всего принцепсу хотелось оказаться человеком, который скажет лорду Ирему про шутку, жертвой которой стал коадъютор и весь Орден в целом.

— Лестница, мессер! — радостно сообщил один из меченосцев, бросившихся исполнять приказ. Еще трое волокли к трибуне длинную сосновую стремянку.

Галларн приподнял брови.

— Быстро обернулись, молодцы. Где взяли?

— Тут, недалеко. Ее, наверное, забыли, пока украшали площадь по заказу магистрата.

— Хорошо, — одобрил принцепс, и подумал про себя — а уж не этой ли самой лестницей воспользовались шутники, когда привязывали пугало? — Приставьте-ка ее к стене и уберите эту пакость.

«А когда мы выясним, кто это сделал, я их самих на жерди насажу и выставлю на этой площади всем на потеху» — мысленно закончил принцепс.

В перекрестье любопытных взглядов латники быстро подтащили лестницу к стене, однако при попытке опереться на нее несколько перекладин разом хрустнули и подломились. Первый меченосец неуклюже соскочил на землю и растерянно сказал:

— Подпилено!..

Совсем рядом с Галларном рассмеялся, прикрывая рот рукой, какой-то подмастерье. Звук этого счастливого, по-детски радостного смеха резанул принцепсу уши. Но то, что произнес стоявший рядом с ним Алдейн Ралькон, звучало еще хуже, хотя он и произнес одно единственное слово.

— Ирем.

Ларн потупился, гадая про себя, что теперь скажет коадъютор. По лицу шагавшего к нему мессера Ирема Ларн понял, что венчающее площадь «украшение» он разглядел издалека. Однако, поравнявшись с принцепсом, лорд ограничился словами:

— Император уже подъезжает к площади. Построй своих людей.

Ларн понял, что послать кого-нибудь за новой лестницей он точно не успеет. А сэр Ирем хмуро оглядел собравшуюся возле Трех колонн толпу. Под этим взглядом горожане попритихли, перестав смеяться и толкать друг друга в бок.

Но ненадолго.

Едва коадъютор занял свое место на трибуне, оказавшись прямо под шестом с треклятым пугалом, оно в очередной раз покачнулось на ветру, махнув мечом в размашистом приветственном салюте. Это стало для собравшихся внизу последней каплей. Они хохотали, били себя по коленям, утирали слезы и, казалось, начисто забыли, что жертва их веселья находилась прямо перед ними.

Ирем, впрочем, впадать в ярость не спешил. Он дожидался приближения Валларикса с его эскортом с таким выражением, с каким могла наблюдать движение кортежа мраморная статуя. Только Галларн — и еще, может быть, Ралькон могли заметить, как по скулам лорда перекатывались желваки.

Валларикс ехал впереди процессии на белом аварском жеребце. Над толпой рябили разноцветные штандарты, колеблющиеся от ветра, как языки пламени. Приветственные выкрики собравшихся на площади людей с каждой минутой становились громче и отчетливее.

Гвардейцы раздвинули толпу, чтобы позволить свите Императора выехать с площади. Сам Ирем должен был приветствовать правителя и, сойдя с возвышения, принять командование его охраной.

Рыцарь стиснул зубы, мысленно посылая ко всем фэйрам праздничный турнир, собравшихся на площади зевак и самого себя. Стараясь не раздумывать, как это выглядит со стороны, он отточенным движением извлек из ножен меч и вскинул руку вверх в приветственном салюте.

По толпе снова прокатились волны смеха. Никогда еще каларийцу не казалось, что эскорт Валларикса едет по городу так медленно. Сопровождавшие Валларикса аристократы уже должны были заметить пугало и веселившихся внизу людей. Можно было себе представить, как сейчас злорадствуют все эти Аденоры и Лан-Дарены из Круга лордов! Ирем знал, что большинство из них терпеть его не может. Не приходилось сомневаться, что дерзкая выходка неведомого возмутителя спокойствия приведет их в восторг. И еще долго, появляясь во дворце, он должен будет проходить мимо Дарнторна и Фессельдов, притворяясь, что не замечает их глумливые улыбки.

При этой мысли коадъютор на мгновение прикрыл глаза и пожелал себе скорейшей милосердной смерти.

Снова открыв глаза, он обнаружил прямо перед собой бледное и потрясенное лицо Эрлано, своего оруженосца. Лорд оставил его в Адельстане с поручением, но тот, по-видимому, выполнил его задание со всей возможной спешкой, чтобы успеть к началу праздника. И хорошо, если при этом ничего не напортачил.

В другое время рыцарь обязательно дал бы понять, что недоволен таким неожиданным ребячеством. Ну сколько можно, парню скоро восемнадцать стукнет, а он все еще ведет себя, как будто только вчера оказался в Ордене... Но, во-первых, Ирем давно понял, что читать нотации оруженосцу — дело совершенно бесполезное. Лано будет смущаться, отводить глаза и бормотать какие-нибудь извинения, пока уставший рыцарь не махнет рукой, а в следующий раз отмочит что-нибудь похлеще.

А во-вторых, сейчас оруженосец вообще не понял бы, о чем с ним говорят. На лице Эрлано, переводящего взгляд с чучела на своего сеньора и обратно, был написан настоящий ужас. По виду Лано можно было бы вообразить, что на его глазах горел дворец правителя или столичное Книгохранилище, а не раскачивалось пугало в наброшенном на плечи орденском плаще. В следующее мгновение Эрлано, видимо, принял какое-то решение, потому что быстро и решительно направился к центральной из колонн. Взбежав на возвышение, он попытался разминуться с Иремом, но тот легко загородил ему дорогу и осведомился:

— Ты куда?

— Убрать его.

— Стоять, — процедил коадъютор, удержав Эрлано за рукав. — Ты что, сдурел?.. Полезешь на этот столб, чтобы все смотрели, как на ярмарке? Хорошенькое будет зрелище, нечего сказать.

Взгляд Лано стал растерянным.

— А... что же делать? Может, лестницу?

— Ничего не нужно. Просто успокойся, — лорд пожал плечами. — Все равно самое худшее уже произошло. И слезь отсюда, на тебя все смотрят.

— Да, мессер, — заученно ответил Лано. И немедленно испортил все, встревожено взглянув на Ирема. — А как же вы?

Лорд Ирем закатил глаза, в очередной раз задаваясь вопросом, почему желание отвесить Лано подзатыльник всегда посещает его в таком месте и в такое время, где осуществить это желание нет никакой возможности.

— Исчезни, — тихо сказал лорд.

И мысленно добавил — «Без тебя паршиво».

Влетев в свою комнату в Рейнсторне, Крикс повалился на топчан и наконец дал волю приступу душившего его хохота. Друзья звали его за город, смотреть на рыцарский турнир и состязания стрелков, но Крикс отделался от них какой-то отговоркой и, тихонько улизнув с площади Трех Колонн, вернулся в Академию. Это был день его триумфа, и «дан-Энрикс» не намерен был ни с кем его делить. Отсмеявшись, он нагнулся и достал из-под топчана два меча в потертых кожаных ножнах. После долгих тренировок с деревянными мечами первогодки наконец-то перешли на сталь, а перед каждой тренировкой стали надевать доспехи — старые погнутые нагрудники с задубевшей от чужого пота кожаной прокладкой, разрубленные и заново заклепанные оружейниками Академии кольчуги и защитные перчатки, бывшие порой на два размера больше нужного. Доспехи использовались учениками много лет, и никто не заботился о том, чтобы комплекты идеально подходили своим нынешним владельцам. Как и остальные первогодки, Крикс получил меч, бывший короче и гораздо легче настоящего — с простой крестообразной гардой и вытравленным на клинке клеймом Лакона. Острие меча было плавно закруглено, а клинок нарочно затуплен, чтобы ни один из новичков не получил серьезного увечья. Тайна Крикса заключалась в том, что у него, помимо выданного Академией оружия, недавно появился настоящий меч, полученный от лорда Аденора. Внешне он почти не отличался от лаконских тренировочных мечей, но был откован из более прочной стали и вдобавок хорошо заточен.

