Жанна (джен)

Небольшой сад во внутреннем дворе орденской консистории служил Иннари местом отдыха, в котором можно было изредка отвлечься от забот и повседневных дел. Все давно знали, что в тех случаях, когда генерал отдыхал в саду, никто из прочих членов ордена не вправе даже приближаться к примыкавшим к саду галереям, чтобы не мешать его уединению — в противном случае Иннари может очень, очень сильно рассердиться.

Знатным гостям Ордена тоже не с руки было ссориться с Иннари, а уж обычных паломников и пилигримов здесь тем более встретить было нельзя — рыцари тщательно следили, чтобы вся эта толпа, стекавшаяся в Храмовый квартал, не думала, что Конститория — это еще один странноприимный дом или орденский постоялый двор, куда может войти любой желающий. Недоставало только, чтобы толпы пилигримов начали топтать немытыми ногами драгоценный пол из малахита и цветного мрамора и отколупывать «на память» яркие цветные камешки из настенных мозаик…

И, тем не менее, когда Гильермо опустился на свою любимую скамейку у фонтана, он увидел за деревьями какой-то силуэт, принадлежавший, судя по бедной одежде, именно кому-нибудь из заполнявших Храмовых квартал паломников.

— В чем дело? — резко спросил Гильермо Иннари. — Что вам нужно?..

Человек вышел из-за деревьев — и Гильермо узнал в босом «пилигриме» с четками на поясе посланца Нарамсина, с помощью которого Великий маг, как правило, сносился с генералом. Этот человек был магом, хоть и не из самых сильных. Слабый маг мог рассчитывать разве что на объедки власти и богатства, так что многие из них предпочитали служить более могущественным и талантливым собратьям. Главным образом — берясь за те дела, которыми их господин не желал заниматься сам, но которые было невозможно доверять обычному слуге. Имени этого человека Иннари не знал — и полагал, что знать его и вовсе не к чему. Все равно что запоминать имена чьих-нибудь лошадей, собак и попугаев. Хотя в данном случае, наверное, уместнее было сказать — почтовых голубей…

Генерал поджал губы, с трудом сдерживая подступавший к горлу гнев.

— Вы что, совсем уже с ума сошли — вот так являться ко мне среди бела дня?.. Что дальше — заберетесь ко мне в спальню? Или будете подстерегать меня в отхожем месте?

«Пилигрим» поклонился.

— Простите за это вторжение, магистр… Помните, мой господин сообщал вам о том, что некий Грегор Риу собирается просить убежища у рыцарей из Ордена — и просил, в виде знака доброй воли, отказать этому Риу в вашем покровительстве?

Услышав имя Риу, Генерал насторожился.

— Помню, — сухо сказал он. — А вы, надеюсь, помните, что я был вынужден — со всем возможным сожалением — отклонить эту просьбу…

— Да, мессир. Великий маг не был бы удивлён, если бы вы просто не пожелали выдать ему вашего соплеменника. Однако то, что сразу после разговора с вами этот Грегор Риу отправился к аднерари, согласитесь, уже выглядит двусмысленно. Мой господин хочет получить ответ — действительно ли вы послали Риу к этим врагам закона, порядка и богов, и, если да — то как это сообразуется с вашими постоянными словами о мирном сосуществовании вашего Ордена с нашим народом и его властями?

Иннари нахмурился.

— Скажите своему господину, что я никуда не посылал Грегора Риу. Напротив, я предложил ему остаться в Храмовом квартале. Но он выглядел, как человек, который не способен прислушаться к голосу рассудка и вообще изо всех сил торопится на собственные похороны. Он не сказал мне, что он намерен делать дальше — и, по правде говоря, мне показалось, что Риу сам этого не знал. Я посчитал, что Ордену не нужен такой беспокойный гость, и отпустил его на все четыре стороны. Учитывая нашу предыдущую беседу с Нарамсином, полагаю, что юноши уже нет в живых?.. — самым невинным тоном спросил он. Хотя по направлению беседы было совершенно ясно, что Риу все еще жив — а вот кто-то из людей Нарамсина, судя по всему, уже простился с жизнью.

«Пилигрим», конечно, передаст «царственноравному», что генерал над ними издевался — ну да ничего. После того, как Нарамсин с такой бесцеремонностью послал к нему свою левретку — словно Иннари обязан по щелчку бросать свои дела и чуть ли не отчитываться перед магом в своих действиях! — простое самоуважение и даже успех их сотрудничества в будущем требовал тоже куснуть мага и сбить с него спесь.

«Царственноравному» будет полезно…

— От кого же, в таком случае, Риу узнал об аднерари? — спросил пилигрим, делая вид, что не услышал предыдущего вопроса.

— Понятия не имею, — совершенно искренне сказал магистр, поведя плечами. — Я здесь уж точно ни при чём.

Посланник Нарамсина озадаченно наморщил лоб, явно пытаясь осознать, где тут скрывается обман. Как любой маг, он инстинктивно ощущал правдивость собеседника — а значит, мог понять, что Генерал говорил правду. Но при этом он не сомневался в том, что Иннари пытается его надуть.

— Но Риу — чужеземец. Не странно ли, что человек, который оказался здесь совсем недавно, и даже не мог поговорить с кем-то из местных, за такой короткий срок узнал, куда ему следует отправиться, чтобы найти себе союзников?

— Зная Грегора Риу и его семью — это, по-моему, ничуть не странно, — возразил генерал Ордена почти меланхолически. — То, что Риу сумел стать такой костью в горле у вашего Ксаратаса, уже даёт понять, что он за человек... Я имел дело с его дедом, а Великий маг, насколько мне известно, успел близко познакомиться с его отцом. Все Риу исключительно упрямы. Если мессир Грейг хотел найти людей, которые способны чем-то помочь ему в борьбе с Ксаратасом — то я ничуть не удивлён, что он узнал об аднерари почти сразу же после прибытия в Аратту. Люди вроде него не успокоятся, пока не сделают того, чего хотят — или же пока не свернут себе шею. Но у меня и в мыслях не было чем-нибудь ему помогать. Точнее, скажем так: я бы помог ему, если бы он желал чего-нибудь такого, что было бы в моих силах и не расходилось бы со здравым смыслом. Если бы Риу нужно было убежище, то я бы его предоставил — и даже просил бы Великого мага пойти мне навстречу и оставить юношу в покое. Ксаратас, понятно, жаждет крови, но молодой Риу — не настолько важная птица, чтобы о нем беспокоиться... Но, раз уж Риу не внял голосу благоразумия, и сам покинул Храмовый квартал — то все остальное меня уже не касается. И я пальцем не пошевельну, чтобы ему помочь. Передайте мои слова своему господину. Я надеюсь, что он будет удовлетворён — и уж, во всяком случае, не станет больше думать, будто я зачем-то послал Риу к аднерари. Ради всех святых, ну для чего я стал бы это делать?.. Пользы от этого никакой, а ссориться с царственноравным Нарамсином из-за такой ерунды — совсем уж странно. Разве я похож на дурака?

— Мой господин совсем не думает, что вы дурак, — возразил «пилигрим». — Наоборот, он убежден, что вы умны — может быть, даже чересчур умны. Вам выгодно, чтобы аднерари мешали нам полностью завладеть Араттой. Борьба с ними и все вытекающие из нее проблемы вынуждают нас стремиться к миру с Орденом.

Глаза фальшивого паломника вперились в лицо генерала — но Иннари даже бровью не повел. Он и вправду был умен — достаточно умен и достаточно опытен, чтобы не поддаться первому побуждению и промолчать. Начни он отрицать, что Орден пользовался внутренними проблемами Аратты в своих целях — его собеседник мог бы донести своему господину, что Иннари говорил неискренне. И вышло бы, что он своей неловкой ложью только подтвердил, что Орден всегда разжигал войну между хозяевами острова и сектой аднерари, помогая им обоим, чтобы ослабить и тех, и других и укрепить свои позиции.

