Те времена (джен)

Чутье никогда не подводило. Чутье на проблемы подводило ещё реже. Но такие проблемы предсказать он, пожалуй, не смог бы даже в лихорадочном бреду.

Многое бы, в общем, Эйгор бы отдал, чтобы не понимать.

В садах пентошийского магистра было жарко, но стало, пожалуй, ещё жарче, когда Калла, выбираясь из паланкина, оперлась на его руку. Эйгор едва сдержал желание эту руку отдернуть.

Седьмое пекло.

Девчонка повернула к нему голову с самым невинным выражением лица. Глаза её сияли под стать самоцветам в ее браслетах.

Кто другой сказал бы, что она прекрасна. Волантийского кроя платье подчеркивало немногие прикрытые им изгибы девичьего тела, серебристые волосы большими кудряшками лежат на плечах и груди. Эйгор тоже это видел — он не слепой, хотя сейчас впервые пожалел об этом.

Дожили до светлого денечка. Принцесса Семи королевств оделась шлюхой на прием пентошийского толстобрюха.

Эйгор крепче нужного сжал её локоть.

— Минута тебе на объяснения.

— Что-то случилось, дядя? — Калла улыбнулась, её глаза сверкнули любопытством.

Будь она мужчиной, Эйгор с превеликой радостью дал бы ей в нос — не доросла ещё так открыто издеваться. Впрочем, будь она мужчиной, такой разговор бы и не случился.

Мало ему, как будто, вынужденного политеса с надушенными богатеями.

Калла попыталась шагнуть дальше, по выложенной светлым камнем дорожке к павильону, где их ждали, но Эйгор удержал её на месте.

— Я всё ещё могу запихнуть тебя обратно в паланкин.

— Что не так?

Девчонка лупала глазами так нарочито невинно, будто не она намеревалась выставить свои сиськи напоказ всем присутствующим.

Эйгор вздохнул как можно глубже, так и держа её чуть выше локтя. Прикосновение к её обнаженной коже выходило слишком интимным.

— Чем больше ты корчишь оскорбленную невинность, тем дольше тебе сидеть под замком в покоях, — как мог невозмутимо оповестил Эйгор. Этот сюр выводил его из себя. — Из какого борделя ты украла эту тряпку?

Калла залилась краской и нахмурилась, а после вырвала руку и зашипела на него.

— Кажется, ты сам пожелал, чтобы на приёме я была похожа на женщину.

Не уточнил, правда, что на падшую. Отвечать расхотелось.

Эйгор оскалился, огляделся, с трудом вертя головой — тугой браавосский воротник душил и выводил из себя — и, нимало не смутившись, шагнул к паланкину и рванул его занавес.

Когда он обернулся к Калле, та стояла неподвижно, чуть приоткрыв рот. Легкий ветер прошелестел в её волосах и заставил её кожу покрыться мурашками.

Седьмое пекло, как она выросла. “Седьмое пекло”, по правде, было самым приличным из пришедшего в голову.

— Ты этого не сделаешь, — прошептала Калла, искренне удивленная.

— Я обещал магистру твоё прекрасное общество, — Эйгор осклабился, — и обещаний я нарушать не намерен. Но за таким прекрасным обществом пусть посылает в бордели.

— Эйгор! Какого пекла!.. — шепотом возмутилась Калла, больше удивленная, чем злая.

Эйгор хотел укутать её этой гребаной тряпкой, но понял, что не желает ее касаться. Любое прикосновение сейчас будет неправильным.

Он просто накинул мягкую ткань ей на плечи.

На приеме пентошийского магистра принцесса Семи королевств была укутана в штору паланкина, а после приёма — заперта в своих покоях, как ребенок.