По вечерам, когда его никто не видел, Крикс спускался в парк, заходил в его самую глухую часть, где можно было не бояться неожиданного появления наставников или других учеников, и до изнеможения атаковал с этим мечом воображаемых противников, изобретая на ходу удары и обманные уходы. Иногда он даже воображал своим противником мессера Ирема — но не блестящего придворного, которого он видел во дворце, а рыцаря с насмешливыми серыми глазами, в запыленном кожаном чехле поверх кольчуги — в общем, того Ирема, с которым он впервые разговаривал в Энмерри. Прожив в столице год, Крикс со стыдом вспоминал о наивности, с которой он тогда беседовал с главой Ордена, который в его представлении немногим отличался от десятника из «Четырех дубов». Иногда Крикс пытался посмотреть на те события глазами рыцаря — и от досады на себя его бросало в жар.

Но на сей раз ни одно уязвлявшее его воспоминание — ни желчный отзыв, данный о нем Иремом в беседе с Рам Ашадом, ни их последнее столкновение в Книгохранилище — не могло омрачить приподнятое настроение «дан-Энрикса».

Он шел через лениво разомлевший на июньском солнце парк, время от времени делая разворот на пятке и рубя какую-нибудь ветку, слишком низко нависающую над тропинкой. Если кончик ветки падал на траву, оставив ровный белый срез, Крикс победно улыбался и шел дальше. Если же нет — делал обратный разворот и добивал «врага» еще одним ударом.

Подходя к воротам, он убрал меч в ножны. Дозорные, которым выпало стоять на страже, пока остальные развлекались в городе, тоскливо посмотрели ему вслед.

На улице Цветущего каштана раздавали эшарет и дармовой оремис. Крикс взял мокрую кружку и услышал, как стоящий рядом человек говорит своему соседу:

— Слышал, в лавке возле Вдовьей доли выставили партию оружия из Авариса?.. Вот скажи: на кой оно нормальным людям? Нужен тебе меч — ну выбери любой, у наших оружейников, хвала Создателю, всяких хватает. И тарнийские, и гверские, и лирские из темной стали. А аварцы? Они же не воины, а отравители! Мне один капитан рассказывал, что все вельможи у них носят кольца с потайной пружиной. Нажмешь на нее — перстень откроется, а внутри шип, покрытый ядом. Стоит только прикоснуться к человеку — и ему конец. Они свои мечи только для вида и таскают... Да и то сказать — мечи! Вон у моей золовки спицы больше весят.

Крикс слушал с нараставшим интересом. У мессера Аденора был старинный саберин, захваченный прадедом монсеньора в схватке у Ревущего, и лорд, неравнодушный к старому оружию, считал его одним из самых ценных предметов своей коллекции. Однажды он позволил Криксу подержать ажурно-легкий саберин в руках и хорошенько рассмотреть его. Возможно, аварцы действительно были «народом отравителей», но в их способности делать прекрасное оружие «дан-Энрикс» с того дня не сомневался. Говорили, что в руках аварских ньотов этот легкий, почти незаметно для глаза изогнутый клинок превращался в страшное оружие, способное рассечь человека от плеча и до бедра.

Крикс пробился сквозь толпу и направился по улице, ведущей в сторону квартала, называемого «Вдовьей долей». Эту часть столицы он знал хуже остальных, так что на поиски невзрачной оружейной лавки ушел почти час. Однако в конце концов Крикс все-таки нашел ее и с замиранием в груди переступил порог.

Внутри было темновато и горели масляные лампы, свет которых составлял разительный контраст с ярким солнцем снаружи. Тусклый блеск разложенного на прилавке и развешенного по стенам оружия дополнял эту картину. Посмотрев на Крикса, оружейник — коренастый бородатый человек, плечи которого по ширине почти не уступали его росту — сразу поскучнел, явно не ожидая от мальчишки в форме Академии никаких доходов. Но все же нагнулся над прилавком и с заученной любезностью спросил:

— Что вам угодно, господин лаконец?

Крикс почувствовал себя неловко. Его кошелек остался в Академии, да он и не намерен был ничего покупать. А даром отнимать чужое время энониец, выросший в деревне и не относившейся к тем жителям крупных имперских городов, которые шатаются по лавкам просто ради развлечения, до сих пор не привык, хотя Димар и потешался над его провинциальными привычками.

Но, видя по выражению лица торговца, что тот заранее смирился с неизбежным, Крикс решительно сказал:

— Я бы хотел поближе посмотреть вон тот аварский саберин. Да-да, вот этот, с журавлем на рукояти.

— Триста ассов, — сухо сообщил торговец, кладя на прилавок меч.

Крикс кивнул, как будто бы действительно располагал подобной суммой, и потянул саберин из ножен. Рукоять и ножны выглядели просто потрясающе, но клинок сразу разочаровал «дан-Энрикса». Никакого сравнения с мечом, хранившимся у Аденора.

— Это парадный меч, — счел нужным внести ясность оружейник. — И к тому же новодел. В сравнении со старыми образцами, разумеется, проигрывает. В этой партии мечи не слишком дороги — кроме вон тех, с клеймом Айн Рэма. В Цитадели знают толк в оружии, их лучшие изделия можно сравнить с мечами старых мастеров. Поэтому за самый простой меч, без всяких украшений, мы берем от пяти сотен ассов...

Прерывая его речь, дверь лавки распахнулась, пропуская внутрь нескольких людей. Торговец поднял голову. Крикс тоже обернулся, чтобы посмотреть на новых покупателей. И замер, узнав в первой из вошедших Айю, предводительницу островных пиратов, называемую также Королевой Алой гавани. Крикс пару раз следил за ней или за кем-то из ее команды по приказу лорда Аденора. В прошлый раз он видел Айю, кажется, в конце апреля, наблюдая за погрузкой кораблей. Но до сегодняшнего дня ему и в голову не приходило, что он может встретить ее где-нибудь вне Алой Гавани. А уж тем более, что она так вот запросто будет расхаживать по городу в сопровождении своих громил.

Обычно Королева одевалась по-мужски и носила грубый кожаный чехол поверх кольчуги, но сейчас на Айе была светлая рубашка со шнуровкой на груди, вышитый мелким жемчугом корсаж и — по островной моде — кусок яркой ткани, повязанный на бедра вместо верхней юбки. Только у островитянок из-под яркого платка, как правило, выглядывал край скромной нижней юбки, а у Айи — мягкие штаны для верховой езды.

Крикс редко обращал внимание на чью-нибудь одежду, но на сей раз — обратил. Уж слишком его поразил контраст между ставшим уже привычным видом Айи в Алой гавани и этим женственным нарядом.

Распущенные волосы Айи выгорели на июльском солнце до соломенного цвета, оттеняя загорелое лицо, а яркие, как будто подведенные кармином губы Королевы изгибала легкая полуулыбка. Видимо, ей нравилось аварское оружие.