Не то чтобы это было такой уж тайной — в политике все ведут себя примерно одинаково, и Нарамсин знал это так же хорошо, как и он сам. Но зачем же давать противнику какое-то оружие против себя.

— Признаться, я не понимаю, с какой стати Нарамсин придает такое значение этой истории, — сказал он, сделав вид, что речь по-прежнему идёт только об эпизоде с Грейгом Риу. — Ну ладно Ксаратас… Ему во что бы то ни стало хочется убить Риу, чтобы не выглядеть дураком. Человек с его возможностями, упустивший кого-нибудь вроде Риу — это, разумеется, комично, и это ставит Ксаратаса в глупое положение. Но с чего о нем заботиться Великому магу? Пускай он узнал об аднерари; пусть он даже стал бы аднерари — что за важность? Нарамсин прекрасно знает, что эти фанатики способны убивать только мелких и неспособных магов, от которых в любом случае не жалко было бы избавиться. Я понимаю, какое дурное впечатление это производит на местных, но уж здесь-то Риу совершенно ни при чем. Пусть себе торчит в цитадели аднерари и воображает, что воюет с магами… Если он выживет после всех положенных этим сектантам испытаний и когда-нибудь высунет оттуда нос — вы от него избавитесь. А до тех пор стоит, по-моему, забыть о нем, и запретить Ксаратасу досаждать Великому своим нытьём.

«Паломник» поклонился.

— Я передам ваше мнение моему господину, Генерал.

Он отвесил еще один поклон Иннари — и исчез так быстро, что Генерал ордена не поручился бы за то, что дело обошлось без магии. Избавившись от неприятного соседства, Иннари откинулся на спинку мраморной скамейки — и прикрыл глаза. Ну надо же! Кто мог подумать, что Риу узнает об аднерари и самое главное — будет все еще жив спустя четыре дня после того, как он покинул Храмовый квартал… Когда он уходил, Иннари был уверен в том, что по нему уже можно читать заупокойные молитвы. В чужой стране, не зная языка, при том, что его голову желает получить сам Нарамсин… А он все еще жив! С ума сойти.

До чего же всё-таки живучая порода эти Риу... Когда-то, очень много лет тому назад, имея дело с другим Грейгом Риу, магистр Иннари вышел из терпения и в порыве гнева обронил — "избавьте меня от этого человека!". Он пожалел о сказанном буквально через несколько часов, но было уже поздно — Иннари прекрасно знал, насколько быстро исполняются подобные приказы.

Магистр послал одного из своих людей, чтобы тот отменил его поспешное распоряжение — но в глубине души он знал, что это ни к чему не приведет. К тому моменту, когда второй приказ дойдет до исполнителей, спасать Грегора Риу будет уже поздно. Гильермо никак не ожидал, что мысль об этом будет причинять ему такую боль — не после того, что успел наговорить и сделать его бывший друг. Но, как ни странно, мысли о неизбежной смерти Грегора не вызывали никакого удовлетворения, а только порождали нестерпимую тоску.

И тем сильнее было его изумление, когда он обнаружил, что Грегор каким-то чудом пережил устроенное его людьми покушение. Иннари доложили, что это была песчаная змея, которая должна была ужалить Грегора в его шатре — надёжный, верный и бесшумный способ избавляться от всех неудобных Ордену людей. Обычно этот способ убийства не давал осечек. Подброшенная на грудь спящего врага змея впрыскивала в кровь жертвы яд, который поражал людей надёжнее мечей и стрел и от которого не было ни лекарства, ни спасения. Пара минут агонии — и раздражающий Иннари человек превращался в безобидный труп. Но в данном случае что-то пошло не так. То ли змея не захотела жалить Риу, то ли этот болван в ту ночь лег спать в доспехе — с него сталось бы. Одно не вызывало никаких сомнений — Иннари был рад провалу покушения, наверное, не меньше, чем сам Риу.

Будь генерал Ордена немного суевернее — он бы наверняка решил, что глухой и безразличный к человеческим делам Создатель в кои-то веки откликнулся на чьи-то молитвы — ведь он тогда и в самом деле дошел до того, чтобы молиться за Грегора Риу. Хотя трудно было бы представить себе что-нибудь глупее, чем убийца, который в порыве запоздалых сожалений молится за свою жертву.

Родрик, этот бездарный болтун и пьяница, сказал, что он не верит в Бога — но тут он, пожалуй, ошибался. Гильермо не верил в Спасителя, знаки которого носил, но вполне допускал реальность Вседержителя, Бога-отца, вызвавшего мир к жизни из небытия. Но если этот Бог действительно существовал, то на созданный им мир он, вероятно, смотрел с таким же равнодушным и жестоким любопытством, с каким мальчишка смотрит на подожженный им муравейник.

В этом отношении маги с их отношением к высшим силам были куда большими реалистами, чем единоверцы самого Иннари. Бог — или боги — бросили людей в этот кипящий, хаотичный мир, чтобы развлечься за их счёт. И если кто-нибудь из людей пользовался покровительством высших сил — то только те, кому хватало ума правильно понять эту реальность и сообразовываться с ее беспощадными законами. Хотя порой Бог покровительствовал идиотам вроде Риу, исполняющим на мировой арене роль быка из любимых на родине генерала состязаний. Обречённый, но все же способный, если повезёт, сразить тореадора — иначе в чем был бы смысл зрелища?.. Сражайтесь друг с другом и повеселите плебс, а вместе с ним — Организатора этих вселенских игр. Во времена их вражды с Риу Иннари нередко думал про себя, что они с Грегором — очень забавная пара бойцов. Имперцы на своих жертвенных играх тоже любили сводить в поединке тех, кто, в других обстоятельствах, не должен был бы желать друг другу смерти — захваченных в бою собратьев по оружию, единокровных родичей или любовников. Алиэс армита харатта, как изящно выразился древний имперский поэт. Истекающее кровью сердце не в пример занятнее, чем истекающее кровью тело.

Порой Генерал ордена почти завидовал своему другу Риу — то есть его восприятию действительности. Считать, что в этом мире существует Сила, которая озабочена вопросами справедливости и милосердия — эта идея, при всей своей несусветной глупости, была, конечно, очень соблазнительна. Но, если не считать того случая с покушением на Риу, Гильермо Иннари никогда, ни в чем, не наблюдал даже малейших аргументов в пользу этой точки зрения. А случайные исключения, как всем известно, только подтверждают правило.

Иннари затруднился бы сказать, можно ли считать нынешний случай с внуком Риу ещё одним подобным недоразумением.

 

* * *

 

Странное дело — несколько часов назад Грейг был уверен в том, что умирает, но при этом он каким-то чудом сумел встать и даже умудрился держаться на лошади за спиной одного из аднерари, пока они не добрались до оазиса в предгорье. И только тогда внутри как будто отпустили натянутую тетиву — силы покинули его разом и полностью.

Раненая нога и обожжённое лицо нестерпимо болели, Грейга колотил озноб, и он едва мог шевелиться. Его спасители, похоже, знали, что так будет, и не удивились неожиданному ухудшению его состояния. Они уложили Риу в тени, накрыв его лицо холодной мокрой тканью, и время от времени смачивали ее снова, не давая высыхать и согреваться. Мокрая повязка на лице словно вытягивала жар — ткань быстро становилась теплой и противной, но чьи-то заботливые руки заменяли ее на другую, восхитительно холодную и влажную, и Грейг потерял счёт этим заменам, тем более, что он то и дело проваливался в полузабытье. Словно сквозь сон, он слышал, как кто-то из аднерари тихо, нараспев произносил над его головой какие-то слова — наверное, молился, прося у своих богов немного милости для раненного чужака. Риу подумал, что эти чужие ему люди проявили к нему куда больше сострадания, чем его соплеменники в Аратте, и хотел сказать "спасибо" — но не смог даже пошевелить губами.

