Пока смерть не разлучит нас (гет)

Оберот раз за разом проигрывал в сознании Элизабет сценарии спасения. И каждый из них заканчивался катастрофой. Элизабет перестала верить в реальность происходящего. Почти. Потому что в сердце всё еще билась крохотная надежда, что вот сейчас всё по-настоящему.

В этот раз она лежала на узкой кровати в пустой комнате. Или ее можно назвать камерой? Она не была заперта, и Элизабет вполне могла выйти и бродить, где вздумается, но покинуть город не могла — ее немедленно догнали бы и вернули. Она проверяла.

Когда в коридоре послышались быстрые шаги и дверь распахнулась, Элизабет даже не стала открывать глаза, чтобы посмотреть, кто это. Может, если она не будет реагировать на иллюзии Оберота, они сами растают? Ее охватила абсолютная апатия. Однако ее имя, произнесенное таким знакомым голосом, заставило вздрогнуть и все-таки открыть глаза.

Джон смотрел на нее со смесью радости, облегчения и тревоги.

— Элизабет? — повторил он. — Ты в порядке?

Сердце сжалось от боли и гнева. Элизабет зажмурилась, пробормотав:

— Ты не настоящий.

После недоуменной паузы он произнес:

— Что значит «ненастоящий»?

Элизабет отказывалась вести разговор с очередной галлюцинацией, и снова воцарилось молчание. А потом Джон сказал:

— О. Они заставляли тебя проживать иллюзии — как в тот раз, когда мы попали к ним впервые.

Элизабет снова не ответила.

— Но на этот раз всё по-настоящему, — горячо произнес он. — Я настоящий. Поверь мне, Элизабет.

Она прикусила губу, чтобы подавить всхлип. Так хотелось поверить! До боли, до слез. Она помотала головой. Нет. Хватит. Она больше не доставит Обероту удовольствие в очередной раз разорвать ее сердце на кусочки. И тут Джон со словами: «Ладно, потом разберемся — надо уходить», — просто поднял ее на руки. Элизабет вскрикнула от неожиданности и распахнула глаза. И встретилась с взглядом родных серо-зеленых глаз, в которых светились беспокойство и упрямая решимость спасти ее, несмотря ни на что. И в этот момент Элизабет поверила. Опять. Вопреки всему предыдущему опыту. А поверив, замерла от ужаса. Ей нельзя возвращаться на Атлантиду.

— Нет! — она попыталась выпутаться из его объятий, и Джон поставил ее на ноги. — Они активировали мои наниты и могут выследить меня где угодно. Я не должна возвращаться, подвергать Атлантиду такой опасности.

Джон нахмурился, но лишь на мгновение.

— Родни разберется с этим. Пошли, — и потянул ее за руку к выходу.

Еще секунду поколебавшись, Элизабет сдалась, позволила себе поверить и пошла за ним. Действительно, Родни справлялся и не с такими задачами.

Они удивительно легко выбрались, не встретив на своем пути ни одного репликатора. Это выглядело подозрительно, но Элизабет подавила вновь вспыхнувшее беспокойство. Поджидавший их в прыгуне Родни тут же принялся колдовать над ней, и она позволила себе надеяться.

Но едва они приземлились в Атлантиде, всё пошло прахом. Прыгун только-только остановился, и они уже собирались выходить, когда всё вздрогнуло будто от толчка землетрясения. Первым взрывом сотрясло, наверное, всю башню. Джон тут же выскочил наружу, посмотреть, что происходит. Элизабет поспешила за ним, не обращая внимания на что-то тараторившего Родни.

И начался кромешный ад.

Репликаторы сумели незаметно проследовать за прыгуном и теперь напали на Атлантиду, когда никто не ожидал атаки. Всё вокруг рушилось, взрывалось, горело. Элизабет не знала, почему не подняли щит — возможно, что-то случилось в зале управления; или не хватало энергии; или еще что. Но город оказался абсолютно беззащитен. В творящемся светопреставлении Элизабет быстро потеряла Джона и решила, что лучше всего попытаться добраться до зала управления.

Однако далеко пройти не успела. Очередной взрыв, рушащийся потолок, кричащие люди — тяжело раненые и умирающие, кругом огонь и кровь…

…Элизабет с криком открыла глаза в своей камере, чтобы увидеть самодовольно смотревшего на нее Оберота. Она пронзила его взглядом, испытывая в этот момент громадное облегчение. Пусть всё оказалось очередной иллюзией, зато Атлантида по-прежнему была в безопасности, ее люди были живы. Пора просто перестать верить в возможность спасения.