За плечом Айи Крикс увидел обычный эскорт из трех огромных хирдманнов, только одетых на сей раз в простую, неприметную одежду, без стоящих колом курток из вощеной бычьей кожи и наборных металлических колец на поясах. По-видимому, свита Королевы не желала привлекать к себе внимания.

Но Криксу было не до них. Он видел, как в серо-зеленых глазах Айи промелькнуло узнавание, как разом изменилось выражение ее лица — и не нуждался спрашивать, что это значит. Королева тоже могла видеть его раньше — только не в лаконской форме и с мечом на поясе, а в роли городского побирушки, крутившегося возле кораблей и выжидавшего, когда удастся что-нибудь стащить. Как раз тогда, в апреле, люди Айи обнаружили южанина за сваленными возле пристани тюками, и, пожалуй, крепко надавали бы ему по шее, не сумей Крикс вывернуться и сбежать — под хохот, улюлюканье и выкрики пиратов. Правда, насмехались они больше не над ним, а над своим товарищем, не совладавшим с уличным мальчишкой, да еще хромым. Но пока они светили факелом ему в лицо, стоявшая неподалеку Айя, несомненно, могла его рассмотреть.

Крикс уже видел по ее глазам, что девушка его узнала. И теперь захочет выяснить, по чьему поручению он наряжался в старое тряпье, чтобы следить за ее кораблями и командой.

Не дожидаясь, пока королева прикажет его схватить, Крикс протиснулся мимо ближайшего из ее телохранителей и бросился к дверям.

— Girs! Haen varse!.. — резко приказала Королева. Крикс успел увидеть, как один из ее спутников бросился за ним следом, а в следующую секунду, ударом плеча раскрыв дверь лавки, выскочил на улицу.

Пробежав по улице примерно c пол-квартала, энониец оглянулся и увидел, что островитянин следует за ним. День был безветренным и жарким, но «дан-Энрикса» пробрал озноб. Особенно когда стало понятно, что разделявшее их расстояние мало помалу сокращается.

Улица, как назло, была пуста. Поняв, что на сей раз рассчитывать придется только на себя, Крикс юркнул в первую попавшуюся подворотню и помчался сломя голову.

Сбивало с толку то, что он не слышал позади ни топота, ни хриплого дыхания, как будто бы пират не так уж торопился его догонять. Причину этого Крикс понял только через несколько минут, когда кривой и грязноватый переулок завершился тупиком, точнее, неприметной мастерской, обращенной в его сторону глухой стеной.

Стена была высокая. Через такую если даже перелезешь, то с пятнадцатой попытки. Резко обернувшись, Крикс увидел, как в конце проулка показался давешний пират. Он неторопливо шел к «дан-Энриксу», даже не думая хвататься за оружие.

Сглотнув, Крикс отступил еще на шаг назад и вытащил из ножен меч. Телохранитель Айи кривовато ухмыльнулся, не сбавляя шага. Знал, вероятно, что мечи лаконцев — не заточенные, с плавно закругленным острием — предназначались не для боя, а для тренировок. Наконец, ему, прошедшему десятки, если и не сотни схваток, было бы нелепо испугаться недомерка вроде Крикса, даже если бы тот вскидывал взведенный самострел, а не грозил ему игрушечной железкой.

Крикс облизнул пересохшие губы и трезво подумал, что в схватке с таким противником едва ли сможет продержаться хоть минуту.

С десяти шагов подручный Королевы углядел, что меч «дан-Энрикса» — не тренировочный. И плавно вытянул из ножен свой, причем ухмылка на угрюмом, перечеркнутом шрамом лице сделалась только шире.

Гирс ходил на «Бурой чайке» пятую по счету зиму, а всего ему шел тридцать шестой год. Юношеская стремительность и гибкость уже начинали его покидать, но он по-прежнему был ловок и силен. А уж с оружием мастерски обращались все, кто удостаивался чести ходить на корабле Айи. Телохранитель Королевы привык знать себя не просто сильным, а выдающимся бойцом, которого никто не одолеет один на один. Ощерившись, пират смотрел на бледное лицо и на закушенные губы своего противника. Было похоже, что для сопляка это был его первый настоящий бой.

Точнее, первый и последний.

Все, малыш. Эскеро, как сказали бы у них на островах. Навоевался.

Привыкший иметь дело с взрослыми мужчинами, Гирс не особенно приглядывался к недоростку в серой форме Академии — и так не сомневался в том, что легко с ним управится. Мальчишка мог бы отступить, лавируя и уворачиваясь от удара, но — то ли от безысходности, то ли от одуряющего страха — повел себя с точностью наоборот. Рванулся своему противнику навстречу, пригибаясь и выбрасывая вперед руку, крепко сжавшую узорчатую рукоять короткого и легкого меча. Как будто бы действительно надеялся остановить удар островитянина.

Пират почти воочию увидел, как смешное полудетское оружие со звоном падает на мостовую, и нацелился сразу же после этого «пригладить» недоростка яблоком меча по темноволосой макушке. Убивать мальчишку он не собирался. Сперва пусть расскажет, чего ради переодевался и шатался возле кораблей. И по чьему приказу.

Но удар, который должен был обезоружить энонийца, провалился в пустоту, и пират запоздало осознал, что сопляк сумел-таки обвести его вокруг пальца. Да еще самой простенькой обманкой, на которую никогда не купился бы не только первоклассный, но и просто мало-мальски опытный боец. А уж Гирс подавно не купился бы — если бы не бледное лицо и не закушенные губы энонийца... и не то, что, даже выпрямившись, паренек едва достал бы ему головой до ребер.

А меч южанина, гадюкой вывернувшийся из-под его клинка, уже летел в его незащищенный бок, и за секунду до того, как этот меч с потягом вошел в тело, прикрытое в этот жаркий день только короткой безрукавкой и льняной рубашкой, Гирс еще успел увидеть странные, зеленоватые глаза южанина. Совсем не детские глаза. Такие взгляды он встречал под прорезями шлемов, когда воины их хирда, подтянув крепкими тросами чужой корабль, с обнаженными мечами прыгали через борта.

Боли он поначалу не почувствовал и даже крутанулся на носке, чтобы теперь — уже без всяких поддавков — прибить на месте мелкого поганца. Но в том месте, где южанин находился мгновение назад, уже никого не было, а перед глазами все вдруг как-то странно поплыло. И, будто бы дождавшись этого момента, в тело огненным копьем вонзилась боль.

Южанина он все-таки увидел. Тот внезапно оказался прямо перед ним — возник словно из ниоткуда, из сгустившегося полуденного воздуха.

Зарычав от ярости и боли, телохранитель королевы размахнулся и нанес удар, от которого темноволосая голова южанина должна была бы развалиться надвое не хуже перезрелого ореха.

Отразить такой удар не смог бы даже человек, бывший в пять раз сильнее щуплого лаконца. А уж уклониться от меча не смог бы попросту никто. Гирс знал, что это было так же верно, как и то, что солнце каждый вечер опускалось за море на западе, а поднималось на востоке.

Но южанин все же увернулся от удара. И опять сверкнули под растрепанными волосами странные, холодные, совсем не энонийские глаза.

Второй удар южанина был таким же отточенным и быстрым, как и первый.

Вот теперь действительно «эскеро», — промелькнуло в голове у Гирса.

