Избыточная реакция (джен)

— Ты главное, Стасик, не вмешивайся. Пусть молодежь гуляет, — мечтательно вздохнул Вениамин. — А ты не вмешивайся. И помни, что это просто возраст…

Доктор удобно устроился на кушетке с полулитровой кружкой своего любимого чая: бледно-желтого и приторного настолько, что Станислава передергивало от отвращения при одном только взгляде на это безобразие. Впрочем, сейчас у него были другие поводы передергиваться и подозрительно хмурить брови.

— Какой такой еще возраст?!

— Кризисный, Стасик… — Вениамин пошевелил в воздухе пальцами свободной руки, розовыми от постоянных обеззараживаний, вздохнул и с удовольствием прихлебнул из кружки. Причмокнул пухлыми губами и весомо подытожил: — Чреватый всякими… э-э-э… кризисами.

— При чем тут мой возраст?! — взорвался Станислав, так и не получив внятных объяснений, на которые, между прочим, мог вполне обоснованно рассчитывать после задумчивого Венькиного: «Зайдем. Стасик, ко мне, поговорить кое о чем надо».

Обычно такая формулировка в устах доктора означала приглашение или к серьезному употреблению серьезных напитков в серьезных терапевтических целях — или же к не менее серьезному разговору. Иногда — к тому и другому вместе. Сейчас коньяка никто капитану не предлагал — значит, подразумевался действительно разговор.

Неприятный. О возрасте.

— Твой возраст? — Вениамин так удивился, что даже моргнул. Добавил решительно: — Ни при чем. — И тут же засомневался по своей вечной врачебной привычке: — Ну, насколько я знаю, конечно. А у тебя есть поводы сомневаться?

Станислав засопел, непроизвольно расправляя плечи. Не спускавший с него глаз Вениамин отставил чашку и, похоже, заволновался всерьез. Во всяком случае, встал и сделал осторожный шаг в направлении капитана. Глаза у него нехорошо заблестели, и Станиславу почему-то сразу вспомнилась Полина сделавшая стойку у дверей зоомагазина — но, наверное, это была какая-то неправильная ассоциация…

— Стасик, — начал Вениамин осторожно, делая еще один шаг по направлению к капитану и начиная незаметно (заметно!) разминать пальцы, — а давай ты не будешь передо мной изображать партизана на допросе у космопирата, ладно? Я все-таки врач. С тобою что-то не так? Опять спина беспокоит? Или старые шрамы? А ну-ка давай я тебя осмотрю…

А может быть — и правильная…

Внезапно доктор сделал стремительный выпад, которого трудно было ожидать от человека его комплекции и жизненных устремлений. Но его рука цапанула пустоту — Станислав был настороже и вовремя отпрыгнул.

— Ничего меня не беспокоит! — заорал капитан, самым решительным (и быстрым) образом отступая так, чтобы между ним и охваченным профессиональным рвением Вениамином оказался операционный стол. — И со спиной все в порядке! И с давлением! И горло не болит! И температуры нет! И изжоги! И в ухе не жужжит! Ни в каком!

Азартный блеск в глазах любого фанатика-профессионала — штука очень опасная и пресекать это дело надо сразу и в зародыше. А то со скучающего по настоящей работе доктора бы сталось устроить дорогому капитану диагностику дней этак на несколько по полной программе.

— Точно?

— Точно!

— Тогда почему ты про возраст начал?

— Ты сам первым начал!

Они кружили вокруг операционного стола как два уличных кота, случайно встретившие друг друга и еще не решившие: стоит ли чужая территория хорошей драки или достаточно просто поорать для сохранения морды.

— И чего это я начал?

— Про возраст! И про кризис! Склероз? Врачу, исцелися сам?!

— Пфуй! — пренебрежительно отмахнулся Вениамин, успокаиваясь так же быстро, как и взволновался (да и то сказать: удирающий от доктора по медотсеку капитан проявил такую прыть и изворотливость, что о каких-то возрастных проблемах применимо к нему как-то и думать становилось неловко). — Ну… Про возраст. Ну, начал… Так не про твой же.

Вениамин снова уселся на кушетку и взял в руки отставленную ранее кружку, словно ничего и не прноизошло. Разве что выглядел теперь куда более порозовевшим. И слегка запыхавшимся.

— А про чей?

Станислав на свою табуретку усаживаться не спешил, косился на Вениамина все еще подозрительно. Вениамин с преувеличенной скорбью закатил глаза:

— Ну, знаешь, Стасик! Твой эгоизм иногда…

Какое-то время они еще вяло переругивались, а потом доктор все-таки достал коньяк. И разговор сразу пошел живее.

