Избыточная реакция (джен)

— Дэн, ты опять пересчитал трассу?

— Да, Станислав Федотович.

Вот так, спокойно, нейтрально, уверенно. И никаких пояснений. А еще и тон при этом такой…

Станислав очень хорошо знал этот тон, яснее красно-желтой проблесковой мигалки говорящий о том, что лучше не пытаться выяснять основания и причины: даже если они и есть и сформулированы достаточно внятно — вряд ли они понравятся капитану. А потому Станислав вздохнул и не стал переспрашивать. Если даешь что-то под чью-то ответственность — не стоит отбирать это самое что-то на следующий же день. Новая трасса — так новая трасса. Пусть. И никаких объяснений.

И никакого Третьего Пальца.

Ладно, все не так уж и страшно, временной люфт у них еще есть, появиться на реперной точке «Мозгоед» должен до конца следующей недели. У Шизандры надо будет объявить ребятам, что им предложили мелкий, но хорошо оплаченный груз на этот самый чертов Третий Палец, все равно же почти по пути. И он своим единоличным капитанским решением согласился. Нормальная рабочая процедура, сколько раз такое бывало, вряд ли кто заподозрит чего. Но это уже на Шизандре, после того, как они встретят тот круизник и заберут посла. С проблемами стоит разбираться в порядке строгой очередности, иначе никаких нервов не хватит.

* * *

Зачем нужна медсестра на корабле, на котором никто никогда не болеет?

Полина вздохнула. Качнула ногой, позволив пушистому розовому тапку соскользнуть с ноги почти полностью, но в последний момент ловко удержала его, растопырив пальцы и потянув стопу на себя. Эта игра ей уже порядком наскучила, но бросать ее не хотелось. Во-первых, больше заняться все равно было нечем. А во-вторых, и сама нудная забава с тапком, и вызванное ею глухое раздражение отлично соответствовали сегодняшнему Полининому настроению. Паршивому настроению, чего уж там.

Космос Полина не любила почти так же сильно и яростно, как и микробиологию. Не любила и боялась. Не видела она никакой романтики ни в звездах, которые вечно или слишком яркие, или слишком радиоактивные, или и то и другое сразу, а то и вообще могут взять и превратиться нежданно-негаданно в какую-нибудь сверхновую. Вот еще не было печали! Что же касается туманностей, то они лишь издали выглядят красиво и завлекательно, вблизи же обнаруживают характер крайней паскудности и так и норовят впилиться в зазевавшийся кораблик каким-нибудь астероидом. Короче, ничего в них нет привлекательного, в туманностях этих!

Космос Полина была согласна лишь терпеть. В качестве временного неудобства и только как промежуточный этап, своеобразный не значимый отрезок между по-настоящему интересными точками станций или планет, населенных всевозможными по-настоящему интересными обитателями, не относящимися ни к простейшим, ни к спирохетам или там жгутиковым, бр-р-р, гадость какая!

Но сейчас промежуточно-конечная точка — Гомель-22, до которого оставалось лету еще часов пять — Полину ничуть не вдохновлял: был он не планетой и даже не станцией, а всего лишь крохотным служебным астероидом, когда-то шахтерским, а теперь оставленным исключительно как подпорка для гасильной установки на четыре порта. Очень уж удобно он располагался — несколько над плоскостью эклиптики, при подлетах к нему транзитники могли развивать полную скорость и пользоваться автопилотом, не опасаясь вмазаться в какой-нибудь неучтенный мусор. Вот и оставили, на радость этим самым транзитникам.

Ну да, транзитникам, возможно, и на радость (да и любому нормальному человеку отсюда поскорее убраться за радость будет, от настолько безумного светила, что у «Космического Мозгоеда» пришлось полностью затемнить все смотровые экраны по правому борту, а ведь это оно еще в спокойной, так называемой «сонной» стадии!), а вот Полине — так никакой радости вообще. Тед прямым текстом сказал, что шлюзоваться с этим булыжником не собирается, пристыкуется четко к гасильному порту, оплатят положенное, погасятся и тут же свалят. И никаких прогулок.

Впрочем, вряд ли на таком безжизненном камне под таким яростным солнцем есть какое-нибудь пристойное зверье. Полина вздохнула еще горестнее. К своему стыду, она мало интересовалась кварцевитальниками. Предпочитала все-таки более привычную биоорганику. Может и зря… а может, вовсе и нет: знай она, например, что в глубинах этого куска камня проживают какие-нибудь очаровательные кремнийорганические черви — наверняка расстраивалась бы куда больше.