Он почувствовал, как мостовая и сама земля под ним качнулись, и ему внезапно показалось, что он падает за борт своего корабля, и что над ним сейчас сомкнутся темные, холодные и остро пахнущие водорослями волны. Возможно, эта странная фантазия пришла ему на ум из-за соленых брызг, упавших ему на лицо, когда южанин резко выдернул свой меч.

Гирс осознал себя лежащим на земле, и понял, что он умирает.

А зеленоглазый оборотень, нацепивший на себя личину энонийского мальчишки, подошел поближе. Носком сапога выкатил из его разжавшейся ладони рукоять меча и отшвырнул его подальше. Теперь он уже не казался Гирсу маленьким и щуплым — наоборот, он стал огромным, заслоняющим все небо.

Хирдманн Айи еле слышно застонал. Потом из его горла выплеснулась кровь, и Гирс закашлялся, захлебываясь ею. Надеясь спастись от раздиравшей внутренности боли, пират судорожно выгнулся, ударившись затылком о брусчатку мостовой. Рванулся снова. И забился, как лосось, попавший в сети. Перед глазами Гирса уже начала сгущаться непроглядная, как сумерки осенней ночью, чернота.

Когда тело пирата выгнулось в предсмертной судороге, Крикс неожиданно для самого себя бросил на землю меч и рухнул на колени возле умирающего. Руки действовали сами, торопливыми рывками вытаскивая из-под кожаного пояса пирата мокрую рубашку, блестящую от пропитавшей ее крови. Наконец, ему удалось открыть раненный бок островитянина. Рана оказалась длинной и глубокой. От одного ее вида Крикса замутило.

Впрочем, времени на то, чтобы прислушиваться к своим ощущениям, у него не было. Крикс вытащил из ножен на ремне пирата нож и откромсал подол своей рубашки пониже широкого лаконского ремня. О том, что будет, когда он — растерзанный, покрытый с ног до головы пятнами крови и в испорченной рубашке, станет возвращаться в Академию, «дан-Энрикс» сейчас не думал. Скомкав мягкую серую ткань, он плотно прижал ее к ране. «Ну пожалуйста... пожалуйста!..» — пробормотал он еле слышно, обращаясь то ли к самому себе, то ли к островитянину, то ли к проклятой ране, из которой вместе с кровью неостановимо утекала жизнь.

Сюда бы Рам Ашада... Или, на худой конец, какого-нибудь ведуна, умеющего взглядом останавливать кровотечение...

Крикс завертел головой, но сразу понял, что в этом глухом, безлюдном переулке ожидать какой-то помощи глупее, чем явления Пресветлых Альдов.

Раненый уже не бился и не выгибался под его руками. Понемногу прекратились даже дрожь, легкая, как рябь по глади озера. Крикс торопливо потянулся к шее хирдманна и отыскал артерию... пальцы, перемазанные кровью его несостоявшегося убийцы, соскользнули. Крикс нащупал живчик снова.

Ничего.

Лаконец надавил сильнее, все еще надеясь различить хотя бы слабый пульс. Но его не было. Тогда Крикс посмотрел на потускневшие глаза пирата, незряче уставленные в пустоту за его плечом. И понял, что тот уже умер.

* * *

— Сэр Лориан Эккерт из Томейна, ваш противник пожелал остаться неизвестным. Согласны ли вы выехать на поле против Рыцаря Без Имени?

Не потрудившись ответить на вопрос герольда, Эккерт принял у оруженосца свой ронсарский шлем и надел его быстрым и четким жестом опытного воина. На трибунах для зрителей поднялся приветственный шум. Ирему было не до того, чтобы пытаться понять, кому предназначаются восторги публики — мессеру Лориану или Рыцарю Без Имени. Пока Томейн готовился к началу боя, коадъютор не мог отвести глаз от всадника на противоположном конце поля.

Судя по всему, противник Лориана был довольно юн. Доспехи позволяли оценить его возраст только очень приблизительно, но лорд Ирем готов был побиться об заклад, что Рыцарю Без Имени не более тринадцати-четырнадцати лет. А может быть, и меньше. Из этого следовало, что, несмотря на свое прозвище, таинственный претендент на Золотую Ветвь вовсе не рыцарь.

Коадъютор тяжело вздохнул.

Чуть ли не каждый раз находился какой-нибудь юнец, наслушавшийся героических баллад и заявляющийся на турнир в чужих доспехах, чтобы в первом же бою вылететь из седла и пропахать сопливым носом всю турнирную площадку, отдав победителю отцовского коня и латы. Казалось бы, бесславные исходы таких поединков должны были предостеречь всех остальных от повторения подобных «подвигов», но — не тут-то было. Пажи, оруженосцы и младшие сыновья из захудалых рыцарских родов слетались на турниры, как мухи на мед. К несчастью, пару раз таким щенкам действительно везло, и их увенчивали за победы на каких-нибудь провинциальных состязаниях — особенно если молокососу доставало ума появиться на ристалище в самом конце, когда предполагаемый победитель успевал устать до плавающих перед глазами красных кругов и от жары свариться под кольчугой чуть ли не вкрутую.

Но чтобы выехать на поле в середине дня, против такого воина, как Эккерт — тут надо быть просто не в своем уме.

Но сейчас коадъютор смотрел вовсе не на всадника, а на его коня. В отличие от своего хозяина, конь был вполне достоин этого турнира — вороной тарнийский жеребец, оправдывающий давнюю славу их породы. Пару лет назад Финн-Флаэнн предлагал такого Ордену.

Серые глаза рыцаря слегка расширились. Такого же... или того же самого?

Тогда лорд Ирем сам ходил его смотреть — и сделал вывод, что настолько своенравный конь ему не нужен.

Фуэро, вот как звали того жеребца...

Лорд Ирем слышал, что «дан-Энрикс» называет его «Фэйро».

На таком коне не постыдился бы сражаться даже Наорикс Воитель. Лориан, скорее всего, это тоже разглядел, поэтому и принял вызов Рыцаря Без Имени. Ирем готов был биться об заклад, что после боя Лориан проявит благородство и оставит сопляку его латы. Вряд ли сэра Эккерта Томейна соблазнит доспех подобного размера. Надевать его нельзя — только продать, а денег у островитянина и так достаточно. Но вот коня мальчишке не видать, как собственных ушей.

И хорошо, если сопляк отделается только дюжиной ушибов или сломанным ребром, а не чем-то похуже.

«Фэйры бы побрали этого бастарда! — выругался Ирем про себя, похолодев при мысли, что скажет Валларикс, если Крикс сломает себе шею на турнире. — Интересно, где он раздобыл доспехи?..»

Распорядитель подал знак рукой. Рожки пропели «к бою». Ирем, почти не следивший за турниром, на сей раз с болезненным вниманием следил за тем, как всадники разъехались, развернули своих коней и пустили их галопом навстречу друг другу.

Удивительно, но в первой схватке энониец усидел в седле. Копье мессера Эккерта скользнуло по его щиту, а сам мальчишка ловко уклонился от удара и направил острие копья в незащищенное плечо Томейна. Эккерт покачнулся, но, конечно, не упал, и Ирем понял, что теперь предполагаемый «дан-Энрикс» проиграл. Может, у него был шанс подобным образом ссадить Томейна с лошади, но только если бы он смог застать мессера Эккерта врасплох. Второй раз Лориан на эту удочку не попадется.

Жаль. Хотя, если подумать, то случайная победа на турнире только придала бы сопляку самоуверенности. А ее у Крикса из Энмерри, судя по всему, и так было с избытком.

