ILY (гет)

Сэм

— Эй, вы, голубки! — А это что за чертов шум?

— Чего тебе, ворона? — Недовольно приподнимаю тяжелую голову от подушки, не раскрывая глаз.

— Да так. Пришел проведать наших молодожен, — я тихо соплю. — а заодно и сообщить, что на ближайшие несколько дней мы одни дома. Мама уехала к папе. Воздрадуйся, Сэмми.

Дин вырывает у меня из под головы подушку и обрушивает ее мне на лицо. Я вскрикиваю и дергаюсь в сторону брата, но чувствую, что на мне что-то шевелится. Замираю и опускаю взгляд на Лили. Она сонно сопит, проснувшись и щуря глаза. Господи, как можно быть настолько очаровательной?

Стоп. Лили.

Вскидываюсь и заворачиваю ее в одеяло чуть ли не с головой, так, что на поверхности остается только рыже-русая растрепанная коса, и поворачиваюсь на Дина, ревниво сверкая глазами. Мы тут, как бы, спали, придурок.

— Да не бойся ты, не смотрю я! — Гогочет Дин. — Она хотя бы одета, в отличии от некоторых. — Брат тыкает пальцем в мой голый живот, и он поджимается. Я недовольно бурчу и прикрываю его одеялом, валяющимся рядом с освободившейся Лили.

— А нет, я нашел кусок ткани, все нормально. — Парень дергает меня за резинку шортов.

Лили сонно улыбается.

— Доброе утро, Дин.

Эй, а я?

— Доброе утро, Сэм...

Распластав ладошки по моей голой груди, Лили наклоняется ко мне и целует, улыбаясь мне в губы.

— Дин?! — Девушка резко поднимает голову, округляя глаза.

— Да. Доброе утро. Продолжайте, я не буду вам мешать, меня все равно тошнит.

Дин изображает рвотный позыв и выходит за дверь. Пылающие уши Лили смешат меня, и я заправляю прядь выбившихся из косички волос ей за ухо.

— Эй, он привык. Он нас только подкалывает. Он не против. — Я приподнимаю голову, обратно притягивая к себе Лили. Привстаю и прислоняюсь к стене, сидя на кровати. Лили сидит рядом. Мы смотрим друг на друга. Девушка вдруг неловко прикусывает губу и опускает голову. В ее глазах вспыхивает огонек. Я недоуменно гляжу на нее, но вот она тоже привстает и садится мне на бедра, скрестив свои ноги за моей спиной, а руки положив мне на плечи. Ее пальцы вырисовывают узоры на моих ключицах. Я ерзаю, чувствуя жжение внутри себя.

— Эй, я пошутил, не смейте делать ничего противозаконного на моей кровати! — Доносится приглушенный голос из-за двери.

— Иди к черту, Дин. — Бубню я, протянув руку и защелкивая замок на двери.

Лили хихикает. Она умеет хихикать? Обычно это ни с чем хорошим у меня не ассоциируется, только с накрашенными девицами, обсуждающими парней и тыкающими во всех наманикюренными ногтями, но тихий смех Лили поднимает во мне волну нежности. Я обнимаю целый мир сейчас.

— Ты уверена? — Я повторяю свои слова, которые говорил, кажется, так давно. Она тогда только-только очнулась после сна, где страдала из-за моей смерти. Она и сама была бледна, как Смерть. Назвала меня сном. Расплакалась. Заснула у огня, повернув к нему заплаканное лицо. А утром мы сделали это. Впервые.

— Да. — Шепчет Лили мне в шею, и я поднимаю голову, не в силах вытерпеть это непривычное чувство. Господи, этим губам нужно воздвигнуть храм. Я немного отодвигаюсь от стены, держа нас на весу.

— Я тоже. — Выдыхаю я и падаю на кровать.

* * *

— Бесстыдники! Изверги! Позор рода человеческого! — Орет Дин, как только мы спускаемся с лестницы. Я держу на плечах хохочущую Лили. Она, обхватив мою голову пальцами, поворачивает ее в разные стороны, управляя мною. И сейчас она резко поворачивает ее налево. Я быстро поворачиваю с девушкой на закорках, и Дин, несущийся на нас, вскрикивает в праведном гневе.