К тому же ей вообще грех жаловаться — у нее же есть ее Тосенька! Ну ладно, не совсем чтобы ее, конечно, и довольно скоро его придется отдать заказчикам из зоопарка, но пока что он в полном (и единоличном!) Полинином распоряжении! Бубочка такая и симпапулечка!

Полина, слегка повеселев, приоткрыла нагрудный кармашек комбинезона и осторожно вытащила на ладошку свое счастье. Вот он, лапушка, Тосенька, краснорайнский мохнобрюд во всей своей неписаной красе! Свесил между пальцами все восемь своих мохнатеньких толстеньких брюдиков, вывалил круглое жирненькое пузичко. Нежно сиреневенькое, чуть подрагивающее, словно полупрозрачный пельмешек… И, собственно, все.

Этот минимализм строения восхищал Полину до невозможности — ничего ведь лишнего! Никаких скелетов, ни внешних, ни внутренних. Мозг совмещен с системой пищеварения, потрясающая эффективность! А органы потребления пищи и выделения продуктов жизнедеятельности… ну так вот же они! На брюдиках, в большом количестве! И работают в обе стороны, что тоже говорит о высочайшей эффективности. И не пачкают ничего, просто потрясающий бубочка же! И красавчик такой, с этим переливчатым полупрозрачных толстеньким пузичком, в котором шевелится что-то типа белесеньких червячков, с подрагивающими брюдиками, похожими на желейных многоножек… Даже удивительно, как такие красавчики до сих пор не заменили собою в человеческих сердцах банальных и скучных котят?

Полюбовавшись еще немножко, Полина аккуратно убрала свое сокровище обратно в кармашек и защелкнула клапан. После нападения она даже в пределах корабля старалась не держать карман со столь ценным питомцем расстегнутым. Не то чтобы она кому-то на «Мозгоеде» не доверяла, конечно, но… Так, на всякий случай. Ну и чтобы не забыться там, где доверять как раз и не стоит.

Полина взглянула на часы над голоплатформой и снова вздохнула. До Гомеля оставалось еще четыре часа и двадцать минут. Потом около часу на гашение, ну полчаса, если гасилки у них хорошие. И можно прыгать. К Заю.

Зай — планета, причем с кучей живности, там уникальные крылорожистые эндемики есть, Полина ими вчера любовалась в инфранете. И теперь при воспоминании о восхитительных зубастых мордочках вдоль края каждого крыла ей делалось еще более грустно, потому что садиться они на Зай вовсе даже не собирались. Станислав Федотович так твердо это сказал, что лучше даже и не заикаться., Отдадут груз на орбитальной станции, там же погасятся и снова фьють…

Маша то ли зеркалила Полинино настроение, то ли и сама пребывала в меланхолии — сидела на платформе в позе скульптурной русалочки, такая же каменная и почти неподвижная. Только глаза светились аквамарином да грудь периодически вздымалась объемисто — при особо тяжких вздохах.

Почему-то при взгляде на русалочную Машу Полинино настроение слегка улучшилось, хотя раньше обычно бывало наоборот. Может, потому что последнее время Полина ее почти и не видела, голоплатформа или пустовала, или светилась стандартным логотипом заставки. Интересно, кстати, почему? Раньше искин так себя вела в тех случаях, если показательно обижалась на Станислава Федотовича, Теда или Дэна и хотела добиться от них если не извинений, то хотя бы виноватых взглядов в сторону своей пустующей платформы (о, Полина отлично знала, как тщательно Маша фиксирует и как бережно хранит все эти скрины! Как-то раз они ими любовались вдвоем более шести часов подряд — и там не было ни единого повтора!), но на этот раз вроде бы никакого конфликта между Машей и одним из мужчин Полина не заметила, да и вели все себя не так. Маша не капризничала, не отгавкивалась, не игнорировала по максимуму чьи-то запросы — вела себя как обычно. Просто не показывалась. Почти как — тут Полину кольнуло неприятным воспоминанием — когда-то давно, еще на Степянке. Когда она была вынуждена до предела экономить ресурсы, потому что искала пиратскую эскадру, зависшую на орбите. Но ведь сейчас-то ничего подобного нет и в помине, правда? сейчас-то никакой пиратской эскадры и никакой необходимости…

— Чет наши голубки слишком долго спортзал оккупируют. — Тед крутанулся в кресле, толкнувшись ногой, бутса пронзительно скрипнула по напольному покрытию. — Пойти спугнуть, что ли…

Однако вставать Тед не спешил. Сидел, слегка покручиваясь в кресле влево-вправо, улыбался расслабленно, закинув руки за голову. Да и вообще выглядел он возмутительно счастливым, особенно по сравнению с почти ну совершенно несчастной Полиной.