Кроме воды, которую ему давали постоянно, его спасители влили ему в рот немного сладкого, густого сока каких-то фруктов — совсем чуть-чуть, но даже от подобной малости Грейга едва не вывернуло наизнанку. Ему было так худо, что ему почти хотелось умереть — лишь бы этот ужасный, бесконечный день закончился.

В конце концов ему, должно быть, все же стало лучше, потому что он заснул и на сей раз проспал много часов подряд — во всяком случае, когда Риу пришел в себя, вокруг было совсем темно.

Опухшие глаза гноились, и ему стоило большого труда разлепить склеившиеся ресницы — но, когда это всё-таки удалось, он различил в темноте силуэты росших в пустынном оазисе деревьев и красноватое пятно света вокруг лагерного костра. Он осознал, что аднерари оставались на привале много часов подряд, чтобы дать ему время оклематься после его предыдущих приключений. Как ни странно, Грейгу было холодно, и это чувство, в отличии от прикосновения влажной повязки к обоженной коже, вовсе не было приятным — его спутники укутали его двумя плащами, но его по-прежнему знобило.

Дрожа и стуча зубами, он кое-как приподнялся и сел на траве, чувствуя себя голодным, слабым и страшно разбитым. Голова была тяжёлой и болела, будто после продолжительной попойки, но в целом он чувствовал себя немного лучше — долгий сон явно пошел ему на пользу.

Сидевший у костра мужчина — единственный, если не считать смутно виднеющейся в темноте фигуры часового, кто до сих пор бодрствовал среди спящих на стоянке аднерари, — обернулся. Грейг узнал в нем человека, который поил его водой в пустыне, а потом ухаживал за ним вчера.

— Очнулся, северянин? На, выпей ещё воды. Станет полегче.

Он протянул Грейгу свою флягу. Пить рыцарю сейчас не хотелось, но он всё-таки послушно взял протянутую ему флягу — и с первым же глотком почувствовал такую жажду, что не смог остановиться, пока не осушил её целиком.

— Спасибо, — наконец-то сказал Грейг. — Ты и твои товарищи спасли мне жизнь. А я даже не знаю, как тебя зовут.

— Huvaxštra, — сказал аднерари.

— У...вахстра? — неуверенно повторил Риу.

— Киассар, — с усмешкой сказал аднерари. — По-имперски это будет — "Киассар". Тебе, наверное, так будет проще. У вас, северян, неповоротливый язык. А как зовут тебя?

— Грейг Риу.

— Гхрэйкри?

— Нет, это два разных слова... Грегор Риу. Грейг.

— Ваблаат!.. Такое ощущение, что вас тут десять человек. Как бы там ни было, я рад, что ты пришёл в себя. …Зачем ты искал аднерари, Крейг? — спросил он после паузы. — Гандар сказал, ты страшно оживился, когда он упомянул Убийцу Магов. И потом уже не интересовался ничем больше, а только выспрашивал его о том, как нас найти. Ты хочешь свести счёты с кем-нибудь из них?

— Я должен убить мага, которого зовут Ксаратасом — конечно, если он назвался своим настоящим именем.

— Плохо, — спокойно сказал Киассар. Грейг удивился. Подобной реакции от аднерари он никак не ожидал, и вытаращился бы на собеседника, если бы его воспалённые глаза не превратились бы в две узенькие щелки.

— Почему?..

Киассар пожал плечами.

— Потому что этот маг — один из самых сильных во всем их гадючьем выводке. Это немногим лучше, чем если бы ты решил убить самого Нарамсина. Их глава услал его на материк, поскольку здесь этот ублюдок начал создавать ему определенные проблемы. Маги — все равно что пауки, вечно плетут интриги и пытаются сожрать друг друга… Ты завёл себе не лучшего врага. Убить кого-нибудь вроде Ксаратаса — задача не из лёгких. Как я понимаю, ваши с ним пути пересеклись на континенте?..

Грейг кивнул.

— И ради своей цели ты добрался до Аратты и реки Шимсет... — задумчиво сказал мужчина. — Что ж, это хороший знак! Не знаю, выйдет ли что-нибудь из твоей затеи, но, по крайней мере, ты настроен серьезно. И, сдаётся мне, Ксаратасу это известно. Я заметил вокруг раны на твоей ноге несколько темных пятен. Кто-то полоснул тебя отравленным ножом?

Грейг кивнул снова. Аднерари хмыкнул.

— Тебе очень повезло. Ты быстро сориентировался и очистил рану раньше, чем отрава разошлась по твоим венам и прикончила тебя. Но все равно, менее сильный и здоровый человек не пережил бы этот день. Очищенные раны вроде этой нужно засыпать толчёным порошком талкхир, чтобы он вытянул из крови яд, а потом прижигать. Ты, видимо, силен, как бык, раз уж остатки яда не смогли тебя убить… Что у тебя с этим Ксаратасом? — без перехода спросил он.

Риу почувствовал, что одна мысль о том, чтобы пытаться связно и разумно изложить причины своей ненависти к магу, вызывает у него чувство страшной усталости и слабость во всем теле.

— Это очень долгая история, — ответил он.

— Не хочешь говорить? — бросив на него быстрый взгляд, спросил его спаситель. — Среди тех, кто в ссоре с магами, это не редкость. Обычно за этим стоит долгая и неприятная история. Я не тот человек, который вправе требовать от тебя объяснений. Но ты должен быть готов изложить все подробности своего дела, когда тебя спросит Неферет.

— В моей истории нет ничего секретного, — возразил Грейг, не желая будить в своем новом знакомом какие-то подозрения. — Я могу рассказать тебе, почему я хочу убить Ксаратаса. Но для начала я бы предпочел чего-нибудь поесть — а то уже в ушах звенит.

— _Поесть_?.. Определённо, ты самый здоровый человек из всех, кого я знал! — заметил Киассар. — Я могу дать тебе лепёшку — если ты уверен, что тебе не станет дурно. Кусочек хурмы, которую я дал тебе вчера, ты уже через полминуты выблевал мне на рукав.

Риу смутился.

— Я этого не помню... — неловко сказал он.

— Это меня как раз не удивляет. Ты был не в себе, ругался на нескольких языках, звал меня Ульриком и даже плакал. По правде говоря, мне и не следовало бы пытаться тебя накормить — но я не знал, когда ты ел в последний раз и сколько ещё времени пробудешь без сознания, и не хотел, чтобы ты окочурился от голода. Не так уж плохо, что к тебе вернулся аппетит. Если ты хочешь есть — то ешь. Но лучше по чуть-чуть.

Грейг взял протянутую ему пресную лепешку и, откусив маленький кусочек, начал осторожно и сосредоточено жевать, обильно запивая свою трапезу водой. Лепешка выглядела совсем маленькой, но Риу понял, почему его новый знакомый не предложил ему больше. Даже после этой тоненькой лепешки в животе у него стало тяжело, как будто бы он проглотил ком сырой глины, и Риу сглотнул, пытаясь прогнать поступающую к горлу тошноту. Тем не менее, обуздав свой бунтующий желудок, он почувствовал себя гораздо лучше.

Еда помогла ему прийти в себя, и пробудила Грейга с совершенно новым интересом посмотреть вокруг себя. Оазис, в котором они остановились на привал, был совсем небольшим — не чета Эламину. Тем не менее, здесь все же было несколько деревьев и клочок травы, так что спутники Грейга устроились на ночлег со всем комфортом и даже имели дрова для костра. Где-то совсем рядом была и вода — источник или озерцо, где аднерари смачивали покрывавшие его лицо повязки — но с того места, где сидел сам Грейг, воды было не видно.