Как и предвидел Ирем, во второй схватке Эккерт высадил мальчишку из седла. Лорд задержал дыхание, когда тот упал — и рассердился на себя за эту глупость, когда стало очевидно, что южанин цел и невредим. Теперь он мог потребовать у стюарда меч и продолжить схватку, но, похоже, он еще не отошел после удара, сбившего его не землю. Лорд меланхолически подумал, что на месте Рикса он бы не настаивал на продолжении. В схватке на мечах у мальчишки не было даже призрачного шанса на победу. Эккерт — превосходный фехтовальщик, и вдобавок он гораздо выше и сильнее своего противника.

Лориан развернул коня и подъехал к Рыцарю Без Имени, по-прежнему держа в руке обломок своего турнирного копья.

— Вы признаете себя побежденным, сэр? — осведомился он.

Сбитый на землю парень чуть помедлил и кивнул.

— Тогда я хочу знать, с кем мне пришлось скрестить копье. Снимите шлем.

На сей раз пауза тянулась куда дольше, но в конце концов тот подчинился. Волосы под шлемом оказались темными и влажными от пота. Но лицо... лицо было совсем не тем, которое рассчитывал увидеть Ирем. Обычное веснушчатое мальчишеское лицо. Вдобавок, парень, которого Ирем счел ровесником «дан-Энрикса», в действительности оказался старше — вероятно, лет тринадцати.

«И с чего я вообще решил, что это Рикс?..» — спросил себя лорд Ирем с запоздалым удивлением. Припомнив, с каким напряжением он только что следил за схваткой, лорд скривился, словно разжевал головку чеснока. Похоже, следовало, наконец, признать, что он тревожился из-за проклятого бастарда куда больше, чем хотелось ему самому.

Видимо, в тот день Крикс все-таки не потерял последний разум, потому что возвращался в Академию не напрямую через город, где его могла заметить и остановить дневная стража, а глухими переулками и задними дворами. Меч и собственные руки он долго и тщательно оттирал землей, так что, если не особенно присматриваться, ладони выглядели просто грязными. Забрызганную кровью тунику Крикс тоже вывозил в пыли. Добравшись до Лакона, он выбрал самую неприметную тропинку к своей башне, но на этот раз удача ему изменила.

Возле Старого колодца, где обычно нельзя было встретить ни одной живой души, он нос к носу столкнулся с Льюбертом, Фессельдом и Декарром, возвращавшимися с турнира. Разворачиваться и идти обратно было слишком поздно — это могло показаться подозрительным. Крикс попытался состроить равнодушное лицо и молча пройти мимо, в глубине души надеясь, что, если он ничего не скажет, Льюберт тоже предпочтет его не замечать. Но, к сожалению, Дарнторн был не в том настроении, чтобы оставить своего давнего недруга в покое.

— Что это с тобой, Пастух? — спросил он, заступив ему дорогу и демонстративно сморщив нос, глядя на его вымазанную землей одежду. — Ты чистил выгребные ямы?..

Крикс не ответил. Ему сейчас было не до Льюса с его колкостями. Перед глазами все еще стояло тело Гирса, распростертое на мостовой. И — словно отражение этой картины — перекошенное лицо пленника, которого Безликие тащили к каменному столу.

К горлу «дан-Энрикса» подкатывала тошнота.

Лязгнула дверь камеры, и свет от факела — по правде говоря, довольно тусклый — на секунду ослепил скорчившегося в углу мужчину, запоздало заслонившего рукой лицо.

— Смотри-ка, еще не подох! — с фальшивым удивлением заметил тот, кто открыл камеру.

Щуря слезившиеся от огня глаза, Алвинн смотрел на посетителя, пытаясь угадать, что от него хотят на этот раз.

Крикс сглотнул. Во рту внезапно пересохло, а разливавшийся по телу холод и слабость в подгибавшихся ногах испугали его самого. Он ведь прошел через весь город, почему ему стало так плохо именно сейчас? Ведь не из-за Дарнторна же с его дружками?..

— Эй, Пастух, да ты напился, что ли?.. — спросил Льюс с восторгом, схватив его за рукав.

Крикс вырвался, с силой оттолкнув Льюберта. Мысли мешались, но соображения еще хватило, чтобы испугаться, что с такого расстояния тот может разглядеть кровь Гирса на его рубашке.

— Отвяжись, Дарнторн. Я ничего не пил. Я просто... мне нехорошо, — закончил энониец еле слышно. Звон в ушах усилился. Крикс едва понимал, что говорит.

— Нехорошо?.. Ты прямо как девчонка, — сказал Льюс злорадно. Фавер с Грейдом рассмеялись. — Ты бы еще в обморок упал — для полноты картины.

-... Встать, ублюдок! — прошипел Дагон, ткнув своим факелом ему в лицо — Алвинн чуть не опоздал шарахнуться назад.

Надсаживаясь от натуги, узник приподнялся, силясь подтянуть поближе искалеченные ноги.

Пальцы заскребли по гладкому, отполированному камню, соскользнули со стены, не находя опоры. За весну и лето руки истончились так, что порой Алвинну казалось — их теперь можно переломить, как высохшие ветки. И на пальцах давно не было ногтей.

Ему уже давно не жаль было смотреть на свое грязное, дрожащее, изломанное тело. Оно стало ему безразлично, как чужое. Даже пытки его больше не пугали.

Но от слова «встать» сердце как будто рухнуло в бездонный ледяной колодец.

«Встать» — это значит, что все будет еще хуже, чем обычно. Это значит — Олварг.

Возвышающемуся над ним Дагону, видно, надоело наблюдать за жалко копошившимся на полу узником. И хотя двигался он, как всегда, неуловимо быстро, Алвинн все-таки успел заметить, как Дагон отводит ногу для удара.

А вот заслониться или отползти в свой безопасный угол — не успел.

Корчась на каменном полу и понемногу вспоминая, как нужно дышать, Безликий загадал: пусть неожиданный визит их принципала будет неслучайным. Покосившись на свои худые руки со следами пузырящихся ожогов, Алвинн мысленно взмолился — если есть на свете хоть какая-нибудь справедливость, пусть сегодня этому придет конец.

Это было похоже на те дни, когда он только стал Безликим, и все еще думал: да не может быть. Не может быть, что _это_ будет с ним всю жизнь. Конца которой — не предвидится.

Олварг вошел, и затхлый воздух подземелья стал как будто еще неподвижнее и холоднее, чем обычно. Алвинна пробрал озноб. Он с удовольствием остался бы лежать в том же скорченном положении, в каком его застиг удар Дагона, и вдобавок спрятал бы лицо в ладонях — гордость для него уже немного значила.

Но Олварг коротко велел вошедшим вместе с ним Безликим — поднимите, — и его глаза, как две булавки, колко, вопросительно вонзились в обессилевшего пленника. Всякий раз он смотрел на Шоррэя так, как будто ожидал какой-то важной перемены. Но какой именно — Алвинн не знал. Он давно уже чувствовал себя растоптанным и сломленным, и не был ни настолько глуп, ни настолько самоуверен, чтобы полагать, что Олварг этого не видит. Так чего он еще хочет от своего бывшего слуги?.. Чтобы тот молил о снисхождении и ползал на коленях? Так ведь это все дешевка, на которую не поведется даже мало-мальски опытный палач... не говоря уже об Олварге, который видел всех людей насквозь — по крайней мере, в том, что касалось их слабостей и страхов.

Очевидно, на сей раз его мучитель снова не подметил в пленнике того, чего хотел, поскольку тонкие, презрительные губы чуть заметно покривились. Алвинн напряженно ждал, что скажет Олварг.