Впрочем, сейчас не такой уж и несчастной, ибо благодаря Теду она вспомнила, что на борту «Космического Мозгоеда» имеется кое-кто, куда более несчастный. И нуждающийся в ее помощи если не как медсестры, то уж как сестры милосердия точно! Или просто сестры.

— Не стоит, — сказала она осторожно, лихорадочно соображая, что именно и какими словами она может открыть Теду, а о чем бравому и не слишком тактичному пилоту сообщать ни в коем случае нельзя.

— Почему? — искренне удивился пилот. — По мне, так Дэна уже давно пора спасать, он там один на передовой и все такое.

Тед опустил руки, похлопал ладонями по подлокотникам. Вздохнул с сожалением и все-таки встал.

— Потому что нельзя мешать первой любви! — выпалила Полина отчаянным шепотом, потому что ничего лучше правды придумать так и не сумела.

Тед хлопнулся обратно на кресло и уставился на нее круглыми глазами.

— Какой такой любви? — Он тоже почему-то перешел на шепот. — Она же вроде как на меня западала… Да и лет-то ей сколько?! На первую уж ну никак!

— Да при чем тут эта Элли?! — взвыла Полина. Тихонечко, надо отметить, взвыла. — Я про Дэньку! У него-то как раз она самая! Первая! Нежная! Трепетная! А тут ты! Со своими солдафонскими шутками!

Пилот моргнул. Потом моргнул еще раз. Брови его медленно лезли на лоб. Смотрел на Полину он теперь иначе, с изрядной долей сочувствия.

— Полли, — сказал он наконец осторожно, — а ты к Вениамину Игнатьевичу со своими… хм… интересными мыслями не обращалась? По-моему, у тебя жар.

— Да нет у меня никакого жара, — вздохнула Полина и добавила с непоколебимой убежденностью: — а вот любовь у Дэньки есть, я точно знаю. Ну или влюбленность, кто его сейчас разберет. Он втрескался в эту Элли по уши, ну это же видно! Переживает теперь. С ним раньше такого не было, понимаешь? Он, может, и не смотрел и не читал ничего про любовь, ну сам подумай, что обычно читают и смотрят киборги? Вот то-то и оно. И теперь просто не понимает, что с ним творится, почему его постоянно кидает от счастья к отчаянью, мучается, ревнует — и не понимает… Он в полном отчаянье, понимаешь?! А ты еще и ржешь над ним постоянно, как бессовестный!

— Мучается? Ревнует? В полном отчаянье? — Лицо Теодора перекосило странной гримасой: мучительного усилия осознать только что произнесенное. Миссия оказалась невыполнима. Тед мотнул головой. Нахмурился и подозрительно уточнил: — Ты точно про нашего Дэньку сейчас говорила? Рыжего такого? Киборга, причем боевого… ну это так, если ты вдруг запамятовала.

— А ты что думаешь, что раз он киборг — то железный, да?! — вспыхнула Полина. — Думаешь, ему все равно?! Да он вчера, если хочешь знать… — Она оборвала фразу на полуслове, закусила губу и резко мотнула головой, коря себя за то, что чуть не проболталась.

— Он вчера — что? — вкрадчиво спросил Тед, выждав довольно значительную паузу и поняв, что продолжать Полина не намерена.

— Прости, — Полина вздохнула и с торжественным видом задрала подбородок, — но это не моя тайна. И я поклялась, что ее не выдам.

— Ха! — фыркнул пилот, предпринимая новую попытку встать. — Раз не можешь рассказать — значит, и не было ничего. Просто понавыдумывала всякой ерудны. Да чтобы наш Дэнька…

Встать не удалось — Полина метнулась через пультогостиную и припечатала пилота к креслу, нависнув над ним всем телом (хотя для этого ей и пришлось встать на цыпочки и упереться руками в подлокотники).