В небе виделся тонкий, серебристый серп луны, и ее положение показывало, что Риу проспал до самого глухого часа ночи. Еще час, от силы два — и время начнет поворачивать к рассвету. Аднерари, называвший себя Киассаром, не просто засиделся у костра позже других — он не ложился спать, чтобы следить за Риу и помочь, если раненому что-то понадобится. Надо полагать, молитвы над ним тоже читал он, подумал Грейг, глядя на Киассара с благодарностью.

Он был старше, чем казалось Грейгу в тот момент, когда он увидел его в пустыне и в бреду принял за ангела. Тогда он показался ему юношей, но сейчас Грейг решил, что аднерари был, наоборот, старше него — просто его сухощавое лицо с изящными и тонкими чертами было чисто выбрито, а гладкая смуглая кожа придавала ему моложавый вид. Глаза у Киассара были такими же темными — бездонно темными — как у Ксаратаса или у Кайто, и такими же большими.

Аднерари рассматривал Риу с тем же интересом, что и Грейг — его, но, надо полагать, итоги его наблюдений были куда менее приятными. Грейг легко представлял, как он сейчас должен выглядеть со стороны — опухший, с красной воспаленной кожей, заросший щетиной… Хорошо еще, что аднерари, судя по всему, помыли и переодели раненого, пока он был без сознания — иначе Грейг до сих пор был бы весь покрыт засохшей кровью, окатившей его с ног до головы, когда он убил лошадь своего врага.

«Определенно, человек, который столько сделал для меня, как этот Киассар, заслуживает откровенности» — подумал Грейг. Ничем другим выразить свою благодарность аднерари он сейчас не мог. Другое дело, что после всех пережитых испытаний он все равно не сумел бы рассказать эту историю с начала до конца — тем более, что он и сам толком не знал, что именно должно было служить ее началом. Его встреча с Жанной — или, может, тот момент, когда Ульрик встретился с его матерью?

А может, это началось еще тогда, когда будущий узурпатор, будучи совсем мальчишкой, искалечил своего старшего брата? Ведь именно это его преступление в конечном счете породило и все остальное…

Наверное, решающим моментом для Франциска стала смерть Людовика. До этого момента герцог Эссо мог тешить себя фантазией, что он когда-нибудь — в далеком неопределенном будущем — признается своему брату в этом преступлении, и либо понесет за него наказание, либо — что, принимая во внимания личность покойного Людовика, было не столь уж невозможным — будет им прощен. Но, когда стало ясно, что Людовик умирает, Франциск в очередной раз струсил. Он молчал так долго, что так и не смог заставить себя сказать правду — или, может быть, его в эту минуту уже соблазняла мысль о том, что после смерти брата он сумеет наконец-то завладеть его престолом. Если прошлую вину нельзя исправить или искупить, то почему бы не зайти по этому пути еще немного дальше? Может быть, в этот момент Франциск даже считал, что совершенное когда-то в детстве преступление развязывает ему руки, и находил для себя опору в мысли, что ему не нужно делать выбор. Он и так уже безвозвратно погубил свою душу, чтобы занять место брата — так что ему остается только позаботиться о том, чтобы это принесло какие-то плоды…

— Вид у тебя задумчивый, — заметил Киассар.

— Да вот — я думаю, как лучше рассказать о том, что привело меня сюда, но все только запутывается еще сильнее, — сказал Риу. — Если вкратце, то выходит так — Ксаратас обманул и втянул в свои интриги женщину, которую я люблю. Я попытался ему помешать — и тогда он убил моих родителей, и попытался убить мою сестру с деверем и их детей. Им только чудом удалось спастись.

— Значит, ты хочешь отомстить Ксаратасу за смерть своих родных?

Грейг на мгновение задумался. В Аратте он не сомневался в том, что хочет отомстить. Но путешествие через пустыню что-то изменило в нем самом.

— Нет, — сказал он, в конце концов.

Киассар вопросительно приподнял брови.

Грейг ответил — медленно, как будто бы нащупывая нужные слова :

— Я полагаю, им это не нужно. Мои родители были хорошими людьми. Они прожили свою жизнь так, как им хотелось — и прожили ее хорошо… Они бы не хотели, чтобы я растратил свою жизнь на то, чтобы мстить за их смерть.

…Вот Ульрик — тот, пожалуй, в самом деле ожидал бы, что Грейг сочтет своим долгом отомстить его убийце. Но, хотя порой Грейг думал, что Ксаратас был каким-то образом причастен к его смерти — это было только смутным, безотчетным подозрением. И, может быть, никак не связанным с реальностью. В конце концов, он слишком сильно ненавидел мага, чтобы судить беспристрастно, подумал Грейг про себя. А вслух сказал :

— Я уже видел, что бывает, когда жажда справедливости становится для человека самой сильной страстью. Когда кто-то хочет любой ценой восстановить нарушенную справедливость — тогда сама справедливость превращается в ловушку. Именно на эту удочку Ксаратас с его магией нас и поймали. Мы слишком сильно хотели победить то зло, которое видели в узурпаторе — и незаметно для самих себя открыли путь еще бОльшему злу… Так что дело не в том, что я хочу за что-то отомстить Ксаратасу. Но я должен избавить от него свою страну — и спасти женщину, которую люблю.

— Если она связалась с магом — то она погибнет раньше, чем ты сможешь ей помочь, — заметил аднерари. Грейг покачал головой.

— Не думаю… Она нужна Ксаратасу, и он будет ее беречь.

— Значит, твоя любимая богата и знатна?

— О да, — с чувством ответил Грейг.

Собеседник поморщился.

— Ты прав, это может продлить ей жизнь. Но, как только Ксаратас получит все, что можно от нее получить — я не дам за ее жизнь ломанного гроша. Так что лучше тебе не обольщаться и не упиваться ложными надеждами. Не думаю, что у тебя получится ее спасти. Тот, кто связался с магом, похож на человека, которого ужалила змея — это живой мертвец. Он мыслит, говорит и с виду кажется всего лишь раненым — но ничто в этом мире уже не может его спасти.

«По счастью, то, что можно получить от Жанны — это ее власть, а пользоваться этой властью можно только до тех пор, пока она жива» — подумал Грейг.

— Вижу, мои слова тебя не убедили, — сказал Киассар, заметив выражение его лица. — Хотя это естественно. Для человека, который решил пешком пройти через пустыню, здравый смысл должен значить мало… Неферет наверняка сочтет тебя ценным приобретением. Выносливый, как лошадь, и упрямый, как осел — для человека, пожелавшего стать аднерари, это обещающее сочетание… Нет, Крейг, рассказывать тебе про аднерари я не стану — это не моя задача, — сказал Киассар, заметив, что Грейг собирается задать вопрос. — Пускай тебя просвещают те, кому это положено по должности — или кому прикажет Неферет.

— Разве многие ваши знают алезийский?.. — спросил Грейг провокационно.

— Кхм!.. — отозвался аднерари. — Свай нахья… я действительно забыл, что ты не говоришь по-нашему. Но я не передумаю, и не надейся даже. Кроме того, Неферет знает ваше наречие не хуже меня самого.

— Откуда?

— От меня. Неферет знает и умеет все, что может пригодиться в нашем деле.

Грейга так и подмывало расспросить Киассара про Убийцу Магов, но он понимал, что, если тот не пожелал рассказывать ему про аднерари, то и делиться какими-нибудь сведениями об их предводителе он тоже не захочет. Так что он сказал совсем другое :

— Ты очень хорошо говоришь на нашем языке. Я уже видел здесь людей, которые умели говорить по-алезийски, но всё-таки до тебя им далеко. У тебя почти нет акцента.