— Знаешь, почему я не убил тебя сразу после того, как ты освободил мальчишку? — спросил тот, немного помолчав.

Безликий вздрогнул. Олварг не был ворлоком — в обычном смысле слова — но иногда нельзя было отделаться от ощущения, что он каким-то одному ему доступным способом читает мысли своих слуг.

— Не знаю, — сипло отозвался Алвинн. — Кара за измену — смерть. А я... я предал вас.

— Не совсем так. Обычного предателя я бы убил еще тогда. Но ты, Шоррэй — предатель необычный...

Олварг сцепил руки за спиной и отвернулся от него. Шоррэй следил за ним полубезумным, напряженным взглядом.

— С какой стороны ни посмотреть, твое предательство выглядит совершенно беспричинным. Ни в какой симпатии к этому узурпатору Валлариксу я тебя заподозрить не могу — ты никогда его не знал. Корысть тут тоже ни при чем; ни Валларикс, ни Сивый никогда не смогут как-то наградить тебя за ту услугу, которую ты им оказал. Когда ты проговорился и назвал мне свое человеческое имя, я подумал было, что ты просто пожалел мальчишку. Несколько сентиментально, но вполне по-рыцарски. Ты еще помнишь, как был рыцарем?.. Это должно было прийтись тебе по вкусу. Твой поступок выглядел бы подвигом во имя милосердия.

Два ледяных ножа опять вонзились в Алвинна.

— Только ведь тебе плевать на милосердие и подвиги. И на мальчишку этого плевать. Ты убивал его ровесников без всяких колебаний. И того щенка, которого мы предназначили для ритуала, тоже выручать не стал. На его место обязательно нашелся бы другой, и моим планам это бы не помешало. Значит, всплеск сентиментальности тут ни причем, Шоррэй. Быть может, ты так сильно меня ненавидел, что решил пожертвовать собой, чтобы разрушить мои планы? Или... ты так сильно ненавидел _самого себя_?

Алвинн невольно содрогнулся. Нет. Не может быть.

— Я все время ждал — когда ты наконец поймешь, что твое предательство не принесет желаемого результата. Но ты слишком глуп. Хотя твоя идея, признаю, была по-своему красивой... Ты вступил в борьбу со мной без всякого расчета на победу — только бы все побыстрее кончилось. Не так ли, _Алвинн_?

Узник содрогнулся и обмяк, как будто в его теле в одночасье не осталось ни единой кости. Опущенные плечи Алвинна едва заметно вздрагивали, и со стороны казалось, что Безликий плакал.

Впрочем, могло быть и так.

По губам Олварга скользнула удовлетворенная улыбка.

Он нагнулся к узнику и тихо, доверительно сказал:

— Не думай, что отделаешься так легко, Шоррэй. Я был бы дураком, если бы стал давать предателям именно то, чего они хотят — даже если им вздумалось желать собственной смерти. Нет, Шоррэй. Ты будешь жить — уже хотя бы потому, что ты так сильно этого не хочешь. А я тем временем подумаю, какую еще пользу можно из тебя извлечь.

Больше он не добавил ничего. Все остальное было ясно и без слов.

Последний раз смерив своего пленника глазами, их принципал кивнул застывшим у дверей темным фигурам.

— Займитесь. Только не калечить.

Олварг вышел, не оглядываясь. Алвинн видел, как он подобрал тяжелый край своего светлого плаща, чтобы как-нибудь ненароком не задеть им грязного, загаженного пола в камере.

В ответ на предложение Дарнторна Крикс споткнулся и осел на землю — откровенно говоря, картинно и на удивление ненатурально.

— Думаешь, это смешно? — вскипел Дарнторн. — Так, может быть, тогда еще над этим посмеешься?..

Он со злостью пнул упавшего «дан-Энрикса» ногой.

Южанин даже не пошевелился.

— Фэйры тебя побери, Пастух, только не думай, что я тебе поверю, — раздраженно сказал Льюберт, покосившись на стоявших рядом Грейда и Фессельда. Оба еще продолжали улыбаться, но уже, скорее, по инерции. Вид у них был озадаченный.

Какое-то мгновение Льюберт еще надеялся, что энонийцу надоест придуриваться, и он встанет. Потом на лицо Дарнторна набежала тень, и он неловко наклонился над упавшим.

— Рикс! Эй, Рикс!.. — позвал он неуверенно. — Ты что... ты правда, что ли?..

Он потряс лежащего на земле Пастуха за плечи, а потом, подавив безотчетную брезгливость, приложил ладонь ко лбу «дан-Энрикса». Несмотря на летнюю жару, кожа южанина казалась влажной и холодной. Надо было звать на помощь.

— Грейд, сходи за мастерами, — хмуро приказал он другу. — А ты, Фавер, сбегай в лазарет. Я подожду вас здесь.

Похоже, неожиданный припадок Рикса напугал его друзей гораздо больше, чем они пытались показать, поскольку оба испарились, как по волшебству. Оставшись в одиночестве — если, конечно, не считать бесчувственного Рикса — Льюберт покривился и негромко процедил:

— Хегг знает, что такое.

* * *

Хлорд брел вперед, не слишком заботясь о направлении. Он уже очень давно не выходил из Академии просто затем, чтобы пройтись по улицам. Обычно мастер покидал Лакон только тогда, когда вдруг находилось дело, по которому нельзя было послать ученика. Сейчас он с удивлением припомнил, что он не был за воротами уже недели три. Лаконская рутина отвлекала, не давая менторам задумываться о каких-то несущественных вещах. Например, он почти перестал вспоминать человека, которого звали просто «Хлорд», без уважительной приставки «мастер». Даже сейчас, когда он был предоставлен сам себе и неторопливо шел по Старому мосту, мысли Наставника были неотделимы от Лакона, а высокий лоб пересекала озабоченная складка.

Хлорду было, от чего испытывать тревогу. Юлиан и Марк ходили по Лакону с видом заговорщиков, все время перешептываясь и мгновенно замолкая, если думали, что кто-то может их услышать. Все свои свободные часы эта парочка проводила в лазарете, где уже второй день находился Крикс.

Мастер вздохнул. Пора было признать, что его лучший ученик окончательно отбился от рук. Он постоянно где-то пропадал, и Хлорду оставалось лишь догадываться, чем он занимается. Крикс сильно вытянулся за последние полгода, и вдобавок похудел, так что зеленоватые глаза на осунувшемся лице сверкали, словно у голодного кота.

За ежедневной трапезой он то вовсе ничего не ел, то с волчьим аппетитом набрасывался на любые кушанья. А на занятиях в скриптории буквально спал с открытыми глазами. Мысли его витали где-то далеко, и Марку или Юлиану приходилось толкать Рикса в бок, если Наставник задавал ему вопрос. По крайней мере, так утверждал Хайнрик, жаловавшийся мастеру на странную рассеянность «дан-Энрикса».

Хлорд знал, что так ведут себя люди, пристрастившиеся к аварским «курительным благовониям», а проще говоря — к люцеру. Иногда мастер не мог отделаться от мысли, что отлучки Крикса вполне могут быть связаны с походами в Алую гавань, где достать люцер и твисс было не так уж сложно. В портовых харчевнях, где в светлое время суток ошивался всякий сброд, а ночью собирались воры и пираты, существовали, по рассказам, даже специальные полуподвальные комнаты, где любители аварского дурмана собирались вокруг курительниц и, вяло переговариваясь, вдыхали синеватый дым. Разговаривая с Криксом, ментор всякий раз боялся уловить противный сладковатый запах дыма. Но люцером от «дан-Энрикса» не пахло. Да и не сумел бы он на следующий день после своих длительных отлучек нарезать круги по парку и размахивать мечом, если бы в самом деле пристрастился к контрабандному люцеру.