— Кризис, Стасик, это очень важно! Своеобразная реперная точка, мимо которой никак не пройти! Ни человеку, ни киборгу. Я бы даже сказал, что для киборга такие кризисные переломные точки важны особенно! — Вениамин, рассуждающий о психологических проблемах ближних, напоминал Станиславу Полину с ее мохнобрюдом или другой какой гадостью, и напоминание это приятным назвать было трудно. — Ты только представь себе, Стасик: тонкая ранимая психика почти человеческого почти подростка, а тут на тебе — кризис! А ведь кризис — это почти что срыв!

— Так ведь это… Он же вроде как давно уже…

— Ай, Стасик! Кризис трех лет — это кризис осознания себя отдельной личностью, и для киборгов он оказался самым важным только потому, что большинству не удавалось его пережить. А так — вся наша жизнь является сплошным чередованием кризисов, только кончается один кризисный возраст — как начинается другой. В районе девяти лет как раз кризис осознания подрастающей личностью своего пола и… Разные реакции по этому поводу, как негативные, так и позитивные. Ну и первые, сам понимаешь, опыты… эти, эмоционально-сексуальные. В ближайшем, так сказать, окружении…

— Ты на что мне тут намекаешь?!

— Только на то, что нам просто страшно повезло с пассажиркой! Без нее у нас могли бы быть проблемы… У Дэна так точно могли бы быть… Но повезло. Нам вообще везет. Ты заметил?

Свет чуть мигнул, а Станислав болезненно вздрогнул и бросил на старого друга взгляд еще более подозрительный, чем ранее.

— Впрочем, и не удивительно! — продолжал ничего не заметивший доктор. — Ведь все зависит от капитана, а ты отличный капитан! Отец, так сказать, командир и все такое. Ты очень правильно все делаешь, Стасик! Ты очень правильно делаешь вид, что ничего не замечаешь. Делай его и дальше.

— Ты издеваешься?

— Да побойся бога, Стасик!.. Ну, разве самую чуточку.

Станислав вздохнул. Еще раз покосился на благодушно прихлебывающего чай с коньяком Вениамина и все-таки решил, что ни на что тот не намекает. Ну, кроме кризиса. Так и хотелось взвыть: мне бы ваши проблемы!..

— Кризис девятилетки… — Станислав поморщился. Приходилось делать вид, что относится к этой чуши всерьез, а то Вениамин начнет думать в ненужную сторону. — А это надолго?

— Ну, учитывая ускоренное обучение киборгов, полагаю, что за полгода наш мальчик справится. А может и месяца за три, я в него верю!

— Ну, полгода — это не страшно…

— А потом… — Вениамин разулыбался шире и даже прижмурился от удовольствия. — Потом нас ожидает великолепнейший и интереснейший кризис переходного возраста!

На этот раз Станислав застонал уже почти совсем не притворно.

* * *

С некоторых пор Станислав предпочитал пережидать прыжки через подпространство если и не лежа пристегнутым к антиперегрузочной койке в своей каюте, как того вообще-то требовал внутрикорабельный распорядок, то уж во всяком случае точно не стоя. Капитанский престиж — оно, конечно, дело важное, но… Спина дороже. Нет уж, нет уж! Только кресло, только хардкор. Тем более что кресло тоже вполне себе капитанское, очень даже престижное и расположенное в стратегически верной точке, обеспечивая сидящему в нем великолепный обзор не только на пилотский и навигаторский экраны, но и на всю пультогостиную в целом. Хочешь — любуйся на звезды в смотровых псевдо-окнах по левому борту (ну или по правому, но тогда стоит слегка развернуть кресло), пока их еще не сменила тошнотворная клубящаяся спираль подпространства. Хочешь — рассматривай сосредоточенный затылок пилота, вернее самую его макушку, слегка возвышающуюся над спинкой кресла. Можно еще и на экран за этой макушкой смотреть. Но это уж совсем скучно — что там можно увидеть, кроме быстро сменяющих друг друга цифровых строчек и стандартной воронки перехода, невидимой в обычном диапазоне и выводимой лишь на основании гравитационных кривых. Рутина.

Впрочем, даже если что-то пойдет не так и рутиной быть перестанет, самое скверное, что только может сделать капитан — это вмешаться. Станислав насмотрелся на таких «капитанов» еще во время службы в космодесанте — отдающих нелепые и губительные приказы даже не в силу самодурства или природной глупости, а часто даже и из самых благих побуждений, просто из-за невозможности знать все и во всем разбираться. Они вмешивались в ситуации, которых не понимали, требовали объяснений, когда на счету была каждая миллисекунда, и зачастую доводили-таки то, что могло обернуться паршивой, но не очень большой неприятностью, до полной и безоговорочной катастрофы. И не всегда жертвами тех катастроф оказывались только они сами.