— Ну, моей заслуги тут немного... В детстве я был слугой у одного из ваших. Он вел торговлю в Аратте. Кроме языка, меня там научили вашей вере и молитвам. Мой хозяин полагал, что должен спасти души своих слуг и обратить их в истинную веру. Я старался ему угодить, так что довольно быстро отбросил свои языческие заблуждения и сделался, как ему и хотелось, ревностным слугой Спасителя, — в голосе аднерари звучал нескрываемый сарказм.

Грейг чувствовал, что не услышит ничего хорошего, но всё-таки спросил:

— И... как так вышло, что ты оказался среди аднерари?

— Это долгая история, — с усмешкой сказал аднерари, явно передразнивая Грейга. — Но если вкратце, то этот благочестивый человек однажды вел дела с каким-то магом, и тот проявил ко мне определенный интерес — а мой хозяин, не желая ссориться с таким влиятельным клиентом, уступил. Наверное, если бы маг этого пожелал, он мог бы даже подарить меня ему совсем. Но я был не настолько интересен тому магу. Ему вполне хватило того, что мой хозяин один раз отправил меня в его дом с каким-то мелким поручением. Мне, впрочем, этого тоже вполне хватило… Странно только, что я оставался в доме своего хозяина ещё целых два месяца, прежде чем решился сбежать. Мне все казалось, что всё прояснится, и окажется, что он не знал или не понимал, что делает, когда послал меня к своему гостю. Ведь мой хозяин в самом деле относился к слугам куда лучше, чем другие господа, и я привык считать его хорошим человеком, который заботится о нас.

Риу растерянно молчал. Никто из алезийцев никогда не поделился бы с едва знакомым человеком подобной историей — и Грейг не представлял, что можно сказать в такой ситуации.

— Я удивляюсь, что ты решил мстить магам, а не моим соплеменникам, — произнес он, в конце концов. — Не было бы ничего странного, если бы ты возненавидел всех моих единоверцев скопом — и оставил меня умирать в пустыне просто потому, что я один из них.

Киассар прищурился.

— Я с этого начал, — сказал он. — Но со временем я понял, что, если идти таким путём, придётся объявить войну целому миру. Независимо от своей веры или своего народа люди, в массе своей, не готовы бросить вызов магам. Если начать их за это ненавидеть — очень скоро можно дойти до идеи, что маги поступают с ними так, как они этого заслуживают. В какой-то момент я был близок к этому — но вовремя одумался. А мой хозяин… В сущности, я бы не держал на него зла, если бы не все эти проповеди, которых я наслушался в его доме. Ведь по местным меркам он не сделал ничего плохого. Ссориться с кем-то из магов из-за простого слуги — это безумие. Маги не любят, когда им отказывают, даже если речь идёт о пустяковой прихоти. В конечном счёте, тут дело даже не в личной мстительности, а в принципе. Никто не должен забывать, что отказ магу не может остаться безнаказанным. Так что моего бывшего хозяина можно понять. Кто станет подвергать опасности себя и своих домочадцев из-за такой малости? В конце концов, маг ведь положил глаз не на кого-нибудь из его сыновей, так что и лезть в бутылку было совершено незачем…

 

На следующий день Риу пришел в себя настолько, что готов был снова сесть на лошадь — но остаток путешествия никак нельзя было назвать чем-нибудь интересным, так как на этот раз Грейг путешествовал вслепую. Его лицо и голова были накрыты плотным покрывалом, не дающим ему видеть ничего вокруг. «Прямо бескарская наложница» — мрачно думал он про себя. Сходство усиливало то, что своей лошади у него не было, и он должен был ехать за спиной у одного из аднерари. Везущие его всадники время от времени менялись, чтобы чья-то лошадь не устала, постоянно неся двойной груз.

Ехать, держась за чей-то поясной ремень и видя перед собой только глухую темноту, было ужасно странно и, пожалуй, даже унизительно, но спорить Риу не пытался — Киассар сказал, что чужакам не положено видеть горные проходы, которыми пользуются аднерари, и Грейг не мог упрекнуть своих спасителей в излишней осторожности — он на их месте, вероятно, поступал бы точно так же.

Радости эта трезвая мысль, впрочем, не добавляла.

Заметив его угрюмое молчание, Киассар попытался его подбодрить, сказав, что Грейгу с его ожогами и воспаленными глазами даже лучше будет путешествовать с закрытой головой. Скорее всего, он был прав — хотя под покрывалом было душно, мысль о ярком свете и о жгучих солнечных лучах сейчас не доставляла Грейгу никакого удовольствия, скорее — вызывала смутный ужас. По счастью, спутники предусмотрительно дали ему не только фляжку, но и тонкую тряпицу, которую Риу то и дело смачивал водой и, просунув руку под покрывало, промокал мокрым платком лицо, чтобы ослабить жжение и боль.

Движения солнца по небу он не видел, но, по его ощущению, их путешествие длилось много часов. Грейгу уже стало казаться, что эта поездка будет продолжаться вечно, когда лошади внезапно встали, и он услышал, что его попутчики с кем-то переговариваются. Он узнал голос Киассара, говорившего на этот раз на своем языке. Другие голоса казались дальше и слабее, и вдобавок Грейг мог бы поклясться, что окликнувшие отряд люди находились не перед отрядом и не сбоку, а над ними. Он предположил, что его спутники остановились перед башней или крепостной стеной.

Потом Грейг ощутил, что его потянули за рукав.

— Слезай с лошади, Крейг, — сказал невидимый Киассар.

— Мне можно уже, наконец, снять это покрывало?

— Нет. Я тебя проведу.

И Киассар, действительно, взял его под руку, что сейчас было очень кстати, потому что Грейг не видел совершенно ничего и не заметил бы преграды на своем пути, пока не врезался бы в нее лбом.

Киассар осторожно тянул Грейга влево, и он вскоре ощутил, что его рука коснулась чего-то подозрительно похожего на плетеный забор. Образ грозной горной цитадели, нарисованный его воображением, распался, а сам Риу замер в замешательстве. Такое ограждение могло бы окружать разве что нищую хибарку какого-то пастуха.

— Залезай внутрь, — сказал Киассар.

— Через эту ограду?

— Это не ограда, Крейг. Это корзина. Ну же, полезай!..

Грейг осторожно перекинул раненую ногу через то, что посчитал забором — и почувствовал, что нога наступила не на камни и песок, а на плетеное, относительно ровное дно.

— Сядь, — велел его спутник. Грейг послушно сел на дно корзины и почувствовал, как Киассар перебирается к нему и устраивается рядом, заставляя его сдвинуться настолько, что его плечо уперлось в ребристый плетенный борт.

— А теперь — задержи дыхание, — посоветовал Киассар.

— Заче… — начал было совершенно сбитый с толку Грейг — но не успел договорить. Корзина дернулась и, резко оторвавшись от земли, начала подниматься вверх, и Грейгу, никогда еще не испытывавшему ничего подобного, почудилось, что его внутренности так и остались внизу, на уровне земли.

— Боже!! — выпалил он.

Киассар рядом рассмеялся.

— Это наиболее благочестивый комментарий среди всех, которые я слышал в таких случаях. Обычно наши гости вспоминают другие слова…

— Ты мог меня предупредить, — прорычал Грейг.

— И лишить себя удовольствия? Ну нет… — весело сказал аднеари. — К тому же, те, кого я пытался предупредить, боялись еще больше тех, кого подъем застал врасплох…

Грейг хотел уже опровергнуть замечание о своем благочестии и доказать своему спутнику, что он способен сквернословить так же хорошо, как остальные гости аднерари — но ощущение болтающейся в воздухе корзины отвлекло его внимание.