Или все же смог бы?..

У своих поклонников люцер со временем вызывал апатию, расслабленность и вялость. Но такие изменения были вопросом многих месяцев, и вряд ли могли проявиться сразу. Кроме того, Крикс был еще очень юн, так что, возможно, серый комковатый порошок, сжигаемый в курительницах, пока еще не оказал на него обычного пагубного действия.

Недоставало только, чтобы от него этой привычкой заразились Маркий с Юлианом, подражавшие «дан-Энриксу» во всем.

А этот странный обморок?.. Придя в себя, Крикс порывался возвратиться в свою башню, но лекарь задержал его в лазарете, и навестивший Крикса Хлорд был с ним вполне согласен. Вид у энонийца был такой, про какой говорится «краше в гроб кладут». Но худшее случилось дальше. Отведя мастера в сторонку, лекарь тихо сообщил ему, что форменная куртка Рикса была не только выпачкана землей, но и, как ему показалось, забрызгана кровью. Провести проверку оказалось невозможно — и рубашка, и другие вещи Крикса испарились, как по волшебству. Мастер терзался мыслью, что, пока все остальные веселись на турнире, Крикс попал в какую-то скверную историю.

Хлорд не хотел устраивать ученику допрос, по опыту зная, что, если Крикс не захочет говорить, то вытянуть из него правду можно будет разве что клещами. Да и то — не факт. Но что-то делать было нужно, и притом — немедленно.

Раздраженный этой мыслью, Хлорд ускорил шаг.

— Доброе утро, мастер, — сказал кто-то, выведя наставника из его невеселых размышлений. Хлорд поднял голову — и встретился глазами с сэром Иремом. Сперва он удивился, но потом сообразил, что через Старый мост лежит кратчайший путь к Имперской площади, так что наткнуться здесь на коадъютора не так уж странно. Удивляло только то, что рыцарь шел пешком.

— Доброе, мессер, — кивнул он Ирему, стараясь побыстрее пройти мимо. Чего он сейчас точно не выдержал бы, так это очередных расспросов о «дан-Энриксе».

— Что-то вид у вас не слишком радостный, — криво усмехнулся доминант.

Хлорд уже собрался желчно заметить, что, даже если это и так, то лорда Ирема это определенно не касается, но, посмотрев на собеседника более пристально, заметил, что тот тоже не излучает своей обычной, несколько надменной и одновременно легкомысленной самоуверенности. Скорее, рыцарь выглядел усталым и чем-то озабоченным.

Раздражение Наставника исчезло.

— Да, пожалуй, — кивнул мастер. — Последние дни выдались не слишком легкими.

— Тогда, похоже, мы собратья по несчастью, — усмехнулся Ирем и, поймав непонимающий взгляд мастера, подумал, что, возможно, видит перед собой единственного человека в городе, до сих пор ничего не знавшего о происшествии на площади. — Сегодня я не собираюсь возвращаться в Адельстан до самой ночи. Может, выпьете со мной?

— Что?.. — Хлорд с удивлением взглянул на рыцаря.

Тот пожал плечами.

— Соглашайтесь, мастер. Лучшее лекарство от любых забот — две-три бутылки белого ландорского. А я знаю неподалеку замечательное место — «Черный дрозд».

Хлорд беспомощно развел руками.

— Но мне нужно возвращаться в Академию...

— Да бросьте, мастер. Я знаком с лаконским распорядком. Все ваши ученики сейчас должны быть на занятиях в скриптории. Помимо тех, кто сбежал в город, разумеется.

Последние слова опять напомнили наставнику о Криксе, и на сердце у него заскребли кошки. Хлорд как будто бы со стороны услышал свой собственный голос, произнесший:

— Хорошо, идемте.

Час был еще довольно ранним, и в «Черном дрозде» они оказались чуть ли не единственными посетителями. Тем не менее, хозяин встретил их у входа и провел Ирема с его гостем в отделенный загородкой кабинет.

— Вас здесь знают, я смотрю, — заметил мастер. Сам он не ходил в такие кабачки по меньшей мере пару лет, и сейчас чувствовал себя довольно странно. Иногда он спрашивал себя, что вообще заставило его согласиться на предложение каларийца, и тогда ему хотелось извиниться и, пока еще не поздно, распрощаться с Иремом. Но коадъютор, кажется, не видел ничего особенного в том, чтобы привести Наставника сюда, и его непринужденность сильно осложняла Хлорду отступление.

— Да, меня здесь знают, так что обещаю, что обед будет приличным. У вас есть какие-нибудь предпочтения в вине? Я предложил вам белое ландорское — оно здесь очень неплохое — но, быть может, вы предпочитаете «Аймарис» или «Пурпурное сердце»?..

Хлорд неопределенно повел плечом.

— Три бутылки белого и две «Аймариса», — распорядился рыцарь, когда за загородкой появился сам хозяин. — Только, разумеется, не из той партии, которую вам присылали из Бейн-Арилля. Нам нужно настоящее тарнийское вино. Из блюд несите оленину с артишоками и пряным соусом, раковый суп, мидии в сливочной подливке и термский паштет. Все остальное — на ваш вкус, хозяин.

Содержатель «Черного дрозда» просиял, оценив сумму заказа, и поспешил скрыться в направлении винного погреба и кухни. Через несколько минут на столе перед наставником и коадъютором выстроились запыленные, пузатые бутылки, а из кухни неслись умопомрачительные запахи готовящихся блюд.

Ирем налил себе и мастеру вина и сразу же опорожнил стакан, в то время как Наставник только осторожно пригубил из своего. Лорд Ирем улыбнулся и, заново наполнив свой стакан, откинулся на спинку кресла.

— Ну что ж, Наставник, начинайте.

— Начинайте что?.. — не понял Хлорд.

— Рассказывайте, что у вас случилось. Вы мой гость, поэтому я уступлю вам право первенства.

Мастер развел руками.

— На самом деле, может, ничего и не случилось. Иногда мне кажется, что все это не более чем плод воображения. Даже не знаю, стоит ли об этом говорить.

— Еще как стоит. Нет ничего хуже подозрений. От любых невзгод, в конечном счете, можно отрешиться, но от подозрений — никогда, — сентенциозно возразил лорд Ирем, смакуя золотистое вино. Взглянув на Хлорда, рыцарь возвел очи горе — Да допивайте же, наставник, сколько вы еще намерены сидеть с этим стаканом?.. Невозможно постоянно чувствовать себя лаконским ментором — когда-то надо просто отдыхать.

Нельзя все время чувствовать себя Наставником... Конечно, лорд был прав. Но мастер Хлорд не мог припомнить, когда он в последний раз не думал о своих обязанностях. Махнув на все рукой, он залпом допил оставшееся в стакане вино и придвинул опустевший стакан каларийцу, разливавшему ландорское.

— Итак?.. — осведомился рыцарь. — Что вас беспокоит, мастер?

— Крикс, — неохотно отозвался тот.

— Какая неожиданность!.. — пробормотал лорд Ирем еле слышно.

Наставник вопросительно вскинул на рыцаря глаза.

— Простите, — извинился Ирем. — Продолжайте.