— Я все равно доберусь до вас! Где это слыханно — осквернить мою детку! Буе-е-е.

— Детку? — Лили наклоняет ко мне голову, а я приподнимаю на нее лицо.

— Кровать. Его кровать.

— Оу. — Бормочет Лили, но через пару секунд заливается смехом, когда я чуть ощутимо, скорее, играючи, кусаю ее за ногу, свисающую с моего плеча.

— Меня сейчас реально стошнит. А если бы мама была дома? Как бы вы это ей объяснили? — Я вижу, что Дин едва сдерживает улыбку.

— Ну, в конце концов, с чего это ты взял, что мы действительно делали что-то противозаконное? — Спрашиваю я.

— Думаете, я не слышал? — Уже смеется Дин.

— О, Господи... — Лили роняет свою голову, зарываясь лицом в мои волосы. Я не вижу ее, но чувствую, что она вся пылает от смущения. А я, почему-то, нет, хотя в данной ситуации именно я должен был откинуть коньки из-за стыда.

— Ты что, под дверью подслушивал? — Хохочу я. Лили недоуменно поднимает голову. Да-да, я смеюсь, вызывайте скорую.

— Нет. Я пошутил. Тихо-мирно, ничего, я надеюсь, не сломали. Все окей. — Подмигивает нам Дин.

— То есть, ты не сердишься? — Неуверенно начинает Лили.

— Я? Нет! Ты что? — Дин по-дружески лохматит волосы девушки (или пытается. Она сейчас выше всех нас) и вдруг пожимает мне руку.

— Молодца, брат.

Я иронично изгибаю бровь, а Лили пыхтит, скрестив руки у меня под шеей и положив острый подбородок на мою голову. Мне становится больно и я ворочаю головой.

— А я?

— А девушек с таким не поздравляют. — Совершенно серьезно произносит Дин и коротко кивает, напоминая мне диктора в программе новостей.

— Пф. — Фыркает Лили и убирает руки. — Спусти меня. Я слишком высоко, как мне ударить этого засранца?

Я подхожу к столу, и она неуверенно ставит свои ноги на столешницу, вероятно, расценивая это как величайшее кощунство. Я нагибаюсь и выныриваю из-под нее. Она испуганно прыгает на пол и проводит рукой по столу, как будто после ее голых чистых ног там могла остаться грязь. Я незаметно качаю головой и улыбаюсь. Удивительная девушка.

— А теперь, если вы закончили, накормите меня. — Дин дергает бровями, усаживаясь за стол, на котором лежит кусочек бумаги и ручка. Он сминает бумагу в кулаке. — Я, видите ли, голоден.

— Господи, да в холодильнике полно еды со вчерашнего вечера! — Я распахиваю серебристую дверцу и замираю. — Где. Еда.

— Эм...

— ГДЕ ЕДА НА ТРИ ДНЯ Я СКАЗАЛ?!

— Успокойся, Сэмми. Тебе в твоем положении нельзя нервничать. — Дин быстро привстает и обегает столешницу, оказываясь на другой стороне. От греха подальше. И от меня.

— Тише, Сэм. Что с тобой? — Лили берет меня за руку, и я успокаиваюсь. Удивленно смотрю на наши переплетенные пальцы. Действительно, почему я так нервничаю?

Лили заглядывает в холодильник и присвистывает.

— Серьезно? Там было полно еды. Ты не должен быть голоден еще года три. — Девушка оборачивается на моего брата и вскидывает бровь.

— Я съел немного. Правда. В отличии от некоторых, мне нечего было делать ночью...

— Ночью ничего не было.

-... И я решил перекусить. Я без понятия, куда могла деться еда.

— В твой безразмерный желудок. — Бурчит Лили.

— И что теперь делать? — Я скрещиваю руки на груди.

— Я хочу пиццу. С моцареллой. И помидорами.

— Ты все съел — ты и иди! — Прикрикиваю я на обнаглевшего Дина.

— Я тоже хочу пиццу. — Неожиданно выпаливает Лили, поворачиваясь ко мне. В ее руке мелькает что-то белое. — Но до города далеко, я не знаю...