— Мы по-прежнему поднимаемся! — заметил он с оттенком недоверия. — Насколько же здесь высоко?..

— Довольно высоко. Если ты когда-нибудь станешь аднерари и получишь право побывать здесь без повязки на глазах — посмотришь сверху. Можешь мне поверить, это впечатляет.

— Я даже не сомневаюсь, — пробормотал Грейг.

В конце концов корзину, в которой они сидели, резко тряхнуло, и толчок о землю дал Риу понять, что они добрались до места назначения. Киассар подал ему руку и помог подняться.

— Вылезай… Я провожу тебя в то место, где можно будет снять покрывало, — сказал он. Такое обещание звучало достаточно воодушевляюще, чтобы Грейг позабыл про все еще сжимавшийся после движения по воздуху желудок, и с готовностью последовал за своим спутником.

Шли они долго. Гладкие каменные плиты — неровные лестницы с крутыми скользкими ступенями, серьезно замедлявшими их продвижение вперед — трава, песок, щебенка — потом снова ровный пол… Сперва Риу пытался обращать внимание на доступные его ощущениям детали, пытаясь составить из подобных впечатлений образ места, в котором он оказался, но довольно быстро сдался и признал, что это невозможно. Если ему повезет, то, может быть, он увидит эти места без покрывала, ну а если нет — тогда обрывки смутных впечатлений от первой прогулки по крепости аднерари будут ему уже ни к чему. Грейг полагал, что люди, принимающие столько предосторожностей, чтобы не выдать свои тайны чужакам, будут не склонны просто отпустить его на все четыре стороны, если им что-то не понравится.

В конце концов они остановились, и Киассар сказал Риу:

— Мы пришли. Теперь можешь смотреть.

Грейг поспешно сорвал покрывало — и увидел, что находится в небольшой, светлой комнате со сводчатым известняковым потолком. Отвыкшему от света Риу поначалу показалось, что у этой комнаты отсутствовала почти вся стена напротив входа. Разделенное двумя колоннами окно было таким большим, что его можно было принять за кусок открытой галереи. Край закатного солнца, все еще видневшегося над склоном ближней горы, заливал эту комнату потоками малиново-оранжевого света.

Риу изумленно выдохнул. Он был почти уверен в том, что его отведут в какой-то каменный мешок, где чужак не увидит ничего, кроме глухих каменных стен, но аднерари оказались неожиданно гостеприимны. Предназначенная гостю комната была красивой и ничуть не походила на тюрьму. Кроме склона горы, отсюда было видно сад, лимонные деревья и похожие на соты глиняные домики. Смотрелись они совершенно не воинственно и никак не ассоциировались с его первыми впечатлениями от горной цитадели. Риу всегда полагал, что у него богатое воображение — но все равно не мог представить, чтобы в этих маленьких, уютных домиках обитал Неферет, Убийца магов, или даже Киассар.

Его попутчик проследил за его взглядом — и сказал :

— Это не аднерари. Откуда, по-твоему, мы берем хлеб, оружие, упряжь для наших лошадей и все необходимое?.. Те, кто не хочет жить под властью магов, иногда переселяются сюда целыми семьями. Мы принимаем всех, кому удастся пересечь пустыню — и от кого за три стрельбища не воняет подсылом Нарамсина. Те, кто приходит сюда шпионить, тоже остаются здесь — но пользы от этого уже нет ни им, ни нам… Неферет примет тебя позже, Крейг, а пока — будь как дома. Отдохни, умойся и поешь, но только не спускайся в сад и не броди по коридорам. Пока Неферет не разрешит какому-нибудь гостю свободно ходить по крепости, вне этой комнаты ты можешь находиться исключительно в том случае, если тебя сопровождает кто-нибудь из аднерари. Сообразуйся с этим, если ценишь свою жизнь.

Это звучало слишком буднично, чтобы подумать, будто Киассар пытался его напугать, и Грейг просто кивнул:

— Спасибо. Я учту. А ты?..

Киассар улыбнулся, словно догадавшись, что Риу страшно не хочется лишиться общества единственного человека, понимавшего его язык и успевшего за последние два дня стать ему почти другом.

— А мне пора идти, — ответил он. — Я рад, что мы нашли тебя и смогли проводить сюда, и мне было приятно с тобой побеседовать — но теперь у меня есть масса других дел.

Риу вздохнул. Киассар, определенно, сделал для него гораздо больше, чем в принципе можно ожидать от незнакомца, и у Грейга не было причин рассчитывать на то, что он и дальше будет постоянно находиться рядом и заботиться о нем. Но все-таки лишиться его общества, оставшись совершенно одному в этом чужом и, несмотря на местные красоты, жутковатом месте было неуютно.

— Я надеюсь, мы еще увидимся, — сказал он вслух. — И, в любом случае, я никогда не забуду, что ты спас мне жизнь.

— Я — и еще десяток моих спутников, — напомнил Киассар.

— Да, разумеется… Но ты возился со мной больше, чем кто бы то ни было еще.

— Приятно было снова говорить по-алезийски, — сказал Киассар, несколько озадачив Грейга этим заявлением. Если учесть, при каких обстоятельствах его новый знакомый выучился алезийскому и к чему это привело — казалось странным, что беседа с алезийцем могла вызывать у Киассара ностальгические чувства.

Впрочем, Риу уже понял, что пути человеческих привязанностей столь же неисповедимы, как пути самого Бога.

 

Когда солнце окончательно ушло за гору, какие-то люди — вероятно, слуги аднерари — принесли ему несколько масляных светильников. С ними комната стала выглядеть еще более уютно, чем при свете дня. Риу поел лепешек и инжира, вымылся, переоделся в принесенную для него чистую одежду и, не зная, собирается ли Неферет принять его сегодня или завтра, счел за лучшее не дожидаться приглашения, а подремать. Если командир аднерари вздумает послать за ним прямо сегодня, то отправленные за ним люди, уж конечно, не постесняются его разбудить, а значит — лишать себя отдыха было бессмысленно. Он растянулся на кровати, радуясь чистой и гладкой простыне, и почти сразу же заснул.

Когда его потрясли за плечо, ночь за окном казалась совершенно черной.

Разбудивший его человек сказал несколько фраз, среди которых Грейг разобрал только слово «Неферет» — однако общий смысл этой речи был ему понятен. Он кивнул, поднялся и, прихрамывая, пошел за своими провожатыми. Они миновали несколько коридоров и преодолели пару лестниц — может быть, даже тех самых, по которым он вчера спускался вместе с Киассаром — и в конце концов Грейг оказался в самой удивительной комнате из всех, какие он когда-либо видел. Она выглядела недостроенной — казалось, кто-то начал возводить стены и потолок, но оставил это занятие на середине, так что целый угол комнаты отсутствовал, и можно было видеть, что крепость аднерари была высечена прямо в глубине горы. Может быть, раньше здесь была пещера с жерлом, выходившим прямо на отвесную скалу — и строители крепости решили не ставить на этом месте стену, а оставить все, как есть. Грейг замер на пороге, глядя на сияющую прямо перед ним растущую луну — такую близкую, что, казалось, достаточно подпрыгнуть, чтобы дотянуться до нее рукой. Вид был настолько поразительным, что Грейг не сразу вспомнил, для чего он вообще сюда пришел — и только секунду спустя, опомнившись, заметил человека, сидевшего на подушке у стены и наблюдавшего за ним.