В глубине души Хлорд сильно сомневался, что сумеет рассказать кому-то о своих подозрениях, пока не будет совершенно пьян. Но рыцарь слушал так спокойно и внимательно, что рассказ о возвращении «дан-Энрикса» и о пропавшей окровавленной одежде дался ему удивительно легко.

Ирем откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы рук в замок.

— Ну, а оружие? Было у него при себе какое-то оружие? Нож, или, может быть, кинжал?

— Н-не знаю, — запнулся Хлорд. — Лекарь, видимо, не обратил внимания...

— Слепой он, что ли, этот лекарь? — мрачно спросил рыцарь. — Ладно, мастер, продолжайте.

Хлорду пришлось рассказать о странном поведении «дан-Энрикса», который за последние несколько месяцев как будто бы с цепи сорвался.

— Может быть, все дело в том, что мы вернули его в Академию, и он решил, что теперь может делать все, что ему вздумается, — вздохнул мастер. — После возвращения из Деревянной крепости он прямо в трапезной, при всех Наставниках, встал из-за стола и выплеснул весь свой оремис в лицо Синто Миэльвитту. Как потом выяснилось, только потому, что тот кидался в его друга косточками от сушеной вишни. Его посадили под замок на хлеб и воду на три дня. С тем же успехом можно было запереть этого его бешенного жеребца, Фуэро. Толку — никакого. Он все время подбивает остальных на разные дурацкие затеи. Несколько дней назад мне сообщили, что мои ученики забрались в Мирном на чей-то огород, вытоптали там все овощи и выкрали оттуда пугало. Я все понимаю, они еще мальчишки, но такую глупость!..

— Пугало?.. — Ирем нехорошо прищурился. Но не успел он еще что-нибудь сказать, как дверь открылась, пропуская трактирщика с подносом.

— Наконец-то, — сказал лорд. — Ставьте сюда, хозяин. А вы, мастер, попробуйте этот паштет. Готов побиться об заклад, в Лаконе ничего подобного не приготовят.

— Мессер Ирем, там какой-то человек хотел вас видеть, — встрял трактирщик. — Я сказал, что вы велели вас не беспокоить, но он не уходит. А поскольку он из Ордена, то я не знаю, как с ним быть.

— Спасибо хоть не догадались кликнуть вышибалу, — хмыкнул Ирем. — Пропустите. Извините меня, мастер, это ненадолго.

Хлорд ожидал, что посетитель будет старше, но появившемуся в дверях юноше было на вид лет семнадцать. Он вполне мог быть выпускником Лакона, но, судя по синему плащу, уже получил место в гвардии. Хлорд подумал, что такая молодежь всегда шла в ряды Ордена охотнее, чем люди зрелых лет. Что и понятно: никогда разъезды по стране и приключения не выглядят так привлекательно, как в восемнадцать-двадцать лет. Мастер уже привык к тому, что все Наставники периодически встречают в роли охранителей Империи хорошо знакомых шутников, только вчера прилаживавших дохлую крысу на веревке к потолку Общего зала.

— Я вас везде искал, сэр Ирем.

— А в чем дело?..

— Нашим людям удалось задержать в порту корабль с контрабандой. Это гверрская канторна под названием «Альтарра». На борту большая партия драконьей кости, лосский шелк и твисс. Но главное... — парень замялся. Ирем явно заметил косой взгляд, брошенный юным рыцарем на мастера, и с легким раздражением сказал:

— Ну что еще? Да говори как есть.

— На корабле штандарт Ральгерда Аденора. Капитан и два его помощника успели скрыться, остальные притворяются, что ничего не знают. Я был в доме Аденора вместе с принцепсом и еще тремя рыцарями. Домоправитель Аденора говорит, что он уехал накануне вечером. Скорее всего врет — Галларн почти уверен, что еще сегодня утром Аденор был в городе. О контрабанде домоправитель, разумеется, впервые слышит, и в отсутствии хозяина не может ничего нам сообщить. Когда мы стали разбирать бумаги в кабинете, он даже не возражал — как будто бы на это и рассчитывал. Мы обнаружили там пару долговых расписок и какие-то счета, но ничего действительно серьезного. Может быть, пошлем гонца в Лейверк, чтобы Ральгерда задержали и доставили назад в Адель?

— А толку-то? — поморщился лорд Ирем. — Ты, видимо, не знаешь Аденора. Это угорь, а не человек. Он скажет, что контрабандисты сговорились с кем-то из его вассалов, и потребует самого сурового наказания для негодяев, пользовавшихся его гербом и титулом. Ведь та канторна, как я понял, даже не принадлежала Аденору? Ну так что мы, собственно, ему предъявим?.. Ладно. Это все?

— Нет, — юноша вытащил из поясного кошелька клочок льняной бумаги и, разгладив его, положил на стол. — Эта записка нашлась среди остальных бумаг мессера Аденора. Принцепс приказал отнести это вам.

— А что здесь? Какие-то подсчеты... видимо, писали прямо поверх текста, чтобы поберечь бумагу, — пробормотал Ирем и прищурился, стараясь разобрать написанное. — Та-ак... Служить ему по совести и без обмана... всеми силами оберегать благополучие и достояние сеньора... тра-та-та... не оставлять в опасности... Похоже, это просто текст вассальной клятвы. С чего Галларну вздумалось послать это мне?

— На обороте, кажется, приписка, — сказал Хлорд, невольно наблюдающий за действиями Ирема. Рыцарь перевернул бумагу и, прочтя замеченные мастером несколько строк, нахмурился.

— Да это же...!

Он не договорил. Стоявший рядом юноша вытянул шею, чтобы посмотреть, что так заинтересовало Ирема в этой приписке, но рыцарь как бы невзначай прикрыл ее ладонью и сказал:

— Спасибо, Лано. Ты свободен.

На лице у юноши мелькнула почти детская обида. Он еще немного постоял возле стола, как будто бы надеясь, что лорд Ирем передумает, а потом тихонько вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Хлорд посмотрел на Ирема с невольным интересом:

— Это ваш оруженосец?

— Бывший, — кивнул Ирем. — Я освободил его от службы пару дней назад.

Мастер поколебался, задавать ли Ирему вопрос, звучавший в его собственных ушах весьма бестактно, но все же не удержался и спросил:

— По видимому, вас очень заинтересовал тот... документ, который вам только что передали?..

— Представьте себе — крайне! — с чувством отозвался Ирем. — Никогда бы не подумал, что в одной-единственной бумажке может обнаружиться разгадка стольких затруднительных вопросов. Да прочтите, не стесняйтесь, — сказал лорд, небрежно придвигая скомканный клочок бумаги к мастеру. — Вам, полагаю, тоже будет интересно. А потом я провожу вас до Лакона.

— Вы меня проводите?.. — не понял Хлорд. — Зачем?

Лорд Ирем улыбнулся совершенно непередаваемой улыбкой.

— Правильнее было бы сказать — «за кем». Думаю, Рикс уже вполне здоров. Мне нужно с ним поговорить. А после этого — если, конечно, вы не возражаете, — я заберу его с собой.

— Куда?.. — спросил Наставник, все сильнее изумляясь. Лорд махнул рукой.

— О своих планах насчет Рикса я еще успею рассказать вам по дороге в Академию. И кстати, если кто-нибудь из нас еще нуждался в доказательствах, что от таких, как Аденор или этот ваш Крикс, сплошные неприятности, то вот вам, например, еще одно — обед уже совсем остыл...