Нет уж. Правильное место капитана — если не в капитанской каюте, то в капитанском кресле, и он не станет покидать этого правильного места ради какой-то там экстремальной ситуации. Если он, конечно, правильный капитан. Да и спине, опять же, удобнее.

Поэтому Станислав даже не попытался вскочить со своего кресла, когда что-то явно пошло не так. Просто вцепился в подлокотники и замер, глядя, как под растерянное «Твою же мать!» Теодора расцветает во весь пилотский экран та самая воронка перехода, только почему-то — теперь! — двойная.

Станислав не был уверен, сам ли он нажал кнопку фиксации или это сработала хитрая автоматика, но эластичные крепления намертво припеленали его к креслу еще до того, как пол под ногами дрогнул, а потом вдруг встал вертикально. Руки Теодора плели стремительное туманное кружево в глубине виртэкранов — пилот всегда переходил к управлению напрямую, если требовалось что-то сделать быстро, вот и сейчас скорость движения превращала его пальцы в размазанные полупрозрачные силуэты. Воронки вытягивались, раздвигались, оплетая друг друга, шарили жадными жерлами по экрану. Та, что возникла второй, была подсвечена красным, и она потихоньку отступала к краю, каким-то чудом пилоту, похоже, удавалось удержать курс даже в этих условиях. Голубоватый раструб первой — правильной — воронки занимал уже почти весь экран, жерло призывно распрямилось в туннель и где-то там далеко впереди то ли почудился, то ли действительно призывно мигнул маркер точки выхода. Теодор выдохнул — шумно и облегченно.

И именно в этот момент на экране проявилась воронка, подсвеченная красным. Вынырнула, проступив прямо сквозь голубоватую стенку своей предшественницы-напарницы, развернулась, вкладывая собственный раструб в голубой словно две чашки одна в другую. Собственно чашки-раструбы вписались идеально, а вот дальше были длинные хвостики туннелей, и эти хвостики разделялись: голубой шел прямо как по ниточке и все еще помигивал маркером на выходе, хотя уже и слабее, красный же резко сворачивал в сторону, и с каждой миллисекундой делался все плотнее и ярче.

А потом «Космический Мозгоед» тряхнуло, словно детскую погремушку (Станислав успел мимоходом порадоваться, что на этот раз все горошины, похоже, оказались пристегнуты), пол на секунду поменялся местами с потолком, надвинувшийся портал полыхнул багровым на весь экран, мигнуло освещение, переходя на аварийный режим — и все закончилось.

— Осуществляется общая диагностика систем, — сообщила Маша с машинными интонациями правильного искина, но тут же добавила: — Кстати, спешу вас обрадовать: со мною все в полном порядке.

Теперь ее голос звучал слегка капризно, и это успокаивало.

— Что за?!. — спросила Элли довольно экспрессивно, выдираясь из навигаторского кресла.

Кажется, там были еще какие-то слова, но она, бросив быстрый взгляд в сторону капитана, предпочла их зажевать до полной невнятицы, превратив во вполне легитимное, хотя и непонятно к кому обращенное:

— Ну и куда это нас?

— Понятия не имею, — откликнулся Теодор, разглядывая лохматую двойную звезду в верхнем левом углу курсового экрана. — Но это точно не Зай, Зай я знаю, дыра дырой, там отродясь такого движения не было и звезды почти не видать.

— Сейчас выясним.

Дэн, возникший в пультогостиной рыжим полуголым привидением, вроде бы и не торопился, но скользнул на свое место чуть ли не раньше, чем Элли успела его покинуть. Тряхнул головой, веером рассыпая капли с мокрых волос (похоже, экстремальная ситуация выдернула его прямиком из душа), и точно таким же веером рассыпал вокруг себя десятки крохотных виртэкранчиков. Перетасовал, словно карты, одну проекцию задержал чуть дольше, увеличил, перекидывая на курсовой экран. Развернул кресло и доложил уже Станиславу:

— Третий Палец, Станислав Федотович. Вышли очень точно, до гасилки не больше часа… — Дэн бросил короткий взгляд на Теодора и уточнил: — Меньше.

Показалось, что в голосе у него скользнули виноватые нотки. Интересно, почему? Только ли потому, что он почти без сопротивления уступил свое кресло пассажирке, захотевшей «посмотреть», или же Станислав действительно слишком громко думал про этот чертов Третий Палец? Тоже вот думай теперь…

— Между прочим, могли бы и у меня спросить! — обиженно надула губы Маша. — Я еще восемь секунд назад это знала. В отличие от некоторых! Кстати, мальчики, нас там уже хотят. Вы готовы горячо поконнектиться?