— Возьму скутер.

— Скутер? — Лили округляет глаза.

— Ну да. — Вставляет свои пять копеек Дин. — Думаешь, зачем нам ангар?

— Давайте я просто не буду больше ничему удивляться. — Бормочет девушка и отворачивается. — Пицца... Звучит хорошо...

Я вздыхаю про себя и иду к двери. На желания Дина я давно наложил большой и решительный 'пофиг', за семнадцать лет они порядком мне надоели. Я его конечно люблю, он мой брат и все такое, но рабское право давно отменили.

Но Лили.

Это другое дело.

Она росла без родителей, жила то в школе, то у друзей папы или мамы, то у знакомых людей, готовых приютить сироту. ''Я не боялась'' — сказала мне как-то она о том времени, но я знал, ей было страшно. Это видно по тому, как она держится, как изучает людей, прежде чем подступиться к ним. Влюбленность в меня была ее величайшим риском, но за это ее ждала награда — вся любовь, которую я только могу ей дать. А ведь раньше я ее даже не замечал! Не заострял на ней внимания, проходил мимо и, пусть и знал в лицо, никогда не видел глубины и чистой, абсолютной, всепоглощающей любопытности ее разноцветных глаз. Она считала себя некрасивой, недостойной меня. От одной мысли об этом я чувствую дрожь и отвращение к себе. Каким же должен быть я, чтобы меня так любили. Что же сверхъестественного в моих совершенно обычных глазах, теле, словах? Таких, как я — тысячи. А она одна. Она достойна того, чтобы ее любили, я знаю это, как никто другой.

И, разумеется, я могу позволить себе купить ей любую пиццу, которую она захочет.

* * *

Как давно я не ездил на скутере… Настолько давно, что я чувствую себя слоником на воздушном шарике. Как этой штукой вообще управлять?..

Слава Богу, на подъезде к городу я перестаю вилять и ловить колесами все встречные неровности бездорожья, мои привычки и рефлексы сами всплыли из закоулков памяти, что очень кстати. Оживленное движение города не даст мне расслабиться.

И только тут я понимаю, что никогда не заказывал пиццу.

Я серьезно.

Дин покупал ее чуть ли не тысячу раз, я не понимаю, как его еще не кормят бесплатно за такие вклады в кассу пиццерии, но я его любви к пицце не особо-то и разделял. Вернее, мне не доставалось. Дин всегда съедал все сам или с Бобби, а, когда к нам приезжал Мэтт, он первым делом тащил его в нашу пиццерию, где готовили эту странную штуку, которой поклоняются миллионы. Родители, конечно, корили Дина за такое жлобство, но сами нам пиццу не покупали. Мама сторонник «здорового питания», считающий, что даже картофель фри, приготовленный дома, в тысячу раз полезнее такого же картофеля из заведений фаст-фуда. А, нет, лет в десять я ел пиццу. Но количество лука и оливок заставило меня вывернуться наизнанку на обочине, ибо эти продукты я не переношу (кто угодно не перенесет целой банки этих маленьких зеленых монстров на своей пицце). Больше я к этому продукту не прикасался.

А теперь эти двое, словно сговорившись, отправляют меня за ней.

Шикарно.

Подъехав к заведению, я десять минут искал, где можно сделать заказ, двадцать минут стоял в очереди и еще четверть часа ждал, пока приготовят «Маргариту». Чего в этом сложного, черт возьми?!

Уставший, как сто чертей, я возвращаюсь в дом, подозрительно тихий. Поднимаясь по лестнице, слышу шорохи, странные, глухие хлопки и шепотки.

— Эй, где все? – Мой оклик прорезает темноту от зашторенных окон. Шорох прекращается. Тишина давит на уши.

А потом я слышу невероятно громкий, пронзительный и жалобный крик.

Обронив свое сердце и самообладание где-то на ступеньках, бегу к своей комнате, испытывая неожиданное удушье. Мозг строит самые страшные догадки и вероятности, одна ужаснее другой. Рывком распахиваю дверь и замираю, увидев страшную картину.