В первый момент этот человек показался Грейгу подростком из-за гладкого лица и хрупкости телосложения — но, подойдя поближе, рыцарь понял, что это не юноша, а женщина в обычной для островитян мужской одежде. Риу не был мастером судить о женском возрасте, но посчитал, что Неферет — если только это и правда была Неферет — должно быть около тридцати пяти лет. Лицо женщины было таким же смуглым, как у остальных островитян, а гладкие темные волосы — такими же блестящими и черными, как у Ксаратаса. А вот глаза у нее оказались светло-серыми, блестевшими в отсветах факелов — и эти серые глаза на фоне смуглого лица смотрелись так же странно, как отсутствие части стены и потолка и висевшая прямо у него над головой луна.

Грейг вдруг подумал, что, возможно, он все еще спит у себя в комнате, а эта встреча ему только снится.

Встретившись с ним взглядом, женщина едва заметно усмехнулась.

— Я вижу, комната тебе понравилась, — сказала она. — От такого зрелища, действительно, можно забыть про все на свете. Садись, северянин. Кланяться необязательно. Смотреть на меня, как баран на новые ворота — тоже…

Ее насмешливый тон и властные манеры напомнили Грейгу Жанну. Если бы он сомневался, что перед ним в самом деле Неферет, командир аднерари — то ее голос и манеры убедили бы в его в том, что его пригласила сюда именно она. Грейг опустился на подушку напротив сидящей женщины, стараясь сохранить достоинство и в то же время выглядеть почтительно — ведь он, в конце концов, пришел сюда просителем.

— Киассар вкратце рассказал твою историю — ну, то есть, то, что он услышал от тебя. А теперь начни с самого начала и расскажи все, не упуская никаких подробностей, — велела Неферет.

И Риу рассказал — время от времени сбиваясь, возвращаясь к предыстории каких-нибудь событий, но в конце концов довольно связно. Это даже заняло у него не так много времени, как представлялось рыцарю в его воображении. Неферет ни разу его не перебила и слушала молча, внимательно глядя в лицо рассказчика своими странными светлыми глазами. Впрочем, когда к середине своего рассказа Риу начал сипнуть, она взяла с низенького столика, стоявшего между ней и рыцарем, кувшин с вином, наполнила его бокал и придвинула его Грейгу. Рыцарю очень хотелось видеть в этом жесте доказательство того, что его рассказ вызвал у Неферет определенное сочувствие.

— Ясно, — сказала Неферет, в конце концов. — Теперь я понимаю, почему ты так отчаянно хочешь убить Ксаратаса. И ты, действительно, попал туда, куда и следует. Способен ли ты справиться с этой задачей — это уже другой вопрос.

— Во всяком случае, я готов сделать все, что будет в моих силах, — сказал Грейг.

— Это ты уже пробовал, — парировала Неферет.

— Значит — я готов сделать все, чтобы заслужить вашу помощь.

Женщина лишь покачала головой.

— Не то, совсем не то… Что нужно, чтобы убить мага, северянин?

— Я не знаю, — сказал Грейг. Именно ради ответа на этот вопрос он и забрался так далеко...

— А между тем, это довольно просто, — укорила Неферет. И, отведя немного в сторону плотный светлый ворот, продемонстрировала Грейгу край вырезанного в кожу узора из переплетающихся линий, точно таких же, как и те, которые он видел на лице Ксаратаса.

Грейг отшатнулся.

Неферет смотрела на него с тем же бесстрастным выражением лица, но Грейгу показалось, что в ее глазах мелькнуло выражение сочувствия.

— Именно так. Чтобы покончить с магом, нужна магия. Для простого человека такая затея с самого начала обречена на поражение. К магу не подберешься незаметно — магия предупреждает своего владельца об опасности. Драться с магом тоже бесполезно. Каждое твое движение будет известно ему раньше, чем тебе. К тому же, даже слабый маг способен отвести тебе глаза, заставить видеть не то, что есть на самом деле, так что ты ударишь в пустоту, даже если твой враг будет стоять рядом с тобой. А кто-нибудь вроде Ксаратаса будет играть с тобой, не подвергаясь никакой опасности.

— Нет, — сказал Грейг.

— Что "нет"?

— Я не согласен. Сейчас ты скажешь, что магия — это такое же оружие, как и всякое другое, и порой оно способно послужить какой-то доброй цели. Но я не согласен. Один раз я уже допустил подобную ошибку, и больше ее не совершу. Если я пересёк пустыню ради этого секрета, то мне жаль, что я не умер по дороге.

Серые глаза Неферет едва заметно сузились.

— Я рада, что ты так спокойно говоришь о смерти. Это сильно упрощает наше положение. Ты провел здесь всего лишь несколько часов — но уже слишком много видел, северянин. Мы не можем, как ты понимаешь, запросто показывать это место всем желающим, а потом отпускать их восвояси. Так что подумай дважды. Те, кто идут в крепость аднерари, знают, что это дорога без возврата. Если ты не хочешь быть одним из нас — то пути назад для тебя нет. Только туда, — Неферет кивнула на каменный, не огражденный балюстрадой выступ, нависающий над пропастью.

Риу поднялся на ноги.

— Спасибо за гостеприимство, — сухо сказал он.

— Куда спешить? Допей сперва свое вино, — любезно предложила Неферет. Грейг дернул головой.

— Прости. Я с удовольствием воспользовался бы твоим предложением, и расспросил бы тебя об аднерари, раз уж мне посчастливилось увидеть то, что видели очень немногие... Но я слишком устал.

Только произнеся это вслух, Грейг осознал, насколько это было правдой. Он и впрямь устал — прямо-таки чудовищно устал… Ему было двадцать четыре года — но ему казалось, что он старше Гильермо Иннари, дружившего с его дедом.

Неферет сделала изящный жест рукой, как будто говоря — ну что же, как тебе будет угодно.

Грейг развернулся и направился к балкону. Собственное тело казалось ему одеревеневшим и чужим, и Грейг впервые за последние три дня забыл о боли в ране над коленом. Ощущение небывалой высоты заставило его на одну краткую секунду остановиться перед страшной дверью в пустоту. В ушах у Грейга зазвенело, но он закусил губу и сделал еще шаг вперёд.

Опора под ногами исчезла, и Грейга пронзило острым чувством ужаса. Он был настолько нестерпимым, что, продлись это падение ещё чуть дольше — у него бы лопнуло сердце. Но, прежде чем он успел полностью осознать, что камнем летит вниз, Грейг ощутил что-то вроде упругого толчка, подбросившего его вверх, и совершенно не изящно рухнул на бок на тонкую сеть, растянутую под балконом на высоте примерно трёх обычных этажей. С губ рыцаря сорвалось нечто среднее между рыданием и истерическим смешком.

Во всяком случае, измученным и ко всему на свете безразличным стариком Риу себя больше не чувствовал. В горле у него было совершено сухо, сердце колотилось, как подстреленное. Его колотило от смеси облегчения и запоздалого, бессмысленного страха.

Аднерари, которые помогли ему выбраться из страховочной сетки, ободряюще улыбались и хлопали Грейга по плечам. Судя по мягким интонациям, с которым они обращались к Риу, они пытались его утешить, и Грейг понял, что он в самом деле выглядит паршиво — как раз под стать человеку, который был уверен, что он сейчас умрет, и до сих пор ещё не свыкся с мыслью, что этого не случилось. Он бы страшно разозлился на хозяев крепости, если бы в глубине души не понимал, что подобной проверке, вероятно, подвергались до него и остальные аднерари, и что это не было просто жестокой шуткой.

Едва державшегося на ногах Риу отвели обратно к Неферет, и, хотя вид сидящей на подушке женщины сейчас вызывал только раздражение, Грейгу было почти досадно сознавать, что ему, в сущности, не в чем её упрекнуть.

— Вы всех новоприбывших выпроваживаете наружу через эту дверь? Или мне просто повезло?.. — спросил он хрипло, надеясь, что его вопрос звучит язвительно, а не обижено.