— Тедичка, пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — зачастила она. — Поверь, это правда! Дэнька и на самом деле влюблен в эту странную тетку! Может, переболеет и все пройдет, может и нет, но пока что с этим надо осторожнее, понимаешь?! Он же совсем неопытный, совсем молоденький, с ним же такое в первый раз… Понимаешь?! Мы помочь должны, а не смеяться! Не пари заключать! Ему же наверняка обидно! Не просто же так он вчера… все-все, прости, молчу! Тедичка, пожалуйста, я очень тебя прошу…

Тед, дурея, вжался спиной в спинку кресла и судорожно кивнул несколько раз, толком даже и не поняв, на что соглашается. Просто Полина выглядела… нет, не угрожающе. Она выглядела так, словно вот-вот разрыдается. А это с раннего детства пугало Теодора Лендера куда сильнее любых угроз.

— Спасибо! — Полина, наклонившись, чмокнула его куда-то в район виска и тут же упорхнула. — Ты такой милый! Спасибо-спасибо-спасибо! — донеслось уже из коридора.

Тед так и остался сидеть в кресле, ошалело моргая.

И что за напасть с этими проблемами? Не успеешь разобраться с одной — как тут же из-за угла напрыгивает вторая, не успеешь от второй обрыкаться — как тебя хватает за шиворот третья, а там и первая приветственно машет рукой на подходе — мол, соскучился? А я вот вернуться решила!

Только-только успел поверить, что зрение таки вернулось к норме — как попытались похитить Полину. Ладно, не Полину, зверька ее мерзкого, но их же друг от друга не оторвать и домкратом! Только-только успокоились после этого — как новая напасть. Влюбленный навигатор.

Тед потер лоб. Нахмурился.

Если Полина права… А она, скорее всего, права, женщины такое чувствуют, и Тед может сколько угодно кривить в недоверчивой усмешке губы и говорить свое коронное «Ха!», а только глупо прятать голову в песок, словно мифическая птица Страус. Тем более что на корабле и песка-то нет, сплошное синтпокрытие, об него только лоб разобьешь.

Лика вон, к примеру, всегда знала, кто в кого втрескался. Всегда. И обо всех Тедовых предметах воздыхания узнавала чуть ли не раньше него самого — что, кстати, было еще одной довольно веской причиной удрать из дома как можно раньше и как можно дальше. Значит, и Полина по поводу Дэна и этой… чересчур боевой (Тед передернулся) тоже права.

И это, как ни крути, таки проблема. И довольно крупная…

Тед зарылся руками в волосы, дернул раз, другой и беззвучно застонал.

* * *

Когда твой друг оказывается вдруг влюблен, да к тому же не в тебя — поначалу это немножечко обидненько, конечно. Ну так, самую малость. И даже не потому, что ты лучше, роднее, и вообще вы столько времени друзья и столько вместе прошли, что мог бы и проявить уважение, влюбиться уже, ну хотя бы для приличия! Ну, немножечко. Просто… Ну, просто.

Однако Полине почти сразу же стало стыдно: она ведь вовсе не хотела, чтобы Дэн был несчастен! А влюбись он в нее, Полину — тк бы и произошло. И его любовь осталась бы неразделенной, потому что Роджер... Ах, Роджер!.. А значит, Дэну пришлось бы страдать всю оставшуюся жизнь. Нет, такая любовь Полине бы немножечко льстила, конечно… но при этом и делала бы ее тоже абсолютно несчастной. Потому что Дэн был другом, а если друг страдает и ты никак не можешь помочь — какое уж тут счастье?!

Нет уж! Пусть лучше эту свою Элли забирает, тем более что она вроде бы не такая уж и скверная. Старовата, правда… Зато наверняка понимает, что Дэн — это ее последний шанс, и не будет кочевряжиться и заставлять его лишний раз страдать. Ну или будет — женщина все же! — но не слишком долго. И с Тедом вроде хорошо поговорили, не будет он больше над бедным Дэнчиком издеваться и дурацкие пари предлагать.

Закрывая за собой дверь в свою каюту и машинально ее блокируя, Полина еще раз удовлетворенно вздохнула и с довольной улыбкой упала на койку. На спину, конечно, — про драгоценного мохнобрюда в нагрудном кармашке она не забывала даже во сне.

Вот и хорошо. Вот и ладушки. Все складывается просто прекрасно. И вообще. И она вовсе не самый несчастный человек на «Космическом Мозгоеде».

Потому что это вовсе не она вчера рыдала навзрыд, уткнувшись носом в полотенце и забыв заблокировать дверь. И не она потом смотрела несчастными, зареванными голубыми глазами с таким отчаяньем, что сердце просто таки разрывалось. Вовсе не она.

Жизнь налаживалась!