Те времена (джен)

Все не клеится, все не складывается и всё всегда идёт наперекосяк. Это стало бы девизом его дома, заболей он дурацкой идеей этот дом основать.

Вот точно так же и в этот раз. Видать, стоит Эйгору только чего пожелать — как добрые и милосердные боги тут же вывернут всё наизнанку. Впору возжелать долгих лет царствования королю Эйрису, чтоб ему аукнулось его милосердие стократ.

— Как будто я не знаю, что ты нарочно, — обращался Эйгор к пустой каюте и — нутром чуял — был услышан. — Тебе, милый братец, тоже желаю долгой жизни. Очень долгой, до колик, пусть она тебя заживо в бульон переварит.

С цепями было как-то посвободнее. Эйгор ловил соленые брызги лицом, и на душе было солоно.

Знал бы — убил бы кого, Мейкара того же, да живет он и здравствует, скотина. Авось тогда эти доброхоты не отбрехались бы.

Бриндена-клятого-Риверса он не видел с самого помилования, да и видеть не хотел: такую довольную морду тяжело терпеть рядом. Однако и до него, еще в камере, прелюбопытнейший разговор у них все-таки состоялся.

Братец явился к нему в его уютный каменный мешок, шатаясь, как подвыпивши. Переступил ногами, закрыл за собой дверь — воспитал-таки, вы поглядите! — вдел факел в крепеж и горящим взглядом на Эйгора уставился. Дурачье воронье.

Кое-что у них было общее.

— Что, неплохо тебя приложило? — Эйгор ощерился, обнажив зубы с прорехами. — Неужто аж на человека стал похож? Или это я обознался?

— Вижу, тебе собеседник не нужен, — Бринден хмыкнул и оглядел это убогое обиталище. — Что радует, потому что досуг тебе скрашивать я не намерен. Ты стал отказываться от еды…

Вечно он с отговорками.

— Да я отсюда слышал, как ты орал.

Бринден помолчал, пожал плечами и препоганейше улыбнулся:

— А ведь могло бы быть и наоборот.

Даже до каменных мешков добираются такие редкие слухи — когда больного десницу белые мечи вывели из зала Малого совета, об этом знала и последняя крыса в Красном замке, и этой последней крысой был он, Злой клинок собственной персоной.

— Знаешь ли, я не сказал ни слова неправды.

— Но умудрился при этом солгать. Заслуга так заслуга, — хмыкнул Эйгор и затылком прислонился к грязной стене камеры. Ошейник тяжелил и оттягивал шею.

Бринден смотрел на него единственным погасшим глазом, усталый, присмиревший, такой же развалюха, как сам Эйгор.

То-то же.

Тишина глушила дыхание.

— Я желаю тебе смерти. Это правда.

Эйгор верил. Долгонько, усердно, бестолково. А еще Эйгор понимал.

— Я тебе тоже, только не сейчас. Дай хоть в пекле побыть от тебя, паскуды, свободным.

Бринден улыбнулся себе под ноги, и Эйгор не понял тогда, что это его желание тоже вывернут наизнанку.

Как будто ошейник с него никогда и не снимали.