Неферет слегка прищурилась.

— Ты к нам несправедлив... Никто тебя не выпроваживал. Ты сделал это сам. Надо сказать, что выглядело это впечатляюще.

— А что бывает с теми, кто не хочет прыгать со скалы? — поинтересовался Грейг.

— Это сложный вопрос. Ведь люди непохожи друг на друга, и ведут они себя очень по-разному. Есть те, в ком мысль о том, чтобы воспользоваться против магов их оружием, не вызывает никаких вопросов. Некоторых она даже радует. Таких людей нельзя допускать к нашим таинствам.

— Вы их убиваете?

Неферет покачала головой — как будто даже с удивлением.

— Зачем?.. То, что какой-то человек не может стать аднерари, само по себе не означает, что он негодяй или что он заслуживает смерти. В крепости аднерари много дел, которые требуют рабочих рук. Нам нужны конюхи, солдаты и строители, работники и повара... Мы, разумеется, присматриваем за любым из тех, кто был готов связаться с магией, но в большинстве своем такие люди безобидны. Они просто ненавидят магов и мечтают отомстить, не понимая, что стоящие за каждым магом силы куда хуже, чем он сам. Непонимание и недомыслие — это ещё не преступление. На своем месте эти люди вполне могут быть верны нашему делу и приносить нам большую пользу. Опасны только те, кто в глубине души давно уже мечтает о могуществе, которое приносит магия. От таких людей приходится избавляться — раньше или позже. Потом — есть ещё те, кто начинает задавать вопросы или возражать. Одни вступают в спор, надеясь тебя переубедить. Другие, наоборот, хотят, чтобы их переубедили. Мысль о том, чтобы связаться с магией, смущает их, и они хотят подобным спором успокоить свою совесть. С такими людьми тоже следует быть как можно осторожнее. Они опаснее, чем те, кто соглашается на что-нибудь бездумно, из обычного непонимания. Есть те, кто поступает так, как ты. Хотя обычно они всё-таки предпочитают основательно надраться перед тем, как прыгать со скалы… И, наконец, бывали случаи, когда на предложение принять наши законы или удалиться известным тебе путем человек пытался убить того, кто с ним беседовал. В этой комнате проводили сотни таких испытаний, и ни одно из них не проходило одинаково. В Краю теней царят суровые порядки, Крейг — но мы не режем людям глотки исключительно за то, что человек не так повел себя в момент вступительной проверки… Можешь на нас злиться, если хочешь — в твоем положении это естественно, — но не выдумывай про нас всякие ужасы вроде тех сказочек, которые про нас рассказывают маги. Это все пустое. В этой крепости есть вещи пострашнее, чем любые домыслы. Я ведь не солгала тебе, когда сказала, что мы пользуемся магией.

Риу почудилось, как будто бы его ударили под дых.

— Я думал, что это была проверка, — сказал он. Неферет покачала головой.

— Нет, Крейг. Если ты думал, что ты попал в крепость воинов Света, которые борются со злом, то ты ошибся. Быть аднерари — не честь и не привилегия. Это проклятие.

Грейг на мгновение прикрыл глаза.

«...Кажется, мы вернулись к тому, с чего начали» — подумал он.

— Ненависть к магии — первейшее условие для тех, кто собирается стать аднерари, — продолжала Неферет, как будто бы не замечая помертвевшего лица своего гостя. — Нам нужны люди, которые без малейших колебаний избавили бы этот мир от своего присутствия, если бы завтра в нём внезапно не осталось магов. Но никто здесь не станет принуждать тебя разделить наше общее проклятие. Если ты пойдешь на это — ты сделаешь это сам.

— Не сделаю, — возразил Грейг сквозь зубы.

— Это решать тебе. Но, в любом случае, ты прошел испытание и доказал, что тебе можно доверять. Ты — враг магов, и я поделюсь с тобой всем тем, что мне о них известно. Если ты не хочешь быть одним из нас — то будь, по крайней мере, нашим гостем.

— Вашим гостем — или вашим пленником? — скептически уточнил Риу.

— Гостем — и вдобавок нашим другом, если пожелаешь.

— Значит, если я не захочу пользоваться вашим гостеприимством — то вы разрешите мне уйти?

— Можешь уйти прямо сейчас. Мы дадим тебе лошадь, пищу и проводника, который проводит тебя до Саргона. В Аратту тебе лучше не возвращаться.

После всех потрясений нынешнего дня это звучало слишком хорошо, чтобы легко поверить в нарисованную Неферет картинку. В голову упорно лезли мрачные догадки — вроде, например, того, что упомянутый лидером аднерари проводник нужен только затем, чтобы прикончить Грейга и бросить его тело в пустыне.

— Значит, тебя больше не волнует, что я могу выдать ваши тайны?.. — хмуро спросил он. — Положим, подступы к крепости вы мне не показали — но я мог бы описать кому-нибудь тебя. Во внешнем мире явно не имеют представления о том, кто ты такая или как ты выглядишь. Торговец из Аратты, который первым сказал мне о тебе, не сомневался в том, что ты мужчина. Тебя не заботит, что я могу рассказать о том, что видел?

— И тем самым помочь магам?.. Никогда, — небрежно отмахнулась Неферет.

Грейг должен был признать, что это, в самом деле, маловероятно. Как бы глубоко он не был раздосадован открытием о том, что аднерари связаны с теми же самыми темными силами, что их противники — он все же ни за что не захотел бы, чтобы Нарамсин или Ксаратас узнали что-то полезное об аднерари. Пускай Неферет и остальные аднерари совершали страшную ошибку, но они, по крайней мере, убивали магов. И, судя по ярости наместника в Аратте, неплохо справлялись с этим делом.

Убедившись, что никто не собирается удерживать его насильно, Грейг несколько успокоился — и понял, что покинуть крепость аднерари было бы безумием. Неферет обещала поделиться с Риу тем, что знает — а она определенно знала многое. Грейг понимал, что больше никогда, ни в одной части мира, не получит этих знаний так легко — ценой одного прыжка в пропасть.

К тому же, теперь, когда Риу больше не чувствовал себя зажатым в угол, он смог посмотреть на вещи более спокойно — и подумал, что на месте аднерари посчитал бы свое поведение образчиком неблагодарности и наглости.

— Извини меня. Боюсь, я вел себя не слишком вежливо, — помедлив, сказал он. — В конце концов, вы ведь мне ничего не предлагали — это _я_ явился к вам к вам просить о помощи, а теперь веду себя так, как будто бы вы мне чего-нибудь должны… Вы, правда, вынудили меня сброситься с обрыва — но я ведь ничуть не пострадал от этого. А вот без Киассара и его товарищей я совершенно точно был бы уже мертв. По всему получается, что я должен благодарить вас, а не порицать. Мне жаль, что я повел себя так грубо. И — спасибо, что позволили быть вашим гостем и остаться здесь. Тем более, что, откровенно говоря, я сейчас вряд ли в состоянии куда-то ехать.

Неферет хмыкнула.

— Ну, можешь мне поверить — эти стены слышали кое-что и похуже. Те, кто выходит через Облачную дверь, обычно пребывают в несколько неровном настроении. В особенности, если перед этим они напились для храбрости. Так что в чем в чем, а в _грубости_ тебя никак не упрекнешь. А вот выглядишь ты и впрямь неважно. Раз уж ты решил пока остаться здесь, то тебе стоит отдохнуть. Я пришлю лекаря, чтобы он наложил примочки на твои ожоги. Киассар, конечно, сделал все, что мог, но тебя все равно можно принять за прокаженного. Я обещала рассказать тебе о магах — и охотно это сделаю, но сперва тебе следует прийти в себя и отдохнуть.